Наследница из Гайд-Парка

Глава 6

Леди Мэй даже не упомянула о посещении Романа, но Триста понимала, что та теряется в догадках. Она была благодарна за отсутствие расспросов, тем не менее надо было что-то объяснить. Но она не успела этого сделать – им нанесли визит Мишель Стэндиш Коури и ее супруг, майор Эйдриан Коури, которые вернулись в Лондон после продолжительного путешествия за границей.

Увидев первый раз свою сестру по отцу, Триста была потрясена. Схожесть с отцом показалась ей просто невероятной. Такие же толстые, дико спутавшиеся кудри, глаза той же странной формы, зеленые и пронзительные.

Триста и Мишель сразу же стали друзьями. Мишель тоже была выдернута из обычной жизни доброй феей леди Мэй.

– Ерунда! – воскликнула леди Мэй, когда услышала свое имя из уст Мишель.

Майор Эйдриан Коури, муж Мишель, задержался нежным взглядом на своей супруге.

– Именно ты привела ее на бал в тот вечер, когда мы встретились. Помнишь, Мишель? Меня довольно своеобразно отрекомендовали. Я никогда этого не забуду.

Покраснев, Мишель посмотрела на него укоризненно:

– Я тоже это хорошо помню.

Рассмеявшись, майор перестал ее поддразнивать. Триста нашла его спокойным и проницательным человеком. Она слышала о нем, но личное впечатление оказалось другим. Он совсем не походил на ту легендарную фигуру, что сложилась в ее представлении. Он не был самоуверенным или лаконичным. Это был спокойный, понимающий, негромко говоривший человек, но за его благородными манерами чувствовался твердый характер.

Он обожал Мишель, и это проявлялось так трогательно, что у Тристы наворачивались слезы на глаза. Он не обхаживал ее и даже не старался показывать свои чувства; они выражались сами собой – взглядом, прикосновением, когда они оба считали, что на них никто не смотрит. Между ними двоими была какая-то связь, которую они остро ощущали.

Они были так сильно заняты своей любовью, что совсем ее не скрывали и не думали, что для законных супругов такое выражение чувств вовсе не обязательно. Как Триста им завидовала!

Она подумала о Романе и тут же обругала себя, постаравшись направить мысли в другое, более практичное русло. Но она не могла не отметить, что Роман на последней их встрече был другим. Возможно, он изменился и внутренне. Она-то переменилась, почему бы подобному не произойти и с ним?

Триста боялась в это поверить. Опыт научил ее не доверять Роману. К тому же он по-прежнему имел над ней какую-то сверхъестественную власть. Она таяла от одного его взгляда, а когда он поднимал бровь, буквально трепетала. Ее все еще влекло к этому человеку. Никакой другой мужчина не оказывал на нее подобного действия. С того времени когда ей было шесть лет и он ей повстречался, он стал для нее главным в окружающем мире.

Раз она чувствует слабость к нему, она должна себя от него оградить. Ради Эндрю.

На той же неделе все три дамы из семейства Вулрича в сопровождении майора Коури нанесли визит леди Виоле Каррауэй. Они были приглашены на небольшое чаепитие в полдень. Это был их первый выход вместе. Леди Виола была одной из самых близких подруг леди Мэй, и потому она отправилась на встречу с радостью. Однако, пройдя по изысканно обставленным комнатам особняка Каррауэй, леди Мэй внезапно остановилась в коридоре.

– О Боже! – произнесла она, когда дамы передавали свои шерстяные жакеты лакею и разглаживали юбки. – Опять эта Уитроу, – сказала она с неприязнью. – Если бы я знала, что она придет, я ни за что бы не приняла приглашения. Не выношу ее общества. Она ужасный сноб. Не хочу видеть ее кислого лица.

Майор Коури прошел в прихожую и снял плащ.

– Какие-то проблемы?

– О, не обращай внимания. Просто поменьше говорите, леди. – Мэй подняла бровь, глядя на майора Коури: – У тебя с собой, случайно, нет штыка?

Майор вздохнул:

– Боюсь, что нет. В будущем я не покину дом без него.

