Мой грешный пират

Глава 31

Из-за тонких подошв старая римская дорога делала болезненным каждый ее шаг, когда Маддалена возвращалась в Сан-Паоло, но дети в приюте ждали ее прихода, и она не могла не оправдать их ожиданий из-за такой безделицы, как сломанная колесная ось. Дети были светом жизни, в то время как своих она потеряла. Все же ей было даровано чудо вновь увидеть своего сына, гладить черный шелк его волос, оказаться рядом, когда он так в ней нуждался. Ни одна мать не смела бы просить о большем.

На Маддалену нахлынули воспоминания. Она всегда знала, что Стефано Андреа станет прекрасным человеком. Он обладал всеми качествами своего отца, но и двумя-тремя – она улыбнулась – от нее. Маддалена пыталась представить Джельсомину взрослой женщиной. Она наверняка вызывала всеобщее восхищение. У Маддалены потеплело на сердце при мысли, что ее дочь нашла настоящую любовь. Сама она тоже когда-то любила по-настоящему, что стало для нее счастьем и кошмаром. Время залечило раны прошлого, и она могла теперь думать о Джанлуччо с нежностью. Воспоминания о мужчине, разбившем ей сердце, которого она погубила в безудержном приступе ревности, останутся при ней навеки. Однажды она встретится с ним и попросит прощения, а пока будет свято выполнять свой долг на земле – забегаться о сиротах и наполнять их одинокие сердца материнской любовью.

– Сестра Маддалена! – бросилась к монастырским воротам сестра Мария. – Идите сюда скорее!

Восемнадцатилетняя Мария недавно постриглась в монахини, после того как умерли ее родители, оставив ее без средств к существованию. Она еще не привыкла к неторопливости монастырской жизни.

– Здравствуй, Мария, – улыбнулась Маддалена. – Что сегодня подняло тебе настроение?

– Удивительная вещь! К вам пришли! Дворянин. Сестра Пиколомина проводила его в маленькую молельню. Он ждет вас уже больше часа.

– Тише, сестра, – мягко сказала Маддалена, когда они вошли в прохладную часовню. – Возможно, у человека больной ребенок или какая другая беда. А твоя радость оскорбит его.

– У него нет больного ребенка! – захлебнулась Мария в восторге. – Это молодой красивый дворянин в дорогих одеждах.

– Рука несчастья не отличает богатых и нищих. Как не жалеет молодых и красивых. В глазах Господа мы все равны, невзирая на платье.

Приблизившись к алтарю, Маддалена опустилась на колени в молитве, поднялась и перекрестилась.

– Он сказал, что хочет видеть вас, – не унималась Мария. – А когда матушка-настоятельница спросила, по какому вопросу, он ответил, что по личному и что будет ждать.

– Мария, – Маддалена нахмурилась. – Ты за ним подглядывала?

Щеки Марии покрылись румянцем.

– Я не беспокоила его, оставалась за окном.

– Ты не должна так смотреть на мужчин. Запомни, ты невеста Сына Господа.

– Я не согрешила, сестра. Честно. Но он был таким грустным. Добрый, милый господин. Он дал матери-настоятельнице увесистый мешочек с деньгами на благотворительность.

– Мы скоро выясним, что за беда привела его к нам.

Аристократы не раз обращались к Маддалене за помощью.

Порой дело касалось больного ребенка, или жены, или нежеланного ребенка. Но на этот раз ей казалось, что гостя привело в Сан-Паоло обстоятельство совсем иного свойства.

Сознавая, что Мария идет за ней по пятам, Маддалена повернула металлическую ручку и заглянула в щель. Ее глазам предстала рука в темном бархате. Мужчина, как и описывала Мария, сидел на скамье перед окном в сад, погруженный в свои мысли. Опираясь локтем на подоконник, он небрежно держал в ладони черную замшевую перчатку. Распахнув дверь шире, Маддалена вошла.

– Бонджорно, синьор. Я сестра Маддалена. Вы хотели меня видеть?

Высокий черноволосый мужчина встал и медленно повернулся.

– Добрый день, матушка, – тихо произнес Эрос. Маддалена слышала, как ахнула Мария. Дверь за ней тихо закрылась, и послышался легкий стук удаляющихся шагов. Она смотрела на сына в ореоле октябрьского солнца. Его глаза блестели. Он был загорелый, сильный и здоровый. Ничто в нем не напоминало высохшие мощи, которые Маддалена прошлой зимой вырвала у смерти. Он стал герцогом, как и его отец.

