Мой варвар

Руби Диксон

Мой варвар

Серия: Варвары ледяной планеты (книга 4)

Автор: Руби Диксон

Название на русском: Мой варвар

Серия: Варвары ледяной планеты_4

Перевод: Сандра

Бета-коррект: Наташа Бегишева (1-5ч)

Редактор: Eva_Ber

Обложка: Мария Суркаева

Оформление:

Eva_Ber

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Спасибо.

Часть 1

ХАРЛОУ

Мне нужны две палки для волокуши. Две. Не проблема. Тут, где-то в этом месте должны быть деревья, а я сильная и решительно настроена.

Ну, что ж… хорошо. Я могу с этим справиться. Я обязана.

Наставления Аехако крутятся у меня в голове снова и снова. «Мы должны смастерить волокушу и доставить Хэйдена к целителю». Сердце у меня в груди бьется как бешенное, когда я пулей мчусь по снежным сугробам, высматривая глазами тоненькие розовые, гибкие деревья, что растут на этой планете.

Кайры больше нет, а оба инопланетянина ранены. Они нуждаются в моей помощи, и я не могу подвести их. Понятия не имею, почему они не возвращаются на инопланетный корабль и не излечиваются там. Они ему не доверяют, и я, наверное, могу это понять. Я ведь привыкла к технологиям, однако меня все еще напрягает лишь мысль о холодном, бесчувственном компьютерном голосе.

Кроме того, я знаю, что такое страх перед доктором.

При каждом шаге мои ноги тонут в глубоком снегу, и мои сапоги из кожи очень быстро промокают. У меня нет времени, чтобы их просушивать или выложить внутри теплым мехом двисти. Каждая минута на счету. Я медленно тащусь вперед по покрытому сугробами холму, и, когда вдали моему взору открываются розовые, тоненькие реснице-подобные деревья, я прибавляю шаг.

Уже почти добралась.

У меня с собой нож Хэйдена, так как он слишком сильно ранен, чтобы им пользоваться. Костяная ручка в моей руке ощущается гладкой, хотя для моей человеческой ладони она слишком большая, чтобы удобно было ее держать. Все здесь, на Не-Хоте, по величине как для ша-кхай, а не для человеческого размера. Для девушки я довольно-таки высокого роста, однако среднестатистический житель на этой планете, кажется, ростом в семь футов (прим. 213 см), к тому же снега здесь глубокие, а пещеры огромные. Серьезно, все вокруг ощущается как-то слишком великовато. Такое ощущение, будто меня доставили в сказку про Дюймовочку, где вдруг прямо перед тобой все слишком большое.

Просто это еще один момент, к которому я должна приспособиться в бесконечном потоке новых и пугающих обстоятельств.

Несколько недель назад я уснула в своей собственной постели, и самым большим беспокойством, на мой взгляд, было то, когда начнётся моя химиотерапия. А потом, несколько странных снов спустя, я просыпаюсь, продрогшая и ослабевшая, меня вытаскивают из капсулы и сообщают, что меня похитили инопланетяне.

В это было бы сложно поверить, если не считать того, что я родом из Хьюстона, штат Техас, и мой кондиционер вышел из строя, так что я провела вечер, потея и умоляя мастера по ремонту прийти поскорее. А когда я проснулась? Было так холодно, что мои босые ноги прилипали к металлическому полу, а время от времени приходили странные синие инопланетяне, чтобы поговорить с людьми.

Тяжеловато назвать кого-то лжецом, если они ростом в семь футов, синие и рогатые. Увидев их своими глазами, мне пришлось поверить. И даже несмотря на то, что иногда мне хочется щипать себя до тех пор, пока не проснусь, мне приходится признать как факт, что теперь я живу на снежной планете без малейшего шанса вернуться домой, и в меня внедрен инопланетный паразит, который помогает мне выдерживать суровые условия на Не-Хоте. Совсем не так я представляла свое будущее.

Но… у меня хотя бы есть будущее.

Согласно медицинским отчетам компьютера корабля, я теперь полностью здорова и у меня больше нет рака. Я не знаю, то ли это ошибка, то ли атмосфера Не-Хоты, то ли недавно полученная «вошь» (как некоторые девушки его называют), живущая у меня в груди.

Все, что я знаю, так это то, что неоперабельная опухоль в мозгу не обнаружилась при сканировании. И впервые за последний год у меня появилась надежда на будущее.

Однако, прежде всего… волокуша.

Когда добираюсь до деревьев, я подхожу к тому, что ближе всего, и кончиками пальцев дотрагиваюсь до его коры. На ощупь оно кажется губчатым и мокрым, несмотря на мороз в воздухе, и недостаточно прочным, чтобы выдержать крупного, мускулистого инопланетянина. Понятия не имею, выйдет ли с этой штукой что-нибудь, но я попробую. Я обязана ша-кхай своей жизнью и поэтому сделаю все возможное, чтобы помочь Хэйдену и Аехако.

Встав на колени, я начинаю рубить у основания первое дерево. Нож с хлюпающим шумом погружается в него, и начинает хлестать сок, заливая снег. Тьфу. Я морщу нос, но решительно продолжаю рубить дальше. Кайры больше нет, а они ранены, так что я единственная, кто может им помочь.

Рядом слышится хруст снега.

Я встаю, совершенно удивленная. Звучало так, будто это шаги.

— Эй? — я оглядываюсь и смотрю по сторонам. — Аехако?

Никого нет. Пустынный снежный пейзаж, ничего, кроме холмистых сугробов, которым не видно конца.

Должно быть, воображение разыгралось. Здесь, в дикой природе, я совсем не одна. Тут везде обитают разные животные, по крайней мере, так мне говорили охотники. Это может быть один из дикобразоподобных существ. Или, может быть, это кролик. Или… каков бы ни был эквивалент кролика на этой планете.

Но я не могу быть глупой трусишкой и сходить с ума при каждом малейшем звуке. Я возвращаюсь к дереву и продолжаю его рубить.

Я снова слышу хруст снега, а через мгновение — сильный стук. У меня такое ощущение, будто кровь пульсирует в моих ушах, и я, морщась, прижимаю руку к голове.

Нет, погоди-ка. Это не совсем стук и не грохот. Мое сердце спокойно. Это… мурлыкание?

Что-то ударяет меня по затылку, и я падаю вперед, погружаясь во тьму.

Но даже туда за мной следует это странное мурлыканье.

РУХ

Я пробираюсь сквозь снег совершенно беззвучно, даже несмотря на то, что весь дрожу от волнения. Сердце у меня в груди бешено колотится, пульс зашкаливает, словно я на всей скорости мчусь сквозь земли, а не вылеживаю свою добычу. Звучит назойливый шум, похожий на жужжание, почти как щелкающие звуки, которые в соленой воде издают огромные серые звери, только по-другому.

Он исходит из моей груди. Из меня.

Я не знаю, что это значит. Знаю лишь то, что я чувствую запах странных существ в окружении плохих, тех, которых мой отец наказал мне избегать. Там двое странных существ, передвигающиеся вместе с плохими — они настолько пушистые, что невозможно сказать, как выглядят их тела, но у одного из них копна оранжево-рыжей гривы, которая приводит меня в восхищение. С прошлой ночи я следую за ними, и теперь тот, что с красной гривой, остался один.

И… у меня начинается паника. Когда оно начинает поворачиваться, ударом по голове я оглушаю его.

Оно валиться на землю в кучу разноцветного меха. Костяной нож, похожий на отцовский, выпадает из его руки.

В замешательстве я потираю свою напевающую грудь.

Глядя вниз на существо у моих ног, я вижу, что это… женщина. Такая странная и отличается от плохих. На бровях нет каких-либо бугристых наростов, а кожа — мягкая, бледная, цвета подбрюшья двисти, а не здорового синего. Это существо запятнано грязью, но нет никакого сомнения в женственности очертаний губ и изящных чертах лица. Нахмурившись, я кладу руку на плотный мех ее груди, чтобы на ощупь проверить груди. К моему удивлению, мех распахивается. Это какой-то покров из шкур, а совсем не часть этого существа. Она носит его, как я порою ношу покрытие в самую холодную погоду.

Я провожу ладонью по одной из ее грудей, и мои пальцы задевают сжавшийся в твердую бусинку сосок.

Существо издает стон, и напевание в его груди становится еще громче.

Мое тело реагирует на это, так как мой член сразу же затвердевает и изнывает от потребности в освобождении. Я удивлен — и более чем немного потрясен тем, как реагирует мое тело. Это существо неправильное и бледное. Почему я реагирую на него так, как я делаю это в тех странных, сбивающих меня с толку снах, которые иногда мне снятся? Одной рукой я толкаю свой поднявшийся член в сторону. У меня нет времени им заниматься. Я склоняюсь к бессознательному существу и кладу его нож в свою сумку, потом перебрасываю существо через плечо и несу его на себе обратно в свою пещеру.

Когда буду там, тогда и решу, что мне с ней делать.

***

Существо все еще остается без сознания. Я укладываю его в одном из углов моей пещеры и обдумываю, что с ним делать. Я прихожу к выводу, что это точно она. Это существо мягкое и красивое, и у нее есть груди. Мой член все еще ноет от потребности, и пока я расхаживаю, ласкаю рукой вверх-вниз по его длине, потому что от этого мне становится хорошо.

Понятия не имею, что делать. Это существо женского пола очень меня взбудоражило. Это отнюдь не еда, как объяснял мой отец. Она была с плохими, но сбежала. Разве от этого она становится хорошей? — спрашиваю я себя.

Я закрываю глаза и сжимаю рукой головку моего члена. Такое восхитительное ощущение, что все мое тело содрогается, и странное напевание в моей груди становится все громче.

Хотел бы я, чтобы мой отец был здесь.

Он мертв уже много, много сезонов. Когда он умер, я был крохотным малышом, и с тех пор я живу один. Несмотря ни на что, у отца всегда на все находились ответы. Он бы знал, почему моя грудь напевает и почему мой член ноет рядом с этой женщиной. Меня как будто волной накрывает одиночество. Порой я просто ненавижу, что у меня нет ответов, одни лишь вопросы, и нет никого, у кого можно было бы спросить.

Я продолжаю поглаживать свой член до тех пор, пока он не извергается мокрой лужей, и наконец-то мое тело расслабляется. В то время как делаю это, я не спускаю с нее глаз и твержу себе, что все это происходит, наверное, из-за того, что сгораю от любопытства. Ее грудь, кажется, напевает вместе с моей так что, что бы сейчас не происходило, это влияет и на нее. Я вытираю свою мокрую ладонь об грязный пол пещеры, после чего подползаю к бессознательной женщине.

Мои движения предельно осторожны и совершенно бесшумны, словно она может в любой момент очнуться и напасть на меня. Она такая маленькая и неподвижная, и я задумываюсь, не навредил ли я ей сильнее, чем думал. Не знаю почему, но сама мысль об этом терзает меня, и я приподнимаю ее голову, чтобы осмотреть ее затылок. Под красновато-золотым шелком ее гривы у нее шишка, но в остальном, кажется, она в порядке. Я прижимаю щеку к ее носу и чувствую ее дыхание. Выживет. Ее глаза закрыты, а дыхание у нее спокойное.

Меня мучает чувство вины, что сделал ей больно. Мне не стоило этого делать. Она принадлежит мне. Но я запаниковал. Однако у меня есть немного обезболивающего корня. Он полезен для сворачивания крови, а у нее глубокая рана на голове. Осторожно опустив ее вниз, я отправляюсь к своему мешку с травами и нахожу высушенный корень. Я пережевываю его в месиво, потом возвращаюсь обратно к женщине и намазываю его на рану у нее на голове. Позже она этому обрадуются.

Я нежно укладываю ее обратно на пол, и пока это делаю, я только и могу, что смотрю на нее. Ее кожа покрыта чем-то вроде красновато-коричневой грязи, и я начинаю рассеянно ее протирать. Ее кожа отличается от моей — она не покрыта мягким, легким пушком. Она совершенно лишена растительности, за исключением ее головы, и это кажется… странным. От этого мой член снова твердеет, но я не обращаю на него внимания. Я не могу тут рассиживать и весь день только и делать, что дрочить его. Я замечаю, что когда я тру, пятнышки не исчезают. Они у нее на коже. Очень странно. Я облизываю большой палец и протираю еще одно пятнышко, но оно даже не смещается.

Странное все-таки это создание.

Я раскрываю покрытия из шкур, так как мне хочется узнать, везде ли эта женщина усыпана такими пятнышками. Они распахиваются и раскрывают под ними еще одно, более легкое, покрытие, сделанное из чего-то похожего на мой кожаный мешок для воды. Я стягиваю его и обнаруживаю еще больше странной, бледной кожи с пятнышками на ней. Ее руки гладкие и мягкие, на них нет плотных наростов, как на моих. Я провожу взад и вперед по своей руке, а затем дотрагиваюсь до нее. Сильно отличается. Она вся мягкая, и это наводит меня на мысль, что она хилая.

Я никогда не видел ничего подобного ей. Я снова дергаю кожаное покрытие, и оно распахивается, обнажая ее груди. Пораженный зрелищем, я пячусь назад. Они полные и округлые, с розовато-коричневыми кончиками, которые указывают вверх. Я прикасаюсь к одному из них, чтобы проверить, издаст ли она тот хриплый звук, что и раньше.

Но она молчит, и я разочарован. Мой член подергивается и ноет, отчаянно нуждаясь в еще одном освобождении. Не обращая на него внимания, я прижимаю ладонь между ее грудями, где она напевает, прямо как я. Ее грудь вибрирует так же быстро, как моя собственная, и это очень любопытно. Как будто мы каким-то образом соединены. Как будто наши тела решили вместе спеть песню.

Мне это по душе.

И мне нравится смотреть на эту женщину. Мне нравится ее странная кожа в крапинку и ее чудная грива. Мне нравятся ее маленькие, красивые груди и даже ее маленькое, неправильное лицо. У нее нет рогов, да и хвоста нет, насколько могу судить, однако ее запах настолько восхитителен, что сводит с ума. Я чувствую странную потребность облизать ее и найти то местечко, откуда исходит этот запах, а мой член от этой мысли начинает пульсировать.

Я не уверен, что мне нравится, как в ее присутствии выходит из-под контроля мое тело. Нахмурившись, я поправляю обратно ее шкуры, скрыв от глаз ее груди, и перехожу на другую сторону пещеры. Есть еще дела, которые следует сделать до того, как смогу лечь спать: нужно расплавить воду, сплести шнуры для петлей ловушек и нужно заточить ножи. Мне надо поесть и проверить свои замаскированные ловушки.

