3

— Туман! Где это вы узрели туман?

Молодого человека, который считал своим долгом сообщить гостям о плохой погоде, несколько разочаровала ее реакция. Он решил поточнее разъяснить создавшуюся ситуацию.

— Видимость в нашей округе отвратительная, и местные фирмы не принимают заказы на такси.

Он был безукоризненно вежлив, но тверд.

— Но еще час назад никакого тумана не было и в помине.

Дорис пыталась оспорить совершенно очевидное — погода действительно испортилась. Но говорить так ее заставляло паническое чувство, возникшее от мысли, что ей в обозримом будущем не вырваться из западни.

— Туман может пасть совершенно внезапно, но мне помнится, что в прогнозе погоды говорилось о такой возможности.

Брюс своими словами вызвал благодарную улыбку юноши, а Дорис стиснула от досады зубы.

— Не сомневаюсь, что такая ситуация вам явно на руку. — Тон ее обвинял. — Вы целый вечер оскорбляете меня, отсылаете Патрика куда подальше под каким-то совершенно надуманным предлогом… Он же может в таком тумане разбиться на этом дурацком шоссе!

— Увы, я еще не научился управлять силами природы.

Он произнес это удивительно мягким тоном. И вообще, чем больше заводилась Дорис, тем сдержаннее в проявлении эмоций становился Брюс.

Молодая женщина ощущала себя жертвой самых противоречивых эмоций. Даже голодающий, внезапно приглашенный за щедрый банкетный стол, не так бы растерялся, как она, при мысли о возможном развитии событий. И вдруг, неожиданно даже для себя самой, она произнесла:

— Между прочим, вы-то могли бы отвезти меня!

— Это было бы глупостью. Мне не хотелось бы нести ответственность в случае, если столь прекрасная шейка хрустнет и сломается.

Ее дыхание в который уже раз стало прерывистым от возмущения. А его глаза лениво и вальяжно скользнули по ее действительно белой и красивой шее.

— Может, это как раз и было бы прекрасным решением вашей проблемы?

— Ну что вы, разве я мог бы добровольно уничтожить произведение искусства?

На сей раз он был краток. Но в странном блеске его глаз ошеломленная женщина увидела непонятную ей смесь отвращения с явно выраженной тягой к ней. К счастью, Брюс в это время отвлекся на разговор с юношей, отказавшим в вызове такси. Последний демонстрировал невероятный интерес к беседе, к которой она не прислушивалась.

Какие у молодого человека замечательные манеры, подумала Дорис кисло, почти как у нее до знакомства с Брюсом. Куда, спрашивала она себя, подевалась хладнокровная, внешне безмятежная, уравновешенная Дорис? Дорис, которая никогда не позволяла эмоциям вырваться наружу, чтобы, упаси боже, никого не обидеть?

Она оставалась такой, даже когда умер Дей-вид, словно действовала по детально выписанному сценарию — внешне спокойно, хотя сердце ее разрывалось от боли.

— В отеле нет свободных комнат.

Эти слова вывели Дорис из задумчивости.

— Мне вовсе не нужна комната. Я хочу к себе домой!

Последнее слово она произнесла с таким нажимом, что стало ясно: от своего намерения она не откажется, что она и подтвердила следующей фразой:

— Я пойду пешком!

— Пять миль?!

— Нет, до дома ближе!

— Ну да, по пересеченной местности в условиях абсолютного отсутствия видимости! Да еще в таких туфельках!

Брюс кивком указал на ее легкие лодочки на тонких каблучках.

— У меня выбор не богат!

Эти слова она произнесла с долей горечи.

— Ну почему же? Я занимаю апартаменты, а там всем места хватит!

— Хватит места, чтобы пообсуждать ваши жизненные установки?

Брюс издал глубокий вздох, глаза его опять сузились, а вслух подчеркнуто спокойно он сказал:

— Естественно! — Но вместе с тем в тоне его послышалось нечто такое, что Дорис почувствовала себя несмышленым ребенком. — Я не шучу, в моих апартаментах есть свободная комната, которой вы можете распорядиться как пожелаете. Мне кажется, что ваше слегка истеричное поведение уже начинает привлекать излишнее внимание окружающих.

