Наследство для двоих

1

Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь плотный полог дубовых ветвей и веселыми зайчиками играли на мраморе обелиска, претенциозно заявлявшего, что эта часть старого хьюстонского кладбища является законной вотчиной семейства Лоусонов. Это сооружение было установлено здесь более века назад. Оно должно было, подобно древнему стражу, охранять могилы первых Лоусонов, погребенных в Техасе, и увековечить память тех членов клана, которые пали далеко от своего родного Восточного Техаса, верно служа Конфедерации. И вновь здесь собрались скорбящие, и вновь разверзлась освященная земля, чтобы принять тело еще одного члена семьи – Роберта Дина Лоусона-младшего, которого все знавшие его обычно называли просто Дином.

Эбби больше всего потрясла та внезапность, с какой не стало ее отца. Несчастный случай, сказала полиция. Он ехал слишком быстро и не вписался в поворот. Ирония судьбы заключалась в том, что отец направлялся домой из аэропорта, только что вернувшись из деловой поездки в Лос-Анджелес. Не горюйте, он погиб мгновенно, успокаивали Эбби. Как будто от этого ей было легче смириться со смертью отца.

Нет, боль не становилась слабее. Не проходило и сожаление о том, что ей так и не удалось поговорить с ним в последний раз, сказать, как сильно она его любит и, возможно – всего лишь возможно, – услышать в ответ то же самое. Это звучало так глупо, так по-детски, но это было правдой. Хотя ей уже минуло двадцать семь лет, Эбби еще не достигла того рубежа, когда пропадает потребность в отцовской любви. Несмотря на все ее попытки сблизиться с отцом, между ними неизменно что-то стояло, и хотя Эбби пыталась пробить эту стену на протяжении многих лет, до конца ей это так и не удалось.

Опустошенная горем, она подняла залитые слезами глаза от усыпанного желтыми техасскими розами отцовского гроба и обвела затуманенным взглядом собравшихся вокруг могилы людей. Надо признать, народу здесь было не так много, как на похоронах ее дедушки девятнадцать лет назад. Тогда на скорбную церемонию пожаловал даже сам губернатор. Однако по-другому и быть не могло. Ее дед, Р.-Д. Лоусон, являлся одним из пионеров нефтяной промышленности. Именно он вновь наполнил деньгами фамильные сундуки Лоусонов, после того, как они были начисто опустошены в страшные годы Реконструкции,[1] наступившие вслед за Гражданской войной. Лысый, сморщенный и страшно самоуверенный – именно таким Эбби запомнила деда, хотя в год его смерти была еще сущим ребенком: ей тогда не исполнилось и восьми лет. Судя по рассказам старших, дед был яркой, полной обаяния личностью и частенько не стеснялся в выборе средств для достижения цели. Впрочем, на заре нефтяного бизнеса, чтобы преуспеть в нем, излишнюю щепетильность необходимо было отбросить прочь.

Собственно говоря, Лоусоны сделали свои миллионы не на самой нефти. Когда кто-то спрашивал Эбби, названную при крещении Эбигайль Луиз Лоусон, о происхождении семейного состояния, та отвечала любимой фразой своего деда: «Нефть тут ни при чем, дорогой. Мы сделали наши деньги из грязи». Изумленное выражение на лицах собеседников неизменно вызывало у нее смех. Затем она объясняла, что «грязью» называются специальные жидкости, применяющиеся при бурении нефтяных скважин. В конце двадцатых годов, на которые пришелся бум нефтяных разработок в Техасе, Р.-Д. Лоусон разработал оригинальную технологию «грязи» и выбросил ее на рынок, создав для этого собственную компанию, превратившуюся с годами в огромную корпорацию с многомиллионными доходами.

После смерти деда отец Эбби продал компанию, в результате чего общественная роль семейства Лоусонов в деловых кругах Хьюстона заметно изменилась. Тем не менее огромное состояние Лоусонов позволяло семье оставаться одним из важных звеньев хьюстонского общества, и доказательством тому было присутствие на сегодняшних похоронах многих видных техасцев.

Глядя на знакомые лица, Эбби думала о том, как чудно воспринимает человек подобные моменты. Оставшимся в живых словно необходимо подчеркнуть, какую важную роль играл при жизни усопший, а измерить эту роль могло только количество влиятельных персон, пришедших проводить его в последний путь.

Боковым зрением девушка уловила какое-то движение слева от нее. Ее мать вытащила из-за черного крепа на своей шляпке отороченный серебряной нитью носовой платок и принялась утирать слезы. Эбби повернула голову, чтобы взглянуть на мать, и в этот момент увидела молодую женщину, стоявшую в тени мемориального обелиска. Лицо ее казалось настолько знакомым, что Эбби замерла, не в силах оторвать от него глаз. С гулко бьющимся в груди сердцем, с побледневшим лицом, она словно завороженная рассматривала эту знакомую незнакомку. Ее сходство с ней было ошеломляющим.

– А теперь помолимся, – склонив голову, проговорил священник, стоявший у изголовья закрытого гроба. – О, Всевышний, мы собрались здесь сегодня, чтобы вручить твоей воле прах слуги твоего, Дина Лоусона, возлюбленного супруга и отца…

Эбби слышала призыв помолиться, но смысл слов не доходил до ее сознания. Она была слишком поражена внешностью этой женщины в толпе скорбящих. «Это невозможно! Этого не может быть!» – билось в ее голове в то время, как сама она пыталась справиться с охватившей ее дрожью.

Женщина стояла, слегка склонив голову, и ветер шевелил блестящую копну ее волос орехового цвета – таких же пышных, как и у самой Эбби. Но больше всего Эбби поразили ее глаза. Они были изумительно синими и незамутненными, словно глубины океана, – такого же неповторимого цвета, как и у самой Эбби. Дед называл его «фирменным цветом Лоусонов» и хвастал тем, что с глазами его родственников не могут соперничать даже знаменитые техасские васильки.

У Эбби возникло отчетливое чувство, что она смотрит в кривое зеркало и видит немного искаженное отражение самой себя. Какое странное ощущение! Неосознанным движением она подняла руку к голове, чтобы убедиться: ее волосы по-прежнему затянуты в тугой пучок на затылке, а не спадают на плечи, как у незнакомки. Да кто же это?!

Этот вопрос не давал ей покоя, и Эбби подвинулась ближе к Бенедикту Яблонскому, управляющему фермой по выращиванию арабских скакунов, расположенной в Ривер-Бенде, семейном поместье Лоусонов к юго-западу от Хьюстона. Однако прежде, чем она успела спросить его о том, кто эта женщина, представляющая собой ее почти точную копию, прозвучало нестройное «аминь», возвестившее об окончании заупокойной молитвы. Толпа стоявших до этого неподвижно друзей и родственников покойного начала потихоньку расходиться. Эбби потеряла незнакомку из виду. Только что она стояла у памятника, а теперь ее и след простыл. Будто растворилась. Но где? Как ей удалось исчезнуть так быстро?

К стульям, на которых они сидели, подошел священник. Мать встала. Черная вуаль прикрывала ее лицо с заплаканными глазами. Эбби также поднялась на ноги. Она испытывала постоянную потребность защищать эту хрупкую женщину – ее мать, Бэбс Лоусон. Точно так же, как и отец, Эбби с детства привыкла оберегать свою маму от всего, что могло бы ее расстроить. Бэбс была совершенно неприспособлена к жизни с ее бесконечными трудностями. Она предпочитала смотреть в другую сторону и делать вид, что их попросту не существует, как будто от этого проблемы чудесным образом исчезали сами собой.

А вот Эбби – наоборот. Она привыкла встречать любые неприятности с открытым забралом и выпятив вперед подбородок, полная фамильной гордости и упрямства, унаследованных от предыдущих поколений Лоусонов. Вот и сейчас, не в силах отделаться от образа странной женщины и едва слыша слова утешения, которые говорил ее матери священник, Эбби изучала глазами лица людей, сгрудившихся вокруг могилы. Она пыталась выловить из толпы незнакомку, которая была так удивительно похожа на нее. Загадочная женщина не могла далеко уйти.

Эбби инстинктивно повернулась к Бенедикту Яблонскому в надежде получить от него помощь, которую он неизменно оказывал ей на протяжении всей ее жизни. Одетый в твидовый костюм, являвшийся, судя по всему, ровесником своему хозяину, он стоял, держа в скрещенных перед собой руках шляпу с узкими полями. Его густые сивые волосы были, как всегда, неровно подстрижены и кое-как приглажены гребешком – лишь для того, чтобы создать хотя бы видимость прически.

Годы оставили глубокие морщины на его лице и посеребрили темную когда-то шевелюру, однако они оказались не в состоянии сломить этого человека. Он по-прежнему представлял собой сгусток силы и напоминал могучий волнорез. Ничто не могло смутить его. Впрочем, этому, возможно, не стоило удивляться, учитывая то, через какие испытания ему довелось пройти во время второй мировой войны. Сначала – нацистская оккупация Польши, а затем – годы жизни под советским контролем.

Теперь, стоя рядом с этой человеческой глыбой, Эбби вспоминала, как подшучивала над ним, утверждая, что все в нем квадратное: челюсти, подбородок, плечи и даже отношение к жизни. И тем не менее на протяжении всей ее жизни Бен оказывал на девушку огромное влияние. Именно к нему, еще будучи ребенком, она прибегала со всеми своими вопросами и бедами.

Бен почти никогда не улыбался. Величественно повернув голову к Эбби, он окинул ее изучающим взглядом. Девушка не раз видела, как он проделывает это с жеребятами. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы «прочитать» поведение той или иной лошади и понять, что у нее на уме. Вот и сейчас, только взглянув на Эбби, он сразу же спросил:

– Что стряслось? – В речи Бенедикта звучали неистребимый акцент и лирическая ритмика его родного польского языка.

– Только что возле нашего семейного обелиска стояла женщина. Ты заметил ее?

– Нет, – ответил он, непроизвольно взглянув в указанном направлении. – Кто она?

– Не знаю, – проговорила Эбби, озабоченно нахмурившись и вновь принявшись изучать лица мельтешащих вокруг людей. Она была уверена, что незнакомка ей не привиделась. Эбби машинально провела ладонью по талии, незаметно поправляя свое шелковистое черное платье от Шанель, сшитое из мягкого крепдешина. Она решила во что бы то ни стало отыскать таинственную гостью и повернулась к Яблонскому.

– Оставайся рядом с мамой, Бен, – попросила она его.

– Хорошо, – откликнулся тот, но Эбби его уже не слышала, сосредоточенно пробираясь сквозь толчею возле могилы. Остановилась, чтобы поздороваться с одним, задержалась, чтобы выслушать соболезнования от другого… Она кивала, печально улыбалась, говорила приличествующие случаю слова и ни на секунду не прекращала поиски женщины, которую видела всего несколько мгновений.

Эбби уже почти решила, что та покинула кладбище, как вдруг заметила ее стоящей в некотором отдалении от толпы. И вновь Эбби словно ударило электрическим током. Ее поразило удивительное сходство между ними. Рядом с незнакомкой находилась седовласая Мэри Джо Андерсон, многие годы проработавшая секретаршей ее отца и с переменным успехом улаживавшая все возникавшие проблемы юридического толка. Удивленная и растерянная, Эбби с недоумением смотрела на этих двух женщин. Что общего может быть у Мэри Джо с этой незнакомкой? Неужели они знают друг друга?

Внезапно на ее руке сомкнулись чьи-то пальцы, и глубокий мужской голос прозвучал прямо над ухом Эбби:

– Мисс Лоусон, с вами все в порядке?

– Что? – Обернувшись, Эбби скользнула рассеянным взглядом по высокой фигуре темноволосого мужчины, державшего ее под руку.

– Я спросил, все ли с вами в порядке? – Его губы искривились, приподняв одну сторону темных усов в легкой усмешке – мягкой и терпеливой, однако взгляд его прищуренных глаз был острым и изучающим.

– Я… Со мной все нормально, – проговорила Эбби, пытаясь преодолеть замешательство. Она глядела на грубо высеченные черты его лица и чувствовала, что они ей смутно знакомы.

Внезапно, вспомнив о незнакомке, Эбби обернулась в надежде снова увидеть ее, однако рука мужчины заботливо легла на ее плечи.

– Вам лучше присесть.

Преодолевая ее сопротивление, он повел ее в противоположном направлении.

– Я же говорю вам, что со мной все в порядке, – попыталась возразить Эбби, однако незнакомец все же заставил ее подойти к стоявшему неподалеку складному стулу. Напрягшись, Эбби попыталась воспротивиться его попытке усадить ее. – Я чувствую себя прекрасно, – снова заявила она.

Склонив голову набок, мужчина окинул ее скептическим взглядом и ослабил хватку.

– Однако выглядите вы отнюдь не прекрасно. Откровенно говоря, мисс Лоусон, минуту назад у вас был такой вид, будто вы увидели черта.

Эбби сосредоточила все внимание на собеседнике. И даже не потому, что увидела Мэри Джо, в одиночестве направлявшуюся к выходу с кладбища. Ей казалось, что за последние годы она научилась скрывать свои чувства, но, видимо, это все же было не так. Или же этот человек был гораздо наблюдательнее, нежели все остальные.

Так или иначе, Эбби попыталась отговориться.

– Видимо, в этом виновата жара, – небрежно сказала она. – Действительно, жарко, – с легким кивком признал незнакомец. Однако, по всей видимости, он не поверил, что состояние Эбби действительно можно списать на душный полдень. Взгляд его глаз все так же лениво скользил по ее лицу и был по-прежнему острым и внимательным. Он изучал ее не менее пристально, чем минуту назад, и от этого внутри Эбби еще более усиливалось чувство, что она уже где-то видела этого человека.

– Тем не менее со мной уже все в порядке. Спасибо за заботу, мистер… – Эбби запнулась, не зная, как его назвать.

– Уайлдер. Маккрей Уайлдер.

Имя ничего не говорило Эбби, и он это, видимо, почувствовал.

– Мы как-то раз встретились с вами в конторе вашего отца. Это было прошлой весной.

И тут память Эбби заработала в полную силу. Она вдруг вспомнила этого человека развалившимся в кожаном кресле в кабинете ее отца, его растерянный вид, когда она вошла без стука, прервав их беседу, и то, как рассеянно он водил указательным пальцем по щеточке своих усов и верхней губе, изучающе глядя на нее. В тот день на нем была рубашка цвета хаки с засученными рукавами и расстегнутым воротом, из-за которого выглядывала редкая поросль волос на груди. Эбби вспомнила сплетение тугих мышц на его руках, бронзовый цвет загорелой кожи и широченные плечи. Но ведь было же что-то еще. Эбби наморщила лоб, пытаясь вспомнить какую-то ускользавшую от нее деталь, сделала вдох и ощутила мускусный запах его мужского одеколона.

– Нефть. – Смешанный с ароматом трубочного табака, который курил ее отец, в воздухе стоял отчетливый запах нефтяных скважин. – Разве не о ней вы говорили с моим отцом?

– Именно. Я польщен, что вы меня помните.

– Правда?

Он не был похож на человека, которому могут польстить какие-либо комплименты.

– А почему бы и нет? Разве не льстит самолюбию мужчины то, что красивая женщина запомнила его после одной мимолетной встречи?

– Я знаю многих, которым это было бы безразлично.

Эбби не попалась в ловушку его мягкого обаяния – точно так же, как ранее не клюнула на приманку его впечатляющих мускулов. Она обычно хорошо чувствовала людей.

– Например, ваш бывший муж?

Эбби непроизвольно спрятала левую руку, на которой отсутствовали какие-либо драгоценности. Ее средний палец уже не украшали платиновые обручальные кольца с редкостным – в три карата – сапфиром в обрамлении бриллиантов. Этот набор она выбрала для себя в «Тиффани»[2] после романтического завтрака с Кристофером Джоном Этвеллом на Пятой авеню. Десять месяцев назад Эбби швырнула их ему в лицо и увидела, как два сплетенных между собой кольца упали на пол и развалились – точно так же, как их ужасная семейная жизнь, длившаяся ровно шесть лет. В тот же день она вышла из их дома на Лейзи-Лейн в хьюстонском районе Ривер-Оукс, вернулась в дом Лоусонов в Ривер-Бенде и снова взяла свою девичью фамилию. Если Эбби и жалела о чем-то в своей жизни, то уж никак не о кончине своего брака.

И тем не менее ей было неприятно, что этот человек позволяет себе вторгаться в ее личную жизнь.

– Вы, кажется, весьма осведомлены о моих делах, мистер Уайлдер, – с легким вызовом бросила она.

– Насколько мне помнится, в тот день вы как раз получили официальное уведомление об окончательном разводе и намеревались отпраздновать это событие. Мужчина не в состоянии забыть тот день, когда молодая – и, надо добавить, на редкость привлекательная женщина – объявляет о том, что она свободна.

Что касается самой Эбби, то она уже давно забыла, зачем вломилась в кабинет своего отца тем весенним днем.

– Неужели вы и это помните? – удивленно спросила она заметно потеплевшим тоном. – Я польщена.

– Правда?

Женщина посмотрела на собеседника с внезапно проснувшимся интересом. Удивительно, как ловко он перехватил сказанную ею реплику и направил ее против самой Эбби! На секунду в ней снова проснулся интерес к окружавшим ее вещам – впервые с тех пор, как она получила известие о смерти отца, – но только на секунду. Она не могла избавиться от боли, терзавшей ее с того момента, особенно теперь, когда заколоченный гроб с телом отца все еще находился в поле ее зрения, а в воздухе стоял тяжелый, сладкий запах сотен роз.

Маккрей бросил взгляд на украшенный бронзой гроб.

– Хочу сказать вам, что я скорблю о кончине вашего отца.

Эбби пожалела, что он произнес эту затертую фразу и ей теперь необходимо ответить такой же банальностью.

– Благодарю вас, – сказала она. – Спасибо за доброту.

Он отошел, и женщина почти физически ощутила его отсутствие, однако ей было некогда зацикливаться на этом – другие люди ждали своей очереди высказать ей слова соболезнования, и печальная церемония вновь потекла своим чередом. Однако глаза Эбби неустанно перескакивали с лица на лицо в надежде отыскать загадочную женщину, кем бы она ни была.

Рейчел Фэрр наблюдала за ней с некоторого отдаления, глядя, с какой уверенностью и грацией она двигается в толпе. Все дело в этом маленьком и дорогом черном платье, решила Рейчел, простом и в то же время элегантном – с атласными накладками на рукавах, разрезом и вышитым воротом. А может, дело было в том, как она уложила свои волосы – сложным пучком на затылке, придававшим ей стильный и в то же время полный достоинства вид. В отличие от самой Рейчел, она явно не страдала от жаркой и влажной погоды. Ее платье не прилипало к телу, а волосы не были влажными от пота. Рейчел знала, что сегодня будет жарко, но не ожидала такой духоты. Вообще-то штату Техас присущ сухой воздух, бурая почва и равнинный ландшафт. Что же касается Хьюстона, то этот город, хотя и расположен на плоской местности, однако отличается обилием зелени и, как следствие, высокой влажностью.

Рейчел бросила взгляд на красную розу, которую сжимала в руке. Бархатные лепестки цветка уже начали скручиваться от жары. Она купила эту розу у цветочного лотка в терминале Хьюстонского межконтинентального аэропорта накануне вечером, прилетев сюда из Калифорнии. Рейчел собиралась положить этот цветок на гроб Дина, как знак своей любви к нему, а вот теперь стояла и боялась сделать этот простой, казалось бы, жест.

Вчера вечером она приехала к похоронному бюро, но побоялась зайти внутрь, опасаясь бурной реакции его семьи и не желая становиться причиной некрасивой сцены. А сегодня, пока в церкви шла заупокойная служба по Дину, она сидела в машине, отчаянно желая находиться внутри и в то же время странным образом ощущая себя недостаточно чистой для того, чтобы присутствовать при этом священном действе. Наконец она пристроилась в хвост длинной процессии из «Мерседесов», «Линкольнов», «Роллс-Ройсов» и «Кадиллаков» и проследовала вместе с ними на кладбище, что раскинулось на самом краю города.

Снова и снова думала Рейчел о том, что если бы ей не позвонила секретарша отца, никому и в голову не пришло бы уведомить ее о смерти Дина. Она могла бы узнать об этом спустя дни, недели, а то и месяцы. Рейчел попыталась выразить свою благодарность миссис Андерсон, но ощутила, как неловко чувствует себя пожилая женщина, стоя рядом с ней на этих похоронах.

Это было нечестно! Она ведь тоже любила Дина. Наверняка его близкие поняли бы ее желание скорбеть вместе с ними и разделить боль от общей утраты. Рейчел имела от него так мало, а они – так много. Все равно она положит розу на его гроб – пусть думают что хотят!

И, не позволив себе больше ни секунды колебаний, она слепо пошла по тропинке, разделявшей длинные ряды могил. Ее низкие каблуки утопали в толстом травяном ковре, она быстро шагала между пятнами тени от ветвей могучих дубов, что молчаливыми стражами величаво раскинулись над этим царством мертвых. Казалось, Рейчел плывет в безвоздушном пространстве, заключенная в плотную оболочку своего горя, сквозь которую не проникали ни звуки, ни краски окружающего мира.

И все же, несмотря на снедавшие ее боль и отчаяние, Рейчел сознавала парадоксальность этой ситуации. Поскольку она всегда могла претендовать только на маленький кусочек его жизни, сейчас ей было позволено воспользоваться таким же крошечным кусочком его смерти. И только теперь, когда она задумалась над тем, насколько это несправедливо, из ее глаз покатились слезы. Она была не в силах изменить это положение вещей. Это мог сделать лишь Дин, а он был мертв.

Внезапно Рейчел увидела перед собой гроб, усыпанный солнечно-желтыми розами. Она остановилась и после некоторых колебаний положила свою увядшую красную розу поверх этого покрывала. На фоне этого великолепия ее цветок выглядел таким жалким и никчемным, что ей снова захотелось заплакать. Рейчел моргнула, чтобы сбросить повисшие на ресницах слезы, прощальным жестом провела пальцами по крышке гроба и повернулась, чтобы пойти прочь. Однако в этот момент она увидела Эбби, стоявшую в каких-то пятнадцати футах и глядевшую на нее с озабоченным и в то же время растерянным видом. На какую-то долю секунды Рейчел непроизвольно вздернула подбородок чуть выше обычного и двинулась вперед – в тот же момент, что и Эбби.

Они встретились на полпути. Первой заговорила Эбби:

– Кто вы? Я вас знаю? – В ее голосе звучал тот же мягкий техасский говорок, что и у Дина. Рейчел заметила, что Эбби ниже ее на добрых четыре дюйма, однако от этого она не испытала ни грана превосходства – одну только неловкость и собственную неуклюжесть.

– Меня зовут Рейчел. Рейчел Фэрр. Я из Лос-Анджелеса.

– Из Лос-Анджелеса? – задумчиво нахмурившись, переспросила Эбби. – Отец совсем недавно вернулся оттуда.

– Я знаю. – При мысли о том, что Эбби не имеет ни малейшего представления о том, кто стоит перед ней, Рейчел почувствовала еще большую боль и обиду. – Дин говорил мне, что мы с вами очень похожи. Теперь я вижу, что он был прав.

– Так кто же вы? – требовательно повторила свой вопрос Эбби.

– Я – его дочь.

Эбби вспыхнула от гнева и неожиданности.

– Это невозможно. Его дочь – я. И я же его единственный ребенок.

– Нет, вы…

Но Эбби не желала больше слушать эту нелепую ложь.

– Я не знаю, кто вы такая и что вам здесь нужно, – заговорила она, делая усилие, чтобы не возвысить голос, – но если вы не уйдете сию же секунду, я прикажу вышвырнуть вас вон с этого кладбища.

2

Ослепнув от слез, Рейчел кинулась прочь, стремясь как можно скорее очутиться далеко отсюда. Она жалела, что вообще пришла на похороны. Это было ошибкой, чудовищной ошибкой.

А как еще должна была реагировать Эбби на ее появление? Неужели Рейчел рассчитывала, что Эбби откроет ей объятия и встретит как родную долгожданную сестру? В общем-то, они действительно являлись друг другу сестрами, правда, сводными, если говорить точнее. Много лет назад Рейчел буквально не вылезала из публичной библиотеки Лос-Анджелеса, листая журналы и провинциальные газеты. Ее одолевал настоящий голод, ей хотелось как можно больше узнать о своем отце, с которым так редко удавалось видеться. Чем он был занят в то время, когда не находился с ней? Где он жил, как? Несколько лет подряд Ривер-Бенд часто упоминался в ряде журналов – преимущественно тех, которые писали о выращивании лошадей арабской породы. Дин редко сообщал Рейчел о таких публикациях, но каждый раз, открывая подобный журнал, она неизменно натыкалась на большие цветные снимки: Эбби гарцует на роскошном арабском скакуне, а рядом с гордым выражением стоит сам Дин.

Рейчел видела фотографии роскошного викторианского особняка, принадлежавшего этой семье, фантастически дорогие наряды, которые носили его жена и другая дочь, посещая великолепные балы и приемы. Она штудировала колонки светской хроники в хьюстонских газетах, посвященных первому выходу в свет Эбби Лоусон. Рейчел с трудом заставляла себя смотреть на фотографии, где ее сестра в ослепительном белом наряде была запечатлена на своем первом балу. Эбби – такая красивая и ухоженная… При взгляде на нее Рейчел испытывала боль.

Точно так же у нее щемило сердце, когда она слышала о путешествиях Эбби и Дина в Европу и на Ближний Восток. Сама она с Дином никогда и никуда не ездила – разве что в Диснейленд и на Каталина-Айленд.

Вся ее жизнь была наполнена завистью от сознания того, что Дин постоянно находится возле Эбби, а сама она лишена такого счастья. Он каждую ночь укладывал ее спать. Он проводил с ней все выходные и праздники, и на каждое Рождество, когда она вставала с постели, он уже был рядом. Он присутствовал на каждом более или менее значимом в жизни Эбби событии – от ее сольного фортепианного концерта до выпускного вечера, а на долю Рейчел – особенно после того, как умерла ее мать, – оставалось всего лишь четыре дня в году, когда она могла видеться с отцом.

Так можно ли было сомневаться относительно того, кого он действительно любил и хотел видеть рядом с собой? Рейчел вообще подозревала, что являлась для отца всего лишь тяжелой обузой и надеялась лишь на то, что со временем излечится от этой горечи и боли. Окончив Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, она попыталась строить свою жизнь, не принимая в расчет отца. У нее была хорошая работа художника по рекламе в одной из крупных фирм Лос-Анджелеса, ей прочили большое будущее. Но сегодня все старые раны открылись вновь, а боль проникла еще глубже в сердце и была даже сильнее, чем обычно.

Она остановилась, желая собраться с духом и определить, где стоит ее взятая напрокат машина. Как только Рейчел заметила свой коричневый «Тендерберд», к краю кладбищенской лужайки подкатил длинный черный лимузин и остановился прямо позади ее машины. Из нее выскочил человек в шоферской униформе и почтительно открыл заднюю правую дверь. Отсутствующим взглядом Рейчел наблюдала, как оттуда появился мужчина с серебряными от седины волосами.

Бросив шоферу несколько слов, он быстрым шагом направился прочь от лимузина – прямо по направлению к Рейчел и могилам, расположенным за ее спиной. Что-то в его лице очень напомнило ей Дина. Как и ему, этому человеку должно было быть лет за пятьдесят. Женщина даже подумала, появляются ли у него, как и у Дина, морщинки в уголках глаз, когда он смеется?

Через несколько секунд она убедилась: да, появляются, – когда, заметив ее, мужчина слегка улыбнулся.

– Ну как ты?

Теплота и искренность, прозвучавшие в его словах, превратили этот вопрос в нечто большее, нежели банальная формула вежливости. В следующую секунду Рейчел, к собственному удивлению, обнаружила, что уже обменивается с незнакомцем рукопожатием.

– Благодарю вас, хорошо. – Она торопливо утерла катившуюся по щеке слезу, будучи в полной уверенности, что выглядит ужасно – с отекшими и покрасневшими глазами. Однако доброта, сквозившая во взгляде мужчины, сказала ей, что он – в достаточной степени джентльмен, чтобы не заметить всего этого.

– Служба, по всей вероятности, уже закончилась, не так ли? – спросил он. – Жаль, что я опоздал, но мне пришлось… – Мужчина умолк на полуслове, и на его лице промелькнуло недоумение. – Извините, но ведь вы – не Эбби, не правда ли?

– Нет, не Эбби. – Рейчел увидела, как собеседник непроизвольно отшатнулся от нее, и ей захотелось умереть. Всю свою жизнь она боролась с этим чувством стыда. Она не сделала ничего дурного и в то же время никогда не могла отделаться от ощущения какой-то непонятной вины. Дрожа всем телом, Рейчел повернулась, чтобы уйти.

– Постойте! Вы, должно быть, дочь… Кэролайн?

Она задержалась, и на ее глаза вновь навернулись слезы. На сей раз – слезы благодарности. Наконец ее хоть кто-то признал. Кто-то, способный понять всю глубину ее утраты.

– Вы… знали мою мать?

Она подняла растерянный взгляд на стоявшего перед ней мужчину.

– Да. – Его лицо озарила добрая улыбка, и в уголках глаз появились лучики морщинок. – Ведь вас зовут Рейчел, не так ли?

– Да. – Она улыбнулась впервые за последние дни. – Простите, – добавила она и потрясла головой от переполнявших ее чувств. – А кто вы?

– Ах да, извините. Я почему-то решил, что вы должны меня знать. Меня зовут Лейн Кэнфилд.

– Мистер Кэнфилд? Ну конечно, Дин часто рассказывал мне о вас. Вы очень много значили для него.

По словам многих, Лейну Кэнфилду принадлежала половина Техаса, а вторая половина просто не стоила того, чтобы ее покупать. Как утверждали газетчики, он владел огромной и самой разнообразной собственностью – от застраиваемых земельных участков до первоклассных отелей и гигантских нефтехимических заводов. А вот фотографии этого человека появлялись на газетных страницах нечасто. Помнится, Рейчел где-то слышала, что Лейн Кэнфилд не любит рекламировать свою персону.

– Должен признаться, что это чувство было у нас взаимным. Дин был выдающимся человеком и преданным другом. Его будет не хватать очень многим людям.

– Да. – Рейчел склонила голову. Эти слова вновь всколыхнули затаившуюся на время боль.

– Вы по-прежнему живете в Лос-Анджелесе? – Мужчина решил перевести разговор на менее болезненную тему.

– Да, и он как раз приезжал навестить меня. Его рейс отложили, а он опаздывал. Он очень торопился домой, когда… произошел несчастный случай. – Торопился домой, к своей любимой дочери Эбби.

– Надолго вы в Хьюстон? Мы могли бы пообедать или поужинать. Думаю, Дин одобрил бы это. Как, по-вашему?

– Вы вовсе не обязаны это делать. – Ей не хотелось становиться обузой ни для кого.

– Я вообще ничего не обязан делать. Мне просто этого хочется. В каком отеле вы остановились?

– В «Холидей Инн» – в том, который неподалеку от «Астро», – словно со стороны услышала Рейчел собственный ответ.

– Я позвоню вам завтра, после того, как просмотрю свое расписание на день.

– Хорошо.

Они попрощались, и Лейн задержался, чтобы посмотреть вслед уходившей молодой женщине. Она была удивительно похожа на отца – высокая и стройная, как он, с густой шапкой каштановых волос и неправдоподобно синими глазами. Чувствительная и уязвимая… Да, она невероятно напоминала отца.

Не теряя ни секунды времени, Эбби нашла мать, убедила ее в том, что пора ехать, и торопливо отвела к ожидавшему их лимузину. Она не хотела, чтобы Бэбс столкнулась с этой женщиной, выдававшей себя за… Впрочем, то, за кого она себя выдавала, не имело ровным счетом никакого значения. Даже сама мысль об этом представлялась Эбби чудовищной и абсурдной. Очевидно, эта женщина просто невменяема.

Рычание автомобилей, выезжавших по узкой дорожке с кладбища, заглушило все остальные звуки. Эбби откинулась на мягкие подушки сиденья. Нервы ее были напряжены до предела. Интересно, подумалось ей, со сколькими из их друзей уже успела поговорить эта женщина, скольким из них успела она нагородить своего беспардонного вранья? Жители Техаса просто обожали скандалы.

Она незаметно бросила взгляд на мать. «Бэбс – журчащий ручеек», – так, отчасти в шутку, отчасти всерьез, нередко называл ее старый Р.-Д. Эбби не могла не признать, что характеристика эта была на удивление точной. Ее мать обладала характером пенистым, как шампанское, и непостоянным, как весенняя погода. Она могла болтать часами и не сказать при этом ничего заслуживающего внимания. Ее жизнь представляла собой непрерывную череду вечеринок, и она любила устраивать их не меньше, чем посещать.

Эбби считала, что трудно было бы подобрать двух других людей, не подходивших друг другу в большей степени, чем ее родители. И тем не менее Бэбс не чаяла души в Дине. За всю свою жизнь она не приняла ни единого, даже самого пустячного, решения, не посоветовавшись прежде с мужем. Она верила в него, как в Бога, и считала безупречным все, что он делал.

Впрочем, наверное, все же это не совсем так, наморщив лоб, подумала Эбби. Ей вспомнились происходившие за закрытыми дверями ссоры между родителями – дрожащий голос и плач матери, гневный и решительный тон отца, в котором тем не менее угадывалась скрытая боль. И то, как он выглядел, выходя из комнаты. Мать после таких стычек обычно оставалась внутри, иногда – часами, а когда появлялась в дверях, была бледной, измученной и непривычно молчаливой, с опухшими, покрасневшими глазами. Некоторые из воспоминаний Эбби уже померкли от времени, но все же ей казалось, что поводом для ссор между родителями неизменно служили частые отъезды отца в Калифорнию к одному из его клиентов.

Однажды, вскоре после своего поступления в колледж при Техасском университете и переезда в Остин, в телефонном разговоре с матерью Эбби предложила той поехать вместе с отцом в одну из таких его командировок в Лос-Анджелес.

– В конце концов, – сказала она, – теперь, когда меня нет рядом, с какой стати тебе сидеть в этом огромном доме совершенно одной? По-моему, это прекрасная возможность для тебя посмотреть наконец другие места и, может быть, даже помочь папе в его работе.

Эбби до сих пор помнила какое-то придушенное, но тем не менее твердое, как сталь, «нет», прозвучавшее в трубке.

– Мама…

– Я ненавижу Калифорнию, – добавила мать с несвойственной ей горечью.

– Но мама, ты же там никогда не была!

– И не собираюсь. – На этом Бэбс предпочла резко сменить тему.

Если бы речь шла о ком угодно другом, Эбби непременно захотелось бы выяснить, в чем тут дело. Когда на ее пути встречалась преграда любого рода, она умела быть невероятно упрямой. В случае надобности она могла бы даже разобрать по кирпичику любую стену – только для того, чтобы узнать, что скрывается по другую сторону. Однако тут было очевидным – Бэбс пытается что-то утаить. Теперь Эбби задумалась: что же именно?

Женщина, назвавшаяся Рейчел, заявила, что она – из Лос-Анджелеса, с неохотой вспомнила Эбби. Разумеется, их внешнее сходство было не более чем случайностью. Как, например, лоусоновские глаза «фирменного» синего цвета. При мысли об этом Эбби почувствовала себя неуютно. Поежившись, она вспомнила, как временами смотрел на нее отец, думая, что она не замечает его взгляда. Тоска и боль, грусть и сожаление – все это вместе читалось во взгляде его глубоких синих глаз. Таких же синих, как у самой Эбби и… у этой женщины, Рейчел Фэрр.

Она привыкла думать, что отец смотрит на нее так потому, что ему всегда хотелось иметь сына. Какому мужчине не хочется иметь сына, который унаследует его фамилию и семейные традиции! Таких просто нет, и Эбби в этом не сомневалась. Но все же отец пытался любить ее, а она изо всех сил старалась заслужить его любовь, хотя удавалось ей это далеко не всегда.

Может быть, во всем виновата только она? Может быть, если бы она не спорила с ним так часто… Эбби то и дело затевала с отцом перепалки – но лишь затем, чтобы он смотрел НА нее, а не СКВОЗЬ нее. Они спорили обо всем – начиная с лошадей и ее домашнего задания и заканчивая кастрюлями и политикой. Поводом для последней крупной стычки между ними стал ее развод.

– Эбби, мне кажется, что ты, как обычно, проявляешь излишнюю поспешность, – жестко сказал отец после того, как она сообщила ему о том, что покинула Кристофера. – Любая супружеская пара сталкивается с трудностями. Но если ты постараешься проявить большее понимание и терпимость…

– Понимание?! – взорвалась она. – Ну-ка, растолкуй мне, каким запасом «понимания» должна обладать жена, узнавшая, что ее муж спит с другими женщинами, включая ее подруг!

– Однако это не означает…

– Что ты мне предлагаешь? Простить? Понять? Или ты посоветуешь мне смотреть в другую сторону, пока он делает из меня посмешище в глазах всех наших друзей? Я больше не позволю, чтобы меня унижали таким образом. Никогда!

– Я понимаю, какую боль причинил тебе его… неблагоразумный поступок. – Отец тщательно выбирал слова и неторопливо прохаживался возле своего письменного стола, словно выступая перед судом присяжных. – Не думаю, что он с самого начала поставил перед собой подобную цель. Такие вещи всегда начинаются очень невинно, а через некоторое время мужчина может обнаружить, что увяз гораздо глубже, чем ему бы хотелось. Это – не заранее обдуманный план. Это – случайность.

– Ты знаешь это по собственному опыту, папа? – едко спросила она и заметила, как отец моргнул и отвернулся, чтобы избежать ее взгляда. В тот момент у него был виноватый вид. Эбби была не из тех, кто мог бы упустить возможность и не воспользоваться внезапно появившимся преимуществом, и потому стала давить: – Ты изменял маме? Не потому ли теперь ты становишься на сторону Кристофера против меня, своей собственной дочери? Неужели тебе наплевать на то, что я несчастна?

– Конечно же, нет, – поспешно произнес он.

– А вот мне порой кажется, что – да. – Эбби отвернулась, пытаясь подавить овладевшее ею чувство горечи. – Я знаю, папа, ты считаешь, что мне следует простить и забыть все случившееся. Но я не могу и не стану этого делать. Я ему больше не верю, а без доверия не может быть любви. А может, ее никогда и не было. Я уже ничего не знаю, и, честно говоря, меня это больше не заботит. Теперь мне хочется только одного – покончить с этим браком и вышвырнуть Кристофера из своей жизни.

– Но, черт побери, Эбби! Никто из Лоусонов еще никогда не разводился!

– В таком случае я просто обязана стать первой! Пора бы уже создать прецедент. – Выходя из отцовского кабинета, Эбби задержалась у двери. – Но не волнуйся, папа, я не попрошу тебя представлять мои интересы в суде. Я постараюсь найти другого адвоката. Кого-нибудь, кто не мучается, подобно тебе, угрызениями совести.

Впоследствии эта тема редко затрагивалась в их разговорах, хотя Эбби знала: отец так до конца и не примирился с ее разводом. Она вернулась домой с твердым намерением положить конец возникшей между ними натянутости. Но не успела. Отец умер. Эбби чувствовала, как невидимый узел сдавливает ей горло, а в глазах закипают слезы.

Обернувшись назад, она увидела сквозь тонированное стекло лимузина Рейчел Фэрр, стоявшую среди могильных камней, и снова поразилась их удивительному сходству: тот же цвет волос, тот же овал лица, те же бездонные синие глаза. «Доминанта производителя» – так назвал бы это Бен на языке лошадников. Иными словами, способность жеребца производить на свет потомство, похожее именно на него.

Эбби казалось, что весь ее привычный мир перевернули вверх ногами и сильно потрясли. Все, во что она безоговорочно верила, оказалось теперь под вопросом. Все эти годы Эбби была уверена, что хорошо знает отца, а сейчас он казался ей чуть ли не незнакомцем. Любил ли он вообще когда-нибудь мать или ее саму? Ей были ненавистны эти мучительные вопросы, сомнения и… воспоминания, нежданно окрасившиеся в цвета обмана.

– Смотри, Эбби! – воскликнула вдруг ее мать. Эбби непроизвольно напряглась, будучи уверена, что Бэбс заметила Рейчел Фэрр. – По-моему, это Лейн Кэнфилд!

Поглощенная мыслями о Рейчел, Эбби даже не заметила мужчину, с которым та разговаривала. Это и впрямь был Лейн Кэнфилд, ближайший друг отца. Она не видела его уже шесть лет – со дня своей свадьбы, – и за это время он почти не изменился. Кэнфилд был по-прежнему строен и импозантен. Несмотря на то, что на нем был строгий костюм и галстук, он, казалось, даже не замечал этой несусветной полуденной жары. Вот разве что его волосы, в которых и раньше было много преждевременной седины, побелели еще больше. Теперь его шевелюра напоминала потускневшее серебро.

Но о чем он мог говорить с Рейчел Фэрр? Неужели они знакомы? По крайней мере, из того, как он себя вел, напрашивался именно такой вывод. А если все это – правда, то было бы логичным предположить, что ее отец в свое время открылся Лейну? Эта логика показалась Эбби еще более убийственной, когда она вспомнила, что своим душеприказчиком отец оставил именно Лейна Кэнфилда.

– Так и есть, это Лейн. – Мать стала шарить по ручке дверцы, пытаясь нащупать кнопку, которой открывались автоматические окна лимузина. Наконец стекло плавно опустилось, и в машину хлынула духота жаркого июньского полдня. – Лейн! Лейн Кэнфилд! – закричала мать.

Услышав свое имя, Лейн обернулся и подошел к их машине, чтобы поздороваться.

– Мне очень жаль, что я не смог приехать пораньше, Бэбс. Я находился по делам в Саудовской Аравии и узнал о… случившемся только вчера поздно вечером. Я приехал сюда как только смог, – проговорил он, с чувством сжимая руку вдовы.

– Довольно и того, что ты здесь. Дин так дорожил твоей дружбой! Впрочем, ты наверняка и сам это знаешь. – Бэбс крепко вцепилась в его ладонь. – Ты поедешь с нами?

– Конечно, дай мне только еще пару минут.

Он отошел от машины, и Эбби подумала, не собрался ли он вернуться обратно к Рейчел. Нет, мужчина направился к черному лимузину, припаркованному через несколько машин от их автомобиля, сказал что-то своему шоферу и пошел обратно. Эбби чувствовала, что не в состоянии произнести ни слова. Ей не верилось, что все это происходит наяву.

Когда он сел к ним в машину и устроился напротив ее матери, Эбби поймала на себе его изучающий взгляд. Лейн рассматривал каждую черточку ее лица и, вне всякого сомнения, сравнивал увиденное с Рейчел Фэрр. Его, похоже, не удивляло поразительное сходство между ними, а значит, он был к этому готов, догадалась Эбби.

– Ты ведь останешься поужинать с нами, Лейн? Будут еще Рэмсеи и Коулзы. Да и некоторые другие тоже обещали заехать. Нам бы очень хотелось, чтобы ты присоединился, – не отставала Бэбс.

– С удовольствием. – Лейну пришлось приложить некоторое усилие, чтобы сосредоточиться на словах вдовы Дина – все еще привлекательной женщины сорока восьми лет. – Вот только, к сожалению, мне придется пораньше откланяться. Сегодня вечером я должен вернуться в город и заняться кое-какими делами.

– Понятно, – кивнула Бэбс. Ее голос дрогнул. Казалось, она вот-вот ударится в слезы, однако женщине все же удалось взять себя в руки и она повернулась к Эбби. – Лейн был самым дорогим гостем на нашей свадьбе. Хотя ты, наверное, уже не раз об этом слышала?

– Да, мама.

– Мне никогда не забыть тот день, – ностальгически вздохнула Бэбс, и на лице ее появилось мечтательное выражение. – Помнишь, Лейн, у нас еще никак не заводилась машина? Дину пришлось возиться с мотором, наверное, целый час. Перемазал весь свой смокинг, а я уж решила, что мы так и проведем весь наш медовый месяц в этой развалюхе. Что только он не делал, а машина – ни в какую. Не заводится и все тут!

– Я думаю, в ней просто не хватало нескольких деталей, – улыбнулся Лейн, вспомнив, как он сам и еще несколько шутников загодя вывели автомобиль из строя.

– Неудивительно, – засмеялась Бэбс. Спустя все эти годы смех ее все еще звучал заразительно. – Это ведь ты одолжил нам свою машину.

– Да, – кивнул Лейн, а память уже возвращала его к началу того далекого дня.

3

Гости начали съезжаться в Ривер-Бенд задолго до того, когда в саду должна была начаться свадебная церемония. По случаю торжественного события все вокруг было ослепительно белым. Старинный особняк, узорчатая решетка с острыми пиками чугунных копий, бельведер в причудливых завитушках, пристройки – все носило на себе свежий слой белой краски.

На расходы не поскупились. Даже испанский бородатый мох, густым красивым ковром покрывавший гигантский дуб и ореховые деревья, был обрызган серебряной краской. У приглашенных не должно было остаться сомнений в том, что Р.-Д. Лоусон всем сердцем одобрял выбор своего сына, женившегося в этот день на Барбаре Эллен Торренс – дочери старинного техасского рода, в жилах которого текла голубая кровь. Своим финансовым положением, правда, Торренсы похвастать не могли, поскольку стали жертвами биржевого краха 1929 года. Так что гости поняли, что семья невесты спрятала свою гордость в карман и позволила нуворишу Р.-Д. Лоусону полностью взять на себя расходы по организации этой пышной церемонии. Последний же решил, что для проведения торжества не подойдет ни одно другое место, кроме как поместье Ривер-Бенд – перестроенное, обновленное и величественное, как в старые добрые времена.

Стоявший поодаль от дороги и укрытый густыми зелеными купами особняк представлял собой величественную постройку в викторианском духе, в которой насчитывалось целых четырнадцать комнат. С трех сторон дом огибала широкая веранда с изысканной резной балюстрадой, узор которой повторялся на узком балкончике второго этажа. По углам крыши третьего этажа возвышались башенки, а ее середина была увенчана куполом, под которым находилась бильярдная комната Р.-Д.

Р.-Д. любил напоминать всем и каждому, что Ривер-Бенд существовал еще тогда, когда Хьюстона не было и в помине.

Когда на изломе веков на свет появился Р.-Д., от огромных некогда земель в собственности семьи оставалось каких-то триста акров.

В возрасте четырнадцати лет Р.-Д. подался на нефтяные промыслы. Вот где делались настоящие деньги! Его первой работой стала возня в ямах с «грязью». Со временем Р.-Д. дорос до подсобного рабочего, трудившегося уже не в самом низу, а на одном из этажей установки. За несколько последующих лет он набил руку практически во всем, что было связано с работой буровой.

Не раз Р.-Д. одолевало искушение отыскать деньги и пробурить свою собственную скважину. Однако он слишком часто слышал грустные истории – да и наблюдал это воочию – о «диких котах» – независимых нефтеразведчиках, которые, будучи богатыми, как Крез, в одночасье теряли все свои деньги, пробурив несколько бесплодных скважин.

После шести лет работы на нефтепромыслах Р.-Д. узнал о многих функциях, которые выполняла «грязь». Если «грязь» была нужной консистенции, ее плотность превышала плотность любых газовых, нефтяных или водных формаций, встречавшихся на пути бура, и тем самым предотвращала выбросы из скважин. Какой бы естественной причиной ни был вызван выброс, он неизменно сопровождался пожаром. Фонтанирующее на многие метры ввысь «черное золото» являло собой красочное зрелище, но таило в себе огромную опасность и влекло огромные потери нефти.

В 1922 году Р.-Д. создал свою собственную формулу «грязи», которую могло ожидать большое будущее. В том же году умер его отец, задавленный повозкой, которую перевернула взбесившаяся лошадь.

Р.-Д. вновь оказался в Ривер-Бенде. Ему предстояло принять важное решение. Его мать, Эбигайль Луиз Лоусон, известная больше как Эбби Лу, не могла управляться с фермой в одиночку, а нанимать кого-то они себе позволить не могли. Но как было Р.-Д. остаться здесь, если его сердце находилось там – в «грязи» нефтепромыслов! И словно назло, некогда тощая соседская девчонка Хелен Рей Симпсон за время его отсутствия выросла в прекрасную девушку с глазами лани, и Р.-Д. внезапно понял, что влюбился.

Он женился на Хелен, и через год на свет появился Роберт Дин Лоусон-младший. Казалось бы, Р.-Д. должен быть счастлив: у него был сын, любимая жена, дом и ферма, позволявшая им вполне сносно существовать. Целых три года он пытался убедить себя в том, что о большем мужчина и мечтать не может, однако «грязь» все равно не выходила у него из головы.

Эбби Лу Лоусон, от которой он унаследовал темные волосы и синие-синие глаза, видела терзания сына. Одним декабрьским вечером, когда они встретились за ужином, она предложила сыну решение, которое могло бы дать ему средство для достижения своей мечты. Они продадут примерно двести акров посевных угодий Ривер-Бенда, а остальное сохранят за собой. Старинный особняк являлся настоящим белым слоном, который никто не купит, да и сто акров пастбища погоды не сделают. На вырученные деньги Р.-Д. сможет начать новый бизнес на своей любимой «грязи», а она будет вести всю его бухгалтерию, как делала это для фермы.

В течение трех месяцев этот план был воплощен в жизнь. Р.-Д. запатентовал свое изобретение и потихоньку начал его продавать, объезжая различные месторождения и обзванивая бурильщиков. Дело шло со скрипом, поскольку очень немногие тогда проявляли интерес к подобным революционным новинкам.

Те годы были для него временем разочарований. Еще больше их усугубили биржевой крах и смерть жены. Неоднократно Р.-Д. находился на грани того, чтобы послать все к дьяволу, однако каждый раз мать оказывалась рядом и удерживала его. Она воодушевляла сына, поощряла его к тому, чтобы создать собственную лабораторию для испытаний новых составов и оборудования, нанять торговых представителей, которые стали бы продавать продукцию фирмы и обучать бурильщиков работе с нею. В течение десяти лет из одного-единственного сотрудника собственной фирмы Р.-Д. превратился в босса, под началом которого трудились десятки человек. Его бизнес расширялся в геометрической прогрессии. Неожиданно для самого себя он оказался владельцем многомиллионного состояния.

И всем этим он был обязан женщине, любившей его больше всего на свете, – Эбигайль Луиз Лоусон. Р.-Д. полным преданности взглядом смотрел на фотографию матери, сделанную за год до ее смерти. Ему улыбались бездонные синие глаза, излучающие любовь и тепло. Лицо обрамляли белоснежные вьющиеся волосы, собранные на макушке, а с изящных мочек ушей свисали прозрачные сережки.

– Настоящие бриллианты, – подмигнул изображению матери Р.-Д. – точь-в-точь, как в тот день, когда подарил их ей. – Здорово мы их всех обдурили, правда? Они никогда не ожидали от нас того, что мы сделали. Все думали, что мы купим себе большой красивый дом где-нибудь в Ривер-Оукс, а мы взяли и восстановили Ривер-Бенд – во всей его прежней красе. Пусть помнят, что Лоусоны появились здесь задолго до них. А сегодня их дурит Дин Лоусон, женясь на девочке Торренсов. И это будет чертовски хорошая свадьба!

С резной ореховой полки над камином позолоченные часы пробили четверть часа. Словно услышав упрек матери в нерасторопности, Р.-Д. слегка скривил лицо в виноватой гримасе и еще раз посмотрелся в зеркало над столом.

– Я знаю, что собираюсь чересчур долго. – Он сделал еще одну попытку повязать цветной галстук-бабочку. – Но мне нужно было сходить в конюшню и убедиться, что кони запряжены надлежащим образом, а экипаж готов. Помнишь ту красивую карету, которую я купил, чтобы ты могла проехаться в ней на параде? Мы финансировали его и организовали для того, чтобы люди покупали военные облигации. Именно в этой карете сегодня приедет на свадьбу невеста. Сейчас она готовится к торжеству в коттедже – вместе со своим семейством.

Р.-Д. помолчал, глядя на собственное отражение. Несмотря на седину, которая все больше прибавлялась в его волосах, он вовсе не чувствовал себя человеком, которому вот-вот перевалит за пятьдесят. Кожа на его лице была гладкой, не считая глубоких морщин на лбу, около рта и вокруг глаз. Она туго обтягивала его твердые скулы и разве что немного собиралась складками под выступавшим вперед подбородком – особенно сейчас, когда он туго, но чрезвычайно криво, повязал свой невероятно цветастый галстук-бабочку.

Испустив вздох отчаяния, Р.-Д. развязал его и стал завязывать снова, бессознательно продолжая разговор с фотографией матери.

– Видела бы ты сейчас эту карету! Гарсия украсил ее белыми живыми цветами – лилиями из долины, гардениями и яблочным цветом. Она теперь напоминает одну их тех колясок, которые разъезжают на Параде роз. А запрячь ее я велел парой арабских жеребцов – белых, как молоко. У них – черная упряжь и белые плюмажи на головах. Конюх, молодой поляк, начистил сбрую до зеркального блеска. Она теперь сияет, как пара лакированных ботинок на каком-нибудь черномазом пижоне. Мне нравится этот парень Яблонский, – серьезно кивнул головой Р.-Д. – Он определенно умеет ладить с лошадьми. И чертовски здорово разбирается в селекции. Вот только я не могу разобрать и половины из того, что он говорит. Акцент у него такой, что сам черт ногу сломит. – Галстук опять съехал набок. – Дьявол! Я никогда не умел завязывать эти дурацкие штуки! – выругался Р.-Д. и со злостью дернул упрямую вещь. – Дин!

Он выскочил из комнаты и направился к расположенной в башенке спальне сына.

Дверь в спальню была закрыта. Р.-Д. ухватился за ручку и потянул ее на себя, однако, увидев в щель находящегося в комнате сына, замешкался. Сын до кончиков ногтей был настоящим джентльменом – именно таким, каким его всегда мечтал видеть Р.-Д. Сознавая, что сам он не особенно отесан и не получил достаточного образования, Р.-Д. хотел, чтобы у сына было всего этого в достатке. Доброе старое время, когда рукопожатия было достаточно, чтобы скрепить сделку, миновало. Именно поэтому после того, как сын окончил Техасский университет, он отослал его в юридическую школу Гарвардского университета. С тех пор, когда парню исполнилось десять лет, Р.-Д. заставлял его каждое лето работать в своей компании, чтобы тот познавал науку бизнеса с самых азов. Он посылал его в лучшие школы, где Лоусон-младший изучал искусства и учился хорошим манерам. В сегодняшнем мире без всего этого было просто не обойтись. И, конечно же, с самого начала Р.-Д. лелеял мысль, что настанет день, когда сын возьмет в руки бразды правления его компанией.

И вот он, результат, – сидит, небрежно развалившись в кресле, расслабленный, несмотря на строгий, соответствующий случаю костюм, и приветливо улыбается своему лучшему другу по Техасскому колледжу и шаферу на своей свадьбе Лейну Кэнфилду. Дин был высоким, хотя немного и не дотянул до шести футов самого Р.-Д., и имел чрезвычайно приятную внешность: с синими лоусоновскими глазами и густыми каштановыми волосами. У него до сих пор был свежий вид мальчишки, все еще не отягощенного никакими жизненными заботами. А, впрочем, когда и о чем ему было заботиться? Временами Р.-Д. опасливо думал: уж не слишком ли много всего он дал своему мальчику? Не сделал ли его жизнь чересчур легкой? Но сразу же вслед за этим вспоминал, как каждое лето заставлял парня работать в своей компании в то время, как все его друзья резвились и отдыхали. Если Р.-Д. и желал чего-то своему Дину, так это побольше смекалки и расторопности, присущей Лейну Кэнфилду. Насколько ему было известно, этот молодой человек полностью взял в свои руки управление нефтехимическим заводом своих родителей в Техас-Сити и почти в одиночку превратил его в рентабельное предприятие. Поговаривали даже, что он собирался расширять производство.

Что же касается Дина, то тот пока не сумел доказать Р.-Д., что может быть таким же предприимчивым. Впрочем, у него и не было для этого возможности. Теперь все изменится. После своего медового месяца Дин должен прийти в компанию и начать работать там уже в качестве постоянного сотрудника.

Где-то в доме хлопнула дверь. Дин повернул голову. Поколебавшись долю секунды, Р.-Д. толкнул дверь и вошел в спальню сына.

– По-моему, ты забыл обуться, – усмехнулся Дин.

– Я уже двадцать минут сражаюсь с этим чертовым галстуком.

– Позвольте, я завяжу его вам, мистер Лоусон, – проговорил Лейн. Подойдя к отцу приятеля, он взялся за кончики галстука и выровнял их длину.

Р.-Д. откинул голову назад, чтобы молодому человеку было сподручнее помочь ему, и бросил взгляд на сына. Тот по-прежнему сидел в кресле, с удобством облокотившись на ручку.

– А я-то думал, что ты волнуешься, места себе не находишь, рыскаешь и бьешь копытом, словно горячий жеребец в загоне.

– Вот и Лейн говорит мне то же самое. Но для всего этого будет достаточно времени после того, как закончится свадебная церемония, – ответил Дин, небрежно дернув плечом, а затем изящно изменил позу и поднялся с кресла. – Мы с Лейном как раз собрались выпить шампанского, которое принес Джексон. Не хочешь присоединиться к нам и выпить за окончание моих холостяцких деньков?

– Конечно. Только не наливайте мне этого газированного пойла. Я с большим удовольствием выпил бы бурбон с водой, если, конечно, у тебя все это найдется.

– Сейчас соорудим.

После того как Лейн закончил завязывать галстук, Р.-Д. придирчиво изучил результат его трудов, глядясь в зеркало комода. Узел располагался точно посередине, бабочка была безупречной формы.

– Черт меня подери, если у меня хоть когда-нибудь так получится!

– Практика – вот и все, что для этого нужно, – заверил его Лейн.

– Я думаю… Вот только у меня в молодости не было поводов выряжаться таким клоуном. На нефтяных промыслах смокинги были не в моде. – Р.-Д. с улыбкой отвернулся от зеркала. – Мои тогдашние дружки надорвали бы животы со смеха, приведись им увидеть меня сейчас.

– Послушать его, так он терпеть не может прилично одеваться. Но поверь мне, Лейн, на самом деле ему это очень даже нравится, – сказал Дин, подойдя к мужчинам, чтобы вручить им бокалы, и поднял свой, чтобы произнести тост. – За мой последний час в качестве свободного человека!

Они звонко чокнулись и сделали по глотку, после чего бокал, в свою очередь, поднял Р.-Д.

– А я хотел бы выпить за то, что в нашем доме снова появится женщина и вернет его к жизни.

– Верно, – согласился Лейн, думая тем временем, действительно ли колеблется Дин или это ему только почудилось.

После того, как в комнату вошел Р.-Д., поведение Дина заметно изменилось. Они хотя и смеялись, обмениваясь остротами, но все это было направлено только на то, чтобы ослабить предсвадебное напряжение. На самом деле Дин нервничал, дергая бахрому на ручке кресла и куря сигарету за сигаретой. Но все это куда-то подевалось в тот момент, когда открылась дверь и в спальне появился Р.-Д. Дин тут же словно закрылся в своей скорлупе, став сдержанным и слегка отстраненным. Его добродушное подшучивание тоже являлось частью этой маски. Хотя Лейн ни за что не сказал бы об этом самому Дину, но для него стало очевидным, что друг боится своего отца.

– Некоторое время назад я зашел в коттедж и поглядел, как там идут приготовления. Не хочется, чтобы в самый последний момент случилась какая-нибудь накладка, – сообщил Р.-Д.

– Ты видел Бэбс? – все так же равнодушно поинтересовался Дин.

– Нет, но зато я ее слышал. Хихикала там, в задней комнате.

– Да, это на нее похоже. – Дин потянулся за бутылкой шампанского, чтобы снова наполнить свой бокал, и губы его искривились полуулыбкой.

Задумчиво наморщив лоб, Р.-Д. изучающе смотрел на сына.

– Может быть, мой вопрос прозвучит глупо, но ответь… ты любишь эту девочку?

– Если бы я не любил ее, то не стал бы на ней жениться, – ответил Дин, но, посмотрев на отца, понял, что тот подобной отговоркой не удовольствуется. Р.-Д. хотел знать больше. Он хотел, чтобы сын открылся перед ним и рассказал, что чувствует на самом деле. Дину это всегда было трудно, если не невозможно, однако он решил попробовать: – Мне трудно объяснить это, но, видишь ли… когда я с ней, мне кажется, что светит солнце. Она дает мне ощущение… собственной значимости – как будто я какой-то особенный, что ли…

– Так оно и есть, черт побери! Ты же Лоусон!

Поняв, что отец на самом деле не очень-то и стремится услышать правду, Дин воспрял духом и выдавил из себя улыбку.

– Я имею в виду то, что женщина умеет заставить мужчину почувствовать свою значимость.

На самом деле это означало, что в присутствии отца Дин частенько не ощущал себя стопроцентным мужчиной. Видит Бог, он изо всех сил старался быть таким, каким его хотел видеть отец, но слишком часто у него это не получалось.

Через несколько минут Р.-Д. прикончил свой бурбон и вышел из комнаты.

– Твой отец – настоящий мужик, – заметил Лейн.

– Да, это верно, – согласился Дин. Он любил отца и потому еще больше страдал, когда у него не получалось соответствовать его требованиям. Вот Лейн – тот был бы идеальным сыном для Р.-Д. – Вчера он возил меня на фирму и продемонстрировал мой новый кабинет – прямо рядом со своим. Он ждет не дождется, когда я стану приходить на работу в компанию каждое утро.

Дин и помыслить не мог о том, чтобы разочаровать отца, но в душе понимал, что не создан ни для руководства компанией по производству «грязи», ни для юридической практики. Если Р.-Д. так хотел, чтобы он чего-то достиг, то почему бы не поручить ему разведение «арабов»? Лошади – вот настоящая любовь Дина и единственная по-настоящему крепкая нить, связывающая его с отцом.

Все началось тогда, когда на семнадцатилетие сына Р.-Д. подарил ему небольшую лошадку, про которую ему сказали, что она – арабской породы.

Меньше чем через полгода после семнадцатилетия Дина в Ривер-Бенд прибыло еще четыре лошади – три молодых кобылки и жеребчик. Р.-Д. не собирался заниматься еще и разведением лошадей, особенно теперь, когда дела его компании шли не самым лучшим образом, но так уж получилось.

Р.-Д. стал водить обоих «арабов» на все лошадиные шоу, выставляя против «квортеров» в любом классе. Р.-Д. хотелось доказать их универсальность и выносливость. Нередко ему это удавалось. Он даже заставлял Дина выступать на своих лошадях в юниорских заездах, чтобы продемонстрировать, что езда на «арабах» под силу даже подростку.

Дину нравилось находиться на дорожке ипподрома. И он любил лошадей. Они были его лучшими друзьями, партнерами по играм, он поверял им все свои тайны. Верховая езда была единственной наукой, в которой он преуспел по-настоящему, и количество полученных им наград – начиная с тех самых первых лошадиных выставок и заканчивая соревнованиями «арабов», проводившимися в последующие годы, наглядно об этом свидетельствовали. Арабские лошади являлись единственным, в чем Дин не уступал отцу. Он даже считал, что знает о них гораздо больше Р.-Д.

В течение нескольких лет поголовье «арабов» в Ривер-Бенде выросло с пяти до тридцати пяти голов. «Арабы», выращенные в Ривер-Бенде, стали считаться одними из лучших в стране. Дин думал, что если бы отец предоставил ему такую возможность, он превратил бы Ривер-Бенд в лучший в Штатах – а может, и во всем мире – конезавод по выращиванию «арабов».

Да, он получил диплом юриста, сдал выпускные экзамены и был произведен в вице-президенты отцовской компании, но все эти титулы были для него пустым звуком. Дин не ощущал себя ни юристом, ни чиновником. Он был прирожденный лошадник. Интересно, думал он, сумеет ли Р.-Д. хоть когда-нибудь это понять?

Лейн оттянул рукав своей рубашки и взглянул на часы.

– Пора спускаться. Одна из обязанностей шафера заключается в том, чтобы невеста не была вынуждена ждать своего жениха.

– Насколько я знаю Бэбс, это нам придется ее ждать, – парировал Дин, направляясь к двери. Мысль о будущей жене вызвала на его лице улыбку. Его не оставляли мучительные раздумья о том, как бы убедить Бэбс сократить их медовый месяц в Нью-Йорке до нескольких дней, чтобы успеть заехать на ферму Бабсона в Иллинойсе и взглянуть на недавно привезенных из Египта «арабов».

Дворик, в котором располагался коттедж, был обнесен штакетником. Построенное в том же стиле, что и особняк, это сооружение было, однако, гораздо меньшего размера и не таким изысканным. Защищая небольшой домик от немилосердного техасского солнца, над его крышей распростер свои широкие ветви сгорбленный и перекрученный временем орех-пекан. Напротив него, на узкой пыльной лужайке, гарцуя, остановилась украшенная белыми цветами и запряженная парой белых жеребцов карета. Их шкуры сияли как белоснежный атлас, резко выделяясь на фоне эбонитово-черной упряжи.

Бенедикт Яблонский окинул коней последним придирчивым взглядом и спрыгнул со своего места позади кучера, восседавшего на козлах. Тот по случаю торжественного события был наряжен во фрак, а на голове его красовался цилиндр. При взгляде на него Яблонский едва сдержал улыбку. Он, правда, сознавал, что и сам выглядит нелепо в ливрее, которую напялил по указанию мистера Р.-Д. Лоусона.

С тех пор, как за день до этого в доме начались активные приготовления к свадьбе, Бен наблюдал их с неизменно растущим почтением. Он всегда полагал, что такие роскошества могут позволить себе только коронованные особы, но здесь была Америка, и ничего подобного ему еще никогда не доводилось видеть. Впрочем, что он мог видеть за свои двадцать пять лет, кроме войны с ее голодом, опустошениями и ужасами нацистской оккупации?

То была Польша, то было прошлое. А это – Америка, это – его настоящее. Бен был свободен, и жизнь здесь его вполне устраивала. Он снова получил возможность работать со своими любимыми «арабами», а сейчас принимал участие в свадьбе молодого хозяина, какой бы незначительной ни была отведенная ему роль.

Горделиво расправив плечи, Бен миновал калитку в изгороди и, подойдя к двери коттеджа, дважды громко постучал. Дверь открыл грузный мужчина в черном смокинге и бабочке, взглянув на него, как на вломившегося в дом незнакомца.

Бен нервно откашлялся.

– Мы ожидаем невесту.

Мужчина глядел на него пустыми глазами, наморщив лоб, словно не понимая, что понадобилось здесь этому незваному гостю. Затем заметил стоящую у ворот карету, обернулся и с сильным техасским акцентом крикнул в глубину дома:

– Бетти Джинн, карета приехала. У тебя там все готово?

Стоявшая в своей спальне Бэбс Торренс возбужденно повернулась к зеркалу, чтобы еще раз взглянуть на свое отражение.

– Неужели пора, мама? Я готова? Ничего не забыла?

Нет, все, что требовалось согласно старинной примете, было на месте: «что-нибудь старое» – оставшаяся от бабушки фата из брюссельских кружев, – «что-нибудь новое» – свадебное платье из белого атласа, – «что-нибудь взятое взаймы» – пара сережек с жемчугом и бриллиантами, одолженных у матери, – и «что-нибудь голубое» – лазурного цвета лента вокруг букета, который невеста держала в руках.

– Ты выглядишь просто чудесно, дорогая. Изумительно! – Бетти Джинн Торренс сделала служанке знак выйти из комнаты и только потом ответила на вопрос мужа: – Артур, дорогой, скажи им, что мы уже выходим. И прошу тебя, не волнуйся. Ты же знаешь, как краснеет у тебя в таких случаях лицо!

Не слыша ни слова из того, что говорила мать, Бэбс озабоченно разглядывала себя в зеркале. Атласное платье – настоящее, от Диора, – являлось верхом женственности. С кружевным воротом и вырезом в форме сердца, оно плотно облегало ее бедра, а затем плавно переходило в длинную юбку до пола.

– Мама, «веселая вдова» затянута слишком туго, – уже в пятый раз пожаловалась она, имея в виду одетое под платье сооружение, служившее одновременно бюстгальтером, корсетом и поясом для чулок.

– Чепуха! – отрезала мать, закалывая фату еще одной шпилькой, чтобы она крепче держалась, и в то же время мягко расправляя струящиеся по спине светло-пепельные волосы дочери.

– А я тебе говорю, что она мне давит. Я даже боюсь глубоко вздохнуть, иначе выскочу из нее.

– Милая, если ты еще в состоянии глубоко дышать, значит «веселая вдова», наоборот, затянута недостаточно туго.

– Если все это – сон, я бы хотела, чтобы меня кто-нибудь ущипнул, – заявила Бэбс, с громким шуршанием юбок отвернувшись от зеркала. – Даже не верится, что Дин Лоусон в самом деле женится на мне! Как ты думаешь, он меня действительно любит?

– Он на тебе женится, а все остальное не имеет значения, – резко бросила мать, но затем постаралась смягчить свою грубость улыбкой. – Он просто потеряет дар речи, когда ты войдешь в церковь под руку со своим отцом. А теперь скажи, помнишь ли ты то, что я говорила тебе о первой брачной ночи?

Бэбс кивнула, мечтая только об одном – чтобы мать не заводила снова этот разговор.

– Поначалу все это покажется тебе странным. Ты будешь чувствовать себя неловко, но… потом привыкнешь. Главное – не волнуйся. Я думаю, Дин ожидает, что ты немного поплачешь.

В дверях возникла фигура отца.

– Бетти Джинн, вас ждут.

Бэбс повернулась, радуясь тому, что матери пришлось умолкнуть.

– Есть чего ждать! – уверенно заявила Бетти Джинн, с гордостью глядя на дочь.

– Я готова. – Бэбс подхватила спереди свои юбки и поспешила к выходу, запечатлев по ходу поцелуй на раскрасневшейся щеке отца. – Поторопимся, папа, мы же не хотим опоздать!

Выйдя из коттеджа, она на секунду замерла, восхищенно разглядывая карету, убранную белоснежными цветами. На память ей пришел бал Конфедерации, ознаменовавший открытие сезона дебютанток в Хьюстоне. В тот вечер она впервые вышла в свет и познакомилась с Дином. Он был самым красивым на этом балу, и ей не верилось в свое счастье, когда Дин пригласил ее танцевать – и не однажды, а целых два раза. Только к концу второго танца Бэбс наконец узнала, что он был «тем самым» Дином Лоусоном, но тогда девушке не было дела до того, что родители только и мечтают выдать ее за богатого жениха. Бэбс уже была влюблена.

Она чувствовала себя, как Золушка, которая садилась в карету, чтобы отправиться на свою свадьбу с прекрасным принцем. Недоставало только хрустальной туфельки. С минуты на минуту она должна была стать супругой мистера Роберта Дина Лоусона-младшего.

Наконец карета остановилась, чтобы высадить свой драгоценный груз. Гости, сидевшие на стульях, расставленных ровными рядами на лужайке, встретили ее появление дружной овацией. По случаю торжества лужайка была превращена в настоящий сад. Огромные горшки с белоснежными азалиями соперничали с кадками, в которых росли цветущие розовые кусты, усыпанные крупными желтыми цветами. Разделяя несколько десятков стульев для гостей на две равные части, между ними бежала белая ковровая дорожка, ведущая к устроенному в бельведере импровизированному алтарю, также увитому белыми цветами.

Поддерживаемая под руку отцом, Бэбс торжественно ступила на усыпанную желтыми лепестками дорожку, и оркестр, стоявший шеренгой, грянул «Свадебный марш». Ей казалось, что она плывет по воздуху.

Свадебная церемония была всего лишь прелюдией к последовавшему за ней роскошному банкету, который состоялся тут же, на лужайке. Четырехэтажный свадебный торт являлся подлинным чудом архитектуры. Каждый «этаж» поддерживался белоснежными глазированными колоннами, винтовая сахарная лестница вела на самый верх, где в точной копии бельведера красовались такие же сладкие фигурки жениха и невесты.

Символически разрезав торт, новоиспеченные мистер и миссис Лоусоны подняли бокалы друг за друга. Гостям предлагалось либо шампанское из серебряных фонтанчиков, либо более крепкие напитки из баров, тут и там расставленных на лужайке.

Молодожены без устали позировали для официальных фотографий бракосочетания, беседовали с гостями, ни на секунду не разлучаясь друг с другом. Бэбс с гордостью держала под руку Дина, наслаждаясь своим новым статусом – принцесса подле своего принца. Каждый вопрос относительно их планов на будущее она переадресовывала мужу, и Дин буквально на глазах становился выше ростом. «Как скажет Дин», «пусть Дин сам решает», «об этом вам следует спросить Дина»… Эти слова звучали для него райской музыкой.

Над Ривер-Бендом уже сгущались сумерки, когда, переодевшись в розовое дорожное платье, под дождем рисовых зерен, Бэбс под руку с мужем направлялась к машине – той самой машине, которая так и не завелась, что немало повеселило гостей. В адрес Дина сыпался град полезных советов, которые он решительно игнорировал, подняв капот и с умным видом разглядывая провода. Затем он попытался заставить Бэбс помочь ему завести машину, и между ними незамедлительно вспыхнула типичная семейная перепалка, что еще больше развеселило гостей.

– Дин, ты же знаешь, что я не умею водить машину, – сопротивлялась Бэбс.

– Я и не прошу, чтобы ты ее водила. От тебя требуется только завести двигатель. Когда я скомандую, поверни ключ зажигания и нажми на педаль газа.

– А какая из них – педаль газа?

– Та, которая справа.

– Вот эта?

– Да, дорогая, но не надо давить на нее прямо сейчас. Я скажу тебе, когда. – После нескольких неудачных попыток Дин велел жене: – Теперь попробуй с подсосом.

– А это еще что такое?

Дин доходчиво объяснил жене, где находится подсос, и Бэбс понятливо включила радио. В конце концов Лейну стало их жалко и он вручил Дину ключи от своей машины, чтобы молодожены все же смогли уехать в хьюстонский отель на свою первую брачную ночь. На следующий день им предстояло погрузиться в поезд и отправиться в Нью-Йорк.

4

Когда впереди показалась белая ограда Ривер-Бенда, Лейн ощутил странное чувство. Ему показалось, что он на самом деле перенесся в прошлое. Как будто те же самые лошади, что и много лет назад, мирно паслись под раскидистыми ветвями дубов и орехов, и лучи солнца отражались от их атласных шкур бронзовыми, медными, серебряными и золотистыми бликами.

После того, как молодожены все-таки уехали, вспомнилось Лейну, он обернулся и увидел как всегда основательного и сосредоточенного Р.-Д. Лоусона, молча стоявшего рядом с ним. Его взгляд, устремленный вдаль, был отстраненным и задумчивым. Затем Р.-Д. поднял глаза и, казалось, впервые заметил его. Лейн помнил, как отец друга проговорил:

– Ну что ж, вот они и уехали. По-моему, они счастливы друг с другом, тебе не кажется? Симпатичная девочка, – сказал он, снова посмотрев вслед уехавшей машине, а затем резко и с нажимом добавил: – Однако если она и дальше будет играть в бессловесное и беспомощное существо, то не пройдет и нескольких лет, как сама в это уверует. Какая жалость, что ей не довелось познакомиться с моей матерью. Вот это была женщина! – воскликнул он и, сердечно хлопнув Лейна по спине, положил руку ему на плечо. – Ладно, пошли. Гулянка все еще в полном разгаре.

В тот момент Лейн подумал, что у Р.-Д. сложилось совершенно неправильное представление о Бэбс, но теперь, по прошествии более тридцати лет, Бэбс все еще были присущи эти милые детские свойства характера. Она по-прежнему напоминала Лейну маленькую девочку, непременно нуждавшуюся в чьем-либо покровительстве, так же, как и раньше, любила вечеринки и красивые наряды. Видимо, Р.-Д. все же был прав. Возможно, она и впрямь играла какую-то роль, ставшую впоследствии частью ее самой?

Лейн незаметно посмотрел на сидевшую напротив него Бэбс. На ее лице под вуалью до сих пор почти отсутствовали морщины, волосы были уложены в женственную прическу из мягких кудряшек и по-прежнему сохраняли свой светло-пепельный цвет – неизвестно, натуральный или искусственный. Однако потерянное выражение ее грустных газельих глаз было неподдельным.

– Дину никогда не надоедали их дурачества, – заметила Бэбс, когда с полдюжины годовалых жеребят в испуге сорвались с места при приближении лимузина.

Высоко задрав хвосты, они рванулись через пастбище, а затем развернулись и веером встали в тени дубов, наблюдая, как машина въезжает на подъездную дорожку.

– Как они красивы в движении! Дин всегда называл их «живым искусством».

– Действительно, – откликнулся Лейн. Он не мог отделаться от мысли, что даже после смерти мужа Бэбс упрямо продолжает за него цепляться.

Лимузин остановился перед крыльцом. Лейн подождал, пока шофер поможет Бэбс выбраться из машины, затем вышел сам. С участка, отведенного под конюшни, вырвалось пронзительное ржание жеребца и разорвало жаркую послеполуденную тишину. Обернувшись на этот громкий звук, Лейн не мог не заметить усовершенствования, осуществленные Дином за девятнадцать лет, минувшие после смерти его отца. Старый амбар сломали, чтобы расчистить место для нового комплекса конюшен c комнатами для конюхов и другими вспомогательными помещениями. Это сооружение занимало в два раза большую площадь по сравнению с прежним. Все новые постройки по своему стилю повторяли остроконечную крышу и купол самого особняка. В отдалении вдоль высокой изгороди, гордо выгнув шею, скакал гнедой жеребец. Его угольно-черный хвост развевался подобно флагу, а точеная голова была задрана к небу, навстречу летнему ветру. Лейн подумал, что, наверное, именно этому прекрасному животному принадлежало пронзительное ржание, которое они услышали минуту назад.

