Наши хрупкие надежды

МИШЕЛЬ

Ближе к закату я швыряю все вещи брата в коробку, чтобы сжечь их возле подъезда. У него вещей не так много, но вся квартира пропитана им. Его одежда, разбитый телефон, пачка презервативов даже, хотя в его случае у него и встать ничего бы не смогло. Фирменный халат Патрика тоже пойдет на съедение огню, и даже его подушка, а все наркотики, которые остались, я смыла в унитаз.

Быстрым шагом направляюсь в заднюю часть здания и, выбросив вещи в небольшой старый бак, поливаю их бензином и бросаю спичку.

Пламя разгорается моментально, на душе становится тепло. Я не только сжигаю вещи брата, я сжигаю прошлое. Мою прошлую никчемную жизнь, свое отвратительное детство, где отец предлагал девятилетней Мишель "чуть нюхнуть", а она испугалась и убежала в комнату.

– Мишель, – от голоса Адама я вздрагиваю. От него мне становится очень тепло, гораздо лучше, чем от огня.

– Теперь Патрика окончательно нет! – говорю строго я, словно злодейка из фильма.

Он подходит ближе и заставляет поднять на него взгляд. Его глаза полны решимости.

– Послушай, ты скорбишь, все хорошо. Тебе нужно отдохнуть.

– Это не скорбь, Адам. Это ты скорбишь по своей бывшей жене, но я не скорблю по брату!

У Адама начинают гореть глаза похлеще, чем огонь в баке.

– Не смей сюда приплетать Санни.

Я вздыхаю.

– Я не это имела в виду. Я хочу сказать, что есть люди, по которым действительно можно скорбить, пустить слезу, и я рада, что в этом списке есть Санни, но Патрик в этот список никогда не будет входить. Это не скорбь, Адам, это освобождение! – я хлопаю себя по бедрам и, сжав губы, разворачиваюсь к огню.

Какое-то время Адам не шевелится, но вскоре уходит. Наверное, чтобы сына не оставлять одного. В начале недели его сын уже переехал к нему, но я никогда не видела его. Возможно, уходила рано или занималась возней с похоронами, или сам Адам «прятал» как-то сына и выходил с ним, когда никто не видел.

Да, наше здание дружное, но оно явно не для ребенка. Какой бы родитель хотел, чтобы его ребенок жил на втором этаже, зная, какая работа у Фиби? Иногда вариантов нет, и приходится радоваться этому, но это место для ребенка опасное.

Я остаюсь до заката, пока огонь не прекращает сливаться с солнцем, вещи целиком не сгорают вместе с прошлым и чтобы я, наконец, начала дышать и жила будущим. Завтра наш концерт с классом, и тогда я смогу быть собой. Музыка спасет меня. Фиби сказала, что придет. Адама я не звала, хоть и хотела, но после того, как узнала, что он наркоман, передумала. Но может, ради сына он уже бросил? Хотя бы ради него.