– Эрос, – прошептала она, едва сдерживая слезы. Что привело его сюда? Дело? Или он заехал просто так? – Эрос, мой прекрасный ангел. Ты здесь, – прошептала она неуверенно, не зная, как он отреагирует.

Эрос шагнул к ней.

Нужно было столько всего сказать, попросить прощения, но это потом. После семнадцати лет разлуки ее сын вернулся, уже не мальчик – мужчина. Ей хотелось прижать его к груди и никогда не отпускать. Маддалена раскрыла объятия и, к ее удивлению и радости, Эрос приблизился к ней, позволив прижать его к своему сердцу. Дрожащей рукой она гладила его голову.

– Прости меня, мое дитя, прости.

Он выпрямился и нежно снял с ее головы апостольник и вуаль. Серебристо-светлые волосы были скручены в тугой узел. Блестящие от слез синие, как море, глаза светились.

– Мама. – Он обнял Маддалену за шею и прижался к ней, как маленький мальчик. Рыдая, она шептала извинения, но он остановил ее: – Нет, мама, это ты меня прости, прости…

Слезы душили Маддалену. Из ниши в стене за его плечом на нее смотрела скромная фигурка и, казалось, участливо улыбалась.

– Благодарю Тебя, милостивый Отец. Благодарю Тебя… – беззвучно шевельнулись губы Маддалены.

– Тост. – Герцог Делламор поднял бокал. – За нашего доблестного генерала, героя войны – герцога Мальборо!

Большой бальный зал утонул в аплодисментах. Зазвенел хрусталь. Стоя между двух своих любимых герцогов, королева Англии Анна Стюарт довольно улыбнулась. Ее глаза сверкали.

– Хотелось бы мне знать, за что они сейчас пьют в Версале. Как это неучтиво со стороны Людовика не пригласить нас!

Все рассмеялись.

– В самом деле, ваше величество, – согласился Мальборо. – Как это низко со стороны короля Франции не поздравить нас с успехом. Разве Сфорца и Савойский не дали его войскам покинуть Италию без происшествий? Он должен быть благодарен, что они позволили ему тихо-мирно сдать остальные гарнизоны, потому что он больше не мог удержаться в Италии.

– Совершенно верно! – воскликнул Годолфин, лорд-казначей, подняв бокал. – Теперь Милан и Турин тычут французов в задницу!

Вельможи, собравшиеся в Хэмптон-Корт праздновать военные победы, расхохотались и зааплодировали. Стоя среди гостей, Аланис заставила себя улыбнуться и присоединиться к здравице. Ей не особенно хотелось выезжать в свет сегодня, но перспектива просидеть в одиночестве дома, когда все веселятся, угнетала больше, чем необходимость провести время с подвыпившими малознакомыми людьми.

– Благодаря нашему новому союзнику принцу Миланскому, – произнесла Анна, – Италия очищена от французов, и война ведется сразу на четырех границах. Будем надеяться, что нас ждет не меньший успех в Голландии и Германии и мы победим!

Гости поддержали тост, и королева подала оркестру знак играть.

Когда бальный зал превратился в цветное море шелка и драгоценностей, к Аланис подошел мужчина.

– Лукас, – поздоровалась она с улыбкой. – Где твоя прелестная жена?

– Здесь. – Он указал на матрон, осаждавших Джасмин. – Теперь, когда все знают, что моя жена – сестра принца Стефано Сфорца, она пользуется огромной популярностью. – Он взглянул на Аланис. – Прости, Алис, за то, что случилось на Ямайке. Прими мои извинения, я вел себя отвратительно.

– Я тоже виновата перед тобой. – Аланис похлопала его по руке. – Мне следовало уладить все цивилизованно, а не сбежать тайком. Ты прощаешь меня?

– Давай не будем об этом. Останемся друзьями – братом и сестрой, как раньше?

Аланис кивнула:

– Я хочу этого всем сердцем.

К ним подошли герцог Делламор и отец Лукаса, граф Дентон.

– Послушай, Делламор, – сказал Дентон, – говорят, что здесь сегодня будет генерал Савойский. И еще говорят, что он приведет с собой…

Но строгий взгляд герцога Делламора заставил его замолчать.

Аланис недовольно стрельнула в деда глазами. Ей вдруг стало и холодно, и жарко. Она прижала к пылающим щекам ледяные руки. Эрос. Здесь. Сегодня. Она не могла говорить, не могла думать, не могла дышать…

В следующий миг к ним присоединилась Джасмин. Ее горящие глаза говорили красноречивее слов. Аланис сжалась. Она этого не вынесет. Ей нужно срочно уйти. Убежать… Только она хотела начать действовать, как железная рука сомкнулась вокруг ее запястья.