– Крайне жаль. Ну, дорогие друзья... в атаку. – Изобразив улыбку, Мэй направилась к хозяйке. Перья на ее платье переливались разными оттенками. Все присутствующие при виде ее оживились, последовали радостные приветствия.

Мишель и Триста с удивлением переглянулись.

– Она здесь популярна, – отметила Мишель.

– Вижу, – откликнулась Триста. – Желала бы я когда-нибудь узнать хотя бы четверть того, что она знает о людях.

– Вам не стоит заходить так далеко, – произнес майор Коури, стоя со сложенными на животе руками. – Леди?

Все трое последовали за леди Мэй в гостиную.

И тут Триста с изумлением увидела Романа. Он сидел в углу, разговаривая с какой-то дамой.

Роман, по-видимому, знал, что она появится здесь, поскольку, взглянув на нее, коротко кивнул и тут же отвернулся. Это было очень небрежным приветствием, и его смысл был ясен: Роман уважал ее желание оставаться от него на расстоянии.

Трудно было не заметить, как хорошо он выглядел. На Романе были серый костюм и бледно-лимонный жилет из мягкой ворсистой ткани. Девушка, что с ним разговаривала, сидела к Тристе спиной, однако Триста заметила, что волосы у нее темные. Она почему-то обрадовалась, что это не Аннабелла, которую Роман сопровождал в шляпную мастерскую миссис Хайнс. Но радость тут же переросла в ревность. Кто же эта черноволосая дама?

Но на свой вопрос она ответа получить не могла. Галантный лорд Неверс тут же занял ее разговором, так что Триста пропустила представление новоприбывших, да и неудобно было раскланиваться, когда Неверс держал ее за руку. Она хотела отвести в сторону леди Мэй, поскольку та чересчур тепло поздоровалась с Романом, что не предвещало ничего доброго. Но леди Виола тут же рассадила новых дам на стулья, лишив Тристу этого шанса.

Тристу задело за живое, когда Роман и его спутница продолжали беседовать, не обращая внимания на сидящих рядом, словно их и не существовало.

Кто эта женщина? Она сидела наклонив голову, так что большая часть ее лица оказалась скрытой от посторонних глаз. Все ее внимание было отдано Роману, и он выглядел довольным, как кот, устроившийся на солнышке.

Роскошные волоеы спутницы Романа были уложены в классическом стиле. Однажды она чуть обернулась, и Триста заметила тонкий нос и волевой подбородок. У Тристы замерло сердце. Эту женщину, без сомнения, можно назвать красавицей.

Леди Виола, очень милая дама, в свои почти шестьдесят лет во многом сохранила детскую непосредственность. Она с увлечением и непринужденно вела беседу, энергично жестикулировала и буквально порхала вокруг гостей, стараясь создать приятную атмосферу.

Мишель и Мэй хорошо знали большую часть присутствующих и сразу почувствовали себя как дома. Триста смотрела на окружающих с интересом. Она заметила, что после приветствий майор деликатно удалился, заняв место у окна вместе с другими мужчинами.

В комнате установилась благожелательная атмосфера – если бы не леди Уитроу, которая удостоила леди Мэй только королевским кивком, чтобы тут же перевести любопытный взгляд на Тристу.

– Так вот какая ваша племянница, – произнесла она сухо.

Все знали – хотя не говорили об этом вслух, – что Триста была незаконной дочерью. Леди Мэй уверила Тристу, что это не имеет значения, поскольку в высшем свете таких людей немало. Главную роль играет влиятельность семьи, а не законность наследников. Скоро Триста обнаружила, что это во многом соответствует истине.

Но для некоторых людей – Мэй посоветовала не обращать на них внимания – законность происхождения была важна. Триста постоянно боялась, что из-за этого может попасть в какой-нибудь скандал. Бросив только один взгляд на выкатившиеся глазки леди Уитроу и ее прямой, почти безгубый рот, Триста поняла, что над ней нависла угроза.

– Откуда ваша семья, моя дорогая? – поинтересовалась леди Уитроу.

– Из Кента, – ответила Триста.

Леди Уитроу ждала продолжения, но Триста, посмотрев на нее, только улыбнулась, не желая продолжать беседу. Общий разговор перешел на другую тему. Леди Уитроу была недовольна, что ей так ничего и не ответили.

