Морской демон

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Сердце Дилана глухо стучало в груди.

Потрясенная Реджина подняла на него широко открытые от испуга карие глаза.

— Так это все-таки был ты… — прошептала она. — Там, в пещере.

Все правильно, она должна была знать это. Она видела его. Она даже поблагодарила его за то, что он ее спас. Но теперь она знала, как это произошло.

Он, скованный ее неприятием, держался сдержанно, надежно пряча от ее глаз человеческие чувства, бурлившие внутри.

— Да.

— В этом…

Пальцы ее сжали мягкий мех. Он вздрогнул.

— Да.

Она отвела глаза и сложила руки на коленях. Он видел, как туго сплелись ее пальцы. Внутри у него все сжалось.

Мгновения, отмеряемые сумасшедшей дробью его пульса и ее медленным дыханием, текли мучительно.

— А я все думала, почему ты без гидрокостюма.

Чтобы скрыть удивление, Дилан нахмурился. Он был существом из легенд. Сказочным персонажем. Уродом. Собственный отец не мог вынести его вида. Он никак не ожидал, что Реджина, разумная и практичная Реджина, так запросто воспримет и его самого, и его объяснения.

— И это все? И тебе не хочется… — Заорать? В ужасе бежать отсюда? — …потребовать от меня доказательств?

Она покачала головой.

— Я видела тебя. Я видела… Я думала, что сошла с ума.

А это… Впрочем…

— Принесло тебе облегчение? — попробовал угадать он.

Она посмотрела ему в глаза.

— Не совсем.

Сердце его тоскливо сжалось. Нет, конечно, нет. По крайней мере, она не закатила истерику. Не отшатнулась от него. Пока что.

Она облизнула пересохшие губы.

— Значит… Я хотела спросить, кто…

— Я — селки.

— Понятно, это все объясняет.

От этого едкого замечания ему едва удалось сдержать улыбку.

— На суше я человек, а в море котик.

— Но как ты это делаешь? Ты… Кто ты на самом деле?

— Я одновременно и тот, и другой. И в то же время я не то и не другое. Не человек и не зверь. Прежде чем Бог создал человечество, он создал небеса и землю, воду и огонь. С каждым таким творением формировались изначальные народы, элеметали, дети воздуха, земли, моря и огня. Селки — это дети моря.

— Хм… Это очень интересно. Но я знаю твою семью. Я знаю твоего отца, знаю…

— Мой отец — человек. — Он совсем не похож на отца. — По крови матери я селки.

Реджина слегка наклонила голову, словно пыталась сглотнуть. Дилан терпеливо ждал, пока ее практичный ум разберется в смысле услышанного.

— Но твои брат и сестра…

— Они пошли в нашего отца, — ровным голосом сказал он. — Большинство отпрысков у селки и человека оказываются людьми.

Она потрогала рукой свой живот под просторной футболкой или ему это только показалось? Действительно ли она подумала об их отпрыске? Их ребенке… Кулаки его сжались.

— Ну и когда ты узнал, что ты…

— Селки.

— …не такой, как все? — закончила она.

Он не любил думать об этом. Ему не хотелось об этом вспоминать.

— В тринадцать.

— Вау… — Она задумчиво посмотрела на него. Он почувствовал, как ладони его стали влажными от пота. — То есть еще до полного полового созревания.

Ее шутливый тон снял напряжение.

— Это произошло как раз перед тем, как вы с матерью ушли отсюда, — заметила она.

— Да.

— Тяжело тебе пришлось.

Он отрицательно покачал головой.

— Уехать отсюда было моей идеей. Моим выбором. Моей…

Виной, подумал он, но вслух ничего не сказал.

— Да брось ты! Тебе было тринадцать. А матери твоей сколько? Где-то в районе сорока?

Во рту у него пересохло.

— Намного больше.

Реджина вопросительно посмотрела на него.

— Селки бессмертны. Мы не стареем, как это происходит у людей.

