Наизнанку

Глава 3

Я всегда работал один. Привык. Не нужно поддерживать разговор, следить за реакцией собеседника, улыбаться, смеяться над не всегда удачными шутками. Я просто жил. Но теперь обстоятельства повернулись таким образом, что придется пересмотреть свои привычки. Голова трещала, виски пульсировали, руки сами потянулись к карману, в поисках сигарет. Закурив, упал на мягкий кожаный диван и закинул ноги на журнальный столик, уставившись в беззвучно работающий телевизор. Я отправил Лазарева к Моисею, чтобы не мозолил глаза. Но на самом деле, мне просто не хотелось, чтобы он знал, где я живу. Хотя, это глупо! «Папа» уже прощупал меня вплоть до группы крови, уж в этом я не сомневался! Но это не страшно.

Я предполагал, что окажусь под пристальным вниманием, как только покину здание аэропорта. И единственным, кому я был по зубам, был Моисеев Виктор Викторович. Ну, если честно, то он во мне заинтересован не меньше, чем я в нем. Скинув ноги со стола, уронил голову, прислоняясь лбом к холодному стеклу, на котором тут же появилась испарина. Я провел пальцем по ней, оставляя четкий отпечаток. Моисеев был не просто именем, он из той категории, кто подтверждает все слова действиями. И хоть я и не подал вида, но знал, что придется отвечать за свои слова. Он ждет от меня действий, чтобы оценить, посмотреть в деле. Правда, повод не тот. У меня не будет шанса, если не найду его дочь, то он молча скормит меня своим собакам. И это не пустые слова. Это обещание. А мне нравится… Хоть, какое-то разнообразие в жизни. Жизненная «зебра», так сказать. Ты держишь кого-то на мушке, а потом хоп, и уже на мушке сам… Шаг влево – пуля, шаг вправо – пуля… Выбор есть, но исход всегда один и тот же. Очень отрезвляет, надо признать. Зато весело!

Тело ныло, словно от ломки. Почему словно? Ведь я и правда ломал себя. По косточке, по суставу, рвал по мышцам. Мне надоело скитаться по странам, меняя жилье, окружение, климат. Переезжая из города в город, казалось, что меняется воздух, небо, звезды. Где-то люди улыбались, где-то отворачивались, боясь прямого взгляда. Где-то мучила бессонница, или наоборот, хотелось спать сутками. В одном городе изнывал от жары, в другом трясло от постоянного пасмурного неба и непрекращающегося дождя. Мне надоела кочевая работа, потому что в свои тридцать три года, ощущал себя на все пятьдесят.

Я выполняю работу, за которую не берется никто. И делаю хорошо.

И однажды решил вернуться в родной город, туда, где вырос, где лазил по гаражам, где стоял на учете у участкового. Алексеич… Он вцепился в меня с первого дня нашего «знакомства». Надо признать, что оно было не самым приятным, но все же чаем напоил. Он поймал нас, когда мы с одноклассниками забили стрелку соседней школе. Он запер нас в переполненный обезьянник, усадив рядом с бомжами, алкоголиками и наркоманами. Для нас, девятиклассников, это было своего рода приключением, которым можно было козырять перед парнями, кому не выпала удача быть схваченными. Меня бы он тоже не поймал, если бы я не тащил на себе друга, который пострадал в драке больше всех, а наш друг Илюха остался из солидарности.

Участковый заглядывал к нам каждые десять минут, окидывая переполненную камеру быстрым взглядом. Я первый подал голос. Встал и, вцепившись в решетку, потребовал вызвать врача для друга. Пахе было плохо, он тихо стонал, держась за живот, по которому ему прилетело клюшкой. Он рассмеялся и через две минуты открыл камеру, выпустив нас. Алексеич хмурился, разливая крепкий чай по граненым стаканам, когда привел нас в свой крохотный кабинет. После этого он держал нас на карандаше, постоянно приходил в школу, проверяя нашу посещаемость, справлялся об успеваемости. Пашкины родители были алкоголиками, которым был безразличен сын, у меня дела обстояли лучше, но сути не меняло. Мама работала сутками, чтобы прокормить нас со старшим братом. Илья же был белой вороной, его папа был шишкой в нашем городе, чем мы и пользовались.

Из воспоминаний меня вырвал звонок. Я бросил сигарету в пепельницу и двинулся в коридор.