У меня нет никого, кто бы мне помог, поэтому я не могу ложиться до тех пор, пока все не сделано. Взяв немного сушеных сухожилий, я приседаю на корточках и издалека наблюдаю за женщиной. Я не уйду из пещеры, а еще я ни за что не оставлю ее здесь одну.

Теперь эта женщина моя. Я забрал ее от плохих. Она принадлежит мне, и я убью любого, кто попытается ее у меня забрать.

ХАРЛОУ

У меня чертовски сильно болит голова, и первое, о чем я думаю, — опять опухоль в мозгу взыграла. Что компьютер на корабле инопланетян ошибся, и все-таки я нездорова. Что я умираю, и это мои последние минуты.

Но тогда понемногу накатывают воспоминания. Воспоминания о лихорадочном поиске деревьев, рубке одного из них, о том, что затем что-то сильно ударило меня сзади.

И мурлыканье, как это ни странно.

Меня накрывает волной облегчения. Со мной все в порядке. Мой кхай уничтожил рак в моем мозгу. Я не на Земле, и я не умираю.

Однако, в моем сознании по-прежнему, не переставая, раздается мурлыканье, словно гигантская кошка, которая не хочет покидать мою грудь. Вот только, когда я медленно открываю глаза, то понимаю, никаких кошек здесь нет и мурлыканье исходит из моей груди.

Вот черт. Я провела с остальными достаточно долго, чтобы знать, что это значит. Это — резонанс. Я резонирую мужчине, потому что мой кхай — или вошь, как мы, люди, любим называть его — решил, что я буду для кого-то идеальной парой. Правда, единственные мужчины, вместе с которыми мы были в пути, — это Аехако и Хэйден. Кто-то из них? Аехако мне нравится, но я знаю, что он любит Кайру. Хэйден только и делает, что неприветливо рычит. Я не уверена, что мне нравится идея о том, чтобы быть его парой.

Не то, чтобы мне предоставлялось право выбора. Спасибо тебе, вошь. Спасибо за дырку от бублика.

Потихоньку у меня в глазах перестает все расплываться, и тут я понимаю, что пялюсь в неровный потолок незнакомой пещеры. Почему я нахожусь в пещере? Кто-то ударом меня вырубил, а потом пришел Аехако, чтобы спасти меня? Так из-за этого я резонирую? У моей воши комплекс девицы, попавшей в беду?

Краем своего зрения ловлю какое-то движение. Я поворачиваю голову, и тут с моих губ срывается крик.

В пещере напротив меня, присев на корточки, скорчился мужчина ша-кхай, но… он не из ша-кхай, с которыми я знакома. Я мгновенно сажусь и быстро пячусь назад, как только осознаю, что он пялится на меня, с ножом в руках.

Черт. Черт-черт-черт!

Продвинувшись на несколько дюймов, я спиной наталкиваюсь на каменную стену, и я с ужасом таращусь на незнакомца.

Быть этого не может! Здесь, на этой планете, не возможны какие-либо незнакомцы. Не на Не-Хоте. Есть лишь племя Вэктала и люди. Я знаю в лицо всех инопланетянин, живущих на нашей планете.

Тем не менее, я не могу отрицать, что прямо сейчас смотрю в лицо незнакомцу. Дикарю.

Сидя на корточках на грязном полу пещеры, он скрючился, как животное, ссутулив плечи и нагнувшись всем телом. А еще он совершенно голый. На его огромном, мускулистом синем теле нет ни единого кусочка одежды. Между его бедер свисает член, восставший и напряженный, и вдруг я замечаю «шпору», о которой все без конца судачат, — короткий рогоподобный выступ прямо над членом, который является обычным оснащением для всех мужчин ша-кхай. У меня щеки начинают гореть огнем, когда вдруг осознаю, что пялюсь на его хозяйство.

Нет, серьезно, он просто болтается между его раздвинутых ног и любой может поглазеть на него.

У мужчины широкое лицо и высокие скулы. Черты его лица резкие, а брови тяжелые и бугристые. Черные волосы на его голове — спутанный ореол, который выглядит так, будто он когда-то пытался некоторые пряди заплести в косички, чтобы не лезли в глаза, и сдался. Это больше похоже на перекати-поле*, чем на волосы, и ясно, что он не большой поклонник расчесок.

(Прим: перекати-поле — травянистые растения степей и пустынь, приобретающие во время цветения шарообразную кустистую форму. Наземная часть после созревания плодов отламывается от корня и, гонимая ветром, катится в виде клубка, рассеивая семена).

И купание. Я абсолютно уверена, что все его тело покрыто слоем грязи. И хоть он не носит одежду, он что, считает, что нет смысла купаться?

Сузив глаза, мужчина наблюдает за мной и затачивает нож, проводя камнем вдоль края его лезвия. Его движения неторопливые, и я не пойму, это потому, что он хочет казаться опасным, или же он старается, как бы не напугать меня. С учетом, что он держит в руки нож? Я ставлю на «опасный».

— Кто ты? — спрашиваю я шепотом.

Он не отвечает, и вдруг я понимаю, что говорю на английском. Упс. Я выучилась традиционному языку ша-кхай — ша — пока находилась на корабле, поэтому я пробую на нем вместо английского. Он и на него не отвечает.

Я… не знаю, что мне делать. Неужели он глухой? Он наблюдает за мной, но не реагирует на мои попытки поговорить с ним.

— Я — Харлоу, — говорю я. — А где мои друзья?

Но ответа нет и на этот раз.

Я опускаю ладони на пол. Под одной из ладоней лежит камешек, и я подбираю его и бросаю через все помещение, чтобы увидеть, отреагирует ли он.

Его взгляд следует за камешком, а затем он окидывает меня хмурым взглядом и свирепо, оскалив зубы, рычит на меня, от чего меня пробирает дрожь. Он не глухой. Ясно, он просто решил не разговаривать со мной.

Ну, что за чертовщина?

— Тебя сюда прислал Вэктал? — пробую я. — Аехако с Хэйденом вернулись в пещеры? Я долго была без сознания?

Его взгляд возвращается к ножу, и вновь он, проводя камнем по краю лезвия, затачивает его.

— Да ты вообще меня не понимаешь, не так ли? — я потрясена этим. Здесь ведь нет еще одного племени ша-кхай, так ведь? Но этот парень живет один, к тому же не понимает язык своего народа. Я окидываю взглядом маленькую пещеру. В племенных пещерах, каждая семья делала все возможное, чтобы их пещеры выглядели уютным гнездышком. Все уголки заполняли корзины и одеяла, везде хранились запасы продовольствия, трав, и все занимались своими повседневными делами.

Здесь вообще почти ничего нет. Всего несколько мешочков, которые валяются кое-как в одном из углов пещеры, здесь нет ни одеял, ни постели, ни очага для костра, нет ничего.

— Ты живешь здесь? — спрашиваю я шепотом.

Незнакомец долгое время пристально смотрит на меня, а потом медленно встает на ноги и начинает подходить ко мне.

Ох. Я отодвигаюсь к стене пещеры, пытаясь уклониться от него. Отодвинуться тут дальше уже некуда, и пока он подкрадывается ко мне, я съеживаюсь и зажмуриваюсь. Здесь полная тишина, за исключением звуков обоих наших вошей, напевающих друг другу, и моя грудь вибрирует от силы этого резонирования.

О нет, нет, нет, нет.

Только не этот парень.

Но нет никаких сомнений, что мое тело отвечает, когда он встает рядом со мной. Я чувствую, что внезапно у меня начинает пылать кожа от потребности, и между моих ног начинает просачиваться влага, будто в данный момент я целиком и полностью возбуждена. Ведь он такой крупный и мускулистый и вполне вероятно может относиться к девушке, как будто она не что иное, как место для..

О, Боже. Все действительно очень плохо. В смысле, еще хуже, чем просто наихудший-сценарий-развития-событий.

Я совершенно не знаю, что делать. От смешанных чувств обеспокоенности и реакции на мой кхай у меня ускоряется пульс, и меня бесит, что он начинает колотиться у меня между ног. Джорджи не соврала, сказав, что резонирование очень похоже на кайф под шпанской мушкой*. Такое ощущение настоятельной необходимости, будто я должна схватить этого парня — этого грязнулю — незнакомца, швырнуть его на пол и насадить себя на его член.

*Прим: Шпанская Мушка (Gold Spanish Fly) — это афродизиак, возбуждающие капли без цвета и запаха для женщин и мужчин. Продукт создан с использованием экстракта фактора «HS», добытого из жучка шпанская мушка — одного из самых сильных возбуждающих средств, известных на сегодняшний день. Разработчик: SPANISH Human Biological Engineering Research Institute.

А потом что? Родить ему ребенка? Нет уж, спасибо тебе, вошь.

Я крепко сжимаю вместе свои бедра, желая, чтобы мое тело, нахрен, успокоилось.

Пальцы касаются моих волос, и хотя он нежен, моя голова все еще побаливает. Я разжимаю один глаз, готовая оттолкнуть его от себя, и понимаю, что я, в общем-то, оказалась «лицом к лицу» с его эрегированным членом. Долгое время я таращюсь на него, и во рту у меня все пересыхает. Я не девственница и, как любой другой девушке, мне очень нравится вид красивого члена. У этого парня — кто бы он ни был — он действительно очень-очень красивый, но это может быть всего лишь убеждением воши. Конечно, он не обрезан, но нет никаких сомнений в том, что он самой подходящий длины и обхвата, а мой вероломный умишко тут же задается вопросом, каково было бы почувствовать его в себе.

Вошь у меня в груди начинает напевать еще усерднее.

Боже. Чувствую себя так, словно меня предают со всех сторон.

Он прикасается к моей ране на голове, и я резко отрываюсь от него.

— Ай! — не в силах с собой справиться, я шлепаю его по рукам.

Издав рык, мужчина отходит от меня, тяжело ступая своими босыми ногами, и внешне он вроде совсем не расстроен моей реакцией. Я хмуро кошусь на него и сама дотрагиваюсь до своей раны. Она покрыта какой-то липкой кашицей, скорее всего, каким-то природным средством коренных жителей.

— Везет же мне, — бормочу я.

Мужчина издает еще один рык и возвращается обратно в другой конец пещеры, где садится на корточки. К тому же он не берет в руки нож, а просто наблюдает за мной, опершись руками на колени.

Я оглядываюсь на вход в пещеру. Он открыт, и я вижу снег, сверкающий в слабых лучах солнца снаружи. Большинство ша-кхай имеют декоративную завесу из шкур, натянутую на костяные рамы, которую они укрепляют перед входом в пещеру, чтобы придать подобие уединения и чтобы не пускать внутрь суровую непогоду. Ну, этот парень — нет.

— Ты заядлый экстремал по выживанию или типа того? — он не отвечает, и я вздыхаю. — Конечно же, ты молчишь. Вряд ли можно надеяться, что ты можешь мне рассказать, что произошло с Аехако и Хэйденом? Те два раненых парня?

Он сужает глаза, но не двигается.

Языком жестов я изображаю рога.

— Двое крупных мужчин? Были вместе со мной? Похожие на тебя?

Ничего, кроме пристального взгляда.

Я кусаю губу, пытаясь думать. Раз они ранены и ждут моего возвращения, я не могу тут больше оставаться. А что, если они умирают? Не думаю, что они доверились бы компьютерным технологиям настолько, чтобы вернуться на корабль и попросить, чтобы тот исцелил их ранения.

Я должна найти возможность каким-то образом освободиться.

— Послушай, — говорю я. — Ты отличный парень и все такое, и эта вошь-штуковина создает определенные проблемы, но сейчас мне правда нужно идти.

Я пропускаю мимо ушей настойчивое напевание в моей груди и начинаю вставать на ноги.

Опять он, оскалив зубы, рычит на меня.

Испустив писк, я падаю обратно на пол. Отлично, что ж, болтуном его не назовешь, однако в невербальном общении он и правда хорош. Я понимаю «сиди и заткнись», когда слышу это.

Он ведь не может оставаться здесь навечно и просто таращиться на меня, верно? Так что мне остается просто подождать, когда ему надоест. Мне следует притвориться спящей. Прислонившись спиной к стене, я закрываю глаза, пытаясь изобразить, что собираюсь вздремнуть. Я смыкаю глаза ровно настолько, чтобы видеть сквозь смеженные ресницы. Проходит целая вечность, и в конце концов он перестает пялится на меня и снова приступает к работе над чем-то, повернувшись ко мне спиной.

Может, мне стоит попытаться сбежать прямо сейчас?

Такое ощущение, будто сама судьба услышала мою безмолвную мольбу. В следующее мгновение инопланетянин встает и идет к передней части пещеры. Он выходит на дневной свет, и я слышу звуки шагов по хрустящему снегу, когда он направляется в левую сторону.

Наверняка это будет не так просто, не так ли?

Я хватаю с пола костяной нож, а потом вскакиваю на ноги. Каждая мышца в моем теле болит, и я ощущаю нечто похожее на судороги, а при внезапном движении у меня побаливает голова. Что ж, это паршиво. Я подползаю к входу в пещеру и вижу, что мужчина стоит всего в нескольких шагах, смотрит на горы на краю земли, прикрывая глаза ладонью. С его лба грозно выступают рога, а хвост стегается так, будто он раздражен.

— Пора сваливать отсюда, Харлоу, — выдыхаю я и пулей вылетаю в снег в противоположном направлении от него. Не знаю, правда, куда несусь, но мне плевать. Прочь отсюда — в данный момент это кажется мне самым подходящим ответом.

Правда, у меня плохо получается мчаться по снегу быстро. Человеческие ступни не созданы не для того, чтобы маневрировать сугробы Не-Хоты, и при каждом шаге я утопаю в снегу. Это похоже на попытку бежать сквозь болота, и я двигаюсь очень медленно. Задыхаясь от физического перенапряжения, я погружаюсь в снег и выбираюсь из него, мои мышцы напряжены до предела, тем не менее, мне нельзя останавливаться.

Разъяренный, бессловесный крик отдается откуда-то эхом у меня за спиной, и я понимаю, что меня заметили.

— Вот дерьмо! — я стараюсь продвигаться вперед быстрее, но мои ноги отяжелели и ослабли, и такое чувство, что голова у меня при каждом ударе пульса вот-вот взорвется.

Убегая, я слышу звуки тяжелых ударов его приближающихся шагов, и меня охватывает дикая паника. Я сжимаю в руке нож, приготовившись нанести удар, если он схватит меня. Пусть только одна из тех рук попытается обернуться вокруг моей талии, и я тут же ее у него, нахрен, отрежу.

Мгновение спустя меня внезапно сшибают с ног, я падаю лицом в снег, и в придачу ко всему, на меня сверху налегает тяжелый вес.

