Наследие страха

Глава 5

Элайн проспала дольше, чем на протяжении многих лет, но проснулась с таким ощущением, будто она только что занималась тяжелой многодневной работой. Она приняла душ, нанесла незначительную косметику, в которой нуждалась, оделась и пошла посмотреть Джейкоба. Он уже позавтракал и сидел в своей комнате в одном из кресел, читая популярный роман.

— Вы прекрасно выглядите, — сказал он. На ней была юбка лимонного цвета, коричневая блузка, лимонная лента для волос, а на шее — простые коричневые бусы. Ли Матерли особо обговорил то обстоятельство, что он не хочет, чтобы она носила форму, потому что это будет угнетать его отца.

— Спасибо, — поблагодарила она.

— Будь я, скажем, лет этак на сорок помоложе, я непременно бы за вами приударил, юная леди, Она посмеивалась, пока доставала приборы, чтобы померить ему кровяное давление, температуру и послушать сердце. Придвинув к нему кресло, она закатала рукав его пижамы и обернула манжету аппарата для измерения давления вокруг усохшего бицепса.

— Нет, в самом деле, — говорил Джейкоб, улыбаясь ей здоровой стороной лица, — это просто чудо, что вы до сих пор не замужем!

— Замужество — не для меня, — хмыкнула девушка. — По крайней мере, еще долгое время.

— Не зарекайтесь, — усмехнулся старик, похлопывая ее по ладони.

Элайн осведомилась:

— Вы уже слышали что-нибудь, про Силию? Он нахмурился:

— Ли говорит, что она выдержала операцию. Однако она до сих пор в коме и до сих пор в критическом состоянии.

— Если она выживет, то сможет рассказать, кто это был, — предположила Элайн. — Тогда всем этим ужасным событиям придет конец.

Теперь лицо его окаменело.

— Капитан Ранд считает, что это был автостопщик. Он говорит, что только Деннис знал девушку и, соответственно, только Деннис мог иметь мотив. Но у Денниса нет видимого мотива. Так что это наверняка был автостопщик, который заставил ее, не вылезая из машины, вырулить на дорожку, а потом попытался ее убить.

Элайн вспомнила непоколебимую уверенность старика в том, что виновник — кто-то из членов семьи, и удивилась такому неожиданному повороту. Можно ли это отнести на счет его ослабленного ударом ума? Или это нечто совершенно другое: что, если он принимает желаемое за действительное? Ранд предложил хороший выход. Безликий автостопщик. “Если мы сможем в это поверить, — подумала она, — насколько станет проще”.

— Что я рекомендую вам, моя милая, — продолжал Джейкоб, к которому внезапно вернулось самообладание и добродушие, — так это прогулку по парку, немного солнечного света и чистого воздуха — настолько чистого, насколько мы можем получить это так близко от города.

— Интересно, кто здесь сейчас медицинская сестра, — усмехнулась девушка. 1Г Но когда она выполнила свои утренние обязанности по отношению к пациенту, то решила, что над этим предложением не стоит смеяться. У нее и самой было такое чувство, что ей нужно выйти наружу, избавиться от гнетущей атмосферы старого дома.

Она обнаружила, что парк в пять акров может показаться большими земельными угодьями, особенно если он имеет не правильные очертания и изрезан соснами и ивами, придающими ему видимость леса. Парк был хорошо ухожен и иссечен мощеными дорожками, которые петляли среди деревьев, среди холодных, тяжелых теней, которые не казались такими зловещими, как тени в доме. Она бродила примерно с час, пока не пришла к низкой каменной стене, которая отделяла владения Матерли от их соседей.

Когда она шла вдоль стены, наблюдая за птицами, кружившими в утреннем летнем небе, и чувствуя себя как будто заново родившейся в сиянии солнца и свежем воздухе, она наконец заметила соседний дом. Он был не таким большим, как особняк Матерли, но по-своему тоже внушительным жилищем, выстроенным в колониальном стиле, из красного кирпича, с множеством больших окон и белыми ставнями, высокими балконами и белыми колоннами. Участок был благоустроенный, хотя и поменьше, чем владения Матерли. Соседский особняк понравился Элайн, как она решила, больше, чем дом, в котором она сейчас жила, потому что выглядел ужасно практичным. Он был сбалансированным и простым, какими всегда были колониальные дома, и не напичкан причудливыми каменными украшениями, фронтонами и многоярусными, многоугольными крышами.

Когда она прошла дальше, то увидела патио, простое кирпичное сооружение, окруженное кирпичной стеной по колено высотой. Мужчина и женщина лежали на раскладушках, загорая. Им, как подумала Элайн, было около сорока пяти. Жена была все еще подтянутой и привлекательной, в то время как муж позволил себе такую роскошь, как отрастить живот. Она отвела от них взгляд, не желая быть любопытной, и прошла еще двадцать шагов, прежде чем они ее окликнули.

Когда она обернулась, то увидела, что женщина сидит на лежанке и машет рукой.

Она помахала в ответ.

— Заходите выпить, — пригласила ее женщина.