— Вот как…

Снова возникла пауза. Она переваривала эту новую для себя информацию, и он пожалел, что не находится сейчас где-нибудь в прохладной темной глубине океана.

— Но она все-таки умерла. Ты ведь сказал, что она умерла?

— Она погибла. Утонула, запутавшись в рыбацкой сети через год после своего освобождения.

Он винил в этом также и себя. Реджина вздрогнула.

— Но это ничего не меняет. Твоя мать была взрослым человеком. Она в любой момент могла расстаться с тобой. Или сделать так, чтобы ты остался.

— Она не могла уйти. Раньше.

— Почему?

В нем закипала черная обида. Он проглотил ее.

— Мы не можем менять облик, мы не можем вернуться в море без котиковой шкуры. Моя мать выходила на берег, чтобы… встречаться с моим отцом. До того как родились мы. До того как они поженились. Думаю, они поженились. — Дилан очень тщательно подбирал слова, но ему не удалось скрыть горькое выражение лица. — Однажды ночью, когда она спала, он забрал ее шкуру и спрятал.

— Она выходила, чтобы встречаться с ним… — повторила Реджина.

Он должен был догадаться, что она сфокусирует свое внимание вовсе не на том, на чем надо. Она была человеком, к тому же женщиной. Она не способна понять, что управляет такими, как он.

— Да.

— Значит, он был для нее по крайней мере привлекателен.

— Но это не давало ему права пытаться удержать ее, — раздраженно сказал Дилан. — Контролировать ее.

— И сколько еще она оставалась с ним после этого? Тринадцать лет, четырнадцать?

Он хмуро смотрел на нее.

— У нее не было выбора.

— У них было трое детей.

Дилан не мог больше говорить. Именно он нашел шкуру своей матери. Именно он принес ее ей. Именно он разрушил их семью.

Он молча смотрел в глаза Реджине, пораженный и смущенный бушевавшими в нем чувствами. Словно ему снова было тринадцать, и он был подавлен и приведен в смятение изменениями, которые происходили в его теле, и разрывался между своими привязанностями и глубокой, отчаянной тягой к морю.

Стараясь дышать ровнее, он напомнил себе, что уже давно не тот мальчик. Он не был жертвой эмоций. Он был селки, бессмертный и непроницаемый для человеческих чувств.

— Калеб знает? — спросила Реджина, возвращая его в водоворот человеческих страстей и отношений. — О том, что вы с матерью своего рода…

Глаза его сузились.

— Уроды? — тихо сказал он.

Она скрестила руки на животе.

— Я хотела сказать «сирены», но ты можешь называть себя как угодно. Так он об этом знает?

— Он знает. У него в последнее время появился определенный опыт общения с… сиренами.

Рот ее приоткрылся.

— Боже мой! — выдохнула она. — Мэгги?

Маргред ее подруга, подумал Дилан, и в груди появилась неприятная тяжесть. Разумеется, Реджина, с ее пылкой преданностью дружбе, с ее добрым сердцем, не отвернется от Маргред, несмотря на то что она — селки. А если она не отвернется от Маргред, то получается… Но он не позволил себе довести эту мысль до конца.

Он кивнул.

— Вау. То есть… — Реджина отхлебнула воды, глядя на Дилана и крепко сжимая в руке запотевший стакан. — А как насчет Люси?

— Люси — человек. Я уже говорил тебе.

— Говорил. Но она-то знает?

— Ей этого знать не нужно. Когда мы… ушли, ей было всего год.

Нику было всего три месяца, когда мы уезжали из Бостона, тем не менее он знает, кто его отец. — Реджина сделала еще глоток. — И чем он занимается.

— Здесь ситуация совсем другая, — сдержанно заметил Дилан.

— Разве? — Когда она ставила стакан на стол, руки ее дрожали. — Тогда зачем ты мне все это рассказываешь?

Чтобы уберечь тебя.