Я кричу от ярости и страха и отбиваюсь от него, дико размахивая ножом позади себя. Я отчаянно пытаюсь попасть хоть куда-нибудь. Мне безразлично, во что, лишь бы он отпустил меня.

Большая ладонь смыкается вокруг моего запястья и вжимает его в снег над моей головой. Пальцы сжимаются вокруг моего запястья до тех пор, пока я не начинаю хныкать и отпускаю нож, а он отбрасывает его подальше от моей досягаемости.

Я не перестаю пинать его ногами, а мгновения спустя каким-то образом я лежу уже на спине, а его огромное тело поверх мо​его. Моя грудь яростно вздымается, и я впиваюсь в него взглядом. Он в бешенстве от того, что я сбежала. В этом нетрудно убедиться, лишь взглянув на его лицо.

— Отлично, — рычу я на него. — Может моя вошь и под влиянием Стокгольмского синдрома, но я — нет!

Он позволяет мне сопротивляться ему так долго, что, кажется, проходит целая вечность, а сам он совершенно не утомлен. Огорченная этим, я делаю один последний крепкий рывок всем телом, чтобы попытаться сбросить его, однако, это не увенчается успехом. Он наверняка весит вдвое больше меня.

Правда, в этом процессе моя одежда каким-то образом раскрывается, и следующее, что я знаю, — мои груди голые, так как шнуровка моей туники в ходе этой борьбы полностью развязалась. Меня пронзает шок от холодного воздуха — и что я обнажена до талии.

Мой похититель тоже это замечает. Его руки хватают мои запястья. Не сильно, больше не причиняя боли, только чтобы удерживать меня на месте. Впрочем, он даже не пытается отводить куда-нибудь взгляд, а смотрит лишь на мои груди, а выражение его лица служит мне напоминанием о том, что у него был твердейший стояк все то время, что он продержал меня в плену. Дерьмо. Мой кхай начинает напевать еще громче, а вибрации настолько неистовые, что из-за этого, как назло, у меня дрожат груди. Двойное дерьмо. Я чувствую ответную реакцию его кхая на мой собственный, чувствую, как его мурлыканье проходит и через все его тело. Его член прижимается к одному из моих бедер, твердый и настойчивый, и я полу-обеспокоена — и полу в ожидании того — что же произойдет дальше.

Варвар долго-долго задерживает взор на моих грудях. Затем он наклоняется ко мне и делает глубокий вдох, словно заполняя себя моим запахом.

Почему-то мне это кажется чрезвычайно эротичным, и я испускаю стон.

Мой стон находит отклик у него в горле. Стон, который вырывается из него, звучит крайне сексуально, и он опять делает глубокий вдох, потираясь носом о мою кожу. При соприкосновении его кожи с моей у меня тут же напрягаются соски. Эти предатели хотят больше прикосновений. Не имеет значения ни то, что он грязный, ни то, что он незнакомец, и ни то, что он похитил меня. Мои соски хотят внимания и хотят этого немедленно.

Пока я смотрю, он трется носом о мою кожу в ложбинке между моими грудями. Это то самое местечко, где резонанс кхая раздается наиболее настойчиво, и от неимоверных ощущений с моих губ срывается хныканье. Мужчина высовывают язык, и я чувствую, как он лижет мою кожу, пробуя меня на вкус.

С этим справиться я уже не могу. Это слишком. Еще одно хныканье срывается с моих губ, и, несмотря на то, что хочу, чтобы он сорвал с меня одежду и взял меня прямо здесь, в снегу, единственное слово, которое вырывается из моего горла:

— Нет.

Он поднимает голову и пристально смотрит на меня.

— Нет? — вторит он мне.

Часть 2

РУХ

Я знаю это слово.

Я так взволнован по поводу того, что знаю его, поэтому совсем забываю о том, насколько восхитительна моя женщина; как она подо мной напевает, заставляя мой член затвердевать настолько сильно, что я едва могу нормально соображать.

Я знаю это слово — «нет».

— Нет, — повторяю я еще раз вне себя от волнения.

— Нет, — соглашается она и дергает одно из запястий, которое я удерживаю придавленным.

Я отпускаю его, поскольку мне любопытно, что она будет делать дальше. Я знаю, что «нет» означает «не делай», так что я останавливаюсь. Пока я наблюдаю за ней, она прикрывает тело шкурами, пряча от моего взгляда свои соски.

Она не хочет, чтобы я прикасался к ней или лизал ее кожу.

По непонятной мне причине это вызывает в моем сердце странную боль, и тут же возвращается чувство одиночества. Она — эта женщина, ведь моя. Почему я ей не нравлюсь? Разве я не сильный? Столь же сильный, как те, плохие? Вот только она пялится на меня так, что в ее глазах я вижу страх и тревогу, и в очередной раз она повторяет это слово.

— Нет.

Я медленно киваю головой, потому что это я тоже помню. В моем мозгу проносятся смутные воспоминания о моем отце, и я указываю назад, на мою пещеру.

— Нехчувзвращтся, — говорит она, крепко вцепившись в меха на своей груди. — Отпстимня.

Она опять лепечет. Я разочарован, потому что этих слов я не знаю.

— Нет, — говорю я ей. Мне хочется пообщаться. Хочу, чтобы она знала, что она моя, что я просто не понимаю ее, но забираю ее к себе, чтобы заботиться о ней. — Нет!

Сведя брови, она шлепает меня по груди.

— Ниговримненет!

В полном расстройстве я начинаю скалиться, показывая свои зубы. У меня нет какой-либо возможности передать ей, что она моя и что она останется со мной. Мой отец говорил так много слов, но он давно умер, и почти все из них я уже забыл. Я использую то единственное, которое я сохранил в памяти.

— Нет.

Пока я смотрю, у нее подрагивают ноздри, и выглядит она так, словно готова выплюнуть на меня очередную серию звуков. Но тогда у нее широко раскрываются глаза, и она пялится на что-то у меня над головой. Я оборачиваюсь и смотрю в том же направлении.

Что-то большое и черное медленно перемещается по небу. Это что-то вроде плоского круга, только он не похож ни на что, что я смог бы узнать. На нем вспыхивают странные огоньки, и он сверкает в бледных солнечных лучах. Он огромный, гораздо больше, чем самая большая пещера, известная мне. Во время полета он наклоняется, после чего, ускорившись, продолжает свое движение. Он направляется прямо в горы, видимые вдали.

— Унихкаира! — вопит эта чудная женщина. — Нет!

Но большая круглая вещь продолжает двигаться в замедленном темпе, и пока я смотрю, та врезается в гору, распадаясь на куски. Огненный взрыв освещает воздух, и дым волнами вздымается вверх. Я ничего подобного в жизни не видел. Испытывая благоговейный трепет и в то же время немного напуганный, я встаю на ноги.

Я слышу, что женщина тоже поднимается. Однако вместо того, чтобы встать рядом со мной, она стремительно мчится прочь. Она все еще думает сбежать? Издав разъяренный рык разочарования, я вытаскиваю свой нож, а потом следую за ней.

Она вопит, когда я уж очень легко ее догоняю и еще раз перекидываю через плечо. Моя грудь, среагировав на прикосновение к ней, тут же начинает напевать, и я хочу разобраться в этом более подробно. Но если она не захочет остаться…

Мне просто придется ее заставить.

Я возвращаюсь обратно в свою пещеру. Там, в драгоценной сумке моего отца, осталось несколько мягких кожаных ремней, но эта женщина для меня не менее драгоценна. На мгновение я об этом задумываюсь, и тогда опускаю ее в углу пещеры, своим телом загораживая вход. В том углу она сворачивается калачиком и, прижимая свои меха к телу, дрожит, пристальным взглядом наблюдая за мной.

Я разрезаю достаточно ремней, чтобы хватило связать ее по рукам и ногам, даже несмотря на то, что она пытается отбиваться от меня. Как только она поймет, что принадлежит мне, в этом уже не будет необходимости. Мне не доставляют никакого удовольствия ее столь несчастные крики или ее сопротивление. Но это должно быть сделано.

Я не могу потерять ее. И не потеряю.

ХАРЛОУ

Этот засранец заставляет меня спать всю ночь связанной по рукам и ногам, и даже хотя бы ради приличия не догадался развести огонь. К тому времени, когда я просыпаюсь, у меня покалывают пальцы рук и ног, и я так замерзла, что у меня аж зубы стучат. Мой кхай помогает моему организму приспособиться, но люди до сих пор с трудом переносят погоду на Не-Хоте, и прямо сейчас я готова отдать свой мизинец за теплое одеяло или чашку горячего какао.

Я извиваюсь в своих узах, мой мочевой пузырь переполнен, и я чувствую себя некомфортно всем своим телом. Так не может продолжаться. Если так будет продолжаться, боюсь, я не выживу. Мне необходимо вступить в контакт со своим похитителем и как-то дать ему знать, в чем я нуждаюсь. Я совершенно уверена, что он не хочет моей смерти, уж точно не с учетом того, что мой кхай отзывается вибрацией в груди при его приближении.

Словно он услышал мои мысли, инопланетянин покидает место в другой стороне пещеры, где он лежал на грязном полу, свернувшись калачиком. И у него тоже нет одеял. Может, он не знает, как их сделать? Он, возможно, и может без них обходиться, но не я. За эти несколько недель, что я провела в этом племени инопланетян, я немножко подучилась дублению кожи, а что сейчас? Я очень-очень хочу и готова сделать свои собственные постельные принадлежности, если это означает хоть немного тепла. Это еще одно дело в мысленном перечне того, что мы должны будем обсудить, как только найдем способ общаться.

Инопланетянин встает на ноги и, направившись к входу в пещеру, исчезает в пронизывающе холодном ветру, абсолютно голый. На мгновение меня накрывает полная паника, что он собирается сейчас меня просто бросить в этой мрачной пещере, связанную и совершенно одну.

Но через мгновение он возвращается и сразу направляется ко мне. Он развязывает мне ноги и руки и жестом показывает, чтобы я следовала за ним. Я так и делаю, потирая свои запястья. Моим ногам немного теплее, чем рукам, поскольку они обуты в сапожки, но я отчаянно нуждаюсь в костре. Он указывает на снег снаружи и делает движение в виде приседания на корточках, и я понимаю, что это шанс сходить в туалет.

Я не могу ни послать все это к черту, ни отпугнуть его. И я не могу сбежать. Совершенно ясно, что я не в силах обогнать его, поэтому я должна заставить его доверять мне. Я осторожно выхожу в глубокий снег, выбираю скалистый выступ, который кажется сравнительно уединенным, какой только могу найти, и делаю свои дела. Застукав, что он наблюдает за мной на расстоянии всего несколько шагов, у меня начинают гореть щеки. Знаю, это потому, что он не хочет, чтобы я сбежала, но разве не может девушка получить немного уединения? Я засыпаю снегом свои следы, затем протираю чистым снегом руки, чтобы очистить их. Пока я этим занимаюсь, то смотрю вверх, в небо.

Запах дыма пронизывает воздух, и я вглядываюсь вдаль. Останки потерпевшего крушение космического корабля по-прежнему хорошо видны, словно пятна на горе.

Реальность происшедшего обрушивается на меня. Кайра умерла. Аехако с Хэйденом, скорее всего, уже мертвы. Я — единственная, кто осталась в живых из нашей маленькой группы. Господи. Я не знаю, как вернуться обратно в племенные пещеры,… и я не уверена, что хочу возвращаться. Как бы это выглядело, если бы только я приползла обратно после того, как бросила на произвол судьбы тех двоих охотников? Кто-нибудь поверил бы мне, если бы я рассказала свою часть истории?

Скорее всего, нет.

Я в полном дерьме. Из моих глаз вырываются несколько жалких слез и замерзают на моем лице. Мне больше некуда возвращаться…

Кроме как вернуться обратно к моему похитителю. Я оглядываюсь и окидываю его взглядом, всего такого грязного, с дико растрепанными волосами и голым телом. Мой кхай тут же отвечает, и я сжимаю кулаки, чтобы игнорировать охватившее меня возбуждение. Любая рационально думающая женщина вряд ли пришла бы в возбуждение, вызванным ее грязным похитителем, однако кхай не поддается логике.

Так что я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы игнорировать мой кхай. Мысленно подготовившись и набравшись смелости, я иду обратно, чтобы встать рядом с инопланетянином.

Он кладет руку мне на локоть и направляет меня обратно в пещеру. Ну ладно. Проверим, хорошо ли я пляшу под чужую дудку?

Как только мы заходим внутрь, я прохожу в дальний конец пещеры. У входа чересчур сильный сквозняк, а эта маленькая пещера не такая уж большая, чтобы обеспечить постоянную защиту от непогоды, хотя это и прискорбно. Возле каменной стены я опускаюсь вниз, свернувшись калачиком.

Он опять подбирает шнуры и снова подступает ко мне.

— Нет, прошу тебя, — говорю я ему, поднимая вверх руку.

Он приседает на корточки рядом со мной, но связывать меня не пытается. Вместо этого он приподнимает голову, словно ждет, вдруг я снова заговорю. Смею предположить, что язык своего народа он не понимает, иначе он бы уже попытался на нем говорить. Он похож на Маугли или Тарзана — абсолютно дикий.

Мне придется начинать с самых основ.

Я хлопаю себя по груди, поверх толстой одежды.

— Харлоу.

Я хлопаю по ней еще раз и повторяю свое имя, а после этого протягиваю руку, чтобы похлопать его. Насупив брови, он отталкивает мою руку.

Я пробую еще раз.

— Харлоу, — я указываю на себя. — Хаааааарлоу.

Потом я указываю на него.

У него в голове происходит что-то вроде озарения.

— Аррр-лоо.

Он хлопает меня по груди.

Мой кхай немедленно откликается на его прикосновение, и горячий румянец покрывает мое лицо. Я надеюсь, что он не замечает, насколько сильно напряглись мои соски. Я не хочу, чтобы он дотрагивался до меня. Правда, не хочу. Не тогда, когда он такой грязный, и я подозреваю, что в любой момент он решит меня связать.

Но нет никаких сомнений, что интересы моей воши и моего мозга расходятся. Я только надеюсь, что он не уловит аромат влаги, просачивающийся между моих бедер. Потому что тогда он, возможно, не захочет играть в имена, а вместо этого возьмется за меня на полу пещеры.

И меня бесит, что моему телу очень, ну очень нравится мысль об этом.

— Харлоу, — повторяю я. Я улыбаюсь ему, а потом снова жестом указываю на него. У него же наверняка есть имя?

