Мой профессор

Глава 19

Джонатан

Подозреваю, что Эмелия заснула, настолько она тихая.

Ее хрупкая фигурка сгорбилась на пассажирском сиденье. Лицо повернуто к окну. Но когда я оглядываюсь, то вижу, как ее глаза отражаются в мигающих уличных фонарях, искусственный водоворот красных и зеленых оттенков танцует на ее печальном лице.

Ее руки обхватывают живот, и я думаю протянуть руку, чтобы как-то утешить ее, а потом упрекаю себя за это. Для одного вечера я уже достаточно натворил.

— Знаю, ты считаешь Эммета своим другом, — тихо говорит она через некоторое время. — Но после сегодняшнего вечера я больше никогда в жизни не захочу его видеть.

Несмотря на то что моя рука только что обхватила горло моего друга, я все еще чувствую необходимость защитить его, как-то исправить эту ситуацию.

— Он — твоя семья.

— Нет, это не так. Ты что, не слушал? Мы вообще не родственники.

Молчу, пытаясь переварить все, чем она поделилась сегодня. Она не Мерсье? Имеет ли это значение? Полагаю, что для нее, для Эммета и Александра, по крайней мере, имеет.

На самом деле ее откровение объясняет довольно многое: почему Эммет и Александр никогда не говорили о ней, почему она не училась в Сент-Джонсе, как ее братья, почему она оказалась в нынешних обстоятельствах, по уши в долгах и живет в дерьмовой квартире. Если бы она была настоящей дочерью Фредерика Мерсье, то стала бы избалованной принцессой, совершенно другим человеком.

— Вы знаете, почему он так сказал? — слабо спрашивает она. Когда я не улавливаю ход ее мыслей, она продолжает. — Комментарий о том, что я дочь шлюхи? В этом нет смысла, учитывая, что Эммет не знал о романе моей матери до сегодняшнего вечера… до тех пор, пока он это не сказал.

Вздыхаю, прекрасно понимая, что не мое дело разглашать то, чем поделился со мной Эммет, но я в долгу перед Эмелией, особенно после того, что она только что пережила.

— У него сложилось впечатление, что ваша мать сыграла определенную роль в разрушении брака его родителей.

Она переводит взгляд на меня, садясь прямее.

— Нет. Этого не было. Моя мать познакомилась с Фредериком, когда училась в университете, после того как он развелся. — Она яростно качает головой. — Моя мать сказала бы что-нибудь, если бы…

— Сказала бы?

Она замолкает, пораженная моим вопросом, а затем снова качает головой, теперь медленнее, и свежая слеза скатывается по ее щеке.

— Ладно, не бери в голову. Теперь это не имеет значения, не так ли? Она мертва. Я не могу спросить ее и узнать правду. Могу только предполагать, что она была лучше, и, хотя она изменила Фредерику и забеременела мной, я не верю, что она дважды сыграла роль любовницы. Не верю, что это было в ней.

Она права, что это не имеет значения.

Ей лучше не знать правды.

— Значит, Фредерик тебе не отец.

— Нет. — Ее тон почти резкий. — Он выдал меня за своего ребенка, чтобы сохранить лицо и замять скандал, связанный с романом. Я никогда с ним не встречалась.

— А твой настоящий отец? Кто он? Где он?

— О, кто знает. Живет где-нибудь во Франции? Я даже не знаю его фамилии.

Похоже, она ни капельки не беспокоится о нем.

— У тебя нет никакого желания найти его?

— Нет.

Это слово — гвоздь в крышку гроба.

Вздыхаю, понимая теперь, что Эмелия более одинока, чем я думал, и плывет по течению в этом городе. А Эммет только что насыпал соль на рану.

— То, что произошло, неприемлемо. То, что сказал Эммет…

— Я знаю, что моя мать была доброй и любящей. Он не имеет права говорить о ней. Его слова ничего не значат.

— Мне жаль.

Мои извинения ее не успокаивают. Она садится и качает головой.

— Послушайте, я почти дома, просто остановитесь здесь, а остаток пути я пройду пешком. Вы, наверное, даже не собирались уходить оттуда. Вы вышли на улицу подышать свежим воздухом, а я совсем… потеряла голову. — Она тянется за своей сумочкой. — Вот здесь подойдет.