– Привет еще раз, – на лестничной клетке мялся наш дворник.

– Привет, Михалыч! Достал?

– Ага…– мужичок потоптался и стал рыться в огромных карманах своей потрёпанной телогрейки.

Я сунул руку в карман брюк, доставая бумажник, чтобы простимулировать того двигаться быстрее.

– Вот…

– Молодец! Вот тебе вознаграждение и зарплата за два месяца! – я отмусолил ему заслуженный гонорар.

– Служу России… – прохрипел он, жадно выцарапывая деньги.

Я захлопнул дверь и помчался в кабинет. Михалыч был хорошим человеком. А хороший человек – это полезный человек! Он присматривал за подъездом. Смотрел, кто отирается поблизости, наблюдал за новыми машинами на парковке. А за все эти чрезвычайно полезные услуги, получал хрустящие гербовые ассигнации.

Подъезд моего дома находится прямо напротив Универа, вернее, напротив пожарной лестницы, ведущей в библиотеку, а значит, камера над подъездом могла заснять то, что меня интересовало. Я боялся только расстояния, крупного плана не получить, потому что мой дом находился на противоположной стороне реки. Иногда я жалел, что через центр нашего города протекает не Кама или Волга. Было бы здорово бегать по берегу настоящей реки, а теперь я был просто счастлив, что наша речка шириной в несколько десятков метров.

Я вновь и вновь просматривал запись, приблизив кадр как можно ближе. Ну, конечно, я был прав. Довольно крупный мужчина долго стоял на том самом пролете лестницы, периодически заглядывая в открытое окно библиотеки, затем ловко перемахнул через перила и скрылся в аудитории. А через пять минут тело девушки вынесли из здания через черный ход, дверь которого открыли изнутри.

Мне не нравилось, когда все просто. А тут как-то все ладно получается.

– Привет, друг мой Паха! – только он мог помочь. Я стоял на балконе, прогоняя в мозгу возможные маршруты джипа, в который закинули девчонку. Номеров, конечно, не разглядеть, потому что машина стояла боком. Стекла затонированы. Парень закинул дочь Моисея на заднее сидение, и машина скрылась из поля зрения камеры.

– О! Кочевник! – родной бас прозвучал в трубке.

– Покурим? – я не стал тянуть, переходя к делу.

– А… Хм. Ну, давай.

Я отключился и бросился к дверям, подхватывая пиджак с вешалки. Лучше бы, конечно, поговорить с Пахой по телефону, не хочется светить им сразу, но и подставлять парня на работе не хочется. Не телефонный разговор. Мы понимали друг друга без слов, потому что с самого первого класса сидели за одной партой. У нас было собственное место для встреч, именно там мы учились курить, именно там попробовали пиво, водку, а потом и травку. Стены пустующего гаражного комплекса скрывали нас от посторонних глаз, оттуда было легко убежать. Мы взбирались на крыши и, перепрыгивая с одной «ракушки» на другую, убегали от родителей и от Алексеича.

Я одел солнечные очки и с любопытством обвел взглядом родной двор. Ну, ничего не поменялось! Все те же двухэтажные бараки, те же скрипучие качели, сварливые бабульки, и все то же белье на веревках, растянутых между турников. Я рассмеялся, вспомнив, что в период страстного желания обладать мускулистыми телами, нам могли помочь только бесплатные спортивные перекладины двора, о тренажерках мы и мечтать не смели. И нам приходилось каждое утро срывать чужие рваные кальсоны и желтые пододеяльники, чтобы повисеть на железных перекладинах. Я машинально сжал ладонь, словно ощутил боль мозолей. Потрескавшаяся многослойная краска впивалась под кожу, оставляя россыпь разноцветных заноз. Но это был не повод отступать. Как говорил Илья: «Мышцы – не пиз*ец, сами не придут!» Мы смеялись, и снова и снова приходили на детскую площадку. Ох, и доставалось же нам от соседок, которые находили стиранные на руках вещи в песочнице. Ну, чего не сделаешь ради крепкого бицепса и рельефной грудной мышцы!