— Ар-лоо, — он кладет руку себе на грудь. — Рух.

Это слово звучит гортанно, практически проглоченным у него в горле. Я пытаюсь его повторить.

— Руууух.

Он испускает фырканье и снова хлопает себя по груди.

— Рух.

— Ооо, значит, ты сейчас поправляешь меня? — мои губы расплываются в полуулыбке. — Тогда давай начнем с моего имени. Харлоу. Не Ар-лоо. Ха-р-лоу. В начале «ха». Как ха-ха-ха-ха.

Я повторяю этот звук.

— Ха ха ха, — вторит он эхом. — Ха ха ха-ар-лоо.

Я начинаю хихикать.

— У тебя это получается просто ужасно.

Его рука тянется к моему лицу, ощупывая мои губы. Глаза у него широко распахнуты. Я замираю, но он лишь пальцами похлопывает по моим губам, а затем пытается издать звук. Боже мой. Кажется, ему нравится мой смех. Я снова заливаюсь смехом, слишком уж захотелось посмотреть, как он отреагирует.

На его лице появляется широкая улыбка. У него зубы крупные, белые и острые, и на его грязном лице они выглядят устрашающе. Я улыбаюсь ему в ответ. Итак, у нас наметился определенный прогресс.

В течение следующих нескольких минут мы тренируемся выговаривать имена друг друга. Мне удается заставить его произнести звук «х» в «Харлоу», когда он издает резкое движение, а имя по-прежнему звучит ломанной дразнилкой. У меня примерно то же самое с его именем — он доволен, когда я издаю глотательный звук «Р», который кажется не вполне естественным для человеческого горла.

Все же мы сдвинулись с мертвой точки и у нас уже прогресс. Я снова ему улыбаюсь и решаю попробовать следующую часть плана общения. Я протягиваю руки вперед так, будто согреваю их.

— Огонь? — я стараюсь произнести это слово на его языке, так как английский для него был бы бессмысленным. — Харлоу нужен огонь?

Он хмурит брови и легонько мотает головой. Он не понимает.

— Понятно, — говорю я себе, барабаня пальцами по своим губам, пока думаю. У меня на уме столько всего, о чем мне нужно спросить, если я останусь здесь на какое-то время — одеяла, более теплое жилье, огонь, еда, вода, купание, оружие… этот перечень буквально ошеломляет меня. Я чувствую себя сейчас такой беспомощной и более одинокой, чем поначалу, тогда, когда я очнулась в своей капсуле. Слеза от жалости к себе скатывается по моей щеке, и я сердито стираю ее со своего лица. — Дерьмо.

— Дерьмо? — повторяет он и прикасается к моей щеке. — Харлоу дерьмо?

Я взрываюсь от хохота, прогнавшего мою печаль.

— Не совсем так, Рух. Но я плохо разбираюсь во фразах этого языка. Похоже, мне придется попробовать что-то еще, — беглым взглядом я оглядываю пещеру, но здесь нет ничего, что можно было бы хоть как-то использовать для костра. Поэтому я встаю на ноги и протягиваю ему руку. — Идем со мной. Пойдем, соберем необходимое.

***

Мне все еще катастрофически недостает уйма навыков выживания, но одно из первых, на чем настояло племя, чтобы я выучила, было то, как найти вещества для топлива и как развести огонь. Мы идем пешком, а Рух все время с любопытством за мной наблюдает. Мне кажется, что он почти ожидает моего побега вновь, однако это не входит в мои планы.

Мне все равно некуда идти.

Вместо этого я внимательно выслеживаю следы двисти — лохматых, пони-подобных стадных животных этой планеты. Они питаются тонкой, покрытой льдом растительностью этих мест, и их экскременты — главная составная большинства костров, так как дрова, кажется, применяются редко. Я собираю охапку, после чего забираю ее с собой обратно в пещеру и по дороге, пока мы идем, пытаюсь научить Руха словам. Гиблое это дело, но я все равно пытаюсь. Основное его внимание, кажется, приковано к тому, чтобы понять, чем это я занимаюсь.

Как только мы возвращаемся в пещеру, я расчищаю центр пола и рою яму для костра, а затем выравниванию верхний край камнями. Я вытаскиваю шнур, который храню на шее и который сделала для себя, когда начинала изучать многие основные умения и навыки для выживания на этой планете. Развести огонь был номером один, поэтому я и несколько других девушек сделали себе ожерелья, содержащих немного металла. Судя по всему, кто-то извлек с корабля старейшин небольшой резерв деталей, считая их интересными. Мы, люди, быстро их разобрали, и я выбрала один микросхемо-подобный квадрат, который привязала к ремешку у себя на шее. Теперь мне просто нужен высекающий камень, которых на этой планете множество, и какой-нибудь трут для розжига.

Немного пуха изнутри моего сапога и высохший, разорванный на части кусок навоза обеспечат трут, и я начинаю свои попытки сделать искру. Мне требуется немало стремительных ударов камнем, но пару минут спустя у меня уже были дымящейся угли. Я дую на них, после чего подбрасываю горящий трут в свою груду кусочков навоза, добавив еще пуха, чтобы заставить его разгореться большим пламенем.

Вспышка облизывающего тепла тут же вызывает удовлетворение. Когда огонь разгорается и начинает сильно гореть, я испускаю вздох облегчения и протягиваю над ним руки.

— Огонь, — говорю я Руху.

— Огонь, — вторит он эхом, и я осознаю, что он говорит на своем языке. Забывшись, я же инстинктивно говорила по-английски.

— Ты помнишь огонь? — я указываю на него.

Он кивает головой.

— Огонь.

Я улыбаюсь ему.

— Харлоу нужен огонь, — я имитирую, что дрожу. — Иначе слишком холодно.

Он сводит брови, а затем он медленно кивает головой.

— Харлоу огонь.

Его теплая рука дотрагивается до моей. Господи, он очень, очень теплый. Я отстраняюсь, даже несмотря на то, что единственное, что я хочу, — продолжать прикасаться к нему.

А эта предательница, моя вошь? Она громко мурлычет.

РУХ

Хар-лоу производит на меня сильное впечатление. Она скармливает помет животных горящему лижущему пламени — огню — и держит свои руки над ним. Я понимаю, что она пыталась мне сообщить.

Ей холодно. Ее чудные руки с пятью пальчиками маленькие и не удерживают тепло. Она дрожит даже в шкурах, которые носит. Ее тело не похоже на мое, неуязвимое для этой погоды. От этого она сильно страдает, и после захода солнца, когда воздух все больше холодеет, она придвигается к огню все ближе и ближе.

Я понимаю, насколько неудовлетворительна моя маленькая пещера, чтобы заботиться о ней. Я выбрал ее просто потому, что она находилась рядом с тем местом, где она останавливалась вместе с теми, плохими. Это, конечно, не дом — у меня нет дома. Я просто на какое-то время где-то останавливаюсь, а потом двигаюсь дальше. Хотя есть и пещеры получше. Некоторые из них теплее, с ямами горячего талого снега в них. Уверен, ей бы это понравилось, потому что, когда она пьет из моего кожаного мешка с водой, то дрожит от холода этой талой воды.

Она, моя Хар-лоу, очень хрупкая. Я должен следить за тем, чтобы хорошо заботиться о ней. Напевание в моей груди требует этого.

Рядом с ней я чувствую себя так странно. По-собственнически. Я видел тех, плохих, но никогда не испытывал к ним таких чувств, что я чувствую к этой странной женщине с плоским лицом. В ней есть что-то такое, что терзает меня, что заставляет меня хотеть проводить все время с ней в этой пещере, глядя на нее. Кормить ее из своих рук, выходить наружу и собирать весь навоз, что смогу найти, чтобы у нее был огонь, в котором она так отчаянно нуждается.

Я уже убил для нее животное и принес ей мясо. Она его ела, но было очевидно, что оно ей не понравилось. Я должен найти то, что удовлетворит ее по вкусу.

Она зевает, и движение, когда ее маленькая ладошка прикрывает ее рот, изящное и женственное.

— Звтранамнужноохотитсянадвистидляадейал.

Когда она испытывает нужду пообщаться, то говорит несвязные звуки, а я наблюдаю, как ее маленький ротик двигается, издавая эти звуки. Я отчаянно хочу знать, что она говорит, но я пустоголовый.

Это меня расстраивает.

Хар-лоу улыбается мне сонной улыбкой.

— Хотелосбчтобунасбылаподушка.

Несмотря на то, что лицо у нее плоское, а лоб совсем не имеет отчетливых наростов, она в этот момент чрезвычайно красива. Я чувствую непреодолимое желание прикоснуться к ней и протягиваю руку, беря ее ладошку в свою. У нее на один палец больше, чем у меня, и в сравнении с моими они у нее холодные. Я чувствую, как она пугается, но мгновение спустя она расслабляется и снова хватает меня за руку.

— Хар-лоу, — говорю я тихим голосом. Какая у нее нежная кожа. Я хочу исследовать ее всю, узнать, что находится под этими тяжелыми шкурами, на ношении которых она настаивает. По пещере расходиться ее аромат, и он заставляет мой член всколыхнуться.

Ее тело пробирает дрожь, и она прикусывает губу. На мгновение мне кажется, что ей холодно, но тогда у нее начинает сильно вибрировать грудь, напевая так же, как моя, и я понимаю, что она чувствует то же, что и я.

Будучи воодушевленным, я протягиваю рука к своему члену.

— Нет! — говорит она быстро. Она выглядит смущенной и легонько мотает головой. — Ниделайэтого.

Я хмурю брови. Быть рядом с ней — вдыхать ее невероятный запах, прикасаться к ее коже, слышать ее на напевание — все это делает меня одержимым желанием прикоснуться к своему члену. Но она использовала слово «нет», а я хочу ее радовать. Страдая от потребности, я вынуждаю себя отпустить ее руку и отступить от нее.

Она устраивается в углу пещеры, укутывается в свою одежду поплотнее и засыпает.

***

Ночь. Здесь темно, и внутри этой пещеры по-настоящему сурово от холодного воздуха. Слышится цоканье чего-то очень странного, и это разбудило меня. Я сразу хватаюсь за свое оружие, и тут до меня вдруг доходит, что этот шум доносится от Хар-лоу.

Ее маленькие, прямые зубки стучат от холода.

Я подхожу к огню, однако он потух, а запах дыма сменился ничем иным, кроме как пеплом. У меня нет ни единой возможности согреть ее. Я издаю полный отчаяния рык.

— Р… Р… Рух? — говорит она, стуча зубами. — Эт… т… т… о… ты?

— Хар-лоу. Огонь?

— Слишшкомтемно, — говорит она, щелкая челюстью. Когда она не встает, чтобы все исправить, я понимаю, что она говорит мне, что по какой-то причине она не может этого сделать. Меня пронзило чувство беспокойства — а что, если я не смогу о ней позаботиться? Именно я притащил ее сюда, в это место; но что, если оно убьет ее?

Я подхожу к ней и дотрагиваюсь до ее лица.

Она подается вперед к моей ласкающей ладони.

— Такайатеплайа, — она протягивает ко мне свои дрожащие руки. — Идсуда.

Я не понимаю ни слова, что она говорит, но очевидно, что она хочет, чтобы я придвинулся поближе, и я воспользуюсь любой возможностью, чтобы прикоснуться к ней. Это разжигает мое любопытство, и я скольжу своим телом вниз, укладываясь рядом с ней. К моему удивлению она немедленно стягивает с себя одежду и наваливает ее поверх меня. Затем она бросается на меня и льнет к моей груди, как детеныш мэтлакса.

Я ошеломлен этим. Она обнажает свое тело и прижимается им ко мне?

Своими ледяными пальцами она хватает меня за бока и начинает стонать. Ее холодные стопы прижимаются к моим ногам, и она прячет свое лицо, прижавшись к моей груди. А-а! Теперь я понимаю. Она пытается мной согреться, моим теплом. Под грудой толстой кожаной одежды, которую она набросила поверх нас, мне довольно жарко, но, похоже, она очень довольна, поэтому я даже не двигаюсь. Вместо этого, заключив Хар-лоу в свои объятия, я притягиваю ее поближе.

От звука удовольствия, которое она издает, по моему телу пробегает дрожь. Мои руки скользят по ее коже. Всем телом она невероятно мягкая. Не могу перестать прикасаться к ней. Не хочу прекращать прикасаться к ней. Я прикасаюсь к ее рукам, ее спине, ее мягким ягодицам. Хвоста нет, что довольно чудно, тем не менее, мой член все равно откликается на нее. Я чувствую, как он своей твердостью прижимается к ее животу, в то время как я обнимаю ее. Его кончик истекает жидкостью, и мне приходится бороться против желания тереться им вверх и вниз о ее живот.

Хар-лоу тихонько вдыхает и обвивает меня руками. Она не отодвигается, даже несмотря на то, что мой член тыкается ей в живот и сочится на нее жидкостью. Она пристраивает макушку у меня под подбородком и потирает нос о мою кожу.

Дыхание с шипением вырывается сквозь мои стиснутые зубы. Это уже слишком. Ничего не могу с собой поделать; я начинаю очень медленно тереться своим членом об нее. Ощущение ее гладкой кожи о мою не похоже ни на что, что я испытывал раньше, и мой член ноет настолько сильно, что я готов кричать в голос.

Вместо того, чтобы оттолкнуть меня, как я того ожидаю, она начинает тихонько стонать. Ее ногти впиваются мне в плечи, а одну ногу она цепляет вокруг моего бедра, затягивая его между своих.

— Хар-лоу, — выдыхаю я со стоном. Я чувствую вибрации в ее груди. Понимаю, что они имеют какое-то значение, что мы каким-то образом связаны, но единственная мысль, которая крутится у меня в голове, — это потребность заявить на нее права. Сделать ее своей. Я крепко прижимаю ее к себе и прохожусь своим ноющим членом по ее животу. Я оставляю мокрые следы на ее коже, но мне все равно. Если она не станет меня отталкивать, я добьюсь освобождения.

К моему удивлению она утыкается лицом мне в шею и нежно прикусывает мою кожу.

Я взрываюсь; я не могу сдержаться, это не в моих силах. Мои яйца подтягиваются до боли, после чего мой член выбрасывает липкий поток на ее тело. Кажется, я хлещу фонтаном целую вечность, не в силах избавиться от сводящего меня с ума образа, как маленькие зубки Хар-лоу кусают мою шею. Это — самое эротичное, что я могу себе представить.

Но сейчас я окатил ее своим освобождением. Ужасно стыдясь, я игнорирую напевающие вибрации в своей груди и ее цепляющиеся за меня руки. Я просовываю руку между нами и обнаруживаю липкую лужу на ее коже.