Но Тристу это не волновало. Она куда больше интересовалась мужчиной, который сидел за ее левым плечом. Казалось, от него исходил жар, обжигая ее кожу и нервы через украшенный узором муслин. Должно быть, она чересчур была занята своими ощущениями и только после того, как тетя Мэй произнесла ее имя несколько раз, поняла, что обращаются к ней.

– О, извините, – поспешно произнесла она и приложила руку к голове, словно пытаясь прояснить мысли. – Мы вчера вернулись домой очень поздно, и я немного не выспалась.

Было видно, как загорелись глаза леди Уитроу, словно она только и ждала этих слов.

– Но, дорогая, я знаю, что вы работали. Вы должны были вставать с рассветом и ложиться спать рано. Теперь вам придется привыкнуть к обычаям нашего общества.

Триста замерла, не донеся до губ бокал. Наступила тишина, и все смотрели на нее. Триста перевела взгляд на тетю. Выражение лица Мэй изменилось, она было открыла рот, но ее опередила Мишель:

– Вы когда-нибудь бывали в магазине миссис Хайнс? Поверьте, это очень хороший магазин, вы обязательно должны его посетить. В наши дни так редко можно увидеть людей, которые разбираются в модах. Чаще всего посетителям позволяют наваливать на шляпы побольше плюмажа, лишь бы это выглядело богато. Люди порой слишком серьезно относятся к деньгам и из-за них совершают просто глупые поступки.

В углу майор как-то странно фыркнул. На его губах появилась улыбка, которую он согнал с лица лишь с большим трудом. Посмотрев на него, Мишель вопросительно подняла бровь.

Если леди Уитроу и поняла, что ее укололи, она не подала вида.

– Хороший вкус дается далеко не всем. К примеру, среди нас, людей высшего круга, постоянно крутятся выскочки, считающие себя равными с людьми чистой дворянской крови.

Мэй привстала на месте, но и на этот раз ее опередил Роман. Его мужской мягкий голос привлек всех в комнате.

– Люди чистой дворянской крови. Я последнее время слышал столько разговоров об этом, но видел так мало примеров.

Леди Уитроу улыбнулась и наклонила голову.

– Да, милорд, – буквально промурлыкала она, – я редко слышала, чтобы кто-то правильно употреблял эти слова.

Роман пробормотал извинения своей собеседнице, а затем протянул руку к чайному столику за небольшим бисквитом.

– Благодарю вас, леди Уитроу. Но думаю, вы меня не так поняли. У меня нет предубеждения против аристократов. Я сам из их числа. Но я заметил, что личные качества человека нередко важнее, чем родовитость. К сожалению, часто путают социальное происхождение с общественной полезностью человека. Сплошь и рядом приходится иметь дело с людьми из знатного сословия, но с ограниченным умом. Нет ничего более печального. – Все молчали. Он откусил бисквит, прожевал его, после чего продолжил: – Думаю, вы служите этому прекрасной иллюстрацией.

Его перебила леди Виола:

– Осмелюсь сказать, то, что вы говорите о титулованных особах, полная правда. Помните лорда Герренфорда? Он просто ничтожество. Его бедная жена – не знаю, как она его терпит, – как-то доверительно мне сказала... о, возможно, мне об этом не стоит говорить.

Она повернулась к Мэй в надежде получить совет. Леди Мэй похлопала ее по руке:

– Ты очень правильно заметила, дорогая Виола, думаю, тебе нечего смущаться. Мы все знаем лорда Герренфорда достаточно хорошо, чтобы согласиться с такой оценкой.

– О, спасибо, дорогая, – поблагодарила Виола.

Все это произошло очень быстро. Роман снова повернулся к своей собеседнице. Должно быть, он очень к ней привязан. Когда все мужчины были у окна, он все время сидел возле нее.

Прошло всего две недели с тех пор, как этот непостоянный человек приходил в дом Тристы. На балу он увивался за ней, изображал страдание и раскаяние, а теперь, как собачка, не отходит от какой-то новой знакомой.

В Тристе вспыхнул огонь мщения. Теперь она знает, что он не изменился! Его характер определенно не улучшился с того времени, когда он беззаботно играл ее чувствами. Как хорошо, что она ничего не сказала ему об их сыне! Могли такой ветреник заботиться об Эндрю? Определенно нет.

