Муж понарошку

Глава 6. Сосед

Постепенно Надя забывала свои обиды на мужа за его холодность к ней. Наверное, он прав, она должна относиться к нему как к отцу – именно такие наставления ей давал ее собственный папа. Чем больше времени проходило, тем спокойнее она становилась. Однажды в начале июля достала скрипку. До этого не хотелось: слишком уж музыкальный инструмент напоминал о родителях и вызывал острые приступы печали. А теперь стало легче. Надо играть, а то совсем навык потеряет.

Надя немного потренировалась, а вечером устроила маленький семейный концерт – всего на пару коротких произведений. Бабушка и дедушка смотрели на музыкантшу с гордостью и умиленными улыбками. Вряд ли получали удовольствие от самой музыки, но радость испытывали огромную. А вот Алексей глядел на Надю и ее скрипку очень внимательно, не отрываясь, и как будто взволнованно.

– Я думаю, тебе надо развивать свой талант, – сказал он по окончании концерта. – Это просто преступление – зарывать его в землю. Я вижу, что потрачено очень много времени и усилий.

– Разве здесь есть учителя?

– Я узнаю, но, наверное, можно заниматься с репетитором и по интернету…

Однако так далеко ходить не пришлось. Совсем немного поспрашивав знакомых, он нашел учителя. Это был молодой человек лет 25, совсем недавно переехавший в Коксу и игравший, помимо скрипки еще на нескольких музыкальных инструментах. Звали его Адриан – Надя не знала, настоящее это имя, данное ему родителями, или он придумал его сам, а спрашивать такое постеснялась.

Адриан с друзьями сколотили банду и играли нечто невообразимое на стыке рока, этно и классической музыки, роль которой исполняла как раз партия скрипки. Они записывали треки, снимали видео среди живописных пейзажей Алтая, загружали их на Ютуб и, по словам Адриана, неплохо на этом зарабатывали. Были у них и еще какие-то доходы, но подробно он не рассказывал.

Адриан окончил музыкальное училище по классу скрипки, поэтому мог предоставить Наде вполне профессиональные педагогические услуги. Ей очень нравилось с ним заниматься: он был, насколько она могла судить, начитанным, умным, талантливым человеком, к тому же веселым и общительным. Уроки проходили в основном в ее комнате, в то время как Алексей был занят на чердаке или во дворе, но однажды он поймал Надю после того, как она уже попрощалась с репетитором по музыке и строго спросил:

– Он тебе во время занятий зубы не заговаривает?

– В каком смысле? – удивилась она.

– В смысле, что я ему 500 рублей в час плачу – по местным меркам, просто фантастические деньги – а из твоей комнаты чаще смех слышно, чем музыку.

Надя смутилась: она не знала стоимость этих занятий и вообще не привыкла думать о таких вещах. А общение с Адрианом действительно проходило очень непринужденно, хотя ей казалось, что они достаточно внимания уделяют музыке. Но, возможно, недостаточно. Расстраивать Алексея она не хотела и пообещала быть с репетитором построже, а отвлекаться поменьше.

***

Странные, непонятные чувства испытывал Родин к своей подопечной. Взять хоть вот этого репетитора по музыке – он вызывал в Алексее безотчетную неприязнь, непонятно почему. Нормальный, вроде, парень, взрослый, говорит разумно, выражается ясно и дружелюбно, но чем-то все равно напрягает. За деньги Родин, на самом деле, не переживал. Во-первых, это были деньги Енисеева (он настаивал, чтобы все расходы на образование его дочери производились из той суммы, что он выдал перед их отъездом на Алтай). Во-вторых, скрипичную музыку Алексей тоже слышал через окно или дверь (специально приходил в дом послушать, чем они занимаются), и регулярно. Но все-таки заводился, внимая веселому голосу 25-летнего музыканта, что-то взахлеб рассказывающему 21-летней девушке, вверенной его попечению. Алексей, конечно, себя уверял, что это просто беспокойство за нее: как бы она, такая юная и наивная, не влюбилась бы в этого представителя современной богемы. Да, в этом все дело: люди искусства – они… ненадежные. Все у них по вдохновению, все на чувствах… А она еще ребенок и впитывает, как губка. Хорошее и плохое. Хорошего, конечно, больше – это уже ясно, но надо держать ухо востро, в этом-то и состоит его задача.

И он держал. Прислушивался, присматривался. Всякий раз отслеживал прибытие и удаление репетитора, пожимал его тонкую бледную лапку, заглядывал внушительно в глаза. Адриан (ну и имечко!) отвечал непринужденной улыбкой. Не замечал строгих зрительных внушений. Или делал вид. Да, этот парень непрост. Хорошо бы найти Наде другого учителя музыки…

Какая это, однако, оказалась морока – быть опекуном юной девушки! Прав Грибоедов, восклицая устами своего героя Фамусова: "Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом!" А если она еще и хороша собой, то задача становится архисложной. Всякая мужская особь в возрасте от 15 до 45 смотрит на нее с таким хищным выражением, что у Алексея непроизвольно сжимаются кулаки. Он кончил тем, что решил пока не выпускать ее одну из дома. Только с ним или с родителями. Конечно, скоро начнется сессия, и ему придется пересматривать этот принцип… или ехать с ней в Новосибирск и жить там целый месяц??? Она наверняка возмутится. А может, он и впрямь пергибает палку со своей опекой, и надо дать ей немного свободы? Как же все это сложно…

К середине июля отец оброс своей седой шевелюрой, и Надя сообщила ему об этом с улыбкой как-то поутру. Он усмехнулся, взъерошил шевелюру, посмотрел вопросительно на сына. Мол, как ты считаешь?