– Ты останешься до конца, Аланис, – прошептал дед. – Твой пират теперь уважаемая фигура. Я не хочу, чтобы ты скрывалась от него каждый раз, когда он будет ступать на английскую землю или когда ваши пути будут пересекаться. Я не растил тебя трусихой.

Трепеща от страха, как пойманная птица, Аланис впилась умоляющими глазами в его суровое лицо. Как может она с ним встретиться? И увидеть в его глазах ненависть? Она не вынесет этого.

Церемониймейстер подал оркестру знак играть традиционную мелодию, возвещающую о прибытии важных персон. Аланис уставилась на парадный вход. И вскоре ее глазам предстал до боли знакомый образ…

Эрос появился в сопровождении эскорта превосходно одетых мужчин и дам. В черном с белым костюме со штрихами пурпура, он был неотразимо хорош собой и улыбался, слушая мужчину, шедшего рядом. Рядом с высоким миланцем Евгений Савойский выглядел каким-то дробным, что приводило в изумление тех, кто ожидал, что великий генерал должен и выглядеть соответственно.

Но Аланис видела только Эроса. Загорелый, статный, он излучал силу и энергию. Его черные, как ночь, волосы достигали плеч. Его тело набрало прежний вес. Он снова был ее пиратом Карибских морей. Только этот пират стал принцем, обожаемым и почитаемым принцем Миланским.

Вокруг него собралась толпа. Каждый норовил поздравить его и сделать комплимент. Аланис услышала крик радости и увидела, как Джасмин бросилась в объятия брата. Он оторвал ее от пола и, крепко обняв, поцеловал в обе щеки. У Аланис потекли из глаз слезы. Эрос еще не знал, что стал дядей.

Ее била дрожь. Когда дед взял ее за руку и потянул к кругу королевы, где стояла знать в ожидании очереди быть представленными, она с трудом передвигала ноги. Делламор, Мальборо и Савойский хлопали друг друга по спинам. Миланские графы обменивались рукопожатиями с английскими аристократами.

– Buonasera, Sua Maesta, – обратился Эрос к королеве, очаровав итальянским языком и улыбкой с ямочками на щеках, и поцеловал ей руку.

Аланис старалась оставаться незаметной, но когда украдкой взглянула на его поразительный профиль, он повернул голову в ее сторону.

Его сапфировые глаза обожгли ее, как горящие угли, и ей вдруг стало душно. Его взгляд холодно переместился на ее деда. Вежливо кивнув, он вступил в разговор с Савойским. Аланис стояла как статуя, наряженная в перламутровый шелк, с ниспадающими на обнаженные плечи золотыми локонами, замороженная его холодностью.

– Вандом был достойным противником, – сказал Эрос. – Его отход в Нидерланды стал смертельным ударом для Франции, и герцог Орлеанский, несмотря на заверения Людовику, не смог оборонять два места одновременно. Он должен был пойти за мной, а ринулся на Турин.

Мальборо со смешком добавил:

– После отступления Вандома у французов все пошло вкривь и вкось. Они открыли дорогу на Пьемонт принцу Евгению, не рискнули вступить в бой на перевале Страделла и остались на подходе к Турину, чтобы потерпеть поражение.

– И к тому времени, когда решили вернуться в Милан, – сказал Савойский, – возвращаться им было некуда. Стефано уже закрепил победу и теснил французов дальше с дерзким итальянским напором. Настоящий Цезарь.

– Даже Юлию Цезарю приходилось время от времени благодарить судьбу за вмешательство, – скромно заметил Эрос.

– Ты чрезмерно скромен, Стефано. Твой особый талант позволил тебе сделать то, чего не смог никто из нас. Милан был непробиваем. Ты сделал невозможное – невозможное и непостижимое. Твоя подводная операция проникновения во вражеский стан поражает отвагой и блеском.

Эрос больше ни разу на нее не взглянул. Но Аланис видела то, чего не видели другие. От похвалы Савойского его лицо порозовело. Она улыбнулась. Признание знати – принцев и королев – было ему приятно, тем более что он вполне его заслуживал. Значит, во Франции она поступила правильно.

– Принц Стефано, – заговорила королева Анна. – Мы все умираем от желания из первых уст услышать, что болтают языки на континенте. Расскажите нам все, не скупитесь на подробности.

Наградив королеву еще одной очаровательной улыбкой пирата, он протянул:

– Я думаю, ее величество хочет послушать, о чем нынче болтает язык Людовика.