– Триста, дорогуша, – обратилась к ней леди Виола, – я слышала, что у тебя очаровательный сын. Твоя тетушка души в нем не чает. Как он себя чувствует в новом доме?

– Спасибо, хорошо. Он любит парк, и для него одно удовольствие бывать там.

– Ты хочешь послать его в Итон или Харроу?

– Я... не решила.

– А в каком учился его отец?

– Ну... мой муж. А... э... Думаю, в Харроу.

– У мальчика есть учитель?

– Сейчас нет. Я учу его кое-чему, но он еще очень мал.

– Я уверена, что он захочет пойти по стопам своего отца, – произнесла Мишель, не подозревая, насколько опасную тему начинает. – Он восхитительный мальчик. Но сейчас он занят только игрой с корабликами. Похоже, он хочет стать морским капитаном. Как и его отец.

– Так его отец был капитаном? Он был убит в бою? – заинтересовалась леди Виола.

– Капитан Фэрхевен? – подхватилаледи Уитроу, заинтересовавшись разговором, когда услышала знакомую фамилию. – Я знаю Фэрхевенов из Суррея. Он им не родственник? – Она задумчиво постучала пухлым пальцем по подбородку. – Хотя я не помню, чтобы они потеряли сына. Какое у него было второе имя?

О Боже! Какое имя можно выдумать для мужчины? У нее в голове не нашлось ни одного! Когда-то она рассказала Эндрю героическую историю о том, как погиб его отец, пытаясь спасти экипаж. Но если бы такая история действительно произошла, она бы непременно попала в газеты. Так что надо для этих дам выдумать что-нибудь другое.

Положив руки на колени, Триста нерешительно открыла рот.

– Разве вы не видите, что она не хочет о нем говорить? – вступилась леди Мэй, накрыв ладонью трясущуюся руку Тристы. Она повернулась к леди Уитроу: – Это все еще очень болезненно.

По лицу леди Уитроу было видно, что ей не понравилось вмешательство тети Тристы. Они не демонстрировали свою нелюбовь друг к другу, но и не скрывали. Уитроу мрачно посмотрела на леди Мэй, не желая прекращать разговор.

– Мне сказали, что это было всего несколько лет назад. Мальчику сколько сейчас – пять лет?

– Она очень его любила, – не отступала Мэй. – Ей трудно о нем вспоминать. Они провели всего год вместе, прежде чем он погиб в море. – С повлажневшими глазами она произнесла: – О, бедный мальчик!

Но тут Триста толкнула ее коленом, и она осеклась. Триста опасливо оглянулась на Романа и пожалела об этом. Она могла выдать себя, если бы он заметил страх на ее лице.

Он заметил не только страх, но и колено и очень удивился.

– Ты видел, как пренебрежительно она ко мне отнеслась? – прошептала Грейс, когда они выстроились в очередь к столу с закусками.

Держа ее тарелку, Роман решил не отвечать, рассудив, что его сестре нужно просто меньше обращать внимания на мелкие уколы.

Именно из-за таких уколов сестра решила больше не появляться в свете. Она не хотела, чтобы другие видели, как она волнуется и у нее перехватывает дыхание. Ее сердце билось так быстро, что начинало болеть, так что она боялась упасть от сердечного приступа. Однако пять докторов, последовательно приглашенных Романом, не нашли у нее никакой сердечной болезни. Позднее он понял причину жалоб Грейс. У нее разыгрались нервы. Его худшие опасения подтвердились.

Он решил все же брать ее в свет. Роман обнаружил, что его волнует ее судьба. Именно к Грейс он вернулся, когда после встречи с Тристой понял, что у него больше никого нет. Он обнаружил, прожив многие годы отдельно от Грейс, что она все еще понимает его лучше всех. Точнее, она была одной из двух женщин, которые его понимали. Ему захотелось иметь близкого человека. Да и сестре с ее страхами перед городским обществом нужна была поддержка.