— Я подожду в холле, пока туман рассеется. И, может быть, кто-нибудь все же поедет в мою сторону.

— Блестящая мысль. Но позвольте поинтересоваться, почему вы считаете меня более опасным, чем потенциального доброхота, который предложит подвезти одинокую женщину, одетую так, как вы?

Она в очередной раз почувствовала себя совершенно беззащитной под его взглядом. Его глаза, окруженные сеточкой морщин, на сей раз не выражали ничего, кроме серьезного интереса.

— Я знакома с владельцем отеля. Уверена, он что-нибудь придумает.

Дорис сказала это не без оттенка высокомерия.

— Я тоже подумал об этом несколько раньше. Можете мне поверить, что самым искренним моим желанием было и есть избавиться от вашего присутствия. Ваш друг, — в его голосе проскочили злые нотки, заставившие ее вздрогнуть, — к сожалению, уже отбыл домой. У него для этого нашлась веская причина — жена готовится подарить ему наследника. Вряд ли кто из служащих отеля без его ведома решится выселить кого-либо из постояльцев, чтобы устроить вас. Поэтому, дорогая моя, вам придется признать, что есть только один выход — провести ночь вблизи от меня. Могу дать совет — не закрывайте форточку и бдите около нее, чтобы не пропустить момент, когда туман улетучится. Тут же можно будет вызвать такси. Но сейчас, пожалуйста, перестаньте вести себя как капризная примадонна. Конечно, жаль, что я несколько испортил ваш план приятно провести вечерок с этим, как его там?..

— Его зовут Лэм! — Вспылила Дорис в ответ на его бесцеремонность. — И потом, мы просто собирались вместе готовиться к экзаменам.

— Он что же, как и вы, учится в университете?

— А что вы имеете против высшего образования? Почему в вашем голосе столько сарказма? Он, прежде всего парень, который… — Выражение лица Брюса соответствовало тону его замечаний, и Дорис продолжила наступление: — А вам не довелось получить образование?

— Естественно нет! Я зарабатывал деньги, пока другие учились.

— А, вы из тех, кто сделал себя сам! Природный талант. Как это впечатляюще! — Ей доставляло удовольствие видеть, как он заводится все больше, — может, и правда ей удалось нащупать его уязвимое место? — Вам нечего стыдиться, вы сумели создать целую империю.

Он метнул на нее раздраженный взгляд, в котором она прочитала еще и огорчение. Этот взгляд заставил Дорис опустить глаза. Она вдруг почувствовала, что ей больше не доставляет удовольствия злить Брюса Кейпшоу.

К тому же это занятие становилось небезопасным. Примерно то же самое, как пытаться приманить дикого зверя, не представляя, какой будет его реакция через минуту.

— Вы чудовищная женщина. Я отказываюсь принимать участие в перепалке с дамой, которая привыкла к тому, что каждый мужчина, не пришедший в восторг от ее мимолетной улыбки, непременно должен оказаться хамом, оскорбляющим ее. Если уж вам так хочется обсудить мои взгляды, убеждения и предрассудки, то предлагаю сделать это в более подходящей обстановке, без посторонних ушей и глаз.

Веки Брюса были полуопущены, резкая тень еще больше подчеркивала жесткую линию его подбородка и выступающих скул.

Дорис, сама высокого роста, рядом с ним показалась себе карликом, когда он, слегка подталкивая, стал направлять ее по лестнице вверх.

Переступив порог номера, Дорис безотчетно уперлась взглядом в кровать и не могла оторвать глаз от покрывала, украшенного ручной вышивкой. Когда она, наконец, огляделась крутом, то прежде всего увидела, что хозяин апартаментов углубился в какие-то расчеты. Тот факт, что Брюс так демонстративно игнорирует ее присутствие, почему-то жутко обидел Дорис.

