Борька собирается уходить и забрать с собой Алешку. Его надо выгулять и покормить. Разумеется, не сам Боря будет это делать. Привязанность и забота о братьях наших меньших не для него. Игорь рассказывал, что в детстве у его младшего сына было много живности, но ни одна не прожила долго. Кто-то умер, кого-то отдали, потому что Борькиного интереса хватало ненадолго. Надоедало, наскучивало.
Я истерично мысленно смеюсь, подумав, что я для Борьки сейчас тот же домашний питомец. А что? К туалету приучена, меня кормят, моют и приходят, когда нужно. Остаётся надеяться, что я тоже скоро надоем своему чертову хозяину.
С тоской смотрю, как Боря тянет руки к собаке, при этом сообщает мне, что Алешкой займётся Юрасик, который еще и любитель собак, оказывается.
Алешка сопротивляется, уходить явно не хочет, огрызается на Борьку. Но тот берет его на руки, зажимая бедному мальчику морду. Кажется, сожми Борька сильней – и маленький Алешкин череп треснет в его огромной руке.
Когда дверь за ними закрывается, я слышу жалобный скулеж собаки. Он разрывает сердце…
Нет! Лучше бы не привозил его! Слышать это выше моих сил. Больное место, ахиллесова пята. Говорят, что сила женщины в ее слабости. Сейчас моя слабость – это Борькина сила. И, увы, мы оба это понимаем.
Маюсь, извиваясь на матрасе. Самой хочется скулить.
Собаку мне вскоре возвращают. Ее приводит Юрасик-молчун, удивительно, но на него Алешка не огрызается. Помимо собаки в полумраке подвала появляется еще и завтрак. Парень собирается забрать бутылку рома, но я останавливаю его словами:
– Не надо, оставь.
Юрасик слушается меня и уходит.
Мы Алешкой в основном спим, такое ощущение, что я очень устала, хочу отдохнуть, но сплю обрывисто, каждую секунду опасаясь, что дверь откроется и войдёт Борька.
Смотрю на собаку, он сейчас лежит у меня в ногах в игровой позе, оттопырив пятую точку, его хвост забавно виляет, лёжа крючком на задней части спинки. Господи! Алешка сейчас как светлое пятно в этом тёмном месте. Как в прямом, так и в переносном смысле. Я наглаживаю своего маленького зверя, чешу его за ушком, по пузику. Я вспоминаю, как нам было хорошо путешествовать по Европе, беззаботно жить, наслаждаясь лишь обществом друг друга.
Через несколько часов Алешку вновь забирает Юра, полагаю, пришло время вечерних ритуалов: прогулка, кормёжка. Так я хоть примерно начинаю ориентироваться во времени, хотя бы в частях дня.
Собаку мне вновь возвращают, и Боря, к моему счастью, сегодня не приходит. Свет в подвале гаснет – видимо, на ночь его отключают, и мы с Алешкой засыпаем в сладком спокойствии.
Но утро приходит неспокойное. Я открываю глаза за секунду до того, как в подвале включается свет. И тут же в помещение заходит Борька.
– Доброго дня, Крис, – улыбается он, довольный донельзя. – Как вам спалось?
– Нормально, – бросаю я, наблюдая, как Борька опять забирает Алешку. Он идет с ним к двери, отдаёт зверя в протянутые из коридора руки и возвращается ко мне.
– Отдохнула? Сил набралась? – спрашивает он ехидно, но при этом до противного нежным голосом. – А я жутко соскучился. Замотался вчера по делам. И все время думал о тебе…
Я смотрю на него в упор, а ниже живота начинает ныть, как будто в предвкушении того, что будет дальше. И начинается бег на скорость мурашек по всему телу. Болезненных, колючих…
– Скажи, ты так и собираешься держать меня здесь? – интересуюсь я тихо.
– Да, – кивает он, оглядываясь, – а тебе не нравится?
– Не очень.
– Ну, не сбеги ты от меня, а сейчас веди себя послушно, жила бы в гораздо лучших условиях. Занимались бы мы тем же, но в сухости и тепле. А сейчас не обессудь.
– Но…
– Никаких «но», – его тон меняется, – побудешь на привязи, взаперти. Будешь ждать меня. Каждый раз все сильней, с надеждой, с любовью и страстью. Станешь преданней, чем твой Алешка…
Сука…
Он приближается, доставая из кармана ключ от оковы, а я замечаю, что дверь за ним прикрыта не полностью, виден просвет. Пазл в моей голове складывается быстро – Алешку он передал этому Юрасику, а тот, скорее всего, пошел с ним в дом. А значит, коридор за дверью должен быть пуст.
Я дергаюсь, оборачиваюсь. На табуретке так и стоят бутылки. Ром, конечно, жалко, но…