Поначалу он решил проводить ее в сад се городского дома; непрерывно поддерживая разговор, он смог продержать сестру за стенами дома около четверти часа. Потом они совершили прогулку по улице, огибающей ее дом. Затем отправились в парк в центр города. Каждая победа придавала Грейс смелости, но только в обществе Романа, который постоянно занимал ее разговором. Он спокойно беседовал, прогоняя ее тревожные мысли, и постепенно она несколько успокоилась.

Пользуясь ее радостью от победы над собой, Роман убедил ее принять приглашение на чай у леди Виолы. Грейс согласилась только при условии, что он не оставит ее, и как только она почувствует сердцебиение или ей станет неприятно, она сможет извиниться перед присутствующими, и Роман проводит ее обратно.

Роману доставляло удовольствие его новое занятие. Он даже отказался от полуденной встречи с Аннабеллой в ее постели – это уже не рождало в нем такого нетерпения и интереса, как раньше, – чтобы быть здесь, со своей сестрой, и разговаривать с ней.

То, что здесь появилась Триста, было досадно. Это могло смутить Грейс. Потому, завидев Тристу, он тут же постарался занять свою собеседницу оживленным разговором. А ему не терпелось посмотреть – она такая же красавица, как и прежде? Он не мог понять – ему ли одному она кажется очаровательной? На его взгляд, она была одной из самых красивых женщин, каких он только знал. Она всегда его восхищала. И худеньким ребенком с умными глазами. Когда он начинал дразнить ее, эти глаза становились узкими и злыми. Вернувшись из университета, он увидел просто ошеломляющее создание, в которое влюбился с первого взгляда. Когда Триста уходила от него, она выглядела как разъяренная кошка, не желая понять, что его поступки объясняются всего лишь несовершенством мира.

– Она даже не посмотрела в нашу сторону, когда нас представляли обществу, – сказала Грейс, бросив взгляд в направлении женщин. – Наверное, она считает себя лучше нас, после того как семья ее отца решила ее признать. И не говори мне, что она меня не узнала. Я же не изменилась за это время так сильно, верно?

– Она лжет, – негромко произнес Роман, не заботясь, слушает его сестра или нет. – Когда она говорила, то перебирала ногами под юбкой, словно схваченный за уши кролик.

– Да, я стала выше, – продолжала Грейс. – И мои волосы потемнели. Может, она на самом деле меня не узнала?

– Она не желает говорить о сыне или муже.

Только тут Грейс сообразила, что они говорят на совершенно разные темы.

– О, черт возьми! Я не собираюсь весь день обсуждать Тристу Нэш или Фэрхевена. Мне не стоило сюда приходить. Я чувствую себя все более и более неудобно.

– Она вовсе не относится к тебе пренебрежительно, – уверил Роман, удивив тем, что он ее слушал, даже несмотря на размышления вслух. – Лучше чем-нибудь угостись. Уйти ты всегда успеешь.

– Я не могу есть. – В ее голосе был страх.

– Тогда положи что-нибудь на тарелку и катай по кругу, пока я ем. Если ты ничего не возьмешь, это может обидеть хозяйку.

«Почему я так не хочу покидать дом?» – с удивлением подумал Роман. Потому что он остался эгоистичным и в нем ничего не изменилось с тех времен, когда он ребенком носился по окрестностям, ломая все вокруг? Почему он не принимает во внимание желание сестры покинуть этот дом?

Триста... может, ему надо поговорить с ней наедине? Потому что он заметил, что она лгала.

От внезапной догадки у него захватило дух. Ему нестерпимо захотелось немедленно поговорить с ней без посторонних. Но как это сделать? Это он организует, он просто мастер выходить из подобных ситуаций.

– Ее тетушка в своих перьях выглядит просто смешно, – фыркнула Грейс. – Что за глупая женщина!

Роман предупреждающе посмотрел на нее:

– Леди Мэй имеет самое прочное положение в обществе, Грейс. Думай, о ком говоришь. Большинство людей относятся к ней с уважением и сердечностью.

Эти слова Грейс не понравились.

– Я хочу уйти, Роман. Ты должен немедленно проводить меня домой.

– Почему? Потому что у леди Мэй розовые перья?

– Конечно, нет. Когда я вижу... эту женщину, – конечно, имелась в виду Триста, – это действует мне на нервы. Она для меня настоящее проклятие – и всегда им была.