Независимо от того, был ли ребенок, которого она носила в себе, воплощением древнего пророчества или простой пешкой в пограничных войнах элементалей, демоны не оставят ее после своего первого неудачного нападения. Этот ребенок по-прежнему нес в себе угрозу. А Реджина по-прежнему была в опасности. У Дилана засосало под ложечкой.

— Ты должна знать это, — холодно сказал он.

Она откинулась на спинку стула. Глаза ее на бледном лице горели вызовом.

— Вот ты мне все и рассказал. А что теперь? Ты тоже собираешься приходить ко мне, как в свое время твоя мать приходила к твоему отцу?

Он уловил напряжение, скрывавшееся за ее беспечным тоном и небрежной позой. А разве он сам не так же прятал свои страхи и неуверенность?

Дилан нахмурился. Отвергать свои чувства или маскировать их для него было одним и тем же. В отличие он нее, он не был человеком. Не был женщиной, к тому же беременной. Не был наполовину задушен и брошен в пещеру демоном, намеревавшимся ее уничтожить. Ее сила воли и целенаправленность, ее перевернутый с ног на голову мир внушали ему страх и раздражали. Могла ли она хоть на этот раз расслабиться и позволить ему самому позаботиться обо всем?

Конечно, нет.

В ее глазах он как раз и относился к тому, от чего она старалась защититься. Он был угрозой жизни, которую она выстроила для себя и своего сына. Ей, по-видимому, до смерти хотелось от него избавиться. Занять круговую оборону. Отразить вражеское вторжение.

— Нам с Ники будет хорошо одним, — сказала она.

Но у нее так не получится. У них не получится. Они нуждались в нем, признает это Реджина или нет. Нравится ей это или нет. И сейчас ему нужно только сообразить, как ей об этом сказать.

— Тебе надо отдохнуть, — сказал он.

Она посмотрела не него непонимающим взглядом.

— И ты считаешь, что это решит все проблемы?

— Я считаю, — осторожно сказал он, — что тебе нужно поспать. А решить, что делать дальше, мы сможем утром.

— Мы ничего решать не будем, — отрезала Реджина. — Решать буду я.

— Но только не сегодня, — ответил Дилан.

Он знал, что она гордится своей независимостью. Однако сложившаяся ситуация была ей незнакома, и она не могла ее контролировать. В конечном счете ей придется смириться и принять его защиту.

По крайней мере, сегодня ночью она могла чувствовать себя в безопасности. Он был с ней. Она была под его охраной. А утром он найдет способ договориться с Конном и устроит так, чтобы ее можно было забрать на остров селки, пока не родится ребенок. А там…

Он полез в карман.

— У меня есть кое-что.

Глаза ее удивленно округлились, когда он вынул золотой крестик на разорванной цепочке.

— Ох! — Рука ее машинально потянулась к шее. — А я думала, что потеряла его. Где…

— В кухне. — Он опустил тонкую цепочку в ее ладонь так, чтобы случайно не коснуться ее. — Застежка сломана. Нужна другая.

Я сам должен был поменять застежку, с запозданием подумал он. Просто у него не было на это времени.

— Спасибо, — сказала она с улыбкой. Глаза ее сияли, словно он принес россыпь бриллиантов, а не порванную цепочку, которая и так принадлежала ей.

Сердце его сжалось.

— Не за что. Обязательно носи это. Для защиты.

Улыбка ее стала печальной.

— Пока что она меня не очень защитила.

— Гораздо в большей степени, чем ты думаешь.

Он не мог больше бороться с искушением прикоснуться к ней и накрыл ее ладонь, сжимавшую золотой крестик. Пальцы ее были легкими и прохладными. Он быстро убрал руку, чтобы Реджина не заметила, как она дрожит.

— Это твоя защита, — объяснил он. — Как и знак на руке.

Она посмотрела на трискелион, вытатуированный на запястье, потом на золотой крестик у себя в ладони.