– Сходи, постригись, – кивнул тот.

– Я сама могу его постричь, – предложила Надя. – Меня мама научила: когда они с отцом мотались по военным городкам, ей много чего пришлось освоить.

Сколько же сюрпризов в этой девочке! Алексей посмотрел на нее с невольным уважением, улыбнулся:

– Ну что, отец, отдашь себя в руки начинающего стилиста? Не бойся, судя по тому, как Надя играет на скрипке, руками она владеет прекрасно.

Тут пришел ее черед краснеть. Однако Иван Леонидович все же доверился ее парикмахерскому искусству, решив, видимо, что в случае чего просто побреется машинкой. Надя стригла его долго и старательно, попутно ругая сама себя, разочарованно вздыхая и покачивая головой, но в целом результат вышел неплохой. Нечто вроде тенниса – довольно аккуратно и презентабельно. Алексей отчего-то не мог оторваться от созерцания этого действа. То ходил вокруг них кругами, то присаживался на диван и пристально наблюдал за манипуляциями Надиных рук. Они были такими тонкими, изящными, а их движения – плавными и осторожными. Личико девушки выражало крайнюю степень сосредоточенности, она хмурилась и закусывала губу, но оставалась при этом необыкновенно хорошенькой.

– Теперь твоя очередь? – спросила она у Алексея, подметая вокруг стула остатки коротких черных волос.

У него в груди полыхнуло огнем от мысли о том, что Надя сейчас будет полчаса подряд прикасаться к его волосам: гладить, чесать, щекотать – и он покачал головой:

– Нет-нет, я, пожалуй, пока так похожу.

Слишком свежи были еще воспоминания об их ночных объятиях в постели. Он ведь не железный, обычный человек.

– Не понравилось? – спросила Надя, стараясь скрыть разочарование в голосе, но оно ясно слышалось.

Черт! Расстроил девчонку. Алексей уже начинал чувствовать усталость от этого нескончаемого движения по минному полю. Но деваться некуда:

– Понравилось! – искренне ответил он. – Ты отлично стрижешь…

– Тогда в чем дело?

– Я решил немного отрастить волосы.

– Врешь.

– Ты не должна мне так говорить, – он постарался сделать тон не назидательным, а мягким, даже ласковым. – Я ведь много лет коротко стригся. Профессия обязывала. А теперь можно немного расслабиться.

– Как хочешь, – нарочито равнодушно пожала плечами Надя, но было ясно, что она расстроена.

***

Лев включил алюминиевый чайник в розетку и выглянул в окно. Вот она, соседская красотка, как всегда, в непотребном виде занимается своими глупостями посреди огорода.

За окном Галя, в велосипедках и коротком топе, выполняла "Сурью Намаскар". Лев даже название это знал. Потому что сам когда-то занимался. Но это было в прошлой жизни, где находилось место для всякой ерунды, не относящейся к реальному миру. Помимо них, там была жена Татьяна и дочь Лада, с которыми они вместе переехали в сказочное "Беловодье", чтобы строить новый мир внутри себя. Сливаться с природой, заряжаться ее силой.

Здесь Лев постепенно понял, что природа – вовсе не нежная мамочка, которая только ласкает и оберегает. Это скорее мачеха, что заставляет трудиться, не покладая рук, просто чтобы выжить. И с ней тоже нужно быть суровым. Справедливым, но не мямлей. Иначе не выживешь. Пришлось столкнуться с реальностью. С нехваткой дров в холодную зиму, со скудным урожаем из-за резкого климата, с низкими зарплатами и высокими ценами на привычные продукты в магазинах.

Лев стиснул зубы, грыз ими реальность, учился справляться с трудностями. Постепенно с него слетели, как шелуха, детские мечты о пермакультуре, вегетарианство, пустые философские умоблуждания, которым место, наверное, только в Индии, где среднегодовая температура +30 и можно жить на тарелке риса в день.

Но он научился. Понял, о чем говорили ему соседские мужики, нашел с ними общий язык, влился в общество. Старовером, конечно, не стал, но превратился в нормального мужика, обычного работягу. Купил трактор, держал курей и козу. И вот этого супруга не вынесла. Она заявила, что выходила замуж за другого человека, а этот мужлан ей чужой. Подхватила 10-летнюю дочь и умотала к родителям в Калугу. Где центральное отопление, где зимой есть персики и йогурт без сахара в супермаркете. Намного дешевле. И потому можно всю оставшуюся жизнь ни о чем не беспокоиться и трещать с возвышенными друзьями о божественной любви, попивая травяные чаи и уминая сыроедческие тортики из блендера.