– Безусловно.

Королева обменялась плутовским взглядом с высокопоставленными матронами.

– Итак, со всей ответственностью заявляю, что король Франции переживает трудные времена. – Эрос подмигнул королеве. Она покраснела. – Он уволил трех министров, отправил в отставку двух генералов и больше не разговаривает с Филиппом.

– Не разговаривает с Филиппом? – рассмеялась королева. – Прелестно! Разве не для поддержки Филиппа в первую очередь развязал он эту войну?

– Этот дьявол необыкновенно красив! – услышала Аланис шепот за спиной. – Такой молодой принц да еще холостяк! Какая жалость, что моя Кэрол уже дала согласие лорду Брэдшоу. Наши дамы от таких просто без ума.

– Это правда, Лилиан, – согласился голос помоложе, принадлежавший одной богатой привлекательной вдове, без устали искавшей утешения в мужских объятиях. – Я всегда говорила и говорю, что «честная похотливость лучше притворной стыдливости». Попросим, чтобы нас представили.

Аланис взяла деда под руку и шепнула на ухо:

– Я больше не могу этого выносить и сейчас закричу. Даже если не разрешишь, я все равно ухо…

– Ваша светлость. – Герцог переключил внимание. От звука этого глубокого голоса Аланис чуть не лишилась чувств. Утратив дар речи, отвела взгляд в сторону. Эрос улыбнулся герцогу. – Я еще не поблагодарил вас за то, что поручились за меня в Шенбрунне. Я ваш должник.

Элегантно склонив голову, он остановил взгляд на Аланис.

Сердце ее разрывалось от тоски и боли.

– Позвольте представить вам свою внучку леди Аланис, – произнес дед, и Аланис захотелось забиться в самый дальний угол. Все же, сохраняя внешнюю холодность и следуя этикету, она подала Эросу руку.

– Ваше высочество. – И присела в реверансе, опустив ресницы, чтобы скрыть шок, вызванный прикосновением к руке его губ. Чувствуя себя участницей худшей из комедий, она могла только продолжать ее.

– Piacere, – произнес глубокий голос. – Какое неожиданное удовольствие.

Аланис подняла на него глаза. Он приветствовал ее теми же словами, какими приветствовал в их первую встречу в его каюте. Пока он смотрел на нее, мир, казалось, замер. Но никаких эмоций его взгляд не выдал. Ни ненависти, ни презрения, ни злобы. Он отпустил ее руку.

Объявили ужин, и все потянулись в столовую. Через плечо Эроса Аланис увидела, что дед оставил ее на произвол судьбы!

– Похоже, мне нужно проводить вашу милость к королевскому обеденному столу, – бесстрастно заметил Эрос, небрежно подставляя руку.

Взглянув на его гранитный профиль, Аланис внутренне съежилась от страха. «Мое сердце останавливается, когда я смотрю на тебя». Ничего. Она взяла его под руку, и они последовали за шлейфом шелков, держась как незнакомые люди. Она чувствовала каждое его дыхание, каждое движение его мускулов и как тают последние искорки надежды. Его безразличие было полным и абсолютным.

Живописная процессия исчезла за углом. Внезапно Аланис дернули в сторону и увлекли в боковую дверь гостиной, освещенной мягким сиянием. С громко стучащим сердцем она смотрела, как Эрос закрыл за ними дверь и запер.

От его безразличия не осталось и следа, когда, повернувшись, он, как железным копьем, пригвоздил ее яростным взглядом. Жестокий блеск глаз заставил ее искать путь к бегству. Не сводя с нее глаз, он двинулся к ней решительным шагом. Месть, промелькнуло у нее в голове. Она попятилась и неловко наткнулась на стол. Лампа на столе закачалась. Вовремя повернувшись, Аланис поймала ее, чтобы та не упала. Когда подняла голову, Эрос стоял напротив. Его красивое, неподвижное, как маска, лицо маячило всего в нескольких дюймах от нее.

– Аланис, – сказал он.

Произнесенное его губами ее имя заставило затрепетать ее сердце.

– Зачем ты в Англии?

– Чтобы забрать то, что принадлежит мне.

Не отрывая от него глаз, она сунула руку в ридикюль. Обычно она носила его медальон на груди, но не с этим нарядом; в глубоком декольте едва хватало места для плоти. Ее негнущиеся пальцы сомкнулись вокруг золотой цепи.