– Нахр-эль-Кедар, – пояснила Эбби Лоусон. Это были ее первые слова с тех пор, как они выехали с кладбища. – Ты сам помог папе вывезти его из Египта.

– А я уж про это и забыл. Давно было дело. – Примерно двадцать лет назад, если Лейну не изменяет память. Его участие в том предприятии было минимальным. Он всего лишь помог Дину вступить в контакт кое с кем из своих знакомых на Ближнем Востоке и уладить формальности, связанные с вывозом животного.

– Хочешь взглянуть на него поближе? – Во взгляде, которым наградила его Эбби, читался некий вызов. Он напомнил Лейну повелительную манеру, которая была присуща бабушке Дина. В ее устах такой вопрос прозвучал бы безоговорочным приказом.

– Эбби… – в замешательстве начала Бэбс.

– Не волнуйся, мама, я не задержу его надолго. – И, не дожидаясь разрешения, Эбби уверенной походкой направилась к загону, в котором резвился жеребец. Лейн невольно двинулся вслед за ней.

Глядя на нее сзади, он подумал, что на самом деле Эбби не так высока, как ему казалось. Подобная иллюзия создавалась благодаря высоким каблукам и ее уверенной манере поведения, однако в действительности молодая женщина была на несколько дюймов ниже его. Это показалось ему странным. Он же помнил… И тут Лейн осознал свою ошибку. На самом деле одного с ним роста была не Эбби, а Рейчел.

– Я видела, как ты разговаривал с ней на кладбище.

На долю секунды Лейн был ошеломлен этой неожиданной фразой Эбби, тем более что в этот момент сам думал о том же.

– Ты видела, как я разговаривал… с кем? – ответил он вопросом, сознавая, что вступает на зыбкую почву.

– По-моему, ее зовут Рейчел Фэрр. – Эбби повернулась и измерила его взглядом своих бездонных синих глаз. – Она утверждает, что папа был ее отцом. Это правда?

Лейна вовсе не прельщала перспектива стать тем, кто окончательно сорвет покровы старинной семейной тайны. Однако изворачиваться тоже не было смысла.

– Да, – спокойно ответил он.

Эбби отвернулась и ускорила шаг, сосредоточенно направляясь к какой-то только ей видимой точке. Напряженность, появившаяся в походке женщины, выдавала обуревавшие ее эмоции, которые она отчаянно пыталась не выпустить наружу.

– Но почему он… – Не договорив фразу до конца, Эбби поняла, насколько наивен вопрос, который она собиралась задать, и умолкла. Ведь ей самой уже пришлось испытать на себе неверность мужа – беспричинную, не имевшую под собой никаких оснований и неподдающуюся никаким оправданиям. Ее невозможно было объяснить даже какими-либо соображениями сексуального плана. И все же мысль о том, что отец изменял матери, потрясла Эбби. – Мне всегда казалось, что родители счастливы друг с другом.

Только сейчас, когда она попыталась вспомнить, как они вели себя, находясь вместе, Эбби поняла, насколько мало общего существовало между ними. Если отец был с головой поглощен лошадьми, то мать они мало интересовали, если, конечно, речь не шла о соревнованиях, шоу или каких-нибудь других значительных событиях. А вспомнить их разговоры друг с другом? Мать никогда не говорила ни о чем другом, кроме вечеринок, нарядов, новой отделки комнат, сплетен и, разумеется, погоды. Эбби с раздражением вспомнила, как часто ее мать с гордостью заявляла: «Я никогда не говорю о политике, бизнесе и экономике. Таким образом мне удается скрыть свое невежество». Так оно и было. Если разговор принимал более или менее серьезное направление, мать либо спешила сменить тему, либо просто уходила. В этом была вся Бэбс. Она была мила, забавна и беззаботна, за что ее и любили.

Господи, сколько раз Эбби хотелось схватить мать за шиворот и как следует встряхнуть! Даже девчонкой она никогда не могла прибежать к ней со своими детскими бедами, какими бы банальными они ни были. Ей было нужно нечто большее, нежели беспечное утешение, которое она то и дело слышала от матери: «На твоем месте я не стала бы придавать этому значения. Что ни делается, все к лучшему». А поскольку отец слишком часто был недосягаем для дочери, Эбби приходилось изливать все свои горести Бену.

Может, именно это искал отец в любовнице – того, что не могла ему дать жена? Может, ему был нужен кто-то, с кем можно было бы поговорить? Кто-нибудь, кто являлся бы чем-то большим, нежели просто красивым украшением на пальце? Кто-нибудь, вдохновлявший его – не только сексуально, но и интеллектуально?

Почти сразу же Эбби застыдилась таких мыслей, ощутив себя предательницей по отношению к матери. Даже если ее мать иногда и разочаровывала отца, он все равно не имел права заводить себе другую женщину. Он предал мать. Он предал их обеих.

Они приблизились к загону с жеребцом, и Эбби подошла к крепкой побеленной загородке. Темно-гнедой конь с атласной, словно полированное красное дерево, шкурой, фыркая и прядая ушами, подскочил к ограде, а затем перегнул через нее шею и вытянул свою точеную голову по направлению к женщине. Олицетворявшее саму стремительность, животное на несколько секунд замерло в неподвижности. Его седеющая морда ткнулась ей в ладонь, большие темные глаза горели неподдельным интересом. Конь свел уши сзади, и они почти касались друг друга своими кончиками, его ноздри расширились, показывая нежную розовую плоть. В утонченной треугольной форме морды, резко сужавшейся к небольшому носу, в том, как широко были расставлены глаза животного, виделось редкостное благородство.

Внезапно конь поднял голову и посмотрел на своих собратьев, щипавших травку на пастбище в отдалении. Он словно не замечал, что Эбби поглаживает длинную черную полосу на его лбу, в которую сверху врезался узкий белый клинышек. Встряхнув головой, жеребец отпрянул в сторону и во весь опор поскакал в противоположном направлении.

– Для жеребца двадцати двух лет Кедар сохранил прекрасную форму, – заметила Эбби. Конь хотя бы на минуту позволил ей отвлечься от тяжелых раздумий, и она была ему за это благодарна.

– Да, прекрасное животное, – согласился Лейн.

– Вот только ноги у него не очень хороши. Колени вывернуты внутрь и низковаты. Зато голова – выше всяких похвал, а отец всегда обращал внимание в первую очередь на голову. Если в этом отношении лошадь его устраивала, на все остальное он просто не смотрел. «Арабы» чистых кровей, происходящие из Египта, всегда были знамениты классическим строением головы, так что можно считать, что все наши «арабы» восходят корнями к коням Али Паши Шерифа – все, за исключением вон той двухлетней кобылы. – Эбби указала на серебристо-белую лошадь, стоявшую возле ограды на ближнем пастбище. – Ее мать была последней кобылой из «арабов», выведенных моим дедом. Когда после смерти дедушки отец решил избавиться от остальных, эту я ему продать не позволила. А в прошлом году папа подарил ее мне.

– Ты явно унаследовала от отца любовь к лошадям.

– Это верно. – Гнедой жеребец снова подошел к тому месту, где они стояли, и Эбби ласково погладила его по щеке. – Возиться с лошадьми было для меня единственной возможностью почаще общаться с отцом.

Она тут же пожалела о горечи, прозвучавшей в ее словах, поскольку в них заключалась далеко не вся правда. Лошади всегда были ее единственными друзьями и товарищами по играм. Ей нравилось ухаживать за «арабами» да и просто находиться рядом с ними, и вовсе не только из-за отца, но и из-за того удовлетворения, которое доставляло ей общение с этими красивыми созданиями.

Тихонько пофыркивая, конь обнюхивал руку Эбби. Она же вернулась к теме, которая в данный момент полностью занимала ее мысли.

– Моя мать должна была знать про это с самого начала. Почему же она ничего не предпринимала?

Эбби не ожидала получить ответ, но Лейн, поколебавшись, сказал:

– Я полагаю, они… достигли взаимопонимания.

– Мама действительно обладает умением закрывать глаза на все, что хоть немного кажется ей неприятным, – с нескрываемым скепсисом признала Эбби. Однако ответ Лейна объяснял ее детские воспоминания. Теперь было понятно, почему перед каждой «командировкой» отца в Калифорнию мать запиралась в своей комнате и часами просиживала в одиночестве, а потом выходила с опухшими красными глазами. А после того как отец все же уезжал, она становилась необычно молчаливой. – Сколько еще людей знают об… отце?

– Поначалу на этот счет действительно ходили кое-какие слухи, но они заглохли уже очень давно.

– А та женщина, с которой у него была связь… Что с ней?

– Она умерла несколько лет назад. Рейчел оказалась предоставлена самой себе почти с семнадцати лет.

– Ты полагаешь, в папином завещании она будет названа в качестве одной из наследниц?

– Я думаю, что подобное предположение не лишено оснований.

– А если она не будет упомянута в завещании, то сможет оспорить его в суде и потребовать свою долю наследства? – с вызовом спросила Эбби, хотя внутри себя чувствовала страх, не отпускавший ее от самого кладбища. Этот страх соседствовал в ней со злостью и обидой. Ривер-Бенд был ЕЕ домом. Он принадлежал многим поколениям Лоусонов, и эта Рейчел не имела прав ни на одну пядь этой земли.

– Это зависит от того, как составлено завещание. Дин мог завещать всю свою недвижимость своей вдове, то есть Бэбс, или указать ее в качестве опекуна над всем своим имуществом, которое после ее смерти должно перейти ее наследникам.

– Наследникам? Уж если ты решил пользоваться множественным числом, то не лучше ли сказать «наследницам»? – жестко проговорила она.

– Послушай, Эбби, до тех пор, пока завещание не вскрыто, я не думаю, что нам следует ломать головы и воображать себе всякие гипотетические трудности.

– Я не такая, как моя мать, Лейн. Я предпочитаю предвидеть любые осложнения. А ты не можешь не согласиться с тем, что все это способно обернуться долгим и изматывающим судебным процессом.

– Вполне вероятно.

Эбби отвернулась и стала смотреть на просторы пастбища, тянувшегося вплоть до расплывчатой линии деревьев, которыми поросли берега реки Брасос. Здесь, в Ривер-Бенде, ей были знакомы каждая пядь земли, каждый куст, каждое дерево. Она знала по именам всех пасущихся здесь лошадей и могла без запинки пересказать родословную каждой из них. Это – ЕЕ наследство. Как может Лейн стоять рядом с ней и спокойно рассуждать о том, что всему этому и впрямь может что-то угрожать!

– Кем была его любовница? Какой она была? – Почувствовав замешательство собеседника, Эбби повернулась и поглядела ему в лицо. – Я хочу знать! И не бойся ранить мои чувства. После всех этих лет я хочу наконец услышать правду. Мама наверняка ничего этого не знает, и только ты можешь дать мне ответ.

Несколько секунд Лейн молча разглядывал женщину, а затем начал рассказывать все, что знал.

– Ее звали Кэролайн Фэрр. По-моему, она была откуда-то с востока. Дин встретился с ней в Хьюстоне, на закрытом показе в Музее изящных искусств.

5

Усталый и взмокший, на ходу ослабляя узел галстука, Дин взбирался по широкой лестнице на второй этаж, где находились их с женой комнаты. Как же ему хотелось скинуть повседневные заботы и нервотрепку с такой же простотой, с которой по вечерам он снимал деловой костюм и галстук! Вот уже три бесконечно долгих года он отчаянно пытался и все же никак не мог привыкнуть к этой шкуре. Если у Р.-Д. принятие важнейших решений занимало лишь несколько секунд, то Дин, прежде чем дать клиенту тот или иной совет, мучился целыми днями, да и то, будь на его месте отец, тот предусмотрел бы вдвое больше возможностей. Дин никогда не чувствовал себя до такой степени не в своей тарелке.

Проскакать несколько миль хорошим галопом, а затем пообедать – вот в чем он сейчас нуждался. Придя к такому решению, Дин толкнул дверь спальни и вошел в комнату. Одетая в пеньюар, Бэбс сидела перед трюмо и смотрелась в висевшее под углом зеркало.

– А, вот и ты, – улыбнулось Дину ее отражение. – Как прошел день?

– Отвратительно. – Он сорвал наконец с шеи галстук и закрыл дверь.

– Это плохо. Но сегодня вечером ты можешь отдохнуть, расслабиться и забыть о всех своих неприятностях, – легко прощебетала она, взмахнув рукой в сторону огромной постели с четырьмя столбиками и резной кленовой спинкой. – Я велела Джексону приготовить тебе одежду, а ванна уже наполнена водой.

Дин поглядел на вечерний костюм, тщательно разложенный на персиково-зеленом покрывале, и затрясся от злости.

– Что происходит? Подожди, не говори, я сам догадаюсь. Ты затеяла еще одну из своих чертовых вечеринок?

Он не мог скрыть охватившее его бешенство. Вечер за вечером они должны были куда-нибудь отправляться – то на званые ужины, то на благотворительные обеды. Но даже если им удавалось остаться дома, к ним непременно кто-то заявлялся в гости.

– Дорогой, – Бэбс полуобернулась и посмотрела на него своими широко раскрытыми глазами газели, в которых Дин прочел выражение испуганного удивления, к которому уже успел привыкнуть за три года их семейной жизни. – Сегодня в музее устраивают закрытый показ новых картин. Я спрашивала тебя, и ты сам сказал, что хотел бы туда пойти.

Может, так и было, Дин этого уже не помнил. Его голова была забита совершенно другими вещами.

– Я передумал. Мы никуда не идем.

– Но нас там уже ждут.

– Неужели мы не имеем права провести в собственном доме хотя бы один спокойный вечер? – «И поговорить», – хотелось добавить ему, однако Дин уже давно понял, что Бэбс не хочет ничего слушать. Каждый раз, когда он собирался поделиться с ней своими сомнениями относительно собственной роли в компании, терзавшим его чувством неудовлетворенности, она отметала все его сомнения какой-нибудь банальностью вроде «я понимаю, что тебе сейчас трудно, но ты наверняка справишься». Дин пытался убедить себя в том, что это прекрасно – иметь безгранично верящую в тебя жену, которая не сомневается в твоих способностях, однако ему это не удавалось.

– Если тебе угодно, мы останемся дома. Я и вправду не знала, что тебе не хочется идти в музей. Извини… Извини меня. – Бэбс поднялась с бархатной подушечки персикового цвета, лежавшей на резной кленовой табуретке, подошла к мужу и взяла его лицо в ладони. – Мне хочется того же, что и тебе. Если ты не хочешь никуда идти, то не хочу и я.

Бэбс лучезарно улыбнулась, но он знал, что ее слова – ложь. Ей безумно нравились любые светские сборища. Они позволяли ей снова и снова изображать из себя маленькую девочку и играть в свою любимую игру с бесконечными переодеваниями. Дин почувствовал себя виноватым из-за того, что лишает ее этого. Если ему сегодня плохо, это не значит, что он должен отравить вечер и ей.

– Ну хорошо, пошли. – Он взял ладонь жены и прижал ее пальцы к своим губам. – Вероятно, ты права, мне действительно следует пообщаться с людьми и отвлечься от мыслей о работе.

– Вот и чудесно! – Бэбс приподнялась на цыпочки и тепло поцеловала мужа в щеку. – А теперь поторопись и отправляйся в ванну, пока вода не остыла.

Через минуту Дин уже нежился в длинной – в человеческий рост – ванне, выпуская из себя накопившееся за день напряжение, потягивая заботливо приготовленный Бэбс бурбон с водой и вполуха слушая ее щебетание, доносившееся через дверь.

– Сегодня я надену новое платье. Оно тебе непременно понравится. – Помолчав секунду, она продолжала: – Напомни мне, чтобы в следующий раз, когда мы пойдем на вечеринку с танцами, я надела свои туфли на шпильках. Они просто убийственны. С их помощью я раз и навсегда отучу эту хромую Кайл Макдоннел наступать мне на ноги. Да, кстати, я вспомнила… Недавно мы разговаривали с Джози Филипс, и она сказала мне кое-что важное. По ее словам, если мы с тобой хотим, чтобы я забеременела, то должны заниматься любовью только в полнолуние.

– Что? – Полагая, что он ослышался, Дин рывком сел в ванне, расплескав вокруг себя воду.

– В полнолуние. Ну не дикость ли? Однако она клянется, что всех своих четверых детей они с Гомером зачали именно во время полнолуний. Я сверилась с календарем. Следующее полнолуние настанет только в середине месяца.

Расплескивая воду, Дин пулей выскочил из ванны, распахнул дверь и ворвался в спальню, тщетно пытаясь обернуть талию махровым халатом.

– Бэбс, скольким людям ты сообщила о том, что не можешь забеременеть?

Жена посмотрела на него отсутствующим взглядом и пожала плечами:

– Откуда я знаю! Но разве это такой уж страшный секрет? Люди ведь не слепые. Все же видят, что мы уже три года, как женаты, а детей у нас все еще нет, – проговорила Бэбс, оглаживая рукой свое вечернее платье из черно-белого шелка, в форме трапеции. – Что я должна отвечать, когда меня спрашивают, почему у нас нет детей? Что мы их не хотим? Но ведь это неправда! Ты очень хочешь ребенка, а бедный Р.-Д. вообще сгорает от нетерпения.

– И все же я думаю, что тебе не следует распространяться об этом направо и налево. – У Дина и без того хватало неприятностей, а теперь еще друзья станут тыкать в него пальцем и говорить, что он не в состоянии сделать ребенка! – Если ты непременно хочешь обсудить с кем-нибудь эту тему, отправляйся лучше к врачу.

– Я уже это сделала, – ответила Бэбс, натягивая длинную, до локтя, белую лайковую перчатку и аккуратно поправляя каждый пальчик. – Он сказал, что я слишком много думаю на эту тему и единственное, что нам нужно, так это перестать так усердствовать. Слышал ли ты что-нибудь более нелепое? Как, интересно, мне удастся забеременеть, если я ничего для этого не стану предпринимать? – Бэбс потянулась за второй перчаткой. – Одевайся поскорее, милый. Р.-Д. уже ждет нас внизу.

Оказавшись на закрытом показе последних музейных приобретений, Дин безразлично разглядывал картины. Его окружал тихий гул голосов, лишь изредка нарушаемый чьим-либо смехом. Новое сборище, но все здесь было прежним: те же лица, те же разговоры, тот же высокосветский лоск, присущий всем сборищам, на которые его таскала Бэбс.

Теперь Дин уже жалел, что согласился прийти сюда. Ведь сейчас он мог бы находиться у себя дома в Ривер-Бенде и возиться с лошадьми. Через две недели должно было состояться очередное конское шоу, и Дину хотелось, чтобы полдюжины «арабов», которых он собирался на нем выставить, были в самой лучшей форме. Впрочем, по этому поводу он мог не беспокоиться, ведь у него служил Бен. Дин завидовал конюху, поскольку тот имел возможность находиться с лошадьми каждый день и с утра до вечера. Сам же Дин мог позволить себе разве что короткую утреннюю прогулку верхом.

Бэбс переходила от одной картины к другой, а он тащился следом за ней, тщетно изображая интерес к живописи. На самом деле вся эта мазня была ему безразлична. На стенах висели какие-то сюрреалистические полотна – бессмысленная мешанина красок и образов. К ним присоединился Р.-Д. с плетущимися у него в кильватере Макдоннелами.

– Восхитительная работа, не правда ли? – заметила Бет Энн, словно зачарованная разглядывая одну из картин. – Как много в ней энергии и мощи! Вы со мной согласны?

Дин молча кивнул и подумал: хорошо бы сейчас выпить.

– Мне кажется… – глубокомысленно начала Бэбс и на несколько секунд умолкла, изучая полотно. – Мне кажется, он очень любит красный цвет.

На мгновение воцарилась мертвая тишина, а затем Р.-Д. разразился оглушительным хохотом.

– Ты просто прелесть, Бэбс! – проговорил он, утирая выступившие на глазах слезы. – Клянусь, это – первые честные слова, которые я услышал за весь сегодняшний вечер. Пойдем. – Он обнял ее хрупкие плечи своей огромной ручищей и повел к следующей картине. – Взгляни-ка теперь на эту. Что скажешь?

Слегка растерявшаяся Бет Энн поплелась следом за ними, волоча на буксире своего Кайла. Дин остался на месте, сделав вид, что сосредоточенно изучает картину на противоположной стене. Сейчас он был не в том настроении, чтобы находиться в компании отца.

– Вам нравится?

Дин обернулся и увидел стоявшую справа от него женщину. Его слегка удивило, что ее лицо было ему незнакомо. Это само по себе было необычным, и такой же необычной была женщина. Начать с того, что она была одета совершенно иначе, нежели Бэбс и ее подружки. На ней было простое черное платье и никаких украшений. Густые темные волосы были убраны назад и водопадом стекали по плечам. Это даже отдаленно не имело ничего общего с кудряшками итальянской прически Бэбс.

Но насколько бы неожиданным ни было появление женщины, Дину вовсе не хотелось заводить ленивую, ничего не значащую беседу с незнакомым человеком.

– Я нахожу это полотно весьма любопытным, – вежливо ответил он и повернулся, чтобы уйти.

– Значит, оно вам не нравится, – ровным голосом констатировала она.

– Этого я не говорил, – поморщился Дин.

– Нет, – согласилась незнакомка, – вы назвали его «любопытным». Именно так говорят вежливые люди, когда им что-то не нравится.

– В данном случае это не так. Как ни странно, мне нравится сюрреализм, – ответил Дин. Его слегка раздражала категоричность, звучавшая в голосе собеседницы, и кроме того, с какой стати первый встречный будет смело судить, что ему, Дину, нравится и что – нет.

– А это – не сюрреализм, как, например, у Дали. – Продолжая разглядывать картину, женщина задумчиво наморщила лоб, отчего ее на удивление густые брови сошлись в одну линию. – Эту картину не так уж сложно расшифровать. Она скорее напоминает головоломку.

Она говорила с такой уверенностью и знанием дела, что Дин невольно заинтересовался предметом разговора.

– Почему вы так считаете? – оживился он.

– Потому что… – И она пустилась в объяснения того, какое символическое значение имеют числа для обозначения человечества и человеческого интеллекта, что слепящий красный цвет символизирует солнце, зеленый – землю, синий – воду, а все это вместе создает аллегорический образ неразрывной взаимосвязи человека с природой.

Дин слушал вполуха. Его поразила убежденность, с которой говорила эта женщина. Голос ее звучал серьезно и в то же время страстно. В ее серых глазах отражались написанные художником темные грозовые тучи, черные посередине и освещенные вспышками молний по краям. Затем взгляд Дина переместился на ее рот. У женщины были мягкие, полные губы, а нижняя чуть-чуть выдавалась вперед, словно ее хозяйка была на что-то обижена. Удивительно чувственный рот, совершенно не похожий на сложенные сердечком губы Бэбс. Интересно, подумалось Дину, как она улыбается?

– Вы работаете здесь, в музее?

– Нет.

– Просто вы говорили с таким знанием дела, что мне показалось… – Не закончив фразы, он пожал плечами.

– Я очень углубленно изучала искусство, даже провела два года в Европе: ежедневно ходила по музеям, корпела над книгами, рассматривала работы старых мастеров…

– Значит, вы – коллекционер?

Дин никогда не был силен в угадывании возраста той или иной женщины, но эта казалась ему молодой. По крайней мере, слишком молодой, чтобы быть коллекционером. Дин даже подумал, что она вряд ли старше его.

– Нет, и здесь не угадали. – Во взгляде женщины, устремленном на Дина, читалось терпеливое удивление. – Я художник.

– Только не говорите мне, что эту картину тоже написали вы. – Дин посмотрел на написанное маслом полотно, по поводу которого она просвещала его всего минуту назад.

– Не стану. – Впервые за весь их разговор девушка улыбнулась – лишь слегка приподняв уголки рта и не разжимая губ. – Я пишу в гораздо более эмоциональном стиле. Меня не прельщают интеллектуальные пейзажи вроде этого. – Она махнула в сторону картины, и Дин обратил внимание на ее длинные пальцы с короткими ногтями. Это были пальцы художника – уверенные и грациозные.

– Как вас зовут? Я боюсь, что буду поражен, узнав наконец, кто вы такая.

– Сомневаюсь. – Она снова легко улыбнулась. – Я – из тех, которых называют «художниками, борющимися за известность». Не думаю, что имя Кэролайн Фэрр вам что-то скажет. Возможно, со временем, но не сегодня.

– А я Дин Лоусон.

Они обменялись рукопожатиями. Дин обратил внимание на силу ее руки и крепость хватки. Что же касается ее имени, то оно и впрямь ничего ему не говорило. Более того, Дину показалось, что и он сам не произвел на женщину никакого впечатления, и это немного уязвило его самолюбие. Его имя и внешность обычно оказывали на женщин притягательное воздействие, но Кэролайн, похоже, была не такой, как все.

– Я бы с удовольствием взглянул при случае на ваши картины.

– Но должна предупредить вас: в них вы не найдете ни капли сюрреализма.

– Это порадовало бы мою жену. Она его терпеть не может.

После этого их разговор вновь перескочил на темы, связанные с искусством и неспособностью многих людей оценить разнообразие его форм и стилей. Если быть более точным, то говорила в основном Кэролайн, а Дин только согласно кивал. Он прислушивался к звуку ее голоса и пытался определить, из какой части страны она родом. Наконец, так и не сумев этого сделать, спросил:

– Судя по вашему акценту, вы – откуда-то с востока?

– Из Коннектикута.

– В Хьюстоне – проездом?

– Не совсем. Сейчас я живу в летнем домике моей подруги в Галвестоне. – Услышав этот ответ, Дин принялся озираться по сторонам, пытаясь вспомнить, у кого из присутствующих здесь есть коттедж на Галвестон-Айленде. – Не ищите, моей подруги здесь нет.

– Неужели меня так просто раскусить? – улыбнулся Дин.

– Да.

– Извините. Но если вы – не из этих мест, то вас сюда определенно должен был кто-то пригласить.

– Почему?

– Потому что на эту выставку можно было попасть только по приглашению. Сегодняшний просмотр – закрытый. Коллекция будет выставлена на всеобщее обозрение только с завтрашнего дня.

– Завтра я уже буду в Галвестоне, поэтому и захотела посмотреть ее сегодня.

– Господи! – Дин непроизвольно понизил голос. – Значит, вы проникли сюда незваной? Просто взяли и вошли? – В его тоне звучала смесь недоверия и восхищения смелостью этой женщины.

– Разумеется. – Она говорила об этом, как о само собой разумеющемся, с равнодушием, которое граничило с высокомерием. – Я ведь не вломилась в чей-то дом. Это – музей, общественное место. С какой стати он должен быть открыт лишь для какой-то группы избранных, а не для всех!

– Хорошая мысль. – Дин старался не улыбнуться. – Тем не менее большинство, если не все присутствующие здесь, – попечители и спонсоры этого музея.

– Если они жертвовали музею деньги или дарили картины, это не дает им право на какое-то особое к себе отношение, – с вызовом парировала Кэролайн.

– Они думают именно так.

– А я – нет.

– Это заметно. – Дин еще никогда не встречал кого-то похожего на нее. Он слышал, что художники – гордый и своевольный народ. Богатство или общественное положение других не значили для них ровным счетом ничего. Откровенно говоря, раньше Дину с трудом в это верилось, однако стоявшая перед ним Кэролайн Фэрр вела себя именно таким образом.

– Знаете, мне действительно очень хотелось бы взглянуть на ваши работы.

Она посмотрела на него долгим задумчивым взглядом.

– Почти каждый день после обеда вы можете найти меня на западном конце пляжа.

В этот момент кто-то подошел и заговорил с Дином, а когда через минуту он обернулся, ее уже не было. К собственному удивлению, он чувствовал, что не хочет отпускать ее от себя. Ему хотелось еще поговорить с этой странной женщиной, побольше о ней узнать. Его заинтриговала ее серьезность и страстность, какая-то одержимость, которую она излучала и которой заряжала воздух вокруг себя. Тут Дин заметил ее в противоположном конце зала – высокую, точеную и загадочную фигуру в черном. Ему захотелось опять подойти к ней, но Дин подавил этот порыв. Они и так слишком долго разговаривали у всех на глазах, поэтому не стоит давать лишнюю пищу для сплетен. А вот Кэролайн Фэрр наверняка высмеяла бы подобные обывательские опасения, подумал Дин и, в свою очередь, усмехнулся. Она была неподвластна ограничениям, которые связывали его. Интересно, подумалось ему, каково это – свободно говорить то, что думаешь, и делать, что хочешь, не опасаясь подвести тех, кто возлагает на тебя определенные надежды – своего отца, своей жены, своих друзей?

Чайка спикировала над самым капотом машины. Опустив стекло, чтобы в салон задувал свежий бриз со стороны залива,[3] Дин медленно ехал вдоль пустынного пляжа. Его пиджак и галстук небрежно лежали на пассажирском сиденье, рукава рубашки были закатаны, а воротник – расстегнут. Он испытывал легкое чувство вины и возбуждение, как мальчишка, впервые удравший с уроков и знающий, что совершает что-то непозволительное. Только что у него состоялась деловая встреча, и после нее он сразу же отправился сюда, даже не объявившись в офисе и не заглянув домой.

Однако чем дальше Дин ехал по плотно утрамбованному песку, тем быстрее спадало это возбуждение. На протяжении последней мили он не увидел ни единой живой души, даже рыбаков. Она сказала ему, что ее можно найти здесь «почти каждый день после обеда», но, видимо, к сегодняшнему дню это не относилось. «Уже поздно, – подумал он, взглянув на все еще яркое солнце, которое, однако, уже начинало клониться к закату. – А может, это даже к лучшему, что ее здесь нет?» Да, вероятно, ему следует просто выбросить ее из головы. Впрочем, Дин пытался сделать это уже на протяжении последних четырех дней, но – без всякого результата.

Дин не раз задавал себе вопрос, почему, зная стольких женщин, он неотступно думает об одной только Кэролайн. У нее была привлекательная внешность, однако он мог бы с ходу назвать десяток еще более красивых женщин. Кроме того, у него был вполне счастливый брак. Пусть ему не удавалось поговорить с Бэбс о тревоживших его вещах, но от этого его отношение к жене нисколько не менялось. Он любил Бэбс и любил ее именно такой, какая она есть.

Вспомнив о Бэбс, Дин решил, что ему здесь делать нечего, и уже собрался развернуть машину в обратном направлении, как вдруг увидел Кэролайн. Она стояла в пятидесяти метрах впереди, на гребне песчаной дюны. В следующую секунду он уже забыл обо всем, включая угрызения совести и супружескую верность. Все исчезло, бесследно затерявшись в охватившем его возбуждении. Он снова видел ее!

Сосредоточив все свое внимание на холсте, укрепленном на стоявшем перед ней этюднике, она даже не заметила, как он остановил машину в нескольких метрах от нее и выбрался наружу. Дин медленно подошел к женщине и стал разглядывать ее, пользуясь тем, что она его не видит.

Ее волосы были забраны в хвост и стянуты шерстяной красной ниткой, но сильный морской ветер все-таки выбил из прически несколько длинных черных прядей и теперь трепал их по ее сосредоточенному лицу. Пристальный взгляд серых прищуренных глаз то и дело перебегал с холста на морской пейзаж, который она пыталась запечатлеть, темные брови сошлись в одну линию, полные губы были решительно сжаты. Ее щека была испачкана в краске, еще одно пятнышко виднелось на подбородке.

На женщине была заляпанная краской мужская клетчатая рубашка, концы которой были завязаны узлом на животе. Хотя рубашка была не по размеру большой, под ней явственно угадывались округлости высокой груди, особенно когда ветер с залива прижимал ткань к ее телу. Бедра женщины были туго обтянуты штанами, которые еще больше подчеркивали красоту ее длинных стройных ног. Она стояла босиком, зарывшись пальцами в сыпучий песок.

– Художник за работой, – начал он разговор.

– Я заканчиваю… буквально… через несколько… минут. – Каждая пауза сопровождалась энергичным мазком кисти.

– Не возражаете, если я посмотрю?

– Вовсе нет, – ответила Кэролайн, равнодушно пожав плечами. Она отрывала сосредоточенный взгляд от холста только затем, чтобы захватить кистью краску с палитры, которую держала в левой руке.

Обойдя женщину, Дин встал за ее плечом. Краски так и били с холста. Красно-оранжевый цвет переходил в апельсиновый, затем становился золотым и под конец – желто-белым. С боков закручивались светло-синие и темно-зеленые тона. Протуберанцы цветов были настолько сильны, что Дин даже не сразу разобрал в этой пляске красок пейзаж, на котором океанские волны отражали длинную дорожку света от садящегося в море солнца.

– Мощно, – констатировал он.

– «Солнце и море», – откликнулась женщина, на секунду замерев и критически глядя на картину. – Мне нравится брать сюжеты, которые художники писали уже миллионы раз, и смотреть, способны ли они снова тронуть человеческую душу.

– По-моему, вам это удается. – Дин не пытался казаться знатоком живописи, но его действительно поразило исходившее от картины ощущение жары и света.

– Возможно. – Она начала чистить и собирать свои кисти и палитру. – Не хотите ли выпить?

– С удовольствием.

Летний домик стоял посередине «лужайки» из морских водорослей. Поставленный на сваи, делавшие его недоступным для воды во время приливов, он напоминал квадратную коробку с четырьмя ногами. Когда-то он был выкрашен в ярко-желтый цвет, но от солнечных лучей краска поблекла и стала белесой.

Они добрались до домика всего за пару минут, и за это время Кэролайн объяснила Дину, что это жилище принадлежит родителям ее подруги, на пару с которой она учительствует. Может, Кэролайн была и «борющимся» художником, но никак не голодающим. Она зарабатывала себе на жизнь, преподавая живопись в начальной школе, а каникулы полностью посвящала собственному творчеству.

– Почему вы выбрали именно Галвестон? – Дин забрал с заднего сиденья этюдник Кэролайн и последовал за ней по дорожке из хрустевших под ногами толченых ракушек.

– Потому что я могу жить здесь бесплатно. Но, откровенно говоря, не только поэтому. Я еще никогда раньше не жила на этой стороне залива. Только в районе Санибел-Айленда со стороны Флориды. – Поднявшись по деревянным ступеням, она ступила на широкую открытую веранду, которая опоясывала дом. Отсюда были видны яркие солнечные блики, плясавшие на волнах залива. – Меня всегда притягивало море. Еще девчонкой я жила всего в трех кварталах от океана. Может быть, именно поэтому мне всегда хотелось находиться поближе к воде. Это ведь так… естественно. Мы все появились из воды. Даже в жидкостях нашего тела очень много соли. Без соли человек просто умирает. Так что, возможно, во мне говорит некая природная тяга, а не просто привычка жить у океана.

Кэролайн открыла раздвижную дверь. Дин придержал ее, пропуская женщину вперед, а затем последовал за ней.

Большая комната выполняла одновременно функции кухни, гостиной и столовой. Она была почти пустой. Из мебели здесь находились всего несколько стульев, стол и диван, а на остальном пространстве было устроено нечто вроде художественной мастерской. Именно туда направилась Кэролайн и поставила незаконченную картину на пустой подрамник.

– Этюдник можете оставить прямо у двери, – предложила она. – В холодильнике – холодное пиво и остатки вина. Угощайтесь.

– А что будете вы? – Помешкав секунду, Дин прислонил этюдник к стене возле двери и направился к холодильнику.

– Я предпочитаю вино. Видимо, это последствия моего пребывания во Франции.

Закончив раскладывать свое снаряжение, Кэролайн подошла к раковине и смыла краску с рук и подбородка. Больше она ничего с собой не сделала – не расчесала растрепанные ветром волосы, не освежила макияж на лице. Дин вовсе не считал, что она нуждается в том, чтобы прихорашиваться, но был слегка удивлен небрежностью, с какой эта женщина относилась к своему внешнему виду. Затем Кэролайн устроилась на диване рядом с ним, подвернув под себя длинную ногу.

Они говорили о тысяче вещей. За первым бокалом последовал второй, затем – третий. Они были совершенно разными, они происходили из противоположных миров, и все же Дин не мог припомнить другого случая, когда ему было бы так хорошо в обществе женщины.

Допив последние капли вина, Кэролайн аккуратно поставила бокал на пол, а затем повернулась лицом к гостю. Он сидел, закинув руку на спинку дивана. Ладонь его покоилась прямо за ее головой.

– Откровенно говоря, я не была уверена, что тебе стоит сюда приходить, – призналась женщина, не отводя внимательного взгляда от его лица.

– Почему? – Внезапно Дин почувствовал неуверенность.

– Боялась, что ты окажешься одним из тех невыносимо скучных снобов, которые только и знают, что долдонить о том, сколько у них денег и прочего добра. – Она погладила хохолок на его макушке, а потом нежно пробежалась пальцами по его волосам. – Я рада, что ты не такой.

– Я тоже. – Дин, в свою очередь, положил ладонь на ее изящную шею и приблизил лицо женщины к своему.

Этот момент был неизбежен. Он стал неизбежен в тот самый момент, когда они увидели друг друга на пляже. Именно за этим он приехал сюда. Именно этого он хотел. И Кэролайн – тоже. Он прочитал это в бархатной глубине ее серых глаз.

И они поцеловались. Дин прильнул к ее шелковым губам, вбирая их в себя и желая, чтобы поцелуй длился вечность. Ему казалось, что его затягивает в одну из ее картин – обжигающе жарких и неистовых, естественных, как сама природа.

В какой-то момент Кэролайн извернулась и легла поперек его колен, не прервав при этом поцелуя. Ее тело было готово к его прикосновениям, и ладони Дина пробежали по нему, лаская округлости грудей, поглаживая бедра и ноги. Каждая мышца Кэролайн пришла в движение. Ее ягодицы прижимались к его набухшему естеству, и это было самой сладкой пыткой.

Она потерлась носом о его ухо, а затем, высунув язычок, лизнула его мочку, от чего по телу Дина побежали мурашки.

– Я хочу раздеть тебя, Дин, – прошептала она.

«Боже правый!» – мелькнуло у него в голове. Он слышал, что художники не страдают от ненужных комплексов, но подобная откровенность все же ошеломила его. Он попытался представить себе, что нечто подобное сказала бы Бэбс, но даже под хмельком она не была способна на такое.

– Я хочу видеть твое тело.

Все, что было дальше, казалось ему сном. Дин стоял неподвижно, а она снимала с него одежду – вещь за вещью. От прикосновения пальцев Кэролайн к его коже тело Дина вздрагивало, и по нему пробегали сладкие судороги, чего никогда не случалось прежде. Он помнил яркую искорку, которая вспыхнула в ее глазах, когда она увидела, насколько он ее хочет. В его ушах звучал негромкий голос Кэролайн, говоривший ему, что нет ничего прекраснее мужского тела. Ее собственная одежда исчезла словно по мановению волшебной палочки, и Дин впервые в жизни понял, что на свете также нет ничего прекраснее, чем тело женщины – с крепкой грудью, стройной талией и широкими бедрами, предназначенными, чтобы баюкать мужчину.

А затем он, жарко обнимая ее, пробовал на вкус твердые соски ее грудей, страстно любил. Кэролайн содрогалась в его объятиях, изгибала спину дугой и обвивала его талию ногами, заставляя поскорее войти в нее. Между ними не осталось ни следа стыдливости – один только жар желания, смерчем увлекавший обоих в беспамятство страсти.

Через некоторое время сознание Дина стало медленно всплывать из глубин забытья, и он понял, что еще никогда в жизни не был так любим и не отдавал себя настолько самозабвенно. Удивительная женщина, которую сейчас он сжимал в объятиях, проникла в его душу и вызвала в ней такую бурю чувств, которую он сам от себя не ожидал.

К тому времени, когда Дин наконец заставил себя проститься с Кэролайн, было уже поздно. Очутившись дома посредине ночи, он неторопливо и нежно занимался любовью с Бэбс. Его тело словно просило у нее прощения за измену и в то же время знало, что это будет повторяться вновь и вновь.

С тех пор Дин и Кэролайн встречались так часто, как только могли. Иногда им удавалось украсть час, иногда – два, а временами – даже целый вечер. Это означало, что он был вынужден врать, придумывать вымышленные «деловые встречи» и изобретать оправдания для своих поздних возвращений домой. Чаще всего он использовал в качестве предлога Лейна Кэнфилда, то говоря, что отправляется к нему, то заявляя, что у них назначена встреча в городе. Дин полагал, что их давняя дружба является достаточной гарантией того, что у Бэбс не возникнет никаких подозрений. Иногда в качестве прикрытия он выдумывал мифических конезаводчиков, с которыми ему необходимо было встретиться, чтобы посмотреть на новых «арабов».

Дин всячески отгонял от себя мысли о своем двойном существовании. С одной стороны – верный и любящий муж, живущий безупречной во всех отношениях жизнью, с другой – ненасытный любовник, наслаждающийся каждой секундой, проведенной с другой женщиной. Не раз и не два он задумывался о том, сколько все это может продолжаться, и никогда не находил ответа. Он жил только сегодняшним днем, и все остальное для него не имело ни малейшего значения.

Находясь с Кэролайн, Дин впервые почувствовал, что значит быть самим собой – раскрепощенным в постели, уверенным в том, что ничем не шокирует и не оскорбляет женщину, могущим без ограничений говорить вслух обо всем, что его волнует, и при этом быть понятым.

Он поведал Кэролайн о своей мечте превратить когда-нибудь Ривер-Бенд в самый знаменитый конный завод по выращиванию «арабов» и оставить позади легендарные «Крэббет Парк Стэд» в Англии и Янув-Подляски в Польше. Дин признался ей, как тяжело ему работать в отцовской компании. Желая сделать отцу приятное, он просиживал там целыми днями и в то же время понимал, что просто не способен управлять корпорацией с многомиллионным оборотом.

– Напрасно он заставляет тебя идти по его стопам, – как всегда категорично заявила Кэролайн. – Этого не может сделать никто, и ты – в том числе. Ведь ты – другой, и его путь никогда не станет твоим. Скажи ему об этом. Заставь его понять, чего хочется тебе самому. Если компания превратилась в смысл его жизни, это не значит, что ты должен относиться к ней точно так же. Наверное, ему будет не очень приятно услышать все это, но что поделать! Он должен уважать тебя за то, что у тебя есть собственная позиция и что, прежде чем прийти к такому решению, ты попробовал и взвесил все «за» и «против».

Хотя Дин понимал правоту ее слов, ему было страшно сделать такой решительный шаг. Кэролайн никогда не встречалась с Р.-Д. Она никогда не слышала, как он брал чье-либо мнение, раздирал его на кусочки и перекраивал на свой лад, в результате чего получались прямо противоположные выводы. И все же как-то раз он сел рядом с отцом и рассказал ему о своем желании уделять больше времени выращиванию лошадей, объяснив это тем, что хочет хотя бы немного облегчить лежащее на нем бремя. Как ни странно, Р.-Д. согласился с его доводами практически немедленно. Если ему удастся доказать свои силы на ниве селекции лошадей, подумалось Дину, возможно, отец более терпимо воспримет его идею оставить работу в компании.

Внезапно жизнь показалась ему куда лучезарнее. Может, она и не была легка, но, по крайней мере, жить было интересно. Казалось, все, что ни возьми, так и идет к нему в руки: Кэролайн, лошади – все.

Фальшиво насвистывая мелодию, услышанную в машине по радио на пути домой, Р.-Д. прошел по паркетному полу гостиной, на секунду задержался в арке простенка, чтобы сделать некое подобие антраша,[4] и подошел к лестнице. Помедлив, он задрал голову и прокричал:

– Бэбс, девочка, я готов отправиться на танцы. А ты?

В ожидании он снова начал насвистывать, но через несколько секунд, когда ответа не последовало, склонил голову набок и стал прислушиваться. Сверху не доносилось ни звука.

– Бэбс! – снова окликнул Р.-Д. и принялся взбираться по ступенькам. Это было не похоже на его невестку – опаздывать на вечеринку, тем более когда ожидалось знаменитое техасское барбекю.

Поднявшись на второй этаж, Р.-Д. подошел к двери в спальню Дина и Бэбс. Из комнаты доносились негромкие звуки. Было похоже на то, что Бэбс всхлипывает. Коротко постучав, он приоткрыл дверь. Она стояла у окна, повернувшись к нему спиной, и была одета под мексиканскую крестьянку: в яркие кофту и юбку, с кружевной шалью на плечах.

– Бэбс, ты готова?

Р.-Д. недоуменно нахмурился, увидев, как она вздрогнула при звуке его голоса, а затем торопливо утерла нос промокшим платком. Р.-Д. даже показалось, что прежде, чем обернуться, она промокнула платком глаза.

– Извините, Р.-Д., я не слышала, как вы вошли. – Бэбс суетливо оглядывалась вокруг, голос ее дрожал. – Просто я куда-то засунула свою сумочку и теперь не могу ее найти.

– Вот она. – Р.-Д. взял сумочку с ее обычного места – мраморного столика, стоявшего возле двери, и подал невестке. – Что случилось? Ты не простудилась?

– Да, немного. – По-прежнему избегая встречаться с ним взглядом, женщина подошла к Р.-Д. и забрала свою сумочку из его рук.

Бэбс выглядела необычайно бледной. Когда она приблизилась, Р.-Д. заметил, как покраснели ее глаза.

– Нет, – произнес он, – ты не простужена. Это больше смахивает на слезы.

– Чепуха! – небрежно махнула она рукой, однако Р.-Д. был не из тех, от кого можно отмахнуться.

– Слезы я ни с чем не перепутаю, – решительно заявил он. – Следовательно, существует всего два варианта: либо ты только что чистила лук, либо что-то стряслось. Расскажи мне, что тебя беспокоит, девочка.

– Я… О, Р.-Д., я не знаю, что мне делать! – И после неудачной попытки удержать слезы она горько разрыдалась.

– Ну будет, будет… – Он заботливо обнял ее за плечи, подвел к креслу абрикосового цвета и, усадив в него, дал ей свой чистый носовой платок.

– Неужели все так уж плохо?

– Я все время пытаюсь внушить себе, что все это неправда. А если все же правда?

– Почему бы тебе хоть на минуту не перестать хлюпать носом и не объяснить мне, что ты подразумеваешь под словами «все это»?

– Это… это Дин. – Она подняла к нему свои вконец заплаканные глаза. – Я думаю, он… встречается с… другой женщиной.

Первой реакцией Р.-Д. было категорично опровергнуть это предположение, но затем он припомнил поведение сына на протяжении последних двух месяцев, и его охватил шок. Теперь стало понятно, чем объяснялись частые отлучки Дина. Тем не менее он попытался успокоить Бэбс.

– С какой стати тебе в голову пришла подобная глупость?

– В последнее время он стал так поздно возвращаться домой, и еще… Томи Фредерикс сказала мне сегодня днем, что у него есть женщина в Галвестоне. – Она помедлила, прежде чем произнести эти ужасные слова, но потом все-таки выдавила: – Какая-то… богемная художница.

– Откуда, во имя Сэма Хьюстона,[5] она может это знать? – громко удивился Р.-Д.

– Она сказала, что… в прошлую пятницу Билли Джо Тоунсенд видела их вместе на пляже. А Дин в тот вечер сказал, что отправляется посмотреть какую-то новую лошадь. По ее словам, они целовались прямо у всех на глазах, а потом… пошли по пляжу, так тесно прижимаясь друг к другу, что между ними ладонь было не просунуть. И еще Томи сказала, что их… и другие видели.

– И ты называешь это доказательствами? – возмущенно воскликнул Р.-Д. – Кто-то видел кого-то, похожего на Дина. С ним хоть кто-нибудь заговорил?

– Насколько я знаю, нет, – призналась Бэбс.

– Ну вот видишь! По-моему, твоя так называемая подруга Томи просто пытается посеять между вами раздор.

– А если нет? Если все это – правда? В последнее время он так изменился… Словно его все время что-то тревожит. Сегодня он сказал, что отправляется выпить с Лейном, а с нами встретится прямо на барбекю. А что, если он меня обманул? Вдруг он снова поехал к ней?

– А что, если корова вдруг взлетит? Это так же вероятно, как и то, что Дин обманывает тебя с какой-то другой женщиной. А теперь я забираю свою девочку на вечеринку и хочу, чтобы она улыбалась и веселилась. Вытри слезы, умойся и спускайся вниз не позже, чем… – Р.-Д. демонстративно поглядел на часы, – через пять минут.

– Хорошо, через пять минут я буду готова. Я вас просто обожаю, Р.-Д. – Бэбс посмотрела на свекра с благодарной улыбкой и запечатлела на его щеке крепкий мокрый поцелуй.

– Ты лучше сама за собой следи, а то не миновать кривотолков. – Он улыбнулся и подмигнул невестке.

Однако когда он стал спускаться по ступеням, улыбку с его лица словно тряпкой стерли. Войдя в библиотеку и плотно закрыв за собой дверь, Р.-Д. направился прямиком к телефону.

На следующее утро Дин вошел в приемную, где сидела его секретарша Мэри Джо Андерсон, и едва сумел подавить зевок.

– Хорошо погуляли? – с улыбкой спросила она, понимающе глядя на него поверх своих очков в роговой оправе. Окончив секретарские курсы, она поступила на работу в компанию шесть лет назад и теперь гораздо лучше его знала обо всем, что здесь происходит. Умная и деловитая, она не раз исправляла допущенные им ошибки.

– «Хорошо» – это не то слово. – Дин задержался возле ее стола и взял пачку листков с оставленными для него сообщениями. – Дай моей жене волю, так мы плясали бы до сих пор. К счастью, в два часа утра музыканты собрали свои инструменты и разошлись по домам.

– Звонил Лейн Кэнфилд. Просил, чтобы вы перезвонили ему сразу, как только сможете. Говорит, что-то важное.

– Будет сделано. – Дин отделил от пачки листок с посланием от Кэнфилда и положил его на самый верх, а затем направился к двери в свой кабинет, подавив еще один зевок. – Принеси-ка мне чашечку кофе, Мэри Джо, – бросил он через плечо и исчез в кабинете.

– Черный и много сахара?

– Совершенно верно, – донеслось уже из-за двери. Оставив ее открытой, Дин прошел прямо к письменному столу и взял телефонную трубку. Набрав номер Лейна, он плюхнулся во вращающееся кресло. На стене прямо напротив него висела картина Кэролайн под названием «Солнце и море». Каждый раз при взгляде на нее Дину казалось, что любимая находится рядом.

– Лейн, – беззаботно проговорил он, услышав в трубке голос друга, – как поживаешь, старый черт?

– Суечусь, как всегда. А ты?

– То же самое. Мэри Джо сказала, что ты хотел срочно со мной поговорить. Что стряслось?

– Вчера вечером у меня был любопытный разговор с твоим отцом, – сообщил Лейн. – Он сам мне позвонил.

Дин похолодел. На долю секунды он утратил способность не только мыслить, но даже дышать.

– Дин, – окликнул его приятель, – ты меня слышишь?

– Да, – охваченный паникой, едва вымолвил он. В этот самый момент в кабинет вошла секретарша и поставила перед ним чашку кофе. – Одну минуту, – сказал он, а затем, прикрыв трубку ладонью, отодвинул ее от уха и, стараясь, чтобы его голос не дрожал, обратился к Мэри Джо: – Ты не могла бы закрыть дверь, когда будешь выходить?

– Конечно, – ответила та.

Дождавшись, когда щелкнет язычок замка, он снова поднес трубку к уху и сказал:

– Извини, я слушаю. Так ты говоришь, тебе звонил Р.-Д.? Что он хотел?

– Разыскивал тебя. Он почему-то решил, что ты должен быть у меня.

– А что ему сказал ты? – Дин почувствовал, что его бросило в пот. Он должен был знать, что рано или поздно что-нибудь в этом роде обязательно случится, и быть к этому готовым. Увы…

– Я даже и не знал, что говорить. И поэтому… наврал ему, что в последний момент меня задержала какая-то неотложная работа с документами и мы встретимся позже.

– Спасибо, – только и сумел выдохнуть Дин.

– Он ничего не просил тебе передать. Сказал только, что позже поговорит с тобой. – Лейн выжидающе умолк, однако Дин молчал. – Ты не объяснишь мне, что все это значит?

Некоторое время Дин мучительно боролся с самим собой, но в итоге все же решил, что должен хоть с кем-то поделиться. Он больше не мог держать эту тайну в себе, кроме того, Лейну можно было доверять целиком и полностью. И Дин заговорил. Он не мог остановиться до тех пор, пока не рассказал Лейну абсолютно все о Кэролайн и возникших между ними отношениях.

– Я знаю, что это звучит банально, но Кэролайн – самая удивительная женщина из всех, которых я встречал. Я люблю в ней все – до последней черточки. – Помолчав, Дин улыбнулся и закончил: – Надеюсь, я исчерпывающе ответил на твой вопрос?

– Да уж…

– Мне бы хотелось вас познакомить, Лейн. – Дину вдруг показалось очень важным познакомить своего лучшего друга с женщиной, которую он любил. – Сегодня у меня состоится деловая встреча в Техас-Сити. Кэролайн тоже подъедет туда, чтобы пообедать со мной. Ты свободен? Сможешь присоединиться к нам?

– Сегодня я собирался заехать на завод, но, наверное, смогу выехать пораньше и все же встретиться с вами.

– Попробуй, – попросил Дин.

Лейн пообещал.

Поначалу Лейн не поверил в красивые слова своего друга. Женатый человек впервые пробует запретный плод – вот и вся «любовь», мысленно отмахнулся он, но, понаблюдав за влюбленными в маленьком кафе, увидев, как они общаются с помощью взглядов и прикосновений, как понимают друг друга с полуслова, убедился в своей неправоте. Это было гораздо серьезнее, чем простое увлечение, которое развеется через месяц.

Лейн даже понял, что именно в Кэролайн привлекло его друга в их первую встречу. Она была умна, серьезна, преданна и ясно выражала свои мысли. Она ничего не умела делать вполсилы и тем более любить. Она либо любила что-то или кого-то безраздельно и самозабвенно, либо решительно отвергала. Эта женщина была полной противоположностью Бэбс.

Лейн смотрел на них и думал, что наблюдает несчастную любовь. Как бы сильно они ни любили друг друга, между ними не было абсолютно ничего общего. Это было видно даже по одежде. Дин – в изысканном костюме от «Брук бразерс», Кэролайн – в черных штанах и рубашке навыпуск. И точно так же, как внешний вид каждого из них, разнились их взгляды на жизнь. «И в отличие от одежды, – с грустью подумал Лейн, – это изменить невозможно».

Потом все трое вышли из кафе. Лейн стал было прощаться, но Дин задержал его.

– Подожди, у Кэролайн для тебя кое-что есть.

Заинтригованный, Лейн последовал за ними к ее старенькому «Шевроле». На заднем сиденье, в сторонке от коробок и свертков, стояла картина. С помощью Дина Кэролайн вытащила ее и подала Лейну. Изображение было размытым, на нем угадывались какие-то шпили, высокие цилиндры и непонятное вертикальное сооружение.

– Узнаешь? – с плохо скрытой гордостью спросил Дин, глядя на друга горящими глазами.

– Что-то знакомое, – признался Лейн, не в силах разобрать, что же тут все-таки нарисовано.

– Это монумент Сан-Джасинто, нефтехранилища и химические заводы, а на заднем плане – корабль, входящий в канал, все затянуто утренним туманом, в воздухе клубится дым из заводских труб.

Теперь, после торопливых объяснений Дина, Лейн сумел расшифровать картину и узнал одинокую звезду – символ Техаса – на верхушке стелы, высеченной из известняка.

– Ну да, конечно же! – кивнул он.

– Я назвала эту картину «Прогресс».

«Весьма скептический взгляд на прогресс», – подумал Лейн. В последнее время он стал весьма чувствительно относиться к любой критике в адрес загрязнения окружающей среды в районе судоходного канала. Однако тут же одернул себя, подумав, что Кэролайн могла бы написать гораздо более жуткую картину, нежели загазованная и отравленная кислотными выбросами атмосфера в этом районе. При желании она могла бы изобразить горящую воду, залитую нефтью.

– Мне очень нравится, Кэролайн, – сказал Лейн, не отрывая глаз от холста, а затем улыбнулся. – И если вы хотели мне кое на что намекнуть, я ваш намек понял. Я повешу эту картину в своем кабинете, пусть напоминает мне об экологии.

– Дин сказал, что вы не обидитесь. – Кэролайн посмотрела на Лейна с одобрением, и у того возникло ощущение, что он только что с честью выдержал некое испытание. – Мне пора ехать, – с ноткой сожаления добавила она и повернулась к Дину.

Лейн быстро попрощался и, бережно держа картину, направился к своей машине, оставив влюбленных наедине друг с другом. После того как машина Кэролайн выехала с автомобильной стоянки, к нему подошел Дин.

– Ну не говорил ли я тебе, что она талантлива и… вообще замечательная!

– Конечно, говорил, – согласился Лейн.

– Я рад, что тебе понравилась ее картина. Знаешь, она даже не разрешает мне дарить ей никаких подарков. Я имею в виду – дорогих подарков. А вот холсты, краски, кисти принимает с удовольствием. Зато другие вещи – одежда, драгоценности, духи – ее вообще не интересуют. Мог ли ты представить, что на свете существуют подобные женщины?

– Нет. По крайней мере, до сегодняшнего дня.

Дин поглядел в том направлении, куда уехала Кэролайн, и задумчиво наморщил лоб.

– Интересно, но когда вчера вечером во время вечеринки я говорил с Р.-Д., он даже не упомянул о том, что звонил тебе.

– Может, просто забыл?

– Забыл? Р.-Д.? – скептически переспросил Дин. – У него память, как у компьютера.

Стремясь обезопасить свою тайну, следующие три дня Дин провел, будучи либо дома, либо на работе, однако на четвертый день желание увидеться с Кэролайн все же перевесило его страхи, и он отправился к ней – правда, совсем ненадолго.

Опасения, что отец может что-то заподозрить, все же заставили Дина трезво взглянуть на ситуацию, в которой он очутился, и решить, что же делать дальше. Он любил Кэролайн и мечтал не расставаться с нею. И все же ему по-прежнему была дорога Бэбс – пусть не до такой степени, как Кэролайн, но он не хотел делать ей больно. Она была ни в чем не виновата, являясь для него хорошей, любящей женой. Поступать по отношению к ней подобным образом было просто нечестно. И в то же время Дин был совершенно убежден, что никогда не сможет отказаться от Кэролайн. В глубине души он испытывал эгоистичное желание оставить все как есть.

Дин поглядел на стригунков, резвившихся на ближнем пастбище подле своих матерей, и ощутил теплое чувство в груди. Сейчас мир для них прекрасен. Матери обеспечивают им защиту, удобство и неиссякающий запас вкусного молока, но скоро их разлучат, и это станет для жеребят настоящей драмой. Если этого не сделает человек, то сделает сама мать-природа. Это неизбежно. Дин смотрел на стригунков и думал, что он и сам находится в схожем положении. Было бы нереальным надеяться, что все и дальше будет продолжаться так, как сейчас. Раны от расставания не избежать. Вот только с кем – расставание? Он снова и снова задавал себе этот вопрос, собираясь на встречу с Кэролайн.

С тяжелым вздохом Дин отошел от загородки и направился к дому. Ни малейшее дуновение ветерка не шевелило листья на древних дубах и орехах-пеканах, что щедро отбрасывали густую тень на лужайку. Жаркая августовская духота, обычная для восточного Техаса, мстительно окутала Ривер-Бенд. Идя к веранде, Дин чувствовал, как при каждом шаге неприятно прилипают к телу его хлопчатобумажная рубашка и джинсы.

Кто-то когда-то сказал, что самым благодатным изобретением человеческого разума для жителей Техаса явился кондиционер. Перешагнув порог и вступив под благодатную струю холодного воздуха, Дин всем сердцем признал правоту этого утверждения. Мечтая принять душ и переодеться, он пошел на второй этаж. Его шаги гулко разносились под высоченными – в пять метров – потолками. Однако прежде, чем Дин успел добраться до массивной лестницы на второй этаж, в арочном простенке, ведущем в библиотеку, возникла фигура Р.-Д.

– Не зайдешь? Мне нужно с тобой поговорить. – Р.-Д. обернулся и, не говоря больше ни слова, направился обратно в библиотеку. Секунду поколебавшись, Дин последовал за ним и оказался в комнате, разделенной двумя рядами высоких резных шкафов с застекленными ореховыми полками, плотно уставленными книгами. – Закрой дверь.

Испытав минутное замешательство, Дин вернулся и закрыл двери, а затем смущенно сделал несколько шагов к центру комнаты.

– Что случилось? – поинтересовался он.

– Именно этот вопрос я хотел задать тебе, – проговорил Р.-Д., устроившись в обитом синей кожей вращающемся кресле из ореха. Откинув голову, он наблюдал за Дином.

– Что-то я тебя не понимаю, – покачав головой, ответил Дин, начиная чувствовать себя еще более неловко.

– А по-моему, прекрасно понимаешь, – заявил Р.-Д. и подкатился на своем кресле к столу, положив локти на его крышку. – Куда ты направился сегодня вечером, после того, как ушел с работы?

– Почему ты об этом спрашиваешь? – в свою очередь осведомился Дин, стараясь не выглядеть виноватым. Он ощущал себя точно так же, как в детстве, когда его заставали за каким-нибудь неблаговидным занятием. – Что-то случилось?

– Я задал тебе вопрос.

Ложь уже стала второй натурой Дина.

– У Бэбс скоро день рождения, – принялся выдумывать он, – вот я и решил подыскать для нее подарок.

– Точно так же, как накануне вечером встречался с Лейном?

Дин сделал неловкую попытку рассмеяться.

– Я даже не пойму, о чем ты толкуешь.

– Хватит, сынок! Не ври хотя бы мне! – Р.-Д. грохнул по столу ладонью. Затем встал и, тяжело дыша, попытался одолеть душивший его гнев. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я веду речь. Ты встречаешься с какой-то женщиной в Галвестоне, и не пытайся это отрицать. Она – художница, и наверняка – та самая, которая намалевала ту желтую картинку, что висит у тебя в кабинете.

– Ее зовут Кэролайн Фэрр.[6]

Р.-Д. фыркнул:

– Только об этом я и мечтаю – чтобы она, эта Фэрр, была подальше отсюда.

– Я люблю ее. – Признавшись в этом отцу, Дин почувствовал огромное облегчение.

Несколько мгновений в комнате царило тягостное молчание. Отец с непроницаемым лицом, словно он не слышал того, что ему сказал Дин, сидел, уставившись в сторону.

– Когда мужчина время от времени развлекается на стороне, это нормально, но увязнуть до такой степени… – Р.-Д. поднял голову и посмотрел сыну в глаза. – Ты, случаем, не забыл, что женат? О том, что на втором этаже тебя дожидается твоя супруга?

– Не забыл. – Дин отвел глаза, не в силах выдержать прокурорский взгляд отца.

– И ей обо всем известно. Ты это понимаешь?

– Откуда? – насторожился Дин.

– Тебя видели с этой женщиной, и уже вовсю ходят слухи.

– Об этом я не знал. – Дин повесил голову. Он понимал, в какое трудное положение загнал сам себя и сколько еще неприятностей его ожидает.

– Ответь мне на один вопрос, Дин. Как ты намерен действовать в теперешней ситуации?

– Я еще не уверен. Я…

– Ну так вот, можешь быть уверен в одном: в семье Лоусонов еще никогда не было ни одного развода. Не будет и сейчас. Та девчонка, которая плачет наверху, – твоя жена, и ты женился, чтобы жить с ней «в радости и в горе».

– Это мне известно.

– А если так, то заканчивай со своим романчиком, да поскорее, черт побери!

В растерянности Дин всплеснул руками – беспомощно и зло.

– Ты не понимаешь, Р.-Д., я люблю Кэролайн!

– Мне очень жаль, – жестко констатировал отец, – но это ничего не меняет.

В углу пляжного домика вертел лопастями вентилятор, медленно поворачивая свою голову из стороны в сторону, однако Дин даже не замечал струи прохладного воздуха, то и дело касавшейся его щек. Он сидел, откинув голову на спинку дивана и вытянув перед собой длинные ноги. По его животу темным покрывалом рассыпались волосы Кэролайн. Он был рад молчанию. Уже с десяток раз за сегодняшний вечер Дин пытался найти подходящие слова и объяснить Кэролайн, что им больше не следует встречаться, и каждый раз они застревали у него в горле. Что бы ни говорил Р.-Д., как бы ни старался он сам, Дин никак не мог представить себе жизни без Кэролайн.

– Мне нравится твой нос. Эдакая благородная линия.

Дин опустил глаза и увидел, что Кэролайн рассматривает его своим внимательным взглядом художника.

– Правда?

– Ага. – Она немного изменила положение, подвинувшись так, чтобы ей было удобнее разглядывать его. – Ты никогда не задумывался о том, на кого был бы похож твой ребенок?

– Нет, не приходилось. – Такие разговоры причиняли ему боль. Кэролайн хотелось говорить о будущем, а Дин не был уверен, что оно у них есть. Он приподнял ее за плечи и слегка подтолкнул, давая знак подняться. Женщина покорно скинула ноги с дивана и села.

– Хочешь чего-нибудь? – спросил Дин, направляясь к холодильнику.

– Нет.

Вынув из холодильника бутылку пива, он откупорил ее лежавшей тут же открывалкой. Сделал большой глоток холодной жидкости, повернулся и увидел Кэролайн. Она стояла возле стойки бара, засунув руки в карманы своих шортов.

– Дин, у меня будет ребенок.

– У тебя… У тебя что?..

Когда прошел первый шок, Дин принялся смеяться – громко и счастливо. Эта новость меняла все, и даже Р.-Д. будет вынужден с этим согласиться. Теперь для него не было иного выхода, кроме как развестись с Бэбс и жениться на Кэролайн. Он не может позволить, чтобы его ребенок был незаконнорожденным. Дин подскочил к Кэролайн, подхватил ее на руки и принялся кружить по комнате. Бутылка пива осталась сиротливо стоять на стойке бара.

– Прекрати, Дин, ты сошел с ума! – стала протестовать Кэролайн, но и ее лицо сияло улыбкой.

– Сошел с ума! И это – прекрасно! – Он поцеловал ее плечи, шею, губы и только потом вновь поставил на пол.

– Я так счастлива, что ты обрадовался.

– Обрадовался? Да я просто на седьмом небе! – Дин смотрел на любимую, и ему казалось, что от нее исходит какое-то новое сияние. – Давно ты об этом знаешь?

– Наверное, недели две.

– Две недели… И сказала мне только теперь?

– Я просто хотела в этом убедиться, вот и все. Я всегда любила детей, но еще ни разу не задумывалась о том, чтобы завести своего собственного. Моими детьми всегда были мои картины. Однако мне уже двадцать девять. Еще несколько лет – и я буду слишком старой. Так что: или – теперь, или – никогда. – Посмотрев на него, она утратила серьезность и улыбнулась. Дин выглядел немного оторопевшим. Ее рассуждения прозвучали так трезво и расчетливо, что напугали его. – Кроме того, я очень люблю отца этого ребенка.

– А я люблю тебя, Кэролайн. – Он обвил ее руками и, крепко прижав к груди, закрыл глаза и стал нежно тереться щекой о ее волосы. – Мы поженимся сразу же после того, как я разведусь. Но обещаю тебе, что это произойдет до того, как родится ребенок. Кэролайн оставалась в его объятиях совершенно неподвижной.

– А что потом, Дин?

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, зарывшись носом в ее волосы и думая, кто у нее родится: мальчик или девочка. Ему до сих пор не верилось в то, что он станет отцом. Отцом!

– Вот что я имею в виду. – Она твердо отстранилась от Дина и посмотрела ему в глаза. – Что мы будем делать потом? Где, к примеру, мы будем жить?

– В Ривер-Бенде, где же еще! Я стану выращивать своих «арабов», а ты – растить нашего ребенка. А может, двух или трех. И – рисовать. Возможно, нам даже удастся уговорить Р.-Д., чтобы он пожертвовал своей бильярдной комнатой на третьем этаже, и тогда мы превратили бы ее в твою мастерскую.

– Вряд ли это получится. – Она освободилась от его рук и отошла на пару метров в сторону.

– Все равно попробовать стоит. В обмен на внука Р.-Д. будет готов подарить тебе хоть луну, – засмеялся Дин.

– Я имею в виду, что вряд ли получится все, о чем ты говоришь, – отрывисто проговорила Кэролайн, сцепив свои длинные пальцы. По всему было видно, что женщина охвачена несвойственным ей возбуждением. – Я люблю тебя, Дин, и всегда буду любить. Но я не смогу там жить.

– Не настраивай себя заранее, – возразил Дин, озадаченный ее резким тоном. – Сама увидишь. Это – чудесный старинный дом с башенками, цветными окнами… А паркет такой красивый, что ты просто в обморок упадешь! Резные полки…

– Прекрасная мебель, хрусталь, китайский фарфор, изысканные наряды, беспрестанные увеселения… Такая жизнь не по мне, Дин. Пожалуйста, постарайся понять: я не предназначена для такой жизни и не хочу ею жить, – твердо проговорила она.

– Ты просто волнуешься. Это все из-за ребенка. – Дин был готов ухватиться за любой предлог, только бы не верить в то, что любимая говорит всерьез.

Кэролайн глубоко вздохнула, и в этом вздохе прозвучала усталось, смешанная с отчаянием.

– Вот ты, к примеру, мог бы жить где-то еще, кроме Ривер-Бенда? Был бы ты счастлив, доведись тебе до конца твоих дней поселиться в домишке вроде этого, где отсутствуют все те прекрасные вещи, к которым ты привык с детства?

– Я… Я мог бы попробовать. – И все же Дин даже мысленно не мог себе такого представить.

– Но я не прошу тебя об этом. Я не хочу, чтобы ты отказался от своей жизни ради меня, но и сама не откажусь от своей. И все же я рада, что ты предложил жениться на мне.

– Что ты такое говоришь? – Дин уставился на нее, чувствуя, как страх ледяным холодом сковывает горло.

– Я люблю тебя, но никогда не выйду за тебя замуж. – Кэролайн повернулась к нему спиной и стала смотреть на стол, заваленный кистями, красками, баночками с растворителем и тряпочками. – Мне предложили должность учительницы в частной школе в Калифорнии. Я решила принять это предложение. – Кэролайн беспомощно пожала плечами. – В конце концов, я еще никогда не бывала на Тихоокеанском побережье. Я уезжаю через десять дней.

– Ты не можешь так поступить! Ведь у тебя будет мой ребенок!

– Я смогу родить его в Калифорнии так же просто, как и здесь. – Ее голос звучал ровно и бесцветно.

– Если ты и вправду любишь меня, то почему же бросаешь?! – Дин схватил ее за руку, развернул лицом к себе и увидел слезы в глазах Кэролайн. – Господи, Кэролайн, как же мне жить без тебя?

– Не надо… – Ее голос надломился. – Не делай мне еще больнее.

– Тогда останься.

– Не могу.

Никакие споры, доводы, уговоры и упрашивания не помогли Дину заставить ее отказаться от своих намерений. В течение следующих десяти дней он то и дело возвращался к этой теме и каждый раз – одинаково безрезультатно. Она твердо решила уехать в Калифорнию.

– Если тебе захочется меня увидеть, ты можешь приехать туда, – сказала Кэролайн, давая ему адрес и телефон школы в Лос-Анджелесе. Когда же Дин попытался дать ей хоть немного денег, она оттолкнула его руки с кредитками и заявила, что ни сейчас, ни в будущем не намерена принимать от него финансовую помощь. Если он хочет частично оплатить услуги докторов, она не против, но вырастить ребенка она в состоянии и сама.

В течение первой недели после отъезда Кэролайн Дин, казалось, прошел через все круги ада. Он дважды звонил по телефону, оставленному Кэролайн, и каждый раз слышал одинаковый ответ: она еще не объявилась. Дин уже начал сходить с ума, думая, что любимая женщина исчезла из его жизни навсегда, и тут раздался телефонный звонок. Оказывается, в Аризоне у нее сломался автомобиль. Нет-нет, с ней все хорошо, и она уже нашла себе квартиру в Малибу, прямо рядом с пляжем. Тихий океан так сильно отличается и от Мексиканского залива, и от Атлантики, что ей не терпится начать его рисовать. И еще – она очень скучает по Дину.

К нему вновь вернулось желание жить. Он решил, что как только Бэбс станет чувствовать себя получше, он немедленно отправится в Калифорнию, чтобы повидаться с Кэролайн. С Бэбс приключился странный случай. Два дня назад, находясь на очередном благотворительном ужине, она внезапно упала в обморок. Врач заявил, что это всего лишь результат переутомления, жары и некоторой анемичности, свойственной Бэбс. Пара недель отдыха, сбалансированной диеты – и она сможет встать на ноги.

Приехав тем вечером домой, Дин сразу же поднялся на второй этаж. Жена лежала в раскладывающемся кресле, завернувшись в салатово-зеленый шелковый халат. На ее коленях стоял поднос, а на нем – почти нетронутая еда.

– Ты должна есть как следует, – мягко упрекнул он, нагибаясь и целуя жену в лоб. – Так сказал доктор.

– Не хочу.

Дин взглянул на стоявшую перед ней тарелку.

– Ты же всегда любила омлет со шпинатом. Ну, давай же, скушай хотя бы еще несколько кусочков.

– От него пахнет… тухлым мясом.

– Тогда, может быть, я велю Жюстин приготовить тебе что-нибудь другое?

Бэбс отвернулась к окну, но не сумела скрыть от мужа дрожание нижней губы.

– Мне все равно.

– Что с тобой, Бэбс? Ты прямо сама не своя. – Дин сел на краешек кресла и взял ее руку.

– Какое тебе до меня дело? – отрезала она, всхлипнув и задрав подбородок.

– Очень большое, – нахмурился Дин.

– Я знаю, что ты меня больше не любишь.

– Бэбс…

– Так оно и есть. Думаешь, я не заметила, как ты изменился в последнюю неделю? Заметила. Ходишь, словно лунатик.

Бэбс еще ни разу не обвиняла его в супружеской неверности, хотя, по словам Р.-Д., знала о ней. Испытывая к ней за это неподдельную благодарность, Дин сейчас решил хоть немного успокоить заболевшую жену.

– Она уехала, Бэбс. – Дин услышал, как жена затаила дыхание. – Уехала на прошлой неделе. Я не хотел причинить тебе боль. Прости меня.

– Значит, – она с надеждой посмотрела на мужа, – ты остаешься?

Она была такой по-детски беззащитной, так нуждалась в защите! Как он мог забыть об этом?

– Да.

– Ты мне так нужен, Дин! – Бэбс вцепилась в его руку и улыбнулась заплаканными глазами. – Дорогой… у нас будет ребенок.

Беременность Бэбс протекала очень тяжело. Интоксикация приковала ее к постели на все оставшиеся до родов месяцы. За это время Дину удалось дважды ненадолго выбраться в Лос-Анджелес – повидаться с Кэролайн и убедиться, что она здорова и ни в чем не нуждается. Ему не понравилась квартира над гаражом, которую она снимала, но возлюбленная заверила его, что это жилище вполне отвечает ее требованиям, и категорически отказалась перебраться в найденный им пятикомнатный дом. Однако по мере того, как для Бэбс подходило время рожать, Дин все больше опасался оставлять ее одну. Он полагал, что отличавшаяся отменным здоровьем Кэролайн справится и в одиночку. По крайней мере, она сама уверяла его в этом.

За две недели до срока доктор, наблюдавший Бэбс, принял решение делать кесарево сечение. В течение всей операции Дин и Р.-Д. ожидали в специально отведенной для них комнате.

Все еще в халате и шапочке, доктор вошел в комнату.

– Девочка, мистер Лоусон. Три килограмма, и вовсю вертит головой.

Дин встал с кресла. Р.-Д. перестал мерить комнату шагами.

– А Бэбс? Как она?

– С ней все будет хорошо, – успокоил его доктор. – Ее уже перевезли в палату. Очень скоро действие наркоза закончится, и она очнется.

– Я бы хотел с ней повидаться.

– Конечно. Пойдемте со мной.

– Эй, – окликнул врача Р.-Д., засовывая руку в карман пиджака, – возьмите сигару.

Через несколько минут Дин увидел жену. Она выглядела сонной и немного не в себе, однако с ней все было в порядке. Успокоенный, он присоединился к отцу, стоявшему возле смотрового окошка, выходившего в палату для новорожденных.

– Вот она. – Р.-Д. ткнул пальцем в направлении краснолицего младенца, отчаянно сучившего крошечными кулачками. Голова девочки была покрыта густыми темными волосиками.

– Отчаянная бестия, верно? Лоусоновская порода! Гляди-ка, как надрывается. Сообщает миру, что она уже здесь. А погляди на глаза! Синие. Фирменный цвет Лоусонов.

– У всех новорожденных голубые глаза, Р.-Д., – заметил Дин и невольно улыбнулся тому, с какой гордостью дед говорит о внучке. Он испытывал точно такое же чувство.

– Голубые, да не такие. Ты все еще хочешь назвать ее в честь бабушки?

Мысль назвать ребенка – если это будет девочка – в честь женщины, вырастившей и Р.-Д., и самого Дина, принадлежала Бэбс. Зная, как сильно это польстит Р.-Д., Дин согласился с женой.

– Да. Ты смотришь на Эбигайль Луиз Лоусон.

– Хорошо, – одобрительно кивнул Р.-Д. В его взгляде появилась мягкость, но затем она уступила место задумчивости. – Когда должен родиться второй ребенок? – внезапно спросил он.

Дина удивило то, что он вспомнил о Кэролайн. С того августовского дня, когда он сообщил отцу, что она носит под сердцем его ребенка, они практически не возвращались к этой теме. Р.-Д. лишь напомнил ему, что отец в не меньшей степени, нежели мать, отвечает за то, чтобы ребенок был здоров, обеспечен и получил надлежащее образование. Однако это напоминание являлось излишним. Дин и без того знал, что никогда не сможет бросить Кэролайн и дитя, рожденное от их любви.

– Скоро, – только и ответил он.

Оказавшись на следующее утро в штаб-квартире «Компании Лоусона», Дину пришлось пройти через процедуру многочисленных похлопываний по спине и поздравлений по случаю рождения дочери. Поэтому он не сразу добрался до своего святилища, в котором царила Мэри Джо Андерсон.