— Защита против кого? Вампиров?

Ему хотелось отложить этот разговор до утра. Он должен поговорить с ней честно. Однако это не означало, что он решится ошарашить ее суровой правдой сейчас, когда она и так измучена, а сам он не находит себе места.

Теперь она этого так не оставит, раздраженно подумал он. В ожидании ответа она словно давила на него своими широко раскрытыми глазами, добрым сердцем, чувственным ртом.

Реджина замерла. Шумный вдох. Выдох.

Демоны.

Ничего себе!

— Это была шутка, — слабым голосом произнесла она.

Дилан промолчал. О господи, он-то говорил совершенно серьезно!

Хотя Реджина была католичкой, все ее знания о демонах ограничивались Хэллоуином и несколькими эпизодами из сериала про Баффи-истребительницу вампиров.

Она судорожно сглотнула.

— Мы сейчас говорим о рогах и вилах? Или об «Экзорцисте»?

Лицо Дилана напряглось.

— Нет, не от вампиров, — сказал он. — От демонов.

— Это далеко не кино.

— Нет, это моя жизнь.

Ее унылая и самая обычная жизнь. И она хотела бы к ней вернуться!

— Чушь собачья! — сказала она. — Я знаю того, кто на меня напал. Это был мужчина. Человек. Иерихон Джонс.

— Он был одержим, в него вселились, — ответил Дилан. — В отличие от других элементалей, дети огня не материальны. Чтобы действовать на материальном плане, они должны использовать чужое тело.

Она изо всех сил пыталась уловить смысл его слов, расслышать его сквозь стоявший в ушах шум, сквозь гулкие удары сердца.

— Одержим он или нет, но Иерихон сейчас в тюрьме.

Демон…

Ей было трудно даже произнести это слово. Она — не Баффи. Она не имеет к демонам никакого отношения. Она просто двадцатидевятилетняя повариха ресторана с восьмилетним сыном. Она заставила себя продолжить:

— Демон заперт вместе с ним. Поэтому я в безопасности.

— Нет. Твой крестик изгнал демона из тела Джонса. Он будет искать новое тело, чтобы вернуться. Чтобы прийти за тобой.

— Но зачем?

Это был почти крик. Она закашлялась. Дилан подождал, пока она сделает глоток воды. Когда она поставила стакан, он мягко сказал:

— Не думаю, чтобы демон искал твоей смерти.

— Конечно! Он придушил меня и забросил в эту темную дыру просто так, чтобы позабавиться!

Губы его сжались.

— Я хотел сказать, что твоя смерть не является его целью.

— Тогда что ему нужно? У меня нет ничего такого…

— Ребенок. — Их взгляды встретились. — Твой и мой.

О господи!

У нее перехватило дыхание. В глазах потемнело. На мгновение она снова почувствовала себя в ледяном мраке пещеры.

Дилан смотрел на нее, и его красивое лицо напоминало каменное изваяние, скрывавшее мысли и чувства. Ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней или сделал еще что-нибудь. Взял ее за руку, например.

Она с трудом вдохнула. О'кей. Из всех ужасных историй про беременность, которые она когда-либо слышала или могла себе вообразить, история «демоны охотятся за твоим еще не родившимся ребенком » была самой страшной. Но это по крайней мере объясняло, почему на нее напали. Хоть как-то объясняло. Как объясняло и то, почему Дилан постоянно крутился около нее.

До сегодняшней ночи.

Она облизнула губы.

— Я еще не знаю, беременна ли. Я имею в виду, не знаю наверняка.

— А когда ты будешь знать?

— Завтра. У меня назначена встреча с врачом.

— Думаю, ты беременна. Ты пахнешь как-то… по-другому.

По- другому хорошо или по-другому нехорошо ?

Она отбросила эту мысль.

— А ты до этого нюхал много беременных женщин?

— Нет, ты первая. — Его темные глаза сверкнули. — У морского народа дети рождаются нечасто.

