Нарушенное обещание

Глава 11

Проведя еще одну ночь в постели с Элис Джонсон, Кол нисколько не приблизился к тому, чтобы сломать воздвигнутый ею барьер. Вместо того чтобы добиваться этого, он уступил неутолимому желанию, которое охватывало его всякий раз, когда она оказывалась рядом. Он обманывал ее — и самого себя.

Сидя на диване в гостиной, Кол склонил голову, и мускулы его шеи протестующе заныли. Сегодня он спал в неудобной позе, опасаясь тревожить прижимавшуюся к нему Элис. Он боялся отпускать ее от себя, ведь, похоже, сжимал ее в объятиях последний раз.

Проклятье! Хватив кулаком по дивану, Кол стиснул зубы. Он должен был двигаться дальше. Вернуться домой, с головой окунуться в работу — и поставить крест на личной жизни. Он не мог быть рядом с Элис, а пробовать с другой смысла не было — по крайней мере, в том, что касалось серьезных отношений.

В конце концов, многие мужчины выбирали холостяцкий образ жизни, и он вполне мог последовать их примеру. Но кого он обманывал? Он любил Элис, любил ее с тех пор, как себя помнит. В детстве между ними всегда существовала особая связь. Он присматривал за Элис, когда ее родители допоздна задерживались на работе, и наблюдал, как она отрабатывает танцевальные номера в гостиной дома Джонсонов. Но всегда был настороже, чтобы Рич не застал его врасплох.

Рич… Они были лучшими друзьями с детского сада, а теперь брат Элис совсем перестал ему доверять. В свое время Колу стоило откровенно рассказать Ричу о своих чувствах к Элис, искать его поддержки, а не спать с ней тайно. Теперь Кол потерял их обоих — людей, заменивших ему семью.

Черный костюм Кола висел на спинке стула у обеденного стола вместе со свежей черной рубашкой и черным галстуком. Кол изнемогал от зноя, но твердая приверженность традициям не позволяла явиться на похороны в чем-то кроме черного… даже если он и не оплакивал покойного.

— Доброе утро. — Из спальни показалась Элис, ее растрепанные волосы стояли торчком, создавая вокруг головы подобие львиной гривы.

На ней красовалась одна из его футболок, которая мягко льнула к телу, скрывая всю восхитительную фигуру, кроме стройных ног балерины. У Кола перехватило дыхание. Он хотел признаться Элис в своих чувствах, но в этом не было ни малейшего смысла. Сжимая ее в объятиях прошлой ночью, Кол понимал, что этому скоро придет конец. Ему следовало быть жестким — ради ее же блага. Связывавшие их незримые узы требовалось разрубить, и у Кола было достаточно сил, чтобы сделать это.

— Мне пора домой, — сказала Элис, прислоняясь к дивану напротив.

Что ж, все предельно ясно — она упрощала ему задачу. Кол должен был чувствовать облегчение, но ее слова с невыносимой остротой пронзили ему сердце.

— Хорошо.

— Я ведь не могу пойти на похороны в этой футболке, ведь правда? — мягко улыбнулась Элис.

Он ушам своим не поверил.

— Что?

— Похороны твоего отца. — Нахмурившись, она склонила голову. — Мне казалось, они сегодня.

— Да, сегодня, но я не думал, что ты пойдешь.

— Я была бы не самым лучшим другом, если бы бросила тебя одного в такой момент, не так ли?

«Другом». С уст Кола чуть не слетел горький смешок. Ну конечно, Элис хотела утешить его по-дружески… не более того.

— Я не хочу, чтобы ты шла на похороны.

— Почему нет? — Она уперла руки в бедра.

— Он не заслужил твоего появления там, Элли. — Кол встал и подошел к стулу с висевшей на нем одеждой.

— Я иду туда не ради него. Я иду туда ради тебя.

Кол накинул рубашку и застегнул пуговицы. Потом натянул брюки от костюма — и тут же почувствовал себя стесненно. Он ненавидел носить костюм с галстуком, это сковывало его, будто подчиняло чужому контролю. Но сегодня Кол независимо от костюма чувствовал себя неловко.

— Я сказала, что иду туда ради тебя, Кол, — повторила Элис. — Ты мне небезразличен.

Кол замер и поднял взгляд на Элис, ища на ее лице какой-нибудь признак того, что она вот-вот откроется ему. Она, казалось, хотела что-то сказать, но потом передумала.

— Я небезразличен тебе как кто? Как брат, друг?..

Она тяжело задышала, но так ничего и не ответила. А Кола в который раз посетило стойкое ощущение дежавю: он просил Элис откровенно сказать, что она к нему чувствует, но она лишь отмалчивалась.

— Как кто? Мне нужно знать.