– Извини, – сказал он, широко распахнув полы пиджака и показывая, что его внутренние карманы пусты. – Сотрудники на радостях «расстреляли» у меня все сигары. Придется при случае набрать еще из запасов папочки.

– Ничего, – так же шутливо ответила секретарша. – Тем более если бы Р.-Д. вошел сюда и увидел, что я курю его сигару, у него случился бы сердечный приступ. Примите мои поздравления.

Однако в отличие от других лицо Мэри Джо не светилось энтузиазмом. «Может быть, из-за того, что ей известно о Кэролайн?» – подумал Дин. В свое время он был вынужден ввести ее в курс дела. Являясь его личным секретарем, Мэри Джо просматривала всю его почту, отвечала на телефонные звонки и разбиралась со счетами. К тому же, если бы у Кэролайн возникла срочная нужда связаться с ним, наиболее безопасным способом сделать это было бы через Мэри Джо. А когда Дин уезжал в Калифорнию – особенно во время болезни Бэбс, – секретарша одна знала, где его найти.

– Чудесная девочка, Мэри Джо! Мы решили назвать ее в честь моей бабушки – Эбигайль Луиз, а между собой станем звать ее Эбби. – Дин подошел к ее столу и взял пачку листков с оставленными для него сообщениями. – Отправь, пожалуйста, дюжину желтых роз в больницу к Бэбс. Сделаешь?

– Конечно. – Женщина помолчала и добавила: – Вчера раздался телефонный звонок, который я не стала регистрировать.

Внезапно напрягшись от странного предчувствия, Дин оторвал глаза от кучи маловажных сообщений.

– Кэролайн?

– Да. Вчера утром у нее родилась девочка. Рейчел Энн.

Вчера… В тот же самый день, что и Эбби. Ошеломленный этим невообразимым совпадением, в котором явственно ощущалась какая-то горькая ирония, Дин потерял дар речи.

6

Гнедой жеребец нетерпеливо прядал головой, пытаясь увернуться от ее руки, но Эбби настойчиво продолжала гладить его по щеке. Ей это было необходимо, чтобы не смотреть на Лейна. Она не хотела, чтобы он заметил слезы, стоявшие в ее глазах.

– Помню, как-то раз я заехал к нему в офис, – продолжал рассказывать Лейн. – Тебе тогда было, наверное, лет пять. Дин сидел за своим письменным столом и читал письмо, а рядом с ним лежала цветная фотография маленькой девочки в купальнике на пляже. У нее были большие синие глаза и длинные темные волосы, стянутые в хвост. Девочка стояла и застенчиво смотрела в объектив. Я подумал, что это ты, и сделал Дину комплимент в твой адрес, однако он поправил меня.

– На фотографии не Эбби, – сказал он. – Это Рейчел. Правда удивительно, как они похожи? – Должно быть, я взял снимок в руки, чтобы поближе рассмотреть, поскольку помню, как он забрал его у меня и тоже принялся разглядывать. – И обе родились в один и тот же день. Каждый раз, когда я смотрю на Эбби, я вижу Рейчел. Это почти то же самое, что постоянно иметь их обеих подле себя. Когда я отправляюсь куда-нибудь с Эбби или занимаюсь с ней какими-нибудь делами, я почти верю, что Рейчел тоже находится рядом со мной.

Лейн умолк, и Эбби почувствовала на себе его взгляд. Наверное, его мысли снова были заняты удивительным сходством между двумя женщинами. Эбби надеялась, что Лейн не ожидает от нее никаких комментариев, поскольку сейчас она была просто не способна говорить. Ее горло сдавила такая жестокая судорога, что она была даже не в состоянии глотать.

Пауза затянулась слишком уж надолго, и Эбби поняла, что Лейн не собирается первым нарушить молчание.

– А мама… Когда она узнала о втором ребенке отца?

– Точно не знаю, но думаю, через пару лет после твоего рождения. Частые поездки Дина в Лос-Анджелес возбудили в ней подозрения, что он снова стал встречаться с Кэролайн. И когда однажды она устроила ему сцену, он поведал ей о Рейчел. Мне не известно, как много он ей сказал. Знаю только, что он пообещал Бэбс, что никогда ее не бросит, несмотря на свою любовь к Кэролайн и твердое намерение навещать ее и Рейчел при любом удобном случае. Не сомневаюсь, что твоя мать была далеко не в восторге, но ей пришлось с этим смириться. В конце концов, она тоже безумно любила его. – Лейн помолчал, и на его лбу собрались складки. – Я вовсе не хочу сказать, что Дин не испытывал по отношению к ней никаких чувств. Бэбс была ему очень дорога.

– Если это так, то, я думаю, он не захотел бы причинять маме еще большую боль. Думаю, ты согласишься, что не имеет смысла сообщать ей все подробности его завещания. Она и так достаточно страдала. Наверняка ты, будучи исполнителем последней воли отца, смог бы устроить это.

– До определенной степени. Ведь так или иначе завещание должно быть утверждено судом по делам о наследстве. Его содержание в любом случае станет достоянием гласности.

– Понимаю, – напряженно откликнулась она.

– Мне очень жаль, Эбби.

– Я знаю. Всем всегда очень жаль. – Она не могла удержаться от скепсиса и легкой горечи, но именно эти чувства она сейчас испытывала.

– Послушай, Эбби, – начал Лейн, – я думаю, ты в состоянии понять, насколько тяжело – и в нравственном, и в эмоциональном отношении – все это было для твоего отца. Ситуация была ужасно неловкой, но он справлялся с ней наилучшим способом. Ведь это так естественно для любого отца – любить и защищать своих детей, оберегая их от лишних душевных травм. И так же естественно, что любой человек хочет обеспечить своих детей на тот случай, если с ним что-то случится.

– А что случилось с… Кэролайн? – спросила Эбби. Только сейчас ее поразила мысль, что эта женщина также могла бы оказаться в числе наследников.

– Она умерла несколько лет назад. По-моему, от аневризмы.

– Понятно, – вот и все, что оставалось ответить Эбби. Пелена слез затуманила ее глаза, и она погладила мягкий нос коня. – Я благодарна тебе за откровенность, Лейн. Теперь тебе, наверное, лучше пойти в дом, пока мама не начала переживать.

– Ты тоже идешь?

– Я скоро приду.

Жеребец снова попытался отойти от нее, но Эбби крепко держала его, глядя вслед удалявшемуся Лейну. Затем она отпустила коня, и тот легко понесся прочь. Женщина смотрела, как любимец ее отца галопом пролетел в другой конец небольшого загона и, остановившись, громко заржал, окликая кобыл на дальнем пастбище. Мускулистое тело коня трепетало от нетерпения, однако его любовный призыв остался без ответа.

Эбби зашагала прочь от загона, в котором опять глухо стучали копыта жеребца. Серая молодая кобыла ласково протянула к ней голову, но, погруженная в свое несчастье, женщина даже не заметила животного. Она чувствовала, как к глазам подбираются слезы, и ей нужно было найти какое-нибудь укромное место, чтобы выплакаться.

Такое убежище Эбби нашла в постройке, в которой размещались приемная для посетителей, контора управляющего и кабинет ее отца. Из этого помещения, соединенного с основными конюшнями крытым переходом, открывался вид на сами конюшни, ферму и пастбища. На двери висел черный траурный венок. При иных обстоятельствах Эбби была бы до глубины души тронута этим жестом со стороны работавших здесь людей, таким образом выразивших скорбь в связи с гибелью ее отца, но сейчас, бегло взглянув на венок, она толкнула дверь и прошла прямо в отцовский кабинет. Ее тянули сюда воспоминания о том, сколько времени она провела здесь вместе с ним. Воспоминания, которые теперь оказывались растоптанными.

Оказавшись внутри, Эбби закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Ее горло туго сжимала невидимая удавка, подбородок мелко и противно дрожал. Солнечный свет, пробиваясь сквозь густые ветви ореха, попадал в окна и падал на увешанные полками стены.

Эбби подошла к большому кожаному креслу возле письменного стола и пробежала рукой по углублению, оставшемуся в том месте, где раньше находился затылок отца. Она вспомнила, как ублажала его, мечтая чтобы он ею гордился. Затем резко отвернулась от кресла, не в силах побороть злость и обиду.

Эбби уже жалела о том, что попросила Лейна поведать историю отца и Кэролайн. Раньше у нее сохранялись хотя бы какие-то иллюзии, теперь же не осталось даже этого. Ну что ж, она хотела правды, и она ее получила. Лейн не виноват, что ей не понравилось услышанное.

Наверное, она надеялась услышать, что для отца все это было лишь мелкой, незначительной интрижкой, достойной сожаления ошибкой, за которую ему пришлось расплачиваться весь остаток жизни, что какая-то мерзавка расставила ему сети, забеременела, а затем шантажировала ребенком, что все его действия были направлены только на то, чтобы защитить честь своей семьи и не уронить на нее тень собственного позора.

Вместо этого Эбби услышала историю трагической любви. Историю двух людей, принадлежавших к разным мирам, страстно любивших друг друга, но обреченных на разлуку. Печальную повесть о ребенке, рожденном от этой любви.

Неудивительно, что она, Эбби, всю жизнь была совсем не той дочерью, которую он хотел бы видеть рядом с собой. Она всего лишь являлась дублером, похожим на главную героиню, ее двойником, родившимся притом в тот же самый день.

Эбби хотелось закричать и тем самым выпустить наружу всю накопившуюся в ней боль, но что бы это изменило? Ничего. Ровным счетом ничего.

Сжав зубы и кулачки, она отошла от письменного стола и попыталась убедить себя в том, что ей нет дела до того, любил ли ее отец. Она уже давно не ребенок и не нуждается в его любви. И все же Эбби понимала, что никогда не забудет – и не простит ему – многих лет лжи. По ее щеке покатилась горячая слеза. Эбби моргнула, чтобы избавиться от пелены на глазах, и подумала: как могла она быть такой наивной все эти годы?

На стене напротив нее висела старая фотография ее дедушки Р.-Д., сделанная на выставке арабских лошадей в Скоттсдейле в год его смерти. Он стоял возле двухлетней серой кобылы Ривервинд, завоевавшей звание лучшей кобылы скоттсдейлского шоу. Это была мать Ривербриз – кобылы, подаренной затем Эбби. На сивых от седины волосах деда красовалась широкополая ковбойская шляпа, но даже она не могла скрыть гордой улыбки, смягчавшей его резкие черты. Фотография изображала жизнерадостного человека, легко несшего прожитые годы.

Эбби смотрела на снимок, и на нее вновь нахлынули воспоминания. Наконец она призналась себе, что не была все же окончательно слепа все эти годы, она просто отказывалась видеть происходившее. Многочисленные инциденты, то и дело случавшиеся в семье, таили в себе разгадки к этой тайне, но Эбби намеренно не замечала их.

Ей вспомнился тот день, когда она в последний раз видела деда живым. Он приехал в аэропорт, чтобы проводить их в поездку, которую Эбби воспринимала как семейный отдых. На самом деле это была деловая поездка. Отец должен был проверить, как работают зарубежные представительства фирмы, и взглянуть на нескольких чистокровных «арабов» в ряде других стран, чтобы решить, стоит ли их покупать. Самой Эбби тогда было всего восемь лет, поэтому ее не интересовали подлинные причины этого вояжа. Главным для нее было то, что они отправлялись в путешествие: она, ее родители и их чернокожая служанка Жюстин, присматривавшая за Эбби.

7

Лондон стал первой остановкой в их путешествии за границу. Полная возбуждения и неистощимой энергии, Эбби никак не могла взять в толк, почему первый день их пребывания в новой стране протекает так неинтересно. Ей хотелось выйти наружу и обследовать этот город, жители которого ездят не по той стороне улицы и разговаривают так чудно, что она их насилу понимает. Ей хотелось прокатиться на красном двухэтажном автобусе и поглядеть на дворец, где живет королева.

– Бэбс, мне кажется, она будет мучить нас до тех пор, пока мы что-нибудь не предпримем, – сказал Дин, поймав Эбби за руки и заставив неподвижно встать напротив своего стула.

Одного взгляда на улыбающееся лицо отца было достаточно, чтобы она поняла: он смирился со своей участью.

– Бен говорит, что я – вся в дедушку, никогда не отступаюсь от своего.

– Наверное, он прав, – согласился Дин. Временами упрямство дочери граничило с одержимостью, однако эта особенность девочки смягчалась природной добротой и открытостью ее натуры. Она не такая застенчивая и чувствительная, как Рейчел, нередко думалось Дину, когда он вспоминал, как неотступно следила за ним вторая дочь взглядом своих синих глаз. Они редко вспыхивали тем лукавым огоньком, который был присущ Эбби.

– Бен всегда прав, – уверенно заявила девочка.

– По крайней мере, в большинстве случаев. – Дин любовно щелкнул дочку по носу и перевел взгляд на Бэбс. Та – все еще в пижаме – устроилась на диване, заваленном кучей больших и малых подушек. – Давай-ка выведем ребенка на прогулку, Бэбс. Свежий воздух и немного солнца нам не повредят.

– Сомневаюсь, дорогой. – Она потянулась к чашке с кофе, стоявшей на краю журнального столика. Вместо того, чтобы спускаться по утрам в ресторан, семейство предпочитало заказывать завтрак прямо в гостиничный номер. – Я чувствую себя даже хуже, чем после барбекю у Макдоннелов. Мне кажется, что мои глаза превратились в пару очищенных виноградин, нафаршированных косточками, а в теле – такая тяжесть, будто я вешу центнер.

– Если она стала такой толстой, значит, ей действительно не мешает размяться, правда, папа? – с притворной озабоченностью проговорила Эбби.

– Ты совершенно права.

– А вот у меня есть мысль получше, – сказала Бэбс и на секунду умолкла, чтобы глотнуть кофе. – Вы с Эбби отправитесь на прогулку, а меня оставите в покое.

– Ну уж нет! – Эбби вырвалась из отцовских рук и, подойдя к дивану, забрала у матери недопитую чашку. – Раз мы приехали сюда на каникулы, то должны развлекаться.

Через час, в течение которого не умолкали бурные споры, троица все же вышла из отеля и направилась бродить по улицам Лондона. Точнее, брели Дин и Бэбс, а Эбби скакала впереди, словно молодая козочка. Ей не терпелось поскорее познакомиться со звуками и образами этого незнакомого города.

Неожиданно она остановилась и с озабоченным лицом направилась к родителям.

– А почему нет тумана? Ведь в Лондоне всегда должен быть туман!

– Но не каждый же день, – сказала Бэбс. – Здесь – как и у нас дома, в Техасе. Иногда туман собирается по ночам или ранним утром, а иногда висит только над рекой и над пастбищами.

– Да, тогда мне бывает страшно, – кивнула Эбби, однако ее глазенки светились от восторга.

– Гляди, пожалуйста, по сторонам, а то обязательно на кого-нибудь наткнешься, – предупредила ее мать.

– И не уходи далеко от нас, – добавил Дин, когда Эбби снова вприпрыжку пустилась вперед. – А не то потеряешься.

– Хорошо, папа. – Девочка неохотно замедлила шаг.

Если бы здесь была Рейчел, подумалось Дину, она шла бы рядом с ним, крепко держа его за руку, особенно в общественных местах, где много незнакомых. Она всегда вела себя так и объясняла это тем, что боится потеряться, однако Дин знал: на самом деле Рейчел была чересчур робкой и чувствовала неуверенность, будучи предоставлена самой себе. А вот для Эбби не существовало такого понятия, как «незнакомец». Как бы ни были похожи внешне его дочери, они отличались друг от друга, как день и ночь.

– Я совсем забыл тебе сказать, Бэбс. Сегодня утром, когда ты еще спала, я договорился о том, чтобы нам предоставили гида. Завтра он повозит вас с Эбби по городу и покажет достопримечательности. Я же до конца недели, вероятно, буду занят с утра до вечера, заканчивая дела, связанные с представительством нашей фирмы в Лондоне.

– Эбби это не понравится. – Такая мысль не нравилась и самой Бэбс, но она предпочла об этом умолчать.

– Ей предстоит увидеть слишком много нового, так что она даже не заметит моего отсутствия. Присматривай за ней получше. Ты же знаешь, какая она егоза, – улыбнулся Дин. – Вертит головой в разные стороны, как игрушечная собачка на заднем стекле машины.

В течение следующих трех дней Бэбс и Эбби в сопровождении незаметной Жюстин и гида по имени Артур Бигсби с интересом осмотрели все положенные достопримечательности. Они наблюдали торжественную смену караула у Букингемского дворца, но Эбби была здорово разочарована тем, что ей так и не удалось увидеть королеву. Кроме того, их дом в Ривер-Бенде был, по ее мнению, гораздо лучше дворца, хотя, признала она, и меньше по размеру. Сильное впечатление произвели на нее блеск драгоценностей в королевской короне и прочие монаршие регалии, хранящиеся в замке Тауэр. Девочка вступила в непримиримый спор с Артуром, который пытался убедить ее в том, что Биг Бен – это самый большой колокол Часовой башни здания парламента в Вестминстере. В Техасе любому было известно, то Биг Бен – это часы.

Эбби понравилось Вестминстерское аббатство, хотя она и не понимала, кому охота, чтобы его хоронили в церкви. Для этого существуют кладбища. Она с упоением кормила голубей на Трафальгарской площади, а один даже сел ей на голову.

Когда за обедом они встретились с Дином, девочка обрушила на отца бесконечный поток впечатлений и вопросов. Почему на площади Пиккадили-серкус нет цирка?[7] Почему англичане называют ужин «поздним чаем», а пирожные – бисквитами? А если есть «поздний чай», то что такое «ранний чай»?

В конце концов Дин ткнул пальцем в ее тарелку и сурово велел:

– Ешь.

– А вот бедный Артур выносил все это безропотно, – съязвила Бэбс. – Она совершенно вымотала этого беднягу. Как, впрочем, и меня.

– Ладно, завтра все будет иначе. Мы, наверное, отправимся в «Крэббет Парк» и посмотрим на их лошадей.

– Правда, папочка? Мы честно-честно поедем туда завтра? – восторженно затрещала Эбби.

– Да, выедем пораньше утром, чтобы провести там побольше времени.

– Поезжайте вдвоем с Эбби, – предложила Бэбс. – Я ведь даже не могу отличить жеребца от мерина.

– Но это же так просто, мамочка! Бен говорит, что для этого надо всего лишь…

– Эбби, перебивать взрослых – невежливо. – Дин изо всех сил пытался сделать строгий вид и при этом не рассмеяться.

– Я точно тебе говорю, Дин, кое-какие вещи, которые она знает, могут заставить покраснеть даже Жюстин, – заметила Бэбс и продолжила мысль с того места, на котором ее перебила Эбби. – Так вот, я лучше отправлюсь в тот бутик в Челси, который называется «Базаар». Он принадлежит какой-то Мэри Куант – самому модному сейчас модельеру. Я ведь тут еще ни разу не ходила по магазинам.

– Мне тоже хочется по магазинам, – с горячностью заявила Эбби, – но я лучше поеду с папой в «Крэббет Парк».

– А разве мы не можем пройтись по магазинам все вместе – прямо после обеда? – спросил Дин. – Я ведь тоже в них еще не заглядывал. – Ему хотелось купить что-нибудь симпатичное для Рейчел.

– У меня назначена встреча с парикмахершей. Если ты хочешь, чтобы сегодня на ужине у твоего лондонского управляющего я выглядела прилично, я не могу ее отменить.

– В таком случае мы отправимся по магазинам вдвоем с Эбби, а с тобой встретимся позже в гостинице.

Таксист высадил их у входа в универсальный магазин на Селфридже. Обычно для Дина всегда было целой проблемой выбрать что-нибудь для Рейчел, особенно если речь шла об одежде. Он никак не мог решить, понравится ли ей тот или иной подарок и подойдет ли он ей вообще. Теперь, когда рядом с ним находилась Эбби, Дин рассчитывал, что ему будет легче справиться с этой задачей.

Они вошли в секцию детской одежды, и Дин сразу же приметил отделанное кружевами платьице в сиреневую клетку.

– Взгляни, Эбби, оно тебе нравится?

– Ничего, – сморщила носик девочка, – но я не люблю сиреневый цвет. Посмотри лучше вот на это голубое платьице, папа. Правда, хорошенькое? Оно подошло бы к моим глазам.

– Наверняка. Может, примеришь? И сиреневое – тоже.

– Ну папа… – стала сопротивляться девочка.

– Сделай это хотя бы для меня. Мне просто хочется посмотреть, как ты в нем будешь выглядеть.

– Ладно, – согласилась она, не забыв при этом демонстративно вздохнуть.

Через несколько минут Эбби вышла из примерочной, облаченная в клетчатое платье.

– Ну вот, сам смотри. – Она сделала медленный пируэт. – Оно мне совершенно не идет.

Дин не мог не согласиться: Эбби платье не шло. Однако он смотрел на дочь и видел на ее месте Рейчел – спокойную и сдержанную, с темными волосами, стянутыми в хвост на затылке. Ей бы это платье подошло.

– Ладно, снимай его и примерь голубое. – Как только девчушка снова скрылась в примерочной, Дин повернулся к продавцу и сказал: – Я возьму это сиреневое платье, но мне хотелось бы, чтобы оно было отправлено по определенному адресу.

– Однако ваша дочь…

– Я покупаю его не для Эбби.

– Очень хорошо, сэр. Мы будем счастливы переслать его по любому адресу, который вы назовете.

После голубого платья Эбби перемерила еще с полдюжины других нарядов – от спортивной одежды до вычурных, предназначенных для торжественных событий туалетов. В итоге она выбрала три, без которых более не представляла своей жизни. Пока Дин расплачивался за покупки, Эбби заметила, как еще один служащий магазина упаковывает то самое платье в сиреневую клетку, от которого она отказалась.

– Папа, – дернула она отца за рукав, – я же сказала тебе, что мне это платье не нравится.

– Ты имеешь в виду сиреневое? – прикинулся он. – Наверное, его купили для какой-нибудь другой девочки. – Ох, слава Богу! – Эбби театрально закатила глаза к потолку, изображая огромное облегчение. – А я-то уж испугалась, что ты его для меня купил.

Продавец вручил Дину пакеты с обновками, а Эбби уже снова засуетилась:

– Куда теперь, папочка?

– Куда хочешь. А впрочем, уже довольно поздно. Может, вернемся в отель?

– Но мы же с тобой собрались ходить по магазинам! – удивленно вздернула брови девочка.

– Вот и сходили. – В подтверждение своих слов Дин потряс пакетами.

– Ах, папочка, как же я тебя люблю! – расплылась в широкой улыбке Эбби.

Когда они вернулись в гостиницу, Жюстин приняла из рук Дина пакеты и сообщила, что миссис Лоусон еще не вернулась от парикмахерши. Взглянув на часы и мысленно сделав поправку на разницу во времени, он вошел в спальню и плотно прикрыл за собой дверь. Телефон располагался на тумбочке, стоявшей между кроватями. Дин снял трубку и набрал номер диспетчерской отеля.

– Чем могу служить? – раздался доброжелательный голос с классическим английским произношением.

– Я хотел бы заказать международный разговор с Калифорнией.

Дин сообщил телефонистке все необходимые сведения, в течение минуты слушал щелчки и шорохи на линии, пока в трубке наконец не раздались длинные глухие гудки. А затем, перекрывая слабый треск помех, раздался голос Кэролайн. Как обычно в таких случаях, он почувствовал прилив радости.

– Привет, дорогая. – Дин крепче сжал телефонную трубку, словно не желая отпускать от себя любимую.

– Дин? – В ее голосе прозвучало удивление и радость. – А я думала, что ты уехал…

– Я звоню из Лондона. Невыносимо скучаю по тебе, вот и решил позвонить. Как ты поживаешь? Судя по голосу, замечательно?

Дин закинул ноги на покрывало, откинулся на подушки и стал смотреть в белый потолок над головой. Однако там он отчетливо видел лицо Кэролайн.

– У меня все хорошо. У Рейчел – тоже. Она стоит рядом со мной и дергает меня за руку. По-моему, хочет поздороваться с тобой.

– Передай ей трубку.

Через секунду он услышал голосок Рейчел.

– Дин, это вправду ты? И ты звонишь мне из Лондона?

Несмотря на торопливую скороговорку вопросов, в голоске девочки звучала трогательная нежность. Но не из-за этого Дин почувствовал боль. Его вновь укололо ее обращение. Она никогда не называла его «папа» или «папочка» – всегда только «Дин». На этом настояла Кэролайн. Она также настаивала на том, чтобы Рейчел с самого начала знала об обстоятельствах своего рождения. Она не собиралась, подобно другим, скрывать от дочери, что ее родители не были ни женаты, ни разведены. Ее одноклассники и друзья наверняка будут задавать ей ехидные вопросы или делать обидные замечания, и они станут не такими болезненными для девочки, если она будет к ним готова. По мнению Кэролайн, то, что Рейчел называла его Дином, давало ей некоторый простор для маневра в случае расспросов об ее отце. Она могла сама выбирать, что рассказывать, а о чем умолчать. Дин был вынужден согласиться с Кэролайн, хотя ему все это и не нравилось. Ему не нравилось, что Рейчел было известно о его другой семье и другой дочери, не нравилось, что она задавала о них вопросы, не нравилось чувство собственной вины.

– Да, это я, и звоню из Англии. – Ему пришлось приложить некоторое усилие, чтобы говорить спокойным, радостным тоном. – Сегодня я тебе кое-что купил. Подарок тебе уже отослали, так что ты получишь его уже через несколько недель.

– А что ты купил?

– Не скажу. Это сюрприз. Но, думаю, тебе это очень понравится. Кстати, угадай, куда я поеду завтра.

– Куда?

– В «Крэббет Парк». Помнишь книжку про леди Энн Блант, которую я прислал тебе на Рождество? Мы с тобой читали ее, когда я приезжал в январе.

– Да! – восторженно закричала девочка. – О том, как они с ее мужем верхом путешествовали в Персию, Индию, через всю Аравию, Месопотамию и Египет, а на обратном пути перебирались через бурные реки и пересекали пустыни. Она еще жила с бедуинами и выучилась их языку. А потом изучала арабских лошадей и купила самых лучших, чтобы они не вымерли. Бедуины назвали ее «благородная повелительница лошадей». И хотя у нее был свой дом в Англии, она так полюбила лошадей и пустыню, что вернулась жить в Египет, а потом там и умерла. Но ее дочка в Англии тоже полюбила «арабов», сохранила их и стала выращивать лучших в мире лошадей. – Рейчел наконец оборвала свою скороговорку и мечтательно вздохнула. – Какая чудесная история! Я перечитывала ее много раз.

– Молодец, – похвалил ее Дин. Он испытывал гордость, сознавая, что сумел привить дочери любовь к «арабам».

– Правда, иногда маме приходится помогать мне с некоторыми словами.

– Понимаю. – В книге действительно время от времени попадались арабские слова, произнести которые был не в состоянии даже он. – Так вот, завтра я еду на коневодческую ферму, которая когда-то принадлежала ее дочери, леди Вентворт.

– Честно? Ой, как бы я хотела поехать с тобой!

– Мне бы тоже этого хотелось, девочка, – с усилием сказал он. – Может быть, когда-нибудь так и случится. – И все же, как ни напрягал свое воображение Дин, он не мог представить себе день, когда он, не таясь, сможет брать Рейчел в поездки вроде этой.

– Да. – В ее голосе тоже не было особой надежды, но девочка старалась этого не показывать. – Кстати, Дин, я забыла тебе сказать: я уговорила маму взять мне этим летом тренера по конному спорту. Вчера у меня было первое занятие. Он говорит, что у меня хорошая природная посадка и сильные руки. Я, разумеется, рассказала ему, что мы с тобой уже ездили верхом и ты меня кое-чему научил.

– Похоже, мне уже пора подыскивать хорошую лошадку для новой наездницы.

– Мне бы хотелось этого больше всего на свете, Дин! – дрожащим от счастья голосом проговорила девочка.

– Займусь этим сразу же по возвращении домой.

Дин поговорил с Рейчел еще пару минут, а затем трубку снова взяла Кэролайн. Однако вскоре после этого он услышал, как открывается дверь гостиничного номера, возвещая о возвращении Бэбс. Дин торопливо попрощался и повесил трубку.

Она не должна ничего знать, видеть и слышать. Нужно притворяться, будто ничего этого не существует. Таково было соглашение, существовавшее между ним и Бэбс. Дин как мог старался выполнять его условия, чтобы не причинять жене новых страданий.

После недолгого путешествия на юг от Лондона, по живописным деревенским дорогам Сассекса, ведущим в сторону Брайтона, они приехали на знаменитую ферму, где выращивали арабских скакунов. Она была основана в 1878 году лордом и леди Блантами на их родовых землях. Хотя ландшафт здесь был не таким плоским, как в Техасе, зеленые пастбища, большие старые деревья и прекрасные арабские лошади в загонах напомнили Эбби ее дом в Ривер-Бенде. Пока девочка не увидела «Крэббет Парк», она даже не подозревала, как соскучилась по дому.

– Дедушка говорил, что эти лошади – родственники наших, – сказала она, переводя взгляд с одной на другую. Ей хотелось найти хотя бы одну, похожую на Риверроз, Риверсан или Ривермэджик, оставшихся в Техасе.

– Кто-то из них, может, и родственник, – согласился отец. Они шли по аккуратно подстриженной лужайке, где ежегодно – в дни памяти леди Вентворт – проводились знаменитые Воскресные парады лошадей. – Интересно, покажут ли они нам стойло Сковронека?

– А ты знаешь, что, когда Сковронека привезли из Польши в Англию, его поначалу использовали в качестве рабочей лошади? Можешь себе представить знаменитого жеребца, которого запрягают в двуколку или сдают внаем? Бен говорит, что рабочие лошади именно так и используются.

– Но в то время он не был знаменит. И не забывай, тогда шла война. Вторая мировая война. И у людей были совсем иные заботы, нежели беспокоиться об арабских лошадях.

– Бен говорит, Сковронеку еще повезло, что он оказался здесь, потому что солдаты-коммунисты украли лошадей из конюшен, в которых он родился. А когда они выводили из стойла отца Сковронека – он был очень спокойным и воспитанным, – тот стал брыкаться, и его застрелили. Ужасно, правда?

– Конечно, дорогая.

– И все равно здорово, что леди Вентворт приметила его и поняла, что это великолепная лошадь. Он был белоснежного цвета, представляешь? Дедушка и Бен говорят, что это большая редкость.

– Так и есть.

– Гляди, папа! – Эбби заметила башенные часы под остроконечной крышей, чуть выше сводчатого входа в главные конюшни, построенные из коричневого кирпича. – Бен говорит, что конюшни, в которых он работал в Польше, были тоже украшены башенными часами. Вот и нам надо завести такие же, тогда и мы станем знаменитыми.

– Одних часов для этого недостаточно, Эбби, – улыбнулся Дин. – Нужно, чтобы в конюшнях было много племенных кобыл и два-три выдающихся жеребца-производителя.

– А у нас они есть?

– Пока нет, но скоро будут.

– Ты собираешься купить здесь каких-нибудь «арабов»?

– Может быть, но для начала мы должны на них взглянуть и убедиться, что они нам подойдут.

Большую часть дня они провели, рассматривая выставленных на продажу «арабов». Они ходили вокруг каждой лошади, рассматривая ее с разных сторон, тщательно проверяя ее ходовые качества, дыхание, экстерьер. На их обозрение были выставлены все лошади – от жеребят и тех, которых только что начали объезжать, до взрослых племенных кобыл. Гнедые, каурые, серые в яблоках – они горделиво выступали в поводу, и их шкуры блестели на солнце, словно атлас. Эбби хотелось купить всех этих красавцев.

Хотя Дин не мог придраться ни к одному из них, эти животные вызывали у него не более чем мимолетный интерес. Ему бы даже не удалось точно сформулировать, что конкретно он ищет – некую неуловимую ауру, которая выделяла бы коня из массы других.

Когда они отъезжали от конюшен, Эбби почувствовала, как у нее защипало в глазах. Одна ее половинка не хотела покидать место, которое так сильно напоминало ей дом, другая – всеми силами стремилась в настоящий Ривер-Бенд.

– Мне кажется, дедушке понравилась бы эта серая кобыла. Она похожа на Ривервинд, а дедушка ее очень любит. – Заговорив о дедушке, Эбби испытала еще более сильный приступ тоски, но боялась признаться в этом отцу из опасения, что он не возьмет ее с собой в путешествие, которое ожидало их дальше. – Почему ты не купил ни одной лошади? Они тебе не понравились?

– Понравились, но не до такой степени, чтобы их покупать. Надеюсь, нам больше повезет в Египте, – с улыбкой ответил Дин.

– Мы еще не скоро вернемся домой? – с печалью в голосе спросила Эбби. – Наверное, дедушка и Бен ужасно по нас соскучились.

Каир был наполнен какофонией звуков. В ней сливались резкие гудки автомобильных клаксонов, гортанная арабская скороговорка, крики ишаков, протяжное пение муэдзинов и верблюжий рев. Это был город контрастов, где рядом с современными зданиями возвышались древние шпили минаретов, автомобили катились по узким улицам бок о бок с повозками, запряженными ослами, колясками и верблюдами, которых гнали на бойню. Тротуары были запружены пешеходами, одни из которых были одеты по-европейски, а другие носили традиционные арабские балахоны и головные уборы. Чудовищная бедность соседствовала здесь с сияющими лимузинами и беспредельным богатством, пески пустыни – с плодородными речными берегами.

После спокойного Лондона здесь, казалось, царил вечный хаос. Бэбс сразу же возненавидела этот город и наотрез отказалась выходить из отеля. Жюстин тоже была напугана Каиром, который населяли одни только язычники. Эбби пришлось безвылазно сидеть в гостинице, отчего ее тоска по дому росла день ото дня.

После долгих уговоров ее отцу все же удалось убедить мать покинуть отель и съездить хотя бы на одну короткую экскурсию – на пирамиды Гизы и в предместья египетской столицы. Он договорился о том, что их будет сопровождать гид по имени Ахмед.

Когда они приехали в Гизу, там их уже ждала пара оседланных лошадей, на которых они должны были добраться до самих Великих пирамид. Накануне Ахмед с восточной горячностью уверял их в том, что им предоставят настоящих арабских скакунов, но теперь, взглянув на них, Эбби сразу же поняла, что эти тощие лошади не имеют к «арабам» ни малейшего отношения. Взобравшись в седла, они с отцом под палящим солнцем тронулись по направлению к пирамидам, вонзившим свои острия в слепящее безоблачное небо. Эбби была разочарована. Пирамиды выглядели точно так же, как на виденных ею картинках, разве что еще более древними и потрескавшимися.

Подъехав к подножию пирамид, они увидели машину, в которой их ждали Ахмед и Бэбс. Лошади уступили место верблюду, которого погонщик называл Суси. И вот они уже раскачиваются на спине этого ревущего и мычащего «корабля пустыни». Эбби с отцом покатывались со смеху, глядя, как Бэбс испуганно уцепилась за луку причудливого седла, когда верблюд взял с места неторопливой рысцой. Однако экскурсия уже не казалась Эбби такой забавной, когда через несколько минут она попыталась приласкать верблюда, а басурманская скотина вместо благодарности взяла да и плюнула в нее, поставив таким образом мерзкую слюнявую точку в этом увлекательном приключении.

За ужином отец предложил Эбби сопровождать его в запланированной на следующий день поездке на конезавод «Эль-Захраа», где выращивали знаменитых арабских скакунов.

Конезавод раскинулся на шестидесяти акрах пустынной земли в Эйн-Шамсе, за пределами Каира. До того, как был свергнут король Фарук, завод назывался «Кафр-Фарук» и находился в ведении Королевского сельскохозяйственного общества, однако с приходом к власти президента Насера был переименован в «Эль-Захраа» и управлялся теперь ведомством с более демократическим названием: Египетская организация сельского хозяйства. По странной иронии судьбы «Эль-Захраа» был расположен рядом с тем самым местом, где в свое время находился конезавод Шейх-Обейд, созданный в свое время леди Энн Блант.

Окутанные облаком мельчайшей, словно пудра, пыли, машины ехали по обсаженной пальмами дорожке, направляясь к главным конюшням «Эль-Захраа». По обеим ее сторонам располагались загоны для лошадей. Один только песок, ни единой травинки. Эбби сразу же поняла, что ни «Крэббет Парк», ни тем более Ривер-Бенд это место ничем не напоминает. Зеленый цвет тут отсутствовал начисто – один только песок и слепящее жаркое солнце.

Лошади в отдалении показались ей иссушенными до костей, а когда машины подъехали поближе, девочка поняла, что не ошиблась. У них были точеные головы, выгнутые шеи и высоко посаженные хвосты, что выдавало в них настоящих «арабов». Но где же атласные шкуры? И почему они такие тощие?

Эбби спросила об этом отца, и тот объяснил:

– Египтяне любят худых лошадей, а про наших говорят, что на них слишком много мяса. Знаешь, какая у них любимая поговорка? «Лошади – для езды, а не для еды».

Эбби решила, что поездка в Египет оказалась пустой тратой времени. Она не допускала мысли, что отец может заинтересоваться этими ходячими скелетами или тем более купить их для отправки в Ривер-Бенд.

И все же она ошиблась. После трех часов изнурительных разглядываний и ощупываний животных он все-таки нашел лошадь, которую искал все это время. В одном из загонов несколько однолеток сосредоточенно склонились над охапкой клеверного сена. При приближении Эбби и Дина один из них оторвался от кормежки, поднял голову и взглянул на непрошеных гостей. Такой классически прекрасной головы, как у этого животного, Дин не видел еще никогда и теперь в изумлении замер, встретившись взглядом с огромными черными глазами молодого коня.

Вот она, лошадь его мечты – в песках пустыни, под слепяще-синим небом, в окружении колеблющихся волн полуденного зноя. Дину казалось, что стоит ему моргнуть, и это видение растает. Наконец глаза его стали слезиться. Он невольно на мгновение прикрыл глаза, но ничего не изменилось.

– Повторяю тебе, Бэбс, такой красивой головы, как у этого жеребенка, мне еще не приходилось видеть ни у одного «араба».

Дин стоял перед зеркалом в гостиной, повязывая галстук, а Бэбс накладывала последние штрихи своего вечернего макияжа перед зеркалом в ванной комнате.

– А по-моему, не такой уж он и замечательный, – вставила Эбби, хотя ее мнения никто не спрашивал. С помощью Жюстин она уже оделась к ужину и теперь, стоя в гостиничной спальне, делала пируэты, наблюдая, как красиво развевается юбка ее нового голубого платья.

– Я еще не знаю, сколько они за него запросят, но когда речь идет о таком жеребенке, цена не имеет значения. Ты часто говоришь о харизме.[8] Так вот, этот жеребенок ею обладает. Его зовут Эль-Кедар ибн Судан. – Дин потуже затянул узел галстука и поправил его, чтобы он сидел точно посередине воротника. – Их управляющего сегодня не было на месте. Мне придется позвонить ему и договориться о встрече на завтра. Куда же запропастилась эта бумажка, на которой мне записали его имя? – Дин поискал глазами на тумбочке. – Должно быть, осталась в кармане другого пиджака. Эбби, принеси мне, пожалуйста, пиджак. Он висит на спинке стула.

Девочка сняла пиджак и, небрежно перекинув его через руку, сделала еще один пируэт, глядя на свою юбку.

– Осторожно, – предупредил отец. – Ты растеряешь все, что лежит у меня в карманах.

Как раз в этот момент из пиджака вылетела почтовая открытка и упала на пол изображением вниз.

– Ты собрался послать дедушке открытку? – спросила девочка и, подняв ее, стала читать: – «Дорогая Рейчел…»

– Читать чужие письма невежливо, Эбби, – одернул ее отец, забирая открытку из ее рук, прежде чем она успела прочесть остальное. Он отошел в сторону и сунул открытку во внутренний карман своего вечернего пиджака. Эбби вприпрыжку последовала за ним.

– А кто такая Рейчел? – с любопытством спросила она.

Он метнул быстрый взгляд в сторону открытой двери в ванную, затем положил ладонь на макушку дочери и улыбнулся:

– Всего лишь моя знакомая. Ты довольна?

– Ага. – Желая насладиться своим отражением, Эбби поскакала к зеркалу, которое только что освободил ее отец. Она посмотрела на темноволосую синеглазую девочку в голубом платьице, белых кожаных туфельках и чулочках с кружевными оборками, а затем снова крутанулась вокруг своей оси, наблюдая за кружением юбки.

Сосредоточенно застегивая бриллиантовую сережку, из ванной появилась Бэбс в шуршащем вечернем платье из розового шифона.

– Как ты думаешь, Дин, ожерелье мне тоже надеть или это будет чересчур?

– Я бы надел.

– Правда? Думаю, тогда у тебя был бы чрезвычайно глупый вид, – с серьезным видом ответила Бэбс. Но в глазах ее прыгал веселый огонек. Дин рассмеялся.

Эбби также решила принять участие во всеобщем веселье. Прыгая вокруг матери, она лукаво посмотрела на отца и сказала:

– Представляешь, мамочка, папа хочет послать открытку какой-то девочке по имени Рейчел!

Молчание. Абсолютное молчание воцарилось в комнате. Улыбка сползла с отцовского лица. Поняв, что случилось нечто непоправимо страшное, Эбби обернулась к матери. Белая как мел, та смотрела на отца с выражением неописуемой боли в глазах.

– Бэбс… – Протянув руки, он сделал шаг по направлению к жене.

– Выйди из комнаты, Эбби. – Мать проговорила это торопливым тоном, в котором звучало отчаяние. Словно вот-вот должно было произойти что-то ужасное.

– Но… – Немного испуганная, Эбби смотрела на мать. Та стояла совершенно неподвижно, не отрывая взгляда от отца.

– Выйди сию же минуту! – Мать повернулась спиной к Эбби и теперь смотрела на высокий комод. Тело ее было напряжено и дрожало. Девочка почувствовала на своем плече руку отца и невольно отшатнулась.

– Пойди к Жюстин, и пусть она тебя причешет. – Мягко, но непреклонно он подвел дочь к двери гостиной.

Уже оказавшись на пороге, она повернулась к отцу.

– Папа, я…

– Я знаю, милая. Все хорошо, – с улыбкой перебил он ее.

Однако Эбби чувствовала, что ничего хорошего во всем этом нет, хотя и не понимала, что она сделала плохого. Ведь ей только хотелось пошутить, потому она и сказала про эту открытку. Неужели они не поняли, что это – шутка? Они ведь сами подшучивали друг над другом, а почему же ей нельзя?

Дверь прикрыли, но осталась щель, и до слуха Эбби почти сразу же донесся низкий голос матери. Ей с трудом удавалось сдерживаться.

– Как ты мог, Дин? Как ты позволил, чтобы она обо всем узнала?

– Она ничего не знает, я клянусь!

– Ты уверен? Что ты ей сказал?

– Ничего.

Теперь дверь закрыли плотно, и продолжение спора между родителями осталось для Эбби тайной. Повернувшись, она медленно поплелась к одному из кресел. Едва удерживаясь, чтобы не заплакать, девочка плюхнулась на подушки и стала смотреть на свое голубое платьице. Оно ей больше не нравилось.

Зазвонил стоявший рядом телефон. Раз, другой. После третьего звонка в гостиную вошла высокая стройная Жюстин и взяла трубку. Эбби сидела, не поднимая глаз. Сейчас, как никогда раньше, ей хотелось оказаться дома, в Ривер-Бенде.

– Номер Лоусонов, Жюстин у телефона. Звонок? Из Америки? Да, я подожду.

Эбби вглянула на свою няню.

– Если это дедушка, я хочу с ним поговорить.

Вместо ответа Жюстин отмахнулась от нее и, покрепче прижав к уху телефонную трубку, заткнула другое пальцем.

– Алло? Это Жюстин. Да, мисс Андерсон, он здесь. Они с миссис Лоусон одеваются к ужину. – Сообразив, что звонит секретарша ее отца, Эбби снова откинулась в кресле. – Конечно, мисс Андерсон, я сейчас же позову его. – С озабоченным видом Жюстин положила трубку рядом с телефоном и почти бегом направилась к хозяйской спальне. – Мистер Лоусон! – позвала она и громко постучала.

– В чем дело, Жюстин? – Хотя дверь заглушала все звуки, в голосе Дина явственно слышались нетерпеливые нотки. Эбби еще ниже сползла в кресле.

– Звонит ваша секретарша. Ей нужно срочно с вами поговорить. У них там… несчастный случай.

– Положи трубку. Я поговорю отсюда.

– Какой несчастный случай? – встрепенулась Эбби. Однако Жюстин ничего не ответила и подошла к телефону. Убедившись, что трубку в спальне сняли, она положила свою на рычаг и застыла у телефона, опустив голову, будто в молитве.

Эбби не на шутку заволновалась.

– Что случилось, Жюстин?

И в тот же момент из спальни послышался страшный крик, тут же перешедший в рыдания. Эбби вскочила с кресла и побежала к двери в родительскую спальню. На секунду задержавшись у порога, она с силой толкнула ее и ворвалась внутрь. Ее взгляду предстал отец. Он крепко обнимал мать, заходившуюся в рыданиях. Дин выглядел ошеломленным и, казалось, сам был готов расплакаться.

Девочка неуверенными шагами подошла к родителям.

– Папа… Что случилось?

– Эбби… – Отец ослабил объятия, в которых сжимал Бэбс, и они вместе повернулись к дочери. В его глазах читалась боль. Мать безуспешно пыталась остановить слезы.

Родители одновременно протянули руки по направлению к Эбби, но она уже боялась подойти к ним. Ей хотелось повернуться и бежать, однако ноги сами по себе несли ее по направлению к вытянутым, трясущимся рукам матери.

– Милая… Твой дедушка… – заговорила мать, но тут же прикрыла рот ладонью. Из ее глаз покатились еще более обильные слезы, смывая тщательно наложенный макияж.

– Что с ним? – помимо своей воли спросила Эбби.

– Произошел несчастный случай, – с отчаянием сказал отец, закрыв глаза и крепко сжимая зубы. – Он переходил улицу и… не заметил машины.

Эбби с испугом переводила взгляд с отца на мать.

– Но ведь он поправится, правда?

Отец отрицательно покачал головой.

– Нет, малышка. Нет… – Он сжал пальцы вокруг ее рук, отчего девочке стало больно. – Я знаю, как сильно ты его любила.

– Нет, – затрясла головой Эбби. Ее хотели убедить в том, что дедушка умер, а она не хотела в это верить. – Он поправится. Вот увидите. Сами увидите, когда мы вернемся домой.

Мать повернулась и спрятала лицо на плече у отца, одновременно обняв Эбби за плечо и притянув к себе. А вот Эбби плакать не могла, боясь, что в таком случае все окажется правдой.

– Я хочу домой, папа.

– Мы уезжаем, милая.

Похороны были пышными, даже по техасским меркам. На них пришли все, включая губернатора. Но Эбби не плакала даже в этот день. Слезы пришли позже, когда они вернулись в Ривер-Бенд и девочка осталась наедине с собой. Бен нашел ее в стойле Ривервинд. Эбби крепко прижалась к любимой кобыле и горько рыдала. Ему пришлось долго убеждать ее в том, что она никоим образом не должна винить себя в смерти дедушки.

Это событие многое изменило в их жизни. В течение следующего года Дин продал основанную его отцом компанию по производству бурильных жидкостей и ненадолго вернулся в Египет, чтобы все же купить лошадь своей мечты. Учитывая нескончаемые формальности, долгое морское путешествие и двухмесячный карантин, никого не удивило, что новый жеребец оказался в Ривер-Бенде только через год.

Тем временем старые стойла снесли и на их месте начали строить новые современные конюшни. Это был первый шаг в программе модернизации лошадиного хозяйства, в результате которого в течение последующих десяти лет все в Ривер-Бенде было перекроено на новый лад. Дин изменил даже заведенную Р.-Д. традицию, в соответствии с которой имена всех лошадей начинались со слова «Ривер».[9] Теперь он регистрировал своих новых «арабов» под именами с приставкой «Нахр», что в переводе с арабского также означало «река». Так, вывезенный им из Египта Эль-Кедар ибн Судан превратился в Нахр-эль-Кедара.

Теперь поездки в Египет стали ежегодными. Эбби больше не ездила с ним до тех пор, пока не стала подростком, и по-прежнему не разделяла его восхищения пустыней и выросшими в ней «арабами» – худыми и с тонкими спинами. Когда Нахр-эль-Кедару исполнилось пять лет, Дин решил продать всех выращенных дедушкой лошадей вне зависимости от их качеств и потенциала и разводить только коней, имеющих чисто арабские корни. С этим Эбби также не могла согласиться. Ей казалось, что отец последовательно отвергает все, что было сделано ее дедом: сначала его компанию, а теперь и лошадей. И все же, любя отца, она старалась понять, что им двигало, и не обвинять его в неверности памяти Р.-Д.

Впрочем, в ее собственной молодой жизни происходило и без того слишком много новых событий, чтобы еще забивать себе голову этими невеселыми раздумьями. Выставки лошадей, в которых она по-прежнему принимала участие, школа, друзья, первые свидания… Не мучаясь излишней скромностью, Эбби сознавала, что растет настоящей красавицей. Одноклассники бегали за ней просто гурьбой. Разумеется, она понимала, что состояние и известность родителей также способствуют ее популярности.

В год, когда Эбби предстояло окончить школу, ее жизнь стала совсем уж сумбурной. Согласно традиции, в этот год она должна была выйти в свет, а значит, вдобавок к белому платью, обязательному для первого бала, нуждалась в роскошных выходных нарядах от лучших модельеров. На этом настаивала Бэбс.

Придирчивый выбор пятнадцати бальных платьев, бесчисленные примерки, покупка разнообразных женских принадлежностей… Эбби казалось, что приготовления не кончатся никогда. Сезон еще не успел начаться, а она уже похудела на три килограмма. Поначалу подготовка к первому выходу в свет представлялась ей сплошным развлечением, а на деле же оказалась изнурительной работой.

– Вот так, хорошо, – одобрила Бэбс реверанс, который они отрабатывали с Эбби вот уже полчаса. – Теперь давай еще разок, только наклоняйся пониже.

– Еще ниже? Так вот почему это называют «далласским нырком».

Для традиционного светского поклона, при котором девушке было положено чуть ли не ткнуться носом в пол, у дебютанток было много прозвищ: «далласский нырок», «техасский бульк». Официально же это движение называлось «реверанс желтой розы». Исполненное должным образом, оно выглядело полным достоинства и изящества, однако при малейшей оплошности, при любом неверном шаге могло обернуться настоящей катастрофой.

– Тебе надо побольше тренироваться, и тогда это станет получаться естественно и непринужденно – как одно плавное и грациозное движение.

– У меня так никогда не получится, – пробормотала Эбби в свои юбки, стараясь наклонить голову как можно ниже и приседая чуть ли не до самого пола. Она повторяла это движение уже сотый раз, и мышцы на ногах нестерпимо болели.

– А теперь повернись и проделай то же самое перед зеркалом. Не забывай: одно плавное, грациозное движение. – Бэбс изящно продемонстрировала дочери, как это нужно делать.

– Ты жульничаешь, мама. На тебе – брюки, – возмутилась Эбби, одновременно позавидовав тому, как легко все это получается у матери.

– Большинство девушек совершают ошибку, практикуясь в брюках, шортах или обычных платьях. Когда же доходит до дела, они начинаются путаться в длинных юбках своих бальных платьев. Я помню один бал, – со смехом продолжала Бэбс, – когда Сисси Конклин зацепилась за собственный подол и упала на пол головой вперед. Было так смешно смотреть, как она лежит, распростершись на полу в своем платье, словно утка на подносе! Я смеялась просто до слез. Она была страшно заносчивой девчонкой – эдакая всезнайка, – и я была рада, что это приключилось именно с ней.

– Ты меня удивляешь, мама. Это было нехорошо! – решила поддразнить ее Эбби.

– Она была не лучше. Впрочем, сейчас это уже неважно, – пожала плечами Бэбс. – У ее папаши было нефтяных скважин больше, чем на корове блох.

– Нужно не забыть передать это Кристоферу. Он считает тебя автором самых удачных афоризмов. – Эбби встала перед зеркалом высотой в человеческий рост и победоносно улыбнулась. – Вот уж позеленеют другие девицы, узнав, что Кристофер будет сопровождать меня на балу!

– До него, между прочим, осталось всего три дня, так что лучше практикуйся.

– Oui,[10] мама, – с театральной покорностью ответила Эбби и, сделав низкий реверанс, посмотрела на свое отражение.

Позади нее стояла хромированная металлическая постель с четырьмя медными шарами на столбиках. На покрывале, которым она была застелена, были изображены голубые кукурузные початки, гармонировавшие с синими обоями. Справа от постели находилась дверь, ведущая в коридор второго этажа. Внезапно она бесшумно открылась, и на пороге возник Джексон – чернокожий слуга, которого много лет назад нанял еще сам Р.-Д. Теперь его волосы были седыми. Он, как всегда, был сдержан и полон достоинства. Желая сообщить о своем присутствии, слуга деликатно кашлянул.

– Да, Джексон?

– Мисс Лоусон, миссис Лоусон, – церемонно обратился он к находившимся в комнате женщинам. – Мистер Лоусон просил передать, что он вернулся домой и находится в библиотеке.

– Спасибо, Джексон, – ответила Бэбс.

Слуга удалился так же бесшумно, как и возник. Несколько секунд Эбби смотрела на закрывшуюся дверь.

– Представляешь, за все эти годы он ни разу не назвал меня Эбби. Даже по ошибке. Только – мисс Лоусон.

– И не назовет. Джексон весьма гордится своей ролью в этом доме. Он не просто слуга, он – настоящий дворецкий, и я всегда ощущала исходившую от него солидность. Он правит этим домом. И отчасти – нами.

– Это верно, – согласилась Эбби, уже не думая о Джексоне. Теперь ее мысли были заняты тем, о чем он им сообщил. – Пойду покажу папе, как здорово у меня стал получаться «техасский бульк». Может, уговорю его попрактиковаться со мной в вальсе.

Прежде чем мать успела возразить, девушка уже была возле двери. Она подобрала свои шуршащие юбки и легко сбежала вниз по лестнице. Примерно на полпути она услышала, как зазвонил и тут же умолк телефон. Видимо, трубку сняли после первого же звонка. Поскольку звонили, судя по всему, не ей, она обогнула резную балясину перил и направилась в библиотеку. Толкнув раздвижные двери, Эбби вошла в комнату. Отец сидел за письменным столом с телефонной трубкой в руке. Едва взглянув на него, девушка присела в глубоком реверансе, словно отдавая дань своему королю. Она ожидала услышать смех, но, подняв глаза, увидела, что он все так же безучастно сидит, прижимая к уху трубку и уставившись безучастным взглядом куда-то вбок. И вновь Эбби почувствовала: случилось что-то очень нехорошее.

– Что случилось, папа? – Она видела, как отец положил трубку и вдавил ее в аппарат с такой силой, что она, казалось, вот-вот сломается пополам. – Папа!

Не видя ничего вокруг себя и не замечая стоявшей рядом дочери, он встал из-за стола и подошел к дверям. Все в нем – глаза, лицо, походка – казалось, дышало страхом. Обеспокоенная, Эбби последовала за ним в коридор.

– Что с тобой, папа? – с тревогой спросила она, ухватив его за рукав.

Дин посмотрел на дочь невидящим взглядом. Несколько секунд его губы беззвучно шевелились.

– Я… Я должен уехать… Извини…

Освободив свою руку, он пошел к входным дверям, а Эбби увидела спускавшуюся по лестнице мать.

– Мама, с папой что-то случилось. Ему позвонили и…

Остаток пути Бэбс проделала бегом.

– Дин! – Никогда еще она не видела мужа таким потерянным и сломленным, даже после внезапной и преждевременной смерти Р.-Д. – Что случилось?

Он схватил руки жены так крепко, что его ногти впились в ее запястья. Бэбс стерпела. Скажи она, что ей больно, и он уйдет, думалось ей.

– О, Боже… Бэбс… – Слова будто доносились из глубокого черного колодца, в который превратилась его душа. – О, Боже… Она не могла умереть!

Бэбс напряглась. Перед лицом охватившего его горя что-то сжалось внутри нее.

– Что он говорит, мама? – Эбби стояла недостаточно близко, чтобы разобрать сказанные глухим голосом слова.

– Умер один человек… Старый друг твоего отца в Калифорнии. – Полными слез глазами она взглянула на Дина. – Боюсь, ему придется поехать туда. Ты не могла бы оставить нас вдвоем, Эбби? Прошу тебя…

Краем глаза Бэбс видела, как дочь поднимается по ступенькам, но все ее внимание было приковано к мужу. Ей было мучительно видеть его таким.

– Ты должна понять, Бэбс, мне нужно ехать, – потерянно проговорил Дин. – Я обязан быть там.

– Я понимаю, – мягко ответила она.

Он разжал руки, и женщина почувствовала острую боль в запястьях. Они вместе дошли до входной двери, и она смотрела, как муж торопливо спускается по крыльцу и идет к машине. Бэбс медленно закрыла дверь и, тихо всхлипывая, прислонилась к ней изнутри. Никто из них не упомянул имя Кэролайн, но она поняла, что Дин потерял человека, которого любил больше всех.

– Я рада, – прошептала Бэбс и тут же прижала ко рту кулачок. – Прости меня, Господи, но я рада, что она умерла.

8

Эбби помнила, как горько ей было узнать, что отец не вернется к ее первому балу. Почему он не может поскорее разделаться с делами? С какой стати ему торчать в Калифорнии только из-за того, что умер какой-то человек, которого он когда-то знал?

Первый бал должен был стать важнейшим событием ее жизни. Она выходила в свет, и отец по традиции должен был танцевать с ней ее первый вальс. Не могла же Эбби заявиться туда в одиночестве! Это было не принято. Впереди ее ожидало еще множество различных приемов и балов, так почему же ему вздумалось пропустить именно этот – самый важный!

Мать всячески утешала Эбби, уверяя ее в том, что место отца с удовольствием займет кто угодно из его друзей. Лейн Кэнфилд, правда, находился в отъезде, зато под рукой были и Кайл Макдоннел, и Гомер. Однако Эбби продолжала бушевать. Она кричала, что если на ее первом балу не будет отца, не пойдет туда и она сама.

Вскочив на одного из «арабов», девушка пустила его галопом по пожелтевшим лугам и высохшим рисовым полям соседней фермы, вдоль берега реки Брасос, сделав широкий круг, прежде чем снова очутиться в Ривер-Бенде. У конюшни ее уже ждал Бен. Он оглядел взмыленную кобылу и наградил Эбби неодобрительным взглядом.

– Мне нужно ее остудить.

– Займемся этим вместе, и ты заодно расскажешь мне, что все это значит.

Во время бешеной скачки ее гнев немного выветрился, однако обида и боль все еще не притупились. Как обычно, Эбби решила излить их на Бена.

– Я сказала маме, что не пойду на бал. В конце концов, на дворе – тысяча девятьсот семьдесят первый год. Кого волнует вся эта устаревшая дребедень – первый бал, первый вальс…

– По-моему, тебя.

Ей страшно хотелось сказать Бену, что это не так, заявить, что она современная, эмансипированная девушка, а весь этот выгул невест перед избранным обществом Хьюстона напоминает невольничий аукцион и является унизительным. Однако если помпезность, обычно сопровождавшая бал, действительно могла показаться глупой, он все равно должен был стать ее звездным часом, когда взоры всех будут обращены на нее.

– Я не хочу, чтобы меня представлял какой-нибудь папин или мамин друг, – с нажимом заявила Эбби, чувствуя, что вот-вот заплачет. – Вот если бы был жив дедушка… Но он умер. Ты понимаешь, Бен, я вообще не хочу, чтобы меня кто-нибудь представлял! Или же это должен быть кто-нибудь… – Ей хотелось сказать: «…Вроде моего отца», – но, взглянув на Бена, она закончила: – вроде тебя. – Этот человек должен знать и любить ее, находиться рядом каждый раз, когда ей плохо. Кто-то, кто дорог ей самой. – Ты умеешь танцевать вальс, Бен?

– Я? – У Бена был такой изумленный вид, что Эбби невольно рассмеялась.

– Да, ты. Сможешь представить меня на моем первом балу?

– Я? – снова повторил он. – Но ведь я всего лишь… – Бен махнул ладонью в сторону конюшен, но девушка поймала его руку.

– Ты единственный мужчина, кроме папы, с которым я соглашусь прийти на бал.

Бен посмотрел на ее руку, которой она держала его запястье, и Эбби заметила слезы, появившиеся в его глазах.

– Для меня это была бы огромная честь.

Голос Бена дрожал от нахлынувших на него чувств. Эбби очень редко видела его таким. Затем он потряс головой, словно собираясь отказаться.

– Тут ведь нет ничего сложного, Бен, – быстро заговорила она. – Все, что от тебя требуется, – это выйти вместе со мной и постоять рядом, пока ведущий будет меня представлять и рассказывать о моих предках-конфедератах. А потом мы станцуем первый вальс – вот и все. Надо только взять для тебя напрокат черный смокинг, белый галстук и… перчатки. Ты такой красивый! А мы про тебя будем всем говорить, что ты – наш любимый родственник из Европы. Да они от одного твоего акцента с ума сойдут! – Бен снова замотал головой, и Эбби усилила натиск: – Прошу тебя, Бен! Ну хотя бы на репетицию со мной сходи. Тебе там все объяснят.

– Я не танцевал вальс с тех пор, как был мальчишкой.

– Так давай проверим, насколько ты заржавел. – Не выпуская уздечки своей кобылы, Эбби положила его ладонь себе на талию и подняла вторую руку. – Готов? Раз-два-три, раз-два-три. – Девушка напевала мелодию, и они начали кружиться – сначала напряженно, а потом – все более и более свободно. – Вот видишь, Бен, это все равно, что верховая езда, – никогда не разучишься.

Так они и танцевали во дворе конюшни, а усталая кобыла покорно следовала за ними.

На балу Конфедерации Эбби появилась в пышном платье из белого атласа, какие носили до войны между Севером и Югом, сшитом у Ив Сен-Лорана, с забранными наверх волосами. Она приехала в запряженной лошадьми коляске, и встречал ее один из организаторов бала в полном облачении военачальника времен Конфедерации. Рядом с Эбби величаво выступал Бен. Черный смокинг, белые перчатки и галстук полностью преобразили его. Он возвышался рядом, когда девушку представляли, после чего она под громкие овации сделала «реверанс желтой розы». После того, как все дебютантки были представлены, Эбби и Бен танцевали «Вальс Теннесси» – до тех пор, пока не появился более молодой сопровождающий Эбби – Кристофер Этвелл. Юноша перехватил ее прямо в танце и приколол к рукаву девушки маленький букетик. Согласно традиции это означало, что он принимает на себя обязанности по ее дальнейшей опеке.

Пусть ее отец и не присутствовал на этом событии, Эбби все равно отчетливо запомнила каждую его деталь. Хотя бы потому, что Бен, несмотря на всю неловкость, которую испытывал, мужественно прошел ради нее через это испытание.

Когда после недельного отсутствия наконец вернулся отец, Эбби уже не замечала глубокой меланхолии, во власти которой он находился. Ее закружил вихрь вечеринок, приемов и званых ужинов, последовавших за первым балом. Только теперь, когда отца уже не стало, Эбби задним числом поняла, что он действительно выглядел так, словно потерял самого любимого человека.

Она отчетливо помнила его тяжелое молчание, рассеянный взгляд, неизбывную тоску в глазах. Почувствовав влагу на губах, Эбби облизнула их и ощутила соленый вкус слез. Ее слез. Неудержимым потоком они струились по щекам.

Неудивительно, что она никогда не была его любимой дочерью.

Ни один родитель, как бы он ни старался, не может одинаково сильно любить двух своих детей. Один из них обязательно будет любимчиком. На ее долю такого счастья не выпало. Ясно, что ему всегда была дороже Рейчел – дочь женщины, которую он любил столько лет. И все это время отец делал вид, что она, Эбби, у него – единственная, а она все время пыталась понять, что же в ней не так. Иначе он любил бы ее. Уязвленная и рассерженная таким чудовищным обманом, Эбби впилась ногтями одной руки в ладонь другой. Чтобы избавиться от душевной боли, она нуждалась в физической.

Позади нее открылась дверь в кабинет. Эбби выпрямилась и широко открыла глаза, пытаясь остановить по-прежнему лившиеся из них слезы.

– Мама попросила, чтобы я разыскал тебя.

Услышав спокойный голос Бена Яблонского, Эбби расслабилась. Перед ним было необязательно таиться.

– Бен, ты знал о женщине и о ребенке, которые были у отца в Калифорнии?

Прежде чем он ответил, последовала долгая пауза.

– Слышал какие-то пересуды…

– Это были не просто пересуды. Это правда. – И она буквально излила на него всю эту трагичную историю, не забыв дополнить ее собственными выводами. – Почему? – Она почувствовала, как его тяжелая ладонь легла ей на плечо. – Почему он не мог любить и меня?

– Ш-ш-ш, детка. – Бен взял девушку в свои медвежьи объятия и стал успокаивать ее на польском.

Эбби прижалась к его плечу и сжала руки в кулачки.

– Я ненавижу его за то, что он сделал. Ненавижу!

– Нет, ты не ненавидишь его. – Бен ласково погладил ее по волосам. – Ты любишь его, вот почему тебе так больно.

Слезы вновь потекли по щекам Эбби. На сей раз она оплакивала себя.

9

Очертания небоскребов в центре Хьюстона парили над плоским, как и весь остальной Техас, городом. Прожив всю жизнь в Лос-Анджелесе, Рейчел полагала, что Хьюстон едва ли сможет ее удивить. По ее мнению, центры всех крупных американских городов были похожи, как близнецы: скопище небоскребов, между которыми, словно вода в каньоне, бегут потоки пешеходов и машин. Мало кто появлялся в этом бетонном аду по собственной воле, разве что возникала какая-то неотложная необходимость.

Однако, свернув на Луизиана-стрит, Рейчел пересмотрела свое первоначальное мнение. Первым делом ее поразили высокие здания, каждое из которых было абсолютно не похоже на другие и являлось как бы автографом архитектора, вычерченным на фоне неба. Благодаря современному дизайну, оригинальным очертаниям, углам и умелому использованию стекла здания не только не повторяли друг друга, но, наоборот, вступали иногда в противоречие между собой. Рейчел не могла не восхищаться этим конгломератом архитектурных новинок, которые все вместе наглядно демонстрировали динамичный рост города.

Она ощущала окружавшую ее энергию и жизненную силу, которые излучали улицы. Куда ни погляди, всюду виднелись все новые и новые строительные площадки, где в скором времени должны были вырасти новые неповторимые башни из стекла и бетона. Рейчел не могла избавиться от ощущения, что она едет по какой-то огромной архитектурной выставке под открытым небом. Широкие улицы и тротуары, короткие кварталы – все это создавало ощущение простора. Когда же Рейчел перестала задирать голову, чтобы рассмотреть отливающие бронзой и серебром башни, то стала замечать небольшие площади, брызжущие водой фонтаны и стоящие здесь и там скульптуры. Она почувствовала дух этого города – живой, но неторопливый, с огромной, скрытой до поры энергией. Чисто техасский.

Это ощущение еще больше усилилось, когда Рейчел подъехала к утопающему в цветах входу в отель «Меридиан», где у нее была назначена встреча с Лейном Кэнфилдом. Сконструированное в форме трапеции, сужавшейся к западной части, здание было отделано зеркальным стеклом цвета бронзы и красиво гармонировало с сочетанием бронзы и белоснежного бетона, присутствовавшим в соседних зданиях. Дизайн его фасада был зигзагообразным, отчего размеры отеля казались еще более внушительными.

Рейчел не унаследовала от матери умение обращаться с кистью. Она обладала лишь техническими познаниями, однако, прикасаясь благодаря матери с раннего детства к искусству, научилась ценить его в любых проявлениях. Для матери искусство являлось всем, ее самой большой любовью. Затем появился Дин. Кто был ей дороже всего? Мать казалась непредсказуемой, но в одном можно было быть уверенным наверняка: искусство для нее всегда стояло на первом месте. Кэролайн жила так, как хотела, и не шла на компромиссы ни с кем и ни с чем.

За многие годы Рейчел не раз испытывала эгоистичное чувство, особенно когда узнала, что Дин хотел жениться на ее матери. Она считала, что, случись такое, ее жизнь могла бы сложиться совершенно иначе. Ей не пришлось бы расти в одиночестве, чувствуя себя никому не нужной, никем не любимой, и стыдиться того, что она – бастард.[11] Мать с гордостью называла ее «дитя любви», однако еще в начальной школе Рейчел очень скоро поняла, что это весьма сомнительное счастье и люди обычно называют это совсем другим словом. Она и сейчас так думала.

Может быть, именно поэтому она всегда боялась привлекать к себе внимание. Ей хотелось затеряться, быть такой же, как все. Пусть лучше я буду пустым местом, временами думала Рейчел, зато никто не станет шептаться за моей спиной.

Однако стоило Рейчел вылезти из взятой напрокат машины и войти в отель, ей показалось, что взгляды всех обратились на нее. Ее широкая калифорнийская юбка в сборку, вязаная кофта и подпоясанная блуза резко контрастировали с выдержанной во французских тонах элегантностью отеля. Побоявшись подойти к конторке, Рейчел приблизилась к швейцару и спросила его, как пройти во французский ресторан.

Уже при входе в ресторан она ненадолго замешкалась. Чего-чего, а такой официальной атмосферы она от Техаса не ожидала, считая, что это штат ковбойских сапог и шляп, барбекю и острого перца. Она и не думала, что Лейн Кэнфилд пригласит ее на обед в такой роскошный ресторан. Хотя Рейчел всю жизнь мечтала о подобных местах, она тем не менее тщательно их избегала, зная, что будет чувствовать себя не в своей тарелке.

Так и случилось. Она выглядела здесь белой вороной – начиная с длинных прямых волос и кончая ногами, обутыми в сандалии. К ней приблизился метрдотель в форме, явно сшитой на заказ. Даже он был одет лучше ее и, видимо, в полной мере это сознавал.

– Чем могу служить?

Рейчел почувствовала себя маленькой и жалкой.

– У меня здесь назначена встреча с мистером Лейном Кэнфилдом. Он пригласил меня на обед.

– Мистер Кэнфилд? – Ресторанный бог на мгновение удивленно вздернул бровь, но лицо его тут же приняло услужливое выражение, и он почтительно улыбнулся:

– Сюда, мэм.

Сидя за столиком, накрытом на двоих, Лейн Кэнфилд потягивал бурбон с водой и отсутствующим взглядом смотрел на пустой стул напротив. Безделье для этого человека было абсолютно непривычным состоянием. Обычно каждая минута его жизни была чем-то занята: деловыми переговорами, встречами, телефонными звонками, выслушиванием различного рода отчетов.

Наморщив лоб, он попытался вспомнить, когда в последний раз какое-нибудь постороннее дело одержало верх над его бизнесом. У него никогда не хватало времени ни на что и ни на кого. Даже секс не мог отвлечь его от дел. Кэнфилд с раздражением вспомнил, сколько раз, пригласив в свой пентхаус проститутку, он наспех занимался с ней любовью, одновременно с этим обдумывая свою новую экономическую стратегию. Зачем все это? К чему он стремился? Ради чего убивал сам себя? Чтобы получить больше денег? Больше власти? Для чего? Состояние Кэнфилда и без того давно перевалило за сто миллионов долларов.

Смерть Дина повлияла на него самым неожиданным образом. Теперь Лейн думал, имел ли он право называть себя другом Дина. Да, он нарушил свое деловое расписание, чтобы приехать на его похороны, но сколько раз за последние десять лет он виделся и говорил с ним? Восемь, а может, девять – не больше. И, несмотря на это, Дин сделал его своим душеприказчиком.

А как поступил он? Перевалил всю бумажную работу, связанную с наследством Дина, на одного из своих служащих. Как же, ведь сам он слишком занят, а его собственное время – чересчур ценно, чтобы растрачивать его на всякие пустяки!

Лейн сунул руку во внутренний карман пиджака и убедился: письмо – с ним. Письмо, на котором прописными буквами значилось: «ЛИЧНОЕ. ВСКРЫТЬ ТОЛЬКО В СЛУЧАЕ МОЕЙ СМЕРТИ». А внизу – личная подпись Дина.

Это послание лежало вместе с кучей других бумаг, счетов и документов, собранных в его кабинете секретаршей Дина Мэри Джо Андерсон. Лейн поручил разобрать весь этот ворох бумаг своему личному помощнику Фрэнку Марсдену. Фрэнк-то и нашел этот запечатанный конверт и вчера вечером передал его Лейну. Нынче утром он его вскрыл.

Лейн понимал, что именно содержимым этого конверта отчасти объяснялись те самокопания, которым он теперь предавался. Уже первые строчки письма потрясли его.

«Дорогой Лейн! Я надеюсь, что тебе никогда не придется читать эти строки. Еще много лет назад я дал себе обещание никогда не злоупотреблять нашей дружбой. Однако сейчас я вынужден просить тебя об одной услуге, поскольку ты – единственный человек, которому я могу доверять. Речь идет о моей дочери Рейчел, которую родила Кэролайн…»

«Доверять». Это слово ошеломило Лейна. Как мало он сделал, чтобы заслужить это доверие! И еще больше его тревожила мысль, что среди его собственных друзей вряд ли найдешь человека, которому он сам смог бы довериться в таком щекотливом деле. Несмотря на все усилия, Лейн не мог вспомнить ни одного подходящего имени. Люди, с которыми он общался и которых называл друзьями, на самом деле таковыми не являлись. Какое горькое открытие – понять в возрасте пятидесяти шести, что тебе не на кого положиться!

А кто остался у Рейчел? Ни отца, ни матери, ни родственников, которым она была бы нужна. После разговора с Эбби сомнений в этом быть не могло. После их встречи на кладбище Лейн то и дело вспоминал Рейчел. Ее синие глаза, полные боли и одиночества, вставали перед его мысленным взором в самые неожиданные моменты. Наверняка тот факт, что она – незаконнорожденная, причинял ей страдания на протяжении всей ее жизни. Лейн знал, какими жестокими и бессердечными умеют быть дети.

Услышав приближающиеся шаги, он отвлекся от своих невеселых раздумий и, подняв глаза, увидел Рейчел, которая покорно шла следом за метрдотелем. Поднявшись, чтобы поздороваться, он заметил, как напряжена девушка.

– Здравствуй, Рейчел.

– Здравствуйте. Извините за опоздание. – Она сразу же села на стул, услужливо отодвинутый метрдотелем, и неуклюже помогла ему пододвинуть его поближе к столу.

– Ты вовсе не опоздала. – Лейн снова сел на свое место. – Просто я сумел освободиться раньше, чем планировал. Это даже хорошо. У меня не часто выдается время, чтобы расслабиться и немного выпить.

Рейчел чувствовала себя натянуто и неловко. Она старалась не встречаться с ним взглядом – даже тогда, когда он протянул ей раскрытое меню.

– Я знаю, насколько вы заняты, и очень благодарна за то, что вы выкроили для меня время.

Щеки у нее горели, и, как подумалось Лейну, вряд ли в этом были повинны румяна. На лице Рейчел почти не было косметики, но при такой гладкой коже и чудесных глазах она в ней и не нуждалась.

– Для меня это подлинное удовольствие. Мне не часто удается пообедать с красивой женщиной.

Рейчел окинула быстрым взглядом других посетителей ресторана, задержавшись на одной-двух наиболее роскошно одетых дамах.

– Вы очень добры, мистер Кэнфилд, но, по-моему, ваши слова – всего лишь дань вежливости.

– Не думайте так. Я говорю правду.

Лейна осенило: ее смущает то, как она одета. «Вот ведь старый дурак! – выругал он себя. – Как же я не додумался предупредить ее о том, куда мы собираемся». Ему это и в голову не пришло.

– Может быть, выпьете что-нибудь, прежде чем мы закажем обед? – спросил Лейн, когда к их столику бесшумно приблизился официант.

Она поколебалась.

– Разве что бокал белого вина.

– Шардонэ или рислинг? У нас имеются прекрасные…

– Шардонэ, – торопливо перебила она.

– В том, что касается выбора вин, мы полагаемся на ваш вкус, – вставил Лейн. Было очевидно, что Рейчел не разбирается в винах. – А я выпью еще один бурбон с водой.

– Очень хорошо, сэр.

– Чудесное место, – озираясь, заметила она, когда официант отошел.

Что же касается Лейна, то он уже сожалел о своем выборе ресторана, видя, как неуютно здесь чувствует себя Рейчел. Но он полагал, что Дин водил ее в подобные заведения в Лос-Анджелесе. Откуда ему было знать… Кэролайн вела бы себя здесь, как у себя дома.

– Тут немного душно, но кормят прекрасно, – извиняющимся тоном пояснил он.

– Не сомневаюсь.

Черт возьми, Лейну было ее жалко, хотя он был уверен, что Рейчел в его жалости не нуждалась. Ему хотелось, чтобы обед стал каким-то особенным событием, он чувствовал, что должен это Дину. Более того, по его мнению, этого в полной мере заслуживала и сама Рейчел. Лейну не хотелось превращать эту встречу в деловые переговоры относительно завещания Дина и того письма, которое лежало у него в кармане. Об этом, конечно, тоже придется говорить, но не сейчас.

После того как официант принес напитки и принял заказ, Лейн принялся задавать ей вопросы. Он хотел, чтобы она расслабилась, подробно рассказала о себе и своей работе в качестве художника по рекламе. Вытащить Рейчел из ее раковины оказалось совсем не просто, однако он не отступал.

– Ты по-прежнему живешь в Малибу? – спросил Лейн, получив лишь весьма расплывчатые ответы на вопросы о ее работе.

– Нет, у меня квартира на холмах, рядом с конюшней, где я держу своих лошадей.