— Значит, этот ребенок вам важен? Если он селки, разумеется.

— Селки и притом женщина.

— Ты хочешь девочку?

Дыхание Дилана стало глубоким и размеренным, как и у нее.

— Существует предсказание о появлении необычного ребенка, — сказал он. — О дочери в семье Атаргатис, которая изменит баланс сил между Небесами и Преисподней. Атаргатис была моей матерью. Если тебе суждено родить дочь, твою и мою, это будет ребенок по линии Атаргатис. Какой-то момент она обдумывала услышанное.

— Значит… мы на стороне Небес?

От этой мысли она почувствовала себя лучше. Немного лучше.

Дилан отвел взгляд.

— Не совсем так.

К ее горлу подступил комок.

— Как это «не совсем»? Тогда где же здесь наше место?

— Когда Бог создавал человека, элементали обсуждали его решение. Дети воздуха поддерживали его в этом, как и во всем другом. Дети огня — демоны — были против. Но большинство народов Первого Сотворения, дети земли и дети моря, пришли к выводу, что Его мудрость проявит себя со временем. Или не проявит. — Дилан улыбнулся, блеснув кончиками зубов. — В любом случае, они, то есть мы, решили удалиться в горы и глубины океана, пока человечество или докажет свою состоятельность, или уничтожит себя. Мы не приняли чью-либо сторону.

— Значит, вы поддерживаете нейтралитет. Как Швейцария.

— Мой народ — да.

Реджина уловила различие, которое он вложил в свои слона. Но за тонкой улыбкой она заметила тень смятения. Он не был таким уж независимым и безучастным, каким хотел казаться.

Она поняла это, и это дало ей надежду.

— А мой народ — люди, — сказала она. — И это означает, что мой ребенок по крайней мере наполовину человек.

— Все не так. Изменение не может быть частичным, — сообщил Дилан. — Ты либо человек, либо нет. Либо селки, либо нет. Ребенок будет кем-то одним.

Она слушала его холодные, сухие слова, видела жесткие, ссутулившиеся плечи. Ее сердце разрывалось от сочувствия, когда она думала о выборе, который сделала за него мать, о жестоких переживаниях мальчишки, каким он был, и об одиночестве мужчины, которым он стал. Но он ошибался.

— Это все чепуха, — сказала Реджина. — Семья есть семья.

Дилан приподнял бровь.

— Кровь гуще, чем вода?

Действительно, сможет ли она любить ребенка, которого носит, если он родится… не таким?

— Да, — беспечно ответила она.

— Как уверенно ты это говоришь! — усмехнулся Дилан. — И как слепо… Ты и в самом деле думаешь, что теперь, когда ты узнала, кто я, сможешь смотреть на меня теми же глазами, что и раньше? Я и мой брат — мы разные.

— Это точно, — пробормотала Реджина. — Он не такой псих.

Веселые искорки вспыхнули в его черных глазах.

— Что есть, то есть.

— И к тому же не он нашел меня. Он не мог меня спасти. Это сделал ты. Так что твои котиковые штучки оказались как нельзя кстати.

— Как Лесси, которая спасла Тимми из колодца, — сказал Дилан.

Реджина прищурилась. Она узнала этот язвительный, защитный тон. В конце концов, она тоже была матерью мальчика. Дилан был менее уверен, меньше контролировал себя и ситуацию, чем готов был признать. Одна ее часть хотела подбодрить его, как она поступала с Ником. Вторая же возмущалась от одной мысли об этом. Она была уставшей, избитой, она была беременна, и у нее болело горло. Он был здесь не потому, что он хотел этого, не потому, что хотел ее, а потому, что ребенок, которого она носила под сердцем, мог стать частью какой-то вселенской борьбы за власть. Если это будет селки и девочка…

А если не будет, он уйдет. И это значит, что она окажется в том же положении, что и раньше, и будет воспитывать своего ребенка, своих детей, снова одна.