– Ты герцог Миланский. У тебя получилось, – произнесла она тихо, не понимая, на что еще надеется… – возвращение домой было таким… как ты хотел? – продолжала она, рассчитывая воспламенить в нем хоть искру близости, хоть тень подобия того, что было между ними.

Эрос ничего не сказал. Выражение его лица свидетельствовало, что он ни слова не забыл из тех, что она сказала ему в Бастилии. Как же глупо с ее стороны надеяться на что-то. Она бросила его. Заставила поверить, что все то волшебство, что они пережили вместе, было ложью. Теперь он был герцогом Миланским, которым восхищались все правители мира, включая императора и папу римского, то есть тем, кем хотела видеть своего мужа, как тогда сказала ему. Аланис протянула ему медальон.

– Поэтому ты отложил церемонию возведения на трон? Чтобы предъявить его?

– Нет.

Аланис не знала, что и думать дальше. Знала только, что если он будет продолжать смотреть на нее столь пристально, ее самообладание, с таким трудом удерживаемое, изменит ей.

Эрос придвинулся ближе. В его глазах не было прощения. Его пальцы сомкнулись вокруг ее запястья и, отведя руку в сторону, заставили выпустить медальон. Он упал на эбеновый стол. Эрос поймал ее вторую руку и потянул. Она сделала неловкий шаг вперед. Он потянул сильнее. Теперь они стояли совсем близко. Воздух между ними наэлектризовался. Ее пульс словно взбесился. Его взгляд стал еще пронзительнее, но теперь она ясно прочитала его выражение; его глаза были несчастными.

– Аланис. – Он наклонил голову и прижался к ее щеке своей. Его губы открылись у ее уха и прошептали: – Я люблю тебя.

Она схватилась за него, чтобы не упасть.

– Ч-что?

Он обвил вокруг нее руки, и она ощутила на шее его теплые губы.

Хрипло, почти потерянно он признался:

– Я не могу жить без тебя. Я…. не хочу жить без тебя.

С невыразимым облегчением она спрятала лицо на его плече, орошая его камзол слезами.

– Я тоже люблю тебя.

Неужели это правда? Может ли судьба быть такой щедрой?

Они стояли обнявшись, ничего не замечая, кроме биения своих сердец. Он был ее второй половинкой и приехал сюда за ней. Аланис подняла голову и сказала:

– Я обманула тебя тогда в Бастилии.

– Я знаю. – Он встретился с ней взглядом. – Ты была… почти убедительна. Когда Людовик увидел, что я раздавлен, мой мозг снова заработал, и я оценил твой поступок. Ты хотела убедить Людовика, не меня. – Он ласково провел пальцем по ее щеке, собирая хрустальные бусинки слез, которые текли без ее ведома. – Ты хотела, чтобы я вернул свой дом, amore.

– Да. Для меня это было самым трудным в жизни – оставить тебя в том подземелье. Но я хотела, чтобы ты выжил и был счастлив. Слава Богу, все получилось.

– Иногда мне казалось, что ты была искренней. Но я бы все равно приехал. – Он притянул ее к себе и поцеловал с такой страстью, что ее сердце наполнилось солнечным светом. – Я люблю тебя, Аланис, больше, чем это возможно, – прошептал он между поцелуями.

– Эрос. – Она обняла его так крепко, что боялась раздавить. Но Эроса просто так не раздавишь. Ни страшными казематами, ни ложью. – Как ты думаешь, Людовик понимает, что сам заставил тебя объединиться с его врагами? – спросила она.

– Может быть. И возможно, в один прекрасный день он соизволит меня простить, – улыбнулся он.

Она понимающе на него взглянула.

– Тебе будет не хватать его дружбы?

– Мое новое понимание дружбы отличается от его.

– А Таофик? – справилась она с тревогой. – Может, он захочет избавиться от твоей тени и решит прийти по твою душу, чтобы вернуть себе душевный покой.

– Не думаю, что он на это отважится. Хотя его не назовешь трусливым, вряд ли он решится столь глубоко внедриться в наш мир. Лучшей местью с моей стороны будет не замечать его. Таофик – человек, который живет на темной стороне и видит мир сквозь призму жестокости и вероломства. Поэтому он никогда не сможет спать спокойно, думая, что я могу выйти из какого-нибудь темного угла. Все же, – Эрос вздохнул, – если он попытается меня достать, я… справлюсь с ним.

– Ты изменился, – улыбнулась Аланис.

– Стал мягче?

– Пропала жажда крови.

Вздохнув, он прижался к ее лбу своим.