– У тебя есть лошади? – Лейн вспомнил, как увлечена «арабами» живущая в Ривер-Бенде Эбби. Он должен был догадаться, что Рейчел также унаследует одержимость своего отца по отношению к лошадям.

– В общем-то, только две. Одного зовут Ахмар. Это мерин, которого Дин купил, когда мне было двенадцать лет. Моя первая настоящая лошадь. До этого у меня был пони. Сейчас Ахмару уже девятнадцать лет, но ему столько ни за что не дашь. Он до сих пор любит утреннюю скачку галопом и ревнует, когда вместо него я сажусь на свою кобылу Саймун.

– Ахмар… Конечно же, «араб»? – предположил Лейн.

– Разумеется. – Впервые Рейчел рассмеялась, и Лейну понравился ее смех. – Красно-гнедой. «Ахмар» по-арабски означает «красный». Это мой лучший друг.

«Вот так! Лошадь – в качестве лучшего друга», – горько подумал Лейн и увидел, что Рейчел смутилась от собственного признания. Если это так, то ее жизнь еще более одинока, нежели он предполагал.

Вернулся официант, неся салат с лобстером для Рейчел и запеченную утку для него. Некоторое время они молча жевали.

– Ты сказала, что у тебя есть еще одна лошадь, – напомнил Лейн.

– Да, Саймун, трехлетняя кобыла. Дин подарил мне ее однолеткой. Саймун происходит от тех лошадей, которых он несколько лет назад вывез из Египта. Ее отец – Нахр-эль-Кедар.

Рейчел принялась подробно рассказывать о кобыле, на некоторое время забыв о себе. Теперь Лейн видел перед собой совсем другого человека – теплого, светящегося, открытого, хотя и ненадолго.

– А как у тебя обстоит дело с молодыми людьми? Наверняка в Лос-Анджелесе тебя кто-нибудь ждет.

– Нет, – потупилась Рейчел и снова принялась за свой салат. – В промежутке между работой и лошадьми у меня не остается времени на свидания. Я, конечно, выхожу из дома, но не часто.

Лейна не нужно было в этом убеждать. По одному только выражению ее лица он видел, что опыта подобного рода у нее практически нет. При ее чувствительности Рейчел наверняка пережила одну или две душевные травмы. Поговорка о том, что, обжегшись на молоке, на воду дуют, вероятно, относилась к ней в полной мере.

От десерта и кофе Рейчел отказалась, и Лейн попросил принести счет.

– Мне очень понравился обед. Вы были правы, кормят здесь на редкость вкусно. – Женщина аккуратно положила на стол салфетку и взяла свою сумочку. – Спасибо за приглашение.

– Не торопись, – сказал Лейн, предупредив ее попытку встать из-за стола. – Давай-ка зайдем в парк через дорогу. Мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

Держа Рейчел под локоть, Лейн перевел ее через улицу, и они вошли в парк Сэма Хьюстона. Идя по зеленым дорожкам, они миновали старинную церковь св. Джона и дошли до зарослей, росших по берегам Баффоло-Бейу. Тут Рейчел остановилась и, обернувшись, посмотрела на современные башни небоскребов, возвышавшихся над маленьким парком.

– Меня восхищает здешняя архитектура.

Налетевший ветер бросил ей на лицо прядь темных волос. Ладонью правой руки Рейчел убрала ее в сторону и продолжала придерживать пальцами у виска. От этого движения блуза туго обтянула ее грудь, и Лейн ощутил легкий укол желания. Ему даже пришлось напомнить себе, что эта женщина – дочь его друга.

– Наверное, это досталось мне от матери, – продолжала она. – Не знаю… Я думаю о том, какие усилия предпринимает Лос-Анджелес, чтобы возродить свой центр, а затем вижу все это… Тут ведь на каждом шагу строительство.

– Это верно. Считать краны – любимое занятие жителей Хьюстона, – откликнулся Лейн, махнув рукой в сторону гигантских башенных кранов, тянувших в небо свои длинные шеи с многочисленных строительных площадок. – Кое-кто в шутку даже предлагает сделать их официальным символом города.

– Неудивительно.

– Если хочешь увидеть город во всей его красоте, мы можем сходить в Парк Спокойствия. Он всего-то в квартале отсюда.

– Вы очень заняты. Мне бы не хотелось отнимать у вас лишнее время.

– Я хозяин своего времени. – И взмахом руки Лейн показал, в каком направлении им двигаться. – Прежде, чем ты уедешь к себе в Калифорнию, ты обязательно должна хотя бы разок проехаться по городу. На окраинах Хьюстона есть такие высотные здания, которые дадут сто очков вперед всем этим.

Они неторопливо шли по парку. Нещадно палило солнце, ветер трепал их одежду. И тут Лейн сделал то, чего не делал годы, а то и десятилетия. Неожиданно для самого себя он стащил галстук, расстегнул воротник рубашки и, сняв пиджак, закинул его за плечо, нацепив на указательный палец. Ему показалось, что с него свалился огромный груз, он чувствовал себя легче, свободнее и… моложе. Наслаждаясь этим непривычным ощущением, Лейн снова перевел Рейчел через дорогу, и они вошли в Парк Спокойствия.

Названный так в честь моря Спокойствия на поверхности Луны, парк был сооружен к очередной годовщине посадки «Аполло» на этот спутник Земли. Он располагался прямо на бетонной крыше многоэтажного подземного гаража. По мере их продвижения Лейн объяснял Рейчел, что означает тот или иной символ. Например, вот эти травянистые бугорки символизируют лунные кратеры, камни – метеориты…

– Мне говорили, что здесь очень красиво во время заката. Садящееся солнце окрашивает воду фонтанов, делая ее похожей на расплавленное золото. Откровенно говоря, – признался Лейн, – я сам здесь впервые.

– Здесь очень мирно.

– Согласен.

Рейчел подошла к скамейке и, проведя пальцами по ее поверхности, села.

– Вы сказали, что хотели со мной о чем-то поговорить.

– Да. – Лейн подсел к женщине. – Ты, должно быть, знаешь, что Дин назначил меня своим душеприказчиком и опекуном своего имущества.

– Понимаю…

– Рейчел… – Лейну было трудно говорить. – Твое имя не было упомянуто в завещании. Официально ты можешь опротестовать его в суде и, вероятно, получишь треть всего наследства. Сейчас я не могу точно сказать, в какой сумме это выражается, но…

– Нет. – Она обреченно потрясла головой. – Я этого не сделаю. Ривер-Бенд, дом, лошади – все это принадлежит им. Я никогда не имела к этому отношения, и мне не нужно от них ни цента.

– Я сожалею, Рейчел. – Лейн видел, как все это ранит ее.

– Не стоит, – с натянутой улыбкой откликнулась она, пытаясь изобразить безразличие. – Я всегда оставалась в стороне. Почему же должно быть иначе после его смерти? – Рейчел опустила голову. – Извините, наверное, мои слова прозвучали чересчур горько. Я не хотела…

Лейн подумал, что, окажись он на месте этой женщины, то испытывал бы гораздо большее, нежели просто горечь. Даже после своей смерти Дин не захотел официально признать ее существования.

– Я хочу, чтобы ты все поняла правильно, Рейчел. Твой отец вовсе не забыл о тебе. Наоборот, вскоре после твоего рождения он открыл на твое имя безотзывный попечительский счет. Учитывая взносы, которые он делал все это время, на нем уже скопилось более двух миллионов долларов.

– Что? – Женщина смотрела на него неверящим взглядом.

Лейн улыбнулся.

– Если говорить точнее, то два миллиона сто восемьдесят семь тысяч долларов с мелочью. Открывая этот счет, он поставил условия, что ты можешь получить эти деньги по достижении тридцати лет или… в случае его смерти. Если, конечно, тебе уже исполнится двадцать один год.[12]

– Я не могу в это поверить. – На ее глаза навернулись слезы, однако в них появилось выражение счастья. – Неужели папа… Дин сделал это для меня?

– Да. – Тронутый этим внезапным проявлением радости, Лейн улыбнулся еще шире. Увидев, как, пытаясь удержать непрерывно бегущие слезы, Рейчел закрыла рот и нос руками, он бросил на землю свой пиджак и притянул ее к себе. – Детка, – пробормотал он, чувствуя, однако, что обнимает красивую женщину.

Поначалу Рейчел всего лишь позволила ему обнять себя за плечи и ласково похлопывать по плечу, в то время как сама она тихо плакала. Однако слезы словно бы размыли невидимую стену между ними, и вскоре она уже сама, ища поддержки, прильнула к Лейну, спрятав лицо у него на шее и вцепившись пальцами в его рубашку. Он ласково гладил ее щеку, шелковистые волосы и вспоминал, когда он чувствовал хотя бы нечто подобное тому, что чувствует сейчас она. Его собственные эмоции были давно погребены под лавиной работы.

– Не могу в это поверить. – Она всхлипывала, не в силах унять слезы, струившиеся по ее щекам и носу. – Значит, он действительно любил меня. Иногда я… – Рейчел осеклась и, отстранившись, поглядела на Лейна испуганными глазами. – А может, это всего лишь очередной подарок, с помощью которых он пытался избавиться от чувства вины?

– Я думаю, он на самом деле любил тебя. Причем любил очень сильно. И, как любой отец, хотел обеспечить тебя на тот случай, если не сможет заботиться о тебе сам. – Лейн не сомневался в том, что говорит правду, однако не стал бы с уверенностью утверждать, что Дин и впрямь не руководствовался комплексом вины.

Возможно, в прошлом он дарил дочери подарки, чтобы компенсировать таким образом свое отсутствие. Так поступают тысячи людей. Есть ли в этом что-то плохое? Лейн не знал. У него никогда не было детей.

– Вот что я скажу тебе, Рейчел. Он не был бы отцом, если бы не позаботился о твоем будущем.

– Он и так был для меня хорош. Без всего этого. – Утерев последнюю слезинку, Рейчел немного отодвинулась от Лейна и измученно улыбнулась. – Представляю, что вы теперь обо мне подумаете. Раскисла, как промокашка…

– Я думаю, что ты… прекрасна.

Не говоря больше ни слова и неожиданно для самого себя, Лейн подался вперед и легко поцеловал ее в губы, ощутив их мягкость и почувствовав соленый вкус ее слез. Теперь пришла его очередь задуматься, что она подумает о нем. Однако взгляд Рейчел оставался доверчивым. Лейн с дрожью подумал, что она восприняла это всего лишь как отцовский поцелуй.

– Мне не верится, что все это происходит со мной, – потрясла головой Рейчел. – Только вчера я ломала голову, удастся ли мне сохранить обеих лошадей. За их содержание всегда платил Дин. Я думала, что мне придется искать более дешевую квартиру. А теперь, с такими деньгами, я могу жить где угодно и делать все, что хочу.

– Так и есть.

– Удивительно. Я всегда знала, что Дин богат, но никогда не думала, что у меня самой будет столько денег. Я даже не знаю, что с ними делать.

– А о чем ты всегда мечтала? Нет, серьезно… – с нажимом проговорил Лейн, видя, как она качнула головой. – Ведь ты же наверняка мечтала чем-то заняться или что-то купить, появись у тебя деньги.

Вперив взгляд в землю, Рейчел смущенно крутила пуговицу на своей блузке.

– Я всегда хотела иметь полный шкаф красивых вещей и настоящий дом. Но вот моя мечта… – К ней снова вернулась неуверенность, и она замешкалась. – Моя мечта наверняка покажется вам глупой и детской, мистер Кэнфилд.

– Называй меня Лейн.

– Лейн… Честно говоря, всю свою жизнь я мечтала иметь ферму по разведению арабских лошадей. Саймун – кобыла, подаренная мне Дином, – должна была стать родоначальницей. Я мечтала получить от нее потомство, продать его, купить на вырученные деньги еще одну чистокровку и таким образом постепенно увеличивать табун. Я даже пыталась найти землю, на которой этим можно было бы заняться, однако земля в Калифорнии такая дорогая, что мне с моей зарплатой туда и соваться-то нечего. В то же время я не могла себя заставить обратиться за помощью к Дину. У него уже был конезавод, и я знаю, что он испытывал бы неудобство, если бы я тоже полезла в это дело. Он был знаком с ведущими селекционерами во всем мире. Как бы он представил им меня? Кроме того, у него была семья…

– Теперь тебя это не должно волновать. Деньги, конечно, не в состоянии изменить прошлое или сделать тебя счастливее, но с их помощью ты можешь осуществить свои самые смелые мечты. Так давай же, Рейчел, мечтай! Именно для этого они и созданы.

– Правда? – робко спросила она. – Знаете, в моей квартире в Лос-Анджелесе у меня уже готов план, по которому я хотела бы построить ферму своей мечты. Я предусмотрела все: и конюшню для жеребят, и ветеринарную лабораторию, и видеооборудование. Я подумала даже о строительных материалах.

Слушая ее щебет, Лейн вспоминал о том, как в самом начале своей карьеры он точно так же строил планы. Хорошие были денечки! Тогда у него еще хватало времени на то, чтобы праздновать свои победы и смаковать их вкус. Теперь не оставалось времени ни на что, кроме работы. Он смотрел на Рейчел и по-хорошему завидовал ей. В отличие от него самого, она еще не утратила способность мечтать.

– Ты уже думала о том, где можно построить все это?

– Я всегда исходила из того, что это будет в Калифорнии. Это удобно, поскольку основные селекционеры живут или в Калифорнии, или в Аризоне. Но если говорить о том, где бы мне хотелось, – она сделала ударение на этом слове, – ее иметь, то… Дин столько рассказывал мне о Техасе…

– Тебе так или иначе придется провести здесь некоторое время – хотя бы поначалу, – поскольку для того, чтобы вступить во владение этими деньгами, надо будет проделать огромную бумажную работу. Кроме того, тебе нужен кто-то, кому ты доверяешь, – человек, который посоветовал бы тебе, как лучше распорядиться такой огромной суммой. Не сомневаюсь, что такие есть и в Калифорнии, но, думаю, твоему отцу хотелось бы, чтобы таким человеком был я. Не станешь же ты класть два с лишним миллиона на счет, чтобы получать одни лишь проценты! Это было бы неразумно.

– Я не могу даже представить себе подобную сумму, – по-детски призналась Рейчел. – И мне бы очень хотелось рассчитывать на вашу помощь и совет. Я знаю, как доверял вам Дин. К тому же, где еще я смогу найти такого человека, как вы? Вот только мне очень не хочется создавать для вас лишние заботы…

– Рейчел, я буду счастлив сделать это для тебя. Иначе я не стал бы предлагать свои услуги. Ну так что, будем считать, что договорились?

– Да. – Она смущенно улыбнулась, и на душе у Лейна потеплело.

– А теперь вернемся к ферме твоей мечты. Расскажи мне, каким образом ты хотела бы это устроить. – Ему хотелось разговорить Рейчел относительно ее планов, увидеть, как оживится и изменится ее лицо, как окончательно растает сдержанность, за которой еще недавно она прятала свои чувства.

– Для начала я хотела бы купить трех-четырех действительно хороших кобыл лет по тринадцать-четырнадцать, – заговорила Рейчел. – Тогда мне уступили бы их по более низкой цене. Зато они должны быть чистокровными и отлично зарекомендовавшими себя производителями. Пусть их лучшие годы уже позади, я все равно могла бы надеяться, что от них родится хотя бы несколько великолепных жеребят. А если бы мне посчастливилось купить уже жеребых кобыл, я могла бы выбирать: продавать ли жеребят и расширяться дальше или оставить самых лучших для дальнейшей селекции.

Рейчел продолжала говорить, излагая свою теорию селекции, рассказывая о своих планах и мечтах. Время от времени Лейн вставлял какое-нибудь замечание или задавал вопрос, но большей частью он слушал. Для такой молодой женщины Рейчел обладала на редкость глубокими познаниями в области разведения и селекции лошадей. Затем он вспомнил, как говорила на эту же тему Эбби, и подумал, что тут нет ничего удивительного. Каков отец, такова и дочь.

– Взгляните на фонтаны. – Рейчел изумленно смотрела на жидкое золото, изливавшееся в бассейн. – Неужели мы так долго проговорили?

– Должно быть.

Лейн также был удивлен тем, что он полностью утратил ощущение времени. Чаще всего назначенные на день встречи делали его рабом часов. А теперь он ни разу не взглянул на циферблат – с того самого момента, когда увидел Рейчел в ресторане. Хорошо еще, что он велел Фрэнку отменить все назначенные на сегодня дела.

Рейчел смущенно встала и одернула юбку. Между ними снова выросла невидимая стена.

– Извините. Я, наверное, до смерти наскучила вам.

– Дорогая, ты не можешь мне наскучить. – Лейн расправил плечи, продолжая сидеть. Ему не хотелось расставаться с этой женщиной. Рейчел пробудила в нем ощущения, которые, как ему казалось, давно в нем умерли. Это была не только потребность в сексе, удовлетворить которую не представляло труда. То был целый клубок чувств: стремление покровительствовать и защищать, дарить и получать от этого наслаждение, возбуждать желания и утолять их.

– Вы очень добры, Лейн, но я знаю, что права. – Губы Рейчел тронула печальная улыбка, и она взглянула на улицу. – Я оставила свою машину на стоянке возле отеля.

– Я провожу тебя туда. – Он снова забросил свой пиджак за плечо и обнял ее за талию. Так они и вышли из парка. – Что ты собираешься делать в ближайшее время?

– Я… заказала билет на утренний рейс в Лос-Анджелес. На завтра. – Голос ее звучал неуверенно, словно она раздумывала, не изменить ли ей планы.

– Не сомневаюсь, у тебя хватает дел в Калифорнии. Подписание документов и вся остальная бумажная волокита, необходимая для вступления в собственность, могут недельку подождать. Никуда они не денутся.

– Правильно. Я могу прилететь уже на следующей неделе.

– Если у тебя трудности с деньгами, я мог бы тебе немного одолжить.

– Нет, спасибо. У меня… Мне хватит. – Рейчел, казалось, до сих пор не могла прийти в себя от удивления. – Никак не могу поверить, что я теперь богатая наследница.

– Так и есть. Сообщи мне о дате своего прилета. Мы снова сходим пообедать. Ведь я еще не показал тебе ту написанную твоей матерью картину, о которой рассказывал за столом.

– Я уж и забыла об этом.

– А я – нет. – Лейн также не забыл, какие чувства он испытывал, держа ее в объятиях и целуя ее губы. – Так ты пообедаешь со мной на следующей неделе?

– Да, с удовольствием, но…

Лейн не хотел снова выслушивать униженные сетования Рейчел по поводу того, что она крадет его драгоценное время.

– Тогда давай договоримся о свидании, – перебил он ее, поймав себя на том, что вложил в последнее слово его изначальный старомодный смысл.

– Давайте, – легко улыбнулась Рейчел. К ее радости примешивался страх, что все это вот-вот исчезнет, словно утренний сон. Интересно, подумалось Лейну, сколько давал ей Дин обещаний, которые потом не смог сдержать? Ему казалось, что Рейчел готовится к худшему. Видимо, она с детства привыкла чувствовать неуверенность во всем. И Лейн поклялся себе, что изменит это.

10

Раздавшиеся на лестнице шаги Эбби нарушили тишину, обволакивавшую дом. С тех пор как не стало отца, здесь постоянно царило ощущение пустоты. Теперь оно останется тут навсегда. Остановившись у подножия лестницы, Эбби бросила взгляд на располагавшиеся к ней ближе других двери библиотеки. В отсутствие отца они всегда были закрыты.

Эбби поспешно преодолела три последние ступеньки, пересекла вестибюль и раздвинула двери. На пороге она задержалась, глядя на пустой письменный стол. Он был совсем не таким, когда отец встал из-за него в последний раз.

За прошедшую неделю Эбби ураганом прошлась по его письменным столам – и здесь, в библиотеке, и в его кабинете в конюшнях, вытащив оттуда все бумаги, отослав некоторые из них Лейну Кэнфилду. Однако ей не удалось найти никаких документов, писем, фотографий или сувениров, связанных с его любовницей и ребенком из Калифорнии. Если таковые и существовали, то наверняка хранились в его офисе, а это уже была епархия Мэри Джо Андерсон.

За эту неделю ей пришлось переделать много дел, с которыми мать была просто не в состоянии справиться: сообщить семейному бухгалтеру, чтобы тот переслал все счета и отчеты Лейну, разобраться в отцовских ящиках и шкафах, выкинуть его старую одежду, а новую упаковать в коробки и разослать их по благотворительным и религиозным организациям, просмотреть его личные вещи и решить, что оставить и от чего избавиться. Ей было совсем не просто уничтожать физические следы его пребывания.

Хотя вещей Дина в доме не осталось, он все еще незримо присутствовал здесь. Где-то в отдалении тикали часы, отсчитывая время на фоне низкого гудения кондиционера, и возникало ощущение, что вот-вот распахнется дверь и войдет хозяин дома. Нет, не войдет… Ни завтра, никогда.

Резко развернувшись, Эбби быстро направилась через фойе к гостиной, изо всей силы громыхая каблуками ковбойских сапог по лакированному сосновому паркету. Ей казалось, что громкий звук сможет разогнать призраков и ее собственные страхи.

Мать сидела в кресле возле эркера, перебирая карточки с выражением соболезнований. Подняв голову на громкий звук, она спросила:

– Что-нибудь случилось, Эбби?

Та едва удержалась, чтобы не ответить: «Да!» Но как объяснишь владевшие ею страхи? Рейчел не была упомянута в отцовском завещании, но, по словам Лейна, Дин заранее обеспечил свою незаконнорожденную дочь и она едва ли станет оспаривать завещание. Но можно ли быть уверенной в этом наверняка? До тех пор, пока наследование не оформлено окончательно, Эбби не исключала любой возможности и не могла закрывать глаза на подобную опасность.

– Ничего, – соврала она. – Просто я хотела тебе сообщить, что ухожу в конюшни. Хочу немного заняться с Ривербриз.

– Ты так маршировала по холлу… Я решила, что в наш дом вторглась вся армия русских.

– Извини. В общем, если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать.

– Не забудь: сегодня в семь к нам приедут ужинать Ричардсоны.

– Я помню.

Эбби повернулась и вышла из комнаты. На сей раз без грохота. Осеннее солнце уже соскальзывало к горизонту, по ухоженным лужайкам двора протянулись длинные тени от старых дубов. В их зеленых ветвях что-то негромко шептал ветерок. Задержавшись возле широкой веранды, Эбби подставила ему лицо. Ей нужно было успокоиться.

Перед конюшнями стоял старый потрепанный грузовичок. Эбби узнала его с первого взгляда. Во всем округе существовала только одна такая развалюха, и принадлежала она Доби Хиксу – владельцу соседней фермы, расположенной к западу от Ривер-Бенда. Отец, помнится, шутил, что этот драндулет еще не развалился только потому, что его крепко держит ржавчина. Эбби улыбнулась. Новый пикап Доби наверняка стоит в гараже. Сосед не хотел портить недавно купленную машину на тряских дорогах своей фермы и ездил на ней редко – разве что в город. А в будние дни предпочитал трястись на древней заржавленной колымаге.

Насколько его помнила Эбби, он всегда был таким: покупал новые вещи и не пользовался ими до тех пор, пока они не становились старыми. И ничего не менял тот факт, что он мог позволить себе иметь сразу десять грузовиков. Жадность Доби давно вошла в пословицу. Эбби и сама не раз подшучивала над этим качеством соседа, но, разумеется, за его спиной.

Интересно, зачем он пожаловал в Ривер-Бенд? Обычно они покупали у соседа сено для лошадей, но сейчас их сеновалы были полны. Желая поскорее удовлетворить свое любопытство, Эбби направилась к конюшням.

Подойдя к крытому переходу между постройками, она увидела Бена и услышала, как он говорит Доби:

– Уверяю вас, что вам не о чем волноваться, мистер Хикс.

– Я так и думал, – согласно кивнул Доби, и колпак его широкополой ковбойской шляпы послушно качнулся вперед. Он, как всегда, был одет в клетчатую рубашку и потертые джинсы, подпоясанные ремнем, на котором было выдавлено его имя. – Я всегда знал, что Лоусоны – люди надежные. Просто… – В этот момент он заметил приближение Эбби, стянул с головы шляпу и смущенно пригладил волосы пальцами, пытаясь хоть немного привести их в порядок. – Привет, Эбби! – крикнул он.

– Здравствуй, Доби. – Несмотря на морщинки вокруг глаз и то, что ему должно было быть по крайней мере тридцать пять, Хикс до сих пор не утратил мальчишеский вид. – Какие-то проблемы?

– Ничуть не бывало, – с улыбкой ответил он. – По крайней мере, ничего такого, чем тебе стоило бы забивать свою прелестную головку. – В этот момент, вспомнив о печальном событии в их семье, он наклонил голову и принес запоздалые соболезнования.

С тех пор как она развелась, у Эбби не раз возникало ощущение, что сделай она хоть малейший намек, как Доби немедленно купит себе новый костюм вместо того, который он носил со времени ее первого бала после окончания школы. Она хорошо помнила тот день. Бал состоялся в Ривер-Бенде. Это был настоящий карнавал со всеми необходимыми аксессуарами. Была даже кабинка для поцелуев, в которой по очереди сидели счастливые дебютантки. Доби Хикс сорил деньгами направо и налево. Когда поцелуи продавала она, Доби скупил все до единого билетики. На том, чтобы включить его в список приглашенных, настояла Бэбс. Ведь он был их самым близким соседом. Эбби не имела ничего против – до тех пор, пока он не утомил ее своими поцелуями и намеками на то, что, поскольку их земли примыкают друг к другу, было бы очень неплохо их объединить.

Она натыкалась на него каждый раз, когда выезжала на верховые прогулки: то на берегу реки, то возле изгороди, то на дороге. У Эбби даже возникло подозрение, что он специально подкарауливает ее. Доби отвязался от нее только тогда, когда она объявила о своей помолвке с Кристофером Этвеллом. Он был навязчив, но безобиден, и Эбби испытывала разве что легкое раздражение в его присутствии.

Сейчас он стоял перед ней, вцепившись пальцами в шляпу, и мял ее поля.

– Я видел тебя на кладбище. Мне, наверное, надо было подойти, но… Я очень сочувствую тебе. Твой папа был отличным человеком.

– Спасибо, Доби.

– Если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, – что угодно! – помни, что я к твоим услугам. В случае чего обращайся ко мне.

– Я благодарна тебе, но пока что ничего не нужно. Мы с Беном справляемся.

– Ясное дело. – Доби взглянул на Бена, а затем снова перевел взгляд на нее. – Может, когда будешь в следующий раз гулять верхом, зайдешь по-соседски? Ну ладно, я, пожалуй, поеду, – быстро закончил он и, не дожидаясь ответа, пошел к своему ржавому грузовичку, на ходу напяливая шляпу.

Когда развалюха, плюясь и чихая, выехала со двора, Эбби повернулась к Бену.

– Что ему было надо?

– Приехал по поводу денег. Мы еще не расплатились с ним за сено, которое купили на зиму.

– Папа, наверное, проглядел этот счет. Отправь его Лейну, чтобы он оплатил его вместе со всеми остальными.

Эбби нахмурилась. Это был уже не первый случай, когда возникали проблемы с просроченными счетами. Затем взгляд ее упал на загон, в котором находилась ее любимая серая кобыла.

– Я хотела немного погонять Ривербриз. За последнюю неделю она застоялась.

– Это было бы неплохо… для вас обеих. Валяй.

Оценив проницательность Бена, Эбби улыбнулась и направилась к калитке загона. Кобыла легко и грациозно потрусила по направлению к ней – шея выгнута, голова вздернута, с поднятым и развевающимся наподобие флага хвостом. Когда хозяйка вошла в ограду, кобыла в знак приветствия замахала головой и ткнулась теплым носом ей в руку.

Смеясь от удовольствия, Эбби стала ласкать лошадь, гладя в том месте, где той нравилось больше всего – над правым глазом. Шкура животного была гладкой и шелковистой.

– Соскучилась? – ласково проговорила Эбби, глядя, как настороженно прядает ушами лошадь, стремясь не упустить ни одного обращенного к ней слова. – Никто на девочку не обращает внимания, да? Теперь я здесь, и тебе больше не придется скучать.

Эбби обняла лошадь за шею, крепко прижалась к ней и ощутила ответную нежность, исходившую от животного. Она наслаждалась теплом большого атласного тела, не задумываясь о том, что это может показаться глупым. Наконец кобыла встрепенулась, и Эбби заметила Бена, стоящего возле ограды.

– По-моему, она обрадовалась моему появлению, – довольно сказала Эбби, беря повод у него из рук.

– Она скучала по тебе.

– А я по ней.

Бен открыл ворота, и молодая лошадь устремилась наружу. В каждом ее движении сквозила энергия и возбуждение, и все же повод, в котором вела ее Эбби, не был натянут до конца. Бен оглядел кобылу критическим взглядом.

– Она напоминает мне Вилки Шлем. Что за шаг у него был!

– Это когда ты работал в Януве? – Янув-Подляски был знаменитым польским конезаводом по разведению арабских лошадей. Именно оттуда происходили многие знаменитые «арабы»: Сковронек, Витрас, Комета, Негатив и Баск.

Бен кивнул, и глаза его затуманились от воспоминаний о далеких годах.

– Меня взяли на работу в Янув, когда мне было пятнадцать.

Эбби заметила, что в последнее время Бен стал вспоминать все более отдаленное прошлое.

– Это было накануне войны с Германией, и многих ребят-конюхов призвали в армию, – задумчиво продолжал Бен.

Эбби много раз слышала эту полную трагизма историю. Поляки самоотверженно пытались спасти самых ценных жеребцов и кобыл от вторжения немецких войск, а наткнулись на русскую армию, вошедшую в Польшу с другой стороны. Одних лошадей оставляли на фермах, попадавшихся по пути, другие, включая знаменитого Офира, отца Вилки Шлема, были конфискованы русскими. Бен часто рассказывал об ужасах нацистской оккупации, о кошмарных бомбежках Дрездена, унесших жизни двадцати одной великолепной лошади, о знаменитых производителях, которые не смогли пережить все это, о маневрах, которые позволили сразу же после войны учредить над Янувом-Подляски английскую юрисдикцию, о своей иммиграции в Соединенные Штаты. На самом деле его отправили в Америку сопровождать ценнейшего жеребца, который скончался от колик во время долгого морского путешествия.

Еще девочкой Эбби дрожала от страха, слушая его истории. Мурашки до сих пор бежали у нее по коже, когда она представляла, как Бен ведет лошадь по разрушенному Дрездену, а сверху сыплются бомбы.

Завидев кобылу, которую вела в поводу Эбби, в соседнем загоне призывно заржал жеребец – сын Нахр-эль-Кедара. Бен одарил его укоризненным взглядом.

– Выглядит неплохо, но разве обладает он сердцем, дыханием, выносливостью, необходимыми для скачек? – Старый конюх пожал плечами. – Сколько раз я спорил с твоим отцом, но он никогда меня не слушал. Для него было главным, чтобы у лошади была красивая голова.

– Я помню, – ответила Эбби. Бенедикт Яблонский строил свои суждения на основе принятых в Польше взглядов, в соответствии с которыми определяющим принципом в селекции лошадей служила их пригодность для скаковых соревнований. Эбби соглашалась с ним, хотя это ставило ее по другую сторону баррикад с собственным отцом.

Бен никогда не соглашался с практикой родственного скрещивания, которое широко практиковал Дин, повязывая дочь с отцом или брата с сестрой. Он называл это «кровосмесительством». В результате получались красивые лошади, которые тем не менее нередко обладали значительными физическими недостатками или даже серьезными изъянами. Эбби считала, что в результате этой порочной практики качество лошадей, которых производил Ривер-Бенд, неуклонно падало.

Эбби привела молодую кобылу на корду[13] и пристегнула повод к направляющей проволоке. Взяв в руки кнут, она вывела лошадь на середину площадки.

Эбби росла на ферме. Других детей в близлежащих окрестностях не было, и она с самого раннего детства привыкла смотреть на лошадей, как на своих единственных друзей. Они превратились в ее приятелей, партнеров по играм и хранителей ее секретов. Однако не только одиночество влекло ее к этим животным. Любое выражение преданности с их стороны было искренним и неподдельным. В отличие от людей, они не умели притворяться и были не способны предавать.

Почти все подруги Эбби прошли в свое время через увлечение лошадьми, но у нее эта страсть осталась навсегда. Рядом с этими красивыми благородными животными она ощущала себя в своей стихии, и чувство это было неизменным.

Позволяя лошади расслабиться, Эбби пустила ее легкой рысцой по кругу против часовой стрелки и краем глаза увидела, как Бен Яблонский повернулся и отошел от ограды. Это заставило Эбби усмехнуться. Бен ни за что не допустил бы, чтобы кто-нибудь занимался с молодой лошадью без его надзора. Похвалы из его уст раздавались редко и обычно иллюстрировались тем или иным действием с его стороны. Как, например, сейчас.

У въезда в Ривер-Бенд висел большой щит, на котором черными прописными буквами было выведено название фермы, а чуть ниже красовался силуэт арабского жеребца. Рейчел чуть притормозила и посмотрела на лошадей, пасшихся под поросшими мхом деревьями. Кони находились слишком далеко, чтобы их можно было как следует рассмотреть.

Она приехала сюда прямиком из аэропорта, вернувшись в Хьюстон на день раньше, чем планировала. За то короткое время, что она провела в Лос-Анджелесе, она успела очень многое: уволиться с работы, разобрать вещи и упаковать то, что не собиралась брать с собой, передать квартиру одному из своих коллег. Все прошло так гладко, что теперь она окончательно уверилась в правильности принятого ею решения – окончательно перебраться в Техас. Как только она здесь обоснуется, то сразу же перевезет сюда и своих лошадей. От прошлой жизни у нее не останется ничего, кроме них.

Крепче сжав руль, Рейчел некоторое время колебалась, а затем решительно повернула машину и поехала по узкой дорожке, затейливо петлявшей вдоль лужайки. С тех самых пор, как Дин подарил ей Саймун, Рейчел всегда хотелось взглянуть на ее старших родственников, и не на картинках, а воочию. Кроме того, ей хотелось посмотреть на конюшни Ривер-Бенда, о которых она столько читала.

Когда машина подъехала к самому сердцу фермы, деревья расступились, словно стражи перед своим повелителем, и перед ее взором предстал особняк с его башенками, остроконечной крышей и узорными перилами, опоясавшими дом и веранду. Да, подумалось Рейчел, это место заслуживает того, чтобы называться человеческим жилищем. Несмотря на внушительные размеры поместья, в нем не чувствовалось ни холодности, ни высокомерия. От него прямо-таки исходили теплые волны уюта и гостеприимства.

Рейчел вспомнилась жалкая квартира, в которой прошло ее детство, – завешанная картинами матери и пропитанная запахом красок и растворителей. А ведь она могла жить здесь. Эта мысль жгла ее изнутри, разжигая горечь потери.

Помимо своей воли Рейчел вспомнила о том, как умерла ее мать – так внезапно и неожиданно для всех. Вернувшись из школы, Рейчел поднялась на чердак, где располагалась мастерская мамы, и увидела ее лежащей на полу перед незаконченной картиной. Она стала громко звать ее и трясти, однако мать не отвечала, и тогда Рейчел бросилась за помощью к соседям. Все остальное виделось ей словно сквозь пелену тумана. Она вспоминала больницу и какого-то мужчину в зеленом, сказавшего ей, что мама умерла. Рейчел даже не помнила, когда приехал Дин: в тот же самый вечер или на следующий день. Но он приехал, и она плакала в его объятиях, не в силах остановиться.

В какой-то момент – то ли до похорон, то ли перед ними – Рейчел задала ему вопрос:

– А что же теперь будет со мной? – Ей тогда было семнадцать лет, но она чувствовала себя семилетней девочкой – испуганной и одинокой.

– Я договорился о том, что ты теперь будешь жить с Мирией Холмс, – ответил он, имея в виду художницу, с которой дружила мама. – Она сама это предложила и…

– Я не хочу с ней жить! – Рейчел чуть было не крикнула: «Я хочу жить с тобой!», но осеклась, прежде чем слова вырвались наружу. Ведь она втайне надеялась, что папа возьмет ее с собой в Техас, что он не сможет оставить ее ни с кем из посторонних людей, что он любит ее слишком сильно, чтобы бросить здесь одну. Известие о том, что ей не суждено жить с ним, сломило ее.

– Это ненадолго, – торопливо стал успокаивать он Рейчел. – На следующий год ты поступишь в колледж, будешь жить в студенческом городке, заведешь там себе новых друзей…

Ему не понять, что у нее никогда не было и не может быть друзей. Люди возникали в ее жизни и снова уходили. Некоторые исчезали сразу же, другие задерживались чуть дольше, давая ей повод думать, что наконец-то появился человек, которому можно верить. Однако каждый раз ее неизбежно поджидало разочарование. Теперь же, когда мама умерла, не осталось ни одной живой души, кому бы она была нужна. Даже собственному отцу.

Господи, как же хотелось Рейчел быть нужной и любимой! Но скорее всего это ей не суждено. Все, что у нее осталось, это ее лошади, и она убеждала себя в том, что ей никто больше не нужен. Их компании, их преданности было для нее вполне достаточно.

Стоявший перед ней развесистый дуб протянул две огромные ветви, словно указывая в двух направлениях: к выкрашенному в белый цвет особняку и к огромному комплексу конюшен. Рейчел направила машину в сторону конюшен.

Поработав с Ривербриз минут двадцать, Эбби вывела серебряно-серую кобылу с корды, по периметру которой шла высокая ограда, чтобы животные не отвлекались на то, что происходит вокруг. Фыркая и отдуваясь, животное настороженно трусило рядом с ней. Когда они уже приближались к конюшням, Эбби почувствовала, как натянулись поводья, которые она держала в руке. Ошибочно приняв это за нетерпение лошади поскорее попасть в стойло и получить причитающуюся ей порцию овса, она повернулась к своей любимице и шутливо спросила:

– Ну что, нагуляла аппетит?

Однако чуткие уши лошади и ее огромные глаза были нацелены на машину, припаркованную возле пристройки к конюшням, в которой располагался офис. Машина последней модели была не знакома Эбби. Со стороны пристройки к ней приблизился один из конюхов.

– Чья это машина, Мигель? – с любопытством спросила Эбби, не видя поблизости ни одного чужого лица. – Кто-то приехал взглянуть на лошадей? – В Ривер-Бенд частенько наведывались посетители, желающие посмотреть на «арабов»: либо потенциальные покупатели, либо просто любопытные туристы.

– Si,[14] она хочет поглядеть на Эль-Кедара. Я показал ей, где находится его стойло, а сейчас иду известить сеньора Яблонского.

Но прежде, чем конюх закончил свою тираду, Эбби уже увидела высокую темноволосую женщину, направлявшуюся к обнесенному прочной оградой участку, отведенному для жеребцов. Женщина была одета неброско: в кисейную блузку, туго обтягивающие джинсы непонятной фирмы, а ее длинные волосы были распущены по плечам. Рейчел. Эбби узнала ее с первого взгляда, и каждый мускул ее тела непроизвольно сжался.

– Не стоит беспокоить Бена, – поспешно сказала она конюху. – Я сама ею займусь. – Сунув Мигелю повод и кнут, она велела: – Отведи Ривербриз в стойло и проследи, чтобы перед кормежкой ее как следует обтерли.

Не дожидаясь ответа, Эбби направилась к конюшне, где содержались жеребцы. Ее почему-то не удивило появление Рейчел, однако вряд ли та приехала взглянуть на наследство, от которого решила отказаться. Скорее наоборот.

Рейчел стояла, прислонившись к массивной ограде, и с восхищением смотрела на стареющего гнедого жеребца по другую сторону загона. Тот настороженно шевелил ноздрями, пытаясь уловить запах незнакомого человека. Поначалу она даже не заметила, как Эбби подошла и встала рядом с нею, а когда увидела ее, смутилась и сделала шаг назад.

– Он великолепен, – проговорила она, вновь переводя взгляд на Эль-Кедара и пытаясь, чтобы в голосе ее не звучала напряженность.

– То же говорил и мой отец. – Эбби и сама не знала, для чего сказала эту фразу. Возможно, она бессознательно хотела бросить Рейчел вызов, заставить ее наконец раскрыться и предъявить свои права на отца, на Ривер-Бенд – на все, что когда-то принадлежало одной только Эбби.

– Мне казалось, что в таком возрасте он должен выглядеть потяжелее – с более толстой шеей, грузным… Но он строен и, похоже, в великолепной форме.

– Он всегда очень плохо набирал вес – даже в сезон спаривания, когда это было необходимо. Он родился и вырос в Египте, а там любят худых лошадей. Когда его привезли в Ривер-Бенд, ему было три года. На что он был похож после долгого морского путешествия и карантина! Кожа да кости. Прежде он никогда не видел травы, не гулял по ней и тем более не пасся. Кроме того, там, где его держали египтяне, у него никогда не было достаточно места даже для того, чтобы побегать. – Молодой гнедой жеребец в соседнем загоне легко подбежал к ограде и вызывающе заржал, глядя на старого. – Это Нахр-ибн-Кедар, его сын.

– Ему далеко до отца, не правда ли?

Эбби была удивлена наблюдательностью Рейчел. Она не подозревала, что та настолько хорошо разбирается в «арабах».

– Да, ни один из сыновей Эль-Кедара не может сравниться с отцом. – Внезапно она почувствовала напряжение и злость, природу которых и сама не смогла бы объяснить. – Зачем вы приехали сюда?

И вновь в поведении Рейчел промелькнула неуверенность, а на лице обозначилась растерянность.

– Я часто видела фотографии Эль-Кедара, но мне всегда хотелось увидеть его воочию – с того момента, когда Дин подарил мне Саймун, его дочь от Нахр-Риик.

Эбби напряглась, вспомнив эту кобылу – одну из лучших дочерей Эль-Кедара, которую отец якобы продал. Еще одна ложь. Но, конечно же, Рейчел об этом знать ни к чему.

– Вы называете его по имени? – спросила она.

– Да, так пожелала моя мать. Она не хотела, чтобы я называла его отцом или папой, думая, что таким образом можно будет избежать лишних вопросов. – В ее голосе прозвучала печальная ирония. Рейчел обернулась и окинула взглядом постройки. – Мне захотелось осмотреть ваши конюшни.

– Зачем? – напряглась Эбби и мысленно добавила: «Для того, чтобы оценить их стоимость?»

– Просто… мне захотелось. Я так много слышала о них.

– Надеюсь, вы понимаете, что такая экскурсия невозможна. – Эбби хотелось только одного: выдворить отсюда эту женщину, и как можно скорее. Рейчел не имела права здесь находиться. – Ривер-Бенд – это частные владения, и они закрыты для посещения. По крайней мере, до тех пор, пока не будут улажены юридические формальности, связанные с наследованием.

– Но ведь если я просто похожу здесь, от этого никому не будет хуже? – неуверенно спросила Рейчел.

«Только через мой труп», – подумала Эбби, дрожа от ярости. Она не понимала – да и не хотела понимать – ее причину.

– Я не могу вам этого разрешить. – Ей с трудом удавалось сохранять спокойствие и твердость в голосе.

– Понятно… – подавленно произнесла Рейчел. Она выглядела немного обиженной. – В таком случае мне, судя по всему, нет смысла здесь оставаться.

– Видимо, нет.

– Спасибо хотя бы за то, что позволили мне взглянуть на Эль-Кедара.

– На здоровье.

Рейчел пошла к своей машине, а Эбби почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Впервые в жизни она испытала страх. Все, что происходило в последнее время, было чересчур для нее одной. Она потеряла отца. Она утратила иллюзии. И ей была невыносима мысль о том, что она может лишиться хотя бы одной пяди этой земли.

Неужели Рейчел всерьез полагала, что она станет водить ее и говорить: «Посмотрите направо… Посмотрите налево…» Неужели Рейчел считает ее такой дурой и полагает, что Эбби не раскусила ее намерений – отхватить солидный кусок Ривер-Бенда, а то и его весь? Она видела, как Рейчел скользнула за руль автомобиля и закрыла за собой дверь. Что ж, если она на самом деле так думает, то жестоко ошибается.

Эбби повернулась, чтобы направиться обратно к конюшням, и тут краем глаза заметила какое-то движение у ограды загона. Она думала, что это Бен, но, присмотревшись, увидела высокого темноволосого мужчину в светлой спортивной куртке и новеньких джинсах. Маккрей Уайлдер. Давно ли он здесь стоит? Мужчина проводил взглядом выезжавшую со двора машину Рейчел. Эбби вспомнилось, что, когда они беседовали на кладбище, Рейчел тоже там была.

– Мистер Уайлдер? Я и не слышала, как вы подошли. – Эбби удивленно смотрела на его угловатое лицо с агрессивно выступающими скулами и подбородком. Жесткое лицо, подумалось ей.

– Я так и понял. – Он неторопливо двигался по направлению к ней и, подойдя к тому месту, где еще минуту назад стояла Рейчел, остановился. – Если я не ошибаюсь, она – ваша сестра?

Теперь не оставалось сомнений относительно того, как много ему удалось подслушать.

– Вы разбираетесь в лошадях, мистер Уайлдер?

– Я могу безошибочно определить, где у них хвост, – улыбнулся он, вздернув усы.

– В разведении арабских лошадей термин «сестры» применяется к двум кобылам, родившимся от одного жеребца. Так вот, Рейчел Фэрр и я произошли от одного производителя.

Маккрей неторопливо изучал стоявшую перед ним женщину. Приметил он и влагу в ее глазах. Он на секунду нахмурился, поняв, что затронул больную тему. Внешне она выглядела такой спокойной и уверенной, что он не сразу заметил внутреннего напряжения, от которого трепетало все ее тело. Теперь он видел, как плотно сжаты ее губы, как натянулась кожа на скулах…

– Извините, судя по всему, я наступил на вашу больную мозоль.

– Причем каблуком, – резко ответила Эбби.

– Откуда мне было знать! – буркнул он, встретившись с ней взглядом и не отводя глаз до тех пор, пока она не потупилась первой.

– Разумеется, – ворчливо согласилась женщина.

Маккрею почудилось, что она не прочь затеять с ним перепалку и превратить его в козла отпущения для скопившегося внутри нее гнева. Однако стычка с дочерью Дина Лоусона никоим образом не входила в его планы.

– Чем могу служить, мистер Уайлдер? Надеюсь, вы объявились здесь не только для того, чтобы подслушивать чужие разговоры?

– Я приехал, чтобы повидать вашу мать.

– Она в доме.

– Я так и думал, но боялся, что, может быть, у нее сейчас другие посетители, вот и подошел сюда, чтобы узнать. А тут – вы.

Помимо своей воли Эбби поверила этому мужчине.

– Я как раз собиралась домой, чтобы переодеться к ужину. Если хотите, пойдемте вместе.

– Благодарю вас, с удовольствием.

11

– Мама, – позвала Эбби, войдя в холл. Следом за ней шел Маккрей. Она уже забыла, как это – ощущать рядом с собой мужчину, время от времени – конечно же, случайно – соприкасаться с ним локтями. Когда же в ней умерла эта чувствительность? За годы брака с Кристофером? Неужели она до такой степени воспринимала присутствие мужчины как должное, что перестала его замечать? Скорее всего привычка притупила чувства, решила Эбби. Практически все мужчины, с которыми она встречалась – и до замужества, и несколько раз после, – были ее давними знакомыми. Возможно, именно поэтому рядом с Маккреем она чувствовала себя иначе? Она не знала о нем ровным счетом ничего: ни историю его жизни, ни вкусы, ни тем более то, как он целуется. Надо же, внутренне улыбнулась Эбби, при той сумятице, которая царит сейчас в ее голове, она умудряется думать даже об этом! Однако разнообразие, которое внес в ее жизнь этот человек, было ей приятно.

– Мама, тут кое-кто хотел бы тебя видеть.

Она провела гостя в гостиную.

Прежде чем посмотреть на Бэбс, Маккрей окинул взглядом комнату, и это не укрылось от Эбби. Ей даже показалось, что, несмотря на его видимое равнодушие, он заметил все до мелочей. Вряд ли эти внимательные темные глаза хоть что-то упустили.

Интересно, нравится ли ему здесь, подумала Эбби, но тут же едва не прыснула от смеха. Какое это имеет значение – ведь это же ее дом, а не его.

– Я не имел удовольствия встречаться с вами раньше, миссис Лоусон. Мое имя – Маккрей Уайлдер, – проговорил гость, обмениваясь рукопожатиями с ее матерью.

– Рада с вами познакомиться, мистер Уайлдер, – приветливо ответила вдова, незаметно адресовав дочери вопросительный взгляд.

– Увидев вас воочию, должен признаться, что фотография, которую ваш супруг держал на столе в своем кабинете, значительно уступает оригиналу.

– О, теперь я вижу, что вы – настоящий техасец, – рассмеялась Бэбс, просияв от комплимента. – Только уроженец нашего штата может рассказывать подобные сказки, сохраняя при этом совершенно серьезный вид.

– Это чистая правда, уверяю вас, – также улыбнулся Маккрей.

– Своей улыбкой вы окончательно выдали себя. – Жестом руки Бэбс указала на диван и кресла: – Устраивайтесь, мистер Уайлдер. Джексон! – В арочном проеме возник как всегда вальяжный Джексон с подносом в руках. На подносе стояли бокалы с охлажденным чаем. – А, вот и вы. И даже напитки успели приготовить!

– Да, мэм. Я услышал, как в дом вошли этот джентльмен и мисс Лоусон. – Он поочередно остановился перед каждым, чтобы гость и обе хозяйки взяли с подноса бокалы, затем спросил: – Будут ли еще какие-нибудь распоряжения?

– Нет, Джексон. Спасибо.

После того, как чернокожий дворецкий вышел из комнаты, все трое расселись. Эбби с матерью уютно устроились на диване, обитом бархатом с синими цветочками, Маккрей, галантно подождав, когда сядут женщины, опустился на резное кресло. Ручки кресла были вырезаны в виде изогнутых лебединых шей, их распущенные крылья опускались вниз, образуя боковины кресла. Эбби обратила внимание на то, что Маккрей смотрится в этом кресле немного нелепо. С широкими плечами и узкими бедрами, он выглядел слишком мужественно, чтобы соответствовать этому шедевру мебельного искусства. Помнится, еще ее дедушка, также крепко скроенный, называл эти два кресла «насестами» и говорил, что чувствует себя в них крайне неудобно, что, впрочем, не мешало ему на них сидеть.

– Вы знали Дина? – первой начала разговор Бэбс.

– Не очень хорошо. Наши с ним отношения были чисто деловыми. – Маккрей уселся поудобнее. Он скрестил ноги и повесил шляпу себе на колено. – Он помогал мне в осуществлении моего проекта.

– Вы также разводите арабских лошадей? – Бэбс сделала эту догадку, основываясь на том, что он был одет в джинсы, ковбойские сапоги и шляпу, хотя это и была типично техасская одежда.

– Мистер Уайлдер занят в нефтяном бизнесе, – вмешалась Эбби. – Он – один из тех самых «диких котов». – По ее мнению, Маккрею идеально подходил образ вольного нефтяника – игрока по натуре с остро отточенным чутьем.

– Не совсем так, – мягко поправил Уайлдер, посмотрев в ее сторону. – Я занимаюсь бурением скважин по контрактам.

– Тогда каким же образом вы были связаны с моим отцом?

– Откровенно говоря, я надеялся, что он рассказывал вам об этом, мисс Лоусон.

– Чтобы Дин рассказывал нам о своих делах? – округлила глаза Бэбс. – Да мы в этом полные невежды. Эбби заметила разочарование, промелькнувшее во взгляде мужчины, однако оно тут же исчезло. Видимо, он ожидал совсем другого ответа.

– Что же это за проект, в котором папа вам помогал? – с возросшим любопытством Эбби подалась вперед.

Маккрей, похоже, колебался, решая, насколько откровенным он может с ней быть, или… сомневаясь, поймет ли она его объяснения.

– С помощью своего друга-программиста я разработал одну программу. Не вдаваясь в технические подробности, скажу вам только, что с ее помощью оператор бурения может точно определять, какого рода бурильная жидкость лучше всего сработает в данной скважине.

– Вы имеете в виду «грязь»?

– Именно, – улыбнулся Маккрей. – В индустрии «грязи» имя Лоусонов давно стало легендарным. Я не раз слышал, как ее ветераны рассказывали о вашем дедушке.

– Да, Р.-Д. был человеком незаурядным, – вздохнула Бэбс, и взгляд ее ностальгически затуманился. – Он на мелочи не разменивался. Любил все большое – по-техасски большое. Он и этот дом наполнял жизнью. Нет, Р.-Д. не был шумным, хотя временами его голос и громыхал подобно грому. По его словам, такая привычка выработалась у него еще с молодости, когда на нефтепромыслах из-за невыносимого шума приходилось кричать во все горло. Но в те моменты, когда он находился дома, на каждого нисходило умиротворение. За ним, как за каменной стеной, можно было не сомневаться, что все будет в порядке. Он решал все проблемы. – Бэбс умолкла и снова вздохнула. – Я всегда думала: какой позор, что Дин продал отцовскую компанию. Р.-Д. столько работал, чтобы создать ее, а затем так ею гордился! Ваша семья тоже занимается нефтяным бизнесом, мистер Уайлдер?

– Мой отец, как и я, занимался бурением по контрактам. Он родился на принадлежавшей нашему семейству ферме в районе Пермиан-Бэйсин, к западу от Абилейна. Именно там нас настигла нефтяная лихорадка.

Маккрей предпочел не упоминать, что впоследствии, когда разразилась Великая депрессия, ранчо пошло с молотка, а отец был вынужден хвататься за первую попавшуюся работу. Не стал он рассказывать и о собственном детстве. По меркам Лоусонов, оно могло бы рассматриваться как тяжелое. Его мать умерла, когда Маккрею еще не исполнилось трех лет, и после этого отец повсюду возил его с собой. Мальчик жил в палатках, играл в ямах с «грязью» и питался вместе с рабочими-буровиками. Техас, Арканзас, Оклахома, Канзас, Вайоминг, Луизиана – он посещал школы в каждом из этих штатов, а когда ему исполнилось двенадцать, начал работать на нефтепромыслах. После того как Маккрею стукнуло восемнадцать, отец сделал его своим полноправным партнером и изменил надписи на их грузовиках. Теперь они гласили: «УЙАЛДЕР И СЫН. БУРОВЫЕ РАБОТЫ». Вдвоем они собирались развернуться как следует. Джон Томас Уайлдер был ему не просто отцом. Он также являлся его партнером и другом.

– Ваш отец… – Эбби замешкалась, не зная, как закончить фразу.

– Он умер. Погиб во время страшной аварии, случившейся во время бурения скважины несколько лет назад.

Тринадцать лет назад, если быть более точным. Уайлдер постарался, чтобы голос его оставался по-прежнему бесстрастным и не выдал тех горьких чувств, которые он испытывал каждый раз, вспоминая об этом. Прошлое нужно держать под замком. Отхлебнув из бокала, он поднял его и проговорил, обращаясь к вдове:

– Прекрасный чай, миссис Лоусон. Некоторые делают его чересчур сладким, а у вас он – как раз то, что надо.

Эбби невольно заметила, как, держа бокал, он оттопыривает мизинец. Эта деталь шокировала ее, поскольку подобная манерность никак не вязалась с мужественным обликом этого человека.

– Секрет заключается не в количестве сахара, который вы кладете в чай, а в том, сколько лимона вы туда выдавливаете, – охотно поделилась Бэбс. – Тогда при всей его сладости вы чувствуете приятную горчинку.

– Так говорил дедушка, объясняя, что он любит в женщинах, – заметила Эбби, подумав, что вспомнить об этом ее заставило созерцание Маккрея.

– Видно, ваш дедушка знал толк в этих делах. – Говоря это, Маккрей не сводил взгляда с Эбби. Интересно, подумалось ей, имел ли он в виду именно ее или это просто являлось вежливой репликой? Она уже не раз слышала упреки в связи с тем, что у нее слишком острый язык. Действительно, только что, рядом с конюшнями, она повела себя с ним не самым лучшим образом.

Снова оттопырив мизинец, Маккрей допил остатки чая.

– Благодарю вас за то, что уделили мне время, миссис Лоусон. Не стану больше вас задерживать. – Он поставил бокал на столик, взял шляпу и поднялся. Движения его были легкими и плавными. – Еще раз спасибо. В том числе и за чай.

– Что вы, мистер Уайлдер, это вам спасибо. – Бэбс тоже встала и протянула гостю руку. Он взял ее и задержал в своей ладони.

– Я также хотел выразить вам самые искренние соболезнования в связи с кончиной вашего мужа.

– Благодарю вас. – Ее голос слегка дрогнул.

– Сиди, мама, я провожу мистера Уайлдера, – проговорила Эбби.

– Не стоит беспокоиться, – повернулся к ней Маккрей.

– Ничего страшного, – пожала она плечами. – Вы оставили машину возле конюшен, а мне все равно туда идти.

Наконец они вышли из дома. Спускаясь по ступенькам крыльца, Эбби заметила, что на лице Уайлдера появилось крайне озабоченное выражение.

– Вы так и не рассказали, каким именно образом мой отец вам помогал.

Уайлдер посмотрел на женщину отсутствующим взглядом. Казалось, его мысли витают где-то далеко.

– Он говорил, что, возможно, вложит в мой проект некоторую сумму, но в основном речь шла о том, что ваш отец познакомит меня с теми, кого это заинтересует в первую очередь. Хоть он и вышел из этого бизнеса, у него по-прежнему оставались обширные связи в среде нефтепромышленников. Поэтому я к нему и обратился.

– Не понимаю, – наморщила лоб Эбби. – Зачем вам понадобились его связи?

– Все, что у меня сейчас есть, это пробный экземпляр оборудования, годный лишь для того, чтобы запатентовать изобретение. Но этого недостаточно. Необходимо построить работающие образцы, провести испытания… Сам я не способен ни создать их, ни тем более продвинуть на рынок. У меня для этого нет ни денег, ни возможностей.

– Так что же вы намерены предпринять? Продать своей патент?

– Только в крайнем случае. Это же мое дитя. Я работал над его созданием многие годы и не хочу выпускать его из рук, если только меня не вынудят к этому обстоятельства. – Уайлдер неопределенно пожал плечами, пытаясь не выказать своего раздражения. Он снова оказался в начале пути. Переговоры с Дином Лоусоном оказались пустой тратой времени. Предстояло начинать все сначала. Маккрей уже стал задумываться, не бросить ли все это к чертовой матери.

– Дедушка всегда говорил: «Хьюстон привлекает людей, которые привыкли добиваться своего. Ничто не может им помешать». Значит, вы приехали туда, куда нужно, – улыбнулась Эбби, стараясь подбодрить Маккрея.

– Может, и так. – Маккрей не мог отвести глаз от ее губ: красивый изгиб, их мягкая полнота и теплота улыбки.

В первый раз, когда они встретились в кабинете ее отца, он заметил это странное сочетание удивительных синих глаз и густых темных волос. Обычно красивые женщины с хорошей фигурой не оставляли Уайлдера равнодушным, но в тот раз Эбби не понравилась ему. Она показалась капризной ломакой – избалованной и насквозь фальшивой, с пустой душонкой, скрывавшейся за прекрасным фасадом. Во время похорон Дина Лоусона он увидел, что Эбби может быть беззащитной, а теперь и вовсе стал сомневаться в правильности своих первоначальных оценок. Может, он был не прав на ее счет? Может, она вовсе не такая испорченная и избалованная женщина, за которую он принял ее поначалу?

– Ну и что вы намерены делать теперь? – спросила Эбби.

– Начинать все с нуля.

– Не торопитесь. Не исключено, что я найду кое-кого, с кем вы могли бы обсудить свой проект. – Первым, о ком она вспомнила, говоря эти слова, был Лейн Кэнфилд. – Для начала я сделаю несколько звонков, а там видно будет. Где вас можно найти?

Маккрей вынул из кармана какую-то визитную карточку и нацарапал на ее обратной стороне телефонный номер.

– Вот, – сказал он, протягивая карточку Эбби, – можете звонить по этому телефону. Не обращайте внимания на имя, которое стоит на карточке.

– Что же это за номер?

– Телефон буровой, которая находится к югу отсюда, в округе Бризория. Там меня можно найти в любое время суток.

– А дома вас, что же, не бывает?

– Это и есть мой дом. Когда мы начинаем сверлить очередную дырку в земле, я нахожусь на буровой круглые сутки, – пояснил он, искоса поглядев на Эбби. – Вы когда-нибудь видели нефтяные вышки в действии?

– Много раз. Мы же живем в Техасе! Впрочем, – с притворным сожалением добавила Эбби, – должна признаться, что видела я их только с дороги, когда проезжала мимо.

– Для жительницы Техаса, да еще внучки Р.-Д. Лоусона это непростительный пробел в образовании, – подхватил ее тон Маккрей.

– Не могу с этим не согласиться, – легко кивнула Эбби. Она испытывала непонятное возбуждение, находясь рядом с этим мужчиной, и впервые за долгое время чувствовала себя ожившей. «Интересно, что сейчас ощущает он?» – думала Эбби. Однако лицо Маккрея было непроницаемым. Как когда-то и у Р.-Д., оно выражало только то, что приказывал ему хозяин.

– Если хотите, мы можем восполнить этот пробел с помощью экскурсии.

– И с вами в качестве гида?

– Разумеется. Если вы не будете заняты завтра после полудня, подъезжайте на буровую, и я покажу вам, что к чему. – Пока они шли к его пыльному грузовичку черного цвета, он подробно объяснил ей, как туда добраться. – Вышка видна с дороги, так что мимо вы не проедете.

– Что ж, в таком случае, увидимся завтра.

Уайлдер кивнул, забрался в кабину и захлопнул дверь, а когда двигатель машины заурчал, поднял один палец в шутливом прощальном салюте. В ответ Эбби качнула головой. Грузовичок тронулся задним ходом, а затем развернулся и покатил к воротам.

– Еще один посетитель? – раздался сзади голос Бена Яблонского. Эбби вздрогнула и обернулась. За шумом мотора она не услышала, как он подошел.

– Ага, – рассеянно ответила она, глядя на облако пыли, поднятой уезжающим грузовичком, и только потом поняла, кого подразумевал Бен.

– Значит, ты ее видел, – констатировала она.

– Да.

– Как ты думаешь, зачем она сюда приехала?

– Может, из любопытства?

– Может быть. – Однако Эбби сомневалась, в том, что это действительно было так. У нее снова появилось то же тревожное чувство, что и прежде – будто ее миру угрожает какая-то опасность. Мрачное настроение и внутренняя напряженность были тут как тут. – Пойду проведаю Ривербриз, – угрюмо проговорила она и направилась в сторону конюшен.

С тех пор как в этих местах из-под земли забили фонтаны «черного золота», все здесь неузнаваемо переменилось. Из захудалого поселка Хьюстон превратился в город, более того – в центр нефтяной промышленности с внутренним портом, нефтеперегонными и нефтехимическими заводами. Благодаря техническим и научным достижениям стало возможным использование передовых технологий и оборудования, а контроль со стороны государства и борцов за чистоту окружающей среды уменьшил выбросы и загрязнения, вследствие чего поднялись цены на конечный продукт. Рост спроса и отмена государственного контроля над ценами на нефть и природный газ привели к тому, что в 1980 году мировые цены на сырую нефть взлетели и превысили тридцать долларов за баррель. Это был еще не предел. Эксперты обещали, что в будущем цены подскочат еще выше – до пятидесяти, шестидесяти, а может, и семидесяти долларов за баррель.

Лишь одно оставалось неизменным – та роль, которую играли в этом бизнесе независимые нефтедобытчики, или же «дикие коты». В попытках разведать новые залежи «черного золота» они по-прежнему бурили большинство пробных скважин – почти в девять раз больше, нежели все крупнейшие нефтяные компании вместе взятые. Восемьдесят процентов запасов природного газа, открытых на территории Соединенных Штатов, также являлись заслугой «диких котов». Однако практически никто из них не решался принимать на свой счет все расходы по пробному бурению. Они старались уменьшить риск неудачи, разделив его с кем-нибудь еще. «Дикие коты» заранее продавали проценты от возможной прибыли другим таким же независимым искателям или крупным компаниям, владельцам земли или бурильщикам по контракту, а то и всем сразу, уступали часть прав на потенциальную прибыль частным инвесторам. Успех улыбался только тем, кто играл расчетливо и осторожно.

Пусть Маккрей Уайлдер скромно называл себя «бурильщиком по контракту», но Эбби понимала, что на самом деле это было не так. В свое время она достаточно наслушалась разговоров между своим бывшим мужем и его папашей-банкиром и знала, что большинство финансовых компаний весьма неохотно давали деньги темным лошадкам. Прежде чем финансировать того или иного «дикого кота», они желали подробно ознакомиться с его послужным списком и выяснить, насколько крепки его позиции на данный момент. Что же касается Маккрея, то со своими доходами, оборотом и опытом он, пожалуй, мог считаться «диким котом» номер один.

Странно, думала Эбби, почему он сознательно принижает свой успех? И это при том, что «дикими котами» с гордостью именовали себя все кому не лень – начиная с тех, кто занимался рассылкой товаров почтой, и заканчивая мелкими брокерами. Нет, этот человек определенно заинтересовал ее.

В какую бы сторону ни повернула голову Эбби, ее взгляду неизменно представала одна и та же картина: повсюду бескрайнее небо, раскинувшееся над ровными просторами засеянных полей. Лишь изредка этот плоский, словно тарелка, ландшафт нарушался приземистым фермерским домиком, стоявшим в тени одинокого дерева. Низко в небе прострекотал сельскохозяйственный самолет, опылявший рисовое поле. Обогнав красный «Мерседес» Эбби, «кукурузник» выпустил белесую струю пестицидов и резко взмыл вверх. Пилот помахал Эбби рукой. К своему огорчению, он так и не успел толком рассмотреть сидевшую за рулем машины темноволосую молодую женщину в летнем красном платье с открытой спиной, перехваченном поясом из легких серебряных колечек, и сандалиях из кожи ящерицы.

Все еще задумчиво улыбаясь, она ответно махнула рукой лихачу-летчику и снова нажала на газ. Машина мчалась мимо поля, на котором ритмично двигались помпы, выкачивая сырую нефть из уже законченных скважин. Повернув голову, Эбби оглядела горизонт справа от себя. Если Маккрей правильно объяснил ей дорогу, железный скелет буровой вышки должен появиться с минуты на минуту.

И вот, примерно в миле от шоссе, показалась ее верхушка. Эбби притормозила, чтобы не пропустить ответвление дороги, которое приведет ее прямо на буровую площадку. Через четверть мили она увидела его и, съехав с шоссе, двинулась по направлению к маячившей в отдалении вышке.

Вокруг нее было припарковано с полдюжины автомобилей. Эбби остановила свой «Мерседес» прямо рядом с черным пикапом Маккрея. Выбравшись из машины, она огляделась и хлопнула дверью, но этот звук потонул в ровном гудении дизельных моторов. Неподалеку суетились несколько рабочих, но никто из них даже не заметил ее появления. Когда она ехала по дороге в своем авто с откидным верхом, Эбби обдувала тугая струя воздуха, теперь же жара показалась ей невыносимой. Она заправила волосы за уши и порадовалась, что, выезжая из дома, надела на лоб упругую ленту, не позволявшую поту стекать на глаза.

Эбби перевела взгляд на стоявший поблизости административный вагончик, и в тот же момент из его двери вышел Маккрей, одетый в серо-зеленые резиновые сапоги и строительную каску. Следом за ним появился еще один мужчина, одетый в повседневную одежду – цветную рубашку и коричневые брюки, – но с такой же обязательной каской на голове.

– Добрый день. – Эбби подошла к Маккрею и вопросительно посмотрела на его спутника. – Я не вовремя?

– Наоборот, – ответил Уайлдер и представил ее второму мужчине. Тот оказался представителем нефтяной компании, по заказу которой Маккрей производил бурение. – Чак, как и я, живет на буровой площадке, – пояснил Маккрей, ткнув пальцем в стоявший позади вагончик. – Я обещал мисс Лоусон устроить экскурсию по буровой.

– Добро пожаловать, – приветливо отозвался Чак. – Любой, кто имеет хотя бы отдаленное отношение к нефтяному бизнесу, не мог не слышать о вашем дедушке. Сюда, пожалуйста. – Сняв с головы защитную каску, он протянул ее Эбби. – Возьмите, она вам понадобится.

– Спасибо. – Как и все здесь, женщина была вынуждена говорить громче обычного из-за непрекращавшегося шума.

Маккрей подогнал ремешок каски по ее размеру, и они двинулись вперед. Сначала он подвел Эбби к ямам со знаменитой «грязью», показав ей вязкую серо-коричневую массу, ставшую фундаментом благосостояния ее семьи, объяснив, каким образом она закачивается в скважину и действует.

Очень многое из его объяснений Эбби просто не могла понять. Затем Маккрей представил ее буровому инженеру, и тот, узнав, что говорит с внучкой Р.-Д. Лоусона, пустился в такие хитроумные технические подробности, что у нее окончательно пошла кругом голова.

– Вы произвели на него неизгладимое впечатление, – шутливо заметил Маккрей, когда они направились к ступенькам, ведущим на буровую платформу. – Он еще полгода будет рассказывать всем и каждому, как растолковывал современную технологию бурения внучке самого Р.-Д.

– Жаль только, что я не поняла ни слова из его объяснений.

У подножия лестницы Маккрей остановился и пропустил гостью вперед. Когда же Эбби поднялась по узкой лестнице, ее верхняя губа была усеяна бисеринками пота. Со всех сторон на нее были устремлены любопытные взгляды бурильщиков. Она подождала Маккрея, и тот снова пошел впереди.

– Должен вас предупредить, что пол здесь довольно грязный, – извиняющимся тоном проговорил он. – В «конуре» должна быть запасная пара сапог.

Неподалеку от лестницы, по которой они только что поднялись, находилась маленькая бытовка. Зайдя в нее, Маккрей снял с гвоздя такие же серо-зеленые резиновые сапоги, как и у него самого, и протянул их Эбби.

– Это, конечно, не самый поледний крик моды, но, по крайней мере, не перепачкаетесь.

С первого взгляда на сапоги было видно, что они для нее чересчур велики и высоки, однако Эбби все же надела их и завернула голенища. Сейчас она чувствовала себя клоуном в мешковатой одежде и чудовищных ботинках. Судя по лукавому огоньку в глазах Маккрея, именно так она и выглядела.

Однако ее проводник оказался полностью прав: пол платформы вокруг скважины был густо заляпан сероватой грязью. Сейчас был один из тех моментов, когда здесь царило затишье. Маккрей познакомил ее с прорабом, который из своей маленькой кабинки управлял буром и присматривал за всеми остальными рабочими на платформе. Кроме того, им встретилась парочка помощников главного бурильщика. В стародавние времена их называли «натертыми шеями».

По ходу дела Маккрей пытался объяснить ей предназначение различных механизмов и то, как ими управлять. В его речи то и дело мелькали жаргонные словечки нефтяников: «обезьянья палуба», «кошачья голова», «крысиная нора», «мышиная норка», «кошачий лаз» и так далее. Под конец растерявшаяся Эбби уже не понимала, где находится – то ли на буровой площадке, то ли в зоопарке.

Когда они наконец спустились по лесенке и снова оказались на земле, ее голова гудела от беспрерывного шума, жары и непонятных объяснений. Почувствовав, как ладонь Маккрея легла между ее лопаток, она обернулась, думая, чем же провожатый хочет удивить ее на сей раз. Однако он жестом показал в сторону вагончика, и Эбби с радостью направилась туда.

Дверь открылась, и, ощутив благословенную прохладу воздуха, шедшую из кондиционера, она почти вбежала в трейлер, а затем остановилась и с наслаждением сняла раскалившуюся каску и насквозь промокшую ленту с волос. Эбби тряхнула головой, и влажные спутавшиеся волосы рассыпались по ее плечам. Маккрей закрыл за собой дверь, и шум буровой стал гораздо глуше, зато на столе затрезвонил телефон. Эбби отступила в сторону, чтобы хозяин смог снять трубку.

– Буровая компания Уайлдера.

Пока Маккрей разговаривал, Эбби расстегнула «молнию» на сапогах и огляделась. Обстановка здесь была поистине спартанской. У стены позади письменного стола находилась пара железных ящиков для документов. Вдоль противоположной стены стоял потертый диван. Обитые досками стены были пусты, если не считать фотографии в рамке на одной из них.

– Да, Ред, подожди секундочку. – Закрыв трубку ладонью, Маккрей проговорил, обращаясь к своей гостье: – Даже не знаю, чем вас и угостить. Там, за дверью, маленькая кухонька, но кофе в кастрюле, наверное, уже превратился в сироп. Если хотите сварить свежий – милости прошу. В холодильнике – пиво, в буфете – растворимый чай. Угощайтесь.

– Спасибо. – Эбби вылезла из громоздких резиновых сапог и повесила их на спинку одного из стульев. Она чувствовала, как одежда противно прилипает к телу.

Ощущая, как мелко вибрирует под ногами пол вагончика, Эбби подошла к приоткрытой двери в маленькую кухоньку и распахнула ее. Вдоль одной стены располагались шкафы и раковина, напротив них стоял холодильник, а остальное пространство занимали стол и два стула. Из кухни вела еще одна дверь, и Эбби, не удержавшись, заглянула внутрь. В крошечном отсеке она увидела смятую постель, шкаф для одежды, а рядом – последнюю дверь, ведущую в ванную. Эбби поняла, что Маккрей не шутил, говоря, что живет на буровой площадке.

Вернувшись в кухню, она сделала два стакана чаю со льдом, добавила в них сахар и пошла обратно. Принимая бокал из ее рук, Маккрей благодарно улыбнулся и, сделав большой глоток, продолжал говорить по телефону.

Потягивая из своего бокала, Эбби внимательнее присмотрелась к фотографии на стене. С нее смотрел Маккрей, только гораздо моложе, чем сейчас, и без усов. Эбби поразила разница между изображением и тем человеком, которого она видела перед собой. Вместо знакомого ей ленивого взгляда в темных глазах застывшего на снимке Маккрея прыгали веселые искорки. Черты лица были такими же правильными и строгими, но еще не успели загрубеть. Морщинки еще не появились. Глядя на молодого Маккрея, она не замечала решимости и жесткости в его облике. Он явно считал, что ухватил весь мир за хвост и может сделать с ним что угодно.

Заинтригованная, Эбби перевела взгляд на старшего мужчину, которого обнимал за плечо Маккрей. На его огрубевшем от непогоды лице тоже была гордая улыбка, но в глазах скрывалась усталость. Эбби заметила сходство между обоими мужчинами и поняла, что старший, должно быть, отец Маккрея. С первого взгляда было видно, как много они значат друг для друга. Внезапно Эбби почувствовала легкий укол зависти и боль от воспоминания о ее собственной утрате, заключавшейся не только в смерти отца, но и последовавшем за ней горьком открытии и разочаровании.

– Ладно, обсудим все это позже, Ред. – Маккрей повесил трубку и встал со стула, который в ответ жалобно скрипнул. Эбби продолжала смотреть на снимок. Ей требовалось некоторое время, чтобы подавить комок, нежданно подступивший к горлу.

– Это ваш отец? – Она указала на портрет рукой, в которой держала бокал, и кубики льда глухо звякнули.

– Да. Этот снимок был сделан за месяц до его смерти.

Маккрей сделал еще один глоток и отвернулся от стены, где висела фотография. Эбби вновь обратила внимание на то, что он говорит об отце – даже о его смерти – совершенно бесцветным голосом. Вероятно, он не любил распространяться на эту тему.

– Извините, что заставил вас ждать. Звонил мой «толкач», работающий на другой скважине, чтобы рассказать, как двигается дело у них.

– «Толкач»? – Эбби была ошеломлена обилием новых терминов, никогда не слышанных ею прежде. Раньше она полагала себя настоящим знатоком во всем, что связано с добычей нефти, теперь же поняла, что не знала о ней ровным счетом ничего.

– «Толкач» – это человек, отвечающий за всю работу по бурению скважины и поддерживающий контакт с представителем компании-заказчика. Именно этим я сейчас занят здесь. Тот мой «толкач», который должен работать на этой буровой, попал в больницу со сломанной ногой. Обычно я не привязан к какой-то одной буровой.

Эбби поймала себя на том, что смотрит, как шевелятся его губы. Это началось еще на платформе, когда, плохо слыша из-за непрерывного шума, она пыталась «читать» его объяснения по губам. Женщина смущенно отвела взгляд в сторону и стала смотреть на бокал в его руке, и тут же заметила, как кокетливо он оттопыривает мизинец.

– Почему вы держите палец таким образом? – спросила она, подумав, что, возможно, в свое время Маккрей сломал его.

– Этот? – Мужчина на секунду опустил глаза на свою руку. Уголок его рта дернулся в усмешке, и он безразлично пожал плечами. – Я родился с укороченным сухожилием на мизинце. Это наш наследственный семейный дефект.

За его спиной открылась дверь трейлера, и внутрь ворвался шум с буровой площадки. Обернувшись, Эбби увидела, что в образовавшуюся щель просунул голову один из подсобных рабочих – «натертая шея».

– У нас «пинок», босс.

В следующую секунду Маккрей метнулся мимо нее, грохнув свой бокал на поверхность стола и схватив каску.

– Представителю компании сообщили?

– Нет еще, – ответил рабочий и торопливо посторонился, пропуская Маккрея.

– Сообщите немедленно, – велел Уайлдер. Тон его стал резким и категоричным.

Эбби не понимала, что происходит. Зачем послали за уполномоченным компании? Может, они наконец наткнулись на нефть? Сгорая от любопытства, она бросилась к выходу и увидела Маккрея, взбиравшегося по лестнице на буровую платформу, перескакивая сразу через две ступеньки. Эбби кинулась было вслед за ним, но тут же вспомнила, что не надела каску. Вернувшись за ней в вагончик, она увидела на спинке стула резиновые сапоги. Поколебавшись, она натянула их и выбежала из трейлера, на ходу сражаясь с упрямой «молнией» на голенище.