— Всенрмльно, — выдыхает она. — Бывает.

О чем она говорит, я не понимаю, но голос у нее нежный. Она протягивает руку между нами и уголком своей одежды очищает себе живот и мою руку, после чего отбрасывает его в сторону. Она опять зарывается в меня лицом, а моя грудь напевает от удовольствия. Я так ничего и не понял, что между нами произошло… но мне понравилось. Очень сильно понравилось.

И… Хар-лоу, похоже, тоже это не было ненавистным.

Ее маленькая ладошка — больше уже не ледяная — прикасается к моей. Она тянет меня за пальцы, и я позволяю ей меня направлять. Когда она подталкивает мою руку между своих бедер, я резко втягиваю воздух. Она там горячая и влажная. Она такая влажная, каким бываю я, когда возбужден. Она что, возбуждена? Неужели ей нравится, что я прикасаюсь к ней? Исследуя ее, я неуверенно провожу пальцами по ее телу. Там имеется пучок волос, что мне кажется необычным. Как только меня овевает ее аромат, мой член поднимается снова. Это запах ее возбуждения. Я распознаю его, и мне хочется его намного больше. В то время как я продолжаю прикасаться к ней, изучая ее тело, мои пальцы ощущаются огромными и неуклюжими. Под клубком кудряшек у нее очень нежная кожа, и эти складочки у нее такие мокрые, скользкие. По-моему, Хар-лоу любит, когда к ним прикасаются, поскольку она начинает стонать и тереться об меня. Хочу больше ее стонов, поэтому продолжаю прикасаться и исследовать ее. Она очень мокрая; ее запах распространяется повсюду и проникает в мою кожу. На свете нет ничего, что, на мой взгляд, когда-либо пахло более прекрасно. Мне хочется потянуться ладонью ко рту и дочиста слизать ее со своих пальцев, испробовав на вкус.

Но она берет меня за руку и направляет ее снова, к маленькому бугорку между ее складочек. И она использует мой палец, чтобы осторожно обводить кружочки вокруг него, а потом останавливается.

Она что…. показывает мне, как именно ей нравится? Я повторяю это движение. Ее ногти тут же впиваются в мои плечи, и она издает стон.

— Рух!

Я рычу, потому что от этого ее звука я опять становлюсь диким. Мой член начинает сильно пульсировать и снова, заполняясь кровью, затвердевает. Я опять прикасаюсь к ее бугорку, но нет такой же реакции. Я пробую еще несколько разных вариантов прикосновений, прежде чем осознаю, что ей нравится, когда я нежно обвожу его кругами. И тогда я делаю это, а она вздрагивает напротив меня и кричит.

Я хочу больше этой ее реакции. Поэтому я продолжаю прикасаться и поглаживать ее так, как ей нравится, и несколько мгновений спустя она содрогается напротив меня в конвульсиях, ее нога сжимается вокруг моего бедра, и я чувствую, как всплеск влаги покрывает мою руку. Она тоже достигла освобождения. Я восхищен. Я был слишком маленьким, когда мой отец умер, прежде чем успел рассказать мне о мужчинах и их парах, но у меня сохранились смутные воспоминания его рассказов, и как все должно быть.

Ее следы покрывают мои пальцы, и я поднимаю их к своему носу и делаю глубокий вдох. Они излучают сладкий и в то же время мускусный аромат, и у меня аж слюнки текут. Когда я начинаю облизывать свои пальцы… она отталкивает мою руку в сторону.

— Ниделайэтого.

Я рычу на нее. Почему она лишает меня этого? Своей сладости?

Но она только похлопывает меня по груди.

— Завтрамибудеммитца.

Часть 3

ХАРЛОУ

Утром я даже не в силах злиться на свою вошь. Ну конечно же, я всего лишь провела ночь, обернувшись вокруг самого грязного в мире инопланетного варвара, но мне было тепло и спалось лучше, чем предыдущей ночью.

К тому же, ну это…, я учила его ласкам. Как бы странно это ни было, но я горжусь этим, и для меня начинают проясняться несколько фактов, касающихся Руха. Он на самом деле не понимает, что такое одежда. Он не понимает большую часть своего собственного языка, и уж точно он не знает, что я такое. Я даже не уверена, что он понимает, что означает то, что мы оба друг другу резонируем. Он, наверное, и не знает ничего о сексе.

У меня нет никаких сомнений, что он жил в одиночестве уже очень-очень долго. И именно поэтому я начинаю понимать его чуть лучше, и почему он реагирует именно так, как он реагирует. Он меня унес и связал, потому что не хочет, чтобы я ушла. Будь то вошь и резонанс или простое одиночество, — не важно.

Я ничего не могу сделать, чтобы изменить это. Я не могу заставить свой кхай перестать вибрировать, когда он рядом. Я не могу повернуть время вспять и воскресить к жизни Кайру, Аехако и Хэйдена. Я сейчас здесь, с Рухом, и я должна стараться не падать духом и сделать все возможное, чтобы улучшить положение.

А это означает определенные изменения. Это означает, что я начинаю превращать пещеру в дом. Это означает больше обучать его языку, чтобы мы могли разговаривать. Это означает постельные принадлежности, больше одежды, также нужно выяснить, как хранить пищу, и еще так много всего, что у меня голова идет кругом. Крошечная частичка меня хочет вернуться в пещеру старейшин и «поставить Руха под лазер», чтобы мы могли разговаривать, но затем я вспоминаю о мертвых телах Аехако и Хэйдена прямо возле нее. Я не могу вернуться. Нам придется делать все трудным путем.

Но прежде всего… я должна выяснить, как притормозить мою вошь. Прошло несколько дней с тех пор, как я начала резонировать Руху. Не то, чтобы меня к нему не влекло, — ну, если только под всеми слоями грязи и перекати-поле из волос находится нормальный инопланетный парень. Однако я не совсем уверена, что готова сигануть прямо в создание семьи. У воши, разумеется, свои мысли на этот счет; чем дольше мы боремся против наших нужд, тем более мощными она их делает. Уже этим утром я ощущаю себя чуть более возбужденной и чувствительней, чем прежде. Активные интимные ласки прошлой ночью мне понравились. Очень понравились. Нам следует их продолжать, решаю я твердо.

Само собой разумеется, что, пока Рух ушел, чтобы найти что-нибудь съедобное на завтрак, я развожу огонь и по-тихому мастурбирую. Я быстро обтираюсь, используя немного талой воды, так как в пещере теперь есть пылающий костер, и даже очищаю от вчерашней высохшей спермы уголок своей юбки.

Рух возвращается, неся на плечах целую тушу двисти. Он бросает ее возле костра, а затем смотрит на меня, желая получить одобрение.

Я от радости хлопаю в ладоши.

— Да это же потрясающе! Спасибо тебе, Рух!

Двисти пушистые и косматые зверушки и из них можно сделать не такое уж и большое, но теплое одеяло.

Глядя на меня, он обнажает зубы, имитируя мою улыбку. А потом он направляется к зверю, чтобы начать его разделывать.

Я останавливаю его, потому что, если это будет нечто наподобие вчерашнего «праздника» мясника, от зверя не останется шкуры для обработки.

— Нет! Подожди!

— Нет? — нахмурившись, Рух смотрит на меня.

С помощью жестов и активно показывая на свою одежду, я заставляю его понять, что мне нужна эта шкура. Я сажусь рядом с ним, и в течение следующего часа мы разбираемся с тем, как содрать шкуру с этого зверя. К тому моменту, когда настает время поесть, мы оба измазаны кровью и воняем, тем не менее, я довольна, потому что у меня теперь есть большая, практически целая шкура для обработки. Я еще не знаю, на что ее пущу, но что-нибудь придумаю.

Вместо того чтобы выбросить излишки мяса, я насаживаю их на несколько костей, что подлиннее, и копчу над огнем. Рух наблюдает за мной, а затем предлагает мне свой кожаный мешок с водой.

Я улыбаюсь ему и делаю глоток. Я уже устала, а казалось, что день только начался. Столько всего еще нужно сделать, что на меня навалилось.

— Огонь, — говорит Рух, указывая на мой костер. Потом он указывает на меня. — Хар-лоу.

После этого он указывает на шкуру.

— Вода, — говорю я ему. Я лью немного на свою руку и мою кончики пальцев. — Вода.

— Вода, — повторяет он.

Это уже прогресс, и я широко улыбаюсь ему. У нас все получится. Мы просто должны узнать, что хочет другой.

Неделю спустя…

Я нюхаю свою подмышку и содрогаюсь.

— Запашок тот еще.

— Повтори? — произносит Рух с другого конца пещеры, в то время как скребет сырую шкуру.

Я отмахиваюсь от него.

— Я просто говорила сама с собой.

Я научила его слову «повтори», чтобы он мог попросить меня еще раз что-то повторить, но я не собираюсь во всех неприличных подробностях расписывать, как я воняю. Не тогда, когда сам он совершенно точно не тянет на благоухающий цветок.

Это была долгая неделя. Просто потому, что мне нравится подсчитывать дни, я делаю на стене еще одну черточку известняком. Семь рассветов и закатов каторжных работ. Семь дней свежевания шкур, копчения мяса, плетения корзин, и всяких других дел, какие я только могу придумать. Семь дней ухода за шкурами, полагаясь исключительно на свои ощущения, семь дней потных, кровавых, грубых работ и без единого реального шанса на ванну. Я с завистью вспоминаю большой подогреваемый бассейн, что в центре племенной пещеры. Я его больше никогда не увижу, а сейчас что-нибудь подобное кажется чертовски хорошей идеей.

Хотя Рух, по-моему, не возражает против моего запаха, но, в общем, он же… Рух. Понятия не имею, купался ли он когда-нибудь, и, конечно, он не обращает внимания на то, что я воняю. А самое печальное? Я уже начинаю привыкать к его запаху, благодаря тесному помещению. По ночам он приходит и ложится рядом со мной, и я с радостью цепляюсь за него, с грязной кожей и всем прочим, потому что он очень теплый, словно печь.

Мы также каждую ночь занимаемся петтингом и ласкаем друг друга до оргазма. Я более чем уверена, что это не нормально — мы даже не целовались — однако Рух вроде доволен, и, похоже, сдерживает мою вошь от полного срыва на мне. С каждым днем становится все труднее избегать безумное желание совокупляться, и теперь, когда Рух отправляется на охоту, мне приходится мастурбировать по несколько раз подряд, только чтобы облегчить эту боль.

Я чертовски измучена.

Вздохнув, костяным ножом я делаю очередное жесткое выскабливание в шкуре двисти, что прямо передо мной. Мой план в отношении одеял продвигается гладко. Еще неделя-другая, и у меня будет роскошная постель, полная грубо дубленных шкур, но, по крайней мере, будет тепло.

А потом я буду просто спать несколько дней подряд.

— Хар-лоу? — Рух приседает около меня на корточки и предлагает кожаный мешок с водой.

Благодарно улыбнувшись ему, я принимаю его. Не его вина, что я испытываю нужду, и мне требуется гораздо больше дерьма, чем ему.

— Я просто устала.

— Устала? — не понимая, повторяет он.

Я имитирую зевок и изображаю, что сплю.

— Устала. И грязная. Я хочу помыться, — на мгновение я задумываюсь, а потом поднимаю глаза на него. Все еще рановато и для Не-Хота довольно-таки солнечно. — Здесь где-то поблизости есть ручей? Вода? Чтобы помыться?

С возможной точностью я имитирую и медленно произношу слова до тех пор, пока он не ухватывает суть того, что я хочу.

Рух кивает головой и направляется, чтобы принести свои снегоступы, а потом идет за моей парой. Мы выходим наружу.

Он привязывает их к моим ногам, после этого свои собственные. Очень даже весело лицезреть голого варвара, бодренько бегающем вокруг, на котором нет ничего, за исключением обуви, но в последнее время снег прибывает все больше и больше. Я опасаюсь, что зима будет чертовски отстойной, так как все до этого говорили мне, что сейчас мягкий сезон.

А что, если, пока мы оба застряли здесь, в этой крошечной пещере, обрушится снежная буря? Не будет иметь значения, насколько мы грязные или вонючие — в конечном итоге я наброшусь на этого мужчину. Уяснила ли я это под влиянием разгара сильнейшего возбуждения? Воши нет дела до грязи.

Помыться, без сомнения, крайне необходимо. Должна признать, что я несколько заинтригована узнать, как Рух выглядит без всей этой въевшийся грязи.

Мы отправляемся наружу, и я прихватываю с собой мешок копченого, вяленого мяса, кожаный мешок с водой и нож. Потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть обращаться со снегоступами — снегоступы Руха представляют собой не что иное, как три больших зубца, оставляющие за собой в снегу следы, похожие на куриные. Мои сделаны из дюжины ребер или около того, и, когда я иду, то оставляю маленькие звездообразной формы следы. Они помогают — с ними легче идти, так как я не погружаюсь на два фута при каждом шаге.

Рух приводит меня в следующую долину. Совершенно ясно, что он мог бы идти быстрее, но он держится вблизи меня, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Посредством наших пантомимных общений я дала ему понять, что не брошу его, и, по-моему, с тех пор он доверяет мне немного больше. Теперь мы не похититель и пленница, а скорее… друзья. По крайней мере, мне хотелось бы на это надеяться.

Я ловлю серный запах тухлых яиц еще до того, как вижу саму воду. Не-Хот пронизан горячими источниками, что заставляет меня считать, что самое ядро планеты сейсмически весьма активно. Что было бы чем-то ужасающим…, будь у меня выбор в том, чтобы жить здесь. А у меня его нет, так что я просто не думаю об этом. Впрочем, горячие источники очень приятны.

Рух ведет меня вниз к нему, и мы проходим мимо куста, покрытого ярко-красными ягодами. Я их узнаю и останавливаюсь, чтобы набрать пригоршню. Варвары используют их в качестве мыла и чтобы отгонять обитателей местных ручьев.

— Нет, — говорит Рух, увидев, что я собираю эти плоды. Он прикасается к своему языку и корчит лицо. — Хар-лоу, нет.

— Они не для того, чтобы их есть, — заявляю я ему. — Они для умывания. Сейчас увидишь.

Я бросаю их в мешок и следую за ним.

Мы приближаемся к ручью, и я вижу длинные тростники, похожие на бамбук, торчащие из воды возле берега. Джорджи с Лиз предупреждали меня о рыбе, которую они называют «рыбой-людоедом». Они притворяются растениями, и когда подходишь достаточно близко, начинается праздник пираний. Когда мы подбираемся к ручью поближе, Рух кладет руку мне на плечо и, присев на корточки, потирает подбородок, уставившись на поток. Совершенно очевидно, что он знает, что там опасно, и не понимает, что же делать дальше. Он хочет доставить мне удовольствие, а еще он не хочет, чтобы меня сожрали.

