Возвращение в город после загородного побега было похоже на резкое погружение в ледяную воду. Воздух пентхауса, пропитанный их признаниями и запахом костра, казалось, сопротивлялся стерильной офисной атмосфере, но с каждым часом сдавался. Они вернулись другими — не просто любовниками, а парой, связанной словом "любовь", произнесенным вслух. Это слово звенело в тишине лифта по пути на работу, заставляя сердце Арианы сжиматься от сладкого, запретного трепета.
Офис "Вольск Групп" встретил их привычным гулким безмолвием. Но для Арианы в нем теперь звучала новая музыка — тихая, едва уловимая. Это были крошечные, преднамеренные отступления от его же суровых правил. Легкое, почти мимолетное прикосновение к ее плечу, когда он передавал папку. Долгий, тяжелый взгляд через стеклянную стену кабинета, от которого по телу разливалось тепло. Чашка идеального кофе с кардамоном, молча поставленная на ее стол его собственной рукой. Эти жесты были значительнее любого подарка. Они были его молчаливой капитуляцией, вторжением Марка Вольского-человека на территорию Марка Вольского-босса. Ариана ловила каждый из них, словно драгоценность, пряча улыбку в бумаги.
Именно в этом состоянии легкой эйфории она и позволила себе небольшую вольность. Игорь Савельев, зайдя обсудить данные, с привычной иронией заметил, что "погода в королевстве сегодня ясная", намекая на необычно спокойное утро. Ариана, чувствуя себя под защитой невидимого кокона ее новых отношений с Марком, улыбнулась и парировала беззлобно, почти машинально:
— Знаю, знаю, у железных королей тоже бывают дни, когда доспех ржавеет, и его нужно смазывать.
Она не видела, как Марк вышел из кабинета. Но она почувствовала. Воздух сгустился и застыл. Она обернулась и встретила его взгляд — плоский, холодный, обезличенный лед.
— Господин Савельев, ваш отчет по азиатскому рынку должен был быть у меня полчаса назад, — его голос был отточенным стальным лезвием, безжизненным и острым. Игорь, бросив на Ариану быстрый взгляд, похожий на предупреждение, ретировался. — Ариана, зайдите ко мне. Сейчас.
Сердце у Арины упало, но не от страха, а от внезапной обиды. Она вошла в кабинет, и дверь с тихим щелчком отсекла ее от внешнего мира.
Марк не сел за стол. Он стоял перед ней, скрестив руки, и его поза была неприступной крепостью.
— Повтори, что ты только что сказала, — приказал он.
— Это была просто безобидная шутка, Марк, — попыталась она объяснить, чувствуя, как на щеках выступает краска. — Ничего оскорбительного.
— В этом офисе нет места "безобидным шуткам" в мой адрес. Ты забыла, где находишься? Или тебе показалось, что личные обстоятельства дают тебе право на фамильярность при сотрудниках? — каждое его слово било по ней, но теперь уже не как хлыст, а как молоток, забивающий гвоздь в крышку ее хорошего настроения.
Внутри нее что-то надломилось. Это была несправедливость. Чистейшая вода. Она не критиковала его, не раскрывала секретов. Она просто… пошутила. Легко, как шутила бы с любым другим коллегой.
— Я не позволила себе ничего такого, что не позволил бы себе Игорь или любой другой сотрудник в курилке, — сказала она, и ее голос прозвучал удивительно твердо. Она смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. — Я не нарушала субординацию. Я не обсуждала наши отношения. Я пошутила о "железном короле" — том самом образе, который ты сам и культивируешь. В чем моя вина? В том, что у меня сегодня хорошее настроение?
Он замер. Его взгляд, до этого смотревший сквозь нее, наконец сфокусировался на ее лице. Он увидел не подобострастие провинившегося подчиненного, а огонь обиды в глазах женщины, которую он любил. Он видел не страх, а вопрос:"Неужели любовь к тебе означает, что я должна перестать быть собой?"
Прошло несколько тягостных секунд. Его сжатые кулаки медленно разжались.
— Ты становишься уязвимой, — произнес он, но теперь в его голосе пробивалась не злость, а что-то иное. Озабоченность. Почти страх. — Любая твоя слабина, любое проявление… легкости… будет использовано против тебя. А значит, и против меня.
— Защищать меня — это одно, Марк. Но запирать в башне без окон — другое, — тихо, но четко сказала Ариана. —Ты боишься, что я стану слабой? Сегодняшняя сделка, которую я провела с утра, говорит об обратном. Я сильна не потому, что хожу по струнке, а потому, что я хороша в своем деле. И иногда я могу улыбаться.
Он отвернулся и прошелся к окну, глядя на раскинувшийся внизу город. Его спина, обычно такая прямая и непреклонная, выдавала напряжение.
— Ты права, — тихо произнес он, и это признание прозвучало громче любого выговора. Он повернулся к ней. Гнев в его глазах полностью угас, сменившись сложной смесью досады и понимания. — Твоя шутка была безобидной. Я… отреагировал слишком резко.
Признание повисло в воздухе, хрупкое и значимое. Он не извинился прямо, но для Марка Вольского это было равноценно полноценным извинениям.
— Этот мир… мой мир… он не прощает ошибок, — сказал он, подходя ближе. Он уже не смотрел на нее как босс на подчиненную. Он смотрел на женщину, которую пытался впустить в свою жизнь, но не знал, как снять все броню сразу. — И когда я вижу малейшую угрозу тебе, даже надуманную… я включаю старые механизмы.
Ариана кивнула, чувствуя, как обида отступает, уступая место острому, горькому пониманию. Он не тиран — он страж. И иногда его охрана была слишком бдительной.
— Я понимаю, — сказала она. — Но твоя крепость теперь и моя. И я хочу защищать ее вместе с тобой, а не сидеть в самой укрепленной башне в одиночестве.
Марк медленно выдохнул, и тень улыбки тронула уголки его губ.
— Хорошо. Но, пожалуйста… постарайся не выказывать явного желания“смазать доспехи”на глазах у всего аналитического отдела.
Это была шутка. Неуклюжая, сухая, но шутка. Ее сердце екнуло от нежности.
Вечером он приехал домой раньше нее. Когда Ариана вошла в пентхаус, она услышала запах готовящегося ужина. Он стоял на кухне, без пиджака, с закатанными рукавами, и помешивал что-то в сотейнике. На столе стояла ваза с ирисами.
Он не стал устанавливать новых правил. Не потребовал клятв. Он просто повернулся к ней и сказал: — Иди сюда.
И она поняла, что их битва — это не война за власть, а постоянный, сложный танец двух сильных личностей, которые учились быть не только любовниками, но и партнерами. И сегодня они сделали еще один шаг. Он научился слышать ее правду, а она — отстаивать ее, не разрушая хрупкое стекло их общего доверия.