На рассвете любви

11

Начало скачек приближалось. Виктория решила получить удовольствие от интересного зрелища.

Публика, собственно ради этого сюда и собравшаяся, наблюдала, как к месту старта повели лошадей. Вдруг все внутри Виктории оборвалось. Она увидела Скотта так близко, что вполне могла протянуть руку и дотронуться пальцами до его загорелой щеки. Хотя между ними проходила ограда бегового круга, их разделяло лишь несколько дюймов.

Он стоял возле небольшой вороной лошади, верхом на которой сидел Шад. Это несправедливо, подумала она, как думала уже много раз раньше. Он один обладал всем, что только можно было пожелать — красивой внешностью, уверенностью в себе, умением покорять окружающих, а также, вынуждена была она признать, добротой, которая проявлялась порой весьма странным образом.

Скотт резко повернул голову, словно уловил какой-то посторонний импульс. Когда их взгляды встретились — сердца забились в унисон, соединив их в пространстве.

Виктория поняла, что он не ожидал этой встречи и не был готов к ней. Ей сказали об этом его глаза. Затем он опустил веки и отвернулся так, что перед ней предстал лишь его чеканный профиль.

К Скотту и Шаду подъехал Джимми Гамильтон верхом на чистокровной лоснящейся гнедой. Он взглянул на двух приятелей.

— Вот уж не ожидал, — заявил он, — что наступит день, когда только один из вас будет участвовать в больших скачках!

Он окинул оценивающим взглядом маленькое животное под Шадом, и рот его раскрылся от удивления.

— Но ведь эта не из ваших лошадей? А где же они? — вопрос прозвучал резко.

— О! Джимми! — голос Скотта был вежлив. — Но откуда же у нас, простых фермеров, могут быть лошади, подобные твоей. Мы довольствуемся теми необъезженными лошадками, каких удается отыскать.

Виктория подумала, что, судя по гамме чувств, отразившихся на лице Гамильтона, по тем усилиям, которые он прилагал, чтобы подавить готовые сорваться с его губ слова, Джимми сейчас хватит удар. Но прежде, чем он успел подобрать подходящие ругательства, легким галопом подскакал его брат. Он тоже взглянул на вороную неухоженную лошадку и сказал, как и его брат:

— Глазам не верю! Неужели, Шад, ты поскачешь на этой… — Раньше, чем он смог закончить фразу, поднялась суматоха и лошади двинулись к месту старта. Скотт исчез за оградой. Дядя Пит сказал:

— Возможно, я — дурак, что выступаю против Намангиллы, но свои деньги я поставил на серую Мэпльтона. А как вы? — спросил он миссис Лис.

Она вручила ему десять долларов.

— На Шада, конечно! Я-то не настолько глупа!

— Но это же безнадежно… Я не знаю, что нашло на них обоих!

— Пит, кто лучший наездник на всей территории? — коротко спросила миссис Лис.

Дядя Пит повернул в ее сторону серебристо-седую голову:

— Я полагаю, Скотт… или Шад, но…

— Ты знаешь их обоих всю жизнь. Неужели ты думаешь, что Шад появился бы перед всем этим сборищем, — миссис Лис сделала широкий жест рукой, — на чем-то, что будет скакать, как вьючное животное? Не скажу, что он не может проиграть, такое случается с каждым, но свои деньги я ставлю на него.

— И я тоже, дядя Пит, — сказала Виктория, вручая ему еще одну банкноту.

Дядя Пит удивленно поднял брови, потом махнул рукой и сказал:

— О'кей, это ваши деньги, и если вы хотите их потерять…

Виктория лишь мысленно прошептала теплые слова вслед темнокожему всаднику на маленькой лошадке: «Ты сейчас победишь, Шад».

Именно это он и сделал!

Виктория никогда раньше не интересовалась скачками и пришла в невероятное возбуждение от того, что происходило на беговом круге. Она хотела, чтобы цвета Намангиллы пришли первыми. Радость, когда все осталось позади, была так огромна, что она ощутила слабость во всем теле, а ноги стали как ватные. Но у нее хватило сил рассмеяться в лицо дяде Питу, когда он передавал ей выигранные деньги.

Наконец она решила, что с нее довольно. Не хватало еще головной боли к вечеру, а из-за жары, шума, волнения и суматохи это вполне могло случиться.