Я вышел на улицу и потянулся. Под ногами шуршали уже опавшие листья, они были повсюду: на тротуаре, газоне, на детских качелях, даже на крышах гаражей. А всему виной был огромный дуб. Обошел могучий ствол, проводя пальцами по сухой и рельефной коре. Прислонившись к дереву, закинул голову. Сквозь стремительно лысеющую крону дерева играло солнце. Оно то слепило глаза, то пряталось, отбрасывая блики на желтые листья. Под натиском ветра длинные ветки стали раскачиваться, покрывая мою голову падающей листвой. При каждом шаге хрустели желуди, щедро усыпавшие землю, я поддел носком туфель один и отбросил в сторону гаражей. Он звонко ударился о железную коробку. Все как в детстве. Ничего не поменялось. Я определенно много улыбаюсь сегодня.

Услышав короткий свист, направился по знакомой дорожке. Черт! Мне казалось, что здесь было гораздо просторнее, я еле втиснул плечи между железными ракушками и, оглянувшись, скрылся в густых зарослях дикой малины.

– О! Боярин? Ты, что всерьез принял свое прозвище? – рассмеялся я, увидев друга, который сидел на корточках, прислонившись к стене.

Он встал, сложив руки на груди, и долго смотрел на меня, елозя своим недобрым взглядом. Я так давно его не видел, последние годы мы держали связь только по телефону. Я тоже облокотился о гараж, внимательно осматривая друга. За столько лет он заметно прибавил в плечах, так что даже я подумал бы пару раз, прежде чем нарываться на этого дядьку. Отросшие волосы были небрежно зачесаны назад, хотя я его видел только с коротким ежиком. Он всегда был лысиком, когда пошли в первый класс, на выпускном и когда нас призвали, его даже стричь не стали, конечно, что там сбривать? Только скальп снимать. Но ладно волосы! А борода? Его щеки были скрыты за густой порослью бороды. Пашка Бояров! Он с самого детства был Боярином. А теперь с густой бородищей и подавно. Я держался, как мог, но все равно рассмеялся и бросился к другу, сжимая его в крепких объятиях. Я обнимал его мощное тело и чувствовал биение сердца.

– Сделаем вид, что я не бьюсь в конвульсиях ярости! К тому же, я отомстил! – Паха закурил, сжимая крепко сигарету губами. Ну, точно, ничего не меняется.

– Как это?

– Рассказал Маре. И он в гневе.

– Черт! Я приехал недавно.

– Я знаю, когда ты приехал, – вдруг игривый тон Боярина пропал, он толкнул меня в плечо и отвернулся, словно ему была неинтересна моя реакция. А я пошатнулся, потому что не ожидал. Я еще какое-то мгновение ощущал неприятное чувство в руке, а сам не сводил с друга взгляда. Мне было важно посмотреть в его глаза.

– Ты знал, что я в городе, и не появился? – теперь моя очередь была толкать этого упрямого барана.

– А откуда я знаю, помнишь ты меня или нет. Можно ли простому сотруднику полиции звонить тебе?

– У…у…у… Батенька, да я смотрю, что «внутренние органы» воспитали в тебе настоящую истеричку?

– Ладно, Олег, говори. А то ты выдернул меня со службы.

– Мне нужна видеосъемка с двух перекрестков.

– Пф-ф-ф… И все? – напряженно рассмеялся Паха.

– Да.

– Расскажешь, подсуечусь. Не будешь говорить, останешься ни с чем!

– Я Маре наберу. Мартынов за любой кипиш.

– Да? Наш Илюша уже месяц лежит в психбольнице! Его еле откачали от передоза, – глаза Паши стали такими холодными и колючими. Теперь я понял. Он не за себя обиделся. За Мару…

Я не знал, что сказать, потому что на каждый свой вопрос уже знал ответ. Как только нас с Боярой забрали в армию, Мартынов полетел, словно до этого мы его сдерживали какими-то невидимыми канатами. Мы, конечно, были не святыми. Познали, что такое травка, алкоголь, девушки… Если мы с Пашей делали акцент на девушках, то Мартын любил все остальное, не зная меры…

– Я не знал.

– Знаю. Ладно, задницу твою я потом надеру. Рассказывай, куда влез?

– К Моисею, – отнекиваться было бессмысленно.

– Хм… – мне показалось, что друг не удивился, на его лице скорее промелькнула тень облегчения, чем удивления. – Ну, конечно! Куда же тебе еще идти? Наемнику туда и дорога, – тихо прошептал Паша и нервно осмотрелся по сторонам. Он откинул голову назад, затем зачесал волосы и потер бородатый подбородок. – О причине можно не спрашивать?