Неудивительно, что этот парень такой грязный. Меня начинает терзать душевные муки из-за этого бедного варвара.

— Смотри, — говорю я ему. Я хватаю горсть снега и, растерев несколько ягод, впечатываю их в снежный ком, после чего бросаю его вверх по течению. Уходит пару минут, и тогда тростники, один за другим, все больше и больше отдаляются вниз по течению до тех пор, пока не исчезают из виду. Рыбам-людоедам не нравятся эти плоды, и этот маленький фокус каждый раз срабатывает как по волшебству.

Рух вскрикивает, явно впечатленный.

— Ну же, быстрее! — говорю я ему. — Давай, пошли мыться.

Он настаивает на том, чтобы проверить воду, прежде чем я вообще войду в нее, так что, снимая с себя шкуры, я раздеваюсь и терпеливо выжидаю на берегу. Мне не терпится помыться. Я с удовольствием постирала бы и свою меховую одежду, но я не совсем уверена, каким образом стирать шкуры, к тому же, у меня нет ничего, во что переодеться. Им продеться пока оставаться грязными.

Когда Рух дает «добро», я на цыпочках вхожу в воду. Это просто рай. Полностью погрузившись в нее, я испускаю стон абсолютного удовольствия.

— То, что надо.

Я сразу же достаю с берега свой мешок и, сдавив несколько ягод, отдраиваю свою кожу и волосы.

Рух некоторое время наблюдает за мной, а затем входит в воду вслед за мной. Он явно проявляет нерешительность, и очевидно, что чувствует он себя слегка не в своей тарелке. Очевидно также и то, что он не знает, что ему дальше делать с моей совершенно обнаженной кожей, потому что продолжает протягивать руку, чтобы прикоснуться ко мне. Единственное время, когда мы обычно раздеваемся друг перед другом полностью, — это время сна, поскольку так легче делиться теплом, и поэтому его замешательство мне понятно.

— Давай отмываться, — говорю я и показываю ему, как раздавить ягоды и образовать немного пены. Я протягиваю ладонь и легонько натираю ему руку. — Тебе это понравится, поверь.

Он пялится вниз на грязные ручейки, стекающие по его коже. А потом смотрит на меня и потирает мою кожу. Она слегка грязная, но не так, как у него. Постепенно его осеняет понимание, и он начинает мыть свою кожу.

— Мыть.

— Вот именно, — заявляю я с энтузиазмом, отскребая его кожу вместе с ним. Я перемещаюсь ему за спину и начинаю ее скрести, уделяя особое внимание, чтобы проникнуть во все укромные местечки и наросты вдоль его позвоночника и рук. Вошь у меня в груди, стремительно вибрируя, просто безумствует. Я слышу, что его собственная делает то же самое.

У меня и в мыслях не было раздувать это событие чрезмерно сексуальным, но разве могло быть иначе? Мы оба голые, и я провожу руками по каждому его дюйму. Пока я тру его спину, его хвост стегается в воде. Такое странно ощущение, когда моешь кого-то другого, особенно, если это хвостатый парень, но я хочу, чтобы он был чистым. На днях в пылу момента я вцепилась в него зубами, и я стараюсь не думать о том, что, должно быть, непроизвольно облизывала его кожу.

— А знаешь, это купание так кстати для меня, — говорю я ему, проводя ладонями вниз по его невероятно мускулистой руке. — Дело в том, что рано или поздно, но я уступлю этому резонансу, вот я и подумала, что раз так, то могла бы в этой ситуации получить опрятного и чистенького парня, верно?

— Повтори, — говорит он хриплым голосом. Он не понимает, что я говорю.

— Все в порядке, — успокаивающе говорю я ему. Я планомерно провожу своими мыльными ладонями по его широким плечам. Боже, он такой большой. В смысле, конечно, этот парень ростом в семь футов, если не больше, и не имеет ни грамма жира, но почему-то видеть и прикасаться — это две разные вещи, и у меня в голове не укладывается, насколько большой и насколько сильный мой инопланетянин.

И тут я осознаю, что только что подумала о нем, как о «своем» инопланетянине. Боженьки. Это чреватый ход рассуждений. Тем не менее, мне не ненавистна эта идея.

— Мне просто нужно немного времени, чтобы свыкнуться со всем, что входит в комплект, — бормочу я про себя. Затем я говорю ему: — Я собираюсь вымыть тебе волосы.

Он напрягается, когда я кладу руки ему на голову.

— Нагнись, — велю я ему и похлопываю по поверхности воды. Она по пояс, так что опасности нет.

Он поворачивается и окидывает меня взглядом, а его глаза недоверчиво сужены.

— Уверяю тебя, все в порядке, — я опять похлопываю по воде и улыбаюсь ему поощрительной улыбкой. — Ты же хочешь сделать меня счастливой, не так ли?

Он издает рык, хотя я знаю, что он не понимает моих слов. Но потом он начинает опускаться в воду до тех пор, пока его подбородок не касается поверхности, а все остальное погружено под воду.

— Спасибо тебе, — говорю я, сохраняя свой голос нежным. Я зарываюсь руками в спутанные в клубок волосы и принимаюсь его намыливать. Я мою ему голову так, как делаю это себе, и дыхание с шипением вырывается сквозь его стиснутые зубы. Я не могу определить, нравится ему это или нет, но я полна решимости кардинально изменить внешний вид моего варвара, так что он просто должен смириться и терпеть это, чтобы порадовать меня. Я сосредоточиваю свои усилия вокруг его рогов, натираю пальцами так, как делаю это себе, но его волосы настолько густые, что требуется дополнительная горстка ягод, чтобы получилась обильная пена.

Я так сосредоточена на мытье его волос, что даже не замечаю, что мои груди находятся практически перед его лицом, пока его руки не дотрагиваются до моих бедер.

— Хар-лоу, — бормочет он, и от этого хриплого звука мои соски напрягаются, и тут же на ум мне приходят наши ночные ласки украдкой.

Покраснев, я своей ладонью надавливаю ему на макушку.

— Окунись.

Раз за разом он исчезает под водой, и к тому времени, когда его волосы больше не пенятся, я немного прихожу в себя. Я улыбаюсь ему сияющей улыбкой, в то время как он вытирает глаза.

— Сейчас ты выглядишь намного лучше.

Ну, на самом деле, это правда. Его лицо больше не вымазано многолетней грязью, а цвет его кожи — восхитительно дымчато-синий. Выглядит он моложе и от того, что его густые, мокрые волосы облепили голову и лицо, я представляю образ того, как он будет выглядеть, если их причесать и высушить. Меня охватывает довольно-таки странное чувство дежа вю. Может быть, дело в том, что нахмуренное лицо Руха кого-то мне напоминает? Или я просто схожу с ума?

Я отмахиваюсь от этой мысли за секунду до того, как горстка раздавленных ягод опускается мне на макушку.

— Хар-лоу мыть, — заявляет мне Рух и начинает массировать мою голову. Ну что ж, вполне справедливо. Я опускаюсь глубже в воду и закрываю глаза, так он сможет таким же образом позаботиться обо мне.

Его руки, нежно натирая, ласкают кожу моей головы, после чего он проводит пальцами вдоль моих ушей. Меня пробирает дрожь, пока он ворошит мои мокрые волосы. Кажется, со мной никогда в жизни не обращались столь нежно, как в этот момент. Он задевает больное место у меня на голове, и я вспоминаю, что несколько дней назад этот парень ударил меня прямо туда дубиной. Хм… Я отталкиваю его руки от себя.

Он испускает печальный звук и все равно настойчиво прикасается к ране. Ой. Он проверяет ее. Я сжимаю губы и храню молчание, чтобы он мог закончить проверку. Немного погодя он выражает удовлетворение, ну а потом толкает меня под воду.

Мгновение спустя, кашляя и захлебываясь, я всплываю на поверхность.

— Ты должен был предупредить, перед тем как это делать!

— Хар-лоу мыть?

— Ну, теперь-то я точно отмыта, — заявляю я сварливым голосом, протирая глаза.

Рух хмурит брови и прикасается к моей руке, потом принимается усердно стирать с нее одну из моих веснушек.

— Мыть?

— Все они составляют мою кожу, великан, — я начинаю скрести одну из них, после чего мотаю головой. — Их не удалить. Видишь? Они на мне повсюду. На моем языке их называют «веснушки».

— Вусн-ушк? — он прикасается к одной.

— Да, почти так, — я улыбаюсь ему и указываю на несколько у себя на руке.

Он постукивает пальцем по веснушке на моей руке, а затем по другой, что на моем плече. После этого он постукивает по одной на моей ключице, и я втягиваю воздух. Хочу ли я, чтобы он продолжал в том же духе?

Мне вроде как… да, хочу.

Поэтому я остаюсь совершенно неподвижной, в то время как его пальцы прослеживают мою кожу, исследуя мои веснушки. Я не одна из тех «счастливых» девушек, которой достались всего лишь несколько милых веснушек кое-где. Если хоть немножко солнца коснется моей кожи, я становлюсь до безумия веснушчатой. Ими покрываются мои щеки, наряду с переносицей и лбом. А еще мои руки и верхняя часть груди, и постепенно утихают несколькими пятнышками то тут, то там на моих грудях и животе.

Однако, совершенно ясно, что не всё, в чем он заинтересован, это веснушки на моем лице. Его пальцы медленно тянутся вниз между моими грудями, и мой кхай начинает напевать в ответ на это прикосновение. Мои соски напрягаются, и я жажду, чтобы он прикоснулся к ним.

Рух поднимает на меня глаза, а его пальцы потирают мою кожу, лаская одно и то же местечко снова и снова, и кажется, что по всему моему телу распространяется жар. Он изучает меня, затем спрашивает:

— Нет?

О, Господи. Он хочет знать, может ли он прикоснуться ко мне.

Думаю, мне стоит показать. Я беру его ладонь в свою и прижимаю ее к своей груди.

— Да, Рух.

Его прикосновение нежное, почти благоговейное, пока его ладонь окружает мою грудь, прекратив дотрагиваться до каждой из веснушек. Затем его пальцы перемещаются на мой сосок, и в ответ тот затвердевает. Испустив тихий стон, я обнимаю Руха за шею, наклонив поближе. Мне хочется, чтобы он поцеловал меня, но я абсолютно уверена, что он не знает, как это делать. Этот мужчина — чистый лист. По-моему, это даже к лучшему, но сейчас я хочу, чтобы он наклонился и прижался своими губами к моим.

Все же Рух умеет делать кое-что другое. Его рука скользит вниз по моему животу и двигается к моей киске. Он погружает свои пальцы между моими складочками, и, находя мой клитор, подушечкой пальца тут же начинает обводить вокруг него круги именно так, как мне нравится.

Я издаю стон и цепляюсь за него, поскольку у меня подкашиваются коленки от его прикосновений. Испугавшись, он отрывается от меня и пытается помочь мне устоять на ногах.

— Нет, все в порядке, честно, — говорю я ему. И чтобы такое больше не повторилось, я прислоняюсь к нему, спиной прижимаясь к его животу. Мне в спину толкается его член, твердый и требующий внимания. Я двигаю его руку обратно к своей груди, и он сзади меня охватывает ее своей ладонью. — Вот так, — говорю я ему. Теперь, если у меня ноги станут ватными, я просто обвисну против него.

Низкий стон поднимается вверх, к его горлу, и он ласкает мою грудь, тогда как его вторая рука направляется к моей киске. Он находит мой клитор и принимается нежно, медленно кружить вокруг него, как мне нравится больше всего. Возле него я вся дрожу, прижимаясь спиной к его телу. Он крепко меня обнимает, своим лицом прижимаясь к моей шее. Рядом с ним я чувствую себя такой маленькой, лелеянной и обожаемой от его бережных ласк. Моя вошь тяжело мурлычет, и я чувствую, как его собственная вибрирует у моей спины. Его прикосновения кажутся такими чудесными, и не займет много времени, прежде чем я против него начну содрогаться, отчаявшись достичь оргазма. Я должна научить его гораздо большему…

Но тогда я кончаю, взрыв света застилает мне глаза, и я испускаю вопль.

Он стонет и, крепко обнимая, прижимает меня к себе. Я чувствую, как его член трется о мою спину, и, сжав меня в тисках еще сильнее, он начинает тереться все жестче. Мгновение спустя, горячее тепло распространяется по моей спине, и я понимаю, что он тоже кончает.

Рано или поздно, но нам и правда придется перейти на следующий этап наших отношений. Совершенно изнуренная и ошеломленная, я блаженно вздыхаю и погружаюсь в горячую воду. Он продолжает прикасаться ко мне, гладить и ласкать мою кожу, удаляя свое семя с моей спины, после этого просто меня обнимает, как будто заверяя себя, что я на самом деле здесь.

Мои пальцы уже сморщились, и я выжимаю мокрые волосы, затем указываю в сторону одежды на берегу.

— Давай одеваться, а потом вернемся в пещеру и обсудим… вещи.

Он сводит брови.

— Повтори?

Я прикусываю губу, обдумывая, как лучше объяснить. Я решаю просто ему показать. Наклонившись вперед, я беру его лицо в руки и притягиваю его рот к своему, чтобы по-быстрому поцеловать.

— Харлоу хочет показать тебе кое-какие вещи.

После этого я протягиваю вниз руку и начинаю под водой ласкать его все еще твердый член.

Открытое признание озаряет его лицо, и он принимается поглаживать мои плечи.

— Хар-лоу… вещи.

— Да, множество разных вещей, — возможно, настало время принять эту резонанс-штуку с высоко поднятой головой. Я улыбаюсь ему и убираю с его лба мокрые волосы. — Харлоу и Рух… вещи.

Обнажив зубы в улыбке, он прижимается ртом к моему. Это не совсем поцелуй — скорее похоже на раздавливание губ — но чувство в этом есть, и я начинаю хихикать. Этот мужчина зарабатывает очки за усердие.

Я выхожу из воды и поднимаюсь на берег. Сразу же я чувствую холод — воздух морозный, а из горячей воды попасть под ледяной ветер, — это… жестко. Мне нужно найти способ для купания получше. Дрожа, я натягиваю одежду настолько быстро, как могу, но к тому времени, когда я оделась, я уже чувствую себя сосулькой. Слоями своего густого мехового плаща я прикрываю волосы, следя за тем, чтобы держать их покрытыми, чтобы они не замерзали на ветру.