— Так это моя комната, или вы уже передумали, — поинтересовалась она ледяным тоном.

Он оторвал глаза от блокнота и равнодушно бросил:

— Мне кое-что надо срочно сделать.

— Как ни странно, мне тоже. Так что бессонница на вас напала некстати и, надеюсь, не по причине моего присутствия.

— Скажите, а ваша бурная общественная жизнь не мешает занятиям?

Дорис громко вздохнула, но сдержалась и с приторно сладкой улыбкой разъяснила:

— Я веду полнокровную многостороннюю жизнь и стараюсь не пропустить ничего заслуживающего внимания. И, по-моему, мне не придется переспать с большим количеством ученых мужей, чтобы получить диплом и степень.

— Дорогая, я никогда не сомневался в вашем интеллекте. Другое дело — на что вы его направляете. И вот в этом случае как раз и опасно, что вы так умны.

Ее глаза потемнели. Как бы ей хотелось сказать ему правду, может быть, тогда он сумел бы понять истинное положение вещей.

— Мой муж верил в меня. Если бы не это, то вряд ли после смерти тети я смогла бы окончить среднюю школу. Скорее всего, мне пришлось бы наняться на какую-нибудь работу вроде посудомойки.

Дорис казалось, что она размышляет про себя, но на самом деле говорила вслух. В ее голосе, глубоком, насыщенном чувствами, звучало искреннее горе из-за потери Дейвида.

Брюс умел полностью контролировать свои эмоции, и только мимолетная гримаса на его лице могла бы выдать внимательному наблюдателю всю степень его удивления услышанным. Прежде всего, Брюса поразила та нежность, с которой Дорис вспоминала умершего мужа. И от этого природная красота ее лица получила как бы новое прочтение.

Она закончила свою мысль:

— Мне так хотелось стать такой, какой Дейвид хотел видеть меня!

— Не опасно ли для здоровья объяснять свои поступки желанием доставить приятное усопшему?

Вопрос прозвучал на редкость гадостно.

Дорис так захотелось ударить его, что она замерла, боясь дать волю рукам.

Он ощутил, что зашел за какой-то допустимый предел и попытался исправить положение:

— Я хотел спросить, что вы станете делать, когда исполните все намеченное им? Вам же придется прибегнуть к спиритическому сеансу, прежде чем сделать следующий шаг в вашей жизни.

— Только меня касается, что я буду делать. Этот человек, подумалось Дорис, не способен на угрызения совести, в нем нет ни капли сострадания, он атакует тем оружием, которое, по его мнению, наносит наиболее ощутимый вред.

Люди, с которыми она общалась, либо знали Дейвида, либо не сомневались в ее оценках умершего мужа. В университете же его память была просто священна — никто не подвергал сомнению его человеческие достоинства и его суждения. И только Патрик, а затем вот этот господин позволяли себе это. Патрик хотя бы имел какое-то моральное право. Но почему Брюс Кейпшоу позволял себе эти злившие и огорчавшие Дорис выпады? Откуда такая неприкрытая враждебность?

— Причина вашего озлобления для меня понятна — вы никак не получите того, к чему стремитесь, и это гнетет вас. Вы глумитесь над моими моральными качествами, но сами руководствуетесь исключительно алчностью, как и подобные вам. — Продолжая обличительный монолог, Дорис распалялась все больше, ноздри ее воинственно раздувались, глаза метали молнии: — Вы хотите заполучить Блэквуд и не скрываете этого. Но я никогда не поверю, что такой человек, как вы, может проявлять искреннюю озабоченность будущим Патрика. Это просто удобное прикрытие ваших не очень чистоплотных планов.

Она была вынуждена прерваться, так как от избытка эмоций голос ее перешел в свистящий шепот, поэтому она красноречивыми жестами попыталась восполнить недосказанное. Дорис отвергала все, за что выступал Кейпшоу. Она считала, что ему недоступны такие человеческие понятия, как ласка или сочувствие. Он сотворен из закаленной стали и не знает, что такое жалость. Его трудно назвать обаятельным, несмотря на импозантную внешность. Если все финансовые гении таковы, то, значит, эта сфера деятельности просто не могла притягивать к себе людей нормальных.