— А калитка есть?

— Через пятьдесят футов, — показала женщина. Ее муж к этому времени сел и кивал в знак согласия.

Элайн отыскала калитку, прошла в нее и направилась к патио.

Соседями были мистер и миссис Бредшоу, Сид и Шила. Еще прежде, чем она успела представиться, они решили вопрос с выпивкой. Хозяева удивились, что гостья попросила только колы, но оставили все как есть, когда не сумели уговорить ее выпить скотча или джина с тоником. Дворецкий Бредшоу, молодой, довольно красивый человек по имени Уильям, принес выпивку на серебряном подносе вместе с разнообразными закусками. Когда это было сделано. Шила и Сид были готовы перейти к разговору.

Если бы она заранее знала, каков будет характер беседы, то ни за что не прошла бы через калитку в каменной стене.

— Вы, как я понимаю, новая медсестра Джейкоба, — начала Шила.

— Бедняга Джейк, — вставил Сид. — Он был такой активный, такой живой до паралича. Слишком много холестерина. Это, знаете ли, приводит к проблемам с кровообращением. К тромбам, сердечным приступам, к чему угодно.

— Он по-прежнему живой, — возразила Элайн, охваченная странным стремлением защитить старика от этой несколько развязной пары.

— Вы должны простить Сида, — ухмыльнулась Шила. — Он помешался на холестерине.

Элайн рассмотрела проблему его избыточного веса и решила, что в основном это последствие возлияний. Куда лучше, подумала она, набирать дополнительные фунты через лишние бифштексы, лишний хлеб, лишний картофель.

Шила поинтересовалась:

— Как вам нравится ваша работа?

— Замечательно, — сказала Элайн. — В первый раз я по-настоящему сама себе хозяйка.

И разговор перекочевал в безобидное русло, шутливую беседу, которую Элайн находила приятной, за некоторыми исключениями. Она рассказала им о курсах медсестер и о сиротском приюте. Это последнее вызвало у хозяев прилив сочувствия, которого она не хотела и не оценила. Сочувствие было ей ни к чему. Жизнь такова, какова она есть, и вы только увязаете в трясине, если начинаете роптать на то, что судьба уготовила вам. Она узнала, что Сид Бредшоу сколотил свое скромное состояние в киноиндустрии; он владел сетью полноэкранных и малых кинотеатров в Питтсбурге и его окрестностях. Это было бы увлекательной темой, если бы Бредшоу не продолжали приправлять свои рассказы колкостями в адрес Матерли, которые она едва ли могла поддерживать, работая у них. Казалось, Сид завидует, что Ли Матерли богаче. Господь свидетель, у него было больше денег, чем он сам мог истратить. И все-таки Сид завидовал Ли из-за более крупного состояния. Оба — и Сид и Шила — часто ссылались на то, что Ли “родился богатым, не заработав ни гроша”. Когда Элайн рискнула предположить, что Ли вот уже несколько лет успешно ведет семейные дела, Сид фыркнул:

— Кто же не сделает деньги, если у него есть стартовый капитал? Если у вас есть деньги, вы можете сделать еще, даже если не имеете к этому способностей.

Жаркое солнце изливалось на Элайн наподобие меда, обжигающего меда. Девушка покрылась испариной. Кресло под ней, шезлонг из пластика и соломы, казалось, становились жестче и неудобнее с каждой минутой.

Когда весенние птицы у них над головами устремлялись вниз и окликали друг друга, их голоса, искаженные жарой, превращались в леденящие душу вопли, от которых у нее по спине бегали мурашки.

В конце концов она узнала, что Сид Бредшоу и Ли Матерли учились в средней школе в одном и том же классе, поступили в один и тот же колледж. Бредшоу происходил из гораздо менее состоятельной семьи и считал, что целью всей его жизни является “утереть нос” Ли Матерли, доказать ценность того, что ты когда-то жил в бедности. Он растолковывал преимущества бедного детства так же громогласно, как предупреждал об опасности питания продуктами с повышенным содержанием холестерина. Он испытывал неудовлетворенность из-за того, что не сколотил такого состояния, каким распоряжались Матерли, и знал, что никогда не сколотит. Он не мог наслаждаться своими собственными достижениями, своим собственным богатством. Вместо этого ему нужно было добиться желанного превосходства над Матерли, высказываясь против них и пытаясь умалить их в глазах других. Все это было очень печально — и глупо. Детское соперничество разрушило взрослую жизнь Сида Бредшоу.

— Скажите, — поинтересовалась Шила, пока Элайн пыталась придумать какой-нибудь предлог, чтобы уйти, — вам не страшно жить в том самом доме, в котором когда-то жила Амелия?

— А почему мне должно быть страшно? Сид протянул:

— Вы хотите сказать, что вам никто не рассказывал...

— Про Сочельник? — добавила Шила. Скуку и недовольство этими людьми как будто смыло свежим дождем. Элайн сказала:

— Джейкоб намекал на какую-то трагедию, но я не знаю всей истории.