А Льву не захотелось назад. Неинтересно стало трещать. Это было бы лицемерием после того, как он познакомился с реальным миром. Так и остался он один в этом суровом краю. Деньги супруге отправлял регулярно, сколько мог. Только самое необходимое оставлял себе. На еду, теплую одежду. И жизнь шла своим чередом. Спокойная и простая, как кирзовый сапог. Пока не появилась эта наглая, самодовольная, глупая курица, вообразившая себя туристическим магнатом.

Ну, терпеть ее экзерсисы по утрам, когда он выходил кормить скотину, еще худо-бедно можно было – благо, фигура у нее хорошая, и всё-таки она одета, пусть и не очень целомудренно. Ее придирки и советы о том, как вести хозяйство и что делать с животными, чтобы у нее на участке не воняло, он просто игнорировал. Представлял вместо ее крикливого голоса писк комара. Противно, но не смертельно.

Но история с закопанным каналом напрочь вывела его из себя. Всю морковь и свеклу извела, дрянь. Из чего он теперь всю зиму борщ варить будет? И главное, ради чего? Можно было просто прийти и попросить устранить проблему? Да он без слов все расчистил бы и наладил так, что она б забыла об этом канале навсегда. Нет же, дурная баба схватила лопату и побежала все закапывать. Идиотка. Она сама. Феминистка, блин, доморощенная. Ну давай-давай, феминистка, посмотрим, как ты попрешь против местного сообщества.

И не таких из района выживали. Народ в Уймонской долине на редкость сплоченный, особенно что касается неприязни к приезжим. Не в том смысле, что любого чужака не принимают, но встречают тут не по одежке. Не по умению колотить понты и бить себя кулаком в грудь, а по уму-разуму, по отношению к природе и местному обществу. Если хочешь здесь жить – веди себя прилично. Голым по участку не разгуливай, особенно если высокого забора нет. Трудись, не лезь к другим с нравоучениями. Следи за собой. И уж конечно, никого не обижай. Словом, в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

А глупая баба продолжает упираться, хотя ее уже предупредили. Даже зубы показали, но она уверена, что кто-то ей поможет. Местные власти? Ха-ха! Найдите хоть одного здешнего, у кого нет связи с властями! Да при таком количестве населения они тут все родственники не дальше третьего колена. А не родственники, так кумовья. Или она на себя рассчитывает? Еще глупее. Ну что может такая шмокодявка противопоставить целой улице суровых сибирских мужиков?

Лев недовольно крякнул и вышел из домика. Надо поговорить. Еще раз попробовать образумить.

– Здорово, – буркнул он, подойдя к забору между их участками и равнодушно глядя на поджарый, обтянутый велосипедками женский зад, смело торчащий в небо из позы собаки с опущенной головой.

Галины икры дрогнули, все тело подскочило, и она чуть не повалилась всей массой на голову.

– Фуу, напугал! – воскликнула женщина, упав наконец пятой точкой на гимнастический коврик и хватаясь за сердце. – Чего тебе? Опять за свой огород пришел топить? Фиг тебе. Перекапывай канал на другую сторону улицы.

Лев усмехнулся:

– Да ты в своем уме, овца? Ты представляешь, сколько сотен метров траншеи придется перекопать? Я же не могу ее через дорогу перекинуть, надо ее тогда от самого начала переделывать…

– Положи трубу.

– Ну да, ага, давно ли ты трубы в нашу дорогу вкапывала?

– А я причем?

– Ты думаешь, я об огороде своем беспокоюсь? Да ему давно кранты, мертвому дождь не страшен.

Галя поморщилась на его матерное выражение:

– А о ком ты печешься? Обо мне, что ли? – она недоверчиво фыркнула. – Тебе-то какая разница? Зарежут овцу – тебе же спокойнее будет.

– Ты че несешь-то? Кто тебя зарежет?

– Ну, собак натравят, баню сожгут, какая разница?

– Тебе-то это зачем, я никак не пойму. Что за тупое упрямство?

– Овечье. У тебя все или ты еще хотел что-то сказать?

Блин, ну что за дура… Уму не постижимо.

– Ты не сможешь здесь жить, а тем более бизнесом заниматься. И это пустые бредни – вот эта твоя независимость и самостоятельность. Хочешь ни от кого и ни от чего не зависеть – переселяйся в открытый космос. Где людей нет. А живешь в деревне – будь добра соблюдать не только свои интересы, но и интересы общества, иначе тебе кранты. И не говори потом, что тебя не предупреждали.

С этими словами Лев развернулся и пошел к себе в дом. Пора скотину кормить, а он тут тратит время на эту безмозглую курицу… Она визгливо крикнула вслед:

– Предупредил, спасибо! Может, тебе расписку написать?

– Заткнись, дура! – бросил он негромко, но четко. Бесила она его страшно.