Это было так очевидно, к тому же богатые и процветающие люди не влекли ее. Она предпочитала других, чье состояние не выпирало из всех щелей и кто соответственно не вел себя вызывающе.

Брюс сидел, вытянув ноги. Каблуки его ботинок с такой силой упирались в ковер, что ворс даже замялся. Его сверхъестественное спокойствие резко контрастировало с теми резкими обвинениями, которые бросались в его адрес.

— Уточните, пожалуйста, что вам не подходит, — мое богатство или я сам?

Он задал вопрос так тихо, как будто обращался скорее к себе, чем к своей собеседнице, но при этом посмотрел на нее очень выразительно из-под полуопущенных ресниц.

— Не собираетесь ли вы убедить меня, что выйти замуж вас заставила любовь, а не богатство человека, состоянию которого могли бы позавидовать многие? Неужели вас привлек его интеллект, а не то, что он мог вам предложить в сфере материальной? Мне вообще любопытно, как он с его данными смог пробиться в ученом мире, который по умению интриговать не уступит миру политиков. Ну бог с ним, с этим наивным профессором. Он уже в ином мире. Но все-таки мне трудно поверить, что вы вышли замуж за этого бесцветного святого под влиянием глубокого чувства.

Она слушала обвинения в свой адрес, которые Брюс произносил мягко, даже, можно сказать, вкрадчиво, и беспокойство ее росло.

— Деньги для меня представляют довольно большое удобство: они дают возможность жить почти так, как мне хочется, и простите за банальность, содержать кучу людей, которые сами не смогли бы сделать этого. А может быть, я просто откупаюсь от них, чтобы оградить себя от излишних проблем.

Ответ Дорис заставил Брюса удовлетворенно хмыкнуть. Он выслушал его, откинувшись в кресле и засунув руки в карманы брюк, затем продолжил свои разглагольствования:

— Если вам угодно считать так, то считайте. Я имею дело с людьми, лишенными жалости и, чтобы выжить, не могу не поступать так же, как и они. Вот уже несколько лет, как произошло фактически слияние моей личной и деловой жизни. — Улыбка, довольно ироничная, но не коснувшаяся глаз, раздвинула его недобрые губы. — По этой причине, скажем, для меня брак — предприятие, заранее обреченное на крах. Теперь о Патрике. Парень мне симпатичен. У него неплохой потенциал. Не скрою, что вы меня немало удивили, заявив, что у меня есть какая-то корысть в отношении его. Зачем мне помогать ему, если он и сам в состоянии пробиться?

Настала очередь Дорис удивиться: ни в чем подобном она Брюса не обвиняла. Ее озадачила такая откровенность. Может, это попытка усыпить ее бдительность? Но с какой целью?

Голова женщины болела все сильнее, и она попыталась унять боль, нажимая на известную всем йогам точку между бровей. Ей казалось, что именно оттуда идут болезненные импульсы, разрывающие ее мозг. Вслух же она сказала:

— Если вы надеетесь сделать из Патрика свое подобие, то зря. Я приложу все силы, чтобы этого не произошло.

Произнося свою угрозу, Дорис прекрасно понимала, что все это пустое сотрясание воздуха. Ничем она помешать Брюсу в данном случае не сможет. Она старательно продолжала массировать злосчастную точку, но облегчение не наступало. Из-за этого взгляд ее стал совершенно отсутствующим. Ей было трудно сконцентрироваться. Мысль ее пульсировала в такт приступам боли. Действительно ли Патрику так нужны деньги? Обязательно ли для этого продавать дом? И неужели она единственное препятствие, мешающее заключению сделки?

Задумавшись, Дорис прикусила нижнюю губу — губа была пунцовой, полной и свидетельствовала о страстном, порывистом характере ее обладательницы.

Мужской голос вернул ее к реальности:

— Скажите честно, чего вы опасаетесь больше — потерять дом или лишиться Патрика?

