Калеб встал с кровати. Шёл он не очень уверенно, слегка пошатываясь, но, к моему огромному облегчению, достаточно твердо, чтобы самостоятельно стоять на ногах.
– Ты как? – спросила я обеспокоенно. – Не кружится голова? Не болит ничего?
– Слабость небольшая. Но вроде бы нормально, – ответил он.
– А завтракать будешь? Съешь хоть что-нибудь. Может, хоть немного сил наберешься.
– Я не хочу, правда. Что-то аппетита совсем нет, – отмахнулся он.
– Давай что-нибудь особенное приготовлю? Что-нибудь, что ты любишь? –предложила я.
Он повернулся ко мне, и улыбка, наконец, тронула его губы, но в глазах по-прежнему читалась грусть.
– Сырники хочу, – тихо сказал он, словно вспоминая что-то из далекого детства. – С ягодами, как ты обычно делаешь.
– Отлично. Сейчас сбегаю в деревню за свежим творогом и сметаной, и сделаю тебе самые вкусные сырники на свете.
– Спасибо, родная, – ответил он, и в его голосе звучала такая нежность, такая любовь, что у меня защемило сердце.
Он подошел ко мне и, нежно обняв, прижал к себе. Его объятия были такими бережными и нежными.
– Я так люблю тебя, Селена, – горячо прошептал он, заглядывая мне в глаза. – И всегда буду любить. Помни это. Что бы ни случилось, помни, что я всегда буду любить тебя.
Я прижалась к нему всем телом, впитывая его тепло, его запах, его близость. Как же я боюсь потерять его…
Вечером, после ужина, к которому Калеб практически не притронулся, он сказал, что пойдет в деревню, чтобы встретиться со своими приятелями, чтобы хоть немного развеяться.
– Не надо, - тут же попыталась я его отговорить, чувствуя, как внутри нарастает тревога. – Тебе нужно отдохнуть и набраться сил. Ты же сам говорил, что у тебя слабость.
Но он стоял на своем.
– Пойми, родная, – тихо сказал он, взяв меня за руку. – Я не должен вызывать подозрений, я должен вести себя как обычно, чтобы не привлекать внимания. Если они что-нибудь заподозрят, если решат, что я… Если они узнают правду, у нас отберут наши последние дни. Ты же не хочешь этого? Может, пойдем вместе? - вдруг предложил он, и в его голосе прозвучала надежда. – Ты бы заглянула к своим подругам, поболтали бы немного, хоть немного развеялась. А я бы посидел с ребятами в пабе, выпил бы кружку эля, послушал бы их рассказы.
– Нет у меня сейчас настроения, если честно. Я лучше побуду дома одна, почитаю книгу, повяжу что-нибудь. А тебе нужно отдохнуть. Ты помнишь, какой у тебя ночью был жар? Ты же сам говорил, что чувствуешь слабость.
– Да, был, – согласился он. – Но сейчас я чувствую себя намного лучше, словно болезнь отступила. Силы словно возвращаются ко мне. Может, и правда мой организм смог победить эту дрянь? Может, все обойдется?
Я недоверчиво посмотрела на него и, протянув руку, коснулась его лба, словно стараясь убедиться в его словах. Он действительно был прохладным, что немного успокаивало.
– Не уверена, – сказал я, – те черные полосы у тебя на…
Он не дал мне договорить, словно боялся услышать правду. Калеб нежно коснулся моих губ своими, словно пытаясь остановить поток тревожных слов.
– Давай забудем пока об этом, хорошо? Я чувствую себя нормально, я просто хочу немного развеяться, я просто хочу провести время с друзьями. И я скоро вернусь. Все время буду думать о том, что ты ждешь меня здесь.
Я неуверенно кивнула и, встав на цыпочки, поцеловала его. Затем, не говоря больше ни слова, он вышел из избы, оставив меня наедине со своими страхами.
Убрав со стола и перемыв посуду, я достала недовязанный свитер для мужа, который валялся в корзине. Начала еще месяц назад, но все как-то руки не доходили закончить, все время находились дела поважнее.
За окном стремительно темнело, погружая избушку в мягкий полумрак. Я зажгла побольше свечей, стараясь разогнать сгущающуюся тьму, подбросила дров в печку, чтобы в доме было тепло и уютно, и продолжила вязать, пытаясь сосредоточиться на узоре, на переплетении петель, чтобы не думать о плохом.
Незаметно для себя я уснула, склонившись над вязанием.
Проснулась я от нежного прикосновения, от легкого, словно крыло бабочки, поцелуя в губы, от которого по телу пробежала приятная дрожь. Калеб стоял передо мной на коленях, его глаза светились любовью и какой-то тихой печалью. Он осторожно убрал вязание из моих рук и, нежно сжимая мои ладони в своих, поднес их к своим губам, целуя каждый пальчик. От него слегка пахло пивом и лесом, таким родным и знакомым запахом.
– Какая же ты красивая, – прошептал он нежно.
Я улыбнулась в ответ, чувствуя, как щеки заливает краска. Он потянулся и снова начал целовать меня, сначала нежно, робко, а потом все более страстно, требовательно, словно стремясь утолить жажду. Мои мысли путались, я пыталась остановить его, сказать, что сейчас не время, что нам нужно подумать о будущем, но потом меня накрыла волна внезапного, всепоглощающего желания, словно я тонула в океане страсти. А вдруг это наш последний вечер? Вдруг скоро все изменится, и мы больше никогда не сможем вот так принадлежать друг другу, чувствовать друг друга, любить друг друга?
Я обняла его за плечи, прижимаясь к нему всем телом, впитывая его тепло и его любовь, а его руки, обжигая сквозь ткань платья, стали ласкать мои ноги и бедра, вызывая во мне трепет и возбуждение. Затем Калеб, не говоря ни слова, поднялся с колен, нежно подхватил меня на руки и отнес на нашу кровать.
– Ты уверен, что у тебя хватит сил? - прошептала я, вглядываясь в его глаза, полные страсти и какой-то отчаянной решимости.
– На тебя? На нашу любовь? Конечно, хватит, – прошептал он в ответ, и я отбросила все сомнения.
Мы предались нашей страсти, забыв обо всем. В эту ночь мы были только вдвоем, и наша любовь была сильнее смерти, сильнее страха, сильнее всего. Мы любили друг друга так, словно это был наш последний раз, словно мы пытались вместить в одну ночь целую жизнь.