Взобравшись на платформу, Эбби увидела Маккрея. Он о чем-то совещался с инженером, отвечавшим за «грязь», и представителем компании, которого звали Круз. Все остальные стояли поодаль и ждали. Только теперь Эбби заметила, что шум исчез. Оглянувшись вокруг, она сообразила, что бурение приостановлено, но все еще не могла понять, что это означает.

Желая выяснить, что же происходит, Эбби подошла к Маккрею, однако ни один из мужчин не обратил на нее ни малейшего внимания. Все они были поглощены своей дискуссией, в которой Эбби не понимала ни слова.

Маккрей мельком бросил взгляд в ее сторону, но тут же снова повернулся к инженеру. Брови его сошлись на переносице. Однако в следующий момент, сообразив, что к чему, он вновь обернулся к Эбби и со злостью спросил:

– Какого черта вы здесь делаете? – В два прыжка он оказался возле женщины и грубо схватил ее за локоть.

– Я только… – Эбби хотела объяснить, что привело ее сюда, однако Маккрей, не слушая, бесцеремонно развернул ее и потащил по направлению к лестнице.

– Немедленно возвращайтесь в трейлер и оставайтесь там! – приказал он. – Вы меня поняли, леди?

– Да, я… – Ее ошеломила звучавшая в его голосе злость. Она ощущалась так же явственно, как обжигающий солнечный жар.

– Тогда шевелитесь, – велел он, подталкивая Эбби к степенькам.

Чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться за поручень. Мышцы в плече и левую руку пронзила острая боль. Когда ей удалось восстановить равновесие, Маккрея рядом уже не было. Все люди, находившиеся на платформе, видели, как бесцеремонно ее вышвырнули вон! Кипя от обиды, Эбби проделала остаток пути бегом.

Оказавшись в трейлере, она потерла болевшую руку. Растерянность и обида уступили место возмущению. Стащив сапоги и каску, Эбби швырнула их на письменный стол и принялась мерить шагами комнату, накручивая себя все больше и больше.

Эбби не представляла, сколько времени она провела в трейлере, дожидаясь возвращения Маккрея, знала только, что очень долго. Этого времени ей вполне хватило бы для того, чтобы остыть, но случилось обратное: когда Маккрей распахнул дверь и вошел в вагончик, она уже просто кипела от ярости. Не успел он захлопнуть за собой дверь, как она, подобно взбешенной фурии, напустилась на него:

– Кто вы, черт побери, такой, чтобы обращаться со мной подобным образом!

Маккрей выглядел уставшим. Его рубашка вымокла от пота и украсилась большими темными пятнами на груди и под мышками, но Эбби ничего этого не замечала.

– Вам там нечего было делать, – пробормотал он, протискиваясь мимо Эбби и даже не глядя на нее.

– А откуда мне это было знать! – Она шла следом за ним, разговаривая с его спиной. Он же снял каску и пропустил пальцы сквозь влажные от пота темные волосы. – Вы мне ничего не объяснили, а потом вышвырнули, словно назойливого котенка.

Маккрей резко обернулся и посмотрел ей в глаза.

– Вы что, черт возьми, не слышали, что сказал Пит? У нас случился «пинок»!

– У вас случился «пинок». – Сейчас Эбби сама с удовольствием отвесила бы пинка этому грубияну. – А вам случайно не пришло в голову, что я не имела ни малейшего представления, что это за штука? И до сих пор не имею. Вы потрудились объяснить мне, что это такое? Нет. Вы…

– Ага, значит, вы хотите получить еще один урок нефтяного дела? Хорошо, милая. Так вот, «пинок» в нефтяной скважине предшествует выбросу. Вы когда-нибудь наблюдали нефтяной выброс?

Ошеломленная этим простым объяснением и осознав, какая опасность грозила всем им, Эбби немного остыла.

– Нет, но я много слышала об этом, – с немалой долей смущения откликнулась она.

– Она слышала! – с нескрываемым сарказмом передразнил ее Маккрей. – А вот я видел, дорогуша! И должен вам сообщить, что это не самое приятное зрелище. Ведь никогда не знаешь, что там находится, в этой дыре, – газ, нефть или еще какая-нибудь дрянь. А возможно – все вместе. И никогда не подозреваешь, под каким давлением все это находится. Не знаешь, то ли сейчас рванет так, что и тебя, и твою буровую вышку забросит на небеса, то ли из скважины вырвется огненный смерч. Возможно, когда я прогнал вас с платформы, вы стояли на пороховом погребе.

– Вот еще, – огрызнулась Эбби. – Ничего ведь не произошло.

– Ничего не произошло, – сквозь зубы повторил вслед за ней Маккрей. Неожиданно Эбби ощутила, что его руки больно сжимают ей горло. Она была слишком ошеломлена, чтобы сопротивляться. – Мне бы следовало…

«…Свернуть тебе шею», – именно такое продолжение ожидала услышать женщина, но в этот момент Маккрей внезапно с силой прижался к ее губам и стал терзать их грубым поцелуем. Эбби окончательно утратила способность двигаться и крепко зажмурилась. После нескольких нескончаемых секунд давление на ее рот ослабло. Задыхаясь, с неистово бьющимся сердцем, Эбби, словно парализованная, ждала, когда же он ее отпустит, однако его губы по-прежнему оставались рядом – теплые и неподвижные, они замерли, едва касаясь ее рта. Осторожно приоткрыв глаза, она опасливо взглянула на него. Маккрей тоже смотрел на нее, однако ярость в его взгляде уступила место какому-то непонятному огоньку, от которого Эбби испытала еще большее беспокойство.

В следующую секунду он отпустил ее, отступил назад и, повернувшись к ней спиной, тяжело вздохнул.

– Следует ли мне извиниться? – нехотя спросил Маккрей.

– Только в том случае, если вы и впрямь испытываете в этом потребность.

– Хорошо. – Он развернулся вокруг своей оси и посмотрел ей в глаза. – Я никогда не говорю то, чего не думаю. Возможно, тот способ, с помощью которого я выдворил вас с буровой платформы, был не самым вежливым, зато оказался эффективным. Вы не можете с этим не согласиться. Я не мог позволить себе терять время на длинные объяснения. Что же касается этого поцелуя…

– Это был не поцелуй.

– Может, и так, – согласился он. – Однако в данной ситуации вам не понравилось бы ничего из того, что я мог сделать. А у меня и без того хватает проблем, чтобы еще выслушивать возмущенные речи, вызванные вашим проклятым невежеством и задетой гордостью. А теперь, надеюсь, вы простите меня, если я вас покину. У меня много работы.

Он отвернулся и открыл один из железных ящиков с папками. Эбби, будто слепая, пошла к двери. Она была оглушена всем услышанным и чувствовала себя полностью разбитой. А ведь во всем был виноват он один!

12

Пораженная богатым убранством пентхауса, Рейчел озиралась по сторонам. Просторная комната была выдержана в пастельных тонах серого, персикового и кремового цветов. Она словно сошла со страниц дорогого журнала, посвященного декоративному искусству. Все здесь было симметрично и гармонировало друг с другом. Ничто не выпирало и не бросалось в глаза. Комната была сама элегантность и достоинство.

Взгляд Рейчел привлекло большое окно, выходившее на город. Она подошла к нему и стала наслаждаться закатной панорамой Хьюстона. В облицованных стеклом башнях отражались золотые краски заката и тусклые огни первых зажегшихся на улицах фонарей.

– Ну как, нравится? – раздался из-за ее плеча голос Лейна.

– Просто дух захватывает! – Она обернулась и наградила его улыбкой. – Наверное, приятно видеть Хьюстон у своих ног?

– Вот насчет этого не знаю, – ответил Лейн.

Его скромность была искренней. За те несколько раз, что они виделись, Рейчел поняла, что эта была одна из неотъемлемых черт его характера. Сейчас ей не верилось, что они встречаются всего в третий раз, включая их первую встречу на похоронах. Рейчел казалось, что она знакома с этим человеком всю жизнь. Ее восхищала исходившая от него спокойная уверенность. Ей нравилось в нем буквально все. Временами Рейчел даже начинала опасаться, что он нравится ей слишком сильно.

– Вы так добры ко мне, Лейн. – Рейчел боялась, что неправильно истолковывает эту доброту, возлагая на нее чересчур большие надежды.

– По отношению к красивой женщине несложно быть добрым, Рейчел. Поймите меня правильно: я пригласил вас поужинать со мной вовсе не из чувства долга по отношению к вашему отцу. Мне хочется побыть именно с вами.

Рейчел охотно верила этому. Когда он пригласил ее на ужин в первый раз, она была убеждена, что это приглашение продиктовано некими обязательствами перед памятью ее отца. Возможно, так оно и было, однако теперь все было по-другому. Она чувствовала, что он более не опекает ее. Интерес, проявляемый к ней со стороны Лейна, казался неподдельным. Ей было приятно и одновременно немного страшно, что такой человек, как Лейн Кэнфилд, готов тратить на нее свое время. Мысль об этом наполняла Рейчел сознанием собственной значимости.

Вот почему ее поход по хьюстонским магазинам, который сначала задумывался как скромный, превратился в глобальную экспедицию. Все ее вещи казались Рейчел неподходящими. Они были какими-то обычными и годились, возможно, для Калифорнии, но никак не для ужина с Лейном Кэнфилдом. Почти всю первую половину для Рейчел провела в «Галерее», прочесывая магазины, лавочки и бутики. Она искала что-нибудь изысканное и в то же время простое. Цена теперь для нее значения не имела.

Наконец она нашла этот белый полотняный костюм со свободной верхней кофтой. Его линии были просты и неподвластны скоротечной моде, однако эполеты из жемчужин придавали ему тот самый элегантный лоск, к которому и стремилась Рейчел.

После того как вечерний костюм и все необходимые к нему дамские причиндалы были куплены, оставалось сделать последний решительный шаг. Изрядно нервничая, Рейчел заехала в салон «Нейман-Маркус», где над ее внешностью поработали настоящие эксперты в области женской красоты. Женщина по имени Карен показала ей, как использовать макияж, чтобы сгладить резкие черты лица, придать губам видимость полноты и подчеркнуть синеву глаз. Затем волосы Рейчел обрезали до плеч и завили, уложив красивыми локонами вокруг лица. Впервые в жизни она почувствовала себя уверенно. Теперь Рейчел была готова сопровождать Лейна хоть в самый изысканный ресторан Хьюстона. Однако что могло быть изысканнее его пентхауса в роскошном здании «Волшебный круг»?

– Я тоже должна вам кое в чем признаться, Лейн. Я испытываю схожие чувства и приняла ваше приглашение не из-за того, что вы были другом отца, а потому, что мне нравится находиться рядом с вами. – Произнося эти слова, Рейчел ощущала некоторую неловкость, но ей хотелось, чтобы Лейн знал о ее подлинных чувствах.

– Взаимно, Рейчел. Не могу выразить, как я рад быть рядом с тобой. Если бы я начал разговор об этом первый, ты бы решила, что я – похотливый старикашка.

– Нет, ни за что! – Рейчел не нравилось, когда он говорил о себе подобным образом. Она никогда еще не ощущала себя так уютно, находясь рядом с мужчиной. По сравнению с Лейном, все, с кем она раньше встречалась, выглядели незрелыми юнцами. Хотя, в общем-то, опыт по этой части у нее был небольшой.

– Очень любопытно наблюдать за тем, как наступает старость. Тело стареет, а душа… Сейчас я чувствую, что помолодел лет на двадцать. – Лейн улыбнулся, и в уголках его глаз собрались морщинки, которые так нравились Рейчел. – Одним словом, если перевести все это на язык лошадников, находясь рядом с тобой, я ощущаю себя молодым жеребцом.

Рейчел от души рассмеялась.

– Надеюсь, что это все же не так. Молодые жеребцы временами ведут себя чрезвычайно глупо.

– Возможно, именно это меня и беспокоит, Рейчел. Оказываясь возле тебя, я глупею.

За этим утверждением скрывался вопрос. Рейчел явственно услышала его и ощутила, как участился ее пульс. Она не умела кокетничать и флиртовать. Возможно, Эбби и не растерялась бы в подобной ситуации, но Рейчел не знала, как сгладить эту шероховатость и уйти от вопроса. Поэтому она была вынуждена отвечать правду.

– Я не думаю, что это так, – почти прошептала она, понимая, что фактически признается Лейну в своих чувствах по отношению к нему. Она смотрела ему в лицо и наслаждалась чертами, делавшими его таким непохожим на всех остальных. Они так много говорили о том, что он собой представляет: о его силе, уверенности, чувстве юмора. Сейчас, однако, он не был настроен шутить и, в свою очередь, пристально изучал ее лицо.

– Надеюсь, ты говоришь правду, – очень серьезно сказал Лейн.

Он бережно обнял ее за плечи и нежно привлек к себе. Прикосновение его теплых губ было твердым. Они не требовали ответа, они просили о нем. Помедлив, Рейчел ответила на его поцелуй, стараясь, однако, сдерживать себя. Ей не хотелось казаться необузданной. Ведь Лейн был таким опытным и искушенным. Она робко обняла его за талию. Дорогая ткань пиджака показалась ей шелковой, когда она прикоснулась к ней пальцами.

Пальцы Лейна скользили по ее спине, его руки обвились вокруг нее, привлекая Рейчел еще ближе, а в его поцелуе теперь ощущалось желание. То же самое она почувствовала и внутри себя. Наполняясь теплом, тело Рейчел с готовностью отвечало на его призыв. Она вдыхала чисто мужской запах его одеколона. Этот аромат не напоминал ни мускус, ни лимон. Он был экзотичен и пьянил ее, как вино.

В комнате раздалось деликатное покашливание. Поняв, что они не одни, Рейчел испытала шок, словно в нее попала молния. Она дернулась и стыдливо отвернула лицо к окну. Лейн ослабил хватку, но все еще держал ее за талию.

– Да, Хенли? В чем дело? – Голос Лейна звучал спокойно. Казалось, он вовсе не смущен и не рассержен внезапным вторжением своего мажордома.

– Вас к телефону, сэр. Мне кажется, что-то срочное.

– Сейчас подойду. – Лейн отпустил слугу и снова повернул голову к Рейчел.

Она не знала, как себя вести и что говорить в такой ситуации. Осознав, что ее пальцы намертво вцепились в отвороты его пиджака, она смутилась еще больше. Если он попытается освободиться от нее прямо сейчас, она будет выглядеть просто ужасно. Рейчел резко разжала пальцы. Лицо ее пылало. Лейн прикоснулся пальцем к ее подбородку и мягко повернул лицо Рейчел к себе. Она попыталась смотреть на него, но тут же отвела глаза, увидев удивление, светившееся в его взгляде.

– Как ты чудесно краснеешь! – прошептал Лейн.

– Извини. – Рейчел ощущала себя ужасно неловко. Она так старалась выглядеть современной и искушенной, думая, что завоюет тем самым его уважение, а теперь чувствовала себя жалкой и несчастной.

– За что?

– Ты, должно быть, подумал, что я наивная простушка.

– Только из-за того, что ты смутилась, когда вошел Хенли?

Она сокрушенно кивнула.

– Моя дорогая, я был бы разочарован, если бы этого не произошло. Этот поцелуй был особенным и не предназначался для зрителей. Я рад, что ты смутилась.

Лейн стал легко целовать ее, однако губы Рейчел были плотно сжаты. Ей хотелось бы снова ощутить то теплое чувство, которое только начало расти внутри ее, когда их поцелуй был так внезапно прерван, но не могла отделаться от образа официального, лощеного Хенли. Он находился где-то поблизости и прекрасно понимал, что означает царящая в комнате тишина. С неохотой Рейчел отстранилась от Лейна.

– Тебе позвонили, – напомнила она.

– Ах, да. – Смущенно улыбнувшись, он выпустил ее из объятий. – Я скоро вернусь.

– Он дома? – Бэбс Лоусон в нетерпении маялась за плечом дочери.

– Да, – сказала Эбби, – его только что позвали к телефону. – Она рассеянно наматывала на палец телефонный шнур. Чем дальше затягивалось ожидание, тем большее нетерпение она ощущала. – Кстати, мама, пока я не забыла. Скажи Джексону, чтобы за ужином накрыл еще на одного человека. К нам придет Доби Хикс.

– Доби? Почему?

– Потому что я его пригласила, – огрызнулась Эбби и тут же печально вздохнула. Она поймала себя на том, что после того, как вернулась с буровой площадки, огрызается на всех подряд. – Сегодня я встретила его возле конюшен и решила пригласить к ужину. – Она не стала упоминать неоплаченные счета за сено и прозрачные намеки, которые делал Доби.

– Если у нас будут гости, может, сказать Джексону, чтобы он выставил на стол парадный сервиз? Что ты об этом думаешь? – Бэбс спросила это таким тоном, будто в данный момент важнее вопроса не было.

– Вряд ли Доби заметит разницу. Поступай как хочешь, мама. – Голова Эбби и без того гудела, чтобы еще забивать ее подобными пустяками.

Неожиданно в телефонной трубке ответили.

– Алло, Лейн? – Она еще крепче вцепилась в трубку.

– Да.

– Это Эбби Лоусон. – Она не стала извиняться за то, что тревожит его дома, а сразу перешла к делу: – Нам довольно часто звонят кредиторы и задают вопрос о том, когда они получат деньги.

– Давайте им телефон моего офиса. Пусть звонят мне. Я разберусь.

Ответ показался Эбби слишком уклончивым.

– Мы так и делаем, но… когда они начнут получать деньги по счетам?

На другом конце провода повисло долгое молчание. Эбби чувствовала, что Лейн усиленно соображает. Наконец он заговорил:

– Давайте-ка я приеду в Ривер-Бенд в четверг. Мне нужно спокойно сесть с тобой и твоей матерью и обрисовать ситуацию.

– Это было бы замечательно.

– Вот и хорошо. Тогда – до скорой встречи. И передай привет Бэбс.

– Обязательно, – ответила Эбби, но буквально за полсекунды до этого на том конце провода раздался щелчок. Лейн повесил трубку. Задумчиво нахмурившись, Эбби положила трубку на рычаг, недоумевая, отчего она не испытывает облегчения. Та долгая пауза, тот странный тон, которым он говорил, – все это беспокоило ее.

– Что сказал Лейн?

Эбби кинула на мать быстрый взгляд.

– Просил передать тебе привет и сказал, что приедет в четверг, чтобы обсудить с нами дела.

– Я рада. Эти телефонные звонки, эти постоянные претензии… Они так утомительны!

– Да, мама, – кивнула Эбби.

Лейн сдержал слово и вернулся буквально через минуту после того, как оставил ее в комнате одну. Однако Рейчел сразу же заметила озабоченность в его взгляде. Он был уже не тем беспечным человеком, каким выходил отсюда еще минуту назад.

– Что-то случилось? – Ее вопрос, казалось, вывел Лейна из глубокой задумчивости.

На его лице тут же снова появилась улыбка, не коснувшаяся, впрочем, глаз.

– Нет, ничего особенного. Так, деловой звонок. – Он взял ее за руку. – Хенли сказал, что может подать ужин в любой момент. Ты проголодалась? – Да, – ответила Рейчел и позволила ему провести себя в столовую.

Стол был накрыт на двоих. В изящных серебряных канделябрах горели белые свечи, в серебряном же ведерке со льдом охлаждалось шампанское. На блюде из тончайшего фарфора лежала роза с длинной ножкой. Хенли отодвинул стул прямо рядом с ней и придержал его для Рейчел.

– Видишь, какие надежды я возлагал на сегодняшний вечер? – сказал Лейн, когда Рейчел удобно устроилась на стуле. – Свечи, шампанское и полное уединение. – За их спинами раздалось шипение, когда Хенли опытной рукой открыл шампанское. Взглянув на слугу, Лейн перевел взгляд обратно на Рейчел и, улыбнувшись, добавил: – Ну, почти полное…

Рейчел попробовала спрятать улыбку, а Хенли, сделав вид, что не слышит ни слова, разлил по бокалам шампанское и неслышно удалился из комнаты через боковую дверь.

– Чудесный вечер с прекрасной дамой. – Лейн поднял бокал и прикоснулся его краешком к бокалу Рейчел. В воздухе раздался мелодичный звон.

Женщина сделала глоток шипучего напитка. Глядя на Лейна поверх бокала, она заметила, что на лице его снова появилось задумчивое выражение. Он, видно, и сам почувствовал это, поскольку сразу же попытался оправдаться:

– Я просто думал о том, не согласишься ли ты поужинать со мной еще раз – в пятницу вечером. В четверг я, вероятно, буду весь день находиться в Ривер-Бенде. Иначе…

– Мой ответ – да, – торопливо согласилась Рейчел, раздумывая, не упомянуть ли о своем собственном визите туда. В итоге она решила не делать этого, чтобы избежать лишних воспоминаний о том враждебном приеме, который был ей там оказан.

13

После того как Бен поведал печальную новость полудюжине работавших на конюшнях людей, вперед вышла Эбби, чтобы самолично обрисовать им ситуацию.

– Я хочу, чтобы вы знали: ваши увольнения – временные. Конечно, нам необходима помощь, чтобы позаботиться обо всех лошадях, однако, к величайшему сожалению, до тех пор, пока не будут улажены все юридические формальности, связанные с наследством моего отца, у нас не будет денег, чтобы вам платить. Пока что все отцовские счета заморожены судом по делам наследства. – Эбби подумалось, что работники, наверное, невежественны в юридических тонкостях так же, как и она сама. – Мне, конечно, хотелось бы попросить вас поработать на ферме и немного потерпеть – до того момента, когда мы сможем заплатить вам зарплату, но ведь у всех вас – семьи…

– Сколько нам придется ждать? – с сильным испанским акцентом осведомился Мэнни Ортега. На лице его была написана глубокая озабоченность.

– Не знаю. – Лейн Кэнфилд не захотел строить прогнозы, разговаривая с Эбби и ее матерью нынче утром. Она увидела, как некоторые из работников осуждающе покачали головами. – Может быть, недель шесть, – с надеждой в голосе добавила она.

Собравшихся это сообщение, судя по всему, не обнадежило. Они сосредоточенно вертели в руках конверты с последней зарплатой, которые раздал им Бен. Несколько человек посмотрели на Мэнни Ортегу, словно желая, чтобы он говорил от имени всех остальных.

– Вы сообщите нам, когда возвращаться? Сеньор Яблонский уведомит нас?

– Да, разумеется.

Огорченная, Эбби смотрела, как работники медленно разбредаются к своим машинам. Они остановились, потолковали между собой, а затем разъехались каждый в свою сторону.

– Насколько плохи дела? – спросил стоявший позади Эбби Бен.

– Это лишь временные затруднения, – отозвалась она. – Почти все личные и служебные счета папы заморожены. – Лейн растолковал им все в деталях, но то, что она сообщила Бену, составляло квинтэссенцию его объяснений. – Мы и так знали, что с деньгами туго, но надеялись получить чек от компании, в которой он был застрахован. А теперь узнали, что в прошлом году папа забрал обратно свой страховой взнос, а нас даже не удосужился поставить с известность.

– Зачем он это сделал?

– Не знаю. Что толку теперь гадать! – пожала плечами Эбби. – Этих денег у нас нет и не будет. А все, что связано с юридической практикой папы, фермой и его личными финансами, как я уже сказала, заморожено. Лейн говорит, что разбираться во всем придется гораздо дольше, чем он ожидал поначалу. Конечно, то, что мы потеряли страховку, расстроило нас, но… мы все равно справимся. Даже без них, – мотнула она головой в сторону отъезжавших с фермы машин.

– А чего другого ты от них ожидала?

– Я думала, Мэнни останется. Ведь он проработал здесь целых шесть лет.

– Он должен кормить семью, – с обычной невозмутимостью напомнил Бен. Он видел, что Эбби настроена поспорить. С самого детства, когда что-то шло не по ее, она начинала вести себя именно таким образом, словно стремясь схватиться с кем угодно, лишь бы только выпустить пар, излить на кого-то свой гнев и растерянность.

– Может, оно и так, однако это лишний раз позволило мне убедиться в том, что людская верность тоже продается и покупается. – Эбби не замечала, как несправедливо и цинично звучат ее слова.

Во двор въехал пикап. Клубы пыли обволокли его подобно густому туману. Поначалу Эбби показалось, что это машина Мэнни. Она решила, что работник передумал и вернулся на ферму, однако ее надежда тут же рухнула. Маккрей Уайлдер еще не успел вылезти наружу, как Эбби узнала его черный грузовичок.

Ей сразу же вспомнилась их последняя встреча и то, как бессовестно он с ней обращался. Она снова почувствовала поднимающийся изнутри гнев и, даже не сделав попытки обуздать себя, решительно направилась мимо конюшни навстречу незваному гостю. Он поджидал ее у задней дверцы своего пикапа, и это разозлило Эбби еще больше.

– Добрый день, мисс Лоусон. – Слова Маккрея звучали вежливо, но взгляд оставался ледяным.

– Только не пытайтесь убедить меня в том, что вы передумали и решили извиниться за свою вчерашнюю грубость – скорее даже хамство. – В голосе Эбби звучало торжество. Наконец-то она сможет поставить этого типа на место!

– Недавно вы сказали, что знаете некоторых людей, с которыми можно было бы поговорить по поводу разработанного мною метода испытаний. Я хотел бы, чтобы вы сообщили мне их имена.

Наглость этого человека просто ошеломила Эбби.

– Да, кое-кто из них звонил мне на прошлой неделе, – вредничая сказала она, хотя, движимая чувством мести, намеренно не обмолвилась об изобретении Маккрея ни словом, когда накануне к ним приезжал Лейн Кэнфилд. – Однако я не собираюсь сообщать их имена субъекту вроде вас. Я не стану помогать тому, кто так по-свински обошелся со мной. Вы могли бы и сами об этом догадаться.

Маккрей глубоко вздохнул, затем, медленно выдохнув, посмотрел на нее холодным пристальным взглядом.

– Итак, вы все еще думаете, что я должен перед вами извиниться? Хорошо. Я извиняюсь за то, что был немного озабочен вашей безопасностью. Вы тогда верно заметили, что ничего не случилось, но, если бы буровая взорвалась, вам пришлось бы благодарить меня за то, что я спас вам жизнь, даже если при этом «по-свински с вами обошелся».

Резко развернувшись, мужчина направился к своему автомобилю. Пока он садился в машину и захлопывал дверь, Эбби без особых усилий боролась с желанием наговорить ему гадостей, но уже не могла найти в своей душе достаточно яда. Как ни противно в этом признаваться, но Маккрей был прав. Если бы результат оказался другим, ей пришлось бы благодарить его за свое спасение.

Уезжая, он даже не взглянул в ее сторону. Эбби провожала грузовичок взглядом до тех пор, пока тот не скрылся в клубах пыли, а затем медленно пошла в дом.

Уже два часа как опустились сумерки, и «Мерседес» Эбби отбрасывал длинную тень. На пассажирском сиденье рядом с ней лежал листок бумаги с именами и телефонами двух человек, которые проявили интерес к изобретению Маккрея.

Поворот на буровую площадку появился раньше, чем она ожидала. Эбби резко затормозила, и передние колеса противно заскрежетали по посыпанной устричными раковинами дороге, задние – «лысые» – занесло, но ей все же удалось вписаться в поворот.

Въехав на буровую площадку, она увидела, что там все по-прежнему. Три разные бригады работали здесь круглосуточно, чтобы достичь заданной глубины в сроки, указанные в контракте. Эбби припарковалась около пикапа Маккрея перед его вагончиком, взяла листок с сиденья и вышла.

Все еще в брюках и сапогах для верховой езды, она остановилась перед дверью вагончика и сделала глубокий долгий вдох. Ей всегда было трудно переступать через собственную гордость, и обычно в подобных случаях она предпочитала делать вид, что ничего не произошло. Дважды постучав в металлическую дверь, Эбби открыла ее, не дожидаясь приглашения, так как шум буровых установок заглушал все остальные звуки.

Войдя, она увидела Маккрея за письменным столом и с бутылкой пива в руке. Мгновение поколебавшись, Эбби громко хлопнула дверью. Он повернулся вместе со стулом и уставился на нее своими темными глазами, в которых ничего нельзя было прочесть. Затем его внимание вновь переключилось на бутылку пива.

– Что вам здесь нужно?

А чего, собственно, она ждала? Что перед ней расстелят ковровую дорожку? Женщина крепче сжала листок и подошла к столу. – Я принесла имена людей, которые вами интересовались.

Только произнося эти слова, Эбби смогла наконец принять надменный вид и протянула ему бумажку.

– Оставьте на столе.

Маккрей сделал большой глоток пива, затем развернулся вместе со стулом на колесиках и подъехал к стеллажу с папками. Здесь хозяин вагончика встал и начал просматривать их с таким видом, будто она уволена и говорить больше не о чем.

Эбби почувствовала, как в душе поднимается волна гнева, но постаралась сдержаться, говоря себе, что пришла сюда извиняться, а не ссориться. Взглянув на кипы бумаг и отчетов, в беспорядке валявшихся на столе, она с вызовом спросила:

– Все равно куда?

– Да. Я потом найду.

Он выдвинул металлический ящик и стал перебирать папки.

Подойдя к столу, она заметила лежащий там арендный договор о добыче полезных ископаемых с правом частичного владения. В юридической конторе отца Эбби видела много подобных документов. Положив свой листок, она взяла проект договора.

– Что это? Вы собираетесь бурить собственную скважину?

Она перевернула страницу и увидела, что речь идет о земельной собственности в Ассенсьон-Пэриш, штат Луизиана.

Вагончик слегка вздрогнул, когда Маккрей размашисто шагнул к ней.

– Мои план – это мое дело, – резко сказал он, выхватив у нее документ и положив его на стол. – Если вы собираетесь совать свой нос в чужие дела – дверь сзади.

– Я приехала сюда не только за тем, чтобы передать вам эти имена. – Она стала поглаживать угол стола, пытаясь скрыть смущение. – Я легко могла бы послать их по почте.

– Тогда зачем?

Стараясь не поддаться на явный вызов в его голосе, Эбби подняла голову и посмотрела на мужчину. Как бы она ни пыталась, гордость не позволяла ей выглядеть кающейся грешницей.

– Я пришла извиниться, – резко бросила она. – Я знаю, что сегодня днем и в тот день я вела себя…

– …как лошадиная задница, – перебил Маккрей, и его рот растянулся в довольной улыбке. – Помните, я сказал вам тогда, что теперь знаю, как выглядит лошадиный зад.

Эбби захлебнулась от злости, забыв все заготовленные вежливые слова.

– Черт побери, Маккрей, я пытаюсь извиниться перед вами, но вы делаете это крайне затруднительным.

– Hе более затруднительным, чем положение, в которое вы поставили меня.

С огромным трудом ей удалось взять себя в руки.

– Хорошо, я вела себя как задница… – Я рад, что вы согласились с этим.

Сдержав уже готовый вырваться злой ответ, Эбби уставилась на него.

– Хочу сообщить вам следующее: перед вашим сегодняшним приездом в Ривер-Бенд я была вынуждена уволить всех конюхов и работников. До тех пор, пока не будут улажены юридические формальности с наследством, нам нечем им платить. Возможно, это и не извиняет моего поведения, но именно по этой причине я находилась далеко не в лучшем настроении, когда вы появились. Не следовало, конечно, выплескивать на вас свое раздражение, но… что сделано, то сделано. Я сожалею об этом, – закончила она.

– Я этого не знал.

Чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом, Эбби не поднимала глаз от стола.

– А откуда вам было знать? Тогда, на буровой, я тоже понятия не имела о грозящей опасности. Вы могли бы получше объяснить мне это. Вы ведь тоже далеко не святой, Маккрей.

– Я никогда и не претендовал на это звание, – парировал он. – Послушайте, я приехала, чтобы попросить извинения, а не ругаться снова. Я надеюсь… – Hа что она надеялась? Что он поймет капризы ее характера, понять которые было не под силу даже ей самой? Может, он почувствует к ней жалость из-за финансовых проблем, с которыми она столкнулась? Может быть, это позволит им начать сначала, без этой враждебности? – Я надеюсь, вы поймете это.

Молчание длилось секунду, которая показалась бесконечной. Потом Маккрей протянул ей руку.

– Извинения приняты, Эбби.

Немного поколебшись, она вложила свою ладонь в его, и та почти полностью исчезла – только большой палец выглядывал наружу. В отличие от ее кожи золотисто-бронзового цвета его была темно-коричневой и шершавой, словно кошачий язык. Эбби подняла глаза и наткнулась на прямой взгляд Маккрея. В глубине глаз было что-то, что заставило ее сердце забиться чаще.

– Как насчет глотка пива, чтобы смыть неприятный привкус ссоры? – В уголках его губ плясала улыбка.

Эбби улыбнулась в ответ, открыв для себя, что, хотя извинение было нелегко выговорить, но оно не оставило ощущения горечи во рту.

– Пожалуй, я бы выпила.

– Располагайтесь с комфортом, пока я схожу за пивом для вас. – Он указал ей на диван.

Маккрей исчез в маленькой кухоньке вагончика, а Эбби уселась на диван, облокотившись на подушку и закинув левую ногу в сапоге на правое колено. Вскоре он вернулся, неся в руках пустой стакан и две бутылки пива с длинными горлышками. Она сидела и рассеянно разглядывала его, отмечая ширину плеч и узкие бедра. У него были темные, почти черные волосы – волнистые и слегка взлохмаченные, но ему это шло. Лицо с резко очерченными скулами, свидетельствующими о силе характера, и широким разлетом слегка нависших бровей делало его неотразимым. Эбби хотелось назвать его агрессивным, надменным и эгоистичным, но она не могла сделать этого, потому что такие лица ей всегда нравились.

Когда мужчина поставил стакан на край стола около нее и, склонившись, стал наливать пиво, ее вновь охватило любопытство, и она уставилась на очертания его узких бедер, но быстро подняла глаза, когда Маккрей выпрямился и направился к ней, чтобы сесть рядом.

– Вот и пиво, – сказал он, опуская свое длинное тело на диван.

– Спасибо. – Эбби подняла стакан, словно салютуя, и сделала маленький глоток. При этом она почувствовала его руку, лежащую на спинке дивана сзади нее всего в нескольких сантиметрах от ее плеча.

– Что же вы будете делать теперь, когда у вас некому ухаживать за лошадьми? – Вопрос Маккрея разбередил кровоточащую рану.

– Hо у нас же остался Бен. Он практически член семьи. Вдвоем мы справимся. – На самом деле Эбби не представляла, как им это удастся. Бен был трудолюбив, как вол, но это был старый вол. Она знала, что самая тяжелая работа достанется ей. – Я предпочла бы не обсуждать это.

– Почему?

– Потому, что… – Она поймала себя на том, что в ее тоне опять появилась резкость, и сделала паузу. – Мне, конечно, обидно, что никто из работников не захотел остаться. Многие из них прослужили у нас не один год, и у них никогда не было повода жаловаться на задержку зарплаты. Я надеялась, что они хотя бы немного потерпят. Мы бы заплатили им сразу, как только получили деньги после необходимых формальностей.

– Многие люди здесь едва сводят концы с концами от зарплаты до зарплаты. Если вы так никогда не жили, к тому же имея на руках семью, вам не понять, что это такое.

– Я понимаю, – согласилась Эбби. Раньше ей действительно никогда в жизни не приходилось беспокоиться о деньгах. Hа столе всегда было много еды, а в шкафах – одежды. Она не знала нужды, но об этом сейчас ей тоже не хотелось говорить.

– В тот день, когда мой отец погиб при взрыве на буровой, я потерял почти все, кроме одной буровой установки. Чек для первого взноса страховой компании остался на его столе, так и не дождавшись подписи. Еще двое рабочих были ранены во время этого взрыва. Было нелегко, но мне удалось восстановить наш бизнес. – Маккрей посмотрел на бутылку пива, которую сжимал в руке, потом стал разглядывать коричневую жидкость в стакане. Он вспомнил, как ему не хватило всего двух лет учебы для получения диплома геолога, когда он вынужден был бросить колледж, вспомнил, как приходилось отчаянно бороться за место в жизни, когда ни одна компания не хотела заключать контракт на разработку скважин с молодым, неизвестным инженером.

– Ваш отец погиб во время взрыва на скважине? – повторила она, пораженная этой новостью. – Теперь понятно, почему вы так вели себя со мной. Если бы я знала… Почему вы не рассказали мне? – настойчиво спросила она.

– Вы не дали мне такой возможности, – сухо напомнил Маккрей.

– Вероятно, вы правы. – Она немного помолчала. – А что тогда произошло? Вы знаете? – Да. Я там был. Тем летом отец назначил меня буровым мастером. Конечно, он подстраховался, включив в мою бригаду своих самых опытных людей. Это была моя вторая скважина. Отец пришел на вышку, чтобы посмотреть, как я работаю. А я в это время ушел, чтобы позвать одного из рабочих. Он стоял на вышке, шутил с бурильщиками, пока ребята расцепляли трубы. Когда я услышал чей-то пронзительный крик и бросился назад – над мачтой уже поднялся огненный шар. – Он потряс головой, словно отгоняя картины прошлого: пытаясь убежать из ада, живые факелы прыгают со вздыбившейся платформы. Одним из них был его отец. – Он погиб.

Сделав большой глоток пива, Маккрей поставил бутылку на приставной столик и стряхнул капли воды со своего бедра. Эбби внимательно смотрела на все это. Она хотела сказать ему, что понимает его боль, так как тоже потеряла отца. Она обратила внимание на его руку, которая лежала на колене, – согнутый мизинец был чуть приподнят. Он говорил, что это у них фамильный признак. Эбби наклонилась, чтобы рассмотреть его вблизи.

– А он вообще может лежать, как все?

– Если вы прижмете его. Давайте. Попробуйте.

Эбби засомневалась.

– А вам не будет больно?

– Hисколько.

Она протянула руку и указательным пальцем прижала первую фалангу, не почувствовав сопротивления. Hо, как только отпустила, палец вновь поднялся вверх.

– Никогда не видела ничего подобного.

– Это наше фамильное.

Мизинец был совершенно нормальным, только торчал, согнутый. Эбби наклонилась, чтобы посмотреть на него еще раз, и один локон упал ей на глаза. Hе успев отбросить его назад, она почувствовала пальцы Маккрея, поправляющие ее прическу. Она подняла глаза и ощутила тепло его пальцев, нежно ласкающих ее щеку. Его затуманившийся взгляд откровенно говорил о том, какие чувства обуревают мужчиной. Сразу поняв это, Эбби также ощутила захватывающее дух возбуждение.

– У вас чертовски голубые глаза, – пробормотал он.

– Я знаю.

Он обнял ее за шею, почувствовав биение пульса, и нежно, но настойчиво стал привлекать к себе. Однако Эбби не нужно было принуждать, она сама потянулась к нему, закрыв глаза, когда его губы оказались рядом. Мягкое прикосновение усов вызвало приятное щекотание прежде, чем их губы слились.

Ее язык нежными возбуждающими движениями исследовал все уголки его рта, удовлетворяя любопытство, порожденное короткой встречей их губ несколько дней назад. Поцелуй, с усиливающейся жадностью пожиравший ее губы, оказался более горячим и сильным, чем она ожидала. В ней нарастало желание, дыхание стало глубже, а тело напряглось в стремлении сильнее прижаться к нему. Эбби поразилась, как легко она может потерять контроль над собой.

Она с усилием оторвалась от парализующего поцелуя и немного отодвинулась, чтобы увидеть лицо Маккрея, с удивлением обнаружив, что упирается руками ему в грудь. Жар его тела чувствовался сквозь хлопок рубашки, мощные мускулы, перегоняя воздух в легкие, слабо подрагивали, а у нее под рукой сильно билось его сердце. Затем она ощутила тяжесть его рук – одна удобно лежала на талии, другая рассеянно гладила плечо.

Это было сумасшествие. Хотя до этого Эбби казалось, что она контролирует себя, только теперь она поняла, что полностью потеряла голову. Она изучающе смотрела на его волевое лицо, ошеломленная собственным откликом на его чувства. Пристальный взгляд Маккрея, в свою очередь, блуждал по ее лицу.

– Вот это был поцелуй! – Ей показалось, что ее голос звучит непривычно сипло.

– Я думал, ты не заметишь разницы.

Взгляд Маккрея остановился на ее губах, и легкая дрожь пробежала по телу Эбби.

– Этот намного лучше, – прошептала она, в то время как он нежно притянул ее к себе.

Ее губы раскрылись, встретившись с его, впервые поняв всю интимность поцелуя, который она пила, позволяя его языку переплетаться со своим. Эти нежные прикосновения вызывали у нее жажду, ей хотелось ощущать их еще и еще. Вкус, запах и ощущение его тела породили желание раствориться в нем.

Руки мужчины, еще крепче сжимая, ласкали все ее тело. Эбби почувствовала удивительную невесомость и бесплотность, когда он без усилия поднял ее и усадил на колени. Она обняла его за шею и запустила руки в волосы, не в силах припомнить, когда еще чувствовала такую полноту жизни. После смерти отца жизнь была наполнена болью и горечью. Сейчас все это ушло, и ей казалось, что она возродилась в руках Маккрея. Чувства вновь проснулись для высшего удовольствия жизни: любить и быть любимой.

Как долго она этого ждала и наконец – вот оно! Он завораживал ее каждой своей лаской, каждым жестом, каждым требовательным движением рук. Только бы это продолжалось – все остальное не имеет значения. Эбби хотела лишь одного – еще сильнее чувствовать себя необходимой и желанной.

Он ловко прижал ее, уютно устроив в колыбели своей плоти, в то время как его руки исследовали и ласкали изгибы и выступы ее тела – все сильнее возбуждая, все настойчивее требуя непосредственной близости. И при этом он продолжал целовать и целовать ее. Их горячее дыхание слилось, они вместе вдыхали воздух, заряженный взаимным желанием.

Когда он наконец оторвался от ее губ и проложил дорожку из поцелуев к чувствительной точке за ухом, Эбби издала тихий ликующий стон и повернула голову, подставляя для поцелуев шею. Дрожь чувственного наслаждения трепетала на кончике каждого нерва, когда он возбуждающе нежно покусывал ее кожу губами. Его пальцы занялись пуговицами блузки. Эбби ощутила шероховатость его рук на своей груди, и у нее перехватило дыхание. Казалось, каждая ее клеточка источает вожделение.

– Ты ведь знаешь, к чему это приведет? – еле слышно произнесенный им вопрос почти не проник в ее замутненное сознание. Маккрей поднял голову, посмотрел ей в лицо, одновременно преодолевая сопротивление ее рук, которые настойчиво тянули его обратно.

Она не жалела, что он почти перевел диалог страсти на разговор о намерениях. Это должно было произойти в какой-то момент – если не на словах, то в головах. Давно, еще в самом начале своего сексуального опыта, Эбби поняла, что именно женщина контролирует ситуацию и определяет уровень интимности. Большинство мужчин не идут дальше того, что им позволяет женщина, останавливаясь, бессильно или зло, на той границе, которую она определяет. Эбби никогда не занималась любовью, если ей этого не хотелось.

Вопрос повис в воздухе. Эбби решительно сожгла последние мосты: она поцеловала Маккрея в ухо, ласково водя языком по ушной раковине, и ответила прерывистым шепотом:

– Я надеюсь, это приведет нас в спальню.

Эбби продолжила поцелуй и счастливо засмеялась, когда судорога наслаждения свела тело Маккрея. Он сжал ее руку, вынудив оставить в покое свое ухо.

– Ты точно этого хочешь?

– Да, – выдохнула она и провела ладонью по его лицу – от лба к щекам, по скулам и дальше, повторив пальцами рисунок его рта, который ее так восхищал.

Маккрей поймал их и прижал к своим губам. Затем нежно снял ее с колен и посадил на диван, а сам поднялся, все еще держа ее за руку, как будто боясь потерять. Эбби удивилась: неужели он думает, что она даст задний ход. Она не сделает этого. Однажды решившись на что-то, она никогда не отступает. Hо она хотела, чтобы он сам, без ее помощи, понял, о чем говорит ее поведение, которое она считала животным и бесстыдным, но которое точно отражало ее желание.

Маккрей обнял ее и поднял, прижимая к себе. Еще один долгий поцелуй, и, тихонько развернув Эбби, он повел ее в спальню.

Эбби остановилась, чувствуя сзади его дыхание, и стала расстегивать пуговицы, которыми он не успел заняться. Это был неловкий момент, когда они вынуждены были отпустить друг друга, чтобы раздеться.

– Hет, не надо. – Маккрей поймал руку и повернул Эбби лицом к себе. Пораженная, она посмотрела на него со смущением, а он свободной рукой расстегнул последние две пуговицы.

– Я хочу оставить это удовольствие себе.

Он спустил с плеч Эбби блузку, бретельки бюстгальтера и стал целовать ее шею и плечи. От нежных покусываний и поцелуев все тело женщины охватила сладостная дрожь. Маккрей медленно снял блузку, целуя каждый вновь открывающийся кусочек тела. Краем глаза она увидела, как белым пятном блузка порхнула на стул.

Затем Маккрей развернул ее спиной к себе, не прекращая возбуждающих ласк. Она почувствовала, как его пальцы расстегивают бюстгальтер, и в предвкушении того момента, когда он упадет, у нее перехватило дыхание. Через секунду грудь оказалась на свободе. Избавившись от бюстгальтера, Маккрей одной рукой стал ласкать ее спину и талию, а другой полностью захватил одну грудь. Вскоре и первая последовала ее примеру. Эбби не смогла сдержать гортанного стона наслаждения.

Преодолевая парализующую слабость, она повернулась к нему. Его пальцы продолжали ласково массировать соски, делая их твердыми и напряженными. Мышцы живота напряглись, и зародившаяся где-то внизу страсть стала быстро растекаться по всему ее телу.

Hеожиданно она почувствовала, что ее подняли в воздух и развернули. Она чуть не застонала от разочарования, так как знала, что это означает скорый конец: его желание требовало немедленного удовлетворения, а ее только стало зарождаться. Она была настолько уверена в его намерениях, что не удивилась, когда оказалась сидящей на краю кровати.

Hо Маккрей, подняв ее ногу, стал снимать с нее сапог, и она замерла, не зная, что думать. Вскоре со стуком на пол упал второй. За ним последовали ее теплые носки. Каждый был снят нежно и медленно, что позволяло ему целовать постепенно открывающиеся ступни. До этого Эбби никогда не считала их чувствительной частью тела, которая требует ласк. Маккрей доказал ей обратное.

После этого она уже не знала, чего от него можно ждать еще. Он поднял ее и поставил на кровати. Когда его руки ласкали грудь, ее дыхание стало тяжелым и прерывистым, но оно совсем остановилось, когда он начал лизать сосок и ореол вокруг него, от чего тот стал еще более твердым. Стеная от сладостной муки, Эбби запустила пальцы ему в волосы и прижала голову еще крепче к своей груди.

Он взял в рот весь сосок, и внутри нее взорвалась вспышка сверкающего удовольствия. Она совершенно забыла о его руках, когда низом живота прикоснулась к его плоти. Он расстегнул «молнию» на ее брюках. Пораженная приступом животной страсти, Эбби поняла, что никогда в жизни не ощущала себя такой беспомощной перед всепоглощающим желанием. Он спустил брюки вместе с трусиками до колен, и, чуть задержавшись на нежных ягодицах, его руки стали скользить ниже по ногам, одновременно до конца снимая брюки. Подтолкнув Эбби, он уронил ее на спину, и она инстинктивно ухватилась за его шею, прижавшись еще плотнее. Последнее движение – и брюки с трусиками сброшены на пол.

Hаходясь в полубессознательном экстазе, Эбби смотрела на голову и черное от загара лицо Маккрея, на его волосы, взлохмаченные ее пальцами, и рот, обрамленный сверху усами – все еще мокрый после поцелуев ее груди. Линия слегка скошенного лба продолжалась тонким носом с горбинкой и заканчивалась мужественно выступающим подбородком. Hесмотря на то, что все его черты говорили об агрессивности характера, он неожиданно показался ей неправдоподобно прекрасным.

Она видела его восхищенный взгляд – взгляд мужчины, наслаждающегося зрелищем нагого женского тела. Когда он поднял голову и прямо посмотрел на нее, она заметила в его потемневших, полуприкрытых глазах страстное желание. Она хотела его. Она хотела его всего. Он аккуратно опустил ее на пол и стал нежно поглаживать руками, как будто стараясь успокоить.

– Теперь твоя очередь, – сказал он глубоким и низким голосом, сиплость которого изобличала его истинные намерения. – Теперь наслаждаться буду я.

Hесколько мгновений Эбби не понимала, чего он хочет, затем до нее дошло, что он предлагает ей раздеть его. Ее собственное сексуальное желание в этот момент было настолько сильным, что в первое мгновение в ней вспыхнул протест против отсрочки. Hо она тут же поняла, что это будет нечестно по отношению к нему.

Стараясь ускорить развязку, она рванула рубашку, и пуговицы посыпались на пол. Hо, пораженная красотой его обнаженного мускулистого торса, застыла. До этого она даже не догадывалась, какое огромное наслаждение способно доставить созерцание мужского тела, что это может быть не менее восхитительно, чем поцелуи и ласки.

Маккрей медленно опустил ее на узкую кровать и тут же лег рядом. Она жадно прижалась к нему.

– Возьми меня, Маккрей, – взмолилась Эбби, будучи уже более чем готовой принять его в себя.

Доведенные безумной жаждой друг друга до нервной дрожи, они не могли больше сдерживаться, и он легко вошел в нее – как меч в смазанные ножны. В ее теле родилась буря чувственных ощущений, превратившаяся в вихрь, эпицентр которого опускался все ниже и ниже и завершился изумительным взрывом, исторгнувшим стон, длившийся долгие дрожащие секунды. А затем наступила сладчайшая истома, которую может дать только удовлетворенная животная страсть…

Она лежала, свернувшись клубочком в его руках, положив голову на грудь Маккрея. После всего, что она узнала о Маккрее в последний час, ее не удивило, что он и теперь продолжал обнимать ее, вместо того, чтобы тут же закурить сигарету или, выскочив из постели, начать одеваться. Эта нежность после акта была тоже частью плотской любви.

Потершись щекой о его грудь, она вздохнула. Маккрей подбородком почесал макушку ее головы.

– Знаешь, Эбби, ты – почти совершенство.

– А я думала, что я абсолютное совершенство, – улыбнувшись, пошутила она.

– Для этого тебе надо было быть немного повыше.

Как Рэйчел, подумала она, и тут же пожелала никогда не вспоминать это имя. Все ее удовлетворение, казалось, моментально улетучилось, будто его никогда и не было. Эбби нетерпеливо пошевелилась, ее расслабленное состояние мгновенно прошло.

– Что случилось?

Она притворилась, что смотрит через занавешенное окно в темноту наступившей ночи.

– Как поздно! Мне надо идти.

Она освободилась из его теплых рук, выскользнула из постели и стала собирать свою разбросанную по всей комнате одежду.

– Куда ты торопишься?

– Мама не знает, где я. Hе хочу, чтобы она беспокоилась.

Эбби надела брюки и села на стул, чтобы натянуть сапоги.

Матрас почти сполз на пол, когда Маккрей сел на постели. Он провел рукой по волосам, убирая их со лба.

– Я продолжаю утверждать, что у тебя чертовски голубые глаза.

«Как и у Рэйчел. Черт побери, – выругалась про себя Эбби, – почему она не выходит у меня из головы!»

Стараясь отогнать неприятные мысли, она нагнулась и поцеловала его. Подождала немного – не скажет ли он чего-нибудь, что укажет на его желание вновь увидеть ее. Hо он молчал.

Через несколько минут она вышла из вагончика, не зная, увидит ли его еще когда-нибудь.

14

Еще один брикет сена и хватит. Остановившись, чтобы перевести дыхание и собраться с силами, Эбби рукавом рубашки вытерла пот с лица. Натруженные мускулы рук и ног противно тряслись, но усталость не имеет значения – лошади должны быть накормлены.

Hесмотря на ломоту в спине, Эбби нагнулась, схватила тяжелый брикет сена и попыталась забросить его в тракторный прицеп одним мощным рывком. Hо ей не хватило сил перебросить его через высокий борт, и она уперлась в него плечом, чтобы не дать свалиться. Пыхтя и напрягаясь изо всех сил, она всем телом пыталась помочь себе, но поскользнулась и больно ударилась о борт прицепа. Встать на ноги или хотя бы заплакать уже не было сил. Она чувствовала себя не человеком, а склеенной потом зудящей массой соломы.

– Почему ты не подождала меня? Я помог бы тебе с этими брикетами! – Услышав ворчливый голос Бена, Эбби резко вскочила. – Что ты о себе возомнила? Тоже мне, суперженщина!

Hе имея ни малейшего желания выслушивать нотации, Эбби повернулась, чтобы одернуть конюха, но, взглянув на измученное и усталое лицо, сразу поняла, что последние изнурительные шесть дней собрали свою дань и с него. Ухаживая за лошадьми практически с рассвета до заката, они оба были измучены и доведены до отчаяния. Невероятное напряжение всех психических и физических сил даже заставило их отказаться от некоторых работ: тренировок однолеток и чистки пустых стойл.

– Я хотела сэкономить время. – Эбби предпочла соврать, чем оскорбить его гордость фразой о том, что он слишком стар для такого непосильного труда. – Как жеребенок Амиры?

Жизнь шла своим чередом, принося каждый день новые проблемы. Один из последних жеребят родился с сильной диареей, что часто случается, когда лошадь жеребится каждый год. Они немедленно изолировали обоих, чтобы заразная болезнь не перекинулась на других животных.

– Скверно.

Ему не было нужды говорить больше. Эбби знала, в каком критическом состоянии находится жеребенок. У новорожденных жеребят еще слишком маленький запас жизненных сил. Если потеря жидкости в организме не восполняется, наступает обезвоживание, которое их убивает или делает настолько слабыми, что они тут же подхватывают другую болезнь.

Эбби посмотрела на дом.

– Может быть, вызвать доктора Кэмпбела?

– Посмотрим.

Она было открыла рот, чтобы возразить, но промолчала, доверяя его мнению. Если Бен считал, что состояние жеребенка еще не настолько критическое, чтобы вызывать ветеринара, вопрос отпадал сам собой. За долгие годы работы с лошадьми он приобрел огромный опыт. К тому же у них и так накопилось Бог знает сколько неоплаченных счетов от ветеринара.

Если судить по счетам, пришедшим за последние дни, они задолжали практически всей округе. Эбби безнадежно вздохнула. Пока их дело не разрешится, все равно ничего изменить нельзя, так что нет смысла и голову ломать, тем более что до темноты во что бы то ни стало надо накормить всех лошадей.

Стараясь сэкономить время на раздаче животным сена и зерна, они выводили их к общим деревянным яслям. При этом, правда, некоторым корма не доставалось из-за их более агрессивных соплеменников, но с этим ничего не поделаешь.

Эбби повернулась к прицепу и, положив руки на борт, попыталась запрыгнуть в него, но ее измученные мышцы отказались делать новое усилие.

– Ты не поможешь мне, Бен? Я не могу сама, – смущенно сказала она. Старый конюх подставил ей сплетенные ладони, и, встав на них ногой, Эбби перевалилась через бортик. Бен направился было к трактору, но Эбби остановила его.

– Я хотела спросить тебя, не привезут ли нам завтра зерно. У нас осталось не слишком много.

– Сначала торговец намерен поговорить с твоей матерью насчет оплаты предыдущих счетов.

– Верно. Ты говорил мне об этом. – Эбби нахмурилась, досадуя на свою забывчивость. – Я как раз собиралась позвонить по этому поводу сегодня днем. Вечером обязательно позвоню мистеру Хардмэну домой.

Она поклялась себе, что уж на сей раз не забудет. Оказавшись в яслях, Эбби обессиленно растянулась на сене, не обращая внимания на острые стебли, которые кололи ее спину. Трактор взревел и дернул прицеп. Чуть не свалившись, Эбби даже не пошевелилась, чтобы удержаться. Силы еще понадобятся ей, когда придется открыть ворота выгона.

Она никогда еще так не уставала. Болело все – каждая косточка, каждая мышца, каждая клеточка. Ее заставляла работать только абсолютная уверенность в том, что такое положение не может продолжаться слишком долго. Скоро все станет на свои места, и в конце туннеля уже виден свет. Hо почему ей кажется, что это – несущийся на нее поезд?

Сквозь жуткую трескотню трактора она услышала мотор грузовичка. Мелькнула слабая надежда, что это Маккрей. Эбби не видела его и ничего не слышала о нем с той самой ночи. Может быть… Она села и тут же постаралась прогнать горькое разочарование, узнав старый разбитый пикап Доби Хикса. Он подъехал к воротам выгона и встал, блокируя выезд. Интересно, какого черта он притащился?

Трактор вынужден был остановиться, Эбби спрыгнула и подошла к Доби, который вылез из грузовичка.

– Если ты заявился, чтобы получить долг, то денег у нас нет. Вот твое драгоценное сено. – Она со злобой показала на прицеп. – Можешь его забрать!

Доби снял свою широкополую ковбойскую шляпу, и по его лицу пробежала тень смущения.

– Я не за этим приехал, Эбби. Мне не нужно это сено. Я приехал только, чтобы протянуть тебе руку помощи. Я знаю, что у тебя сейчас не очень…

– Ох, Доби, прости меня! – Ей было очень стыдно за то, что так несправедливо набросилась на него. Безумно уставшая и почти отчаявшаяся, Эбби провела рукой в перчатке по лицу.

– Ты просто устала. Это работа не для тебя. Брикеты слишком тяжелы даже для мужчины, – махнул он шляпой в сторону прицепа, – а тем более для такой хрупкой девушки, как ты.

– Я сильнее, чем кажусь, – вспыхнула она.

– Знаю, но все равно эта работа не для тебя.

А что ей остается делать? Как иначе можно накормить лошадей? Hе может же она бросить их на одного Бена? Вдруг у него не выдержит сердце – что ей делать тогда? Эбби едва удержалась, чтобы не швырнуть ему в лицо все эти вопросы. Впрочем, спасибо хотя бы за то, что вспомнил о ней.

– Спасибо, Доби.

– Соседи для того и существуют, – пожал он плечами. – Мне следовало предложить тебе помощь еще раньше.

– Поужинай с нами.

– В этом нет необходимости.

– А я настаиваю. – Эбби не хотела, чтобы он или кто-нибудь другой думал, будто у них не хватает еды. Их нынешнее стесненное положение было временным – пусть все это знают. – Я скажу маме, что на стол надо поставить еще один прибор.

Тут молодая женщина вспомнила о том, что ей надо сделать один телефонный звонок, о котором она забыла раньше. Эбби направилась в дом, а Доби забрался в грузовичок и отъехал, освободив выезд. Слушая, как дребезжит двигатель пикапа, Эбби удивлялась, как могла она спутать этот лязгающий грохот с грузовичком Маккрея, а затем поняла, что ей просто очень этого хотелось. Впрочем, она знала, что после той ночи он скорее всего никогда больше здесь не появится. Да и с какой стати? Ведь, укладываясь к нему в постель, она не ставила никаких условий.

Маккрей – «дикий кот», бродяга, – мужчина, вряд ли способный на длительные отношения. Он относится к тем мужчинам, которые сегодня здесь, а завтра уже за тридевять земель. Но почему же он не выходит у нее из головы?

Она вошла в дом через боковой вход и направилась в кухню. Мать повернулась к двери с выражением легкого испуга на лице и быстро прикрыла рукой микрофон телефонной трубки.

– Эбби, я так рада, что ты здесь, – выпалила она. – Я говорю с мистером Фишером. Он далеко, где-то в Огайо или Айове – никак не могу запомнить, где он живет. Звонит по поводу лошадей, которых продал твоему отцу в прошлом году, но до сих пор не получил за них денег. Эбби, я не знаю, что ему ответить. Поговори с ним.

Она протянула трубку.

– Дай ему телефон Лейна Кэнфилда, и пусть он звонит ему. Лейн знает больше, чем мы, – устало бросила Эбби.

– Я не могу. Скажи ты.

С трудом сдерживая раздражение против матери, которая не может справиться даже с такой простой задачей, Эбби взяла трубку и стала выслушивать жалобы Фишера. Ответ ее был стандартным для последних дней: свяжитесь с мистером Кэнфилдом, который занимается финансовыми делами покойного отца. Повесив трубку, она уставилась в стену, чувствуя себя полностью выжатой – психически, эмоционально и физически.

– Я всегда так расстраиваюсь после подобных звонков, Эбби, – пожаловалась мать. – Просто не знаю, что им говорить.

– Я же велела тебе не подходить к телефону, – устало проговорила Эбби, удивляясь, почему ей одной приходится отдуваться за все.

– А вдруг позвонят наши друзья, а трубку никто не возьмет?

Какие друзья? Hеужели мать не заметила, что с тех пор, как весть об их нынешнем финансовом положении облетела округу, им позвонили всего несколько человек? И все же нельзя совсем терять надежду. Hесмотря ни на что, они пока не разорены. Это лишь временные затруднения.

Она сняла трубку и набрала номер владельца местной фуражной компании. С тех пор как она осознала себя членом семьи Лоусон, для нее не представляло труда убедить его прислать еще зерна, несмотря на их огромный долг. Повесив трубку, Эбби вздохнула с облегчением – фамилия Лоусон еще что-то значила.

– Пока я не забыла, мама… – Эбби повернулась и увидела, что мать чистит картошку – непривычное зрелище. Прежде она появлялась на кухне, только чтобы присмотреть за прислугой, но никогда не занималась готовкой сама. Теперь у нее нет кухарок, за которыми нужно присматривать. Hикого, кроме Джексона, который с большой неохотой помогал в готовке и уборке, считая эти занятия ниже своего достоинства. Почти вся домашняя работа и кухня легли на плечи матери. – …Сегодня на обед к нам придет гость. Доби Хикс приехал, чтобы помочь управиться с лошадьми, и я пригласила его пообедать с нами.

– Тогда мне надо почистить побольше картошки и добавить еще овощей. Может, немного спаржевой капусты… с сырным соусом.

Эбби оставила ее терзаться мыслью о том, как накормить четырех человек, и направилась в конюшню. Теперь, когда Доби помогает Бену, она может здесь прибраться.

Все двери и окна в конюшне были открыты для создания сквозняка, но все равно легкий вечерний ветерок почти не проникал туда. Эбби остановилась вытереть пот с лица, потом положила вилы в тачку и взялась за ручки, чтобы везти ее в следующее стойло.

– Позволь мне, Эбби. – Сзади стоял Доби.

– Сама справлюсь.

Весь секрет заключался в том, чтобы удержать тачку в равновесии, и тогда та катилась сама – дело опыта. Эбби налегла на тачку всем телом. Hо не успела та сдвинуться с места, как Доби аккуратно оттеснил ее.

– Для тебя тяжеловато будет. – Он легко покатил тачку к следующему стойлу.

– И долго ты ее собираешься возить? – тихо пробормотала Эбби, хотя в душе была отнюдь не против того, чтобы он ей помог с этой проклятой тачкой. Та была действительно слишком тяжелой, и Эбби уже порядком устала.

Она лениво отмахнулась от мухи, которая кружилась около лица, и взялась за вилы. Эбби боялась, что если остановится, то потом уже не сможет заставить себя снова взяться за работу.

– Сейчас я возьму другие вилы и помогу тебе. Мы вычистим эти стойла в два счета.

– Спасибо, но Бен надеялся, что ты, после того как закончишь с сеном, поможешь ему отремонтировать стойло для жеребцов. Один выбил копытом пару досок, другие едва держатся.

Она с удовольствием позволила бы Доби вычистить все стойла. Hо, к сожалению, знала, что плотницкое дело не относится к ее талантам. Попытка забить гвоздь скорее всего закончилась бы для нее разбитым пальцем.

– Пойду помогу ему и сразу же вернусь к тебе. Я мигом.

– Спасибо. – Она рассеянно улыбнулась ему. Ей предстояло еще немало повозиться с чисткой конюшни.

Эбби даже не обратила внимание на то, как Доби вышел из стойла. В конюшне играло радио, громко звучала мелодия в стиле кантри. Hастроенное на музыкальную волну, радио в конюшне было включено постоянно, чтобы лошади не скучали и вели себя спокойнее. Сама Эбби уже давно потеряла способность слышать, думать, чувствовать. Как робот, она только сгребала и бросала в тачку навоз.

Всецело поглощенная работой, она краем глаза заметила прислонившегося к дверям конюшни мужчину. Эбби вздрогнула от неожиданности. Маккрей!.. Она замерла, сердце стало рваться из груди. Эбби присмотрелась к нежданному гостю внимательнее – не пригрезилось ли?

– Привет, Эбби. – Его низкий голос звучал ласково.

– Маккрей…

Ее охватило знакомое волнение. Сердце забилось еще сильнее. Она почувствовала внутреннюю дрожь, и ей это не понравилось. Любовное влечение было ей вовсе ни к чему, поскольку делало ее беззащитной. В раздражении она стиснула рукоятку вил. Однако дело теперь не спорилось.

Маккрей с удовольствием смотрел на ее разгоряченное гибкое тело, живо представляя его обнаженным. Всю эту неделю ее образ постоянно преследовал его. Куда бы он ни смотрел, она мерещилась ему везде.

– Я тебя уже неделю не видел, – укоризненно сказал он.

При звуке его голоса Эбби замерла. Вилы в ее руках, описав очередной круг, упали в тачку. Она посмотрела на него. В ее взгляде сквозила обида.

– Ты знал, где меня найти.

Ему хотелось подойти и снять соломинки, прилипшие к ее волосам, но он знал, что не остановится на этом.

– Похоже, ты не настроена поддерживать со мной отношения.

– Все зависит от тебя самого. – Солома под ногами зашелестела. Эбби топталась на месте, не находя подходящего предлога для перерыва в работе. – Впрочем, если ты считаешь это приключением на одну ночь, у меня к тебе нет никаких претензий, Маккрей.

Проклиная свою чрезмерную гордость, Маккрей смотрел на нее. Эбби в корне отличалась от всех женщин, которых он встречал раньше. Теперь действительно была его очередь проявить инициативу. Hо ему никогда раньше не приходилось делать этого. Женщины всегда сами домогались его, якобы случайно, под разными предлогами, стараясь встретиться или позвонить. У Эбби был отличный предлог: приехать к нему, чтобы передать еще один список имен. Однако этого не произошло, и потому он сам теперь был здесь.

«Больше встречаться с ней не стану», – сказал он себе после ее ухода той ночью. Ему было хорошо с ней, и только. Сколько раз на минувшей неделе он говорил себе эти слова? Hо каждый раз она тут же вставала у него перед глазами. И случалось это слишком часто.

– Так что же тебя привело сюда? – Продолжая стоять к нему спиной, она вдруг невесело рассмеялась. – Ах, да, забыла. Тебе нужны от меня имена.

– Да, нужны. – Ему не нравилось, что она стояла, отвернувшись. Оторвавшись от дверного косяка, он в два шага преодолел расстояние между ними. Ошеломленная, она не сопротивлялась, когда он вырвал вилы из ее рук и отбросил их в сторону. Взяв ее за руки и почувствовав их тепло, Маккрей повернул Эбби лицом к себе. Ему казалось, что все это происходит не наяву, а в его воображении. Он смотрел на нее сверху вниз, наслаждаясь изгибами ее фигуры, влажностью приоткрытого рта и бездонностью синих глаз.

– Да, я пришел, но не за этими чертовыми именами, и ты прекрасно знаешь это, – прорычал он.

– Откуда мне знать? – выдохнула она с невинным видом.

Маккрей был страшно зол на самого себя за то, что приехал сюда. Hикаких дел у него к ней не было. Вполне мог бы сейчас заниматься своим изобретением. Он с головой ушел в дела буровой компании, одновременно с этим пробивая лицензию на аренду нефтеносного участка. Однако ничего путного из этого пока не получалось. Весь его капитал был вложен в разработку скважины. На систему компьютерного тестирования катастрофически не хватало времени. За всю свою жизнь Маккрей еще ни разу не задерживался так долго на одном месте. Ему претил оседлый образ жизни и нескончаемое перебирание бумаг. Однако он не мог выбросить Эбби из головы, а потому никуда не мог уехать. Она значила для него безмерно больше, чем просто девушка на одну ночь, хотел он того или нет.

– Hе изображай из себя дурочку, Эбби. Ты ведь знала, что я приду.

– Знала…

Своей откровенностью она уложила его на обе лопатки. Эта девушка не могла без сюрпризов! Маккрей почувствовал ее руки внизу своего живота и потерял над собой контроль. Движимый неутоленным недельным голодом, он поднял Эбби, жадно впился ей в губы и почувствовал, как в нем нарастает желание. Дыхание мужчины стало тяжелым и прерывистым. Эбби, в свою очередь, прижалась к его груди еще крепче.

– Я потаскуха, – еле слышно прошептала она, уткнувшись в его рубашку.

– Дурочка, ты прекрасно знаешь, что это не так.

– О, Маккрей, как я хочу тебя… – тихо простонала она.

Откинувшись назад, она потянула возлюбленного за собой, еще крепче впиваясь в его губы.

Маккрей уже услышал все, что хотел. Время и место его не волновали, поэтому он перешел к решительным действиям и принялся развязывать узел, в который были стянуты концы рубашки на ее животе.

– Hе здесь, – пробормотала Эбби, увернувшись от его губ, но он проигнорировал этот слабый протест. Уперевшись руками в его грудь, она попыталась оттолкнуть Маккрея. – Hет! – На этот раз голос женщины прозвучал тверже.

Вдруг откуда-то раздался громкий злой окрик:

– А ну-ка убери от нее свои грязные лапы!

Предупреждение не произвело на Маккрея никакого впечатления, пока кто-то не схватил его за руку и не развернул на сто восемьдесят градусов. Hе успел он разглядеть своего соперника, как перед его глазами мелькнул огромный кулак, но сработал инстинкт опытного бойца, и Маккрей успел слегка отклониться назад. Кулак лишь скользнул по его скуле.

Светловолосый мужчина в широкополой ковбойской шляпе снова ринулся в атаку, успев при этом крикнуть:

– Беги, Эбби!

Однако на сей раз Маккрею удалось блокировать выпад и нанести ответный – в живот, и тут же его собственная голова дернулась назад – третий свинг все-таки нашел свою цель. Hо одолеть его было не просто: полученный удар лишь заставил сердце биться чаще. В крови забурлил адреналин. Затуманенные глаза Маккрея видели только противника. Он вновь нанес удар, целясь в солнечное сплетение, затем – другой, в скулу, и под конец – в голову, после чего противник отлетел к стене, потеряв свою шляпу. Бессмысленно мотая головой, нападавший сполз вниз.

Маккрей тут же подскочил к поверженному противнику. Он слишком хорошо знал законы драки, чтобы оставить врага в покое после первого падения. Теперь его надо добить.

И тут между ними возникла Эбби.

– Прекрати, Маккрей! – зло выкрикнула она. – Ты что, убить его хочешь?

Тяжело дыша, он замер на месте. Присев на корточки возле поверженного мужчины, Эбби заботливо спросила:

– Как ты, Доби?

– Нормально. – Голос его, правда, звучал не слишком уверенно.

Маккрей удовлетворенно улыбнулся, но тут же скривился, почувствовав боль в разбитой губе, а затем и в руках – костяшки пальцев нестерпимо болели. Он разжал кулаки и потряс расслабленными кистями. Его покоробило то, что Эбби увивается возле какого-то парня. Что это за тип, дьявол его забери? Маккрей прижал пальцем губу и провел языком по внутренней стороне раны, ощутив привкус крови. Парень посмотрел на Маккрея, будто удивляясь, что тот все еще здесь. Он попытался вскочить и снова броситься на него, но Эбби успела удержать его.

– Все в порядке, Доби. Это… друг.

Парень, которого она называла Доби, расслабился, но вид у него был по-прежнему враждебным. Он встал на ноги, оттолкнув руки Эбби, пытавшейся помочь ему.

– Познакомься, это Маккрей Уайлдер. Маккрей, это Доби Хикс, наш сосед. Он приехал, чтобы помочь Бену и мне управиться с лошадьми.

Маккрей вежливо кивнул. Мужчина, что-то пробормотав в ответ, руки не подал. Маккрей заметил, с каким обожанием Хикс смотрит на Эбби. Было очевидно, что он по уши влюблен.

Ему уже казалось, что Хикс вот-вот уберется и наконец оставит их с Эбби наедине, однако в этот момент в воротах конюшни появился старик. Его острые глаза сразу оценили ситуацию, хотя на лице не дрогнул ни один мускул.

– Бэбс просила передать, что ужин готов, – бесстрастно сообщил он Эбби.

– Спасибо, Бен. Ты поужинаешь с нами? – повернулась она к Маккрею. В глазах ее светилась надежда.

Вот он, шанс отделаться от нее, удрать, исчезнуть, пока не влип окончательно, подсказывал ему здравый смысл. Hо неожиданно для самого себя Маккрей услышал собственный голос:

– С удовольствием.

Как только они вошли в дом, Эбби оставила его в гостиной – поостыть. Битых четверть часа Маккрей был вынужден слушать пустую болтовню Бэбс Лоусон, стараясь при этом не встречаться взглядом с Хиксом.

Он уже собрался извиниться и уйти, когда наконец появилась Эбби. Все мысли моментально улетучились из его головы. Ее кожа дышала свежестью, влажные еще волосы были собраны в косу. Молодая женщина переоделась в скромное хлопковое платье ярко-зеленого цвета с белыми пуговицами на груди. Она прошла мимо, и Маккрея окутал аромат хорошего мыла и тонких духов.

Они сели рядом, и в течение всей трапезы их бедра соприкасались. Это был, несомненно, самый долгий в его жизни ужин…

– Спасибо, ужин был на славу. – Маккрей отодвинул стул. – Боюсь, мне пора. Ты меня проводишь, Эбби?

– Конечно. – Она незаметно пожала его руку. – Мы проверим, как там жеребенок, – бросила она на ходу, обращаясь к Бену.

Тот молча кивнул и, когда дверь захлопнулась, посмотрел на расстроенного Доби. Это был честный, работящий, набожный парень, но Бен знал, что ему не по силам справиться с такой капризной, умной девушкой, как Эбби. В нем была доброта, но не было упорства. Она легко возьмет верх над ним.

Что касается Маккрея Уайлдера, то у Бена не сложилось о нем определенного мнения. Он видел его всего несколько минут и успел заметить лишь то, что этот человек обладал волевым характером. Эбби нуждалась в сильном и любящем мужчине, вот только как долго еще Маккрей Уайлдер пробудет в этих краях?

– Я, пожалуй, тоже выйду подышать свежим воздухом. – Доби Хикс резко поднялся и направился к двери. Сорвав свою шляпу с вешалки, он остановился.

– Все было очень вкусно, миссис Лоусон. Большое спасибо.

– Ты всегда желанный гость в нашем доме, Доби.

А вдруг Доби намерен добавить к своей коллекции синяков еще пару-другую, подумал Бен и тоже встал, отодвинув свой стул.

– Подожди меня, приятель.

Бок о бок они вышли на крыльцо и остановились. Солнце уже зашло. Луна серебристым светом освещала землю и… парочку, которая удалялась, тесно прижавшись друг к другу. Доби не отрываясь смотрел на них, нервно похлопывая себя шляпой по ноге.

– Может, это не мое дело, но он мне не нравится, Бен. – Доби с силой натянул шляпу на голову.

«Заметил ли Доби, что парочка направляется к конторской пристройке, а отнюдь не в конюшню, где находится больной жеребенок?» – подумалось Бену.

– Она уже взрослая женщина.

– Вот именно. – Доби тяжело спустился с крыльца. – Я, пожалуй, пойду домой. Увидимся завтра утром.

– Спкойной ночи, Доби.

Бен остался на крыльце.

Как только они вошли в пристройку, Маккрей попытался обнять Эбби, но она уклонилась и, схватив его за руку, потащила дальше, в темноту. Он послушно последовал за ней.

– Куда мы идем?

– Сюда. – Эбби повернула ручку, дверь открылась, и мужчина почувствовал запах кожи. – Здесь был кабинет моего отца. – Она ввела его внутрь и выпустила руку. Вокруг них едва угадывались очертания каких-то предметов. – Подожди здесь.

Он услышал ее шаги. Раздался щелчок, и мягкий свет зеленой настольной лампы осветил помещение. Маккрей быстро осмотрелся вокруг, отметив письменный стол и стулья, стены, увешанные картинами и различными наградами, и кожаный диван – пустой и манящий. Посмотрев на Эбби, частично освещенную светом настольной лампы, он перевел взгляд на наградные ленты, дипломы и грамоты на ближайшей стене.

– Прямо-таки коллекция наград.

– Да. – Эбби скользнула по ним взглядом. – Многие из них получила я – за участие в скачках и выездку.

– Ты, должно быть, классная наездница.

– Я могу на равных соревноваться с лучшими. – Ее кокетливая улыбка придала ответу совершенно другой смысл.

– Я это уже понял.

– Кстати, дверь запирается, – сказала она.

Маккрей закрыл за собой дверь и повернул ключ. Теперь им не сможет помешать ни сосед, ни кто бы то ни было еще. Когда он обернулся, Эбби все еще стояла возле письменного стола. Он нетерпеливо подошел, нагнулся и стал нежно целовать ее, слегка покусывая губы и чувствуя, как сильно бьется ее сердце. Эбби смотрела на него так, будто видела его насквозь – со всеми мыслями и чувствами.

– У тебя самые синие глаза на свете.

Он поцеловал ее веки, и его руки спустились к хрупким плечам. Hе отрывая взгляда от ее высоко вздымающейся груди, словно во сне, он начал расстегивать белые пуговицы ее платья.

– Hет, – возразила она и сделала шаг назад. – Я сама.

Еще секунда – и платье соскользнуло на пол. Окутанная мягким светом, она предстала перед ним полностью обнаженной.

Он выругался. Она засмеялась. А потом все смешалось в круговерти животной страсти…

Они лежали, прижавшись друг к другу на тесном диване, который не позволял им раскинуться в неге блаженного удовлетворения. Он почувствовал покалывание в руке, на которой лежала ее голова. Господи, до чего же не хочется шевелиться!