— Ну почему ты так настаиваешь на этом, Кол? — Элис покачала головой, отворачиваясь от него. — Ты знаешь, мне не лучшим образом даются все эти объяснения.

— Потому что я имею право знать. — Кол сглотнул, и слова вдруг полились сами собой, будто что-то сломалось у него внутри, и все, что он когда-либо чувствовал, хлынуло с его уст неудержимым потоком. — Я люблю тебя, Элли, и не могу больше мучиться сомнениями, не зная, любишь ли ты меня или нет.

Элис повернулась к нему, ее лицо побледнело, и Кол впервые в жизни заметил, как ее прекрасные черты исказила мука. Он наконец-то увидел ее настоящую, но спустя мгновение ее лицо снова стало бесстрастным.

— Я люблю тебя как друга, Кол. Это все, что я могу дать, и я не хочу обещать тебе большего.

Он взял галстук и, накинув на шею, затянул его, будто петлю. Что ж, по крайней мере, теперь он знал, что может по-прежнему жить своей собственной жизнью и навсегда вычеркнуть из нее семью Джонсон.

— Тебе лучше уйти прямо сейчас.

— Кол…

— Я вызову тебе такси.

Кол наклонился, чтобы надеть темные носки и сунуть ноги в дорогие кожаные ботинки, которые почти никогда не носил. Какое-то время Элис еще молча стояла у дивана, словно протестуя. Но, как обычно, никаких слов не последовало. Элис еще не покинула его номер, а невыносимое ощущение, что он потерял ее, уже прожгло Колу грудь. Похоже, сегодня у него все-таки будет повод для скорби.

Он выпрямился, поправляя манжеты рубашки и краешком глаза наблюдая за Элис. Ему показалось, или у нее на глаза навернулись слезы? Нет, это было решительно невозможно. Элис Джонсон никогда не плакала.

Выйдя из такси, Элис уже вовсю кипела от злости. После того как первоначальный шок от признания Кола прошел, Элис буквально затрясло от ярости. Кол ведь прекрасно знал, как ее воспитывали — он был рядом большую часть ее детства! Неужели не понимал, как опасно выплескивать эмоции, выставлять их напоказ всему миру? Разве не по этой самой причине с ним так ужасно обращался собственный отец… потому что просто не умел сдерживать эмоции?

Поднимаясь по ступеням к двери, Элис ругалась сквозь зубы. И о чем он только думал, когда признавался ей в любви? Она распахнула дверь и раздраженно фыркнула.

— Элли?

Из глубины дома раздался голос ее матери, и нос приятно защекотал аппетитный запах выпечки. Аромат просто пригвоздил Элис к месту — он частенько наполнял дом много-много лет назад. Анзак — в детстве Элис лакомилась этими золотистыми овсяными печеньками в сахарном сиропе, которые пекла ее мать.

— Мама? Что происходит?

Заглянув на кухню, Элис обнаружила мать стоящей у раковины в бело-розовом полосатом фартуке. Ее волосы были стянуты в хвост, а глаза не наливались кровью, как обычно, а казались ясными и чистыми.

— Знаю, обычно мы ходим в кафе на наш еженедельный утренний чай, но мне вдруг захотелось самой что-нибудь испечь. — Голос матери звучал мягко, обнадеживающе.

— Здорово! Всегда любила это печенье. — Элис положила сумку на столешницу и уселась.

— Чаю? — Мать взяла чайник, и Элис кивнула.

— С чего это тебе захотелось готовить? — Что-то определенно изменилось. Вот уже много лет мать ничего не пекла. А не улыбалась и вовсе целую вечность.

Дарлин вдохнула:

— Я начала кое с кем встречаться.

У Элис засосало под ложечкой. Как мать могла начать с кем-то встречаться, если почти не выходила из дому? Неужели познакомилась с каким-то придурком в Интернете? И сценарии, один ужаснее другого, замелькали у Элис в голове.

— Не в том смысле, — пояснила Дарлин. — Я стала посещать психолога, который специализируется на работе с сотрудниками полиции… в моем случае с бывшими сотрудниками.

— Но мне казалось, ты ненавидишь говорить о том, что произошло с папой.

Мать не только избегала общения с назначенным после проведения внутреннего расследования психологом, но и отказывалась от любой помощи со стороны начальника полиции, коллег, родных и друзей. В конечном счете предложения о помощи иссякли, и ей удалось отвратить от себя даже своего сына. Элис продолжала поддерживать мать, но они никогда не обсуждали обстоятельства смерти отца.

— Это доставляет мне определенный дискомфорт, да, — кивнула Дарлин. — Но мне надоело чувствовать себя вот так. Каждый день — борьба, и, по-моему, после пяти непростых лет пришла пора вновь обрести твердую почву под ногами.

Надежда расцвела в груди Элис. Это была самая конструктивная идея из всего, о чем когда-либо говорила мать.