– Эта женщина получает несколько тысяч фунтов в год процентами за наследство. Сейчас она выше нас, но это еще не дает ей права выгонять тебя из твоего круга.

Грейс выпрямила спину. Она была из семьи Эйлсгарт. Но на этот раз Роману сыграть на этой гордости не удалось.

– Ты легко мной манипулировал, когда мы были детьми, но с тех пор я стала много умнее.

Роман помолчал, удивляясь, как легко его раскусили. Но несмотря на это, теперь Грейс не собиралась уходить. Похоже, ему удалось задеть ее за живое.

В конце концов, человеком правит не разум, а чувства – ревность, враждебность, страсть...

И они остались. Возможность, которую искал Роман, появилась, как только все занялись своими тарелками. Окно на террасу открыли, и несколько гостей вышли, чтобы сесть за столы и стоящие у дверей стулья. Царила очень свободная атмосфера. Все гости разбились на несколько групп из мужчин и женщин. Роману удалось пристроить свою сестру между леди Виолой – весьма умелой хозяйкой – и очень доброжелательной миссис Бленхейм.

Грейс чувствовала себя неловко, но противиться Роману не стала. Справившись со своей задачей, Роман оказался совершенно независимым. И тут он заметил, что Триста, извинившись, отправилась в заднюю часть дома к ватерклозету. Роман вспомнил, как часто он подкарауливал ее одну в Уайтторне, чтобы испугать. Позднее, когда они стали любовниками, он увлекал ее в какую-нибудь пустую комнату, чтобы подержать в объятиях, ощутить ее запах, с жадностью целовать и пообещать, что вечером он обязательно прокрадется в ее комнату.

Роман отогнал от себя волнующие мысли и тут вдруг понял, что вспотел. Он хотел ее соблазнить... но это было невозможно. В его голове путались мысли, но один вопрос постоянно крутился на языке: почему она лгала? Ему самому было непонятно, зачем он хочет получить ответ на свой вопрос, тем не менее он был полон решимости этот ответ найти.

Да, крайне нагло требовать от чужого человека информации о его жизни... Но он все же задаст этот вопрос, он должен это сделать.

Стараясь ступать неслышно, он проскользнул по коридору в пустую комнату, ожидая, когда Триста пройдет мимо. Ему даже не пришло в голову, что он выглядит смешно. Он был слишком взволнован, чтобы думать об этом.

Когда она направилась по коридору, он вышел навстречу, перегородив дорогу.

– Бу-у-у! – произнес он.

Триста закрыла глаза, словно не желая его видеть.

– Не могу поверить, что ты по-прежнему ведешь себя как мальчишка.

– Почему? Я не прекращал этого никогда.

Она подняла веки, и Роман увидел то, что и ожидал, – гнев в стальных глазах.

– Ты так и не повзрослел?

– В некоторых отношениях нет. Я до сих пор люблю пугать людей. И ничего не могу с собой поделать.

Склонив голову набок, Триста какое-то время внимательно его изучала.

– Куда делось то раскаяние, которое я видела всего несколько недель назад? Должна сказать, я тебе почти поверила, но твое нахальство вернулось. Больше тебе не удается обмануть меня никогда.

– В тот день я тебе не лгал, – уязвленный, ответил он.

– Не старайся выглядеть так, словно тебя оскорбили.

Она попыталась пройти мимо него, но Роман этого ей не позволил. Отступив, она с гневом посмотрела ему в глаза. Он вздохнул:

– Ты бессердечная.

– У меня есть сердце, – подняв подбородок, возразила она. – Однако оно к тебе не расположено.

– Тогда его покрыла короста.

Она бросила на него злой взгляд:

– Знаешь, почему сердце покрывается коростой? Начинается это с маленьких шрамов. Когда с ним плохо обращаются, чрезмерно нагружают и злоупотребляют им. Появляется нарыв. Довольно болезненный, раздутый и чувствительный к прикосновениям. Но со временем нарыв проходит. На его месте появляется уплотнение, чтобы предохранить сердце в будущем.

– Очень умно. Я и забыл, как умело ты все объясняешь.