Она отодвинулась от стола.

— Мне на десять к врачу.

— Я пойду с тобой, — мгновенно откликнулся он.

Делает вид, что заботится о ней. На самом деле это, конечно, не так…

Реджина не могла допустить, чтобы его предложение заставило ее подумать, что она может на него положиться.

— Я тебя туда не приглашаю. Но думаю, что сообщу тебе новости в случае, если врач сделает какие-то анализы. Или не сообщу.

— Ребенок зачат в человеческом облике. Он может стать человеком. В любом случае он родится человеком и будет им, пока не повзрослеет.

В тринадцать лет. Мысль о том, как она будет проводить подростка, наполовину человека — мальчика? девочку? — через период полового созревания, напугала ее. Как она с этим справится?

А как с этим справился Дилан?

— Отлично. — Она с трудом выдавила из себя улыбку. — Вот только не знаю, как объясню матери, почему рядом с детской кроваткой будет стоять садок для рыбы.

На его лице мелькнула тень. В глазах бушевала буря.

— Реджина…

Она плотнее укуталась в свою футболку.

— Не надо, не сейчас. Прошу тебя. Я… — Совсем без сил. Боюсь. Разбита. -…иду спать. Увидимся утром.

Дилан смотрел на закрытую белую дверь в спальню Реджины. Она приняла его объяснения. Она готова смириться с его присутствием и защитой. Этого уже достаточно.

Он и не ожидал, что она будет искать его компании или его утешений. Всего за несколько недель он разрушил ее прежний мир, наполнил ее жизнь опасностями и пошатнул устои ее веры. Ей нужно время, чтобы восстановиться. Восстановиться и поспать. Ей нужен покой.

Он мог это понять. Разве не то же самое нужно и ему? Он хотел этого всегда. Никаких человеческих ожиданий, никаких запутанных и все усложняющих чувств. Вечно жить на воле, в море — с его бесконечной сменой настроений и постоянно меняющейся погодой, с его бесконечной сменой постоянно меняющихся сексуальных партнеров.

И неважно, что одна из тех, кого он хочет, только что ушла спать без него.

Он представил себе, как она раздевается, снимает мешковатую футболку и мягкие черные брюки, как укладывается под одеяло одна. Ему следовало быть там, с ней. Если бы он был там, он смог бы успокоить ее. Он мог бы обнять ее, ощутить всю плавность ее форм, всю ее нежную мягкость, почувствовал бы соленый вкус ее кожи и терпкость губ, он с силой вошел бы глубоко в нее, такую розовую, влажную, его…

Тяжело дыша, он остановил себя, смущенный тем, о чем думает, но все равно не перестал думать об этом.

Все- таки не его.

Он не был своим отцом, чтобы предъявлять права на другое живое существо. И не был своей матерью, чтобы ради секса принести в жертву свободу моря.

Он селки. И спит один на диване. Сегодня ночью, по крайней мере.

Успокоенный этими мыслями, он взял одеяло и в это мгновение услышал из комнаты Реджины мучительные всхлипывания.

Проклятье! Он бросил одеяло и подошел к двери.

Она лежала на боку спиной к нему, свернувшись калачиком, как ребенок. Ее темные волосы рассыпались по подушке. Он не видел ее лица или груди, только гладкое изящное плечо, бледный нежный затылок, плавный изгиб талии.

От пронзительного желания его затрясло.

Она вздрогнула и что-то забормотала. Это во сне, догадался он.

— Все будет хорошо, — тихо сказал он, оставаясь в дверях.

— Ники, — хрипло прошептала она.

— С ним все в порядке. Он здесь, — сказал Дилан, чувствуя себя беспомощным болваном. — Я здесь.

Она застонала.

С ощущением собственной беспомощности он смириться не мог. А мысль о том, что следует оставаться в стороне, даже не пришла ему в голову.

Он забрался в постель и обнял Реджину, а она уткнулась носом ему в шею.