Hахмурившись, Маккрей рассеянно смотрел на растрепанные волосы женщины, на темную прядь, выбившуюся из косы, пытаясь проанализировать свои чувства и понять, почему с ней все иначе, чем с другими женщинами. Что она дала ему такого, чего не смогли дать – или не имели – другие? А вот что: она отдавала ему не просто свое тело, а все свои чувства, всю страсть. Она отдавала ему всю себя – до последней частички. Hо сейчас в его жизни не должно быть места для жены и семьи.

Женитьба… Господи, неужели он и впрямь задумал жениться? Пытаясь прогнать эти мысли, Маккрей почувствовал, как Эбби трется щекой о его руку, мурлыча, словно кошка.

– После похорон отца я пришла сюда, чтобы прийти в себя. До этого дня я не знала, что у него есть другая дочь. Я всегда была уверена, что я – единственная. С этим было тяжело примириться. Так и осталось, – улыбнулась она. – Она была его любимицей.

– Как ты об этом узнала? – Он почувствовал, как Эбби пожала плечами.

– Я знаю, – только и сказала она. – Ты видел ее, Маккрей, ты видел Рейчел. Ты знаешь, как сильно я похожа на нее. – Его поразило то, что она сказала «я похожа на нее» вместо «она похожа на меня». – Каждый раз, когда отец смотрел на меня, он видел ее. А ты?

– Hет.

До тех пор, пока она не заговорила об этом, он и не вспоминал, что у нее есть сводная сестра.

Зажатая на маленьком диване, Эбби повернулась к нему, и он вновь почувствовал покалывание в руке. Поморщившись, Маккрей перевернулся на спину, чтобы ослабить боль, и Эбби оказалась на его груди. Приподнявшись на локтях, она постаралась заглянуть ему в глаза. При этом в ее собственных светились любовь и тепло, однако он уже не видел ничего, кроме нависших над ним округлых грудей.

– Я рада, что мы занимались любовью здесь, Маккрей. – Она потянулась и поцеловала его в губы. Он почувствовал, как в нем вновь нарастает желание, и попытался одернуть себя. – Теперь, когда это произошло здесь, я это запомню. – Эбби положила голову ему на плечо.

– Эбби… – Он знал, что ему хочется встречаться с ней и дальше. Hо если придется выбирать между будущим его бизнеса и ею, Маккрей не сомневался, что она проиграет. Он ни за что не пожертвует своими амбициями, мечтами, своей свободной жизнью. Он всего лишь взял то, что она сама ему предложила. Хорошо ли, плохо ли, но тут уж ничего не изменишь. Впрочем, пока его никто не заставляет делать выбор, а может, и никогда не заставит.

Она протестующе замычала и крепче прижалась к нему.

– Я знаю, что уже поздно и мне вставать рано утром, но так хочется, чтобы мы провели здесь всю ночь.

– Что ты делаешь на следующей неделе?

– Лейн собирался приехать. Может быть, к этому времени он уже уладит все формальности в связи с наследством.

Настроение Эбби изменилось. Маккрей почувствовал в ней беспокойство.

– Ты говоришь о днях. А как насчет ночей? Они у тебя свободны?

– Hет, я стою очень дорого. – Она села, глядя на него с издевательской улыбкой.

– Даже сейчас?

– Да. И никогда не забывай об этом.

Подняв с пола брюки Маккрея, она швырнула их ему.

15

Лейн Кэнфилд появился в Ривер-Бенде лишь в конце недели. Он сидел в гостиной, и Эбби чувствовала воцарившуюся неловкость. Ее нервы были на пределе. Она не знала, чем закончится эта встреча, но предчувствовала что-то нехорошее. Ожидание и неопределенность сказывались на всех.

Эбби наблюдала за матерью, которая суетилась, изображая из себя радушную хозяйку, и ей хотелось закричать на нее, чтобы та прекратила, но не могла этого сделать. Мать в это утро пребывала в прекрасном расположении духа, и Эбби с ужасом думала о том моменте, когда оно бесследно испарится. Она заметила, что Лейн не прикоснулся ни к кофе, ни к ореховому торту. В чем дело? Может, он переел или страдает несварением желудка? Вряд ли.

– Итак, Лейн, о чем ты хотел с нами поговорить? – улыбнулась Бэбс, сделав глоток кофе. Она не ощущала той страшной напряженности, от которой внутри Эбби образовалась абсолютная пустота.

– К сожалению, то, что я намерен вам сообщить, вряд ли порадует вас, – мрачно начал Лейн, поставив чашку и блюдечко на кофейный столик, стоявший возле дивана.

– Что ты имеешь в виду? – нетерпеливо спросила Эбби. – Не хочешь ли ты сказать, что вопрос о наследовании папиного имущества будет рассматриваться в суде? – Она всегда подозревала, что Рейчел опротестует завещание отца и попытается прибрать к рукам часть его наследства. И вот оно, началось, подумала Эбби.

– Нет, ничего подобного. – Категоричным взмахом руки Лейн тут же отмел это предположение.

– Так в чем же дело? – недоуменно спросила она.

– Мне понадобилось некоторое время для того, чтобы выяснить реальную картину того, в каком состоянии находятся дела Дина. Должен признаться, она значительно – и в худшую сторону – отличается от того, что я представлял себе раньше.

– О чем ты, Лейн? – Эбби сжалась.

– Вы наверняка знаете, что, продав компанию своего отца, Дин выручил довольно большую сумму денег…

– Двенадцать миллионов долларов, – подсказала Эбби.

– С этой суммы надо было выплатить налоги, комиссионные и прочие сборы, так что на самом деле она оказалась гораздо меньше, – продолжал Лейн. – На протяжении последних лет он то и дело запускал руку в этот капитал. Он занимал деньги на обновление конюшен в Ривер-Бенде, расходовал их на работу по разведению лошадей… Его юридическая практика практически никаких доходов не приносила. Прибавьте к этому некоторые неудачные инвестиции, жизнь на широкую ногу и…

– Ты хочешь сказать, что у нас нет денег? – поразилась Эбби. Ей не верилось, что это может быть правдой.

– Я хочу сказать, что он был в долгах как в шелках. Его закладные в банках просрочены, налоги на собственность не уплачены, и при этом нет никаких источников дохода.

– То есть мы – банкроты? – Эбби все еще отказывалась верить услышанному.

– Мне очень жаль, но, видимо, чтобы погасить долги, вам придется со многим распроститься.

– С чем распроститься? – Эбби боялась услышать ответ и все же хотела уточнить, что именно имел в виду Лейн. – С лошадьми? С частью земли? Не хочешь же ты сказать, что нам придется продать Ривер-Бенд?

– Боюсь, дело обстоит именно так.

– Нет! – Эбби хотелось заткнуть уши. Взглянув на мать, она увидела, что та побелела как полотно. – Мама… – Слова не шли с ее языка.

– Неужели дела так плохи, Лейн? – тревожно спросила мать.

– Да, Бэбс, именно так. – Лейн был мрачен. На его лице было написано нескрываемое сочувствие, он избегал встречаться взглядом с обеими женщинами. – Но не сомневайся, я сделаю все возможное, чтобы помочь вам.

– Я знаю, – отрешенно проговорила Бэбс.

Однако Эбби до сих пор не могла поверить в то, что все это правда. Не может быть, чтобы все было так плохо. Невидящим взглядом она уставилась на бумаги, которые Лейн достал из портфеля в качестве доказательства своей правоты, – реальные свидетельства их банкротства, с кучей имен, дат и цифр. В ее мозгу бессмысленно прыгали услышанные ею слова: закладные, просроченные кредиты, неоплаченные счета, налоги на имущество…

Затем прозвучали еще более страшные термины: «оценка недвижимости и оборудования» и «распродажа имущества с молотка». Однако за всеми этими мудреными словосочетаниями вставала жестокая реальность. Эбби понимала: Лейн утверждает, что надо продать ее единственный дом, прекрасных арабских лошадей, которых она любила. Все, к чему она привыкла, все, что было для нее дорогим и любимым, должно пойти с торгов под безжалостный стук молотка. В том числе и Ривер-Бенд, дом, в котором их семья жила на протяжении многих поколений. Лейн говорил о том, чтобы пустить с молотка всю ее жизнь, и говорил так холодно и бесстрастно.

Эбби словно окаменела. Утратив способность мыслить, она вросла в кресло, и только беспорядочный вихрь вопросов кружил в ее голове.

Что с ними будет? Что будет с Беном? Где им теперь жить? Что делать? Чем зарабатывать на жизнь? Куда девать всю эту фамильную мебель, если им самим некуда деться? И почему все это случилось с ними? Как отец мог с ними так поступить? Как он мог так поступить с ее матерью?

Однако Лейн не собирался отвечать на эти вопросы, продолжая твердить свое. Теперь он говорил о «возможных остатках имущества после удовлетворения кредиторов». Его голос звучал так деловито и сосредоточенно, что все происходящее казалось Эбби сном. Это просто не могло быть реальностью!

– Не волнуйся ни о чем, Бэбс, – говорил Лейн, – всеми деталями займусь я сам. Через несколько дней я пришлю к вам кого-нибудь, кто оценит все имущество, чтобы определить его истинную цену. Обещаю тебе, что все будет продано по самым выгодным для вас ценам.

– Обещаешь… Как ты можешь что-то обещать! – со злостью воскликнула Эбби. Надо же, он еще уверяет их в том, что «все будет в порядке». Да ничего не будет! – Как ты можешь сидеть здесь и говорить, чтобы мы не волновались! Это ведь не твой дом собираются пустить с молотка! Это не твой мир разваливается на части!

– Эбби… – Мать была смущена этим взрывом.

– Мне плевать, мама! Мы должны лишиться всего, а он говорит, чтобы мы не расстраивались. А вот я расстраиваюсь!

Не в силах больше видеть этого спокойного человека, она выскочила из дома.

Эбби, спотыкаясь, бежала к конюшням, а глаза ее застилали слезы. Она только понимала, что должна уединиться и подумать – наедине с собой, подальше от всех и вся. Оказавшись в комнате, где висела упряжь, она сорвала со стены недоуздок и побежала к лошадиному загону. В голове ее кувалдами стучали безысходные вопросы, она была охвачена отчаянием и растерянностью. Где-то должны быть ответы, решение, выход из всего этого, и она должна их найти. Они не могут, не должны потерять все, что имеют. Это какая-то чудовищная ошибка.

Трясущимися пальцами Эбби взнуздала свою любимую кобылу и вывела ее из стойла. Перекинув поводья на изящно выгнутую шею Ривербриз, она ухватилась за ее гриву и легко взлетела в седло, после чего, сжав коленями лошадиные бока и тряхнув поводьями, немедленно пустила ее вскачь.

Краем глаза женщина видела, что по направлению к ней бежит Бен, крича на ходу:

– Что ты творишь, Эбби! Вернись! Зачем ты села на эту кобылу? Она еще слишком молода! Вернись немедленно!!

Она слышала эти крики, но слова конюха отскакивали от ее разгоряченного мозга, как сухие горошины от стены. Для того чтобы заглушить отчаянную боль в сердце, ей нужно было мчаться – как можно быстрее и как можно дальше.

Сама не зная как, она миновала ворота. Только что они были закрыты и преграждали ей путь, а в следующую секунду перед ней уже раскинулось просторное пастбище. Эбби пустила кобылу галопом, бессознательно нахлестывая ее серебристо-серые бока хлыстом и понукая. Удивленная лошадь рванулась вперед в бешеной скачке.

Все слилось перед глазами Эбби. Деревья превратились в сплошную зеленую полосу, лошади, пасшиеся вокруг, испуганно шарахались в разные стороны. Женщина не видела ничего дальше лошадиных ушей и ничего не чувствовала – кроме ветра, трепавшего ее длинные волосы и хлеставшего по щекам.

Внезапно кобыла споткнулась, и Эбби чуть не перелетела через ее голову, лишь чудом сумев удержаться в седле, ухватившись за лошадиную холку. Только тогда она почувствовала, что шкура животного покрыта пеной. Теперь до нее дошло, какую непростительную ошибку она совершила. Натянув поводья, она остановила возбужденную задыхающуюся кобылу и соскользнула на землю. Лошадь плясала на месте, вздрагивала и косила глазом. Ее шкура лоснилась от пота.

– Успокойся, девочка, успокойся. – Эбби ласково похлопала лошадь по шее.

Сзади раздался стук других копыт. Эбби обернулась и увидела, что к ней, верхом на старом мерине, которого держали в конюшнях уже только из жалости, подъезжает Бен. Пылая гневом, он спрыгнул с лошади и направился к Эбби, однако взгляд его был прикован к арабской кобыле.

– Что ты вытворяешь, Эбигайль Лоусон! Ты решила погубить эту лошадь? Она еще слишком молода, чтобы ее так гоняли!

– Прости меня, Бен. – Она смотрела, как он пробежал ладонями по стройным ногам Ривербриз, что-то ласково приговаривая на польском. Когда конюх выпрямился, она с тревогой спросила: – С ней все в порядке?

– Ага, забеспокоилась? – возмущенно фыркнул Бен. – А что же ты раньше не волновалась?

– Извини. Я не подумала.

– Нет, ты думала. Только думала о себе. Когда тебе больно или ты обижена, то всегда заставляешь страдать кого-нибудь еще. Тебя это не волнует. Главное, чтобы тебе полегчало. Ты не заслуживаешь такой лошади, как эта.

– Может, и не заслуживаю. – У Эбби перехватило горло. – Но она принадлежит мне. – Не в силах более сдерживать слезы, она обвила руками вздрагивающую шею кобылы. – С Ривербриз все в порядке, ведь правда, Бен? – Она обратила к конюху свои заплаканные глаза.

– Да. – Он с трудом остывал от гнева. – Я ничего не почувствовал. Счастье еще, что ты – легкая. Ты же знаешь, что у двухлеток все еще растет костяк, и поэтому мы стараемся ездить на них как можно меньше. А уж скакать на них по пастбищу сломя голову…

– Я знаю.

– Отведи ее к конюшне. Не верхом, а в поводу. А потом как следует вытри.

Он поучал ее таким тоном, словно она все еще была четырнадцатилетней девочкой и не умела ухаживать за лошадьми. Однако Эбби подавила в себе обиду. Она действительно повела себя как глупая девчонка.

Она огорченно взялась за уздечку и повернулась, чтобы отвести лошадь к конюшне, но боль и острое чувство утраты вновь резанули ее сердце, когда она увидела пасшихся лошадей, которых знала еще стригунками, деревья, на которые взбиралась девчонкой, луг, где играла маленькой девочкой. Вскоре ей придется проститься со всем этим, да и со многими другими вещами, в окружении которых она росла и которые воспринимала как должное и дарованное ей раз и навсегда. Куда она пойдет? Чем станет заниматься? Она все еще не могла до конца поверить в реальность происходящего.

– Не объяснишь ли ты мне, к чему все эти слезы? – вежливо осведомился Бен.

– Нам придется пустить с молотка все, что у нас есть. Оказалось, что отец перед смертью наделал слишком много долгов, и теперь надо расплачиваться с кредиторами.

– Ты не шутишь? – нахмурился конюх.

– Нет, – опустила голову Эбби. – Это сказал нам Лейн. Мы – банкроты. Я знала, что могут возникнуть некоторые проблемы, но никогда не думала, что… Такое мне даже в самом страшном сне привидеться не могло. – Она подняла голову и посмотрела на Бена – старого человека, который помогал ей пройти сквозь все ее прежние жизненные бури и в котором она неизменно черпала силу и мудрость. – Что с нами будет? Что будет с тобой? Ты давно превратился для меня в родного человека. Как мне обойтись без тебя?

– Детка. – Конюх прижал ее к своей груди. Ей хотелось поплакать еще немного, но на сей раз она не могла позволить себе это. Теперь уж он не сумеет убедить ее в том, что все образуется и будет хорошо. – Бедная твоя мама! Как это, должно быть, тяжело для нее!

Мама… А ведь Эбби даже не подумала, каким ударом эта новость станет для ее матери. Слишком велик был шок, испытанный ею самой. Теперь она оставалась единственной поддержкой для Бэбс и должна думать не только о себе, но и о матери. Это несправедливо, но кто сказал, что жизнь – справедливая штука?

– Ривер-Бенд, лошади – все пойдет с молотка. Кроме Ривербриз. Она принадлежит мне.

Эбби повернулась к своей любимице.

– Она хорошая лошадь. С ее помощью ты сможешь создать новый табун.

– Не надо, Бен. – Эбби с трудом проглотила комок, застрявший в горле. – Сейчас не время тешить себя глупыми несбыточными мечтами. Единственное, что должно меня теперь заботить, – это где найти крышу над головой и еду на стол. И – мама. Теперь я должна заботиться и о ней.

Бэбс прижала пальцы к пульсирующим вискам, затем опустила руки и встала с кресла. Ей хотелось забыть все, о чем говорил Лейн, поверить в то, что положение дел не такое уж скверное, каким он его нарисовал. Однако это не удавалось. Теперь никто не сможет справиться с трудностями за нее – ни Дин, ни Р.-Д. У нее не осталось никого, кроме Эбби.

Услышав, как открылась входная дверь, Бэбс повернула голову в сторону холла. Она узнала знакомые шаги дочери, однако Эбби, не заходя в гостиную, стала подниматься по лестнице.

– Эбби! – окликнула Бэбс. Шаги умолкли, а затем стали приближаться. Через несколько секунд в арочном проеме появилась Эбби – усталая и растрепанная. На ее лице по-прежнему оставалось выражение глубокой озабоченности.

– Я беспокоилась о тебе. Ты ушла такой расстроенной… – Ей и раньше приходилось видеть дочь в гневе, но такой растерянной – никогда. – Мне хотелось убедиться, что с тобой все в порядке.

– Вроде в порядке, – рассеянно пожала плечами Эбби. – Мне просто нужно было побыть наедине с собой и подумать.

Темные волосы Эбби были спутаны, на щеках явственно виднелись следы слез. Стоя в гостиной, она оглядывалась по сторонам, словно пытаясь запомнить каждую деталь обстановки. Дочь напоминала Бэбс испуганную девочку – такую, какой она когда-то была сама.

– Не могу поверить, что нам придется расстаться с Ривер-Бендом. Это же наш дом! Может, нам удастся расплатиться с долгами, если мы продадим только лошадей и землю, оставив себе маленький кусочек и сам дом?

– Разве ты не помнишь, что сказал Лейн? Дом был заложен под крупную сумму. – От жалости к дочери Бэбс была готова заплакать.

– Но ведь это наш дом! – За злостью, что звучала в голосе Эбби, угадывалось безграничное отчаяние. Затем она горько сказала: – Как же мог папа так с нами поступить! Неужели он ненавидел нас до такой степени?

Бэбс почувствовала, как участилось ее дыхание. Ни разу за все эти годы ей в голову не приходила мысль, что Эбби так остро переживает их семейные неурядицы. Как могло случиться, что она так плохо знала свою дочь? Теперь ей хотелось успокоить ее, убедить в том, что не так уж все и плохо. Она только не знала, как это можно сделать.

– Я верю Лейну, когда он говорит, что, будь твой отец жив, он наверняка нашел бы деньги, чтобы расплатиться со всеми этими долгами. Он по-своему заботился о нас.

Бэбс не смогла выговорить слово «любил». Любовь, которую когда-то испытывал к ней Дин, умерла много лет назад. Внутри его остались лишь чувство долга, вины и, возможно, жалости. Бэбс никогда не задумывалась над тем, на самом ли деле он любил Эбби. Она исходила из этого предположения. А если даже не любил, то вина за это лежала на одной только Бэбс. Если он не любил ее, то как он мог любить ребенка, которому она дала жизнь? Однако что толку без конца пережевывать прошлое! Теперь Бэбс должна была думать об Эбби.

– Что же касается этого дома, ты все равно рано или поздно покинула бы его, встретив человека, с которым тебе захотелось бы провести остаток жизни. Ты вышла бы замуж и уехала… в свой собственный дом – точно так же, как это было с Кристофером. Согласись, пусть даже с нами не случилось бы этого несчастья, ты все равно не стала бы жить здесь до гробовой доски.

– Но ты бы стала. Ты любишь этот дом, мама. Эти шторы, эти обои, мебель. Ведь все это собирала ты. Это твой дом. Как ты сможешь покинуть его?

– Мне, в общем-то, все равно. – Бэбс сказала это, чтобы успокоить Эбби, но как только слова сорвались с ее губ, она поняла, что так и есть. – После смерти Р.-Д. единственное, что я здесь имела, было одиночество. Воспоминания об этом тяготят меня.

– Мама, ты, наверное, шутишь.

– Нет, не шучу. – Бэбс, похоже, сама была удивлена этим внезапным открытием. – Это всего лишь старый дом, продуваемый всеми ветрами. Здесь холодно зимой и жарко летом. В любое время года здесь сыро и неуютно. Здесь плохо работает водопровод и вечно дует из щелей. – Начав перечислять недостатки, присущие дому, Бэбс удивилась, как же она не замечала всего этого раньше.

– Но… куда же нам деваться? Что мы будем делать?

– Не знаю. – Бэбс выдавила из себя улыбку и произнесла фразу, которая всегда была ее талисманом: – Что ни делается, все к лучшему. Так бывает всегда.

– Хотелось бы верить.

Однако Эбби не чувствовала уверенности, ей не был присущ оптимизм матери. Она не верила в то, что стоит только щелкнуть пальцами, и словно по мановению волшебной палочки появятся работа и жилище. Их нужно искать и… одновременно с этим – не запускать ферму, поддерживать в хорошем состоянии лошадей и готовиться к аукциону. Если они хотят получить хорошую цену, все здесь должно сверкать.

16

В зале ресторана Рейчел встретила тишина. Она оглядела ряды покрытых белыми скатертями обеденных столов и бросила неуверенный взгляд в сторону двери, ведущей в бар. Оттуда доносился гул голосов.

Время, на которое Лейн назначил их встречу, еще не наступило, но Рейчел предпочла выйти пораньше, поскольку не была уверена в том, что найдет ресторан сразу. Хьюстон был большим и запутанным городом. Ей уже не раз пришлось убедиться, что какая-нибудь контора вполне может находиться в самом центре жилого квартала. Отыскав в конце концов ресторан, она не увидела на его стоянке машины Лейна, но все же решила зайти внутрь.

Рейчел двинулась вперед и тут же налетела на какого-то мужчину, выходившего из бара. Чтобы они не столкнулись, ему пришлось вытянуть руки и ухватить ее за локти.

– Извините, мисс. Вечно я не смотрю, куда иду.

– Да нет, это я виновата, – возразила Рейчел. Освободив руки, она растерянно отступила назад и бросила быстрый взгляд на этого мужчину, одетого в дорогие стильные джинсы и свободную белую рубашку, расстегнутую на шее. У него были вьющиеся каштановые волосы, а на макушке лихо торчала ковбойская шляпа. Он был молод и хорош собою.

С легкой улыбкой незнакомец отступил в сторону и, в свою очередь, разглядывал молодую привлекательную женщину в зеленом платье из джерси. Не глядя ему в глаза, Рейчел обошла молодого человека и с наигранной самоуверенностью вошла в затемненный бар.

Двое мужчин устроились возле стойки, еще один сидел за дальним столиком. Лейна тут не оказалось. Ощутив на себе оценивающие взгляды мужчин, Рейчел поняла, что не испытывает ни малейшего желания дожидаться Лейна здесь, и торопливо ретировалась к выходу из зала ресторана.

Из двери, что вела на кухню, появился все тот же молодой человек в ковбойской шляпе и направился прямиком к ней. Рейчел поняла, что он, должно быть, здесь работает, и, собрав все свое мужество, обратилась к незнакомцу:

– Простите, ничего, если я присяду за один из этих столиков?

Окинув ее, ресторанный зал и вход в бар быстрым взглядом, парень ответил:

– Этот зал откроется не раньше, чем минут через десять. Я думаю, босс не станет сердиться, если вы тут посидите.

– Спасибо, – вежливо улыбнулась Рейчел, по-прежнему стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Если хотите, могу принести вам что-нибудь выпить. Холодное пиво, например. Или вина? – спросил молодой человек.

Рейчел поколебалась, но предложение было сделано в такой сердечной и искренней форме, что отказаться ей показалось невежливым.

– Спасибо. Бокал вина, если можно.

– Сейчас будет сделано, – ответил он и проворно направился к бару.

Рейчел посмотрела ему вслед. Если судить по тому, как он одет, можно было предположить, что этот парень – бармен. Впрочем, род его деятельности нисколько не интересовал Рейчел. Какое это имеет значение? Она вошла в зал ресторана и села за один из дальних столиков возле стены.

Не успела она устроиться, как вновь появился парень в ковбойской шляпе. Женщина сняла с плеча сумочку и стала рыться в поисках бумажника.

– Сколько я вам должна? – поинтересовалась она.

– Фирма угощает.

– Нет, так не годится.

– Считайте, что это – своего рода извинение босса за то, что вы сидите в одиночестве за пустым столиком. Он любит, чтобы его клиенты не испытывали никаких неудобств.

Молодой человек протянул ей бокал, держа его за ножку. Рейчел не могла взять его, не прикоснувшись к руке гостеприимного незнакомца, а дотронувшись до его пальцев, почувствовала себя еще более неловко.

– Передайте ему мою благодарность, но подобные хлопоты ни к чему. Просто я пришла чуть раньше условленного срока, вот и все. – Рейчел держала бокал обеими руками и рассматривала бледную, почти бесцветную жидкость. Ей мучительно хотелось, чтобы парень наконец оставил ее в покое, однако он продолжал стоять рядом и наблюдать за тем, как она потягивает вино.

– Кстати, меня зовут Росс Тиббс.

– Приятно познакомиться, мистер Тиббс.

– Нет, так не пойдет. Коли уж я сказал вам свое имя, то назовитесь и вы. Давайте попробуем еще разок. – Он улыбнулся, и на его щеках появились симпатичные ямочки. – Меня зовут Росс Тиббс.

– Рейчел. Рейчел Фэрр, – с трудом произнесла она, не зная, что говорить дальше.

– Я как только вас увидел, сразу обратил внимание на то, какие у вас огромные синие глаза.

– Очень мило с вашей стороны, мистер Тиббс. – На самом деле от этого комплимента Рейчел еще больше почувствовала себя не в своей тарелке.

– Росс, – поправил он ее. – Держу пари, друзья зовут вас Синеглазкой.

– Нет, просто Рейчел.

– Слово «просто» к вам не подходит. Я мог бы написать о вас песню. Я ведь занимаюсь тем, что пишу песни и сам их пою. Я играю тут по выходным, дарю, так сказать, этому заведению уют и стильность. Правда, я буду выступать здесь только до конца июля. Мой агент уже подписал для меня контракт с Джилли. Видите ли, это хороший шанс. Мики Джилли вполне может записать мою песню для своего нового альбома.

Всю эту тираду Тиббс проговорил с нескрываемой гордостью. Впрочем, ему вовсе не хотелось выглядеть хвастуном.

Значит, этот парень – артист. Вот почему он разговаривает с ней в такой непринужденной манере и говорит все, что хочет сказать. Рейчел всегда завидовала раскрепощенным людям, для которых общение с окружающими не является мукой адовой. Что касается ее самой, она сейчас больше всего хотела, чтобы поскорее появился Лейн. С ним она чувствовала себя гораздо увереннее.

– Это замечательно, – откликнулась Рейчел, чувствуя, что в ее голосе явно недостает искренности.

– Я начинаю петь только в восемь часов, но всегда прихожу пораньше, чтобы поесть и переварить ужин прежде, чем подниматься на сцену. Почему бы вам ко мне не присоединиться? И мне было бы веселее, и вам не придется ужинать в одиночестве.

– Спасибо, но я жду одного человека. Он должен появиться с минуты на минуту.

– Ну вот оно, мое «счастье», – печально улыбнулся Росс Тиббс. – Стоит познакомиться с красивой женщиной, и тут же узнаешь, что она уже занята.

– Вы очень добры, – выдавила из себя Рейчел. От таких речей она смущалась еще больше.

– Нет, я не добр. Мои чувства можно скорее назвать завистью. – От устремленного на нее взгляда, в котором сквозило неподдельное восхищение, щеки Рейчел запылали. – Но давайте договоримся так: если ваш спутник окажется настолько глуп, что не придет, мое приглашение остается в силе. Хорошо?

– Он придет. – Рейчел вложила в эту фразу гораздо больше убежденности, чем испытывала на самом деле. А вдруг Лейн и в самом деле не сможет приехать? При занятости этого человека на него может неожиданно свалиться добрая сотня различных дел, каждое из которых будет важнее, нежели ужин с ней. Такое и с Дином раньше случалось, причем так часто, что и не сосчитать. Он то и дело собирался приехать к ней, но в последнюю минуту появлялись какие-то дела, и все его планы рушились.

Охватившая Рейчел нервозность достигла пика в тот момент, когда дверь ресторана распахнулась и на пороге появился Лейн.

– А вот и он, – облегченно сказала она Россу Тиббсу и, когда вошедший приблизился к столику, радостно приветствовала его. Она увидела, как в глазах Лейна вспыхнул огонек, говоривший ей: «В мире для меня нет ничего важнее тебя». Он был предназначен только ей одной и придавал ей уверенность и силу. Она могла говорить и делать все что угодно, но Лейн по-прежнему будет испытывать к ней те же чувства.

– А я уж испугалась, что ты не сможешь прийти.

– Ничто не сможет помешать мне встретиться с тобой. – Лейн легко поцеловал ее в щеку, и на Рейчел пахнуло ароматом его дорогого одеколона. – Если бы понадобилось, я перевернул бы кверху дном и Техас, и все небеса.

– Не сомневаюсь, что у тебя это получилось бы, – засмеялась женщина. Ее охватила гордость, что находиться рядом с ней означает для этого человека так много. Ведь это как-никак Лейн Кэнфилд.

– Надеюсь, я не заставил тебя ждать слишком долго, – проговорил он, с легким прищуром поглядев на стоявшего рядом парня.

– Лейн, познакомься с Россом Тиббсом. Он здесь поет и был так добр, что составил мне компанию, пока я тебя ждала. Господин Тиббс, это – Лейн Кэнфилд.

– Я у вас в долгу, мистер Тиббс, – протянул руку Лейн.

Тиббс сжал его ладонь. Он выглядел ошарашенным.

– Кэнфилд? Тот самый Лейн Кэнфилд?

– Тот самый, – спокойно кивнул Лейн. В голосе его не прозвучало ни гордости, ни высокомерия. Он просто констатировал факт.

Росс протяжно присвистнул и покачал головой.

– Для меня – настоящая честь познакомиться с вами, сэр. В Техасе про вас все знают.

– Ну так уж и все, – вежливо улыбнулся Лейн и перевел взгляд на Рейчел. – Я вижу, ты уже выпиваешь? Я бы тоже не отказался.

На лице Росса Рейчел заметила плохо скрываемое любопытство. Он наверняка мучился вопросом, какие отношения связывают ее с техасским магнатом. Она впервые обратила внимание на разделявшую их с Лейном разницу в возрасте. Она – молодая женщина, он – стареющий мужчина. Ее покоробило от того, что могут подумать по этому поводу окружающие. Но ведь между ними нет ничего предосудительного. Просто Кэнфилд – чудесный человек и очень много для нее значит. Почему люди всегда склонны видеть во всем грязь!

Росс Тиббс направился в бар.

– Симпатичный молодой человек, – сказал Лейн, поглядев ему вслед. – Тебе, наверное, следовало бы ужинать не со мной, а с ним.

– Не говори так, пожалуйста. – Его фраза ранила Рейчел, и ее глаза вдруг наполнились слезами.

– Что с тобой, Рейчел? – Кэнфилд наклонился и накрыл ладонью ее руку, лежавшую на столе. – Я же только пошутил!

– На самом деле никакая это не шутка. Ты так спокойно появляешься рядом со мной, а что могут подумать люди?

– Плевать я хотел на то, что могут подумать люди! Если бы я об этом задумывался, то никогда бы не сумел создать всего того, что сейчас имею, – жестко проговорил он. – Для меня имеет значение мнение лишь одного человека – твое. И я знаю, что ты заслуживаешь другого – молодого человека, перед которым расстилается вся жизнь, а не такого, как я, который свое уже отжил. Моя неудачная шутка была лишь попыткой выразить свою гордость тем, что, несмотря на это, ты все же со мной. И еще… я хотел дать тебе понять, что пойму и не обижусь, если рано или поздно ты предпочтешь мне этого парня или кого-нибудь похожего на него.

– Этого не будет! Я уверена! – Рейчел увидела, что на губах Лейна появилась покровительственная улыбка, и торопливо добавила: – Тебя это удивляет?

– Нет, просто я вспомнил себя в твоем возрасте. Тогда я тоже считал, что знаю все наперед. Теперь я гораздо старше и знаю другое: никогда и ни в чем нельзя быть уверенным. Мы не знаем, какие сюрпризы готовит нам будущее.

Рейчел хотелось вступить в спор и доказать, что он всегда будет оставаться для нее совершенно особым человеком, но она побоялась, что подобная декларация прозвучит глупо и по-детски. Вместо этого она уныло сказала:

– Я понимаю, что ты прав, но мне больно говорить об этом.

– Больше не будем, Рейчел, – мягко проговорил Лейн. – Главное, что у нас есть – это сегодняшний день. Прошлое и будущее ничего не значат. Давай наслаждаться настоящим, а о завтрашнем дне будем думать, когда он наступит.

– Если наступит.

– Да, если наступит, – кивнул Лейн и убрал ладони с ее рук, увидев, что к столику приближается официантка. Он заказал себе выпить и продолжил: – Лучше расскажи мне, произошло ли сегодня с тобой что-нибудь новое и захватывающее.

– Да. По крайней мере, я воспринимаю это именно таким образом. Сегодня сюда из Калифорнии отправились Саймун и Ахмар. Я договорилась о том, что, пока у меня нет своего жилища, их временно поставят в частных конюшнях. Как я счастлива, что снова увижусь с ними! Я так по ним скучаю!

– И когда их привезут?

– Дня через три-четыре. Их буду перевозить на короткие расстояния, чтобы долгая поездка не навредила им.

– Ты так много рассказывала о своих любимцах, что мне уже не терпится на них поглядеть.

– Мне тоже ужасно хочется показать их тебе, но… ты ведь так занят. По сравнению с твоими делами мои лошади – сущий пустяк.

– Это важно для тебя, а значит, и для меня тоже. – Наклонившись к столу, Лейн положил руку на белую скатерть, и пальцы Рейчел скользнули в его ладонь. Вернулась официантка, неся на подносе бокал, но на сей раз Лейн не выпустил руки Рейчел. Женщина поставила напиток рядом с ним, он равнодушно поблагодарил ее и отпустил кивком головы. – Так вот, Рейчел, для меня имеет огромное значение любая мелочь, если она связана с тобой.

– Это только слова.

– Это правда, Рейчел.

Лейн понимал, что молодой женщине трудно в это поверить. Поначалу он и сам пытался убедить себя в том, что испытывает по отношению к ней лишь чувства ответственности и сострадания, однако на самом деле все оказалось гораздо сложнее. Если другие женщины просто хотели его, то Рейчел в нем нуждалась. Нуждалась в его знаниях, руководстве, его преданности. Из кокона постепенно появлялась бабочка, и Лейн чувствовал, что несет ответственность за это превращение. Наблюдая за ним, он чувствовал обновление и в самом себе, ощущал в себе прежнюю силу и бодрость. Она единственная из всех других женщин пробуждала в нем мужчину – и в эмоциональном, и в сексуальном смысле.

– Сколько раз я должен повторять тебе это, чтобы ты наконец поверила мне?

Теплота, излучаемая его рукой, проникала в тело Рейчел, и ей стало казаться, что она сейчас буквально взорвется от счастья.

– Не меньше тысячи, – улыбнулась она.

Лейн вздернул брови, его губы раздвинулись в улыбке.

– По-моему, ты со мной флиртуешь.

– По-моему, тоже.

– Тогда продолжай. Мне это нравится.

– А теперь ты со мной флиртуешь.

– Я знаю. И это мне тоже нравится. – Лейн поднял бокал. – Так, может быть, выпьем за наш флирт?

Рейчел тоже подняла свой бокал, чокнулась с Лейном и отпила глоток сухого шабли. Она испытывала ощущение тепла и уюта.

– Как бы я хотела, чтобы мы сейчас были здесь одни. – На самом деле ей хотелось большего – чтобы ее обнимали и целовали, хотелось быть любимой.

Лейн глубоко вздохнул и проговорил:

– По-моему, нам лучше сменить тему. – Он неохотно разжал пальцы и, выпустив ее руку, откинулся на спинку стула. – Чем еще ты сегодня занималась?

– Большую часть дня разъезжала в сопровождении женщины-агента по недвижимости, которую ты мне рекомендовал, и осматривала разные дома и участки. Она показала мне, наверное, не меньше десятка различных мест в предместьях Хьюстона. К сожалению, ни один из них мне не подошел. Я мечтаю совсем о другом.

– О чем же?

О втором Ривер-Бенде, хотелось сказать Рейчел, но у нее не повернулся язык. С тех пор как она побывала там, родовое гнездо отца постоянно стояло перед ее внутренним взором. Ни одно место из тех, которые она осмотрела, не шло с ним ни в какое сравнение.

– Я хотела бы найти акров сто земли с уже готовыми постройками, причем не дальше, чем в часе езды от Хьюстона. Вроде бы ничего особенного, но все, что я видела сегодня, по тем или иным причинам меня не устроило. Где-то запрашивают слишком высокую цену, другое место – слишком далеко от города, третье слишком густо заросло деревьями… – Рейчел вздохнула и почувствовала, как к ней возвращается неуверенность в собственных силах. – Может, все это вообще не имеет смысла? В конце концов, кто я такая? Двадцатисемилетняя женщина с двумя миллионами долларов и отсутствием какого бы то ни было опыта в разведении «арабов». Мне нужно не только купить землю и лошадей, но и нанять опытного управляющего, наездников, конюхов. Я мечтаю об этом, но не напрасно ли?

– Мечты, конечно, не очень практичная вещь, но иногда они сбываются. Не опускай руки, Рейчел. Действуй, и у тебя все получится. Но только если ты не отступишься от своего.

– Ты действительно думаешь, что у меня получится?

Еще никогда и никто – даже Дин – не обнадеживал ее таким образом. Рейчел подняла глаза, посмотрела на густые посеребренные волосы Лейна, его сильное лицо и наконец поняла, что привлекало ее в этом человеке. В арабских скакунах людей привлекает их сходство с орлами – редкое сочетание благородства, гордости и силы. Все это было сполна присуще и Лейну Кэнфилду.

– Да.

– Мне тоже кажется, что я смогу. Конечно, сразу все не получится. Для того, чтобы разработать программу выращивания высокопородных лошадей и убедиться в том, что она работает, требуется немало времени. Этого можно достичь только методом проб и ошибок – так учил меня Дин. Он вообще рассказывал мне много всего, и теперь эти знания мне очень пригодятся. Посмотри, каких успехов сумел он достичь всего на ста акрах земли! Почему бы мне не добиться того же?

Рейчел заметила, что по лицу Лейна пробежало облачко. Улыбка исчезла с его губ.

– Что-то не так? Ты не согласен с тем, что я говорю?

– Согласен. – Лейн снова улыбался, но теперь выглядел более далеким.

Должно быть, она сказала что-то не то. Иначе с чего бы он стал так реагировать на ее слова. Рейчел попыталась вспомнить, в какой момент ее собеседник помрачнел. Ах, да, в тот самый, когда она упомянула Дина и Ривер-Бенд. Лейн был там сегодня. Может, в этом все дело? Может, она, не желая того, напомнила ему о чем-то, что там произошло? Или – об Эбби?

Обида комком застряла в горле, но Рейчел преодолела себя. Она сталкивалась с этим на протяжении всей своей жизни. С какой стати она решила, что теперь все должно измениться?

До конца ужина женщина старалась не выдать себя, пряча свою обиду точно так же, как раньше бесчисленное количество раз скрывала свои истинные чувства, общаясь с Дином. Выходя из ресторана, она заметила на сцене Росса Тиббса. Он пел и аккомпанировал себе на гитаре. Рейчел вспомнила, с каким нетерпением она дожидалась этого ужина с Лейном. Сейчас она так же сильно хотела, чтобы он поскорее закончился.

Он подвез Рейчел к ее гостинице и предложил подняться в номер и выпить кофе. Поначалу женщина хотела отказаться, сославшись на усталость, но, подумав о том, сколько добра сделал ей этот человек, не сумела.

Лейн стоял у окна в одной из комнат роскошного номера и смотрел на залитую огнями панораму ночного Хьюстона. После того как горничная принесла заказанный ими кофе, Рейчел разлила его по чашкам и тоже подошла к окну. Разговор снова зашел о ее планах в отношении фермы по разведению «арабов». Неужели он считает, что со мной можно разговаривать только об этом, подумалось Рейчел.

– А ты не задумывалась о том, чтобы обзавестись партнером?

– Что ты имеешь в виду? – непонимающе нахмурилась женщина.

– Почему бы нам с тобой не сделаться партнерами и не заняться этой твоей фермой вместе?

– Что? – Рейчел показалось, что она ослышалась. – Зачем тебе это нужно?

Если он хочет этого, только чтобы помочь ей, Рейчел не может этого допустить.

– Всем известно, что бизнес по разведению животных является прекрасным способом укрывания от налогов, если только грамотно подойти к делу. Так что я заинтересован в том, чтобы принять в этом участие. Мы могли бы создать что-то вроде совместной фирмы, в которую я вкладывал бы деньги, а ты бы ей управляла.

– Ты говоришь серьезно?

– Совершенно серьезно.

– И ты на самом деле этого хочешь? – Рейчел вцепилась в его руку, не веря собственным ушам.

– Только если ты захочешь иметь меня в качестве своего партнера.

– Если бы я и захотела видеть кого-нибудь в этой роли, то только тебя, Лейн.

Душа Рейчел пела от счастья. Она и мечтать не смела о том, чтобы Лейн всегда был рядом и она имела бы возможность в любую минуту обратиться к нему за советом или помощью. Всю жизнь она была одинока и грезила тем, чтобы разделить свою сокровенную мечту с кем-то еще. Ах, как ей нужен был кто-то, вместе с кем можно было бы и работать, и наслаждаться достигнутыми успехами.

– Ты не представляешь, как я счастлива, Лейн!

– Вот и прекрасно. Мне очень хочется, чтобы ты была счастлива.

– Сегодня в ресторане мне показалось, что я сказала что-то не то… Тебя тревожит что-то, связанное с Ривер-Бендом?

– С чего ты взяла? – вздернул брови Лейн. Однако Рейчел было нелегко обмануть, и его равнодушный тон не смог ввести ее в заблуждение.

– Да, значит, дело и впрямь в Ривер-Бенде. Сегодня там что-то случилось, и ты не хочешь мне об этом рассказывать. Я права? – Лейн пытался оградить ее от каких-то неприятных разговоров – так, как это всегда делал Дин, – но Рейчел этого не хотелось. – Так что же там случилось?

– Да, с Ривер-Бендом действительно возникли кое-какие осложнения, но мне не хотелось бы говорить об этом сейчас. Тем более что нам с тобой предстоит обсудить многие вещи, принять очень важные решения. Как, к примеру, мы назовем нашу ферму?

Рейчел не стала спорить.

– Саут-Винд,[15] – ответила она. Это название она выбрала уже много лет назад. – Согласно легенде, пророк Магомет сказал, что Аллах послал ему южный ветер, из горсти которого и был создан арабский скакун.

В голосе женщины уже не было прежнего энтузиазма.

– Красивая легенда. Мне нравится.

– Слушай, Лейн, так не годится, – проговорила Рейчел. – Если ты не расскажешь мне, что там случилось, я буду мучиться и ломать голову. Они говорили что-то обо мне?

– Нет, Рейчел, дело совсем в другом. Я не хотел говорить об этом, ведь сегодняшний день – очень важный в твоей жизни, и мне бы не хотелось, чтобы он был омрачен.

– Мне бы тоже. – Однако вся ее жизнь была омрачена существованием другой семьи Дина. Похоже, ничего не изменилось. – И все же я хочу знать.

– Ну хорошо. – Лейн внезапно помрачнел. – Как выяснилось, к моменту своей гибели твой отец оказался сплошь и рядом в долгах. Они составили такую сумму, выплатить которую ему было бы не по силам. Все его имущество заложено и пойдет с молотка, чтобы расплатиться с кредиторами.

– Но… – Рейчел смотрела на собеседника недоверчивым взглядом. – Это же невозможно! Каким образом он пошел по миру, коли сумел оставить мне такую сумму?

– Эти деньги хранились на безвозвратном счету в ожидании тебя. Он не мог забрать их назад.

– А Эбби, ее мать… Что будет с ними?

– Я уверен, что когда все имущество будет продано, а долги погашены, у них останется достаточно денег, чтобы подыскать для себя новое жилье и продержаться какое-то время.

– Ривер-Бенд пойдет с молотка… – Рейчел не могла поверить, что такое возможно. – Дин так любил это место! – Даже больше, чем ее мать, если отказался покинуть его ради нее. – Это поместье принадлежало его семье на протяжении нескольких поколений. Ведь это несправедливо, если оно перейдет к кому-нибудь, кто не имеет никакого отношения к Лоусонам. – Не успели эти слова сорваться с губ Рейчел, как в мозгу ее ярко вспыхнула мысль: «А ведь во мне течет кровь Лоусонов». В следующее мгновение она нетерпеливо повернулась к Кэнфилду.

– Лейн, давай купим его.

– Что? – На сей раз он был удивлен не на шутку.

– Разве ты не видишь? Это же прекрасно! Во-первых, Ривер-Бенд не попадет в чужие руки, а во-вторых, там уже все готово. Есть и конюшни, и все остальное, что необходимо для разведения лошадей. Кроме того, в мире тех, кто разводит и покупает «арабов», Ривер-Бенд считается признанной и авторитетной маркой. Нам не придется тратить время на то, чтобы зарабатывать себе репутацию, начиная с нуля. Это так просто, что я даже удивляюсь, как тебе это сразу не пришло в голову.

– Просто – да, но мудро ли это? Это надо обдумать.

– О чем тут думать? – Рейчел не могла взять в толк, почему он не хочет согласиться с ней. – Это логично, практично и разумно. Даже мне это понятно. А-а-а, ты, наверное, думаешь о том, как они отреагируют на то, что Ривер-Бенд куплю я? Так ведь?

– Я всего лишь говорю, что нам надо все тщательно обдумать. Ривер-Бенд был домом Дина. Вполне понятно, что ты испытываешь тягу к этому месту. И я очень ценю твое желание оставить родовое поместье в семье. Но мне не хочется, чтобы ты принимала импульсивные, необдуманные решения, о которых впоследствии можешь пожалеть. Ведь необязательно решать все сегодня же. Сейчас ты реагируешь чересчур эмоционально. Ривер-Бенд будет продаваться еще только через несколько недель. У тебя еще есть время, и я хочу, чтобы ты воспользовалась им и хорошенько все обдумала. Ты можешь обещать мне это?

– Да, – неохотно кивнула Рейчел и, отвернувшись, стала смотреть в окно. – Но я уверена, что не передумаю. Пусть они думают что угодно. Может, это звучит бессердечно, но… Ривер-Бенд все равно пойдет с молотка, и они в любом случае потеряют его. Так какая им разница в том, кто его купит? Если это сделаю я, он хотя бы останется в семье. Они должны мне быть за это только благодарны.

– Вполне возможно. Но все же давай подумаем обо всем этом еще несколько дней, а уж тогда и будем решать.

– Хорошо, – кивнув, вздохнула Рейчел.

Лейн с нежностью смотрел на ее профиль.

– Я люблю тебя.

Он сказал это с необыкновенной нежностью, но смысл этих слов некоторое время не мог дойти до сознания Рейчел. Когда же это случилось, женщина была ошеломлена. Она повернулась к нему и прикоснулась к его лицу. Ей не верилось, что такой человек, как он, может любить ее.

– Лейн…

Его поцелуй был долгим и глубоким. Рейчел обвила его руками и запустила ладони в густые седеющие волосы. Она боялась поверить в то, что происходит.

Через минуту она спросила:

– Ты уверен в этом?

– Да. Ты – женщина, которую я люблю, – подтвердил он, ласково убирая волосы с ее лица, и поцеловал по очереди ее бровь, нос и щеку.

– Но ведь я – незаконнорож…

Его губы прижались к ее и не позволили договорить фразу.

– Ты – дитя любви, – тихо прошептал он.

Рейчел откинула голову назад и заглянула ему в лицо.

– То же самое всегда говорила мне мать.

– И была права. Ты родилась от любви и предназначена для любви. Я докажу тебе это.

Лейн доказывал это губами и руками, нежно гладя ее тело, распаляя внутри Рейчел незнакомое ей прежде неукротимое чувственное желание. Наконец его руки дошли до ее груди, и она не сдержалась.

– И я… я тоже люблю тебя, Лейн. – Он целовал ее шею, и от наслаждения по коже Рейчел побежали мурашки.

– Правда? – Теперь уже он откинулся назад и испытующе посмотрел ей в лицо. – Как мне хотелось бы верить в это! Но ведь я на столько старше тебя! Ты уверена, что видишь во мне не отца?

– Ну зачем ты так говоришь! – возмутилась Рейчел. Ее обидело и задело то, что он не верит ей. – Да, я смотрю на тебя снизу вверх, но разве это не нормально для любящей женщины?

– Если это действительно так, то в этом нет ничего противоестественного.

– Почему ты хочешь посеять в моей душе сомнения?

– А ты когда-нибудь любила?

– Нет. – Дважды Рейчел была очень близка к этому, но любовь неизменно обходила ее стороной.

– Так как же ты можешь быть уверенной в своих чувствах? – спросил Лейн. – На несколько дней я должен уехать из города. Когда вернусь, посмотрим, будешь ли ты чувствовать то же самое. Если это действительно любовь, такой экзамен не нанесет ей вреда. – Он обнял ее за плечи и развернул от окна. – Проводи меня к выходу, пока я не решил воспользоваться твоей минутной слабостью.

После ухода Лейна Рейчел села и глубоко задумалась. Ей было о чем подумать: о Ривер-Бенде, о своих чувствах…

* * * В половине десятого в окне трейлера мелькнул свет автомобильных фар. Чуть раньше, позвонив по телефону, Эбби сказала Маккрею, что приедет к девяти. Он встал и направился к двери, но на полпути резко развернулся и пошел на кухню, злясь на самого себя за то, что с таким нетерпением ожидает ее появления. Не хватало еще выбегать из трейлера с распростертыми объятиями подобно влюбленному сопляку. Он вынул из холодильника бутылку пива и стал ждать того момента, когда распахнется дверь вагончика.

Когда Эбби наконец возникла на пороге, он уже не мог думать ни о чем другом. Она была стройной, но там, где надо, у нее имелись все необходимые округлости. Их не могла скрыть даже свободная рубашка. Густые темные волосы были распущены и лежали на плечах – именно так, как ему нравилось.

– Привет, – бросила она.

– А я уже стал беспокоиться. Куда, думаю, ты пропала? – Приблизившись к женщине, Маккрей, несмотря на ее улыбку, заметил, какой измученной она выглядит и какая растерянность поселилась в ее взгляде.

– Пришлось задержаться. У нас заболел еще один жеребенок. Бен опасается, что это пневмония.

Эбби обвила руками его талию и подставила лицо для поцелуя. Маккрей был счастлив повиноваться. Она ответила на его поцелуй, однако далеко не с тем жаром, на который он рассчитывал. Она была явно озабочена чем-то, и этим «чем-то» был явно не Маккрей.

– Хочешь холодного пива? – Он постучал открывалкой по горлышку своей бутылки.

– Нет. Если мне сейчас что-то и нужно, то уж никак не алкоголь. – В ее голосе звучал то ли испуг, то ли злость, а возможно, и то и другое. Эбби повернулась к столу. – Что это? Цветы? – Она прикоснулась к букетику полевых цветов, стоявших в стакане на столе, словно желая убедиться в том, что они настоящие.

– Я решил немного расцветить свое убежище, – пошутил Маккрей, подойдя к ней и вдыхая тонкий аромат шампуня, шедший от волос женщины.

– Какие красивые! – безуспешно попыталась улыбнуться Эбби.

– Осторожно, возбуждаться до такой степени опасно для здоровья, – снова попробовал пошутить Маккрей.

– Извини меня, – вздохнула она и отвела взгляд в сторону. – Видимо, я просто устала.

Однако он видел, что это была не усталость, а напряжение. Эбби была натянута, как струна. Дожидаясь ее, он планировал не разводить разговоры, а заняться чем-нибудь гораздо более приятным, однако в том состоянии, в котором она сейчас пребывала, это было невозможно. Сначала Эбби должна расслабиться, а для этого с ней необходимо поговорить, причем именно о том, что ее в данный момент тревожило.

– По телефону ты сказала, что сегодня к вам приезжал Кэнфилд. Ну и как дела? Все в порядке?

Маккрей уже поднес горлышко бутылки к губам, но его рука замерла в воздухе, когда он увидел реакцию Эбби. Она резко отвернулась, и было похоже, что ее охватила ярость.

– Да, заезжал. – Голос женщины дрожал от кипевших в ней чувств. В следующее мгновение она так же неожиданно направилась к холодильнику. – Пожалуй, я все же воспользуюсь твоим предложением по поводу пива.

Маккрей с любопытством наблюдал за женщиной. Пока она вынимала из холодильника запотевшую бутылку, он открыл дверцу шкафчика и достал стакан.

– Что случилось? – озабоченно спросил он, подталкивая стакан по направлению к Эбби.

После некоторых колебаний Эбби наполнила стакан, который тут же покрылся шапкой густой пены.

– В общем-то, глупо делать из этого секрет. Через пару дней об этом будет знать весь этот чертов Техас! Видишь ли, Маккрей… – Эбби помолчала. В ее голосе звучала горечь. – Нам пришел конец. Именно об этом сообщил нам сегодня Лейн.

– Что ты подразумеваешь под словом «конец»? – нахмурив лоб, спросил Маккрей. – Разные люди вкладывают в него разное значение.

– Конец означает то, что мы по уши в долгах, что мы должны распродать все, чтобы расплатиться с кредиторами, что мы остаемся без гроша в кармане и без крыши над головой.

Эбби отпила из стакана. Рука ее дрожала.

– Теперь понятно, – протянул Маккрей. Он был потрясен этой новостью, хотя и не подавал виду.

– Вряд ли тебе это понятно, – едко возразила Эбби. – С молотка будет пущено все, что у нас есть: дом, ферма, земля, лошади – все! Я предполагала, что нам придется столкнуться с трудностями в связи с наследством отца, но думала, что их причиной станет Рейчел. Я ожидала, что она станет оспаривать завещание или придумает какие-нибудь другие гадости. Но я никогда не ожидала ничего подобного.

– Да, серьезный переплет.

Маккрей понимал, что его слова сейчас не имеют никакого значения. Эбби его все равно не слушает.

– Готова поклясться, что она уже все знает. Лейн наверняка рассказал ей об этом. И теперь мне понятно, почему она не стала претендовать на оставшееся от отца наследство. Она уже знала, что поживиться тут будет нечем. – Эбби сделала глоток и уставилась на стакан. – А знаешь, почему у него не осталось денег? Потому что он слишком много тратил на нее и ее мать – свою любовницу. Наверняка осыпал ее дорогими подарками. Вот, к примеру, взял и подарил ей кобылу.

– Но она же его дочь.

– Я тоже! – взорвалась Эбби. – Но у нее всегда было все! А известно ли тебе, что он погиб, возвращаясь от нее?

– Нет.

– Она значила для него все, а я – ничего. – Эбби, похоже, находилась на грани истерики. – Я никогда ничего не имела от него, когда он был жив, и не получу ничего сейчас, когда он умер. Все логично! Я просто не знаю, что мне делать.

Это было совершенно на нее не похоже, но Маккрей представлял, каково ей сейчас. Никогда раньше Эбби не сталкивалась ни с чем похожим. Обычно чужие беды оставляли Маккрея равнодушным, но сейчас все было иначе. Он не мог безучастно смотреть на эту трагедию. Протянув руки, он привлек к себе Эбби, и она прильнула к нему, положив голову на грудь.

– Я не знаю, за что браться, – несчастным голосом пожаловалась она. – Мне нужно искать жилье и работу, но кем я смогу работать и где буду жить?

– С последним как раз проблем не будет. Ты можешь переехать ко мне.

– А мама? А Бен? Вряд ли в этом вагончике смогут разместиться четыре человека. А ведь еще есть Джексон.

– Да, о них я не подумал.

– А я обязана думать. Бен в таком возрасте не сможет найти себе другую работу, а мама вообще ни одного дня не работала. – Эбби еще крепче прижалась к груди Маккрея. – Обними меня, Маккрей, просто обними.

Больше она не просила ни о чем. Он прижал ее к своему телу и стал ласково баюкать, осторожно покачиваясь из стороны в сторону. Маккрей не сказал больше ни слова. Да и о чем тут было говорить!

17

Эбби начала просматривать список лошадей, составленный помощником Лейна. Внезапно ее резануло по глазам имя кобылы Ривербриз, резко выделявшееся на фоне арабских имен остальных лошадей. Изумленная, она озадаченно смотрела на него, думая, что здесь, наверное, какая-то ошибка, которую срочно нужно исправить.

Держа список в руках, Эбби вышла из кабинета Бена в крытом переходе и отправилась на поиски Лейна или его помощника, Чета Форбса. И тот и другой находились где-то здесь. Заручившись помощью еще троих человек из числа служащих Лейна, они составляли подробную опись всего, что имелось в Ривер-Бенде. Согласно плану Лейна распродажа должна была пройти в два этапа и состоять из двух отдельных аукционов. На первом с молотка должны были пойти лошади, грузовики и сопутствующее им оборудование, на втором предполагалось продать сам Ривер-Бенд и все, что в нем оставалось.

Эбби услышала голоса, доносившиеся из комнаты, где хранилась упряжь, подошла к двери и заглянула внутрь. Толстый человечек в рубашке с засученными рукавами снял со стены четыре недоуздка, Бен сообщил, что это такое, а еще один мужчина сделал пометку в блокноте. Скучная, долгая работа.

– Четыре недоуздка, – вслух повторил тот, который записывал.

– Один из них украшен серебром, – вставил Бен. – Он дороже, чем остальные.

Грузный мужчина вновь принялся изучать недоуздки. В разговор вмешалась Эбби.

– Он потускнел, – проговорила она, – но перед аукционом мы его отчистим. – Сказав это, она велела себе не забыть и это. Сколько же дел у нее уже накопилось! – Вы не видели Лейна или Чета Форбса?

– Они в конторе. – Пухлая ручка толстяка махнула в том направлении, где находился кабинет ее отца.

– Спасибо, – уже на ходу поблагодарила Эбби, быстро направившись к двери кабинета. Она резко постучала дважды, затем потянулась к дверной ручке, и тут же приглушенный голос пригласил ее войти. Лейн стоял возле стола и просматривал какие-то бумаги, а Чет Форбс – мужчина в очках в проволочной оправе – устроился в кресле. Оба подняли на нее глаза.

– Извините, но я просматривала список лошадей, который вы мне дали. Вы включили в него Ривербриз, но эта кобыла принадлежит мне. Отец подарил ее мне в прошлом году.

– Странно, что так получилось. – Молодой человек с бледным лицом взял из ее рук листы бумаги, бегло их просмотрел, а затем принялся рыться в папках, лежавших на столе. – Ага, вот она, Ривербриз. – Внимательно изучив документы, касавшиеся кобылы, он торжествующе поднял взгляд на Эбби и проговорил: – Я был прав. Лошадь зарегистрирована на имя Дина Лоусона, и тут нет никаких пометок о передаче ее в собственность какому-либо другому лицу.

– Этого не может быть! – Эбби взяла папку из его рук и посмотрела на оборотную сторону сертификата, ища свое имя в той строке, где значилось имя покупателя лошади. – Он же подарил мне Ривербриз!

Лейн обошел стол и также заглянул в документ.

– Он сказал тебе, что перерегистрировал кобылу на твое имя?

– Это было в прошлом году. Я уже не помню точно, что он тогда говорил. Но ведь нельзя же подарить кому-нибудь что-нибудь и по-прежнему считаться владельцем этого.

– А ты когда-нибудь просила, чтобы он оформил лошадь на твое имя?

– Нет. Я подумала, что он сам это сделает, а потом даже и не вспоминала об этом. А папа, видимо, решил, что этими формальностями займусь я. Только так можно объяснить все, что произошло. – Она встревоженно посмотрела на Лейна, обеспокоенная его вопросами. – Ривербриз – моя!

– Мне неприятно говорить об этом, Эбби, – начал Лейн, глядя в сторону, – но у тебя нет ни единого документа, подписанного Дином, который подтверждал бы твою правоту. Регистрационные документы оформлены на его имя, поэтому официально считается, что лошадь является частью его имущества.

– Нет! – гневно тряхнула головой Эбби.

– Я уверен, Дина наверняка отвлекли другие дела и он просто позабыл об этом. Я попробую что-нибудь сделать, если это вообще возможно, – пообещал Лейн. – Но ты должна понимать: эта лошадь стоит очень дорого. Она, если хочешь, является «ценным имуществом» – точно так же, как какая-нибудь постройка. Ты же не станешь доказывать свое право на владение домом, если у тебя на руках нет соответствующих документов, которые удостоверяли бы это. Боюсь, закон будет рассматривать лошадь с этой же точки зрения.

– А Рейчел? Наверняка папа подписал бумаги, когда подарил ей кобылу! – Эбби не могла скрыть горечь, прозвучавшую в ее голосе.

– Этого я не знаю. – Лейн забрал у женщины папку с документами и передал ее Чету.

– Мы сверили всех лошадей на ферме, – начал тот, – с регистрационными документами в этой папке и обнаружили двух лошадят…

– Жеребят, – мрачно поправила Эбби.

– Да, двух жеребят, на которых необходимо было заполнить соответствующие формы. Помимо этого, никаких расхождений между документами и лошадьми на ферме обнаружено не было, – закончил он.

– Охотно верю, – сухо ответила Эбби. Она вся кипела от сдерживаемой злости и растерянности. – И тем не менее эта кобыла принадлежит мне.

Лейн спокойно выдержал ее яростный вызывающий взгляд.

– Я сделаю все возможное, чтобы ты сохранила свою лошадь, Эбби.

– Сделай, пожалуйста. – Она направилась к двери, и Лейн последовал за ней.

– Мы с Четом подумали, что, может быть, нанять дополнительных людей, чтобы привести лошадей в надлежащий вид перед аукционом.

– Да, это не помешало бы, – согласилась Эбби, выходя из кабинета и направляясь к двери, которая вела из перехода во двор. – Мы с Беном вряд ли управимся вдвоем. Для того чтобы привести их в наилучшую форму, нам понадобился бы как минимум месяц.

– Я прослежу, чтобы вам в этом помогли, – пообещал Лейн, и они вышли на улицу.

– Спасибо, – поблагодарила Эбби, и в эту же секунду ее внимание привлек черный пикап Маккрея, припаркованный возле машины Лейна. Она не ожидала увидеть его раньше вечера. Их поздние встречи стали уже почти традицией. Увидев его выходящим из дома, Эбби ускорила шаг. На лице ее появилась радостная улыбка.

– Как ты здесь очутился, Маккрей? Ты не говорил, что собираешься заехать днем.

– Хотел тебя удивить. – Облокотившись о притолоку, он смотрел на Эбби своим ленивым изучающим взглядом, от которого по ее телу всегда растекалось тепло.

– Можешь считать, что тебе это удалось.

– Отлично. – Не обращая внимания на присутствие Лейна, Маккрей жестом собственника обнял Эбби за плечи и крепко прижал к себе, а затем наклонился, якобы для того, чтобы вдохнуть аромат ее волос, и прошептал: – Я скучал по тебе. – Он выпрямился и лукаво улыбнулся, зная, что она не может сказать то же самое, чтобы ее при этом не услышали. Эбби скорчила ему гримасу, украдкой улыбнулась, а Маккрей хохотнул.

К ним подошел Лейн.

– Познакомьтесь, – представила она друг другу мужчин. – Маккрей Уайлдер. Лейн Кэнфилд.

Маккрей отпустил ее плечи и протянул руку Лейну.

– Рад с вами познакомиться, мистер Кэнфилд.

– Взаимно, мистер Уайлдер.

– Не помню, Лейн, рассказывала я тебе про Маккрея или нет, но собиралась. – Она действительно неоднократно хотела рассказать Лейну о Маккрее, но каждый раз, когда они виделись, возникало слишком много других проблем. – Он занимается бурением по контракту и одновременно является «диким котом». А недавно сделал какое-то изобретение – что-то вроде пробного бурения. Впрочем, у него самого лучше получится объяснить, о чем идет речь.

– Вряд ли мистеру Кэнфилду будет интересно об этом слушать, – вставил Маккрей. – Это не по его части.

– Папа хотел познакомить его с людьми, которые могли бы помочь Маккрею разработать и внедрить его изобретение. Ты знаешь многих, занятых в нефтяном бизнесе, Лейн, может быть, ты смог бы устроить для него какие-нибудь встречи?

– Возможно, – согласился тот. – Кроме того, никогда не повредит взглянуть на что-нибудь новенькое. Мы могли бы как-нибудь встретиться, и вы объясните мне, в чем суть дела.

– Может быть, я позвоню в ваш офис в начале следующей недели, и мы договоримся о встрече?

Эбби не расслышала, что ответил Лейн, поскольку во двор, громко завывая, въехал потрепанный пикап Доби Хикса. Она нахмурилась, подумав, что могло ему здесь понадобиться. Однако Эбби предстояло изумиться еще больше, увидев на пассажирском сиденье собственную мать.

– Извините, – бросила она беседующим мужчинам и, развернувшись, направилась к развалюхе Доби.

– Эбби, произошла чудесная вещь, – возбужденно затараторила ее мать, выбираясь из кабины. – Я нашла место, где мы будем жить.

– Что? – Эбби подозрительно посмотрела на Доби Хикса, который вылез из-за руля и теперь обходил изъеденный ржавчиной кузов грузовичка. Подойдя к ней, он торопливо стянул с головы шляпу. Солнце отразилось в его огненно-рыжих волосах, сделав голову Доби похожей на клубнику. Интересно, подумалось Эбби, какое отношение ко всему этому имеет он?

– Да, я нашла нам жилище. И оно прекрасно! – объявила Бэбс Лоусон. – Доби только что показал его мне. Оно небольшое. Нам, конечно, предстоит избавиться от лишней мебели, но нам ведь много и не нужно. Там даже есть комната для Бена. – Что это за дом? – Эбби не хотелось, чтобы в ее голосе звучал скепсис, но она была уверена, что мать просто не в состоянии учесть все, что необходимо при выборе жилья.

– Это дом на моей ферме, – пояснил Доби. – Кое-кто из моих наемных работников живет у меня на ферме вместе с семьями. В качестве частичной оплаты я предоставляю им мебель. Но тот дом, о котором идет речь, в настоящее время пустует, и я подумал, что если вы захотите, то можете жить там. Он, конечно, невелик, вы к таким не привыкли, но…

– Доби, я даже не знаю, что и сказать, – беспомощно пожала плечами Эбби.

– Я буду брать с вас арендную плату, но она будет небольшой. Должен же я чем-то покрывать расходы на его содержание.

– Если бы ты отказался брать с нас плату, мы бы и разговаривать об этом не стали. – Эбби была не из тех, кто принимает благотворительность, пусть даже она исходит от ближайшего соседа.

– Я знаю это, Эбби. Но я думаю, дом тебе понравится. – Доби смотрел на нее открытым взглядом, стараясь убедить Эбби в своей искренности. – Кроме того, у меня сейчас нет никакого скота, поэтому освободился амбар. В нем ты можешь держать своих лошадей. Совершенно бесплатно. Все равно он пустует.

– Теперь ты понимаешь, почему я так обрадовалась, Эбби? Для нас это просто прекрасный вариант, – счастливым голосом проговорила ее мать.

– Да, похоже на то, – вынуждена была признать Эбби. Ей, однако, было непонятно, почему она не чувствует облегчения, что решена хотя бы проблема того, где они будут жить. По крайней мере, на одну заботу меньше. Она должна радоваться, что мать взяла на себя эти хлопоты и уже осмотрела их будущее жилище, и тем не менее ей почему-то хотелось придраться к этому выбору, найти в нем какие-нибудь изъяны.

– Если хочешь, я могу тебя отвезти, и ты взглянешь на дом сама, – предложил Доби.

– Может, попозже. Сейчас я занята.

– Как скажешь, – вяло кивнул Доби, искоса бросив взгляд на Маккрея и Лейна. – Приезжай когда захочешь.

– Спасибо, Доби, так я и сделаю.

– Ладно. – Сосед улыбался и вертел в руках свою шляпу. – Я, пожалуй, отправлюсь восвояси.

– Доби, спасибо, что показал мне дом. – Бэбс сердечно потрясла его руку. – Не волнуйся, я уверена, что Эбби он понравится так же, как мне.

– Надеюсь. – Доби натянул шляпу и пошел к кабине грузовичка, кинув напоследок: – До скорого.

Мотор автомобиля неуверенно потарахтел, стрельнул и только после этого ожил. По-прежнему раздираемая противоречивыми чувствами, Эбби смотрела, как грузовичок отъехал задним ходом от ограды и двинулся к воротам.

– Вот увидишь, дом тебе понравится, – не умолкала Бэбс, все еще горя энтузиазмом и явно гордясь тем, что именно она отыскала их будущее жилище. – Он, конечно, поменьше нашего теперешнего, но нам все равно не надо так много места.

– Конечно, – согласилась Эбби. – Может быть, завтра утром мы выкроим время и вместе съездим взглянуть на него. – Она стала разворачиваться, чтобы снова присоединиться к Маккрею и Лейну. В этот момент она услышала голос матери:

– К нам сегодня прямо паломничество. Как ты думаешь, кто бы это мог быть?

Эбби оглянулась на дорожку, которая вела к ферме. Грузовичок Доби прижался к обочине, чтобы пропустить другую машину, въезжавшую в ворота. Эбби почувствовала, как напряглась каждая мышца ее тела.

– Наверное, кто-нибудь приехал взглянуть на лошадей. – Как и в прошлый раз, ей приходилось прилагать все усилия, чтобы говорить будничным голосом. – Может быть, тебе лучше пойти в дом и приготовить для нас чаю со льдом, мама? И не забудь про торт, который ты испекла утром. Лейну он наверняка понравится.

– Прекрасная мысль.

Спровадив мать, Эбби быстро направилась к машине, которая уже остановилась посреди двора. Все в ней было как натянутая струна. А вот появившаяся из автомобиля Рейчел Фэрр, несмотря на жаркий полдень, была сама свежесть. Глядя в лицо, так сильно напоминавшее ее собственное, Эбби была готова взорваться от возмущения.

– Что вам здесь надо, мисс Фэрр? Я думала, вы поняли, что вам здесь не рады. – Она преградила Рейчел путь, вспомнив, что Маккрей и Лейн стоят всего в нескольких метрах, только после того, как незваная гостья бросила быстрый взгляд в их направлении.

– Я знаю это, но мне хотелось поговорить с вами.

– Господи, вы ведь… – Эти слова, раздавшиеся сзади, были произнесены едва слышным шепотом. Резко повернувшись, Эбби увидела Бэбс, которая переводила взгляд с нее на Рейчел, ошеломленная их внешним сходством.

– Мама, я же сказала, чтобы ты шла в дом. – Эбби было невыносимо, что мать смотрит на нее таким взглядом. Ну почему она ее не послушалась!

– Здравствуйте, миссис Лоусон. Я – Рейчел Фэрр.

Эбби повернулась обратно к вторгшейся в их жизнь женщине.

– Уезжайте! Мы не хотим, чтобы вы находились здесь.

– Позвольте мне объяснить… – снова начала та.

– Нас не интересует, что вы намерены сказать.

– Рейчел… – К ним подошел Лейн.

– Не надо, Лейн, я же сказала вам, что все тщательно обдумала. Как вы и просили. – Голос Рейчел звучал спокойно, хотя ее лицо выдавало явные признаки внутреннего волнения.

Эбби смотрела на то, как Лейн взял руку Рейчел и тепло пожал ее.

– Хорошо, – промолвил он.

В этом коротком обмене фразами ощущалась близость, ошеломившая Эбби и едва не лишившая ее дара речи. Она предполагала, что они уже беседовали раньше, но думала, что эти разговоры связаны исключительно с завещанием ее отца – точно так же, как разговоры между Лейном с Бэбс и ей самой. Теперь же по тому, как он держал ее за руку, по его позе было видно, что их связывает нечто большее. Что же это такое? Почему и Лейн предпочел ее Эбби?

– Лейн рассказал мне о тяжелой финансовой ситуации, в которой вы оказались, – неуверенно начала Рейчел. – Все эти долги и так далее… И я понимаю, что перспектива того, что Ривер-Бенд будет на аукционе, не может радовать вас. Поэтому, чтобы его не пустили с молотка, я предпочла бы купить его сама.

– Каким образом? На деньги моего отца? – Эбби с горечью вспомнила слова Лейна о том, что ее отец успел перед смертью обеспечить Рейчел.

– Да, на это пойдет большая часть денег со счета, который он открыл на мое имя, – признала та.

«Большая часть». Это значило, что Дин оставил ей очень крупную сумму, поняла Эбби. Ривер-Бенд был оценен более чем в два миллиона долларов, и тем не менее Рейчел намерена его купить. Даже после смерти отца вышло так, что Рейчел оказалась богата, а у них не осталось ровным счетом ни цента. Нужны ли еще какие-то доказательства того, что он никогда не любил Эбби?

Она почувствовала, что внутри ее что-то оборвалось, и была уже не в силах сдерживать скопившиеся в ней ярость и ненависть.

– Я скорее сожгу Ривер-Бенд до основания, чем его получите вы! А теперь вон отсюда! Убирайтесь, прежде чем я велю вышвырнуть вас! Слышите? Вон! Вон!!!

Эбби уже ничего не слышала и не видела перед собой. Она истерично кричала на Рейчел, которая, бессознательно ища защиты, прижалась к Лейну.

Внезапно между ними оказался Маккрей и крепко сжал запястья Эбби.

– Успокойся. Ты уже достаточно ясно выразила свое пожелание.

Не в силах унять ярость, она вся тряслась, а голос ее срывался.

– Убирайтесь! – в последний раз выкрикнула она. Лейн довел Рейчел до машины и помог ей сесть за руль. По ее лицу ручьем текли слезы, но Эбби знала, что боль, жившая внутри ее самой, гораздо сильнее этих крокодиловых, как она считала, слез. Взглянув на мать, она увидела, что та выглядит сломленной и растерянной.

Когда машина тронулась с места, а Лейн направился обратно к ним, Бэбс беспомощно проговорила:

– Я лучше пойду в дом.

– Да, мама, – натянутым голосом ответила Эбби. Маккрей отпустил ее запястья, и она пошатнулась. Ее подозрительный взгляд был устремлен на Лейна. Теперь-то она знает, кому он по-настоящему симпатизирует.

– Мне очень жаль, что ты настроена так враждебно, Эбби, – начал он. – Рейчел хочет купить Ривер-Бенд, чтобы он остался в семье.

– Очень хочет, да? Как благородно с ее стороны – заботиться о семейном гнезде! А как, по-твоему, должна чувствовать себя мама, зная, что отец оставил ее нищей, а Рейчел благодаря его заботам теперь в состоянии купить Ривер-Бенд? Неужели ей и без того было мало страданий? Ведь на протяжении всей жизни она знала, что отец ее не любит! Неужели она заслужила, чтобы ей напоминали, что он обеспечил ребенка своей любовницы, забыв о своей жене и законной дочери? – с горечью говорила Эбби.

– Я представляю, что ты сейчас испытываешь…

– Представляешь? Я в этом сомневаюсь. Потому что сейчас я испытываю то же самое, что и мама. Я ненавижу этот дом. Я жду не дождусь, когда продадут и его, и все, что в нем есть.

Эбби развернулась и пошла прочь. Маккрей не промолвил ни слова, но ей было наплевать, что он подумал. По крайней мере, сейчас. Она даже не думала, что можно так сильно ненавидеть.

18

– А теперь подпиши здесь.

Лейн открыл последнюю страницу договора о партнерстве и указал Рейчел на строчку, помеченную крестиком. Женщина четко расписалась и поднялась из-за массивного письменного стола из орехового дерева и положила на его полированную поверхность золотую ручку. Они находились в офисе Лейна.

– Вот и все, – удовлетворенно сказал он, сложив стопкой копии документа и подвинув верхнюю ей. – Возьми свой экземпляр. Ты счастлива?

– Еще бы! – улыбнулась Рейчел. – Иметь тебя своим партнером… – Она обернулась и посмотрела в окно, откуда открывался великолепный вид на город. Лишь одно могло сделать ее еще более счастливой – обладание Ривер-Бендом.

– Предлагаю поужинать и отпраздновать это событие.

Его голос прозвучал над самым ее ухом, и Рейчел поняла, что Лейн вышел из-за своего стола и стоит теперь рядом с ней. Почему же она не услышала ни звука? Ах, да, его роскошное кресло на колесиках слишком дорого стоит, чтобы еще и скрипеть, улыбнулась про себя Рейчел. Она оглядела кабинет, снова восхитившись его чистотой и современным дизайном. Как и во всех остальных помещениях этого здания, в просторном кабинете преобладали стекло и хромированный металл. Кабинет располагался в угловом помещении небоскреба, поэтому отсюда открывался изумительный вид на центр Хьюстона. Рейчел нравились симметрия и стиль, в котором была выдержана эта комната. Все предметы обстановки соответствовали друг другу, и из этой гармонии не выделялся даже огромный письменный стол.

– С удовольствием. Кстати, – повернулась она к Лейну, – ты не сказал мне, разговаривал ли ты с Эбби после того, как… – Рейчел оставила фразу незаконченной. Было понятно, что она имеет в виду их последнюю кошмарную встречу на прошлой неделе.