— Сколько сеансов у тебя уже было?

— Только четыре, но я хожу туда каждую неделю.

— Почему ты мне не говорила?

Таймер пискнул, и Дарлин вытащила из духовки поднос с печеньем, поставив его на разделочную доску. Потом развязала фартук и повесила его на крючок рядом с плитой. Элис наблюдала за медленными, аккуратными движениями матери.

— Почему, мама?

Дарлин подошла к Элис и заключила ее в объятия. Худощавые руки матери обхватили ее с настойчивой жаждой того, кто истосковался по душевной теплоте. Потрясенная, Элис на миг замерла, а потом стиснула Дарлин в ответных объятиях. Когда же они в последний раз вот так обнимались?

— Я волновалась, что у меня ничего не получится, и не хотела снова тебя подвести. Это не первая моя попытка.

— Правда? — в изумлении отстранилась Элис.

— Я пробовала спустя примерно год после… — Мать осеклась. — И еще раз около года назад. Но бросала все после двух сеансов. Я волновалась, что и теперь будет точно так же.

— И?..

— Надеюсь, на сей раз все иначе. У меня еще случаются срывы, но сеансы приносят некоторое облегчение. — Дарлин погладила дочь по голове. — Я знаю, мы с твоим отцом не слишком явно демонстрировали свои чувства, пока вы с Ричем росли, но мы очень сильно любили вас обоих. Мы хотели, чтобы вы были сильными и независимыми… В сущности, мы думали, что, обращаясь с вами строго, даже жестко, мы вырастим вас именно такими.

Слезы обожгли глаза Элис, и, повинуясь инстинкту, она отчаянно заморгала, чтобы прогнать их.

— Мне очень жаль, что мы не были более открытыми с тобой и Ричем, — продолжила Дарлин. — Но никогда ведь не поздно начать, не так ли?

— Да, никогда не поздно. — Элис взглянула в серые глаза, как две капли воды похожие на ее собственные. — Я так рада, что тебе помогают!

— Я тоже, малышка. Иногда нам нужно, чтобы кто-то помог нам измениться к лучшему. Мне потребовалось немало времени, чтобы осознать это.

Элис тут же вспомнила Кола и его упрямое желание изводить ее вопросами. Кол всегда так поступал, всегда бросал ей вызов, подкалывал ее, боролся за нее. Элис помрачнела.

— Что-то не так? Я расстроила тебя? — забеспокоилась Дарлин.

— Нет, ничего, пустяки. — Элис натянула на лицо улыбку и только тогда осознала всю иронию ситуации. Сейчас, после всех этих лет, мать сделала над собой невероятное усилие и открыла ей душу. А она, Элис, продолжала вести себя как всегда. — Если честно, кое-что все-таки произошло.

Дарлин разомкнула объятия, положила несколько печений на тарелку и вместе с заварочным чайником отнесла на кухонный стол, где в вазе красовались свежие ирисы. Мать, должно быть, и принесла эти цветы. Элис достала из шкафа две чашки.

— Расскажи мне.

— Кол сейчас в Австралии.

Дарлин кивнула:

— Я знаю.

Элис удивленно вскинула брови:

— Откуда?

— Вчера вечером мне звонил твой брат.

Ага, понятно. Элис разлила чай, ожидая, пока мать продолжит.

— Я устроила ему хороший разнос! Он не имел ни малейшего права вмешиваться в твои отношения с Колом. Ведь этот парень всегда был от тебя без ума.

— Что, правда?

— Когда мы приютили его у себя, Рич говорил мне о том, как волнуется, что Кол все время трется возле тебя. Но я доверяла Колу. Его отец, может быть, и был пьянчугой, но хорошего человека я вижу с первого взгляда. В противном случае не смогла бы так долго проработать в полиции, — улыбнулась Дарлин. — Кол всегда заботился о тебе, всегда защищал тебя, когда вы с братом ссорились.

— Точно, а ведь так и было! — Элис вспомнила, как Кол вставал между ней и Ричем всякий раз, когда они яростно ссорились. Кол всегда был ее защитником.

— И он всегда возил тебя на занятия балетом. Он уверял, что просто хочет помочь, но я-то знала, что причина была посерьезнее. — Мать сделала глоток чая. — Почему он здесь?

— Сегодня похороны Артура.

— И ты не идешь? — Прежняя Дарлин, со сдвинутыми бровями и поджатыми губами, на миг вернулась.

— Я хотела пойти, но Кол сказал, что Артур не заслужил моего появления там. — Элис сглотнула вставший в горле ком. — И, по-моему, я огорчила его.

— Чем?

— Он сказал, что любит меня. — Элис разломала печенье, чувствуя, как неестественно, срываясь на визг, звучит ее собственный голос. Наверное, именно так и бывает, когда открываешь кому-то душу.