Итак, собравшись неторопливо возвратиться в отель, она отвернулась от все еще заведенной толпы, ожидающей последней скачки, и стала убирать в сумочку нежданно свалившийся на нее выигрыш. В этот момент чья-то решительная рука помогла ей выбраться из толчеи ипподрома. Она узнала эту руку. Конечно же, это был Скотт! Очутившись так близко от него, она почувствовала, что не может произнести ни слова. Скотт, однако, мог.

— Я намеревался поговорить с тобой о том, что произошло на болотах, но мне не удалось выкроить время, чтобы прийти к Лисам. Кроме того, мне нужно было остыть. Конечно, я имел все основания рассердиться на тебя, но не должен был…

Быстро прервав его, Виктория сказала:

— Не имеет значения. Мне не нужно было лезть туда… — И так же, как в день их ссоры, она протянула ему руку. На этот раз рука была принята.

Он схватил ее ладонь сильными, загорелыми пальцами, и у нее перехватило дыхание, потом она продолжила:

— В жизни каждый из нас совершает несколько серьезных ошибок, я считаю, это была одна из них.

Невероятно, но Скотт рассмеялся так, как она уже знала, он иногда смеялся, беззвучно содрогаясь всем телом, и еще крепче сжал ее руку.

— Мне стыдно, Виктория! Как будто бы я не совершал ошибок! Прости меня, я должен был извиниться еще раньше. Дома все идет не так, как надо. Бобби и Шад косятся на меня…

Слова Скотта повисли в воздухе, и некоторое время они просто молча стояли возле пустого сарая.

Но вдруг тишина взорвалась невероятным шумом — похоже, последняя скачка была в разгаре.

Затем на лице ее собеседника появилась столь характерная для него пиратская улыбка.

— Будет лучше, если тебя здесь не застукают со мной. — Он указал на окружавшее их пустынное пространство. — Ты можешь испортить свою репутацию еще до заката солнца, я обещаю.

Виктория была изумлена, она и вообразить не могла, что он способен сказать подобное! Но когда она заговорила, в ее словах было нечто большее, чем просто колкость:

— Не будь глупцом, Скотт. Никто, по крайней мере, как я это понимаю, не может испортить свою репутацию в сегодняшнем мире, ни мужчина, ни женщина, заключающие между собой соглашение на каком бы то ни было основании, а секс далеко не единственное среди них.

— О! А тебе приходилось заключать подобные соглашения?

Неожиданно атмосфера в этом маленьком тупичке, отделяющем их от заполненного людьми ипподрома, изменилась. В голосе Скотта появились те вкрадчивые ласковые нотки, которые были предвестником неприятностей. Не очень уверенно из-за этой перемены она подняла глаза и произнесла:

— Нет, но только потому, что у меня были другие обязательства. Я помню, как ты сказал мне однажды, что всегда есть альтернатива!

— Да, конечно, и мы потолкуем об этом позже… И… — он слегка усмехнулся прежде, чем продолжить: — Возможно, ты будешь единственной, кто станет тогда со мной разговаривать. Очень может быть, что мы с Шадом на большой скачке обчистили всю округу!

— Обчистили, да не всех, меня это не касается. Я, разумеется, ставила на Шада, — сказала Виктория.

— Неужели? А если бы на Черном Секрете скакал я?

— Вот, значит, как его зовут! Что же касается тебя, ты прекрасно знаешь, как бы я поступила, но… — теперь уже изменился тон Виктории: — Не было ли тут чего-нибудь противозаконного?

Скотт засмеялся, и эхо беззаботно вторило ему.

— Конечно, не было, — ответил он. — Здесь ты можешь выступать на любой лошади, какой располагаешь — чистокровной, полукровке, даже необъезженной. Лошадка, на которой сидел Шад, скакала как бешеная, и, судя по всему, в ней есть что-то от хорошей породы. Не правда ли, она прошла великолепно?

— Да! — ответила Виктория, вспомнив, как все было.

— Тогда, о'кей. Извинения принесены, и мне пора идти. Увидимся вечером на танцах.

Он махнул рукой и ушел своей бесшумной походкой хищника.

Оставшись на месте, Виктория вскоре поняла, что последняя скачка завершилась — возгласы и шум стихали, по мере того как зрители расходились по домам, чтобы приготовиться ко второму важному событию уик-энда.