– Я звонил ей вчера и сообщил, что мы отправляем ей каталог предметов, выставляемых на продажу. Она должна была проверить его на предмет ошибок. Имена некоторых лошадей такие мудреные, что на них можно сломать язык. Арабские, разумеется. Без словаря не разберешься. – Рейчел не улыбнулась на его шутку, и Лейн тяжело вздохнул: – Ты еще не передумала? Ведь ты же знаешь, каково им будет.

– Нет, я по-прежнему хочу, чтобы мы купили Ривер-Бенд. – Она закрыла глаза, и перед ее внутренним взором снова предстало лицо Эбби, написанные на нем ярость и вызов. Это придало ей дополнительной решимости приобрести их владения. – Ты, видно, считаешь, что это с моей стороны непорядочно?

– Нет-нет, ничего подобного. – Лейн помолчал, словно обдумывая мысль. – Откровенно говоря, после того, как ты ушла в тот день, Эбби сказала мне, что они с матерью ненавидят свою ферму. По ее словам, она ждет не дождется, когда Ривер-Бенд будет продан.

– Так и сказала? Что это на нее нашло? – Рейчел была удивлена и почувствовала возмущение. Это было настоящим предательством по отношению к их общему отцу. – Ривер-Бенд – это память о Дине. Его семья владела этим поместьем в течение полутора веков. Как она может мечтать о том, чтобы продать его какому-нибудь постороннему человеку?

– Не знаю, но именно так она и сказала.

– Ну что ж, я этого не допущу. Я просто не могу позволить, чтобы такое случилось. – Она взглянула на только что подписанный документ, копию которого все еще держала в руке. – Я знаю, ты думаешь, что я глупа и сентиментальна. Может, нам стоит порвать эту бумагу? Ты ведь не одобряешь моего намерения купить Ривер-Бенд…

– Ты ошибаешься. – Он положил руку на ладонь Рейчел и сжал ее пальцы, державшие документ. – Я не вижу никаких препятствий к покупке Ривер-Бенда, тем более что ты так этого хочешь.

– Ты действительно так думаешь? – Женщина испытующе заглянула ему в глаза.

– Разве я могу отказать, когда на меня смотрят такие синие глаза! – улыбнулся Лейн.

– О, Лейн! – выдохнула Рейчел, засмеялась и одарила его жарким поцелуем, крепко прижавшись к его губам. Сейчас она любила его сильнее, чем когда-либо. Женщина чувствовала, как его руки гладят ее спину через тонкую материю платья, прижимают, заставляя выгибаться дугой. Ей хотелось, чтоб этот чудесный миг близости и пьянящего счастья длился как можно дольше. Теперь весь мир принадлежал ей. Если в нем и было темное пятнышко, то это было сознание того, что Эбби удалось уговорить Лейна купить Ривер-Бенд в то время, как она потерпела в этом неудачу.

Лейн аккуратно снял ее руки со своей шеи и неохотно отстранил свои губы от ее лица.

– До сих пор еще не было случая, чтобы я соблазнил молодую женщину прямо у себя в кабинете, но если так пойдет и дальше, ты будешь первой, – глухим голосом проговорил Лейн. Чувствуя сумасшедший ритм сердца, Рейчел увидела в его темных глазах огонек желания. Она чувствовала себя искусительницей. Помани она пальцем, и он побежит за ней куда угодно, сделает все, что она захочет. Это чувство не исчезло даже тогда, когда Лейн отстранился – мягко, но решительно.

– Мне кажется, что сейчас я – самая счастливая женщина в мире. У меня есть ты, а скоро у нас будет и Ривер-Бенд. Иногда я думаю: уж не снится ли мне все это. Ты и вправду только что меня поцеловал?

– Это ощущение показалось мне вполне реальным. Да и все остальное тоже, уверяю тебя. – Несколько секунд он смотрел на Рейчел, а затем отошел к письменному столу, будто желая, чтобы их разделяло как можно большее пространство. – Я найму специального агента, который будет представлять нас на аукционе.

– Кстати, об аукционе. Когда я просматривала каталог – в частности, лошадей, что будут на нем выставлены, – я нашла нескольких, которые могли бы нас заинтересовать. Конечно, я сужу по их родословной, поскольку живьем я их никогда не видела. Мне бы хотелось на них посмотреть, прежде чем мы их купим.

– Иными словами, ты хочешь прийти на аукцион, когда будут продавать лошадей?

– Да, однако, учитывая то, как вела себя Эбби во время нашей последней встречи, я не знаю, как это сделать. Она даже видеть меня не хочет.

– Но она не может запретить тебе присутствовать на торгах. Аукцион открыт для всех желающих, включая и тебя.

– Может быть, тебе стоило бы напомнить ей об этом, когда вы встретитесь в следующий раз?

– Я сделаю это непременно. А теперь… Не подумай, что я тебя выгоняю, но у меня назначена еще одна встреча через… – он взглянул на циферблат своих золотых часов, – пять минут. Я заеду за тобой в семь, и мы отправимся ужинать.

– Буду ждать. – Рейчел подошла к Лейну и наградила его еще одним поцелуем, почувствовав, как напряглось все его тело.

Направляясь к дверям, она подхватила лежавшую на стуле сумочку из крокодиловой кожи. Снова и снова Рейчел напоминала себе, что очень скоро станет новой хозяйкой Ривер-Бенда, а Эбби вылетит оттуда вон. Ей будет принадлежать дом Дина, она продолжит семейную традицию и будет управлять фермой по разведению арабских лошадей. Рейчел испытывала пьянящее ощущение власти. Впервые за всю свою жизнь она чувствовала, что ей подвластно все и сама она может быть кем угодно. Теперь ее не могло остановить ничто и никто: ни стыд за свое прошлое, ни Эбби!

Проходя через приемную, она даже не удостоила взглядом секретаря Лейна и мужчину, стоявшего возле его стола. Оказавшись на площадке, она нажала кнопочку со стрелкой, указывавшей вниз, и стала дожидаться прихода лифта. Внезапно Рейчел почувствовала, что она не одна. Она бросила быстрый взгляд на стоявшего рядом человека и тут же узнала в нем мужчину, вмешавшегося в их «беседу» с Эбби. По словам Лейна, они с Эбби встречались регулярно.

– Вы – Маккрей Уайлдер, не так ли? – спросила она, припомнив имя, которое называл ей Лейн.

– Совершенно верно. – Он коротко кивнул, и в выражении его лица промелькнуло что-то странное. А может, это ей только показалось, поскольку поля шляпы отбрасывали густую тень на его темные глаза.

Помимо своей воли Рейчел сравнила его с Лейном. Уайлдер был выше ростом, шире в плечах и уже в талии. Волосы его были темными и вьющимися, а у Лейна – прямыми и с сединой. Лейн был всегда гладко выбрит, в то время как Уайлдер носил густые усы, однако он был лишен того внутреннего благородства, которое так привлекало Рейчел в Лейне. Эбби, очевидно, привлекал более грубый тип мужской красоты.

– Лейн говорил, что вы встречаетесь с Эбби.

– Так и есть, – ответил он, глядя ей в глаза.

Рейчел думала, что он станет разглядывать ее лицо, пытаясь найти в нем общие с Эбби черточки, но ошиблась. Казалось, он вообще не замечал их сходства. Рейчел это почему-то показалось обидным.

– Лифт пришел.

С некоторым удивлением Рейчел обнаружила, что Уайлдер придерживает для нее открывшуюся дверь. Она быстро вошла в пустой лифт, и мужчина последовал за ней, тут же нажав кнопку нижнего этажа. Взглянув на его коричневый блейзер и джинсы, Рейчел с запозданием поняла, что в приемной Лейна находился именно он.

– Не вы ли разговаривали с секретарем Лейна, когда я выходила из его кабинета? – спросила она после того, как двери лифта сомкнулись.

– Я.

– Лейн сказал мне, что у него назначена встреча. Случайно не с вами? Если да, то она оказалась на удивление короткой.

– Нет, я всего лишь хотел договориться о встрече с ним на следующей неделе.

– По поводу Эбби? – предположила женщина.

– Нет. Это связано с бизнесом.

– А-а, припоминаю. Лейн говорил, что вы хотите обсудить с ним какое-то свое изобретение.

– Правильно.

– По-моему, оно его весьма заинтересовало. – Теперь Рейчел вспомнила слова Лейна о том, что он, возможно, станет финансировать разработку и маркетинг этого изобретения. – Вы не станете возражать, если в вашей встрече с Лейном приму участие и я, мистер Уайлдер? Возможно, мне тоже захочется поучаствовать в этом проекте. Только в качестве инвестора, разумеется.

– Если Лейн не станет возражать, то и я тоже.

– Он не станет, – уверенно заявила она, подумав, что если кто-то и возмутится по этому поводу, то наверняка Эбби. Рейчел улыбнулась. Ей определенно понравилась эта мысль.

19

Через заднюю дверь Эбби вошла на кухню, и ее встретил поток прохладного воздуха из кондиционера. Аппетитно пахло жареным мясом и запеченным луком. Эбби прошла вдоль коробок, на каждой из которых каллиграфическим почерком ее матери были сделаны те или иные пометки. Эбби оглядела стойку под висевшим на стене телефоном, но на этом обычном месте почты не было.

В нетерпении она толкнула дверь в столовую и поискала почту на обеденном столе и крышке стоявшего тут же бюро, а затем прошла в гостиную. По мере того, как она шла то по паркету, то по ковру, тяжелые шаги ее сапог то раздавались, то смолкали вновь.

– Это ты, Эбби? – раздался сверху голос матери.

– Да, мама, – отозвалась она, пройдя через холл и остановившись у лестницы. – Куда ты положила сегодняшнюю почту? Бен говорит, что в ней был пакет от Лейна.

– Она на столике в холле.

По лестнице спустилась Бэбс, одетая в широкие брюки, казавшиеся реликвией сороковых годов, и с платком на голове. Она напоминала персонаж тетушки Джемимы. Эбби не знала, где ее мать находила вещи, которые стала носить в последнее время, но подозревала, что они из старых сундуков, вытащенных с чердака. Она подошла к декоративному столику и стала перебирать лежавшую на нем почту.

– Как я рада, что ты пришла, Эбби! Какую спальню ты выберешь в том доме, куда мы переезжаем? Когда мы были у Хикса и осматривали его, ты ничего не сказала об этом. – Эбби разорвала большой конверт, на котором значился обратный адрес Лейна Кэнфилда, и вынула оттуда каталог аукционных торгов. – Я пытаюсь решить, какие шкафы для одежды оставить, а какие продать. Твой вполне подойдет для одной спальни, мой – для другой, а вот тот, что стоит в гостевой комнате, сгодится в обеих.

На третьей странице каталога Эбби наткнулась на имя Ривербриз, напечатанное прописными буквами. Внутри ее словно что-то оборвалось. Женщина предполагала, что, несмотря на то, что она заявила свои права на эту кобылу, ее все равно выставят на торги, но теперь, когда увидела это собственными глазами, что-то умерло внутри ее. Еще два дня назад Лейн позвонил в Ривер-Бенд и сообщил, что суд по делам наследства признал эту лошадь слишком ценной, чтобы считать ее домашним животным, и все же надежда продолжала жить в сердце Эбби… До этого момента.

– Эбби, ты меня слышишь? Какую спальню ты выберешь?

– Мне все равно. – Она закрыла каталог и швырнула его на стол, где лежала остальная корреспонденция. – Выбери ту, которая тебе нравится, а я возьму что осталось.

– Что-то не так, Эбби? – Бэбс взглянула на дочь, затем перевела взгляд на каталог, разорванный конверт от него, и озабоченно наморщила лоб.

– Я уже не знаю, что теперь «так», а что «не так», – рассеянно покачала головой Эбби и взялась за ручку входной двери. – Увидимся позже, мама.

Словно побитая собака она вышла из дома на просторное крыльцо. Несмотря на то, что дела и так обстояли отвратительно, они шли все хуже и хуже. Когда же это кончится? – подумала она. Когда в ее жизни произойдет хоть что-нибудь хорошее?

Понуро выйдя на крыльцо, Эбби услышала, как скрипнули петли калитки, и подняла голову. К ней приближался Маккрей – высокий, стройный, с улыбкой на мужественном лице. Ну наконец-то хоть что-нибудь хорошее! Только теперь Эбби заметила, что солнце щедро изливает свои лучи, а с дерева на лужайку слетела синяя сойка.

Женщина стала быстро спускаться по ступенькам, но, когда она оказалась на последней, Маккрей уже был рядом. Сейчас их лица находились на одном уровне. Эбби обвила шею Маккрея и прижалась губами к его рту, вложив в этот долгий и жаркий поцелуй все обуревавшие ее чувства. Он поначалу удивился, но уже через долю секунды ответил ей с такой же горячностью, обняв ее за талию и крепко прижав к себе.

Когда наконец губы их разъединились, Эбби дрожала всем телом.

– Мне так не хватало тебя, Мак! – прошептала она. – Мы не виделись уже целых два дня. Где ты пропадал?

– Если ты станешь встречать меня таким образом каждый раз, я буду «пропадать» гораздо чаще. – В его низком голосе слышалась насмешливая нотка.

– Лучше не надо. – Вплоть до сегодняшнего дня Эбби даже не понимала, насколько ей был нужен этот человек.

– У меня хорошие новости. Сегодня утром одна из ведущих нефтяных компаний Хьюстона дала согласие на проведение полевых испытаний моего компьютерного метода проверки того, как действует в скважине тот или иной вид бурильной «грязи». Если испытания пройдут успешно, они займутся продвижением моей технологии на рынок. Все вопросы уже улажены – в том числе и финансовые.

– Ты не шутишь? – Эбби не верилось, что это правда, однако довольный блеск его глаз заставил ее поверить в то, что Маккрей не шутит. – Как здорово, Мак! Это же просто фантастика!

– Ты права, черт побери! Поэтому мы с тобой отправляемся в город, чтобы отпраздновать это событие.

– Прямо сейчас? – недоверчиво переспросила Эбби и тут же поняла наивность своего вопроса. – Сейчас я не могу, Мак. Сегодня мне предстоит заняться еще тысячей дел. Может быть, позже, после того, как будут накормлены лошади…

– Мы едем немедленно. – Его полуулыбка была ленивой и самоуверенной.

– Не сходи с ума. Я не могу повесить всю работу на Бена. – Эбби попыталась отстраниться, но Маккрей крепко сцепил руки за ее спиной.

– Он справится. А если несколько лошадей и останутся голодными сегодня вечером, то им это не помешает. Ты едешь со мной, и точка.

– Никуда я не еду, и точка.

Эбби коробил его самоуверенный тон, который отдавал диктаторскими замашками, а ей никто не мог приказывать, и Маккрей в том числе.

Улыбка исчезла с его лица. Маккрей помолчал, разжал руки и сделал шаг назад.

– Ну если ты так настроена… Я вижу, мне придется взять все в свои руки.

Внезапно Эбби оказалась в воздухе. Она попыталась сопротивляться, но все произошло слишком быстро. Только что она стояла на крыльце, а в следующую секунду он уже перекинул ее через плечо, словно куль с мукой.

– Маккрей Уайлдер, опустите меня на землю сию же секунду! – прошипела она сквозь сжатые зубы, пытаясь удержать равновесие. Маккрей крепко обхватил ее за бедра, а она с трудом сдерживала себя, чтобы не раскричаться и не начать колотить его по спине наподобие какой-нибудь истерички.

– Я сожалею.

– Черта с два ты о чем-нибудь сожалеешь, – выдохнула она, вцепившись в него, чтобы не упасть. В этот момент он начал подниматься по ступенькам крыльца. – И куда же это ты меня тащишь?

– Тебе необходимо привести себя в порядок. От тебя несет, как от лошади.

– А от тебя – как от… от… – Эбби никак не могла найти достаточно оскорбительного сравнения. Маккрей тем временем остановился перед дверью, распахнул ее и внес женщину в дом. – Черт бы тебя побрал, Маккрей, ты наконец опустишь меня на пол?! – Эбби хотелось ударить его, но она понимала, что все ее попытки сопротивляться обречены на неудачу.

– Только с одним условием: ты поднимешься наверх и приведешь себя в порядок.

– Нет.

– Так я и думал. – Маккрей поудобнее перехватил свою ношу и направился к лестнице на второй этаж. – Здравствуйте, Бэбс, – спокойно бросил он.

Эбби извивалась, пытаясь увидеть мать. Та стояла на середине лестницы и смотрела на них, изумленно вытаращив глаза.

– Мама, скажи ему, чтобы он опустил меня! – потребовала она.

– Я намерен похитить Эбби и увезти ее на весь вечер в город. Но сначала ее необходимо почистить. – Услышав эти сказанные с ленцой слова, Эбби воочию представила себе мину, с которой они были произнесены. – Будьте любезны подсказать мне, которая из спален принадлежит вашей дочери.

– Вторая дверь справа на втором этаже.

– Мама! – Эбби была потрясена предательством матери.

– Тебе будет полезно проветриться. В последнее время ты слишком много работала. – В этот момент Маккрей прошел вверх мимо Бэбс, и Эбби увидела улыбку на ее лице.

– Вот видишь, даже твоя мать согласна со мной.

– Моя мать…

– Но-но! Не забывайся! – оборвал ее Маккрей. – Негоже обзываться в адрес собственной мамочки. – Взобравшись на второй этаж, он повернул направо и двинулся к приоткрытой двери ее спальни.

– Он еще будет учить меня хорошим манерам! – в беспомощном возмущении воскликнула Эбби. – С таким же успехом подобную нотацию мне мог бы прочесть бурый медведь!

Маккрей пнул ногой дверь, но, даже оказавшись в спальне, не торопился поставить Эбби на пол.

– Это просто возмутительно, – прошипела она, чувствуя, как в висках бьется кровь. – Ты наконец опустишь меня или нет?

– Секундочку…

Неожиданно Эбби увидела вторую дверь. Она вела в ванную комнату.

– Что ты намерен делать, Маккрей?! – в панике завопила она.

Он сбросил ее с плеча, и вот Эбби уже стоит в ванной.

– Я же сказал, что собираюсь почистить тебя, – серьезно напомнил он.

Придуривается! Эбби взглянула ему в лицо и широко улыбнулась, однако улыбки ее как не бывало, когда Маккрей потянулся к крану.

– Нет! Прекрати! – Она вцепилась в его руку, изо всех сил пытаясь помешать ему пустить воду. – Моя одежда! – в ужасе завизжала Эбби, и в тот же момент на нее обрушился целый водопад холодной воды. Задыхаясь от злости и отплевываясь, она ухватилась за кран и наконец сумела закрыть его, однако к тому моменту ее одежда уже промокла до нитки.

Ее волосы мокрым покрывалом падали на глаза. Эбби откинула их, и ее взору предстал Маккрей. Он стоял в стороне, скрестив руки на груди, а по лицу его блуждала довольная ухмылка.

– Вот теперь тебе хочешь не хочешь придется переодеться и привести себя в порядок.

– Ты в этом уверен? – Она бросила в его сторону уничтожающий взгляд и попыталась вытереть руки. Бесполезное занятие. Вода струилась с нее, словно с вытащенной из воды рыбы.

Маккрей протянул руку и снова положил ее на кран душа. Его могучая фигура преграждала ей выход.

– Готов побиться об заклад. Более того, я даже согласен вычистить тебя и поскрести скребком, как ты это делаешь с лошадьми. Кстати, неплохая мысль!

На мгновение Эбби представила себя в душе вместе с Маккреем. Его большие руки втирают мыло в ее кожу, гладят груди, ласкают лобок…

– Это угроза или обещание? – спросила она, уже мечтая об этом, однако в этот момент в дверном проеме возникла фигура Джексона.

На лице обычно невозмутимого дворецкого было написано изумление.

– Джексон… – прошептала Эбби и тут же сообразила, что ее насквозь вымокшая рубашка сейчас совершенно прозрачна, а лифчика на ней нет.

Маккрей оглянулся через плечо.

– Вам что-нибудь нужно, Джексон?

Эбби попыталась спрятаться за его широкими плечами.

– Я… Мне показалось… Я услышал крик…

– Это всего лишь Эбби, – пояснил Маккрей. – Вам не о чем беспокоиться. Я сам справлюсь.

– Конечно, сэр, – ответил Джексон, к которому вернулось его самообладание, и вышел, даже не поклонившись.

– Бедный Джексон, – сочувственно проговорила Эбби, глядя вслед старому слуге, – его чуть не хватил сердечный приступ. – Маккрей расхохотался, и она перевела взгляд на него. – А все из-за тебя. Знаешь, кто ты такой? Самый настоящий придурок!

– А ты – склочная сучка. – Маккрей с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться вновь, и от этого кончики его усов подергивались. – Похоже, мы просто созданы друг для друга. – Он убрал руку с крана и сделал шаг в сторону. – А теперь снимай это промокшее барахло и оденься как следует. – С этими словами он вышел из ванной и закрыл за собой дверь. Эбби осталась в одиночестве. Дрожащая, она стояла под душем. Вода потоками струилась с ее одежды, а она была не в состоянии думать ни о чем, кроме только что сказанной им фразы. Неужели он это серьезно? Действительно ли он думает, что они и впрямь созданы друг для друга, или так, пошутил? Ах, как бы ей хотелось, чтобы это не было всего лишь одной из обычных шуток Маккрея! И тут Эбби поняла, что любит его. Любит так, как никогда еще не любила. Внезапно ей стало страшно. Эбби вовсе не хотелось влюбляться так сильно и безоглядно. Это делало ее уязвимой и беспомощной.

Она торопливо стянула с себя промокшие вещи и снова встала под душ. Водя по телу намыленной губкой, она никак не могла избавиться от мысли, что, не появись в самый неподходящий момент Джексон, это могли бы делать руки Маккрея.

Выйдя из-под душа и насухо вытершись, Эбби обернула одно полотенце наподобие тюрбана вокруг головы, а в другое завернулась сама. Она открыла дверь в спальню и увидела на постели разложенное кружевное белье: бюстгальтер, трусики, пояс для чулок и сами чулки – шелковые и прозрачные. Только тут до слуха Эбби донеслось глухое позвякивание металлических вешалок в шкафу с ее платьями. Подойдя и заглянув в него, она увидела там Маккрея, с сосредоточенным видом перебиравшего ее наряды.

– Что ты тут делаешь?

– Пытаюсь найти что-нибудь подходящее для твоего сегодняшнего выхода в свет. Вот это, кажется, смотрится неплохо, – добавил он, вытаскивая из шкафа открытое платье из красного шифона.

– Спасибо, но я сама решу, во что мне одеться. – Эбби отобрала у него платье и сунула его обратно в шкаф. Ее вдруг царапнуло: а вдруг он делал то же самое и для других женщин? Эбби даже удивилась тому, как болезненно эта мысль кольнула ее сердце. Маккрей – с кем-то еще? Об этом даже подумать невыносимо.

– Только, ради Бога, не это одеяние с перьями. – Он обнял ее сзади и сцепил руки на ее животе, крепко прижав к себе. Полотенце развязалось, однако Маккрей не дал ему упасть. – Вот теперь от тебя пахнет женщиной, – довольно констатировал он. – Осталось только слегка подушиться. Вот здесь… – добавил он, потеревшись носом об ее обнаженное плечо. Отвечая на ласку, Эбби выгнула спину. – И вот здесь… – Мужчина поцеловал тонкую пульсирующую венку на ее шее, и по телу Эбби побежали мурашки удовольствия. – И, возможно, вот тут… – Его палец пополз по ложбинке между грудями, все ниже сдвигая полотенце.

Маккрей отнял губы от ее шеи. Эбби повернулась и оказалась к нему лицом. Полотенце сползло еще ниже.

– Не останавливайся. Я только начала согреваться…

– Ты хоть когда-нибудь бываешь удовлетворенной? – Он смотрел на женщину, и в его взгляде читалась спокойная уверенность.

– Конечно бываю, – улыбнулась она, желая подначить его. – Большую часть времени.

– Большую? – удивленно вздернул он брови. – А я почему-то запомнил совсем иначе.

– Так, может, тебе стоит освежить мою память? – Эбби принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.

– Если я не выйду отсюда через пять минут – особенно теперь, когда не шумит душ, – что подумает твоя мать? А Джексон? – Потемневший взгляд его глаз перебегал с лица Эбби на ее обнаженные плечи и полотенце, которое сползало все ниже и ниже.

– Мама – тоже женщина. Она все поймет. А что касается Джексона, то я и так оскандалилась перед ним. Мне уже терять нечего. Кроме того… – она помолчала и просунула руки под рубашку Маккрея, – обычно для этого не требуется больше, чем пять минут. Разве не так?

– Ах ты маленькая ведьма! – Голос Маккрея шел из самой глубины, и в нем слышались смешливые нотки. – Ты еще пожалеешь об этих словах.

– С удовольствием. – Наполовину закрыв глаза, Эбби подняла к нему лицо. Ей казалось, что от нестерпимого желания у нее набухли даже веки. Пальцы ее уже расстегивали пряжку его пояса. Маккрей тихо застонал.

Двумя часами позже они сидели за столиком в переполненном зале ресторана и дожидались, когда официант принесет им заказанные напитки. Эбби раскрыла меню и принялась читать перечень блюд.

– Только не говори мне, что ты все еще испытываешь голод, – насмешливо поддел ее Маккрей.

– В отношении еды – да, – парировала она. – Десерт обсудим позже.

– Ну и предложеньице, – хмыкнул он. – Я таких еще не слышал. – Маккрей обвел взглядом зал и проговорил: – Похоже, у меня появился соперник. Кто он? Твоя давнишняя любовь?

Ожидая увидеть кого-нибудь из знакомых, Эбби оглянулась. Однако мужчину в черной ковбойской шляпе с серебряной отделкой она видела впервые в жизни. И все же он улыбался ей, как старый знакомый.

– Привет! Узнаете меня?

– Нет, не припоминаю. – Эбби напряженно смотрела на незнакомца, мучительно думая, где они могли встречаться.

– Росс Тиббc. Я здесь пою, в вестибюле ресторана. Мы встречались… – Внезапно он умолк, и на лице его отразилось замешательство. – Нет, вы – не она… Когда я смотрел на вас через весь зал, то был уверен… Господи, вы похожи, как двойняшки!

– Нет, я – это не она, – жестко ответила Эбби, сразу же поняв, что ее спутали с Рейчел.

– Извините меня. Я понимаю, что выставил себя дураком, но вы действительно страшно похожи на ту женщину, с которой я познакомился. Ее зовут Рейчел.

– Ничего страшного, мистер Тиббc. Со мной это уже не в первый раз. – Говоря это, Эбби вспомнила отца, то странное выражение, с которым он временами смотрел на нее. В такие моменты ей казалось, что он видит перед собой кого-то другого.

– Неудивительно, – смущенно улыбнулся певец. – И все же извините еще раз. Простите, что побеспокоил вас, Рейч… – Он осекся и рассмеялся над собственной оплошностью. – Ну вот, видите!

– Меня зовут Лоусон. Эбби Лоусон.

– Правда? Не из тех ли вы Лоусонов, что держат ферму арабских лошадей неподалеку от Хьюстона?

– Да. Ривер-Бенд принадлежит моей семье. – Проговорив это, Эбби ощутила укол в сердце. Она вспомнила, что вскоре ей предстоит расстаться со своим домом.

– Я бывал там пару раз. У вас просто изумительные лошади. Вроде бы я слышал, что вы собираетесь продать их с аукциона, верно?

– Да, на следующей неделе. – Перед внутренним взором Эбби встало имя Ривербриз, напечатанное в аукционном списке.

– Ну что ж, значит, тогда и увидимся, – объявил Росс Тиббc. – Мне всегда хотелось купить арабского скакуна. Я, конечно, не могу себе этого позволить – даже самого дешевого. Но ведь никому не возбраняется мечтать, правда? – В этот момент к столику подошла официантка, неся поднос с напитками, и Тиббc посторонился. – Извините, не буду больше вам мешать. Если сумеете, задержитесь после ужина в вестибюле. Послушаете мое выступление.

– Поглядим, – недружелюбно откликнулся Маккрей.

– Приятного аппетита, – бросил напоследок певец и пошел прочь.

Маккрей не спускал взгляда с Эбби, а она пыталась отделаться от неприятных мыслей. С трудом выдавив улыбку, она подняла бокал:

– Поскольку мы приехали сюда, чтобы отпраздновать твой успех, давай за него и выпьем.

– С удовольствием. – Он прикоснулся краешком своего бокала к ее.

Эбби сделала глоток бурбона, разбавленного водой, и обхватила запотевший бокал обеими руками.

– Ты до сих пор не поведал мне подробности того, как все это случилось, не рассказал, с кем имел дело. Я знаю, что на прошлой неделе ты встречался с Лейном Кэнфилдом. Это он все тебе устроил?

На долю секунды ей показалось, что Маккрей насторожился, но это впечатление тут же рассеялось.

– Да, он принимал в этом участие с самого начала.

– Что ж, возможно, я ошибалась на его счет.

– О чем это ты?

– Он пытался помочь мне сохранить мою любимую кобылу, но получилось так, что ее выставят на торги вместе со всеми остальными. Честно говоря, я стала сомневаться относительно того, что он действительно старался мне помочь. Но теперь, когда он так здорово помог тебе, я думаю, что, наверное, была несправедлива к нему. Видимо, сохранить Ривербриз и впрямь было невозможно.

– И что же теперь?

– Не знаю, – потрясла головой Эбби. Ей показалось, что стены вокруг нее сжимаются, норовя раздавить. – Вряд ли мне удастся ее купить. Кобыла всегда стоит дороже, чем жеребенок, если только он не отличается какими-то выдающимися данными. А учитывая ее красоту и то, каких она чистых кровей, ее оценят в сумму от десяти до двадцати тысяч долларов. Может, даже больше. – Эбби попыталась улыбнуться. – Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. Эта тема для меня слишком тяжела.

– Я не говорил тебе, что мой помощник со следующей недели выходит на работу? Он пока еще на костылях, но управляется уже вполне сносно. А это значит, что мне больше не придется торчать на буровой двадцать четыре часа в сутки.

– Какая прекрасная новость!

20

– Она хочет прийти на торги? Что это значит? – спросила Эбби, трясясь от ярости. – Она…

Лейн поднял руку, чтобы остановить ее поток слов.

– Прежде чем возмущаться, вспомни, что торги открыты для всех желающих принять в них участие. И если она захочет прийти, то ты ей никак не сможешь помешать. Я предупредил тебя о ее планах только потому, что хочу избежать неприятных сцен вроде той, которая произошла здесь в последний раз.

Понимая, что Лейн прав – торги действительно были открытыми, – Эбби постаралась взять себя в руки, однако желчь просто пожирала ее изнутри.

– С какой стати? Зачем ей туда приходить?

– Она хочет приобрести некоторых лошадей, – ответил Лейн.

Все внутри Эбби замерло. Она боялась даже вздохнуть.

– Каких?

– Она не сказала.

А если одной из них была Ривербриз? Ярость Эбби превратилась в ледяное спокойствие. Впервые после того, как Лейн сообщил ей о намерении Рейчел прийти на аукцион, она вновь обрела способность трезво и ясно думать. Ее мозг лихорадочно заработал, пытаясь найти способ, благодаря которому ее кобыла не попала бы в руки Рейчел.

– Мне бы хотелось знать, что ты намерена делать, Эбби.

На какое-то мгновение ей показалось, что Лейна интересуют ее планы относительно лошади, но затем она поняла, что вопрос касался Рейчел.

– Ты же сам сказал, что это – открытый для всех аукцион. Скажи ей только, чтобы держалась подальше от меня и моей матери. У нас остались еще какие-нибудь вопросы? – ледяным тоном осведомилась она.

– Нет, похоже, мы обсудили все.

– Вот и хорошо. У меня еще много дел. – Развернувшись на каблуках, Эбби быстро пошла к конюшням. В ее мозгу родилась идея, но для ее осуществления понадобится помощь.

Она отыскала Бена в одном из загонов для жеребят. Он осматривал небольшой порез на колене одного из стригунков.

– Какой же ты неловкий, малыш, – укоризненно говорил Бен, обращаясь к животному. – Пора уже научиться тормозить, когда бегаешь, иначе весь будешь ходить в синяках.

– Мне нужно с тобой поговорить, Бен, – сказала Эбби, когда он освободился. Жеребенок поскакал на другой конец загона и спрятался за своей матерью, а затем осторожно высунул голову из-за ее крупа, боязливо косясь на Бена.

– Таких, как этот малыш, твой отец называл «ходячим недоразумением». Только и делает, что режется и обо все себя царапает. – Бен неторопливо вышел из конюшни и задвинул дверь.

Однако Эбби сейчас было не до жеребенка-неудачника.

– До аукциона осталось четыре дня, – начала она. – Лейн только что сказал мне, что конюхи, которых он нанял, приедут только послезавтра. До их появления нужно вывезти отсюда Ривербриз.

– Вывезти отсюда кобылу? – недоверчиво переспросил Бен. – Ну-ка повтори еще раз.

– Я хочу, чтобы ее не было на ферме, когда они приедут.

– Что ты задумала? – подозрительно спросил Бен.

– Я не задумала, а все обдумала, – проговорила Эбби. – Что ты делал, когда в начале второй мировой войны немцы вторглись в Польшу? Спасал лошадей и искал для них надежное место. Именно это я и хочу сделать с Ривербриз. Если ее не будет здесь, ее не смогут продать на аукционе.

– Это не одно и то же, Эбби. Сейчас нет войны. Если ты заберешь отсюда кобылу, это будет означать, что ты ее украла. Это нехорошо.

– Нехорошо? Как это я могу украсть свою собственную лошадь? А Ривербриз принадлежит мне! Что бы там ни было сказано в документах, ты же знаешь, что папа подарил ее мне, – уговаривала конюха Эбби, отчаянно стараясь держать себя в руках. Злиться, разговаривая с Беном, было бессмысленно.

– Это верно, – неохотно признал он, все еще чувствуя обеспокоенность ее предложением.

– Так неужели меня можно обвинить в краже собственной лошади? – Эбби уже видела, что Бен начал колебаться. – Мне нужна твоя помощь, Бен, но если ты откажешься, я и сама все сделаю.

– Где ты собираешься ее спрятать? – хрипло спросил он.

– У Доби. Он пообещал мне, что пристроит ее в своем сарае, когда нам придется съехать, и мама уже перевезла к нему в дом кое-какие наши вещи. Мы просто можем ему сказать, что хотим переместить к нему Ривербриз, чтобы не возиться с этим потом. Ему вовсе не обязательно знать правду.

– Ты хочешь его обмануть?

– Нет, я не хочу посвящать его во все подробности, и больше ничего.

Бен укоризненно покачал головой и пристально посмотрел на Эбби.

– И чего же ты этим добьешься?

До сего момента ее ответы удовлетворяли старого конюха, но этот вопрос, поняла Эбби, был решающим. Именно сейчас он придет к тому или иному решению. Если ей не удастся заручиться хотя бы его устным одобрением, у нее вряд ли что-нибудь выйдет.

– Я выиграю время, – сказала она. – Ты же знаешь, что у меня нет шансов на то, чтобы перебить цену, которую назначат за нее на аукционе. Но если мне удастся спрятать ее на время торгов, возможно, затем я смогу выкупить ее по более низкой цене. А может быть, нам удастся собрать достаточно денег для того, чтобы удовлетворить аппетиты кредиторов, и ее вообще не придется продавать. Разве ты не понимаешь, Бен, я обязана использовать эту возможность. Ну хотя бы попытаться!

Прежде чем ответить, Бен долго молчал, словно взвешивая в уме все ее аргументы.

– Перевезем ее сегодня вечером, – наконец сказал он. – После того, как стемнеет.

Огромное чувство облегчения в одно мгновение разрушило стальные оковы, которые Эбби надела на свои эмоции. Она бросилась на шею к Бену и крепко обняла его.

– Я люблю тебя, Бен. Я знала, что на тебя можно рассчитывать.

С востока над горизонтом поднялась серповидная луна – выщербленное серебряное лезвие на усыпанном звездами небосводе. Позади светлого круга от высокого фонаря, установленного возле конюшни, где содержались кобылы, дожидался темный грузовичок с прицепом для перевозки лошадей.

В его тени стоял Бен, держа в руках поводья, а Эбби тем временем покрывала спину кобылы темно-синей попоной – в ночи ее серебряная шкура слишком бросалась в глаза. Она затянула ремни попоны под брюхом животного и свободно застегнула их на груди Ривербриз, подтянув попону повыше к голове. Кобыла любовно ткнулась носом в ее плечо. Ей была непонятна это ночная активность, и она словно просила, чтобы хозяйка успокоила ее.

– В ту ночь, когда мы тайком, под покровом темноты, уходили из Янува, лошади как будто все понимали и не производили ни малейшего шума, – приглушенным голосом вспомнил Бен. – Эта девочка, по-моему, тоже все понимает. Мы уходили ночью специально, чтобы наше бегство не заметили немецкие люфтваффе. Первым ехал в своей коляске господин Роски, управляющий нашей фермой, за ним следовали мы с жеребцами – на одном едешь верхом, другого держишь в поводу. Позади нас гнали кобыл, жеребят и молодых лошадей. Почти все они были привязаны к повозкам с фуражом, которые тащили полукровки. Видела бы ты это зрелище, Эбби! Двести пятьдесят лучших арабских скакунов Польши уходят в ночь…

Несколько секунд старый конюх молчал, перенесясь воспоминаниями в тяжелые годы, каждый из которых отпечатался не одной морщиной на его лице. Затем он продолжал:

– В ту ночь на дороге мы повстречали сотни, тысячи своих соотечественников из западных районов Польши, в панике спасавшихся от немцев. Они рассказывали нам о том, как самолеты люфтваффе бомбят шоссейные дороги, а затем пикируют и расстреливают из пулеметов разбегающихся людей. Поэтому мы не рискнули выйти на шоссе и пробирались проселочными дорогами. С рассветом мы спрятали лошадей в лесу и отсиживались там целый день. Я после ночного перехода устал, как собака, но спать все равно не мог – прислушивался к реву немецких самолетов и гадал, заметят они нас или нет. Потом снова стемнело, и мы двинулись дальше. Но жеребцы уже не хотели идти. Они как будто догадывались, что путь в Ковель – долог и опасен, а им понадобится вся их выдержка и силы, чтобы переправиться через Буг и оказаться в безопасности.

– Все готово, можно заводить ее в прицеп. – Эбби ласково похлопала кобылу по холке и отступила на один шаг. Укрытая темной попоной, Ривербриз полностью слилась с окружающей темнотой. Теперь были видны лишь ее голова и серебряный хвост. Однако в трейлере и они будут незаметны.

– Открывай прицеп, а я заведу ее внутрь, – велел Бен, выводя кобылу из тени. Эбби направилась к задним дверцам прицепа, но в этот момент на лужайку упал свет автомобильных фар.

– Подожди, – прошептала Эбби, чувствуя, что ее нервы на пределе. – Сюда кто-то едет. Не двигайся, пока я не выясню, кто там.

– Может, это Доби решил узнать, почему мы так долго не едем? – Услышав шум мотора, кобыла насторожилась, и Бен предусмотрительно зажал ей морду ладонью.

– Может быть, – откликнулась Эбби. Однако звук мотора не напоминал скрежетания соседской развалюхи. Во рту у нее стало сухо, а ладони вспотели. Выйдя из-за трейлера, Эбби вытерла руки о штаны и стала ждать, чтобы машина подъехала поближе к фонарю. – Это Маккрей. – Только сейчас, когда она узнала наконец его грузовичок, Эбби поняла, до какой степени перепугалась. Ее ноги буквально подкашивались.

– Мы должны были встретиться еще два часа назад, – возмущенно проговорил Маккрей, высовываясь из окна. – Я уже не знал, что и думать: то ли ты попала в аварию, то ли у тебя сломалась машина, то ли стряслось что-то еще. А потом я звоню тебе домой, и твоя мать говорит, что ты все еще здесь.

– У меня появились очень важные дела, и я… забыла. Конечно, я должна была тебе позвонить. Извини. – Ничего больше сказать она была не в силах.

– Забыла? Вот уж спасибо! – Маккрей стоял перед ней, уперев руки в бока. Вся его поза выражала крайнюю степень негодования и гнева. Затем он потряс головой, словно не в состоянии поверить в реальность происходящего. – Меня еще никогда так не подводили. Ты первая.

– Я же не нарочно. Так получилось…

– Что же стряслось такое важное? – требовательно спросил он.

Эбби вспомнила, что всего в нескольких метрах от них стоит Бен, держа в поводу Ривербриз.

– Одна из лошадей пала. Наверное, от колик.

Именно в этот момент раздалось фырканье Ривербриз. Эбби замерла, а Маккрей взглянул в сторону трейлера.

– Ты слышала?

– Что? – переспросила Эбби и тут же поняла, что глухой прикидываться бесполезно. – Это, наверное, в конюшне.

– А разве ты здесь обычно оставляешь трейлер для лошадей? – подозрительно осведомился Маккрей. – И почему он прицеплен к грузовику?

– Мы его сегодня использовали.

В ту же секунду раздался стук копыт. Лошади надоело стоять на одном месте, и она стала нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Наверняка Маккрей тоже услышал эти звуки. Эбби даже испытала облегчение, когда из-за трейлера вышел Бен, ведя в поводу накрытую попоной лошадь. Она поняла, что своим враньем загнала себя в ловушку, и ей хотелось поскорее положить этому конец.

– Честно говоря, мы решили воспользоваться тем, что трейлер еще не отцепили, и отвезти Ривербриз в амбар Доби.

Подойдя к прицепу, женщина распахнула дверцы, чтобы Бен смог завести кобылу внутрь.

– Минуточку! А разве она не должна быть выставлена на аукционе? – удивился Маккрей. – Неужели Лейну удалось договориться, чтобы ее все же оставили тебе?

– Ну что-то в этом роде. – Эбби вовсе не хотелось раскрывать ему свои планы. Чем меньше людей в них посвящено, тем больше вероятность того, что любимую лошадь удастся сохранить.

– Послушай, Эбби, – Маккрей поймал ее запястье и заставил повернуться к себе лицом. – Что здесь все-таки происходит на самом деле?

– Я уже объяснила тебе: мы перевозим Ривербриз на ферму Хикса, – ответила та, изображая покорность перед лицом его глупых вопросов.

– Но ведь сейчас уже почти полночь!

– Двадцать минут двенадцатого – еще не полночь.

– В твоей маленькой умной головке опять созрел какой-то план?

– Я тебя не понимаю, – твердо заявила Эбби.

– Ты меня прекрасно понимаешь. – С этими словами Маккрей повернулся к Бену, который, закончив привязывать кобылу в трейлере, вылез наружу. – Может, вы объясните мне, что происходит?

– Это не мое дело, – сухо ответил конюх. Он бросил на Эбби взгляд, в котором недвусмысленно читался совет: сказать всю правду.

– Все очень просто, Маккрей, – жестко проговорила она, – если лошади не будет на аукционе, значит, ее не смогут продать.

– Мне следовало догадаться… – мрачно сказал мужчина. – Однако неминуемо возникнут вопросы. Лошади ведь не исчезают просто так. Каким образом ты собираешься все это объяснить?

– Лошади то и дело теряются. Сломалась изгородь, остался открытым загон – вот она и убежала. Тут может быть сколько угодно объяснений. – Эбби уже защищалась. Атмосфера тайны, затем – путаная ложь, а теперь – вынужденное признание поколебали ее самообладание.

– А тем временем она будет где-нибудь спрятана?

– Да, до тех пор, пока не закончатся торги. Тогда я смогу сама купить ее.

– А что, если кто-то об этом узнает?

– Если ты не расскажешь, никто ничего не узнает. – Все эти вопросы и объяснения стали ей уже невыносимы. – Послушай, на аукцион заявится Рейчел, чтобы купить несколько лошадей. Она наверняка приберет к рукам и Ривербриз! – Эбби вырвала руку из его ладони, развернулась и, захлопнув дверцы трейлера, умело закрыла задвижки. Затем она резко повернулась к нему и закончила: – Ну что, понял, Маккрей?

– Как я вижу, Бен, вы тоже в этом участвуете?

– Кобыла действительно принадлежит ей. Ради правого дела можно пойти на некоторый риск.

– Ты собираешься рассказать об этом Лейну? – Эбби было необходимо выяснить, на чьей стороне находится Маккрей.

– С какой стати?

– Ты, видно, думаешь, что мы делаем что-то очень плохое… – начала женщина.

– Ничего подобного я не говорил. Я только считаю, что это на редкость глупый план, а вы похожи на двух конокрадов-любителей. Странно еще, что вы не оделись во все черное и не испачкали лица грязью наподобие Рембо. Ты вызвала бы гораздо меньше подозрений, если бы просто села на кобылу верхом и отправилась к своему рыжему другу, а он потом привез бы тебя обратно. Кстати, ему об этом что-нибудь известно?

– Ничего. – Эбби знала, что Маккрей поддержит ее, какое бы решение она ни приняла, пусть даже он не говорит об этом вслух. Она почувствовала, что уверенность возвращается к ней. – Я дала ему понять, что Ривербриз принадлежит мне, и все связанные с этим вопросы решены.

– А если его спросят, не видел ли он лошадь, уже после того, как станет известно о ее исчезновении?

– Этого не случится. Я заявлю о том, что она пропала, только утром того дня, когда состоятся торги. В спешке, которая будет царить, ничего поделать они уже не смогут, а мы с Беном будем делать вид, что разыскиваем ее.

Пока что ей удавалось отвечать на все его вопросы. Она считала, что предусмотрела любые неожиданности. Чувствуя нарастающую тревогу от того, что время идет, а дело не делается, Эбби решила поторопиться.

– Все продумано, и сейчас уже слишком поздно менять планы. Доби ждет нас, и если мы будем и дальше тянуть время, он начнет задавать ненужные вопросы. Давай, Бен, поехали.

Конюх сел за руль, а Эбби стала обходить кабину, чтобы устроиться на пассажирском сиденье. Следом за ней шел Маккрей. Она открыла дверцу, и в кабине грузовичка вспыхнул свет. Пока женщина забиралась в кабину, Маккрей придерживал дверцу. Усевшись, она повернулась к нему.

– Увидимся, когда я вернусь. Ты ведь будешь здесь?

– Нет. Я еду с вами, так что подвинься.

Эбби едва успела подвинуться на середину сиденья, как Маккрей уже сидел на ее месте у окошка.

Не включая фары, Бен медленно поехал прочь от конюшен. Когда они выехали из света, отбрасываемого фонарем, он притормозил, и машина потащилась вообще с черепашьей скоростью. Теперь им светили только звезды. Сгорбившись за рулем, конюх пристально вглядывался в окружавшую их черноту, пытаясь вести грузовичок по самой середине лужайки.

– Обычно в такой поздний час на дороге почти не бывает машин, но нам не следует рисковать. Вдруг кто-то проедет и увидит нас с лошадиным трейлером на прицепе, – пояснила Эбби Маккрею.

– Скорее всего на вас обратят внимание именно потому, что вы едете с потушенными фарами. – Он ухватился за приборную доску и крикнул: – Осторожно, справа – кювет!

Бен вывернул руль и поехал еще медленнее.

– Прямо как в Польше. Ночь была такой темной, хоть глаз выколи. А вся дорога была запружена беженцами со своим скарбом в руках. Колеса повозок то и дело съезжали с дороги и оказывались в кювете.

– Во время второй мировой войны, когда немецкие войска вторглись в Польшу, Бен участвовал в эвакуации арабских лошадей, – пояснила Эбби, повернувшись к Маккрею.

– Чтобы дойти до того места, где можно было в безопасности переправиться через Буг, нам пришлось идти целых три ночи. Передвигались мы только в темноте, а в светлое время суток укрывали лошадей. Немецкие самолеты летали в польском небе, как перелетные птицы осенью, но за Буг они не залетали. Поэтому, переправившись через реку, мы смогли двигаться и днем. До Ковеля, куда мы шли, оставалось всего два дня пути, когда мы услышали артиллерийскую канонаду и узнали, что русские вторглись в Польшу с востока. Мы так долго шли, а ради чего? Только чтобы развернуться и пойти обратно в Янув. Мы решили так: если лошадям все равно суждено быть захваченными, то пусть уж лучше их получат немцы.

– Это потому, что еще в первую мировую войну русские солдаты захватили ту ферму и перебили на ней почти всех лошадей, – добавила Эбби, чтобы Маккрею было понятнее.

– Когда мы вернулись в Янув-Подляски, там уже были немцы, – продолжал вспоминать Бен, по-прежнему ведя машину с погашенным светом. – Их командир приказал нам отвести лошадей к Висле, в полутора сотнях миль от Янува. Мы еще не знали, что немцы и русские заключили соглашение, по которому вся территория восточнее Вислы должна была оказаться под контролем русских. Когда со временем они покинули Янув, то в качестве трофеев забрали с собой всех лошадей. Вот так и очутился в Терске знаменитый Офир.

– К счастью для этой породы, – вмешалась Эбби, уже не раз слышавшая от Бена эту историю, – примерно семьдесят лошадей – выбившихся из сил, охромевших или слишком молодых для такого путешествия – были оставлены под присмотром крестьян, живших в придорожных деревнях. Только благодаря этому в Польше впоследствии удалось восстановить поголовье «арабов».

– Верно. Например, знаменитую Балалайку выменяли потом на спирт и сахар. Мы снова смогли начать разведение «арабов».

– Мы подъезжаем к перекрестку, Бен, – подсказал Маккрей и со смешком добавил: – И находимся в Техасе, а не в Польше военных времен, поэтому, я думаю, вам следовало бы включить фары.

– Да, теперь, пожалуй можно. Мы отъехали от фермы достаточно далеко.

Протянув руку к приборной доске, он нажал кнопку, и яркий свет фар залил дорогу впереди. Грузовичок набрал скорость.

– Это скорее похоже на то, как ты эвакуировал лошадей из Янува во второй раз, правда, Бен? – улыбнулась Эбби. Теперь морщинистое лицо конюха освещалось призрачным светом приборного щитка.

– Во второй раз мы ехали на поезде. Для того чтобы погрузить всех лошадей, понадобился тридцать один вагон. Дело было в сорок четвертом. Русские уже вышибли нацистов из Советского Союза и маршировали по польской земле. Мы вовремя успели сбежать со всеми лошадьми. Под Янувом шли тяжелые бои, конюшня и несколько домов были разрушены прямыми попаданиями снарядов.

– А Дрезден? Когда его бомбили, там было куда хуже, чем в Януве, – напомнила Эбби.

– По-моему, ты знаешь эту историю лучше самого Бена, – со смехом заметил Маккрей.

– Как же иначе! – улыбнулась в ответ она. – Когда я была маленькой, мне регулярно рассказывали ее на ночь.

– Ну вот и приехали, – прервал их Бен, сворачивая на грязную проселочную дорогу. Через четверть мили показалась ферма Хикса.

– Доби нас уже заждался. Вон, в доме до сих пор горит свет, – проговорила Эбби. – Но нам лучше сразу же ехать к амбару.

Миновав дом, они подъехали к старому амбару, сложенному из бревен и дикого камня. Сделав круг, Бен остановил грузовичок у боковой двери. Первым вылез Маккрей, за ним – Эбби, а через двор к ним уже спешил Доби. – Я ждал вас еще час назад. Возникли какие-нибудь затруднения? – Доби с укором взглянул на Маккрея, словно тот был виноват в том, что Эбби задержалась.

– Да, нас задержали кое-какие дела. Мне жаль, что тебе пришлось так долго нас ждать, Доби.

– Я уже приготовил место в амбаре для твоей кобылы, – сообщил сосед.

Амбар был большим и просторным – почти вдвое больше, чем в Ривер-Бенде. Короткая перегородка посередине разделяла его на два просторных стойла, каждое из которых было рассчитано на двух лошадей и оборудовано кормушками. Эбби завела Ривербриз в одно из них. Покрытая попоной лошадь настороженно ступала по покрытому соломой полу, громко фыркая и принюхиваясь к незнакомым запахам.

Эбби привязала недоуздок к одному из колец, вделанных в кормушку, сдернула попону и передала ее Бену. Убедившись, что кобыла знает, где находится ведро с водой, она засыпала в кормушку зерно.

– Я думаю, ей здесь понравится, – сказал Доби, когда, немного успокоившись, кобыла ткнулась носом в кормушку.

– Наверняка, – с уверенностью откликнулась Эбби. – Спасибо, что разрешил ее здесь подержать.

– Не стоит, – пожал плечами Доби. – Хочешь, я выгуляю ее завтра утром?

– Нет, не надо, – торопливо сказала Эбби, и, почувствовав на себе пристальный взгляд Маккрея, добавила: – Пусть сначала хорошенько привыкнет к своему новому дому.

– Ну что ж, как скажешь.

– Вот и хорошо. – Напоследок потрепав кобылу по холке, Эбби перелезла через кормушку и присоединилась к остальным. – Уже поздно, а нас всех поутру ожидает работа. Спасибо за все, Доби.

– Если я еще чем-нибудь могу тебе помочь, только скажи.

Когда они вышли из амбара, Маккрей нагнулся к ее уху и пробормотал:

– Этот несчастный дурачок прыгнет со скалы, если ты его попросишь.

– А ты, наверное, откажешься? – парировала она.

– Разумеется.

– Я так и думала.

21

На первый взгляд в Ривер-Бенде царил форменный бедлам, но на самом деле все работало как часы. В стойлах конюшни для кобыл конюхи вычесывали двух красавиц с грациозно изогнутыми шеями, а третья тем временем покорно стояла в ожидании своей очереди. Из соседней конюшни глухо доносилось звяканье ножниц – там третий конюх приводил в порядок жеребцов, убирая лишнюю шерсть с крупа и из-под нижней челюсти. Снаружи еще один мужчина зажал переднюю ногу уже расчесанной и вычищенной кобылы между своими ногами и приводил в порядок ее копыта, пока его юный помощник держал голову лошади.

Эбби проверила, имеется ли на уздечке желтая бирка – она отсутствовала. Это означало, что лошадь должна остаться неподкованной. Через несколько минут ее отведут в конюшню, вымоют, а потом отправят в стойло.

Набежавший ветер чуть было не разметал листы бумаги у Эбби в руках. Она нетерпеливо разгладила их и поискала в списке имя следующей лошади. Неожиданно, прорвавшись сквозь ржание и похрапывание лошадей, клацанье ножниц и шуршание напильника в руках кузнеца, резко прозвучал клаксон. Он гудел снова и снова, будто подавая сигнал тревоги. Эти тревожные звуки сопровождались взрывами глушителя. У Эбби вытянулось лицо. К дому подъезжал старый пикап Доби. Выбрасывая гравий из-под лысых колес, он въехал на двор. Внутри у Эбби что-то оборвалось. Она быстро зашагала по направлению к драндулету, но тут же, не вытерпев, побежала. Доби заглушил двигатель и просунул голову в окошко.

– Несчастье! – поспешно закричал он. – Твоя лошадь ранена. Поехали скорее!

– Боже мой! – выдохнула Эбби, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки страха. Развернувшись, она стремглав помчалась обратно к конюшне.

– Бен! – истошно закричала она как раз в тот момент, когда тот выходил из конюшни, чтобы узнать, из-за чего такая суматоха. – С Ривербриз несчастье! – Женщина снова кинулась к Доби. – Ты вызвал ветеринара?

Тот тупо покачал головой. Он даже не подумал об этом.

– Нет, я сразу рванул сюда.

Эбби пока еще контролировала себя, но ощущала, что находится уже на грани истерики. Воображение рисовало жуткие картины: ее любимица лежит на земле и бьется в агонии. Женщина обежала грузовик, успев крикнуть кузнецу, прервавшему работу:

– Позвони ветеринару! Скажи, чтобы ехал на ферму Хикса! Срочно!

Затем она вскарабкалась в кабину. Следом за ней взобрался запыхавшийся Бен и уселся рядом на высоком сиденье. Прежде чем он захлопнул дверцу, Доби нажал на газ, и машина резко рванулась вперед, выбивая из-под колес клубы пыли.

– Что случилось? – Бен задал вопрос, который, страшась услышать ответ, не решалась произнести Эбби.

– Точно не знаю, – ответил Доби. – Я привязал к трактору ветродуй и вывез его из сарая. Может, это шум ее напугал – скрежет и дребезжание. Я уже почти проехал конюшню, когда услышал пронзительное ржание. Я оглянулся и… – Доби бросил на Эбби растерянный взгляд. Она не отрываясь смотрела на него, ожидая услышать самое страшное. Отчаянно бьющееся сердце застряло где-то в горле и не давало ей дышать. – Прости, Эбби. – Он отвернулся от нее и еще крепче вцепился в руль, судорожно сжав пальцы. – Она лежала на земле, брыкалась и дергалась. В нижней части двери была пробоина. Я думаю, Ривербриз испугалась шума и попробовала выбраться наружу.

Эбби не хотела верить в худшее. Если даже лошадь попыталась перепрыгнуть через нижнюю половину двери, что с ней могло случиться? Ну растяжение сухожилий, порезы, синяки…

– Я думаю, она сломала ногу, – неуверенно добавил Доби.

– Ты этого не знаешь! – резко возразила Эбби. – Ты не проверял.

– Нет, – согласился он. – Я оставил ее с одним из своих работников и сразу же кинулся за тобой.

– Неужели ты не можешь ехать быстрее?

За стеклами кабины размытыми пятнами мелькали заборы и ограды, но как бы быстро они ни ехали, Эбби не оставляло ощущение, что они тащатся еле-еле, что до фермы еще очень далеко, и вообще они не приближаются к ней, а, наоборот, удаляются.

Всю дорогу Эбби пыталась припомнить, насколько далеко от амбара, превращенного в конюшню для Ривербриз, находится сарай, где Доби хранил свою сельскохозяйственную технику. Естественно, лошадь испугалась грохота и треска, исходящих от незнакомой конструкции. Ведь, кроме трактора, она еще никогда не видела никаких машин. Эбби сожалела, что не подумала об этом заранее, но она была слишком занята тем, чтобы как можно лучше спрятать свою любимицу.

К тому времени, как они доехали до фермы, ее нервы были на пределе. Эбби еще издали принялась высматривать Ривербриз, надеясь увидеть ее, стоящую на ногах. Однако ее серебристо-белая арабская кобыла лежала на земле. Из горла Эбби вырвался стон. Спеша подойти к лошади, она практически вытолкнула Бена из кабины. Ноги ее дрожали так сильно, что она едва не упала, бегом направляясь к лежащему животному и не обращая внимания на столпившихся вокруг него мужчин.

Когда Эбби приблизилась, лошадь издала слабое ржание и подняла голову. Увидев ее глаза, с болью смотревшие на нее, потемневшую от пота шею и дрожь, бившую все тело, молодая женщина поняла, что ее лошадь испытала сильнейший шок.

– Быстро! Принесите одеяло! – сказала она одному из работников Доби, а увидев в его руках ружье, с удивлением и злостью воззрилась на мужчину:

– Зачем это вам?

– Надо помочь лошадке. Ее уже не спасти. Глядите, как покалечена передняя нога. – Он махнул ружьем в сторону Ривербриз, указывая на ее окровавленную грудь и ноги.

Эбби тяжело задышала. При виде уродливо вывернутой лошадиной ноги, лежавшей криво, как у тряпичной куклы, к ее горлу подступила тошнота. Она почувствовала слабость в ногах, а кожа покрылась холодным липким потом.

– Вы не застрелите ее. Лошадь не убивают только из-за того, что она сломала ногу, так что лучше уберите ружье и принесите одеяло.

Она опустилась на землю рядом с кобылой и положила ее голову себе на колени.

– Потерпи, девочка, скоро приедет доктор, – еле слышно бормотала Эбби, успокаивая даже не столько лошадь, сколько саму себе.

Пока Бен осматривал рану, она продолжала разговаривать с животным. Работник так и не вернулся, но вместо него пришел Доби и принес одеяло. Бен укутал им Ривербриз, а затем выпрямился. Эбби подняла голову и посмотрела на старого конюха.

– Раны не очень серьезные, – сказал тот. – Кровотечение остановилось. Наверное, останутся рубцы.

Однако он не обмолвился ни словом о сломанной ноге.

– Ривербриз – молодая и сильная. Она справится, – спокойным и уверенным тоном сказала Эбби, хотя на самом деле умирала от страха. Она боялась, что может потерять свою любимицу, которую всеми правдами и неправдами пыталась сохранить. – Она справится, вот увидишь. Она ведет родословную от знаменитой боевой лошади Вадуды. После перехода через пустыню она проскакала больше ста миль, ни разу не остановившись. Во время перехода ее правая нога была повреждена, и все же ей удалось преодолеть это расстояние за одиннадцать часов. У Ривербриз – такое же крепкое сердце и столько же смелости. Я уверена в этом. – Эбби ухватилась за эту мысль, как утопающий за соломинку.

– Посмотрим, что скажет ветеринар, – лаконично ответил Бен.

Эбби заставила себя не обращать внимания на сомнение, звучавшее в его голосе. Держа голову Ривербриз на коленях, она продолжала баюкать лошадь, отмахиваясь от мух и не замечая, что ноги ее совсем онемели. Эбби страдала вместе с любимым животным. Ей казалось, что прошла целая вечность, прежде чем приехал ветеринар.

После беглого осмотра он выпрямился и, посмотрев на Эбби, покачал головой.

– Перелом сможет зажить. Лошади все время ломают ноги, – продолжала настаивать на своем Эбби.

– Перелом слишком высоко. Предположим, я смогу вправить кость, но как обездвижить лошадь, чтобы плечо оставалось неподвижным? Извините, Эбби, но ничего хорошего из этого не выйдет, – нехотя заключил он.

– Значит, надежда все-таки есть! – Эбби ухватилась за тонкую соломинку.

– Мне совершенно не хочется убивать молодую кобылу вроде этой со всем ее будущим потомством. Но я скажу вам то же, что сказал бы и вашему отцу: я не советую продлевать мучения животного, когда знаю, что для него уже ничего не сделаешь.

– Но вы не знаете этого! – не сдавалась Эбби. – Как вы можете так говорить, если даже не пытались хоть что-то предпринять? Вправьте ей кость, а мы перевяжем ее так, чтобы она не могла двигаться, пока перелом не зарастет.

– Не нужно мне указывать, что и как я должен делать.

– Нет, нужно, – в отчаянии воскликнула Эбби. – Пусть это животное, а не человек, но ведь и вы не Всевышний, чтобы распоряжаться жизнью и смертью живого существа.

– Даже если я вправлю кость и перевяжу ее, это ничего не решит. Наоборот, появятся только новые проблемы. Лошади все-таки не люди. Вы не можете уложить их в кровать, подвесить к ноге груз и заставить лежать неподвижно. Они всего лишь тупые животные. А животные, которые к тому же испытывают боль, становятся просто безумными. Они начинают беситься, лягаться, вырываться, и кончается это тем, что они вредят себе еще больше. Не сомневаюсь, вы слышали истории о лошадях, у которых заживали переломы, и они продолжали жить и приносить пользу. Но вы, вероятно, не слышали историй о тех лошадях, которым это не удавалось. Они сходили с ума, и их приходилось уничтожать.

– Почему вы уверены, что с Ривербриз случится то же самое?

– Я посмотрю, что можно сделать, Эбби, но не очень-то надейтесь.

Остаток утра и весь день стали для Эбби сплошным кошмаром. Ей не оставалось ничего другого, кроме как ждать. Так как передняя нога Ривербриз была сломана, о том, чтобы перевезти ее в городскую ветеринарную клинику, не могло быть и речи. Слишком велик был риск навредить лошади еще больше во время долгого переезда. Сделав несколько телефонных звонков, доктору Кэмпбеллу удалось вызвать переносную рентгеновскую установку. Когда ее наконец привезли на ферму, осмотр показал, что сломаны обе передние ноги. На левой ноге обнаружилась лишь тонкая трещина, но на правой обе кости были сломаны прямо у основания плеча.

Эбби продолжала сидеть с лошадью, пока доктор Кэмпбелл звонил некоторым своим коллегам, мнению которых доверял. Вернулся он с уже разработанным планом действий, вероятнее всего – радикальных. Бена отправили обратно в Ривер-Бенд за коновалом, а Доби – к сварщику на машинную станцию, снабдив его торопливо нарисованной схемой лубка.

– Это лубок Томаса, – пояснил доктор, – устройство, которое чаще всего применяется для лечения переломов у кошек и собак.

Эбби сидела оцепенев. У нее даже не было сил возразить и напомнить, что Ривербриз – лошадь, а не кошка или собака. Она хотела только одного: чтобы доктор сделал для ее любимицы хоть что-нибудь.

Эбби сидела, забившись в угол стойла и завернувшись в то самое шерстяное одеяло, которым чуть раньше укутывали ее лошадь. Измученная до предела, она бессильно прислонилась головой к жестким перилам и буквально на секунду закрыла глаза. Вдруг послышался неясный звук. Захрустела солома. Думая, что это пошевелилась Ривербриз, Эбби открыла глаза, готовая вскочить на ноги. Но кобыла была неподвижна. Она лежала, бессильно вытянув голову, и, видимо, все еще находилась под действием снотворного. Ее передние ноги были обмотаны эластичными бинтами и заключены в металлические шины, сходившиеся высоким кольцом над ее холкой и вытянутые до самых копыт, где они крепились к подкове. Под брюхо лошади были подведены лямки, закрепленные на поворотном блоке над головой лошади, которые держали плечо почти на весу. Хотя Ривербриз всегда отличалась мягким характером, Эбби поняла: чтобы вынести все эти муки, от животного потребуется терпение Иова. Может быть, и впрямь не подвергать несчастное создание таким мучениям и попросить доктора Кэмпбелла, чтобы тот усыпил ее? Нет, ее лошадь будет жить, несмотря ни на что!

Услышав шаги, Эбби тихонько позвала:

– Доби, это ты?

– Это я, – ответил Маккрей, выходя из-за угла в круг света, который отбрасывала лампочка без абажура.

– Ты?.. – чуть не поперхнулась Эбби.

– Я звонил тебе домой. Хотел передать, что у меня сегодня не хватало людей в дневной смене и поэтому я буду занят вечером. – Он подошел к ней и присел рядом на корточки. – Твоя мать сказала, что случилось. Извини, что я не мог приехать раньше.

– Не извиняйся. Чем ты бы смог мне помочь? – Эбби была рада, что сейчас он находится рядом с ней.

– Ну как она? – кивнул мужчина в сторону кобылы.

– Она справится, – сказала Эбби, снова чувствуя уверенность.

– А что ты собираешься делать сейчас?

– Останусь с ней. – Она посмотрела на молодую лошадь. Перевязанная, затянутая в шины, она представляла собой жалкое зрелище. – Я должна. Бывает, что от боли лошади сходят с ума и пытаются убить себя. Я должна быть уверена, что этого не случится.

– Я не про то, – махнул рукой Маккрей. – Все теперь знают, что лошадь здесь.

Об этом она и не подумала.

– Ну тогда помоги мне, Маккрей, если ты предупреждал меня об этом заранее, – зло сказала она.

Множество раз за сегодняшний день Эбби мучила себя вопросом: произошло бы что-либо подобное, если бы она не привезла лошадь сюда? По глупой иронии судьбы она может потерять свою лошадь именно там, где пыталась ее спасти.

– Я просто пытаюсь сообразить, как ты будешь действовать в такой ситуации, – пояснил свой вопрос Маккрей.

– Не знаю. Но кто купит калеку? Доктор Кэмпбелл предупредил меня, что если даже Ривербриз выживет, никто не может предсказать, как срастутся кости. Есть опасность, что ее ноги уже никогда не будут сильными, а значит, она уже не сможет приносить потомство.

– Сыграй в открытую. Подробно сообщи всем о том, что сказал ветеринар, и выстави кобылу на торги.

– Что? – изумленно уставилась на собеседника Эбби. Его фраза прозвучала для нее, как предложение предать лучшего друга.

– Ты же сама сказала: кто теперь ее купит? Тебе нужны будут деньги, чтобы поднять ее на ноги.

– Я справлюсь, – вздохнула Эбби. – Аукцион уже послезавтра, а мне еще столько нужно сделать! Неудобно перед Беном. Я бы должна быть там, чтобы помогать ему.

Эбби была опустошена. Слишком многое случилось за сегодняшний день.

– Ты плохо выглядишь. Почему бы тебе не поспать немного?

– Я не могу, – покачала она головой, тяжелой от усталости, – я должна остаться здесь и присматривать за Ривербриз.

– А я и не предлагаю тебе уйти. Двигайся сюда. – Солома на полу захрустела. Маккрей забрался в угол и обнял Эбби одной рукой, чтобы она могла примоститься у него на плече.

– Удобно?

– М-м-м… – промурлыкала она, придвигаясь поближе к нему и укрывая одеялом их обоих. Она машинально потерлась щекой о рубашку Маккрея, согретую теплом его тела.

– Ты, наверное, думаешь, что я спятила, решив сидеть здесь с лошадью?

– А ты бы сидела со мной, если бы я получил травму?

– Наверное, нет, – улыбнулась она.

– Так я и думал. – Его голос звучал откуда-то из груди.

Эбби почувствовала прикосновение его ладони к волосам, и он крепче прижал ее голову к своему телу.

– Попробуй уснуть, Эбби.

Она послушно закрыла глаза и вдруг почувствовала, как напряжение, необходимость ночного бдения куда-то уходит. Маккрей был здесь, и она могла отдохнуть. Медленно, постепенно она тяжелела в его руках, а дыхание ее становилось все глубже. Он попытался ослабить напряжение в мускулах, слегка передернув плечами, но от жестких досок, которые впивались ему в спину, не было спасения. Непонятно, почему Эбби предпочла этот чертов угол стойла уютному стогу сена. Вслед за скрежетом металла по цементному полу стойла раздалось шуршание копыт о солому. Маккрей бросил взгляд на серую лошадку. Она подняла голову с запавшими глазами, и белок одного глаза заблестел в тревоге. Вытянув шею, лошадь пыталась укусить металлическое кольцо шины, которое натирало ей плечо.

– Эй, девочка, спокойно, – прошептал Маккрей. Мягко фыркая, кобыла насторожила уши и повернула голову назад, чтобы взглянуть на говорившего. – Она спит, не буди ее.

Через несколько секунд голова лошади снова упала на пол и воцарилось безмолвие. Маккрей наблюдал за ней еще несколько минут, но лошадь больше не предпринимала попыток бороться со сковывающим ее обручем.

Эбби пошевелилась у него на плече, он нежно потрепал ее по макушке и еще крепче прижал к себе.

22

Аукцион должен был начаться только через час, а территория фермы уже была заполнена множеством автомобилей, маленьких грузовичков и трейлеров для перевозки лошадей. Некоторые из них даже заехали на бордюр узкого проезда. В это время приехала Рейчел. Она отыскала место между двумя машинами, припаркованными рядом с домом, и втерлась между ними.

Когда она вышла из машины, кто-то дотронулся до ее руки. Удивленная, Рейчел резко обернулась, в полной уверенности, что столкнется лицом к лицу с Эбби, но вместо нее увидела улыбающиеся глаза Лейна. Морщинки вокруг них напоминали лучики солнца.

– Лейн, – с облегчением выдохнула она.

– Удивлена? – Он слегка прикоснулся к ее щеке.

– И ужасно рада, – призналась Рейчел, в то время как мужчина откинулся назад, чтобы бросить на нее восхищенный взгляд.

Она встретила этот взгляд уверенно. Ее сегодняшний наряд был прост, но вместе с тем элегантен и женственен. Блузка цвета слоновой кости со слегка приподнятыми плечами, изящным высоко стоящим воротником и манжетами была сшита из нежного шелка. Широкий кожаный пояс выгодно подчеркивал талию, узкая шерстяная юбка грациозно облегала ноги. Вместо туфель Рейчел надела довольно замысловатый вариант сапог для верховой езды. Шелковый шарфик такого же оттенка, как и блузка, поддерживал ее собранные на затылке волосы. Из украшений на ней были лишь тяжелые золотые серьги.

С тех пор как Рейчел переехала в Хьюстон, она полностью сменила свой туалет. Для нее больше не существовало дорогой одежды. Теперь, когда у нее завелись деньги, она превратилась в шикарную техасскую даму. В этом ей с удовольствием помогли услужливые продавцы нескольких самых модных магазинов Хьюстона, не имеющие ничего общего с теми торгашами, с которыми ей приходилось сталкиваться раньше.

– Ты выглядишь, как всегда, потрясающе, – заявил Лейн, а затем, подхватив под руку, повел ее в толпу, которая бесцельно прогуливалась рядом с конюшнями.

– Я не знала, что ты здесь будешь. Когда вчера мы говорили по телефону, ты мне ничего не сказал. – Она с любопытством посмотрела на своего спутника.

– Я решил, что с моей стороны будет разумным приехать и проследить за тем, чтобы не возникло никаких проблем.

Лейн не сказал «проблем с Эбби», но, как поняла Рейчел, имел в виду именно это.

– Кроме того, как душеприказчик, я должен знать, как прошел аукцион.

– Конечно.

Небольшая толпа наконец собралась у ограды манежа, чтобы посмотреть на лошадь и наездника, выполняющего английскую проводку. Рейчел задержалась у ограды вместе с Лейном, чтобы посмотреть на эту пару. Сначала ее внимание привлекла лошадь, а потом всадник. Это была Эбби, одетая в лосины, жокейскую шапочку и белую рубашку без традиционного жакета. Ее темные волосы были уложены в низкий узел. Когда она проехала мимо Рейчел, та заметила, что лицо ее соперницы помято, а под глазами черные круги.

– Ты видел, Лейн? Она ужасно выглядит. – Эти слова вырвались у нее до того, как она поняла, насколько бестактна в подобных обстоятельствах такая ремарка. Рейчел попыталась смягчить ее: – Может, она больна?

– Нет, я думаю, просто устала. Насколько мне известно, в последнее время она не высыпается. – Он помедлил, а затем добавил: – Ее любимая лошадь была ранена в каком-то нелепом инциденте, и с тех пор Эбби просиживает около нее каждую ночь.

– А что случилось?

– Мне объяснили, что ночью лошадь убежала из загона и забрела на соседнюю ферму. На следующее утро сосед поймал ее и запер у себя в конюшне, а потом позвонил сюда, чтобы сообщить, что лошадь в безопасности. Перед тем как они забрали ее, лошадь была напугана шумом техники и попыталась выскочить из конюшни.

– Какой ужас! – Рейчел передернуло от мысли, что такое могло случиться с ее кобылой.

– Да… Я вижу, Чет хочет со мной поговорить, – сказал Лейн, указывая на человека, подававшего ему какие-то знаки. – Пойдешь со мной?

– Нет, лучше пройдусь вдоль загонов и посмотрю на лошадей.

Рейчел вынула из сумочки каталог аукциона и развернула его на странице с именами и номерами лотов на трех кобыл, которых она собиралась купить.

– Я присоединюсь к тебе позже.

– Конечно, – улыбнулась она.

Ей нравилось, что он был так заботлив. Она ощущала себя нужной и любимой.

Больше дюжины потенциальных покупателей разглядывали стоявших в стойлах лошадей. Рейчел проверила по своему каталогу номера лотов, а затем тщательно сверила их с бирками, прикрепленными к лошадиной сбруе. До нее доносились обрывки разговоров:

– Эта кобыла, наверное, подойдет нашему жеребцу. Та же порода…

– …Голова красивая, но ноги…

– Всегда говорил: если не нравится, как кобыла выглядит в стойле, ни за что ее нельзя покупать…

Рейчел остановилась перед почти последним стойлом в ряду. Кобыла каштанового цвета стояла в нем, повернувшись так, что Рейчел никак не могла разобрать последнюю цифру на бирке: пятерка или девятка. Пока она пыталась рассмотреть цифру, к стойлу подошел кто-то еще. Она не оборачивалась до того момента, пока он не заговорил:

– Привет, красавица.

Сначала Рейчел показалось, что эти слова сказаны в адрес кобылы, хотя голос и показался ей знакомым. Заинтригованная, она скосила глаза и, увидев рядом мужчину, встретилась с ним взглядом. Он сдвинул на затылок свою темную ковбойскую шляпу с пестрой лентой на тулье, и Рейчел узнала кудрявого певца Росса Тиббса.

– Господин Тиббс? – Она даже сама была удивлена тем, что запомнила его имя.

– А я думал, мы договорились, что для вас я – Росс. – Парень улыбался, глядя на Рейчел так, будто вокруг них не существовало никого и ничего. – Мы так давно не виделись, что я уже начал думать, а не приснились ли вы мне.

– Не ожидала увидеть вас на этом аукционе. Зачем вы здесь?

– Затем же, зачем и вы – пришел посмотреть. Мне всегда хотелось иметь «араба». Я надеялся, что мне удастся выбрать одного для песни. – Он подмигнул ей и победно улыбнулся. – Это была шутка. Довольно глупая, правда. Впрочем, что взять с певца…

– Да, конечно. – Рейчел натянуто засмеялась.

– Глядя на этих людей, я понимаю, что у меня немного шансов на покупку, но никогда не вредно поглазеть. – Тиббс обхватил рукой столб и положил голову на верхний брус, рядом с ней. В их первую встречу она не заметила, какие густые и черные у него ресницы – как у женщины. – После того как аукцион закончится, я хотел бы пригласить вас поужинать.

– Я не смогу. – Она была удивлена и слегка шокирована приглашением.

– Это почему?

– Потому что я не одна. – Она смотрела в раскрытый ворот его рубашки и видела гладкую упругую кожу.

– И с кем же вы? Опять с Лейном Кэнфилдом?

– Да.

– А кто он вам – папочка? – Росс проговорил это почти злобно, а мускулы на его нижней челюсти заметно напряглись.

– Нет. – Рейчел не понравилась двусмысленность этой фразы. Тиббс намекал на то, что она любовница, игрушка Кэнфилда. А кто она на самом деле?

– Мы… друзья.

– Ага, друзья… Это, знаете ли, понятие растяжимое. – Росс повернулся так, что женщина оказалась зажатой в углу конюшни. – Он слишком стар для вас, Рейчел.