— Возможно, я позже об этом пожалею, — говорю я себе, но я согласна терпеть и немного пошмыгать носом, только чтобы быть чистой. Я наклоняюсь, чтобы надеть сапожки…

…и меня валят с ног прямо в снег.

Весь воздух вышибает из моих легких, и я начинаю кашлять и задыхаться, однако мгновение спустя крупная рука накрывает мой рот.

— Ш-ш-ш, — шепчет Рух, прикрыв меня своим большим телом.

Какого черта? Я пытаюсь оттянуть его руку от моего рта. Уставившись вдаль, он мотает головой. Я прослеживаю за его взглядом… и задыхаюсь от удивления.

Вдали виден инопланетянин. Один из нашего племени. Отсюда я не могу разобрать, кто это, но рога и размахивающий хвост — выдают это с головой, как и силуэт. Я ахаю от потрясения. Кто-то пришел сюда. Кто-то, возможно, увидел нас.

А Рух в бешенстве. Его рука на моем рту напрягается, и, сгорбившись, он низко наклоняется в сугробах. Его тело покрывает мое, словно он пытается защитить меня, чтобы не заметили. Я не вижу его лица, но я слышу его дыхание, тяжелое и разгневанное.

— Рух, — шепчу я, но он напрягается и издает еще один шикающий звук. Он не хочет, чтобы они заметили меня. Пока я смотрю, он вытаскивает нож, и меня накрывает какое-то совершенно новое беспокойство. Это гораздо больше, чем озабоченность из-за увиденного незнакомца — неужели он собирается убить этого охотника, если тот к нам приблизится? Я не хочу быть виновной в чей-либо смерти. Я кладу свою руку на его. — Рух, нет.

Он лишь прижимает меня к себе посильнее, и из его горла прорывается тихий предупреждающий рык.

Я в ужасе от того, что может произойти. Едва смея дышать, я жду, когда охотник вдали низко приседает, как будто решил отдохнуть. Опираясь на свое копье, он просматривает горизонт и затем снова скрывается из виду.

Я выдыхаю с облегчением.

Рух вскакивает на ноги с ножом в руке и начинает идти вслед за ним.

— Нет! Подожди! — я резко бросаюсь за Рухом, но он двигается слишком быстро. — Рух, нет!

Я говорю более громким голосом, потому что знаю, что это привлечет его внимание.

Я права — он сразу же ураганом возвращается обратно и кладет руку мне на рот.

— Хар-лоу, шшш.

Его ноздри подрагивают; он явно расстроен.

— Рух, останься здесь, со мной, — говорю я, кладя руки ему на грудь.

— Харл-лоу Рух, — рычит он. — Рух!

Я понимаю, что он говорит. Я — его, а другой мужчина посягает на его территорию. Как объяснить, что тому парню, вероятнее всего, до меня вообще нет дела? То, что он не резонировал бы мне, потому что только Рух может? Меня ужасно бесит, что у нас не хватает слов, чтобы общаться между собой.

— Знаю, — говорю я успокаивающим голосом. — Харлоу принадлежит Руху, понимаешь? Но прошу, останься со мной. Пожалуйста, не уходи кого-то убивать только ради меня, — мой голос дрожит и надламывается. — Мне нужно, чтобы ты был рядом со мной.

Он одной рукой обхватывает мою щеку, а затем смотрит на горизонт, явно разрываясь на части. Его широкие плечи приподняты от напряжения, и мне кажется, что он всего лишь в паре шагов от полного срыва. Я в курсе, что другие резонирующие мужчины становятся крайне собственническими к своим парам, но ведь не настолько же? Неужели он хочет выпотрошить незнакомца только за то, что он приблизился ко мне на расстоянии сотни ярдов? Это потому, что мы не выполнили в полном объеме наш резонанс? Или потому, что он не доверяет никому, кроме меня?

Он боится, что потеряет меня?

— Харлоу принадлежит Руху, — повторяю я нежным голосом, но он продолжает смотреть на горизонт. Что-то мне не верится, что он не поскачет галопом вслед за охотником. Я должна отвлечь его внимание.

Разумеется, в момент, когда я подумываю об «отвлечении», мне на ум проходят непристойные занятия. Я подумываю о том, чтобы броситься в снег перед Рухом на колени и продемонстрировать ему, что такое минет. Это было бы хорошим отвлечением.

Опять же… почему бы и нет? Мое собственное дыхание ускоряется от одной мысли и образа в моем воображении, как он отреагирует на мои ласки, вполне достаточно, чтобы заставить мою киску истекать влагой. После такого он определенно не оставил бы меня, не так ли?

Быть может, это моя вошь делает меня столь дерзкой, но я не могу выбросить эту идею из головы. Я встаю на колени и кладу руки Руху на бедра.

От моего прикосновения каждый мускул в его теле напрягается, и, пока я смотрю, его член наглядно удлиняется. Итак, это привлекло его внимание. Хотя его рычание излучает странный тон, с которым, как правило, задаешь вопросы. Я абсолютно уверена, что он вообще без понятия, что я задумала.

— Давай я покажу тебе, что конкретно у меня на уме, — шепчу я, глядя на него. Я скольжу рукой вверх по его огромному бедру. На ощупь он мягкий, как замша, и его кожа теперь чистая и красиво синяя. Просто глядя на него, я чувствую, как от предвкушения у меня уже слюнки текут. — Рух принадлежит Харлоу.

И одной рукой я обхватываю его член, после чего поднимаю глаза, чтобы увидеть его реакцию.

Мой огромный варвар стоит на месте, будто замороженный. Ни единая мышца у него не двигается, в то время как он смотрит вниз на меня, вытаращив глаза.

Мои губы растягиваются в улыбку от его вида.

— Могу поспорить, что ты никогда раньше даже подумать об этом не мог, не так ли?

Я двигаю рукой по его члену, пробуя на ощупь его длину и обхват. Он по-настоящему большой, но это меня не удивляет. У инопланетянина, ростом в семь футов, и у которого плечи, как у полузащитника, будет большой член, а Рух однозначно соответствует этому убеждению. Его длина — и обхват — напоминают мне мое предплечье, и он восхитительного темно-синего цвета. Прожилки вен отчетливо прослеживают его ствол. И я начинаю скользить ладонью ласкающими движениями вверх-вниз по этой толстой длине, прежде чем наклониться вперед и провести языком по головке.

Рух испускает резкий, задыхающейся звук.

Я бросаю взгляд на него, а мой рот все еще парит боже-так-близко над головкой его члена.

— Ты в порядке?

— Повтори, — говорит он глухим голосом.

Я хихикаю, потому что мой смышленый инопланетянин теми несколькими словами, которые знает, пользуется весьма неплохо, не так ли? И я даю ему именно то, что он хочет, — неторопливо облизываю головку его члена. Она покрыта капельками предсемени, и я упиваюсь ими. Мой кхай усиленно резонирует, и мои бедра крепко сжаты вместе, потому что прикосновение к нему вот таким образом бесконечно меня возбуждает.

Как забавно все получается — доставляя удовольствие ему, доставляется удовольствие и мне. Я даже не уверена, могу ли я винить в этом мою вошь. Я просто обожаю прикасаться к нему и видеть его ответную реакцию. Рух выглядит так, словно его мозг только что взорвался. Я наклоняюсь вперед и еще раз игриво облизываю его, доставляя себе этим огромнейшее наслаждение.

На этот раз слабый стон срывается с его губ, и его бедра делают резкое движение, толкнув член мне в руки.

— А-а, — шепчу я. — Тебе ведь это нравится, да?

Кончиком его члена я касаюсь своих губ, медленно проводя головкой по моему рту. Он крупный, и глубоко в горло этого парня ну никак не взять, однако энтузиазмом можно достичь многого. Я решаю исследовать его своим ртом, покусывая его длину и облизывая кожу вплоть до самого его мешочка. Он теплый и тяжелый, и я люблю чувствовать его замшеподобную кожу своей, и мне приходится бороться с желанием тереться своим телом вверх-вниз о его собственное, и довольствоваться лишь тем, что просто провожу своей щекой и ртом по всей его обжигающе сексуальной плоти.

Его мешочек тяжелый и напряженный, и я провожу по нему своими пальцами, так как мне любопытно посмотреть на его реакцию. Чувствителен ли он там? Рух вздрагивает от моих дразнящих прикосновений, подсказывав мне ответ на мой же вопрос. Его рука тянется к моим волосам, а затем снова отрывается, словно он не уверен, как ему себя вести, в то время как я удовлетворяю его. Я издаю гортанный смешок, кончиком своего языка пробегая по его коже. Мой рот скользит по твердым бугристым, узловатым выпуклостям на кончике его члена. В этом существенное физическое отличие от людей, понимаю я. Так же, как на его руках и груди, имеющие твердые наросты, чтобы защищать его чувствительные места, так же рельефные наросты, похоже, покрывают и кончик его члена, нижнюю часть оставив бархатисто мягкой.

Я не могу не задаваться вопросом, как он будет ощущаться внутри меня. Делает ли это меня немного извращенкой? Вполне возможно.

Я продолжаю исследовать его, и мои пальцы наталкиваются на шпору, о-которой-так-много-шептались и от которой у человеческих девчонок крышу сносит напрочь. Он похож на не что иное, как на притупленный рог, расположенный в несколько дюймах над его членом. Мне совершенно не понятно, для чего она нужна, но она тут есть и я доставлю себе огромное удовольствие, поиграв с ней, поэтому я именно это и делаю. Я пробегаюсь по ней пальцами, обращаясь с ней так, как я обращалась бы с его членом, — забавляясь с головкой и дразня ствол, наблюдая за вызванной в нем реакцией. Под ней, внизу, где его шпора соединяется с его кожей, есть местечко, которое особенно чувствительно. Когда мой палец задевает его, все его тело резко вздрагивает, и из его горла с шипением вырывается воздух.

— Хочешь немного поучиться словам? — мурлыча, спрашиваю его я, а моя вошь нещадно пульсирует в моей груди. Она вгоняет меня в полное распутство, но мне наплевать. — Вот кое-что, что тебе нужно выучить. Повторяй за мной. Лижи, — я наклоняюсь и облизываю голову его члена. — Вкуси, — Я провожу языком вниз по одной из толстых вен. — Соси.

Я накрываю ртом кончик его члена и, вобрав его головку в рот, легонько посасываю.

Все его тело содрогается, и мгновение спустя мой рот наполняется влажным, соленым теплом. Рух испускает дикий рев, тогда как его семя рассылает по всему моему телу противоречащие физиологическим законам острейшие ощущения. Мгновение спустя, прежде чем я успеваю по-настоящему оценить его реакцию, он, шатаясь, отступает назад, изумленно пялясь на меня.

Я поизящнее вытираю уголки своего рта.

— По-моему, тебе только что взорвали мозг.

Он задыхается, капли пота блестят на его покрытом наростами лбу. И он не перестает глазеть на меня, будто я — какой-то сказочный, членососущий единорог, возродившейся к жизни. У меня вырывается смешок. Ну, мне ведь хотелось отвлечь парня. Я определенно получила, чего добивалась.

— Ну, что, полегчало?

— Хар-лоу… — голос бедняги Руха звучит совсем запыхавшимся.

— Да?

Он прижимает ладонь к своей груди, затем, нахмурив лицо, жестом показывает направление наружу. Я понимаю его разочарование. Он хочет мне что-то сказать, но не хватает слов. Я встаю на ноги и, взяв его ладонь в свою, сжимаю ее.

— Знаю, здоровяк. Знаю.

РУХ

Хар-лоу в очередной раз вывернула меня наизнанку. Только мне стоит подумать, что я уже познал все удовольствие, которое только возможно, она показывает мне что-нибудь новенькое. Я приближаюсь к ее улыбающемуся личику в крапинку и прижимаю свой рот к ее в том жесте, что она показала мне раньше.

Она выглядит ошарашенной, а потом такой радостной. Я должен запомнить больше ее жестов. Хочу сделать ее счастливой.

Она дрожит и тянет шкуры поближе к своему телу, напоминая мне, что здесь, на берегу, мы находимся не ради простых удовольствий. Один из тех, плохих, был неподалеку. Новый приступ паники пронзает все мое тело. Он мог увидеть, как Хар-лоу берет меня в рот и… делала мне кое-что.

Он мог забрать ее у меня.

От одной этой мысли у меня сильно сжимается в груди. Никто никогда, никогда не отнимет у меня Хар-лоу. Я собственными клыками порву их на куски, если они попытаются. У меня сжимаются руки, и вся моя выдержка уходит на то, чтобы не притянуть Хар-лоу к себе.

У меня никогда не было кого-то, с кем общаться. У меня даже мыслей не было о том, чтобы заиметь хоть одного, а воспоминания о моем отце в давно забытом прошлом. Но сейчас то, что Хар-лоу здесь? Мне не выносима мысль о том, что она оставит меня. Мои руки сжимают в кулаках ее шкуры. Если тот, плохой, который где-то рядом, попытается забрать ее у меня…

— Рух? — ее маленькая ладошка похлопывает меня по руке, пытаясь привлечь мое внимание. — Успкйсявеликан. Йаздес, — она улыбается мне. — Всенрмльно. Всеправданрмльно.

При виде ее улыбки моя безудержная ярость немного рассеивается. Я позабочусь о нарушителе и вернусь к моей сладкой женщине. Я вытаскиваю нож своего отца.

Выражение ее лица встревожено.

— Нет, Рух. Убить, нет.

Она толкает нож вниз.

Она не хочет, чтобы я следовал за ними, защищая свою территорию. Неужели она знает, что они плохие? Я смотрю вдаль за горизонт, где исчез охотник. Я могу последовать за ним, выследить его и убить…, но тогда придется оставить мою Хар-лоу здесь, в опасности и в весьма уязвимом положении. Я не могу взять ее с собой, потому что он может не понимать, что она принадлежит мне.

А я не могу отказаться от своей Хар-лоу. Моя грудь вибрирует и мурлычет так же странно, как тогда, когда я нашел ее. Я оглядываюсь и смотрю на ее обеспокоенное лицо, и у меня болит сердце. Я не хочу уходить от нее.

Я не могу оставить ее.

Я вкладываю нож в ножны и хватаю ее за руку. Вместо того, чтобы возвращаться в нашу старую пещеру, я заберу ее в какое-нибудь новое место, в какое-нибудь более отдаленное. Есть места, где даже плохие не любят ходить. Я отведу ее туда, и она будет со мной в безопасности.

— Рух? — спрашивает она, когда я тащу ее вперед за собой. — Кудамыидом? — когда я не отвечаю ей, она останавливается, твердо упершись в землю пятками. — Рух? Ответмне!