Когда она увидела выражение лица человека, сидящего напротив, неприязнь к нему вспыхнула с прежней силой.

— По-моему, вы давно уже должны были понять, что я занята исключительно заботой о самой себе, все остальное меня не трогает!

— Да нет. Я готов признать, что ошибался: вы натура гораздо более сложная, чем мне показалось сначала.

Вникая в смысл сказанного, Дорис посмотрела прямо в глаза Брюса и ощутила, как два темных зрачка буквально излучают неприязнь к ней.

— Не могу понять, чем объясняется столь острый интерес к моей скромной особе со стороны такого великого человека?

Он не выдержал и рассмеялся, но как-то странно, натянуто.

— Ах, эта наивность! Как вы недогадливы и простодушны!

Но она и вправду не могла понять, куда он клонит. Тем более что сейчас ей больше всего на свете хотелось избавиться от ненавистной боли. Это был приступ мигрени, которая настигала ее время от времени.

Дома у нее имелось радикальное средство от этого мучения, но, увы, она была далеко от своего любимого дома.

— Простите мою тупость, мистер Кейпшоу, но я никак не могу понять ваши намеки и околичности. Почему бы вам прямо не назвать вещи своими именами. Итак, что же вам, в конце концов, от меня надо?

— Я предлагаю вам хотя бы на время отложить наши распри и обсудить взаимоприятные перспективы дальнейшего времяпровождения.

В голосе Брюса ей послышалась какая-то скрытая угроза, хмурое выражение его лица совершенно не соответствовало смыслу сказанного. Однако от улыбки он не удержался, заметив изумление на лице Дорис.

— Пожалуйста, не делайте попыток переубедить меня. С самого первого момента нашей встречи вы ощутили, как остро реагируете на мое мужское начало! Отрицать это бессмысленно, даже если вам это признание не доставляет радости. — Чувствовалось, что длительное препирательство с Дорис ему надоело. — Признаю, что был не прав, обвинив вас исключительно в материальной мотивации ваших поступков, в частности заключении брака. Более того, вполне вероятно, что за все время вашего краткого замужества вы не изменяли своему супругу.

Дорис пыталась следовать за его рассуждениями. И, наконец, ее осенило: витиевато, в завуалированной форме, он собирается сделать ей вполне недвусмысленное предложение, ведь сейчас ее не сдерживают узы брака, значит, можно и… И она решила атаковать первой.

— Вот теперь я поняла вас. В браке я была паинькой, а теперь превратилась в сексуально озабоченную вдовушку, готовую поразвлечься с первым встречным. Доступный вариант, не так ли?

— Именно так. Вы не просто озабоченная, вы неудовлетворенная вдовушка, и я предлагаю вам помощь.

Нехорошая улыбка тронула его губы.

— Ошибаетесь. С чего бы это мне чувствовать себя неудовлетворенной?

Дорис пыталась говорить убедительно-спокойно, но в ней нарастал гнев — реакция на очередное оскорбление.

— Вы путаете себя и меня. Вот вы точно озабоченный магнат, финансовый гений с комплексом неудовлетворенности. Вам приходится вести монашеский образ жизни, потому что постоянная гонка за деньгами плохо сказывается на здоровье.

Дорис надеялась вывести Брюса из равновесия — он заслуживал мести. И это ей удалось. Он рывком поднялся из кресла, и женщине пришлось напрячь всю свою волю, чтобы тут же не отскочить к противоположной стене.

— Вы меня неправильно поняли, — почему-то счел необходимым пояснить Брюс. — Я хотел только сказать, что на повестке дня не может стоять вопрос о законном браке, но это вовсе не означает, что я дал обет не касаться женщины. Кстати, не пытайтесь внушить мне, что для вас я стар.

— Нет, это вы неправильно поняли меня! Я вовсе не подозреваю вас в мужской несостоятельности. Но предпочитаю поверить вам на слово. Не стоит демонстрировать вашу потенцию, в этом нет необходимости.