Лучше и ей заняться тем же, подумала она.

Итак, прихватив все, что нужно для душа, Вик тория прошла через холл, который снова ожил после того, как сюда вернулись любители скачек. Поскольку это не был отель высокого класса, ванные комнаты в нем располагались только в одном месте, и можно было принять душ, только если были пустые кабинки.

Вернувшись в свою комнату, Виктория положила несколько подушек в изголовье кровати и вытянулась на ней. Взглянув на свои вещи, развешенные рядом с вещами Дженнифер в шкафу, оиа порадовалась, что захватила платье, приготовленное к выпускному вечеру.

Складки на нем спускались от выреза к талии, откуда ниспадали водопадом из нескольких ярдов шифона. Его цвет изменялся от бледно-желтого до глубокого изумрудно-зеленого.

Она все еще разглядывала его, грезя о предстоящем вечере, который мог ей подарить то, что она так ждала, когда в страшной спешке в комнату влетела Дженнифер.

— Лучше бы тебе пойти принять душ, — бросила она, собирая свои наряды.

— О! — мечтательно улыбнулась Виктория. — Я уже это сделала. Что, пора одеваться?

— Только не в это! — сказала молодая девушка, указывая на висящий на вешалке купальный костюм. И не в платье к ужину. Столовая будет набита людьми, и тебе могут вылить на него тарелку супа или, скорее, поскольку сегодня день скачек, кувшин пива…

— Но…

— Виктория! Сегодня вечером ты ужинаешь не в роскошном, изысканном ресторане. Ты очутишься среди взвинченной толпы, стремящейся как следует повеселиться. Надень что-нибудь другое, а потом вернешься за этим. — Она ткнула пальцем в сторону восхитительного платья. — Можешь немного подкраситься, если хочешь. Уж на лицо-то никто ничего не опрокинет.

Дженнифер рассмеялась и исчезла.

Виктория заставила себя встать с кровати и начала причесываться. Собрав волосы с одной стороны, она соорудила из них нечто вроде короны, тогда как с другой она оставила несколько локонов свободно ниспадающими.

Довольная собственной прической, она подкрасила веки сине-зелеными тенями под цвет своего платья. Несколько прикосновений румянами завершили ее приготовления. Губную помаду можно будет нанести и после ужина. Когда Дженнифер вернулась, Виктория, следуя ее примеру, надела легкую блузку без бретелек и короткие брючки. Уж если все собираются без особых церемоний, никто не обратит внимания на то, как она одета или насколько раздета.

Придя в столовую, они протиснулись между плотно сидящими людьми к местам, заказанным для них за длинным столом, и оказались между Джоном Гамильтоном и хорошенькой темнокожей девушкой, которая, слава Богу, была не Джоанной.

Для собравшихся здесь это было важное событие, происходящее лишь раз в году, и все стремились получить от него как можно больше удовольствия — смеялись, шутили, обсуждали и только что прошедшие и давние скачки, предвкушали вечерние танцы. Многие были молоды, беспечны, и считали, что им принадлежит весь мир.

Во время ужина на Викторию никто не опрокинул ни тарелку супа, ни кувшин с пивом. Но, судя по шуму и треску, доносившемуся с другого конца зала, кто-то это все-таки сделал. Все сопровождалось взрывами смеха, похоже, что сегодня вечером все было возможно.

Они решили, что пора уходить, и, лавируя между столами, гостями и официантками, выбрались из все еще переполненной и очень шумной столовой. Вместе с Дженнифер и Питером Виктория вышла на веранду, но дальше отправилась одна, потому что сопровождавшая ее парочка остановилась у перил, чтобы пошептаться о чем-то своем.

Ощущая деревянные доски пола под своими мягкими белыми босоножками, Виктория счастливо улыбалась сама себе — от эйфории дня и в ожидании наступающего вечера.

До ее комнаты оставалось каких-нибудь несколько ярдов, когда она внезапно остановилась, словно уперлась в незамеченную раньше стеклянную стену. Чуть дальше, в стороне от освещенных окон и тусклого света наружных фонарей, стояли две фигуры. Мужчина положил руки на талию женщины. Он что-то говорил почти неслышно, и хотя Виктория не могла разобрать слов, голос был знакомым, слишком знакомым.