– Я устал от смерти. Устал от изувеченных тел, утопающих в реках крови. Устал хоронить друзей… – Он поднял голову. – Никколо больше нет на свете.

– Нет, только не Никколо. – Из ее глаз хлынули слезы боли. – У него было столько планов и мечтаний. Мне будет не хватать его.

– Мне тоже. Он спас мне жизнь. Закрыл своим телом от гранаты. Он герой. Последние его мысли были о тебе, Аланис. Он сказал: «Скажи ей, что любишь». – В глазах Эроса отразилась великая печаль. – Мы вместе посетим его могилу и зажжем свечу за упокой его благородной души. Он похоронен в Венеции.

Аланис кивнула, У нее сжалось горло. Любя ее, Нико спас человека, которого она любила. Нет поступка отважнее и благороднее. Он и вправду герой.

– Ты должен рассказать мне о войне. Я боялась, как бы с тобой чего не случилось… Что я послала тебя на смерть.

– Ты не представляешь, как я скучал по тебе, как мне не хватало твоего присутствия, чтобы посоветоваться, поделиться. Чтобы обнимать ночью…

Со стоном Эрос поцеловал ее в губы голодным поцелуем истосковавшегося любовника, и она прильнула к нему, не уставая благодарить Бога.

– Я не ожидала, что ты приедешь за мной, – призналась она. – Думала, что навсегда потеряла тебя.

– А я боялся, как бы ты не вышла замуж за другого. Я не мог расправиться с французами в одно мгновение, чтобы примчаться за тобой. Если бы я потерял тебя, то не нашел бы на земле места, где бы мог укрыться от печали. Даже в Агадире. А Милану пришлось бы искать другого герцога.

– Так ты из-за меня отложил церемонию коронования?

– Моему народу нужен здоровый герцог, amore, а не сохнущий от любви бедолага.

– И они его получат. Я тоже люблю тебя безумно, Эрос. Я боялась, как бы дедушка не сдал меня в Брайдуэлл,[22] если мое состояние не улучшится.

Эрос рассмеялся.

– У твоего деда есть еще порох в пороховницах. Он выступил за меня на Военном совете в Вене. Он не рассказывал тебе об этом?

– Старый хитрец ничего не говорил, – недоверчиво округлила Аланис свои аквамариновые глаза.

– Это он подстроил, чтобы сегодня мы оказались рядом. Ты думаешь, он хочет, чтобы мы были вместе?

– Хм… – Аланис нахмурилась. – Сана упоминала, что дед найдет мне напыщенного принца, одиозную фигуру, погрязшую в политике.

Эрос игриво дернул ее за белокурый локон.

– Насколько я помню, Сана сказала, что когда мы в другой раз ее навестим, ты будешь беременной. Поэтому я предлагаю, чтобы кое-кто из нас бросил употреблять противозачаточное зелье, чтобы мы могли немедленно приступить к задаче наполнения Кастелло…

Его слова и последующие поцелуи вызвали в ее лоне волшебный трепет.

– Не возражаю.

Эрос выпустил ее из объятий, выпрямил спину и набрал в грудь воздуха.

– Ты выйдешь за меня замуж, моя прекрасная белокурая нимфа? Поедешь жить со мной в Милан?

У Аланис подпрыгнуло сердце, но, прежде чем крикнуть «да», она задала один мучивший ее вопрос:

– А что насчет той барракуды, твоей невесты, и ее братьев Орсини?

Вопрос удивил его.

– Откуда ты знаешь про Леонору? – спросил он, то ли улыбаясь, то ли хмурясь.

– Я все знаю. – Она ткнула его в грудь. – Запомни.

– Запомню, – усмехнулся он. – Что касается Леоноры и Орсини – это старая история. После смерти Чезаре и моего присоединения к альянсу они сложили оружие и вернулись в Рим.

– Так что у тебя больше нет римской принцессы, а только дикая кельтка с маленького острова.

– Золотая морская фея вместо – как ты назвала ее? Барракуды? И чтобы ты знала, во мне тоже течет немало кельтской крови. Происхождение Милана связано с далеким кельтским прошлым. В римской мифологии жена Меркурия была кельтской богиней по имени Розмерта.

– Она была красивой? – спросила Аланис с надеждой.

– Не особенно. Не как Венера. – Его улыбка стала нежнее. – Не как ты, amore.

– Знаешь, – заметила она, – такого рода предложения делаются с кольцом.

– Ах ты, девчонка, – вздохнул Эрос и, сунув руку в карман, вынул кольцо. Изящную змейку, инкрустированную крохотными бриллиантами, с двумя аметистами вместо глаз, обвившуюся вокруг огромного сверкающего бриллианта. – Ты знаешь, кому оно принадлежит.