В голосе Дорис сквозила злая ирония. То, что он решился так неприкрыто пригласить ее в постель, подействовало на нее как допинг. Моральные устои Дорис не допускали саму возможность случайного приключения. Ошибка Брюса заключалась в том, что он посчитал ее за своего рода Лолиту-переростка, и это-то и толкало его на подобный стиль общения.

Между тем головная боль нарастала, приступы ее становились непереносимыми. Порой Дорис казалось, что комната либо вращается вокруг своей оси, либо, по крайней мере, раскачивается. В моменты, когда боль только набирала силу, возникала мысль о том, как он собирается действовать дальше. Ситуация сложилась откровенно двусмысленная. Вид Брюса не предвещал ничего хорошего, она понимала: просто так от своих намерений он не отступится.

Когда Дорис бросилась вон из комнаты, то услышала его рык:

— Куда вас к черту понесло?!

Но ей было уже не до него, к горлу подступила тошнота. Дверь ванной, к счастью, оказалась рядом, и она ворвалась туда. Ее начало выворачивать, едва она склонилась над унитазом. Как ни странно, но в этот момент она вспомнила, как ненавидел любые проявления физической слабости Дейвид, может, в этом сказывалось его опасение стать для кого-нибудь обузой. Через несколько секунд боковым зрением она увидела, что рядом с ней остановились блестящие ручной работы туфли. Для нее было дополнительной мукой знать, что он стал свидетелем ее состояния.

— У меня приступ мигрени, — пояснила она слабым, но все же злым голосом.

Из последних сил она попыталась принять вертикальное положение. И тут она услышала шум воды — Брюс включил кран над раковиной. Испытывая к нему чувство, напоминающее благодарность, Дорис умыла лицо и прополоскала рот из стакана, который он вложил в ее трясущиеся руки.

— Почему вы раньше не сказали мне, что вам плохо?

— Для чего? — поинтересовалась она.

Ее шатало. Ей даже не хватило сил протестовать, когда он с тихими проклятиями обнял ее за плечи, чтобы не дать упасть. Дорис настолько была поглощена борьбой с болью, что не обратила внимание на фамильярность, с которой он обращался с ней в данный момент. Никаких эмоций его объятия не вызвали, она только чувствовала, что прижата к твердым мышцам его широкой груди. Правда, неожиданно возникло неясное ощущение того, что в нее потихоньку вливается энергия, исходящая от него.

Через несколько минут сильные руки уложили ее в кровать. Он убрал верхний свет, затем так быстро и ловко раздел ее, что, будь Дорис в другом состоянии, это насторожило бы ее. Но сейчас она испытывала только чувство благодарности за заботу.

Она не стала открывать глаза, когда почувствовала прикосновение ко лбу губки, намоченной в холодной воде. У Дорис возникло ощущение, что боль отступает. По телу разлилось блаженство.

— Может, позвонить вашему врачу?

— Нет, спасибо. Обычно приступ не длится долго.

А про себя она подумала: Господи, как он, наверное, сейчас проклинает меня! Угораздило же его связаться с дамой, которая впала в такое состояние.

Она с усилием приоткрыла глаза, но это спровоцировало новую атаку боли. Перед взглядом Дорис заплясали какие-то блики, но, тем не менее, она сумела посмотреть Брюсу прямо в лицо. Ей показалось, что в его глазах не было сейчас прежней безжалостности.

— Я хотела бы заснуть, — еле слышно проговорила она.

Брюс не проронил ни слова. В комнате было почти темно, он продолжал плавно водить губкой по лбу Дорис, время от времени погружая ее в таз с холодной водой. Женщине казалось, что это приносит сказочное облегчение. Она не заметила, как задремала…

— Дорис, — послышался ей странно знакомый голос. — Не хочешь ли горячего чая?

Она приподнялась на локтях и не в силах понять, что с ней произошло, с удивлением прошептала:

— П-патрик? Где я?

Эта спальня была ей незнакома. Но через минуту, сосредоточившись, она вспомнила, как и в каком состоянии попала сюда.