– Уверена, что ты обо мне забыл вообще все. Но я тебя не осуждаю. У тебя было много женщин – зачем тебе помнить всех? Кстати, ты совсем забыл про ту, с которой... кого я не знаю.

– Сестру, – подсказал он. – Так ты ее не узнала?

Глаза Тристы округлились.

– Это Грейс? – С нее мгновенно слетела надменность. Теперь она казалась даже робкой. Триста отвела глаза в сторону. – Не знала. Я думала... Боже, как она изменилась! Она стала такой красавицей!

– Ты и впрямь ее не узнала? И похоже, начала меня ревновать?

– Ты забываешься, – предупредила она и тут же чуть скривилась: ее резкий голос не понравился ей самой.

– Может, и забываюсь, но не забыл. – Он придвинулся ближе и понизил голос: – К примеру, я очень хорошо помню шрам на твоем бедре. Ты получила его в восемь лет, когда упала с забора. Я порвал рубашку и сделал повязку. Меня тогда выпороли за порчу рубашки, а тебя посадили на хлеб и воду, чтобы не лазила по заборам.

– Ты меня на это подбил.

Роман пожал плечами:

– Я был тогда чертом, и ты это знала. Ты была вполне разумным ребенком и могла не поддаваться на мои уловки. Обычно ты так и делала.

– Мне это удавалось с трудом. Ты начинал меня дразнить и мог подбить на что угодно.

– Не помню, чтобы я тебя дразнил. Пытался убедить, это было, с помощью лести. – Его проницательные глаза смягчились, но на губах появилась дьявольская улыбка. – Я помню лесть. В этом я был очень искусен. Возможно, потому, что мне это нравилось.

Он оперся рукой о стену, так близко к ее уху, что если бы он отогнул большой палец, то коснулся бы ее.

– Я и сейчас в этом искусен. – Его голос стал тих, как мурлыканье.

– Я в этом сомневаюсь.

– Не слышу уверенности в голосе. Как и тогда, когда ты говорила о своем дорогом муже.

– Мне это не важно, – безразлично произнесла Триста. Но на него она старалась не смотреть.

– Ты отводишь глаза, Триста. Я спрашиваю себя – почему?

– Это не твое дело, вот почему. А теперь, если ты не хочешь скандала, отойди в сторону.

– Ты не будешь устраивать скандал, – уверенно сказал он. – Расскажи мне о своем храбром капитане. Где ты его повстречала?

– В деревне, куда убежала, чтобы избавиться от тебя. Странно, что ты им заинтересовался. Ты совершенно был ко мне равнодушен, когда мне на помощь пришел капитан Фэрхевен, так откуда сейчас этот интерес?

– Капитан Фэрхевен? Ты так его называешь?

– Он был капитаном, – неуверенно пролепетала Триста.

– Да. И его имя было Фэрхевен. Но в постели, в порыве страсти, ты тоже называла его капитаном?

– Я не буду отвечать на этот вопрос.

– Конечно же, не будешь. Не будешь говорить человеку, чье имя ты произносила снова и снова в порыве страсти.

Триста толкнула его в грудь. Она бы ударила его по щеке, если бы могла. Наверное, следовало все же попытаться, поскольку от ее толчка пользы не было никакой. Он насмешливо вскинул бровь.

Роман сказал:

– Прости мою настойчивость, но я просто хочу знать. Дорогая Триста, твои колени сейчас выдали тебя с головой. Они трясутся, как у пони, когда его пускают в галоп. Ты так и не ответила, каким было имя. В конце концов, ты знаешь его?

– Конечно. Эндрю.

– Эндрю. Ты назвала в честь его своего сына.

– Я назвала сына в честь отца – что тут необычного?

– Ты звала его Дрю? Нет, не гляди за мое плечо. На этот раз никто не придет тебя спасти.

– Ты говорил, что оставишь меня в покое. – Ее голос звучал жалобно, почти отчаянно. – Я ничем не заслужила такого отношения.

– Нет, заслужила. Ты лгала. – Он сделал шаг ближе. – Должен сказать, я очень интересуюсь этим человеком, капитаном Эндрю Фэрхевеном. И еще больше – почему ты не хочешь о нем говорить даже этим сочувствующим матронам, которые просто обожают романтические истории.