— Учитывая последнее убийство, не годится держать вас в неведении, — заявила Шила. Теперь глаза ее заблестели. Она облизала губы, сгорая от желания поделиться скандальной историей. Она была заражена болезнью мужа — неизлечимой завистью.

— Вы жили здесь тогда — пятнадцать лет назад? — спросила Элайн.

— Нет, — хмыкнул Сид Бредшоу. — Мы родились не в таком доме. Нам пришлось долго работать, чтобы поселиться здесь. Работать! Вот уже десять лет, как мы живем здесь. Мне не было и тридцати шести, когда мы заключили контракт на строительство этого дома. — Он гордился своими ранними успехами.

— Тогда откуда вы знаете о Сочельнике и.

— Все в городе знают об этом, — объяснила Шила. — Возможно, и в штате, и в округе. Это было громкой новостью! — Она содрогнулась, но выражение лица получилось нарочитым и фальшивым.

— Не могли бы вы... рассказать мне об этом? — спросила Элайн. Она знала, что история каким-то образом выставит в невыгодном свете имя Матерли, но не могла побороть искушение узнать наконец, что именно случилось в столь давние времена.

— Это была Амелия Матерли, — начала Шила. Голос ее понизился до трагического шепота, как будто она говорила в присутствии покойника или в стенах храма. — Никто никогда не считал ее нормальной. Она славилась своим крутым нравом. Ни один торговец в городке — а этот пригород был тогда еще маленьким городком — не избежал ее ярости. Соседи находили невозможным ладить с ней, как подобает достойным людям. Она страдала снобизмом — и кое-чем похуже.

— Худшее и привело к тому кошмару в Сочельник, — добавил Сид. Он так же театрально передернулся и приложился к выпивке.

Шила рассказывала:

— Деннису было тогда десять лет. Его брату, Гордону, семь. Двое маленьких детей, не понимавших, какое зло заключено в их доме. — Она покачала головой с явным сочувствием к маленьким детям, потом продолжила:

— У Ли и Амелии было тогда еще двое детей, двойняшек. Их звали Лана и Лаура. Две милые маленькие девочки, возрастом примерно в десять месяцев.

Элайн подумалось — она в точности знает, к чему идет дело. И не хочет слушать об этом.

И все-таки она не сделала никаких попыток прервать рассказ Шилы, загипнотизированная жарой, щебетом птиц, влажностью, которая была подобна покрывалу, и бубнящим рассказом о мучительном, непроходящем кошмаре, который эта завистливая, загорелая и несчастная женщина раскрывала перед ней, обратившейся в слух.

Шила говорила:

— Она была одна в доме с двойняшками, когда свихнулась.

Птицы камнем падали вниз у них над головами. Птицы клекотали друг другу. Солнце жарило нещадно, как раскаленная докрасна спираль электропечи.

Шила говорила:

— Ли уехал с двумя мальчиками за покупками к Рождеству. У Джерри и Бесс был выходной, и они гостили в доме сестры Бесс, в Маунт-Кармеле. Пол тогда не жил с ними. Кажется, он преподавал в каком-то университете в Техасе — это было его пятой или шестой работой. Вскоре после этого его уволили. Он никогда не мог закрепиться где-нибудь, этот человек. Так или иначе, Амелия была дома с Ланой и Лаурой, а больше никого.

Гнетущая жара.

Птицы.

Лед в стакане растаял.

"Уходи!” — говорила она себе.

Но она должна была узнать.

— Каждому было видно, что женщина не в себе, — вставил Сид. — Каждый, у кого есть здравый смысл, не сделал бы такой глупости, как оставить ее дома наедине с этими беззащитными малышками.

Шила бросила на мужа "взгляд, говоривший:

"Дай мне рассказать историю”, и он сомкнул рот на ободке своего стакана. Она вновь заговорила:

— Джейкоб работал в городе, пополняя запасы продуктов в ресторанах для праздничных обедов, которые там предстояло подавать. Он добрался домой чуть позже пяти вечера и обнаружил ее — и то, что она натворила.

Шила выпила.

"Говори же!” — мысленно подстегивала Элайн женщину. Ей не нравилось, как Шила тянет, добиваясь наибольшего эффекта. Историю о любой трагедии нужно рассказывать быстро и просто, чтобы причинить как можно меньше боли.

— Она пришла с ножом к двойняшкам, туда, где они лежали в своих колыбелях, — выпалила Шила. Она прикончила свою выпивку. — Она полосовала их снова и снова до тех пор, пока от них почти ничего не осталось.

Непроизвольно, бессознательно Элайн наклонилась вперед в кресле, как будто поддаваясь какой-то боли в животе.

— Она убила их, — закончила Шила. — И попыталась убить Джейкоба Матерли, когда тот подошел к ней, стоявшей на коленях в крови, у колыбели. У него было сильно порезано плечо, но он вырвал нож из ее руки. Потом она побежала и споткнулась на ковровой дорожке в конце лестницы. Она летела с нее до самого первого этажа. Когда Джейкоб нашел ее, она уже была мертва.