– Твоей матери, – ахнула Аланис. – Ты виделся с ней. О, Эрос, расскажи, как все было.

– Ты была права насчет всего. Она и вправду пошла к Карло в ту ночь, после того как застала отца с одной из очередных любовниц. Он никогда не соблюдал супружескую верность. Я знал о его похождениях, но воспринимал все как образ жизни, никогда не задумываясь, как это отражается на матери. Она любила его, а он демонстрировал свои победы как символ статуса, унижая ее и не замечая. Не знаю, как она мирилась с ним так долго. Ее семья жила в Риме. Она так и не вписалась в миланское окружение. Измены отца и сплетни еще больше усугубляли ее чувство одиночества и изолированности. Когда ты заговорила о ней в Тоскане, меня заполонили воспоминания, и я понял, что должен выяснить правду. Когда я увидел ее, она была… – Он улыбнулся и пожал плечами. – Mia mama. Все остальное уже не имело значения. Я тосковал по ней. Мне нужно было услышать, что и она тосковала по нам. Что всегда нас любила. И все еще любит.

– И она рассказала тебе, что именно произошло той ночью?

– С большой неохотой. Ей было стыдно признаться мне – тому, кто бросил ее, ненавидел и во всем винил, – что Карло пытался соблазнить ее, чтобы выведать сведения о Лиге, и, когда она стала с ним бороться, пригрозил убить мою сестру. Мне следовало убивать мерзавца долго и мучительно за то, что он сделал. Помоги мне, Боже, но я был идиот, правдолюбивый маленький стервец, не лучше моего отца. – Его голубые глаза блеснули раскаянием. – Моя мать была не гарпия, но жертва. Карло избил ее… обесчестил и запер в своих покоях, и ей было стыдно…

Эроса била дрожь, и Аланис прижала его к своей груди.

– Я сам создал свой ад, – сказал он. – Я не хочу, чтобы у нас было, как у моих родителей, чтобы наши дети все потеряли, как мы с Джельсоминой. Ничто не стоит такой боли. Ничто. Особенно ни к чему не обязывающая связь. Я хочу настоящий дом, Аланис, любящую, счастливую семью. – Он решительно посмотрел на нее. – Клянусь всем, что есть у меня святого, я буду верен тебе. А ты можешь мне поклясться?

– Клянусь всем сердцем!

Эрос взял ее руку, надел на палец кольцо и поцеловал.

– Это кольцо связывает тебя со мной и народом Милана, но ты должна знать, сокровище, что наш символ не змей. – Он грустно улыбнулся. – Наш символ – уж. Ты увидишь его повсюду: на стенах и на колоннах. Даже на каретах. Думаю, что это кольцо прекрасно подойдет к твоим аметистам, разве нет?

Очарованная, она любовалась кольцом, не в состоянии осознать все сразу.

– У меня больше нет моих аметистов. Я отдала их капитану, который охранял тебя в Бастилии. Он согласился…

– Помочь мне бежать. И помог. – Эрос смотрел на нее в изумлении, потом поднял ее руку и поцеловал. – Мой Бог, Аланис, не могу поверить, что ты сделала все это ради меня. Клянусь, что верну их тебе. Я…

– Мне не нужны драгоценности, Эрос. Мне нужен только ты. – Самой большой наградой для нее было смотреть на него и видеть любовь в его глазах. Аланис крепко обняла его. Больше ей не придется его отпускать. – Я люблю тебя.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Без тебя моя жизнь не имеет смысла.

Она откинула назад голову. Ее глаза светились радостью.

– Тебе еще нужен ответ?

– Мне нужны свидетели.

Он взял ее за руку, забрал медальон и направился к двери. Смеясь и шурша платьем, она полетела за ним.

– Эрос, постой! Ты еще не знаешь моего ответа!

Он улыбнулся ей через плечо.

– Поэтому мне и нужны свидетели, amore, чтобы ты ответила правильно. Позволяю тебе отказать мне в присутствии королевы Англии.

Когда они вошли в столовую, все головы вопросительно повернулись в их сторону. Эрос проводил Аланис к последним, оставшимся незанятыми местам и постучал вилкой по бокалу, многозначительно кашлянув.

– Ваше величество, – кивнул он королеве и поймал взгляд герцога Делламора. – Ваша светлость. – Дождавшись кивка, улыбнулся собранию. – Прелестные дамы, досточтимые господа.