— А где же?..

Она осмотрелась по сторонам, словно ожидая, что хозяин комнаты материализуется из луча солнца, как герой старой сказки.

— У Брюса еще раньше было назначено очень важное деловое совещание. Он позвонил мне и попросил приехать. Между нами говоря, я вообще не очень понял, зачем я вчера уезжал, — встреча с идиотами, которые меня вызвали, была абсолютно бессмысленной. — Патрик успокаивающе улыбнулся Дорис, потому что знал о ее внезапных приступах. — Брюс молодец, что оставил тебя здесь. Это было для него, видимо, непростым решением, ты ведь не считала нужным скрывать свое отношение к нему.

— Да, твой друг справился с трудностями вполне прилично, — как-то отстранение заметила Дорис.

Глаза женщины автоматически скользнули по одеялу, под которым легко угадывались формы ее красивого тела, затем она дотянулась до чашки и сделала глоток чая.

— Патрик, будь добр, выйди на пять минут, мне надо одеться.

Она уверенно улыбнулась, и юноша, который внимательно посмотрел ей в глаза, покорно вышел.

Отбросив одеяло, Дорис вскрикнула от испуга. На ней оказался только черный лифчик без бретелек, предназначенный для открытого платья, и легкие шелковые трусики. У нее засосало под ложечкой при мысли о том, кто освободил ее практически от всей одежды вчера вечером. Да так, что она ничего не заметила.

Молодая женщина постаралась увидеть себя глазами мужчины: белоснежная кожа с перламутровым отливом, длинные ноги с соблазнительными, пропорциональными бедрами, женственными, еще не тронутыми дряблостью ягодицами, плоский живот, высокая грудь, едва прикрытая полоской шелка.

И ей тут же непреодолимо захотелось спрятать свои сокровища под одежду и навсегда забыть вчерашний вечер, а мужчину изгнать из своих мыслей. Однако она отдавала себе отчет, что последнее нереально: Брюс из тех, кто исчезает, причем бесследно, только в том случае, если предмет их вожделений наскучил им.

Любопытно, как он расстается со своими подружками, подумала Дорис. Сбрасывает их как отыгранные карты, без сожаления? И удалось ли хоть бы одной отыскать в его каменном сердце слабую струну? Но тут же она одернула себя: тебе-то, собственно, какое дело до его дам?

Дорис очень хотелось принять ванну, но еще больше — как можно скорее убраться отсюда. Преодолев искус, она быстро умылась и натянула черное вечернее, неуместное солнечным утром платье. Потом чулки, один из них она второпях порвала острыми ногтями и выругалась от досады, потому что не любила неопрятности в одежде. Почему-то, именно подтягивая повыше тоненькие чулки, она, как наяву, ощутила прикосновение к этим укромным частям женского тела сильных, загорелых пальцев, оказывается умеющих быть такими деликатными. И опять у нее засосало под ложечкой, и непонятная теплота разлилась где-то внизу живота.

В ответ на свои ощущения она яростно замотала головой. Проклятый мужлан! При этом непоследовательно подумала, что его можно обвинять во всех смертных грехах только за первую часть вечера.

За следующую мысль Дорис обозвала себя извращенкой. А суть ее заключалась в том, что ей, пожалуй, было бы проще, если бы он как последний негодяй попытался воспользоваться ее состоянием. Она наверняка сумела бы дать ему отпор и получила бы моральное право навсегда послать его куда подальше. Ах, какое бы удовлетворение она испытала, наблюдая в такой момент за его лицом!

По дороге к дому Дорис больше молчала, обдумывая ситуацию, в которой оказалась. Это касалось Брюса вообще, будущего Блэквуда и ее лично. Но когда они проезжали мимо узкой лужайки уже недалеко от Блэквуда, она удивила своего спутника полупросьбой, полувопросом:

— Послушай, Патрик, если ты не станешь возражать, я хотела бы переехать в тот домик, где жила еще при тете. Мне кажется, что из-за одной меня нет смысла отапливать и освещать такой большой дом. Слишком накладно.