И раньше, чем она успела сделать шаг, Джоанна, а это была она, взметнула обе руки и закинула их за шею мужчины. Замерев на месте, Виктория видела, как красотка прильнула к Скотту всем телом и заглянула ему в лицо. Скотт шевельнулся и заметил девушку, словно вросшую в землю совсем рядом от него. Его взгляд снял охватившее оцепенение.

Спотыкаясь, Виктория добралась до своей комнаты и захлопнула за собой дверь.

Как слепая добрела она до кровати и рухнула на подушки, на которых еще совсем недавно предавалась мечтам.

Скотт и Джоанна! Она могла упрекать его за упорное нежелание встречаться с городской девушкой. Но он произносил такие волнующие, страстные слова о своем влечении к ней… Как быть с уверениями, что он всегда говорит только правду? Вспоминая теперь, как последовательно вел он себя по отношению к ней, их последнюю, совсем недавнюю встречу, она поняла, что он не снисходил до случайных связей где-нибудь на стороне. Но… Но Джоанна была так потрясающе хороша, а мужчины часто берут то, что могут получить без особого труда — а именно так это и было сейчас.

Вдруг Виктория привстала. Где-то вне ее комнаты почти неслышные шаги заставляли чуть вздрагивать доски пола. Однако раньше, чем они приблизились к двери, послышался знакомый голос:

— Привет, Скотт! Ты нас ищешь?

— Нет, приятель. Мне нужен был Шад, но он где-то шляется, и я решил, что лучше пойти и переодеться к вечеру.

— Я с тобой, Скотт… Вернусь около половины девятого, дорогая, — донесся голос молодого человека, похоже, блаженно улыбнувшегося Дженнифер, прежде чем уйти. Одни шаги удалились едва слышно, вторые, словно эхо, следовали за ними. Тут же вошла Дженнифер и включила свет.

— О! — воскликнула она, изумившись при виде лежащей фигуры, — а я думала, что раз свет не горит, значит, тебя нет.

— Я просто немного отдыхала. Кажется, у меня начинает болеть голова от всего этого солнца и шума.

Виктория почувствовала, что ее выдумка вполне может оказаться правдой. И задумалась — не использовать ли это как предлог, чтобы не пойти на танцы. Неожиданно она ощутила себя совершенно разбитой и очень несчастной. Все, чего ей хотелось, это убежать и спрятаться где-нибудь. В этой столь насыщенной любовной истории было слишком много взлетов и падений.

Но если она так сделает, Дженнифер, возможно, воскликнет: «О, бедняжка!», и останется при этом совершенно равнодушной. Но она может поделиться с матерью, а Виктории совсем не хотелось, чтобы миссис Лис появилась здесь с выражениями сочувствия.

— Тебе лучше встать и одеться, Виктория, — прервала Дженнифер ее бессвязные мысли. — Я хочу там быть, как только начнется музыка.

В конце концов, Виктория спустила ноги с кровати и начала одеваться. Очаровательное платье скользнуло на ее плечи, затем она аккуратно поправила прическу сзади, там, где волосы сбились от лежания на подушке, потом решительно выпрямилась и пробормотала:

— Будь что будет.

Поймав через плечо в отражении зеркала взгляд Дженнифер, она обернулась и спросила:

— Как ты думаешь, платье мне идет?

— Глазам своим не верю, — ответила ее приятельница, — ты выглядишь совсем другой, почти незнакомой. Словно кто-то, с кем я встретилась впервые. Совсем не похожая на ту, кого я обычно вижу в джинсах, майке или каком-нибудь хлопчатобумажном платье.

— Большое спасибо. Вот только не знаю, следует ли принимать эти слова за комплимент.

Виктория еще раз взглянула на себя в зеркало, и в ее последующих словах прозвучало удовлетворение:

— Однако мне нравится, как выглядит моя прическа. Немного неестественно, не от мира сего, правда?

— Что есть, то есть. А я рада, что мои волосы вьются от природы и ничего не надо с ними делать… — Как всегда, в словах Дженнифер сквозило свойственное ей самодовольство.

Они были уже готовы, когда за ними зашел Питер в компании Нила Пакстона. Виктория улыбнулась молодому человеку, а затем они вчетвером направились в зал, где должен был состояться вечерний бал.