Прошлым летом, в самую жаркую пору, я случайно встретил Джима Бердена в поезде, пересекавшем Айову. Мы с Джимом — старые друзья, вместе росли в маленьком городке штата Небраска, и у нас нашлось, о чем поговорить. Покуда поезд мчал нас мимо бесконечных полей спелой пшеницы и лугов, пестревших цветами, мимо захолустных городишек и дубовых рощ, поникших под солнцем, мы беседовали, сидя у большого окна вагона, где все покрылось толстым слоем красной пыли, а деревянная обшивка до того раскалилась, что к ней нельзя было прикоснуться. Эта пыль, жара и обжигающий ветер воскрешали в памяти многое. Мы толковали о том, как живется детворе в таких вот городках, затерянных среди пшеницы и кукурузы: здешний климат бодрит, он щедр на крайности — лето знойное, кругом все зеленеет и колышется под ослепительным небом, и просто дух захватывает от буйной растительности, от красок и запахов густых трав и тучных хлебов; зима лютая, малоснежная, кругом голые поля, серые, как листовое железо. Мы единодушно решили, что тот, кому не довелось провести детство в таком городке среди прерии, и представить себе всего этого не может. А те, кто здесь рос, как бы члены единого братства.
Хотя и Джим Берден, и я живем теперь в Нью-Йорке, мы почти не видимся. Джим — адвокат крупной компании Западных железных дорог и часто неделями не бывает у себя в конторе. Это одна из причин, почему мы редко встречаемся. Другая — та, что я недолюбливаю его жену. Она женщина красивая, энергичная, деятельная, но, мне кажется, довольно сухая и по своей натуре неспособна на сильные чувства. По-моему, скромные вкусы мужа раздражают ее, и она находит удовлетворение в том, что разыгрывает из себя покровительницу группы молодых художников и поэтов, обладающих весьма передовыми взглядами и весьма средними способностями. У нее есть собственные средства, и она живет своей жизнью. Однако по каким-то соображениям предпочитает оставаться миссис Джеймс Берден.
Что до Джима, разочарования не изменили его. Романтические наклонности, из-за которых в детстве над ним часто посмеивались, как раз и содействовали его успеху. Он страстно влюблен в просторы, по которым ветвится его железная дорога. И благодаря тому, что он верит в эти края и хорошо изучил их, ему удалось немало сделать для их развития.
В тот знойный день, когда мы ехали по Айове; разговор наш все время возвращался к девушке-чешке, которую мы оба когда-то хорошо знали. О ком бы мы ни вспоминали, никто не был так тесно связан со здешними местами, со здешней жизнью, с увлекательной порой нашего детства. Я совсем потерял ее из виду, а Джим через много лет разыскал ее и возобновил эту дорогую для него дружбу. Пока мы ехали в поезде, эта девушка не шла у него из головы. Он и во мне воскресил прежнюю к ней привязанность, я словно видел ее воочию.
— Время от времени я записываю все, что вспоминаю об Антонии, признался Джим. — В долгих разъездах это мое любимое развлечение. Сижу у себя в купе и пишу.
Когда я сказал, что не прочь почитать эти записи, он ответил, что непременно покажет мне их, если только когда-нибудь закончит.
Прошло несколько месяцев, и вот однажды, в непогожий зимний вечер, Джим появился у меня с большой папкой. Он внес ее в гостиную и, грея над огнем руки, сказал:
— Ну вот тебе мои записки об Антонии. Ты еще не потерял охоту с ними познакомиться? Закончил вчера вечером. Приводить их в порядок не было времени, я ведь просто писал подряд обо всем, что вспоминалось, когда я думал о ней. Получилось, наверно, нечто бесформенное. Да и названия нет.
Он прошел в соседнюю комнату, присел за письменный стол и написал на папке: "Антония". Нахмурился, подумал с минуту и прибавил впереди еще одно слово: "моя" — "Моя Антония". Теперь заглавие, видимо, пришлось ему по душе.
Optima dies… prima fugit.
Virgil
Лучшие самые дни убегают… ранее всех.
Вергилий "Георгики"