— И?..

— И я ответила, что не могу дать ему то, чего он хочет.

— Ты любишь его?

Вопрос матери лишил Элис дара речи. Самозащита всегда была ее излюбленным способом действия, но сейчас ноющая боль в груди стала невыносимой. Элис таким непостижимым усилием воли сдерживала чувства, что едва могла выносить это напряжение.

— Любовь — не такая сложная и неудобная штука, как представляют себе люди, — еле заметно улыбнулась Дарлин.

Элис судорожно выдохнула и провела пальцем по цветочному узору на чашке:

— Она пугает.

— Если пугает, значит, он тебе небезразличен.

— Так и есть, — еле слышно, одними губами произнесла Элис. Неужели все это время она любила Кола и не позволяла себе почувствовать это? Когда неделю назад он впервые пришел к ней в студию, Элис хотелось закричать от ярости, прогнать его. Но еще в ее душе всколыхнулось какое-то необычное чувство, слабая смесь надежды и облегчения…

Кол притягивал ее к себе снова и снова, демонстрируя ей, что она может быть сердечной и откровенной, что она может помогать другим, что она может говорить о прошлом. Никто другой ни за что не стал бы ей так близок — и никто другой ни за что не стал бы продолжать попытки достучаться до нее после вечных отказов.

— Только ты одна можешь понять, любишь ты его или нет, Элли. — Дарлин крепко сжала ее руку. — Я хочу, чтобы ты была счастлива. Ты достойна этого — ты заслужила это всем тем, что сделала для нашей семьи.

— Я люблю тебя, мама. — Голос Элис дрогнул. Она и вспомнить не могла, когда в последний раз говорила кому-то о любви — даже своей матери.

— Я тоже тебя люблю.

После ухода Дарлин Элис долго сидела за кухонным столом, не в силах пошевелиться. Она не знала, сколько прошло времени, но когда поднялась, солнце уже начинало садиться.

И тут вся чудовищность ситуации дошла до ее сознания. Кол уезжал навсегда. Он улетал завтра, и она причинила ему столько боли, что он вряд ли когда-нибудь приедет снова… Черт, если бы не смерть его отца, Кол наверняка вообще никогда не вернулся бы на родину!

Элис стало дурно. Она никогда больше не увидит его голубые глаза, никогда не забудется от его поцелуя, под искусными ласками его рук… Но так было лучше для них обоих.

Она любит его. Она не могла определить, когда именно полюбила Кола, но это необычное будоражащее ощущение, охватывавшее ее изнутри всякий раз, когда он оказывался рядом, наконец-то обрело название. Она любит его — и позволила ему уйти, потому что сама мысль о том, как однажды утром он проснется и осознает, насколько она эмоционально несостоятельна, казалась ей невыносимой.

Это могло произойти после какой-нибудь ссоры, когда Колу вздумалось бы обсудить произошедшее. Это могло произойти после какой-нибудь потери, когда от нее ждали бы проявления печали и ранимости. А что, если однажды у них появится ребенок, и она не сможет проявлять любовь, необходимую для того, чтобы растить юную душу?

Эта эмоциональная несостоятельность была непреодолимой, а Кол заслуживал лучшего — находиться рядом с той, кто сможет любить его со всей необузданной страстью и неистовством нормального человека.

Глаза вдруг защипало, и Элис потерла их кулаками, удивившись, что чувствует влагу. По щеке скатилась одна большая слеза, за ней, оставляя на коже влажную дорожку, последовала другая.

Помчавшись в ванную, Элис потрясенно застыла перед зеркалом, увидев свое лицо с покрасневшими глазами и мокрыми от слез щеками. Даже на похоронах отца она не пролила ни слезинки, но сейчас запас слез, копившийся всю жизнь, хлынул наружу неудержимым потоком.

Ее грудь сотрясалась с каждым рыданием, а горе сжимало, давило и ныло где-то внутри. А потом Элис вдруг разразилась смехом. В это невозможно было поверить — она на самом деле плакала! Она пыталась добиться этого много лет, но, сколько бы ни смотрела «Дневник памяти», «На пляже» или «Стальные магнолии», слезы даже не наворачивались ей на глаза.

Но одной только мысли о расставании с Колом хватило, чтобы наконец-то довести ее до предела.

За прошедшую неделю он заставил ее раскрыться больше чем кто-либо другой — чем мужчины, бросавшие ее с формулировкой «слишком много заморочек», чем ее родители.

Он наверняка помог бы ей испытать всю богатую гамму эмоций. Неужели она действительно могла отказаться от такого шанса?

И Элис осознала: у нее есть время до завтрашнего утра, чтобы убедить Кола, что она ошибалась. Нет, не так — у нее была вся ночь, чтобы показать ему это.