— Эмелия, я отвезу тебя домой.

— Вам нужно вернуться к ужину.

— Мне наплевать на ужин. — Мой голос звучит слишком резко.

— А как же Миранда? Вы сказали ей, где вы? С кем вы? — ее тон язвительный.

— Не знаю, почему это должно иметь значение.

Она уже как-то поднимала тему Миранды раньше, но я был отвлечен. Теперь кажется очевидным, что она делает.

Смотрю ей прямо в глаза, опровергая подозрения.

— Я с ней не встречаюсь.

— Встречаешься.

Мои руки крепче сжимают руль.

— Это то, о чем ты хочешь поговорить прямо сейчас? После всего? Ты беспокоишься о Миранде? — я тут же жалею, что говорю так нетерпеливо.

— Я видела ваши совместные фотографии в интернете. Знаю, что вы встречались с ней, по крайней мере, публично, а вчера она пришла навестить вас на работе. Она исчезла в вашем кабинете, и я представила себе худшее: вы воссоединяетесь после нескольких недель разлуки. Вы спали с ней?

— Господи, Эмелия.

Она быстро тянется к дверной ручке, и я хватаю ее, чтобы удержать от глупого и безрассудного поступка. Черт, она сводит меня с ума.

— Да, Миранда приходила повидаться. Она удивила меня. Я даже не знал, что она в городе, и уж точно не приглашал ее в Бостон. Должно быть, Эммет или Александр, или, кто знает, может быть, она здесь по работе. Она попросила меня привезти ее сегодня вечером, и я привез. Вот и все. Мы не целовались и не делали ничего другого уже несколько месяцев. Мы не вместе.

Эмелия затихает, откидывая голову на спинку сиденья и позволяя своим рукам обмякнуть в моих. Я отпускаю ее, и она возвращается в прежнюю позу, обхватывая руками живот, как беззащитное животное.

— Мне жаль. — Ее голос снова становится слабым. — Это была долгая неделя. Я… я чувствую, что не похожа сама на себя.

Значит, нас таких двое.

Я подъезжаю к ее дому и глушу двигатель.

Она отстегивает ремень безопасности и смотрит на меня большими карими глазами, обрамленными темными густыми ресницами, мокрыми от слез.

— Скажите мне снова держаться от вас на расстоянии, как вы делали раньше. Сделайте так, чтобы все это исчезло.

Хочу, чтобы эти слова пришли. Всего несколько недель назад их было так легко произнести.

Я приоткрываю губы, готовясь удержать этот поезд на рельсах, но вместо этого произношу два слова прямо от сердца.

— Не могу.

Эмелия не выглядит обрадованной моим признанием. Она выглядит так, словно снова на грани слез, смертельно уставшая и нуждающаяся в отдыхе. Она опускает глаза и качает головой.

— Спасибо, что подвезли.

Не могу придумать, что еще сказать. И не хочу отпускать ее, но также не думаю, что с моей стороны разумно следовать за ней. Так много всего происходит за последние несколько часов. Если бы я был на ее месте, то хотел бы побыть один, чтобы успокоиться и все обдумать. Кроме того, не думаю, что смогу помочь ей прямо сейчас, по крайней мере, не так, как ей нужно. В конце концов, я — часть проблемы.

Позволяю ей выйти из машины и смотрю, как она заходит в дом. Я сижу на обочине, наклонившись вперед над рулем, чтобы посмотреть через лобовое стекло и проверить, когда в ее квартире загорится свет. Наблюдаю, как ее одинокая фигура движется за тонкими занавесками, и вместо того, чтобы переключиться передачу и направиться домой, остаюсь там до тех пор, пока не перестаю видеть ее движение, пока в ее квартире не становится темно, и я не убеждаю себя в том, что она в безопасности и спит.

На следующий день Эммет принимает мое приглашение пообедать, но я не удивлен. Там, в Сент-Джонсе, мы постоянно сталкивались лбами. Помню, как он однажды поставил мне синяк под глазом, когда мы подрались. В другой раз я сломал ему нос во время футбольной тренировки, и кровотечение, казалось, никогда не остановится.

Когда прихожу, он уже сидит за столиком в ресторане, разговаривая по телефону. И поднимает взгляд только тогда, когда я сажусь на стул напротив него, а затем подзывает официанта, чтобы мы могли сделать заказ.