Ожидая его реакции Дорис замерла.

— Не дури! Я пока справляюсь с расходами, и тебе не надо экономить на еде, чтобы оплачивать счета! Но, конечно, нам обоим было бы сейчас проще, если бы отец не наделал столько глупостей, выбрасывая деньги на шарлатанов, обещавших ему чудеса.

— Патрик, ты несправедлив! Он просто не терял надежды!

— Эта надежда слишком дорого стоила!

— Знаешь, мне действительно не очень уютно, а порой и страшновато одной в таком огромном доме, — перевела Дорис разговор на то, с чего начала.

— Страшновато? Тебе?

Патрик вопросительно посмотрел в ее глаза, светившиеся наивностью и безмятежностью, и женщина сочла нужным привести еще один аргумент:

— В этом доме меня посещают не слишком приятные воспоминания.

— Вот об этом мне следовало бы подумать, — согласился Патрик, но тут же добавил: — Но ты же любишь это место, Дорис.

Ей жутко хотелось закричать во весь голос: «Да! Да! Я очень люблю этот дом, каждый его камешек, каждый самый нелепый уголок!» Но вслух она произнесла совсем другое:

— О чем ты? Дом он и есть дом — понятие неодушевленное!

Внутри нее все протестовало: зачем ты кривишь душой? Дом — это Дом! Но она продолжила:

— Наверное, мои чувства отличаются от твоих, ты живешь здесь всю жизнь, здесь жили несколько поколений твоих предков, а я относительно недавний и при том временный постоялец.

Патрик не протестовал, он подтвердил, что любит свое родовое гнездо, как любил его и отец.

— Ты же знаешь, Дорис, что он не променял бы Блэквуд ни на что другое. Его самолюбие тешило, когда про него говорили: «Это тот самый Ленокс из Блэквуда». Отец считал, что наш род ведет свое начало от одного из отцов-пилигримов, приплывших в Америку на «Мэй Флауэр». Но, как ни странно, при всем этом он совершенно не проявлял заботы о ветшающем поместье.

Дорис даже вздрогнула от неожиданности, услышав подобное обвинение.

Это Дейвид-то не проявлял заботы о Блэквуде? Что-то она не замечала за ним такого. Нет, он любил свой дом, и в нем при жизни Дейвида всегда царило оживление. Она стала вспоминать, как ей приходилось чуть ли не каждый вечер принимать самые разношерстные компании. Но все посещавшие их люди потрясали ее своим интеллектом и остроумием, с ними не приходилось скучать. Дом был открыт для гостей в любое время. Наверное, если бы не болезнь Дейвида, они не только принимали у себя, но выезжали бы сами и, конечно, путешествовали по свету. Ее мужа постоянно приглашали выступить в университетах многих стран мира, а раскопки, которыми он руководил, были обеспечены средствами вполне достаточно.

Патрик еще раз за короткое время огорошил Дорис.

— Знаешь, раз уж ты сама затеяла такой разговор, то я хочу сделать тебе одно признание. Мне предложено очень хорошее место, но ты никогда не догадаешься кем…

Ну да, очень трудно догадаться, кто этот благодетель! — зло подумала Дорис, ожидая, что он скажет дальше. И Патрик продолжил свои излияния.

— Честно говоря, я схватился обеими руками за это предложение и уже дал согласие. Почему ты молчишь, тебе что, это неинтересно?

Ответом ему послужила дежурная улыбка.

Слушая пасынка, она понимала, наверное, только каждое десятое слово. Впрочем, это было неважно. Важно то, что Брюс не обманул ее: Патрик уезжал из Блэквуда. Ее маленькому, недолговременному, но такому уютному очагу предстояло погаснуть.

Улыбаясь и согласно кивая, Дорис мучительно размышляла о том, как ей поступить в создавшейся ситуации. Возникающие мысли пугали ее и болью отзывались в сердце. Но как ни странно, были в душе и какие-то таинственные проблески неосознанного ликования…

Загрузка...