Держа Аланис за руку, встал на одно колено. Аланис не знала, куда деваться от смущения.

Заскрипели стулья, аудитория готовилась услышать заветные слова.

Аланис умоляюще посмотрела на Эроса, но он и ухом не повел, желая, чтобы все было так, как он себе это представляет, и не ее дело вмешиваться. Он заглянул ей в глаза и улыбнулся для нее одной.

– Прошу вас, дорогая леди, милый ангел, стать моей.

Казалось, присутствующие перестали дышать. Кольцо его матери уже украшало ее палец, ей оставалось лишь сказать «да». Аланис бросилась к нему на шею и, к величайшему шоку аудитории, поцеловала в губы. Но гости быстро пришли в себя, и со всех сторон полетели поздравления. Зазвенели бокалы. Поздравляя влюбленных, гости никак не могли взять в толк: неужели роман развился у них под носом, в те считанные секунды, пока пара оставалась наедине? Мало того, что принц Миланский прибыл в Лондон праздновать победу, так еще получил и невесту в придачу.

Воспользовавшись поднявшимся шумом, Эрос прошептал Аланис:

– Приходи ко мне сегодня после бала. Я пришлю за тобой Рокку.

Тоже никем не замеченная, Аланис прижала губы к его уху и беспощадно пощекотала кончиком языка чувствительные завитки:

– Жди меня без одежды.

Эрос застонал.

Он стоял перед камином в черном шелковом халате, который одолжил ей в ту ночь, когда они вернулись из Алжира, и разглядывал висевшую над ним картину. Огонь бросал золотистые блики на его профиль и треугольник обнаженной на груди кожи.

Когда Аланис вошла в обставленную в тюдоровском стиле спальню, он повернул голову, и их взгляды встретились.

– Carissima, – произнес он, и она кинулась в его раскрытые объятия.

Он обнял ее и зашептал:

– Ты мое сердце. Я никогда тебя не отпущу. – И поцеловал с такой любовью, что у нее защемило сердце. Его объятия сказали ей всю правду о его томлении и одиноких ночах, проведенных на войне. – Я умираю от желания, amore, но прежде хочу сделать тебе один подарок. К свадьбе. – Он повернул ее и показал на картину над камином. – Принц Камилло Боргезе Римский любезно согласился отдать мне ее в аренду сроком на двадцать пять лет. Это один из шедевров с его виллы, написанный Тицианом. «Венера, завязывающая глаза Купидону». – Эрос положил подбородок ей на плечо. – Ты однажды спросила, почему мать назвала меня Эросом. Вот ответ.

Аланис подняла взгляд. Золотокрылый, голый Купидон стоял между ног Венеры, и она завязывала ему глаза, в то время как со всех сторон надвигались опасности. Абсолютное доверие малыша к матери глубоко тронуло сердце Аланис, пробудив воспоминания о материнских ласках. Красота и сила полотна заворожили ее.

– Моя мать любила эту картину, – сказал он. – И это многие годы не давало мне покоя. Даже мысли о ней сводили с ума. Хотя я сорвал повязку с глаз, я завидовал мальчику, потому что у него был кто-то, с кем он чувствовал себя в безопасности. – Эрос прижался губами к ее щеке. – Спасибо, Аланис, что стала моей Венерой и что любишь меня так. Ты ослепила меня своей любовью, и это стало для меня чудом и моим спасением.

– Мне нравится твой подарок, – прошептала она и, повернувшись к нему, запустила руки внутрь шелкового халата. – Ты любовь моей жизни, Эрос. Знай это. – Она стала покрывать поцелуями его губы, шею, грудь, теплые играющие под кожей мышцы, желая убедиться, что он пришел с войны целый и невредимый.

Его халат упал на пол. Эрос приложил ее руку к своему сердцу. Оно билось гулко и быстро.

– Ты чувствуешь? Когда ты прикасаешься ко мне… я дрожу.

– Чувствую.

Она чувствовала вибрацию, как будто была с ним единым целым.

Эрос распустил шнуровку на ее платье, корсете и нижних юбках. Потом, путаясь в спешке в нижнем белье и чулках, добрались они кое-как до кровати. Он прильнул к ней ртом, горячим и волнующим, и она оказалась на спине. Его запах, его тело – все в нем было так знакомо, словно они и не расставались.

– Ты и я, любимая, мы навеки… – прошептал он, и начался пожар.

Они слились в бурном порыве, обещавшем будущую любовь и радость, и, когда сдерживаться больше не было силы, Эрос прижал ее к себе и его губы прошептали:

– Я люблю тебя…