– Это не секрет. Он был моим мужем. Его потеря для меня до сих пор очень болезненна.

– Для человека в горе ты чересчур сердита. От горя, моя дорогая, у людей отвисают вниз уголки рта – а у тебя губы побелели, до того ты их сжала. В глазах должна быть грусть, а не ярость. Люди становятся мягкими, бледными, а ты вся полна огня и прямо переливаешься всеми цветами радуги. Посмотри на свои щеки! Но больше всего, дорогая Триста...

– Прекрати меня так называть!

– ...человек лишается сил, сгибается и чувствует себя подавленным, оплакивая потерю близкого. А у тебя при упоминании о муже начинают дрожать колени, и это выдает тебя с головой.

– Ты просто помешался на моих коленях!

– Не только на коленях, дорогая, на лодыжках и – о! – на твоих ногах. Я отчетливо помню грациозную линию твоей ноги и аккуратные маленькие ступни. Мне нравилась и твоя талия. Она была такой тонкой, что это меня просто изумляло. И я любил твои плечи. Любил осанку... Да, я был совершенно помешан на всем этом. У тебя была восхитительная спина, а на твою шею можно было смотреть часами.

Триста несколько секунд лишь разевала рот, не в силах произнести ни звука.

– Ты развращенный.

– А, – произнес он улыбаясь, – так ты помнишь и это. Да, я был развращенным, но тебе это нравилось. Скажи мне, капитан Эндрю Фэрхевен был изобретателен в постели?

– Не говори о нем. Ты отвратителен.

– Как замечательно ты изображаешь негодование! Я очерняю его память?.. Но каждый мужчина хочет, чтобы его любящая жена помнила, как непревзойден он был в постели, так что, поверь мне, мы не оскорбим его. Ну а теперь скажи мне: он знал, как следует дотрагиваться до тебя, чтобы ты начала часто дышать и бормотать бессвязные слова, поскольку ты так теряла разум, что была не в состоянии логично мыслить?

Она глядела на него молча. Роман был убежден, что это из-за того, что она потеряла дар речи. Это польстило ему, и он продолжал:

– Ты пускала ногти в его спину? Думаю, полученные от тебя шрамы я буду носить вечно. И укусы – Боже, я словно чувствую эти острые маленькие зубки, вонзающиеся в мои плечи, когда ты теряешь над собой контроль!

– Хватит, – произнесла Триста. – Ты...

– Да, развращенный, я знаю. Ты помнишь...

– Нет! – резко выкрикнула она так громко, что это его удивило.

Только тут Роман подумал, что он делает. И зачем это ему надо? Он замолчал. Триста смотрела на него со злостью.

– Нет, Роман. Остановись. Я не помню. Ничего. И не хочу помнить.

Он поднял голову, чтобы не ощущать ее духи. Впрочем, не только духи, но еще и какое-то магическое влияние, и ее образ, и память о том, что у них было, и невыносимость непреодолимого желания.

Он сделал шаг назад, чувствуя себя отвратительно. Она лгала ему. Она лгала. О капитане Эндрю Фэрхевене. Но хуже всего было то, что она яростно защищала своего мужа и вряд ли стала бы столь же яростно защищать его.

Он возненавидел капитана Фэрхевена. Для Романа не играло роли, что он не знал его, не имело значения, что его ненависть была бессмысленной и этот человек ничего ему не сделал. Важно было только то, что этот человек женился на Тристе и имел от нее ребенка.

Это причиняло такую боль, что Роман с силой вдохнул, и именно в этот момент собственной слабости он услышал шелест юбок и легкий ветерок на своей горячей щеке. Триста уходила, и он не стал ее задерживать.

Но его мысли продолжали крутиться вокруг одного и того же. Эндрю Фэрхевен. Капитан... морской капитан, армейский капитан? Кто он? Почему Триста так таинственно держится? Из-за того, что она его сильно любила и переживает его потерю? Нет. Что-то здесь не так. Он знал ее достаточно хорошо – свое горе она явно изображала.

Шестое чувство подсказывало ему, что здесь скрыта какая-то тайна, какой-то глубоко спрятанный секрет – и очень, очень важный. И черт побери, он собирался узнать, что это был за секрет!