– Можешь спросить.

– Но ты не ответишь.

– Не-а…

– Ты уверен? Да, что я спрашиваю? Тебя не переубедить! С самого детства рвешься туда, где шумно. Помню, как ты уговаривал меня пойти с тобой вместе в танкисты! Потому, что там шумно и весело!

– Да, – хмыкнул я.

Конечно, в танкисты нас не взяли, потому что уже в одиннадцатом классе вымахали под 180 см. Алексеич смеялся, говоря, что нас придется сложить вдвое, чтобы запихнуть в танк. Вот так разбиваются юношеские мечты. На распределении, нас с Пахой разбросали по разным войскам, его угнали в ракетные, а меня… дальше… Бояра после армии пошел работать в ГАИ, страстно желая стабильности и спокойствия. Он искал того, чего не дали ему в детстве. И вот он стоит такой стабильный и совсем не спокойный.

– Ладно, через полчаса на перекрестке у полицейского участка. Тебя встретят. Мне пора, – Паша обнял меня и прошептал на ухо – У*бок ты, Наскалов!

– Знаю, Паха, ой как знаю!

Я закурил, смотря вслед своему другу. Он перемахнул через бетонный забор и скрылся из моего поля зрения, оставляя чувство вины. Она, как кошка, скребла стены, сдирая слои контроля и спокойствия. Я неправ, но я не мог иначе! Просто не мог! Я раздраженно пинал дубовые желуди, которые со звонким стуком врезались в деревянный забор. Нужно закончить с дочкой «папы» и встретиться с друзьями, ведь так и планировал!

– Здорóво…

Я остановился и снял очки, чтобы лучше рассмотреть Лазаря, который сидел на капоте моей машины и пил кофе…. Сюрприз…

– Соскучился?

– Есть немного. Представляешь, как только в твою голову влетела таинственная гениальная идея, ты отправил меня домой, прямо как валютную телочку утром. С того момента сердце болит за тебя. Вот, решил не мучиться и навестить, – Серега протянул мне второй стакан, на котором, кстати, было написано мое имя.

– Не думал, что ты настолько раним. Если бы ты предупредил, то удвоил бы таксу, чтобы компенсировать твое уязвленное самолюбие, – я сел рядом и вернул очки на глаза, продолжая рассматривать абсолютно расслабленное лицо Лазаря, он щелкнул золотой зажигалкой и прикурил. Долго молча смотрел на крону огромного дуба, затем выдохнул дым и резко обернулся ко мне.

– Как думаешь, мне пойдет борода? – он вздернул бровь и развернул корпус, чтобы было удобнее наблюдать.

– Хм, я думаю, что подойдет. Борода скрывает шрамы, уродства, ожоги. А то мало ли, что с тобой может приключиться, – я скинул очки и чуть наклонил голову, пристально всматриваясь в его глаза.

– Это точно… Сегодня я есть, а завтра меня уже нет, – он пожал плечами и спрыгнул с капота.

– Папа уже знает?

– Неа… Но все зависит от того, что ты скрываешь. Скала, я три месяца следил за тобой. Я таскался по паркам, наматывая круги, пил в тех же барах, наблюдал, как ты цепляешь телок. Я знаю, что ты не ешь рыбу, что ты уважаешь коньяк, а когда нет настроения, то пьешь белое сухое. Отдыхаешь ты исключительно на азиатских побережьях, выбирая самые глухие и безлюдные места… Прежде чем Моисей берет людей на работу, он их проверяет. Я стал тем, кому он доверил это. Я думал, что знаю тебя, но ты провел меня! Сука! Отослал, как телочку! – сцепил руки в замок на затылке. – Неужели ты думаешь, что я пропустил Боярова и Мартынова?

– Я не понимаю… Я так долго жил в Германии, что русская речь стала стираться из моей памяти, – я рассмеялся и закурил, не спуская с него глаз.

Парень нравился мне больше и больше, сначала напоминает дол*оеба, а потом ничего так… Смелый, дерзкий, наблюдательный… Сука, вообще не боится, что получит дырку между бровями. Потому что есть, что мне предложить. Он курил, прислонившись к детской качели.

– Я могу повторить вопрос! Папе доложился?

– Нет! Не люблю наводить шухер.

– Тогда поехали, есть идея….