— У меня мало времени. Может быть, полчаса.

— Расслабься. — Я сажусь. — Ты не настолько, бл*дь, важен.

Уголок его рта приподнимается, потому что, конечно, на самом деле он настолько важен, я просто отказываюсь говорить ему об этом. Эммет всегда будет тем парнем, которого я встретил в Сент-Джонсе, иногда «мудаком, которого я терпеть не могу», но который прикрывал мне спину в трудную минуту.

Официант ставит перед нами воду.

— Чего ты хочешь? Стейк? — спрашивает Эммет, делая заказ для нас обоих, а затем протягивая свое меню, давая понять, что он действительно спешит.

— Мы возьмем два пива, — добавляю я. — Любое, что есть в наличии.

Официант уходит, а Эммет окидывает меня суровым взглядом.

— Ты собираешься извиниться за вчерашний вечер?

— Нет. А ты?

Его короткий смешок дает понять, что он не держит зла.

— Ты был неправ и должен извиниться перед Эмелией.

Он откидывается на спинку стула и смотрит мимо меня, в окно ресторана.

— Ты вмешиваешься в то, что тебя не касается. Это моя семья. Ты видел, чтобы я лез в твои отношения с сестрой?

— Ты перегнул палку.

Его пристальный взгляд возвращается ко мне.

— Ты ничего не знаешь об этой ситуации.

Нам приносят пиво, и мы позволяем официанту поставить бокалы на стол, ожидая, пока он отойдет за пределы слышимости, прежде чем продолжить.

— Значит, вы с Эмелией дружите? — спрашивает он. — Я догадался об этом по телефонному разговору, но та смертельная хватка, которой ты вцепился в меня прошлой ночью, действительно доказывает это. Ты трахаешь ее?

— Следи за языком.

Он, кажется, ничуть не встревожен моей угрозой, потягивая пиво так, словно мы обсуждаем погоду.

Он хмыкает, как будто заинтригован.

— Я не припоминаю, чтобы ты когда-нибудь был таким вспыльчивым из-за Миранды. Ты же знаешь, она была расстроена, когда ты ушел вчера, не попрощавшись.

— Она оправится.

Он ухмыляется.

— Ты собираешься извиниться перед Эмелией? — нажимаю я.

Он обдумывает это, пожимая плечами.

— Я еще не решил.

— Ты должен понимать, что гнев, который ты питаешь, неуместен. Эмелия ничего тебе не сделала. И более того, у нее сложилось впечатление, что ее мать должным образом познакомилась с Фредериком. Насколько ей известно, никакого романа не было, по крайней мере, в том, что касается твоих родителей.

Он на мгновение задумывается над этим. Замечаю, что его телефон на углу стола загорается от звонков, но он стоит на беззвучном режиме, и он не обращает на них внимания. С Эмметом, наследным принцем GHV, всегда так. Он несет весь мир на своих плечах. Ему нравится думать, что он справляется со всем этим достаточно хорошо, но я вижу напряжение в выражении его лица, тревогу, скрывающуюся под поверхностью. Вот почему он стал вдвое большим засранцем, чем был раньше. Трудно вспомнить, какими мы были тогда, в Сент-Джонсе, двумя идиотами, гонявшимися за девушками и сосредоточившими все свое внимание на футбольном поле.

— Ты знаешь, она оказалась совсем не такой, какой я ее себе представлял. Судя по внешности, она реинкарнация Кэтлин. А вот характер… — он усмехается. — Мы с ней могли бы быть родственниками.

Я качаю головой.

— Какой бы укус она ни продемонстрировала вчера, это не норма. Обычно она тихая. Хорошая.

Он приподнимает бровь.

— Значит, ты виноват в ее поведении? Загнал ее в угол на званом обеде? Если бы у меня было сердце, я бы почувствовал себя обязанным предостеречь ее от тебя. К счастью для тебя, мне наплевать.

Я не чувствую необходимости отвечать, что только разжигает его любопытство.

— Она твоя сотрудница, верно? Очень запретно…

— Ничего не было.

Не считая инцидента в Дартмуте.

Он смеется, слишком наслаждаясь происходящим. Затем поднимает свое пиво, словно приветствуя мою кончину.

— Будет.