Я оглядываюсь на нее. Почему она не идет? Взглянув вниз на ее маленькие ножки, вижу, что она не надела снегоступы, которые я для нее сделал. Я отпускаю ее руку, забираю у нее обувь и наклоняюсь, чтобы привязать их к ее ступням.

Она хлопает меня по плечу.

— Рух? Почмумыуходм?

Хар-лоу позволяет мне надеть обувь ей на ноги, но когда я жестом велю ей следовать за мной, она этого не делает. Вместо этого она скрещивает руки на груди и недовольно смотрит на меня. Я протираю рукой лицо и вынуждаю себя запастись терпением. Я понесу Хар-лоу на себе, если придется, но я должен забрать ее подальше отсюда. Один плохой, возможно, уже нашел наши следы или обнаружил пещеру, полную творений Хар-лоу. Все мои самые главные вещи — мои ножи, мой кожаный мешок с водой — у меня с собой. От всего остального можно отказаться и придется бросить, ради безопасности Хар-лоу.

Впереди есть больше пещер и даже лучше. Я беру ее за руку и указываю жестом, что нам следует идти. Не в том направлении, откуда мы пришли, а в другое.

Она хмурит брови в забавной манере на своем плоском лице.

— Неидемобратно?

Я тяну ее вперед.

Она же упрямо указывает мне за спину и повторяет.

— Неидемобратно?

— Нет, — я киваю вперед.

— Номоивещи! — она пытается вытащить свою руку из моей. — Моимехаишкуры. Онимненужны.

— Нет, — заявляю я категорически. Я туда не вернусь, и неважно, как ее это расстраивает. Я не могу рисковать тем, чтобы плохие забрали ее у меня. Страх гложет мою душу, и мутные вспышки воспоминаний всплывают на поверхность: усталое лицо моего отца. О другом мужчине — нет, мальчике — в доме вместе с нами. А потом — смерти и чувство огромных потерь.

Я крепко сжимаю руку Хар-лоу и тяну ее вперед. Она убедится, что в этом я был прав, со временем.

***

Мы идем, пока оба солнца не исчезают, и в небо поднимаются маленькие луны. Нигде нет никакого укрытия, не здесь. Если бы это касалось только меня, то я шел бы всю ночь напролет. Я знаю, где следующая пещера, и будь я один, я уже был бы там.

Но у Хар-лоу маленькие ножки и продвигается вперед она маленькими шагами. Она очень быстро устает. Она не в состоянии идти в ногу со мной, поэтому я должен замедляться и ждать ее.

Она не жалуется, но я вижу, как она измотана. Ее странное пятнистое личико такое бледное, а маленькие пальчики в моей руке на ощупь как сосульки. Ее шаги медленнее, чем обычно, и ее зубы подчас стучат от холода.

Моей женщине нужен отдых. Грохочущие звуки в моей груди это подтверждают, и я переполнен уже вовсю разбушевавшимся собственническим инстинктом. Я нахожу небольшое углубление в скалах, где можно укрыться от ветров, и веду ее туда.

— Спать, — это одно из слов, которому я у нее научился. — Хар-лоу Рух спать.

Я указываю на покрытую снегом землю.

Она потирает свое усталое лицо.

— Здес?

Такого слова я не знаю, но что-то мне подсказывает, что она спрашивает, где ее пещера. Я показываю на землю. Это то место, где мы переночуем.

Слегка сморщив лоб, она шмыгает носом. А потом она кивает головой.

Она выглядит такой грустной. При ее виде я, переполнившись отчаянием, прикасаюсь к ее щеке.

— Хар-лоу… огонь?

— Огонсечас? Ноничегонет… — она пристально оглядывает заснеженные насыпи и еще раз шмыгает носом.

Мне так стыдно, и я прижимаю ее маленькое личико к себе. Я плохо о ней забочусь.

— Всенрмльно, — говорит она мне и легонько похлопывает меня по щеке. — Йапростоустала.

Она замедленными движениями отвязывает свои снегоступы и пинает их в сторону, затем подходит к скалистой стене. В воздухе немного пощипывает морозом, но я не испытываю необходимости в шкурах, как она. Сначала я подумывал о том, чтобы спрятаться наверху горного хребта и следить за скрывающимися нарушителями, но я знаю, что должен сделать.

Я снимаю плащ с ее плеч, а затем сажусь на землю. Я тяну свою Хар-лоу к себе и устраиваю у себя на коленях, раскрываю ее одежду, чтобы она своей обнаженной кожей могла прижаться к моей, и затем я укутываюсь ее плащом. Я могу своей кожей создать для нее теплый кокон, чтобы ей не пришлось соприкасаться с чем-нибудь холодным.

Она перестает дрожать и, испустив тихий вздох удовольствия, сворачивается калачиком у меня на груди.

— Спaсoбодэтка.

У меня такое чувство, что хоть что-то я сделал правильно. Я держу ее в крепких объятиях и наблюдаю за горизонтом, а мой нож рядом со мной. Я буду бодрствовать всю ночь и охранять ее.

***

Следующим утром холодный ветер разносит снежинки. Не просто какие-то снежинки, а сильный снегопад, который покрывает землю сугробами и который, не ослабевая, длится многие месяцы.

И снова я должен поменять свои планы. Тут неподалеку есть пещера, но для Хар-лоу во время самых обильных снегопадов она не будет достаточно теплой. Я уведу ее далеко, в пещеру возле соленых вод, находящийся на расстоянии многих дней ходьбы и где воды никогда полностью не покрываются льдом. Я ухожу туда, когда снежные бури слишком жестоки даже для меня. Это может стать отличным местом, куда забрать мою Хар-лоу, если она сможет выдержать путешествие.

Пока мы идем, я охочусь на мелкую дичь, чтобы накормить нас, и к тому времени, когда оба солнца высоко в небе, уже можно разглядеть нашу следующую пещеру. Я разведываю обстановку внутри нее, чтобы убедиться, что, пока меня не было, ни один из мэтлаксов не сделал ее своим домом, после чего завожу внутрь свою женщину.

Хар-лоу окидывает пещеру сомнительным взглядом.

— Онамаленкая, — говорит она. — Меншечемпоследнайа.

Я беру ее ладони в свои руки и встаю перед ней на колени. Она выглядит ужасно уставшей, но как мне объяснить ей, что я вынужден просить ее продолжать идти? Сильно расстроившись, я думаю, после чего пытаюсь слепить вместе те несколько скудных слов, которые знаю.

— Хар-лоу, Рух… нет, — я указываю на пещеру. — Спать да. Огонь да. Хар-лоу, Рух нет.

Она наклоняет голову, переваривая мои попытки общения.

— Миостайомсйаздесапотомуходим? — она делает жест пальцами «ходить». — Харлоу Рух уходят?

Почувствовав облегчение, я киваю головой.

На ее лице появляется широкая улыбка.

— Тытолкопосмотри, дэтка. Мы совсемскоро сможемразговариват, — она наклоняется вперед и чмокает меня в губы. — Оченгоржустобои.

Часть 4

ХАРЛОУ

Я очень даже рада, что эта пещера является временным жильем, потому что она еще хуже предыдущей.

Хотелось бы сказать, что предыдущая была не намного лучше, но в этой едва хватает места, чтобы развернуться. Пожалуй, по одну сторону мы можем развести совсем крошечный костерок, да втиснуться самим, улегшись друг на друге, и на этом все. Но тут можно укрыться от ветров, поэтому я не жалуюсь, тем более что Рух на пару минут выходит наружу и возвращается, принося с собой немало кусков навоза, чтобы развести для меня огонь. Он знает, что мне холодно и я устала, а еще подозреваю, что был бы он один, то не стал бы здесь останавливаться.

Он готовит для меня костер, и я протягиваю ему свой металл для высечения искр, раз он хочет научиться это делать самостоятельно.

— Ну и куда мы направимся завтра? — спрашиваю я его. — Куда Харлоу и Рух идут?

Рух сосредотачивает свое внимание на костре, и как только у него получается крошечный уголек, он начинает понемногу в него подбрасывать ветки, при этом обдумывая мои слова.

— Во-ды, — говорит он через мгновение. А потом он жестом показывает на горизонт и вокруг нас. — Воды.

— Большие воды? Вроде озера? — я рисую в грязи на полу, надеясь, что будет похоже на водоем. — Маленькие воды?

Он трясет головой и пальцем удлиняет линию водного пространства на рисунке.

— Воды, — он снова показывает на горизонт. — Воды.

После этого он дотрагивается до своего языка, как если бы мог ощутить ее вкус и корчит лицо.

Это… не питьевая вода? И тут меня осеняет.

— Мы что, идем к океану?

Пантомимой я имитирую хлынувшие вперед, грохочущие волны. Скорее всего, я выгляжу как идиотка, издавая эти свистящие звуки, однако Рух с огромным энтузиазмом кивает головой.

Вот же срань господня! Я аж загораюсь желанием увидеть океан. Мне прямо не терпится. От радости я хлопаю в ладоши.

— Прям жду не дождусь.

Рух улыбается мне в ответ, выглядя умиротворенным впервые с тех пор, как мы видели того другого охотника. Он хочет сделать меня счастливой. Бедняжка. Он изо всех сил пытается, правда это не просто, и хотя я не понимаю всего, что он делает, одно ясно точно: я для него самое главное.

Так что я жестом показываю на костер.

— Сходишь, принесешь еще топливо?

***

Мы подготавливаем пещеру, чтобы этой ночью было уютно. Я ложусь вздремнуть, пока Рух охотится, и когда он возвращается, у меня вновь горит огонь, под рукой имеется большой запас кусков топлива на случай, если погода ночью ухудшится, а еще он принес дичь. Мне придется есть это мясо сырым, но я слишком устала, чтобы быть разборчивой.

Мое тело напевает и крайне возбуждено, напоминая мне, что мы до сих пор не поддались всей этой «резонанс-штуке». Я всеми силами стараюсь это игнорировать, правда, чувствую себя так, будто напилась сладкого лимонада перед тем, как ложиться спать. Я могу перевести дух, но совсем не могу расслабиться. Что-то постоянно сводит меня с ума, неестественно и совсем по чуть-чуть, поэтому я нервничаю и мне не по себе.

Чтобы отвлечься, я решаю осуществить над Рухом один замысел.

Я окидываю взглядом его спутанные, высохшие волосы. Они выглядят еще более свалявшимися, чем то гнездо, что было до этого. В задней части пещеры валяются миниатюрные, дочиста обглоданные белые реберные косточки от давней добычи, и всю вторую половину дня я дурачилась с ними. В итоге я додумываюсь связать их вместе сухожилиями из запасов, которые Рух носит с собой в своей вместительной сумке, и использую еще одну кость, приложив ее поперек, чтобы сделать ручку для моей допотопной расчески. Она умещается в моей ладони просто идеально, и я использую ее, чтобы расчесать свои запутанные волосы. Я остаюсь довольна достигнутым результатом. После того, как мы заканчиваем есть, я мило улыбаюсь Руху и похлопываю по полу напротив себя.

— Иди сюда, детка.

Тут я вдруг ловлю себя на том, что все чаще называю его «деткой». Хотя формально мы не «спарены», похоже, что мы уже на стадии «прочной парочки». Я уже почти готова сделать следующий шаг. Почти.

Каждый мускул в моем теле сводит судорогой от одной только мысли об этом, напоминая мне, что оно более готово, нежели мой рассудок.

Рух опускается на пол напротив, глядя на меня полными любопытства глазами. Я бросаю взгляд между его ног (ведь этот парень всегда голый. Ну, разумеется, глаза сразу бросаются именно туда), а у него там уже кое-что тверденькое пригодно для работы. Это, конечно же, стимулирует мою вошь, а это, в свою очередь, стимулирует его вошь, из чего следует, что ожидается та еще ночка, полная похотливых ласк. Но я слишком устала, чтобы даже думать о сексе, поэтому моему телу придется подождать.

— Я причешу твои волосы, — заявляю я Руху. Я провожу расческой сквозь свои распутанные от клубков волосы, демонстрируя, что я имею в виду, а после этого жестом показываю на его волосы.

Он настороженно зыркает на меня, а затем протягивает руку к расческе.

— Я сама займусь этим, — говорю я ему. Правда в том, что я хочу сама это сделать. Обожаю саму мысль о том, чтобы расчесывать его волосы, пока они не засияют и не заструятся мягким шелковым водопадом. Я хочу быть той единственной, кто заботится о нем, как бы странно это не звучало. Поэтому я складываю у себя на коленях свой плащ в своего рода подушку и указываю, что он должен опустить туда голову.

От проявленного интереса у него начинают блестеть глаза, и уже совершенно очевидно его нетерпение. Однако, вместо того, чтобы лечь на спину, он оказывается на животе и, раздвинув мои ноги, стремиться пальцами раскрыть мою киску.

Выражая протест, я испускаю визг и сжимаю вместе свои бедра.

— Пока этого нельзя! Нельзя! — моя вошь жужжит, и я слышу наш объединенный резонанс, который вторит друг другу и откликается, словно рой саранчи. — Этой ночью расчесывание волос, ладно?

Рух усаживается, хмуро глядя на меня, как будто я лишила его некого поистине чрезвычайного удовольствия.

— Ты сможешь залезть мне под юбку, скажем, завтра, когда я буду не такой уставшей.

Зашибись, теперь я упускаю возможность орального секса ради того, чтобы причесать волосы мужчины? Должно быть, я переутомилась. Или окончательно чокнулась. Что-то типа того.

В конечном счете, я заставляю его опустить голову, а он, глядя на меня снизу вверх, устраивается у меня на коленях поудобнее. Рога — это что-то вроде проблемы, над которой придется поработать, но я постараюсь. Его волосы настолько запутались, что я беру их небольшими частями и расчесываю, начиная от кончиков и в обратном направлении, постепенно поднимаюсь вверх. Ближе к коже головы — это один сплошной спутанный клубок, и мне приходится быть осторожной, насколько это вообще возможно, однако времени, затраченного на это дело, может потребоваться довольно много. Хотя Рух, кажется, ничего не имеет против этого. Он лежит, развалившись, у меня на коленях, и хотя его глаза превратились в узкие щели, у меня все равно складывается впечатление, что он наблюдает за моими движениями, когда я один за другим аккуратно распутываю бесконечное количество запутанных клубков.

Спустя довольно долгий промежуток времени, что мне кажется несколькими часами, я располагаю длинным, блестящим, свободным от клубков локоном его волос. Они мягкие, роскошно черные и весьма красивые, на которые приятно смотреть. Эти волосы вызывают у меня зависть — мои собственные тоненькие красновато-оранжевые волосы совсем не такие, тут даже сравнивать нечего.