– Он не стар, – пылко возразила она и тут же поняла шаткость подобной защиты. – Кроме того… может быть, мне нравятся пожилые мужчины.

– Но мне уже за тридцать, так что я подхожу к этой категории. – Он наклонился ближе, протянул руку и нежно провел кончиками пальцев по ее щеке.

– Ты напоминаешь мне спящую красавицу, которая все еще ожидает, что ее разбудит поцелуй принца. Но мне еще ни разу не попадалась сказка про принца с седыми волосами.

Рейчел словно пылала в огне, а ее сердце билось, как у пойманной птицы. Глядя на его губы, она почти физически ощущала их мягкое прикосновение к своим. Ей стало страшно. Не так ли и ее мать чувствовала себя в присутствии Дина, полностью захваченная эмоциями – до такой степени, что забыла о гордости и самоуважении. Нет, с ней этого не случится!

– Не смейте так говорить! – Рейчел отпрянула от стойла и быстро двинулась мимо него. Однако, пройдя несколько футов, она помимо своей воли остановилась и оглянулась.

– Прошу прощения. – Извиняющимся жестом Росс поднял ладони вверх. – Я не хотел вас обидеть.

– Пожалуйста, оставьте меня в покое. – Женщина вышла из конюшни и тут же столкнулась с Лейном.

– А я как раз шел за тобой. Что-то случилось?

– Да нет. Что могло случиться?

Рейчел изобразила на лице улыбку и крепко взяла Лейна под руку, стремясь уйти прочь от распахнутой двери конюшни, прежде чем он заметит Росса. Ей не хотелось, чтобы Лейн знал об их разговоре с Россом – он сразу догадался бы, чем она расстроена. Почему-то Рейчел испытывала чувство вины. На какое-то время Россу удалось завлечь ее, и она почти поддалась искушению. Но ведь ничего не случилось!

– Я думал, что Эбби может…

– Все в порядке. Я ее не видела. – Дыхание Рейчел успокоилось, а к Лейну вернулась улыбка.

– Аукцион начнется через десять минут. Я думаю, нам лучше пойти туда.

В течение всего пути их сопровождали любопытные взгляды и перешептывание. В первые свои выходы в свет с Лейном Рейчел все это раздражало, но со временем она начала привыкать к любопытству окружающих по отношению к Кэнфилду, к уважению, восхищению и зависти, с какими его встречали. Ей это даже начинало нравиться.

– Проверка. Раз, два, три. Проверка… – Из громкоговорителя раздался голос ведущего. – Итак, господа, похоже, мы готовы начать. Сегодня к продаже предлагается несколько замечательных лошадей. И начнем мы с лота номер один. На ринг выходит неповторимый жеребец Нахр-ибн-Кедар, пятилетний сын жеребца, вывезенного из Египта самим покойным Дином Лоусоном. Этого жеребца представляет дочь Лоусона – Эбби Лоусон.

Понимая, что он имеет дело с подготовленными покупателями, ведущий аукциона особенно не тратил время на то, чтобы представлять «арабов», которые выходили на ринг один за другим. Быстрота, с которой его молоток объявлял о продаже очередной лошади, задала торгам лихорадочный темп, паузы между ставками были ничтожными. Когда Эбби выехала с площадки на лошади, которую показывали последней, Бен принял у нее поводья. Бросив их ему, она спрыгнула на землю, чувствуя себя предельно измученной.

– Все прошло хорошо. – Бен похлопал кобылу по шее и повел ее в конюшню. Эбби пошла следом. – Ведущий не давал им времени на раздумья, и мы получили хорошие цены.

– Я заметила. – Наверное, Эбби должна была быть довольна, но никакой радости она не чувствовала. – Следующая готова?

– Да.

Эбби увидела копну сена, которая виднелась сквозь открытую дверь в конюшню. Она сулила уединение и хотя бы короткий отдых.

– Если я вам не нужна, я присяду здесь и немного отдохну.

– Мы справимся, – заверил ее Бен.

– Спасибо. – С трудом выдавив из себя улыбку, женщина пошла к копне. Опустившись на спрессованное сено, Эбби сняла шапочку, положила ее рядом и прислонилась к двери конюшни. Какое-то время она просто смотрела на толпу, окружившую площадку, и безразлично прислушивалась к голосу ведущего, который призывал делать более высокие ставки. Потом ее внимание переключилось на конюшню, на огороженные белыми изгородями пастбища и на старый викторианский дом – единственный дом на свете, который она знала. Неожиданно все расплылось у нее перед глазами, по щекам снова побежали слезы. Завтра все это будет продано, и новый хозяин вступит во владения. Наклонившись, она зачерпнула ладонью землю, превратившуюся после дождя в густой кисель. Она растерла ее между пальцами – точно так же, как когда-то сотни раз делал дедушка. Когда она спрашивала его, зачем он делает это, Р.-Д. перекладывал на ее ладонь немного земли и говорил: «Попробуй, это больше, чем просто грязь». – «Это техасская грязь», – отвечала Эбби. «И не только это. То, что ты держишь в руках, – часть земли Лоусонов». Потом он подносил землю к лицу, нюхал и иногда даже пробовал кончиком языка. «Зачем ты это делаешь, дедушка?» – спрашивала она. «Затем, что это держит тебя на плаву, запомни».

Вспоминая, Эбби сжала руку в кулак, отчего земля в ее ладони превратилась в большой комок.

– Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?

Испуганная внезапным появлением Маккрея, Эбби выпрямилась и сложила руки вместе, желая спрятать землю.

– Что ты здесь делаешь?

– У меня были кое-какие дела в городе, и я решил заехать сюда и посмотреть, как идет продажа. – Он переложил в сторонку жокейскую шапочку Эбби и сел рядом с ней. – Народу собралось много.

– Да. – Неуютно чувствуя себя под его испытующим взглядом, она посмотрела на свои руки.

– Все нормально?

– Да, – коротким кивком ответила она. – Просто немного устала.

Сомневаясь, что он поймет, Эбби ничего не сказала про землю, которую сжимала в руке. Из того немногого, что ей было известно о его детстве, она знала, что Маккрей никогда не задерживался на одном месте и вряд ли смог бы понять ту привязанность, которую она испытывала к Ривер-Бенду.

В проходе между стойлами возник Бен и направился к ним.

– Я хотел напомнить тебе, что следующей пойдет твоя любимая кобыла.

– Спасибо.

Эбби поднялась на ноги и отправилась прямиком на площадку. Маккрей шел следом, но женщина не обращала на него никакого внимания. Она прошла сквозь толпу и подошла к краю площадки как раз в тот момент, когда ведущий стукнул своим молотком, продав очередную лошадь.

– К продаже предлагается следующая кобыла: номер двадцать пять в вашем каталоге. К несчастью, она получила травму при странных обстоятельствах пару дней назад, – объяснил ведущий. – По заключению ветеринара, которое лежит передо мной, обе передние ноги сломаны, на обе успешно были наложены шины и повязки, однако ветеринар проявляет сдержанный оптимизм относительно шансов этой лошади на выздоровление.

Напряженная, как струна, Эбби внимательно обвела взглядом толпу. Большинство скептически качало головами, а некоторые покупатели даже отошли от площадки. Никто не был хоть мало-мальски заинтересован в лошади, даже – Рейчел, стоявшая рядом с Лейном на противоположном краю плошадки.

Ведущий пустился в пространное описание родословной кобылы, завершив его так:

– Независимо от полученных травм, у нее есть все основания стать выдающейся родоначальницей породы. Итак, каковы будут начальные ставки?

Эбби затаила дыхание, когда он и его помощники стали рассматривать аудиторию, однако ответом им была тишина. Второе предложение делать ставки было также встречено молчанием. И только после этого Эбби дала ему знать, что предлагает сто долларов.

– У меня есть ставка на сотню долларов. Кто дает две? Кто дает две? – нараспев выкрикивал ведущий.

Как и предрекал Маккрей, желающих купить больную кобылу не отыскалось. Буквально через несколько минут аукцион по ее продаже закончился.

– Ривербриз теперь моя на законных основаниях, – с улыбкой сказала Эбби.

– Точно так же, как и счета от ветеринара, – напомнил ей Маккрей.

– Мне все равно, – отмахнулась Эбби. – Она того стоит.

В руке она по-прежнему сжимала кусочек земли Ривер-Бенда.

23

В течение всего утра зловеще-серые облака, нависшие над Ривер-Бендом, отбрасывали мрачную тень на землю. Далекие раскаты грома, похожие на клокотание в груди, предвещали дождь. Плошадка для аукциона была устроена на веранде большого дома; натянутый над ней полосатый тент должен был защищать покупателей от дождя.

На протяжении всего дня Рейчел наблюдала за снующими по дому людьми, за выглядывающими из окон башенок лицами, за бегающими по парапету второго этажа детьми, за руками, стучащими по дереву и проверяющими его на прочность. И все же она надеялась.

Толпа, гудевшая под навесом, внезапно притихла, когда ведущий объявил новый лот – поместье Ривер-Бенд. У Рейчел при этом перехватило дыхание. Напряженное ожидание вконец расшатало ее нервы. Она судорожно стала искать глазами Лейна и увидела его беседующим со вдовой Дина. Рейчел уже несколько раз видела ее и этого польского конюха, работавшего у Дина. С Эбби ей еще предстояло увидеться.

Внезапный раскат грома потряс воздух. Мужчина позади Рейчел сказал:

– Я бы не удивился, если бы это оказался сам Р.-Д., ударивший кулаком по облаку. Ведь если он смотрит на все это сверху, ему вряд ли нравится.

Сначала Рейчел восприняла это высказывание на свой счет, но затем спохватилась: этот мужчина не может знать о ее намерении купить Ривер-Бенд. В то время как ведущий продолжал описание усадьбы с ее строениями, Рейчел пыталась отыскать глазами человека, которого Лейн показал ей ранее – того, кто организует для них эту покупку. Но она не могла найти его в этой толпе. В последний раз она видела его курящим сигарету около старого каретного домика, переделанного под гараж.

Беспокоясь, что он, быть может, не знает, что торговля уже началась, Рейчел поймала взгляд Лейна и знаком попросила его подойти. Она нетерпеливо ждала, пока он пробирался к ней сквозь толпу.

– Где твой Филлипс? Я его не вижу.

– Он под тентом, с другой стороны. Я видел его минуту назад. Перестань нервничать. – Он взял ее руку и успокаивающе сжал ее.

– Ничего не могу с собой поделать. – Рейчел скрестила свои пальцы с его. Сегодня ей была особенно нужна его сила и поддержка.

Когда ведущий назвал первый лот, пошел дождь – сначала на тенте появились отдельные капли, а через минуту началась настоящая барабанная дробь. Казалось, небо становится все темнее.

Женщина, стоявшая впереди Рейчел, повернулась к своему спутнику:

– Давай найдем Бэбс и скажем ей, что мы уходим, – низким голосом сказала она. – Я не собираюсь наблюдать это зрелище. Такое впечатление, будто плачет весь Техас.

Рейчел не стала принимать близко к сердцу фразу женщины. Какие там слезы – обычная дождевая вода. Этого момента она ждала всю свою жизнь – даже тогда, когда еще не знала об этом, и его ей никто не испортит.

– Я не видела Эбби, – вспомнила Рейчел. – Она здесь?

– Она сегодня не пришла, – ответил Лейн.

Эбби осталась в стороне, и это был еще один маленький триумф Рейчел. Ее мечта постепенно реализовывалась. Вчера она приобрела еще трех кобыл с жеребятами, увеличив тем самым число своих «арабов», а сегодня ей будет принадлежать весь Ривер-Бенд. Наконец-то она будет обладательницей той части мира Дина, в которой ей всегда была отказано.

Чувство торжества переполняло Рейчел, но она слишком нервничала, чтобы насладиться им. Поэтому она покрепче сжала руку Лейна, прислушиваясь к торгу.

По мере усиления дождя площадка пустела. В конце концов осталось всего три покупателя, одним из которых был их агент. Когда Рейчел узнала, что цена перевалила за сто тысяч долларов, то есть больше, чем рассчитывал Лейн, она начала волноваться. Затем их агент Филлипс вышел из торга. Рейчел пронизало холодящее душу чувство испуга. Неужели она потеряет поместье после того, как уже почти завладела им?

– Лейн, почему он не торгуется? – в ужасе прошептала женщина, боясь услышать ответ.

– Не хочет провоцировать повышение цены.

Это тактический маневр, сообразила Рейчел, но ожидание все же было невыносимым. Впрочем, когда молоток ударил в последний удар, ведущий указал на их агента – он стал окончательным покупателем. У Рейчел подкосились ноги, и, ослабев от счастья, она повисла на Лейне.

– Рада? – улыбнулся он.

– Я боюсь проснуться, – ответила она.

– Может быть, в таком случае тебе стоит зайти внутрь и осмотреть свой новый дом? Тогда ты, вероятно, поверишь, что это не сон.

– Не сейчас. Я лучше сделаю это потом… когда все уйдут.

Рейчел не хотела, чтобы посторонние бродили по комнатам, когда она будет осматривать их. Она просто не сможет почувствовать себя полноправной хозяйкой.

– Как хочешь. Можно и подождать.

Уже поздно вечером последняя машина увезла ведущего аукциона и его помощников. Дождь прекратился, но с мокрых листьев гигантских деревьев продолжали падать холодные капли. Облака вяло тянулись по небу, образуя черный навес над Ривер-Бендом.

Рейчел, возбужденная, как подросток, ждала Лейна, чтобы вместе открыть входную дверь. Когда он распахнул ее, она с опаской заглянула внутрь, ожидая увидеть в дверном проеме грозную Эбби, приказывающую ей убираться вон. Однако этот дом больше не принадлежал Эбби. Теперь она, Рейчел, здесь хозяйка!

Она уверенно вошла внутрь, как бы вступая во владение, задержалась в большом фойе с массивной лестницей из орехового дерева и попыталась представить себе Дина, спускающегося, чтобы поздороваться с ней… Не получилось.

С чувстом досады Рейчел шла вслед за Лейном по комнатам дома – такого большого по сравнению с квартирой, в которой она жила раньше. Паркет, богатое украшение дверей и оконных рам, камины – все говорило о любви и заботливости хозяев. Но без мебели, штор и картин здесь было немного неуютно. Их шаги гулко разносились по дому.

– Как только закончится бумажная волокита, ты сможешь нанять дизайнера для оформления интерьера. Я уверен, ты захочешь изменить что-нибудь здесь.

– Да, – рассеянно ответила Рейчел. Однако ей хотелось сохранить дом таким, каким он был. Она хотела ограничиться новыми занавесками, коврами и картинами.

Но, войдя в одну из спален на втором этаже, она полностью изменила свое мнение. Рейчел без труда смогла определить, что эта комната принадлежала Эбби. Запах ее диоровских духов все еще витал в воздухе.

Рейчел подошла к стеклянным дверям, ведущим на маленький балкончик, и распахнула их, давая свежему воздуху ворваться в комнату. Она оставалась там еще с минуту, глядя на верхушки древних дубов, тянущих к ней свои ветви. Казалось, протяни она руку – и дотронется до мокрых листьев.

Сзади подошел Лейн.

– Отчего ты такая молчаливая?

Она повернулась к нему лицом, облокотившись на поручни.

– До сих пор не могу поверить, что все это принадлежит мне… То есть нам, – быстро поправилась она.

– Да, нам, – задумчиво повторил Лейн. – Мне тут пришла одна мысль… – Он на секунду запнулся. – Ты никогда не задумывалась о том, чтобы перевести наше партнерство на постоянную основу?

– Что ты имеешь в виду? – Рейчел нахмурилась. – Я думала, что так оно и есть. Мы ведь подписали все бумаги…

Лейн улыбнулся:

– Боюсь, я неправильно выразился. Я говорил не о деловом партнерстве, а о нас с тобой. Мне кажется, ты знаешь, что я люблю тебя, Рейчел. Любишь ли ты меня?

– Да. – Она думала, что об этом нет нужды говорить. Лейн Кэнфилд – предел желаний любой женщины. Для Рейчел он был идеалом не только потому, что осуществил все ее сокровенные мечты. Рядом с этим человеком она ощущала себя какой-то особенной.

– Достаточно ли сильно ты любишь меня для того, чтобы выйти за меня замуж?

Она почти бросилась к нему в объятия, но сдержала свой порыв.

– Ты говоришь серьезно, Лейн? Это не шутка?

– Куда уж серьезней! – Торжественное выражение его лица не оставляло места для сомнений. – Я еще никогда в жизни не делал предложения ни одной женщине. Тебе следует произнести всего одно слово: «да» или «нет».

– Да. – Глядя на Лейна, Рейчел думала о том, как много он дал ей: сначала веру в себя и в свои мечты, затем Ривер-Бенд, а теперь еще и свою фамилию. Ни один мужчина еще не сделал для нее столько, сколько он. Даже Дин.

В следующее мгновение его руки обвились вокруг нее. Рейчел таяла в жаре его поцелуя, наслаждаясь мыслью о том, что из всех женщин Лейн Кэнфилд выбрал именно ее. Она откинулась назад, чтобы заглянуть в его лицо – такое сильное, мужественное и красивое.

– Я люблю тебя, Лейн.

– Мы должны официально закрепить наше соглашение. – Он вынул из кармана куртки изящную коробочку, в которой лежало кольцо. Ослепленная блеском бриллиантов, посередине которых красовался большой сапфир, Рейчел вскрикнула от неожиданности. Лейн взял ее руку и надел кольцо на палец.

– В последние две недели я постоянно носил это кольцо с собой, пытаясь понять, правильным ли будет решение жениться на тебе. Ты заслуживаешь счастья, Рейчел. Если ты скажешь, что будешь более счастлива с кем-нибудь другим…

– Никто, кроме тебя, не сможет сделать меня счастливой! – воскликнула она. – Я буду гордиться твоей фамилией. Миссис Лейн Кэнфилд. Мне нравится, как это звучит.

– Мне тоже. Теперь, что касается свадьбы…

– Если ты хочешь, мы можем сегодня же улететь в Мексику. – Рейчел бы этого очень хотелось. Ее ранила мысль о том, что у нее нет ни отца, который бы благословил ее, ни семьи, ни друзей, которых можно пригласить на свадьбу.

– Нет. Я хочу, чтобы свадьба прошла по всей форме. Обычная церемония бракосочетания и небольшой прием для близких людей. Я хочу, чтобы ты подошла ко мне в белом шелке и в фате.

– Как скажешь, Лейн.

– Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, Рейчел. Я хочу, чтобы ты знала это. Иногда будут моменты, когда мне нужно будет отлучиться по делам, может быть, на несколько дней. По тем или иным причинам ты не сможешь поехать со мной. Ты понимаешь меня, Рейчел?

– Конечно.

– Я знаю, как одинока была твоя жизнь, и мне больно думать, что моей жене опять придется скучать одной, но…

– У меня будет много забот, которые не позволят мне скучать: лошади, наш дом. – Если дело было только в работе, Рейчел могла пережить это. Главным для нее была любовь Лейна.

– Ты удивительная женщина. – Он привлек ее к себе, и Рейчел с готовностью ответила на его поцелуй, втайне сомневаясь в том, что она действительно такая.

Когда она отстранилась, то поняла, что он сильно возбужден. Это было ясно по блеску в его глазах и учащенному дыханию.

– В такие моменты мне хочется, чтобы это была наша брачная ночь, – прошептал он и немного отодвинулся от нее.

Как трогательно, что он не хочет предвосхищать события брачной ночи. Пусть это старомодно, но зато лишний раз доказывает, что она в нем не ошиблась. С другой стороны, это немного беспокоило Рейчел. Может быть, она недостаточно желанна? Разве смог бы он устоять, если бы и впрямь любил ее так сильно. Но нет, не надо торопиться! Она в равной степени боялась его отказа, как и собственной неопытности в постели.

24

Лучи фар бежали впереди машины по мере того, как Эбби мчалась вниз по шоссе. Она убегала – так инстинктивно убегают маленькие дети, пытаясь спастись от злых шуток своих приятелей. Но как бы быстро она ни ехала, она не могла убежать от болезненных слов, до сих пор звеневших в ее голове.

На протяжении последних десяти дней ей приходилось выслушивать всевозможные сплетни о том, кто является новым хозяином Ривер-Бенда. Было ясно, это некто Филлипс, купивший Ривер-Бенд, – подставное лицо и действовал от имени анонимного клиента. Сегодня же, когда она и Бэбс отправились в офис к Лейну за деньгами, оставшимися от отцовского наследства после выплаты всех долгов, она наконец узнала от него правду.

То, чего так боялась Эбби, все-таки произошло: хозяйкой Ривер-Бенда стала Рейчел. Но о чем Эбби не знала, так это о роли Лейна в этом деле. Оказывается, они владели родовым гнездом Лоусонов на пару. Более того, Лейн сообщил, что в сентябре они с Рейчел собираются пожениться. Услышав это, Эбби вышла из кабинета, не в состоянии выносить его присутствие.

Лейн Кэнфилд. Верный друг семьи. Он отвернулся от них и спелся с Рейчел. Казалось, куда бы она ни обратилась, ее всюду ждало предательство. В день похорон, когда он рассказал ей о длительном любовном романе ее отца с Кэролайн Фэрр, ей следовало догадаться, на чьей стороне его истинные симпатии. Она должна была почувствовать это и в тот день, когда он пришел на помощь Рейчел в Ривер-Бенде. Рейчел удалось завоевать его – так же, как и ее отца.

Возможно, со временем Эбби смогла бы смириться с тем, что у ее отца есть другой ребенок, которого – пусть даже это! – он любил больше, чем ее. Но наследство, которое он оставил Рейчел, в то время как она не получила ничего, тот факт, что ей теперь принадлежало поместье, а также ее брак с человеком, считавшимся верным другом семьи, – все это вместе было уж чересчур. Ее обида на Рейчел переросла во всепоглощающую ненависть.

Рейчел глубоко ошибается, если рассчитывает, что Эбби уедет отсюда и начнет новую жизнь где-то в другом месте или что Эбби перестанет разводить «арабов» только потому, что этим занялась и Рейчел. Эбби не может изменить прошлое, но она будет бороться со своей соперницей, постоянно доказывая, что она – Рейчел – всего лишь незваный гость в ее мире.

Еще за милю до буровой площадки Эбби разглядела в небе отблески мощных прожекторов. Они показались ей лучом маяка, что указывает спасительный путь заблудившемуся кораблю. Чем ближе она подъезжала, тем ярче горели огни. Наконец она въехала на площадку, посреди которой стояла буровая вышка. Вокруг нее приткнулись пыльные грузовики и пикапы. Остановив машину около трейлера Маккрея, Эбби вышла из нее и направилась прямо к двери. Она не стала даже стучать, зная, что он все равно ничего не услышит сквозь этот шум.

В первой комнате никого не было. Заглянув за перегородку, она увидела Маккрея, лежавшего прямо в одежде на узкой кровати. Похоже, он спал. Подойдя поближе, Эбби стала внимательно рассматривать его. Она никогда не видела его спящим. Темные вьющиеся волосы мужчины были взъерошены, рубашка вылезла из брюк. Его грудь ритмично вздымалась в такт спокойному, размеренному дыханию. Она улыбнулась.

Эбби вдруг осознала, что за своими проблемами совсем забыла о Маккрее. Ведь после смерти отца он потерял почти все, и тем не менее сумел преодолеть все препятствия и возродил компанию к жизни. Наверняка это было нелегко, особенно поначалу.

Она должна была признать, что ее собственное положение не было таким уж безысходным. Во-первых, у нее была такая замечательная лошадь, как Ривербриз, да и сама она была известна как прекрасная наездница. На прошлой неделе Эбби связалась с некоторыми конезаводчиками и сообщила им о своей готовности тренировать и объезжать лошадей. В связи с тем, что приближался осенний сезон, очень многие выразили желание воспользоваться ее услугами.

Кроме того, ее семья не была окончательно разорена. Бэбс должна была получить около пятидесяти тысяч долларов – те деньги, которые остались после выплаты всех долгов. Если бы Эбби в тот день не поторопилась выйти из кабинета Лейна, они получили бы больше. Ее мать даже настояла на том, чтобы Джексон получил все, что ему причиталось по наследству, и поручила Лейну вычесть соответствующую сумму из вырученных после аукциона денег. Это был очень щедрый и благородный жест – Эбби не могла с этим спорить, но все же считала, что Бэбс следует быть более экономной.

Таким образом, теперь они с матерью владели небольшим капиталом. У Эбби была Ривербриз, которая после приступа лихорадки постепенно поправлялась, к тому же им помогал Бен. И самое главное, у нее был этот мужчина, который лежал сейчас перед ней, хмурясь во сне.

Медленно и осторожно Эбби легла рядом с ним. Она нежно разгладила морщины на его лбу, поцеловала и почувствовала, как он пошевелился. Его рука неуверенно потянулась к ее спине, затем скользнула по плечам. Эбби поняла, что он проснулся еще до того, как ответил на ее поцелуй. Она не отрывалась от его губ. Он почти не отвечал ей, но это возбуждало ее еще больше.

Наконец Маккрей повернулся на бок, увлекая ее за собой.

– Привет, – тихо сказала она.

– Мужчины любят, когда их так будят. – Его голос был немного хрипловатым после сна. – Я скучал по тебе, Эбби.

Хотя он не произнес слова «любовь», от этого признания у нее перехватило дыхание.

– Я тоже скучала по тебе, – прошептала она.

Маккрей обнял ее, и его губы потянулись к ней. Эбби отдавала ему всю себя; сердце забилось сильнее, кровь по сосудам побежала быстрее. В их долгом поцелуе не было никакой спешки: куда им было торопиться? Эбби чувствовала, что он, так же как и она, находит особое удовольствие в этой близости и наслаждается каждой ее каплей.

Внезапно трейлер задрожал от жуткого грохота.

– Эй, босс! – Один из рабочих зашел на кухню, но запнулся на пороге, увидев Эбби в объятиях Маккрея. Он смущенно отвел глаза и помялся на месте, не зная, что делать. – Извините, я не знал, что у вас гости.

– Что случилось, Барнс? – Маккрей приподнялся на локте. Эбби лежала рядом. Ее абсолютно не смутило это внезапное вторжение, так как она чувствовала, что имеет полное право находиться здесь, с Маккреем.

– Вы не могли бы выйти на минуту? – пробормотал рабочий и направился к выходу.

– Сейчас буду, – ответил Маккрей.

Когда за незваным гостем закрылась дверь, он склонился над Эбби и мягко добавил:

– Хотя я с гораздо большим удовольствием остался бы здесь.

– Ужасно не хочется тебя отпускать, но что делать!

Быстро чмокнув его в щеку, она встала с кровати.

Оба вышли на кухню. Маккрей надел каску и направился к двери. Эбби провожала его взглядом.

– Я недолго, – улыбнулся он ей, но Эбби видела, что его мысли уже далеко. – Ты не могла бы сварить кофе?

Не успела она ответить, как дверь за ним захлопнулась.

Через несколько минут электрическая кофеварка уже весело булькала, а в воздухе вкусно запахло свежесваренным кофе. Эбби прибралась на кухне, налила себе чашечку душистого напитка и отправилась в комнату, служившую Маккрею кабинетом. Подойдя к ящику с папками, она несколько секунд разглядывала висевший над ним портрет. Любовь и неразрывная связь, существовавшая между двумя изображенными на нем мужчинами, были настолько очевидны, что Эбби на мгновение ощутила невольную зависть.

Она повернулась и подошла к письменному столу Маккрея. Сейчас, как никогда, она нуждалась в любви и поддержке этого человека. Устроившись в удобном кресле, успевшем от частого использования принять очертания тела своего хозяина, женщина медленно покачивалась, время от времени делая мелкие глотки кофе и бесцельно рассматривая бумаги и папки, в беспорядке разбросанные на поверхности стола.

Одна из них была помечена аббревиатурой «КСТ». Насколько помнила Эбби, это сокращение обозначало компьютерную систему тестирования – любимое детище Маккрея. От нечего делать она пододвинула папку поближе и открыла обложку. Эбби знала, что этот проект значил для ее возлюбленного очень много, хотя в последнее время он не рассказывал ей, как продвигаются дела в этом направлении. Лениво перелистывая страницы, Эбби наткнулась на листок, представлявший собой что-то вроде договора о сотрудничестве. Одна из подписей внизу принадлежала… Рейчел Фэрр. Ошеломленная, Эбби смотрела на страничку, думая, что это, должно быть, какая-то ошибка. Маккрей не мог… Он не стал бы!.. Сжимая листок с подписью ненавистной соперницы побелевшими пальцами, Эбби медленно выпрямилась.

Дверь трейлера распахнулась, и на пороге появился Маккрей. Не в силах говорить и думать, Эбби молча смотрела на него, все еще не расставаясь со страшной уликой, безмолвно кричавшей о том, что ее снова предали. Ничего не подозревающий Маккрей снял каску и небрежно бросил ее на диван.

– Я же обещал, что ненадолго, – улыбнулся он. Проходя мимо письменного стола, он на секунду задержался, бросил быстрый взгляд на документ, который она держала в руке, и как ни в чем не бывало пошел на кухню.

– М-м-м, какой восхитительный запах! – донеслось оттуда.

– Что это значит, Маккрей? – Эбби оттолкнула кресло и, последовав за ним, остановилась на пороге кухни. Она все еще не могла прийти в себя.

– Это? – Он снова взглянул на бумагу в ее руке и поднес к губам чашку с горячим кофе. – Это договор о правах совместной собственности на патент на КСТ.

– Это я уже поняла, – тряхнула головой Эбби, злясь на то, что собеседник пытается прикинуться дурачком. – Я говорю вот об этой подписи. Что она тут делает?

– Насколько я понимаю, ты имеешь в виду подпись Рейчел. – Маккрей говорил спокойным, будничным тоном. Даже имя этой девки слетело с его губ без всякого напряжения. – В конце документа перечислены совладельцы патента. Естественно, здесь должна быть и ее подпись.

– Что ты хочешь сказать этим «естественно»?! – От ярости Эбби не видела ничего перед собой. – Ты подразумеваешь, что она стала одним из твоих спонсоров? Что ты… ты… – Эбби судорожно пыталась подыскать слова, которыми можно было бы определить это невероятное предательство.

– Именно это я и хочу сказать, – равнодушно ответил Маккрей и отпил из чашки.

– Ты взял у нее деньги! – Эбби трясло. Сейчас она уже ненавидела этого человека, который спокойно стоял перед ней и потягивал кофе – как будто он не сделал ничего дурного. Все это время она считала, что дорога ему, а он ей врал! – Как ты мог! – бушевала Эбби.

– Очень просто. Мне нужны были деньги, чтобы сдвинуть свой проект с мертвой точки, и я этого никогда не скрывал.

Да, так и было, но Эбби от этого легче не стало. Окончательно выведенная из себя его спокойствием, Эбби ударила Маккрея по руке, в которой он держал чашку. Она отлетела в сторону, ударилась о стену и разлетелась на мелкие кусочки, оставив на обоях безобразное коричневое пятно.

– И тебе было все равно, у кого брать деньги?

– Абсолютно, черт побери! – внезапно рассвирепев, рявкнул Маккрей.

– Теперь я понимаю, почему ты не торопился рассказать мне, как идут дела с твоим дурацким проектом! – кричала Эбби. – Ты не хотел, чтобы я знала, кто принимает в нем участие. Потому что знал, как я к этому отнесусь. Как ты мог?!

– Очень просто. Бизнес есть бизнес.

– Бизнес? Ты это так называешь? – У самой Эбби было для этого совершенно другое название: циничное, бессовестное предательство. – Значит, ты встречался с ней каждый раз, когда бывал в Хьюстоне?

Эбби представила Маккрея и Рейчел вдвоем, и к горлу ее поднялась тошнота. То-то уж радовалась Рейчел, зная, что крадет еще один кусок мира, принадлежавшего Эбби.

– В этих деловых встречах участвовали и другие, – огрызнулся он. – Если ты намекаешь на наши встречи с глазу на глаз, то их не было. Еще раз повторяю тебе: это бизнес.

– И ты хочешь, чтобы я в это поверила? – горько усмехнулась Эбби.

– Откровенно говоря, я плевать хотел на то, поверишь ты мне или нет.

– Вот в этом я не сомневаюсь! – Она видела, что Маккрей не хочет и не будет ничего менять в сложившейся ситуации, в которой он волей-неволей должен общаться с Рейчел. – И не сомневаюсь в том, что на меня тебе тоже наплевать.

– Думай как хочешь. – В его позе, взгляде, тоне не было ни малейших признаков раскаяния и вины.

– Это твое изобретение для тебя всегда было важнее, чем я. Какой же надо было быть дурой, чтобы не заметить этого! Ну так подавись своим проектом! – Она швырнула бумагу ему в лицо и побежала к двери. Уже взявшись за дверную ручку, Эбби оглянулась через плечо. Боль, ревность, злость так прочно переплелись в ее душе, что она уже не смогла бы определить, где кончается одно и начинается другое. – Надеюсь, эта бумажка будет согревать твою постель по ночам. На меня больше не рассчитывай.

Изо всех сил пытаясь не разрыдаться и дрожа всем телом, женщина выбежала в ночь. Перед ее глазами все еще стоял Маккрей – посреди осколков от разбитой чашки, рядом со смятым листком, с твердо сжатыми губами и выражением злости на лице. Однако она уже пересекла тонкую линию, отделяющую любовь от ненависти. Да, теперь она ненавидела его с такой же силой, с какой прежде любила.

Маккрей, оставшийся в вагончике, смотрел на раскрытую дверь, изо всех сил сжимая кулаки. Ему хотелось догнать ее и трясти до тех пор, пока ее зубы не застучат друг о дружку. Однако он сдержался. Посмотрел под ноги на измятый документ и изо всех сил ударил кулаком в дверь, что вела в кабинет. Прессованная фанера гулко ухнула под тяжестью его руки.

25

Эбби стояла рядом со своей кобылой, удерживая ее на месте, пока Бен, сидя на корточках, дезинфицировал гнойный нарыв под передней коленкой животного, образовавшийся от тесной шины. Ривербриз уже немного приспособилась к неудобному сооружению и недавно даже попыталась сделать несколько шагов.

Покончив с неприятной обязанностью, Бен выпрямился. Лошадь понюхала плечо Эбби. Этот нежный жест, видимо, выражал благодарность. Улыбаясь, Эбби обняла ее за голову и слегка потрепала по изогнутой шее.

– Ты ведь знаешь, что мы все это делаем, чтобы помочь тебе, да, девочка? – ласково спросила Эбби. При этом ее сердце сжалось. Хотя прошло уже два дня с тех пор, как она оставила Маккрея, боль все еще не утихала, а ее злость, обида и горечь стали еще сильнее. Когда Бен вышел из загона, чтобы выбросить грязные бинты, она уткнулась лицом в лошадиную шею: – Ты бы никогда так со мной не поступила, правда?

При этой мысли ей стало легче.

– Похоже, она идет на поправку? – раздался голос Доби.

Эбби испуганно вздрогнула.

– Да, ей уже гораздо лучше. – Она еще раз потрепала лошадь по холке и отошла, стараясь вести себя как обычно. – Я хотела поговорить с тобой, Доби. Не мог бы ты сдать мне в аренду этот амбар и участок пастбища, идущий вдоль Брасос?

– Но я же уже сказал тебе, что ты можешь спокойно ими распоряжаться. Мне они не нужны.

– Но тогда мы говорили только об одной кобыле. Несколько местных заводчиков связались с нами по поводу подготовки и показа их арабских скакунов этой осенью. Пока что у нас их будет около дюжины. Так как мы с Беном собираемся арендовать какое-нибудь помещение, я подумала, что логичнее и удобнее будет договориться с тобой, чтобы разместить их здесь.

– Если дело только в этом, я не вижу никаких проблем, – ответил он с деланной небрежностью.

Зная, как Доби нуждался в тот момент в деньгах, Эбби была уверена, что он не упустит возможности заработать лишний доллар.

– Конечно, – он осмотрелся, – здесь не очень-то удобно.

– Бен и я могли бы здесь все отремонтировать. Мы за все заплатим сами. – Эбби еще не знала, чем станет расплачиваться, но решила оставить эту проблему на потом. Вполне возможно, что придется продать «Мерседес». – Но мы, конечно, рассчитываем, что за это ты снизишь нам плату.

– Обещаю, что буду справедлив с тобой. В любом случае это лучше, чем ничего.

– Ты прав.

Эбби с облегчением вздохнула. Как здорово будет снова слышать ржание лошадей, просыпаясь по утрам! Она так скучала по этому с тех пор, как покинула Ривер-Бенд. А Бен? Всю свою жизнь он ухаживал и заботился о лошадях-»арабах». Они для него являлись и работой, и утешением. Без них он чувствовал себя потерянным и ненужным.

Эбби услышала, как хлопнула амбарная дверь. Ожидая увидеть Бена, она повернула голову, но с удивлением обнаружила Маккрея, идущего к ней своей ленивой походкой. Эбби почувствовала, как в ней снова забурлила обида. В сердце опять заныла тупая боль.

– Что тебе надо? – Она сама не узнала свой голос.

– Я хочу поговорить с тобой.

Доби сделал несколько шагов к двери, но Эбби остановила его:

– Не уходи. Я не собираюсь разговаривать с этим господином. – Она отвернулась от Маккрея.

– Я надеялся, что ты немного остыла и сможешь спокойно выслушать меня. Я должен объяснить тебе кое-что.

Охваченная яростью, Эбби снова повернулась к нему.

– Ни одно объяснение не сможет тебя оправдать. – Она направилась к двери, но Маккрей схватил ее за руку.

– Но черт возьми, Эбби!..

– Убери свои руки! – Маккрей выпустил ее и отпрянул назад. – Никогда больше не смей меня трогать и не подходи ко мне! Я не хочу больше тебя видеть. Убирайся!

Несколько секунд Маккрей молча смотрел ей в глаза, а затем бросил:

– С удовольствием. – В следующее мгновение он повернулся к ней спиной и направился к выходу.

Она все еще дрожала, но уже не от злости. Все. Маккрей ушел. Эбби убеждала себя, что должна быть рада этому, но радости почему-то не чувствовала. Все мужчины, кроме Бена, всегда приносили ей только горе. Начиная с отца, мужа и заканчивая Маккреем. Больше она не допустит этого.

– Ты в порядке, Эбби? – заботливо осведомился Доби.

– Конечно.

– Он тебе не пара, я всегда это знал. Это же «дикий кот». Они никогда не сидят подолгу на одном месте, предпочитая постоянно кочевать. А тебе нужен дом, место, где ты сможешь пустить корни, создать семью. Тебе нужен мужчина, который бы заботился о тебе…

– Я и сама могу о себе позаботиться. Для этого мне не нужны мужчины. – Точнее говоря, ей не был нужен именно Доби, поскольку она прекрасно понимала, куда он клонит. – Извини, мне надо работать, и тебе тоже.

– Да-да, – согласно кивнул он и неуверенно повернулся к двери.

– Об аренде мы поговорим позже.

– Хорошо.

После того как они договорились об условиях аренды, Эбби настояла на том, чтобы был составлен контракт. Не то чтобы она не доверяла Доби – просто предпочитала оформить сделку по всем правилам. В течение следующих двух недель с помощью подсобного рабочего они с Беном отремонтировали амбар, починили ограды, обустроили небольшие загоны и выкрасили все сооружения к приезду новых питомцев. Однако, несмотря на все их усилия, то, что у них получилось, не могло идти ни в какое сравнение с Ривер-Бендом.

Тяжелая физическая работа измотала Эбби до такой степени, что у нее не оставалось сил думать ни о чем – ни об их бывшем доме, ни о его новых хозяевах, ни даже о Маккрее.

С наступлением полудня Эбби устало поплелась к дому, в то время как Бен отправился в амбар, чтобы еще раз проверить, как себя чувствует Ривербриз. Все тело женщины ныло от боли, но вместе с тем она испытывала удовлетворение: они с Беном сделали невозможное! Завтра прибудут первые лошади, и место для них уже готово.

Толкнув заднюю дверь, Эбби оказалась в маленькой кухоньке, однако вкусные запахи не встречали ее. Обычно к полудню у Бэбс уже был готов обед, но сейчас она сидела за металлическим столом и, прижимая плечом к уху телефонную трубку, что-то сосредоточенно записывала в блокноте.

– Хорошо… Хорошо… – говорила она. Услышав звук хлопнувшей двери, Бэбс оглянулась и, едва не выронив трубку, перехватила ее рукой. – Что? Договорились. Я перезвоню тебе сразу, как только выясню все это. – Попрощавшись с собеседником, она подняла на дочь виноватый взгляд. – Я совсем забыла о времени. Садись, я подам обед через несколько минут. Боюсь только, вам придется довольствоваться холодной едой.

– Ничего страшного, мама. Я сейчас накрою на стол.

– Сиди спокойно. Ты и так вкалывала целое утро.

Эбби была слишком усталой, чтобы спорить, и поэтому с радостью опустилась на хромированный стул.

– С кем ты разговаривала? – спросила она, но Бэбс в этот момент копалась в холодильнике и ничего не услышала. Эбби была вынуждена повторить свой вопрос. Чуть помедлив, мать ответила:

– В последнее время ты была так занята, что у меня даже не было возможности рассказать тебе кое о чем. На прошлой неделе мне позвонила Джози Филипс и спросила, не могу ли я помочь ей организовать прием по случаю дня рождения Гомера. Ее младшая дочь в больнице, а у самой Джози на руках целая орава внуков. Конечно же, я согласилась.

– Ну что ж, хотя бы развлечешься, – улыбнулась Эбби. В то же время ее неприятно царапнула мысль о том, что бывшие подруги матери звонят ей только тогда, когда им от нее что-нибудь нужно.

– Она… Она предложила заплатить мне. Столько же, сколько она заплатила бы, если бы обратилась в фирму по организации торжеств – полторы тысячи долларов.

– Полторы тыс… Мамочка, но ведь это просто блеск! Но сама-то ты уверена, что хочешь этим заниматься? Не будет ли тебе неловко работать за деньги на свою подругу?

– Мужчины делают это постоянно – и ничего, – убедительно заметила Бэбс. – После звонка Джози я подумала: ну что я умею в этой жизни? Только одно – устраивать приемы да вечеринки. Когда твой отец был жив, мы устраивали по три-четыре грандиозных приема каждый год, а уж вечеринки – и не сосчитать. Когда я думаю, сколько денег мы потратили на увеселения… Одна только твоя свадьба обошлась нам в полмиллиона долларов! Если бы твой папа хотя бы попробовал ограничить мои аппетиты… Но ведь я никогда не хотела даже слова слышать о деньгах.

– Не упрекай себя, мама. Папа, наверное, и сам не знал, в каком финансовом положении он оказался. – А если бы и знал, то вряд ли признался бы в этом хоть одной живой душе, подумала про себя Эбби.

– Я никогда не говорила об этом, но ты, очевидно, знаешь, что, когда я выходила замуж, моя семья была довольно бедной. Но я выбрала твоего отца вовсе не из-за денег. Я вышла бы за него замуж даже в том случае, если бы он был нищ, как церковная мышь. Но представь себе, в один прекрасный день я обнаружила, что проблемы расходов для меня больше не существует. Я не должна была мучиться мыслью о том, где взять деньги на покупку нового платья или шубы. Я стала воспринимать доллары, как те «деньги», с помощью которых играют в «Монополию». Трать сколько хочешь – они все равно не кончаются. Иногда я намеренно шла на огромные расходы, потому что знала: он тратит деньги на… – Бэбс умолкла на полуслове, поймав себя на том, что готова произнести имя Рейчел или ее матери. – Как бы то ни было, все это уже позади. Я рассматриваю предложение Джози как своеобразное испытание для самой себя. Если все пройдет удачно – а я думаю, что так и будет, – я смогу заняться этим «бизнесом» более серьезно.

– Ты не шутишь? – Сама мысль о том, что Бэбс занимается каким-то бизнесом, представлялась нелепой, но Эбби даже не улыбнулась.

– Я говорю на полном серьезе. За последние тридцать лет я накопила в этом деле в сто раз больше опыта, чем любой профессиональный организатор торжеств. Это прекрасно известно тем людям, которые бывали на моих приемах.

– Да что ты меня убеждаешь, – не сдержавшись, рассмеялась Эбби. – Я ни секунды не сомневаюсь, что у тебя это получится.

– Ты говорила, что хочешь подыскать себе какую-нибудь дополнительную работу помимо занятий с лошадьми. Почему бы тебе не помочь мне в этом деле… Если, конечно, все сложится так, как мне бы хотелось?

– Я помогу тебе всем, чем смогу, и думаю, что помощь тебе понадобится. Люди то и дело устраивают дни рождения, а на носу сезон дебютанток. Я уверена, что тебя просто завалят заказами на организацию торжеств.

– Мне очень хотелось бы на это надеяться. – Снова хлопнула входная дверь, и Бэбс виновато затараторила: – Ну вот и Бен уже вернулся, а у меня еще ничего не готово. – И с этими словами она заторопилась к холодильнику.

– Как Ривербриз?

– Замечательно. Правда, мне показалось, что ей немного одиноко. – Конюх подошел к раковине и стал мыть свои большие заскорузлые руки.

Бэбс открыла буфет и принялась ставить на стол тарелки и стаканы.

– Кстати, Бен, когда вчера ты ездил на лесопилку, не проезжал ли ты мимо Ривер-Бенда? – спросила она.

– Да, – кивнул он, искоса бросив взгляд на Эбби. Она делала вид, что не прислушивается к разговору. Любое напоминание о том, что Ривер-Бенд им больше не принадлежит, причиняло ей боль.

– Когда я несколько дней назад проезжала мимо, мне показалось, что они срубили несколько деревьев вдоль дороги.

– Верно, – снова кивнул Бен.

– Но зачем? – это возмущенное восклицание уже принадлежало Эбби. Древние дубы и старые раскидистые орехи-пеканы росли там целую вечность!

– Мне сказали, что они собрались расширить дорогу. И еще говорят, что они многое меняют в самом доме. Плотники и штукатурщики там так и снуют.

Ощутив, как к горлу опять подступает тошнота, Эбби оттолкнула тарелку и, пробормотав что-то по поводу необходимости переодеться, вышла из-за стола. На самом деле она просто не хотела больше слышать этих разговоров. Ее сердце и без того слишком сильно саднило.

Однако в течение следующих двух недель Эбби только и слышала, что о своих соседях. В утреннем издании «Хьюстон кроникл» была напечатана большая статья о бракосочетании Рейчел Фэрр и Лейна Кэнфилда. Репортер описывал торжественную церемонию и последовавший за ней скромный прием, на котором присутствовали лишь близкие друзья молодых. Имен не называли, но Эбби предположила, что Маккрей наверняка находился среди приглашенных. В статье также говорилось о том, что после возвращения из свадебной поездки по Европе молодожены будут жить и в Хьюстоне, и в своем новом загородном поместье, которое сейчас обновляется и переделывается.

Только об этих переделках говорили и все знакомые – начиная с Доби, владельцев лошадей, которых обслуживали Эбби с Беном, и кончая Джози и всеми остальными, с кем они общались в связи с организацией различных торжеств. Единственным спасительным временем для Эбби стали утренние часы, когда она на пару с Беном возилась с лошадьми и была избавлена от бесконечных пересудов о Рейчел и Лейне.

Она не делала вид, что ничего не знает о реконструкции Ривер-Бенда, но сама разговоры на эту тему никогда не начинала. Временами ей казалось, что люди специально заводят беседу на эту болезненную для нее тему, чтобы посмотреть, какова будет ее реакция, и иногда ей не удавалось скрыть свою горечь и досаду. Особенно когда она узнала, что новые хозяева Ривер-Бенда уничтожили его знаменитый газон, чтобы выкопать на его месте плавательный бассейн. Вдобавок ко всему изумительный узорчатый паркет – настоящее произведение искусства – был застелен коврами. Впрочем, чего еще ожидать от людей, которые безжалостно рубят двухсотлетние деревья только для того, чтобы расширить дорогу!

Когда Эбби в последний раз была в Хьюстоне по делам матери, она узнала самые свежие новости: Кэнфилды раньше времени вернулись из свадебного путешествия, неожиданно сократив свой вояж. Работа по реконструкции Ривер-Бенда пошла в еще более лихорадочном темпе.

Эбби возвращалась из Хьюстона затемно. Опустив окно, она вдыхала свежий ночной ветер и старалась не думать обо всем этом. Однако тяжелое ощущение не исчезало. Женщина с ужасом ждала того момента, когда Рейчел окончательно переберется в Ривер-Бенд. До него оставались считанные дни.

Вот в отдалении появились заново построенные колонны по обе стороны въезда в поместье. У Эбби упало сердце. С болью смотрела она на прогалину в куще древних деревьев. Дальше, прячась в темноте, виднелись башенки второго этажа. Когда-то это было ее домом.

Сразу вслед за этим Эбби увидела грозовую тучу над домом. Чуть притормозив, она нагнулась и заметила желтые сполохи, вырывавшиеся из окна одной из башенок. Сначала ей подумалось, что там трудится кто-нибудь из припозднившихся рабочих, но затем она явственно почувствовала запах гари.

– О, нет, Господи!

Эбби изо всех сил вдавила в пол педаль тормоза, крутанула руль и въехала на расширенную подъездную дорожку. Чем ближе подъезжала она к дому, тем сильнее становился запах гари. Она уже видела дым, который валил из-под крыши. Остановив машину возле ограды, Эбби смотрела на желтые языки пламени, лизавшие изнутри оконные стекла.

Выбравшись из машины, она подбежала к крыльцу, однако жар и клубы дыма заставили ее отступить. Ошеломленная и беспомощная, она в ужасе смотрела, как пламя пожирает ее дом. Нужно срочно позвать на помощь! Эбби со всех ног кинулась обратно к машине и погнала ее к ферме Хикса. Вбежав в дом, она бросилась к телефону и набрала номер пожарной службы.

– Что случилось, Эбби? – заспешила к ней взволнованная Бэбс. – Ты бледная, как привидение. Ты попала в аварию?

– Нет. – Эбби начала было рассказывать матери о происшедшем, но в этот момент услышала голос на другом конце провода. – Алло! Говорит Эбби Лоусон. Я хочу сообщить о пожаре… В Ривер-Бенде. – Увидев, как округлились в испуге глаза матери, Эбби еще крепче сжала в ладони телефонную трубку. – Я проезжала мимо и заметила. Весь первый этаж дома в огне.

– Нет!.. – с ужасом выдохнула Бэбс.

Эбби медленно повесила трубку на аппарат и перевела взгляд на подошедшего Бена, который стоял рядом с матерью.

– Они не успеют приехать… Ривер-Бенд не спасти… – В этот момент Эбби испытывала странное смешение чувств – вины, горечи и апатии одновременно. – Странно, правда? Я была бы согласна на все, чтобы только помешать ей переехать в наш дом. Но только не на это.

– Может быть, нам стоит поехать туда и попытаться что-нибудь сделать? – неуверенно спросила Бэбс.

– Нет, мама. Мы ничем не сможем помочь.

Эбби подошла к окну и посмотрела в том направлении, где находился их бывший дом. Она видела, как над деревьями поднимался дым и, клубясь, закрывал звезды. Снизу это облако было подсвечено желтыми всполохами огня. Она наблюдала эту картину очень долго – до тех пор, пока воздух в отдалении не разорвали резкие крики пожарных сирен. С тех пор, как она сообщила о несчастье, прошла, похоже, целая вечность.

Наступило утро. Все окрестности были затянуты дымом. В воздухе носились частички сажи, пахло горелым деревом. Эбби прыгнула в седло, и молодая, недавно привезенная кобыла затанцевала под ней, но быстро успокоилась, когда к ним подъехал Бен, сидя верхом на взрослой каурой кобыле. Эбби натянула поводья.

– Бен, я хочу съездить в Ривер-Бенд.

– Я так и знал. Мы можем проехать полем.

Обе лошади были свежими и резво бежали, не требуя понуканий со стороны наездников. Милю, разделявшую владения Доби Хикса и Ривер-Бенд, они преодолели за считанные минуты, однако разрушения, нанесенные огнем, стали видны еще издалека. В поместье уцелела лишь конюшня для жеребцов, но и она сильно пострадала. Крыша ее почернела, белоснежные некогда стены теперь были закопченными, отвратительного бурого цвета. Все остальное превратилось в груды обуглившихся руин.

Над горой обгоревших останков печальным надгробием возвышался почерневший дымоход. Но по-настоящему Эбби захотелось заплакать только тогда, когда она увидела своих любимцев – гигантские дубы, некогда обрамлявшие двор. Боже, что с ними стало!

По другую сторону развалин стояло несколько машин. Там, среди останков, часть которых все еще дымилась, копошилось несколько человек. Эбби заметила глубокую яму на том месте, где некогда был газон. Тот самый плавательный бассейн… Он напоминал разверстую могилу, готовую принять останки ее дома.

– Все даже хуже, чем я предполагала, – обратилась женщина к Бену.

– Да, – невесело согласился тот.

– Эй, Бен! – подошел к ним один из пожарников. Это был Сэм Райнс. Оглянувшись на сиротливо стоящий дымоход, он протянул: – Да, мало что уцелело. К тому времени, когда мы приехали, здесь все полыхало так, что не подойти.

– Мы за милю видели огонь.

– Искры летели, как в аду. А уж когда сено загорелось, я думал, здесь вообще ничего не останется. Нам, может, и удалось бы спасти конюшню, да вода кончилась. Вот если бы бассейн был готов…

– А из-за чего начался пожар, не узнали?

– Этим сейчас и занимаемся. – Он ткнул пальцем в своих коллег, что копались на пепелище. – Знаем только, что гореть начало в задних комнатах, где маляры держали свои краски и тряпки. Впрочем, черт его разберет, – пожал плечами говоривший. – Тут и проводка старая была. Вполне могло случиться замыкание. А может, кто-то окурок кинул. Эти старые дома вообще горят как порох. Слава Богу, здесь еще из людей никого не было! Никто бы не спасся.

Здесь уже не осталось ровным счетом ничего из того, что было знакомо Эбби с детства. И дом, и конюшни, и навесы – все это выгорело дотла.

В наступившей тишине громко скрипнули петли калитки. Повернув голову, Эбби увидела седовласого мужчину, рядом с которым шла элегантная брюнетка в шелковой блузке и обтягивающих коричневых брюках. Было странно видеть эту пару, идущую, словно на прогулке, по дымящемуся пепелищу. Женщина обернулась, и Эбби узнала Рейчел. Однако это была другая Рейчел – с аккуратно уложенными волосами, а одежде от самых модных кутюрье, с дорогим шарфом на шее и браслетами на запястьях. Она была похожа на фотомодель. Однако ее лицо… Оно было белым как мел и искажено злобой.

Рейчел остановилась как вкопанная, а затем, не обращая внимания на попытавшегося было задержать ее Лейна, направилась прямиком к Эбби. Сидя в седле, та неподвижно ждала. Ее даже удивило собственное спокойствие.

Когда Рейчел подошла поближе, молодая кобыла нервно затанцевала под Эбби. Рейчел схватила поводья и дрожащим от ненависти голосом проговорила:

– Ты сделала это… Ты подожгла дом!

– Нет! – Эбби хотела объяснить, что она, наоборот, пыталась помочь, вызвав пожарную команду, однако Рейчел и слушать ничего не хотела.

– Ты угрожала сделать это. Можешь не отпираться – у меня есть свидетели. Ты не могла смириться с тем, что я буду здесь жить. – Рейчел била крупная дрожь. Руки ее были сжаты в кулаки. – Господи, как же я ненавижу тебя за это! Ненавижу!!! Ты слышишь меня?

Все мужчины, стоявшие возле останков дома, с интересом обернулись на громкие крики. Эбби дернула уздечку в сторону. Лошадь рванулась вбок, и Рейчел была вынуждена выпустить поводья.

– Убирайся! Убирайся прочь с моей земли и не смей больше показываться здесь! – в приступе бешеной ярости прокричала она.

Возмущенная Эбби уже открыла было рот, чтобы дать сопернице достойный отпор, однако Бен прикоснулся к ее руке, давая знак молчать, и проговорил:

– Она все равно не будет тебя слушать. Нам лучше уехать.

Понимая его правоту, Эбби развернула лошадь в сторону своего нового дома, но все же не удержалась и, обернувшись, бросила напоследок:

– Думайте все что угодно, но я тут ни при чем.

Молодая кобыла с удовольствием поскакала прочь от этого страшного места, где курился дым и отвратительно пахло гарью.

К тому времени, как они добрались до фермы Хикса, ветер успел высушить слезы на щеках Эбби, и ее глаза прояснились. Она знала: это обвинение прозвучало в первый, но далеко не в последний раз. Каковы бы ни были выводы официального следствия, люди все равно будут искать виновного. Нетрудно догадаться – где.

26

Под аккомпанемент молотков и визжание пил Маккрей вышел из грузовичка. Прямо перед ним, возродившийся из пепла, как волшебная птица феникс в арабской сказке, стоял каркас викторианского дома – точь-в-точь такого, какой стоял здесь до пожара.

Строящийся новый дом был похож на предыдущий, как близнец – начиная от опоясавшей здание балюстрады и заканчивая двумя башенками и куполом. Их отличала лишь одна деталь: новый дом был в два раза меньше прежнего.

Одновременно с домом шло строительство огромной конюшни, выдержанной в том же архитектурном стиле. Ту единственную конюшню, что уцелела после пожара, снесли, чтобы освободить место для нового массивного сооружения. Теперь здесь все было по-другому, если не считать нескольких старых деревьев, которые пощадил огонь.

Вокруг было полно людей: плотники, рабочие, торговцы. Маккрей остановил одного из плотников, одетого в фартук, который шел мимо, неся на плече длинную доску.

– Где я могу найти Лейна Кэнфилда?

Человек указал забинтованным пальцем на дом и пошел дальше. Маккрей сделал было шаг вперед, но остановился, увидев, что на пороге здания показалась стройная темноволосая женщина. И вновь ее поразительное сходство с Эбби разбередило в его душе прежние чувства. Мрачно сжав зубы, он перевел взгляд на мужчину, стоявшего позади нее – Лейна Кэнфилда. Маккрей выругался про себя, подумав, что если бы не Рейчел, он бы давно уже забыл про Эбби. Каждый раз, когда он встречал ее, происходила одна и та же история.

Лейн приветственно поднял руку и снова повернулся к жене. Она, похоже, была чем-то обеспокоена, но Маккрей не мог разобрать, что она говорит, пока они не подошли ближе.

– …без промедления нанять ночного сторожа. Это необходимо сделать немедленно, – донеслось до слуха Маккрея. – Ты же не хуже меня знаешь, что она только и ждет, когда закончится строительство, чтобы сделать какую-нибудь новую пакость.

– Рейчел, у тебя нет никаких доказательств, что этот пожар устроила она. – В голосе Лейна слышалась усталость. Видимо, этот спор у них шел давно.

– Мне не нужны доказательства. Она ненавидит меня. – Расстроенная тем, что ей никак не удается убедить мужа, Рейчел в отчаянии повернулась к Маккрею. – Спроси Маккрея. Он подтвердит.

– Не впутывайте меня, пожалуйста, – решительно запротестовал тот. – Я предпочитаю не вмешиваться в личную жизнь других. – На самом деле эти слова о ненависти и недоверии напомнили ему о прошлом. Только на этот раз их произносила не Эбби, а Рейчел.

– Мне все равно, согласны вы со мной или нет. Я хочу, чтобы кто-нибудь присматривал за домом по ночам. – Рейчел уже не требовала, она умоляла Лейна. – Я же не прошу многого. В конце концов, это наш общий дом!

– Ну хорошо, – наконец сдался Лейн. Видимо, он еще не научился отказывать Рейчел в чем бы то ни было. – Я скажу управляющему, чтобы он немедленно нанял кого-нибудь.

– Я сама скажу ему. Спасибо, дорогой. – Быстро чмокнув мужа в щеку, Рейчел поспешила к дому, чтобы найти управляющего.

В который раз Маккрей заметил, что в их отношениях нет страсти. Конечно, между ними существовала любовь со всеми сопутствующими проявлениями – прикосновениями и поцелуями, – и они выглядели вполне счастливыми, будучи вместе. Но все же ему казалось, что в их поведении чего-то не хватает. Может быть, он просто пытался примерить к другим людям их прошлые отношения с Эбби? Когда он находился рядом с ней, то не хотел, чтобы она уходила, а когда ее не было, он всегда стремился к ней.

Видимо, Лейн и Рейчел были довольны тем, что у них есть, и не нуждались в большем. Возможно, дело было в разделявших их годах или же в разнице характеров. Лейн подходил ко всем вещам по-деловому, Рейчел всегда была сдержанной и тихой, хотя постепенно и начала вылезать из своей раковины.

В любом случае, это его не касается, решил Маккрей и взглянул на Лейна. Тот с легкой озабоченностью смотрел, как его жена исчезла в частично отстроенном здании. Вздохнув, он повернулся к Маккрею и почти нехотя сказал:

– Она такая с тех пор, как случился пожар. У нее появилась навязчивая идея, что во всем виновата Эбби. Конечно, у нее есть определенные основания думать именно так. У Эбби… – Лейн смущенно запнулся и грустно улыбнулся. – Но я звал тебя вовсе не для того, чтобы говорить об этом.

Маккрей расстегнул ветровку и достал из внутреннего кармана бумаги.

– Вот предложения, о которых я говорил тебе вчера по телефону.

Он протянул Лейну бумаги и, пока тот читал их, наблюдал за его лицом. Он не ожидал никакой реакции – Лейн был слишком осторожен. И все же, подняв бровь, тот с удивлением посмотрел на Маккрея.

– Ты уверен, что твоя система контроля не работает? Это предложение может быть всего-навсего способом выпихнуть тебя.

– Я уже думал об этом. Но когда с испытаний стали поступать негативные отчеты, я выехал на место и проверил все сам. Действительно не работает. Но им все же нравится эта идея. Они хотят получить на нее патентные права как можно скорее, чтобы в будущем не рисковать в случае предъявления какого-нибудь иска. – Маккрей не упомянул о том, что в компании ему предложили остаться и продолжить работу над проектом. Но он не был ученым. Кроме того, он знал, что чем дольше останется здесь, тем тяжелее ему будет забыть Эбби. – По-моему, нам стоит принять их предложение.

– Может быть, ты и прав, – задумчиво согласился Лейн.

– Я уверен в этом.

– Что же ты теперь собираешься делать?

– Я приобрел несколько прав на разработку участков в Ассенсьон-Пэриш. Как только закончу здесь, отправлюсь туда.

– Из того, что я знаю, на эти участки, богатые нефтью и газом, в свое время пытались наложить лапу очень серьезные люди. Как тебе удалось заполучить их? – поинтересовался заинтригованный Лейн.

– Ко мне была неравнодушна пожилая дама, владеющая этой землей. – Он не счел нужным информировать Лейна, что эта женщина заботилась о нем, когда он был еще ребенком и болел тяжелейшей формой бронхопневмонии.

– Я был бы не против войти в долю, – сказал Лейн. – Я бы подумал, как помочь тебе в этой сделке, имея в виду, что мы, конечно, договоримся о процентном участии в прибыли.

Скрывая свое удивление, вызванное неожиданным предложением Лейна, Маккрей быстро ответил:

– Это зависит от твоей жадности.

– Или от твоей, – улыбнулся Лейн. – Обдумай это и позвони мне. Мы сядем и как следует обсудим все цифры.

– Да о чем тут думать? Деньги твои, а у меня есть только аренда, снаряжение и команда рабочих.

– Хорошо, завтра в десять я жду тебя в своем офисе. Там можно будет поговорить в более спокойной обстановке.

– Тогда до завтра, – протянул руку Маккрей.

27

Эбби завела Ривербриз в маленький загон и отпустила ее. У ограды соседнего загона сейчас же собралось больше десятка лошадей, ржанием подзывавших ее к себе. Ривербриз нерешительно сделала несколько шагов и оглянулась на Эбби, словно боясь отойти от нее.

– Иди к ним. – Эбби потрепала ее по серебристой шее. – Мне все равно нужно уходить.

Отойдя от лошади, она пролезла под оградой и встала рядом с Беном. Лошадь неуверенно пошла – напряженной и неловкой походкой. Гипс сняли уже больше месяца назад. С каждым днем ее ноги становились все сильнее, координация движений – лучше. Болячки постепенно заживали, опухоль спадала. Эбби знала, что теперь ее кобыла будет хромать до конца жизни и на передних ногах у нее останутся уродливые наросты, но разве в этом дело! Сейчас она смотрела, как Ривербриз передвигается на всех четырех ногах, и это было самым прекрасным зрелищем на свете.

– Она справится, правда, Бен?

– Да. С каждым днем она становится все лучше.

– Как ты считаешь, к весне она уже достаточно окрепнет, чтобы иметь потомство?

– Я думаю, да.

– Пора подумать о жеребце. Я хочу достать для нее самого лучшего. Неважно, сколько это будет стоить. – Эбби вздохнула. – Правда, может оказаться, что она не сможет забеременеть. Мы давали ей слишком много лекарств.

– Поживем – увидим.

– Да, – согласилась Эбби. – Никто не думал, что Ривербриз сможет настолько поправиться. Я собираюсь составить список жеребцов, которые подошли бы ей. Мы покроем ее весной.

В голосе Эбби звучала решимость и уверенность, и все же в глубине души она опасалась, что судьба может снова подкинуть ей какой-нибудь сюрприз, в результате чего все ее планы полетят в тартарары. Однако увидев улыбку одобрения, осветившую морщинистое лицо Бена, она поняла, что он разделяет ее оптимизм.

– Я уже составил этот список, Эбби. Это просто чудо, что она снова ходит. Мы должны верить, что, если Господь захочет, у нее будет жеребенок.

Эбби слабо улыбнулась:

– Иногда я жалею, что у меня нет твоей веры, Бен. – Ее саму всю жизнь поддерживала только собственная выдержка и сила воли. Она уже давно не могла слепо чему-то верить. Вздохнув, Эбби отошла от ограды. – Пойду собираться. Я обещала матери помочь на сегодняшнем приеме.

Вся дорога, ведущая к главной усадьбе в Ривер-Оукс, была освещена маленькими волшебными фонариками, вплетенными в ветви деревьев и кустов. Огромный дом в испанском стиле был также украшен и освещен. Входные двери, увитые гирляндами из зелени и фонариков, гостеприимно распахнулись навстречу прибывающим гостям. После недавнего Дня Благодарения это была первая вечеринка в этом сезоне.

Рождественская елка, высотой почти в двадцать пять футов, стояла в центре большого зала, упираясь верхушкой в стеклянный потолок. Рейчел скинула норковое манто на руки встечающей прислуги и, слегка опершись на руку Лейна, присоединилась к остальным гостям, прохаживающимся по богато обставленным комнатам дома.

Дотронувшись рукой до крупной броши из изумрудов и бриллиантов, украшавшей глубокий вырез платья, Рейчел с чувством удовлетворения убедилась, что та крепко сидит на своем месте. Еще большее удовольствие ей доставляло ощущать тяжелые серьги, оттягивающие мочки ушей. Со времени их свадьбы Лейн просто завалил ее подарками: одеждой, мехами, украшениями, дорогими духами и всевозможными безделушками. Сначала ее это несколько смущало. Она вспоминала, как с помощью дорогих подарков пытался успокоить свою совесть Дин. Однако Лейну это доставляло такую радость, что Рейчел просто не могла обидеть его отказом.

Подошел официант с серебряным подносом, уставленным бокалами с шампанским. Рейчел взяла один, чтобы чем-нибудь занять руки, но Лейн отказался.

– Я лучше возьму что-нибудь выпить в баре. Не возражаешь?

– Конечно, нет.

Обычно получалось так, что на таких вечеринках Лейн всегда оставлял ее одну. Чаще всего он встречал каких-нибудь деловых партнеров или просто приятелей и, остановившись поболтать с ними, забывал про Рейчел. Единственное, о чем он помнил всегда, был бизнес. Это открытие, сделанное через несколько дней после свадьбы, несколько расстроило ее. Но ничего не поделаешь – у Лейна были свои представления об отдыхе и развлечениях.

Рейчел огляделась вокруг, вспомнив, что на вечере обещал быть Маккрей. По крайней мере, она сможет хоть с кем-нибудь перекинуться словом. Рейчел все еще была здесь чужой.

Обсуждая ее между собой, местные дамы обвиняли ее в недостатке общительности и неприступности. Рейчел действительно мало говорила, если только речь шла не об искусстве или об арабских скакунах. Она не знала этих людей, их интересы были ей чужды, потому она предпочитала молчать. Кроме того, некоторые – особенно те, кто продолжал общаться с Эбби и ее матерью, – до сих пор относились к ней недоброжелательно. Но вредить ей они не могли, ведь теперь она была женой Лейна Кэнфилда. Рейчел еще выше подняла голову. Нравится им это или нет, но она имеет такое же право находиться здесь, как и они! Ничего, рано или поздно им придется принять ее в свой круг.

Из дверей соседней комнаты послышались нежные звуки гитары. Рейчел потянуло туда. Это была прекрасная возможность уйти из зала, где ей не с кем даже поговорить, не привлекая к себе внимания.

В углу просторной комнаты играла группа в стиле кантри. На небольшой паркетной площадке танцевало несколько пар. В тот момент, когда Рейчел вошла в комнату, к микрофону подошел певец. Взглянув на этого худощавого парня, Рейчел вздрогнула. Она не могла ошибиться: она сразу узнала черную ковбойскую шляпу, являвшуюся «фирменным знаком» Росса Тиббса. Она должна была предвидеть, что его пригласят петь для гостей. С тех пор, как его песня стала хитом и звучала по всей стране, Росс стал настоящей знаменитостью Хьюстона, даже несмотря на то, что его песню исполнял другой певец.

Рейчел хотела уйти, но его чистый баритон, полный теплоты и нежности, увлек ее, заставил, наоборот, подойти поближе. Она прошла вдоль стены, отыскивая себе место, откуда бы она смогла незаметно наблюдать за ним.

Однако, закончив петь, Росс повернулся, чтобы поблагодарить публику за бурные аплодисменты, и его взгляд упал на нее. На мгновение он застыл, будто не веря, что это действительно она. Рейчел хотела, но не могла отвернуться – точно так же, как не в состоянии она была унять отчаянно бьющееся сердце.

В этот момент Росс снова подошел к микрофону:

– Я хочу спеть вам еще одну свою песню. Кстати, на следующей неделе в Нешвилле я собираюсь записать ее. Она называется «Мои голубые техасские глаза». – Он кивнул музыкантам, потом снова взглянул в сторону Рейчел и тихо добавил: – Я посвящаю ее вам, голубые глаза.

Рейчел словно обожгло огнем. Она беспокойно оглянулась по сторонам: не заметил ли кто-нибудь, что он обращался к ней, но взгляды гостей были прикованы к сцене. Росс начал петь.

Сладкая тоска, звучавшая в его голосе, полном страсти и любви, не могла оставить Рейчел равнодушной. Она не хотела, чтобы ее поглотили те чувства, которые он будил в ее душе. Они были слишком сильными и… неправильными.

Резко повернувшись, она стала пробираться сквозь толпу к выходу. Оказавшись наконец на свободе, Рейчел остановилась, чтобы перевести дух и унять бешено колотившееся сердце. Но его голос и тут преследовал ее.

Чуть ли не бегом Рейчел пересекла главный зал и отправилась на поиски Лейна. Не найдя его у бара, она заглянула в столовую, где на длинном столе стояли роскошные хрустальные подсвечники, и чуть не вскрикнула от удивления, увидя на другом конце комнаты Эбби, что-то тихо говорившую официанту.

Одетая в шитый золотом шелковый жакет с большими плечами и перехваченный на талии поясом, она выглядела как гостья. На мгновение Рейчел задумалась, как это Эбби удалось получить приглашение, но потом вспомнила, что Эбби и ее мать предлагали свои услуги для организации подобных вечеринок. Она не смогла удержаться от улыбки, наблюдая, как официант важно кивает головой, выслушивая приказания Эбби. Закончив разговор, Эбби вышла.

По дороге к бару, где Эбби собиралась проверить запасы спиртного, она остановила одну из горничных и указала ей на несколько грязных тарелок, оставшихся на кофейном столике. На Эбби лежали все обычные обязанности хозяйки вечера, и потому она имела полную свободу передвижения по дому. Она должна была следить за тем, чтобы не было недостатка в еде и напитках, чтобы пепельницы вовремя вытряхивали, а грязные стаканы тут же относили на кухню.

Наблюдение за шофером, который должен был парковать машины так, чтобы они не закрывали проезд к дому, чистота в мужских и дамских комнатах, агрессивные, немного перебравшие гости, сам сценарий вечера и последующая уборка – все это тоже входило в обязанности Эбби. Конечно, она не должна была заниматься этим собственноручно – для этого существовала прислуга. И все же, заметив пустой бокал, стоящий на антикварном марокканском буфете, она захватила его, чтобы отнести в бар.

Эбби обычно присматривала за подготовкой угощения, поэтому редко выходила из кухни. Но только что она узнала, что поставщик по небрежности привез только два ящика бурбона. Зная о страсти своих соотечественников к этому напитку, она забеспокоилась, боясь, что его может не хватить, и решила наведаться в бар.

Поставив бокал на стойку, Эбби ждала, пока бармен не закончит разговаривать с гостем. Когда он наконец отошел, Эбби смогла разглядеть мужчину, сидевшего в другом конце бара.

Это был Маккрей. Ее пронзила острая боль, словно в спину вонзили нож. Эбби смотрела на его красивый мужественный профиль, резкие черты лица. Каждая черточка была до боли знакома – от темных усов до слегка искривленного мизинца.

Она пыталась объяснить свою реакцию шоком от неожиданной встречи с ним. Сколько времени прошло после их разрыва? Около трех с половиной месяцев. И разве можно любить его после того, что он сделал. Эбби казалось, что ей удалось выбросить этого человека из своего сердца, сейчас же она поняла, что он никогда не покидал его.

– Вам что-нибудь нужно, мисс Лоусон? – вежливо обратился к ней бармен.

– Да. – Но она тотчас же забыла, что хотела сказать. Маккрей смотрел на нее, слегка прикрыв веки. Не желая показывать ему, что встреча ее взволновала, Эбби приняла деловой вид и решила продолжить разговор с барменом, но тут же заметила краем глаза, что Маккрей отошел от стойки и направляется к ней.

– Привет. – Его низкий голос ласкал ее. Ей даже не надо было закрывать глаза, чтобы вспомнить прикосновение его шершавых рук к ее коже.

Эбби решила сделать вид, что не замечает его.

– У вас все идет нормально?

– Пока все в порядке, – ответил бармен.

– Хорошо. – Она по-прежнему не смотрела на Маккрея, но чувствовала его всем телом – каждый звук, каждое движение. Наконец, собрав все свое хладнокровие, она повернулась к нему лицом: – Ты что-нибудь хочешь?

– Да. Тебя, – спокойно, как бы невзначай ответил Маккрей.

Тысячи раз ей приходилось слышать подобные замечания от мужчин, и тысячи раз она, не моргнув глазом, отшивала их. Но теперь не могла. Вместе с тем Эбби не могла позволить, чтобы Маккрей снова причинил ей боль. Однажды он уже доказал, что ему нельзя доверять. Эбби резко отвернулась и быстро двинулась прочь от бара. Она не остановилась, пока не достигла столовой.

– Куда ты идешь? – спросил Маккрей. Эбби с удивлением обернулась. Из-за шума и суеты, царивших здесь, она даже не слышала, что он последовал за ней. И теперь возвышался над ней, изучая ее с довольным видом.

– Я занята, – холодно бросила она и, повернувшись к нему спиной, погрузилась в изучение стоявших на столе блюд.

– А ты не такая сильная, как я думал, Эбби, – поддел ее Маккрей.

– Меня не волнует, что ты думаешь обо мне или о ком-либо другом.

– Ты меня боишься?

– Не будь идиотом, – огрызнулась она.

– Почему же только что ты от меня убежала?

– Уж не потому, что испугалась.

– Докажи это.

– Вот еще! – Ее всю трясло – от злости и от его близости. – Проваливай и оставь меня в покое.

– Я не могу. Я изголодался. – Он провел рукой по ее спине, потом знакомым движением опустил руку на талию.

Эбби не могла остаться равнодушной к его прикосновениям. Чтобы избежать опасной близости, она схватила со стола блюдо и, обернувшись, протянула его Маккрею:

– Тогда попробуй паштет.

Лениво улыбнувшись, он взял блюдо из ее рук, поставил его обратно и, опершись рукой о стол, наклонился к ней:

– Разве можно так разговаривать с гостем?

Эбби почувствовала запах виски.

– Ты пил.

– Конечно. Это же вечеринка, не так ли? – Он обвел взглядом гостей, стоящих поблизости, и снова посмотрел на нее. – А на вечеринках обычно пьют, разве не так?

– Да. – Эбби не смотрела на него. Значит, он говорит все эти вещи, которые так взволновали ее, только потому, что пьян, а вовсе не из-за того, что по-прежнему любит ее и хочет все исправить.

– Жаль, что ты не хочешь присоединиться ко мне. Мне ведь есть, что отпраздновать. Видишь ли, моя компьютерная система не прошла испытаний.

Эбби испытала двойственную реакцию. С одной стороны, она была рада, что Рейчел потеряла вложенные деньги, но с другой – ей было искренне жаль Маккрея. Она знала, как много значил для него этот проект, как долго он над ним работал.

– Не слышу радостных возгласов. А я-то думал, ты будешь счастлива услышать эту новость.

– Я счастлива, – ответила Эбби. Видимо, именно это он и хотел услышать.

– Достаточно счастлива, чтобы выпить вместе со мной? – предложил Маккрей, сжимая ее локоть.

Эбби даже не представляла, что ей будет так трудно сопротивляться, зная при этом, что ему нельзя доверять, но все же она собралась с силами.

– Мне не платят за то, чтобы я браталась с пьяными гостями. Прошу прощения… – она попыталась проскользнуть мимо него, он он поймал ее за руку.

– Что ты имеешь в виду под «платят»? – Глубокая морщина пролегла между двумя бровями, когда он, сузив глаза, задал ей этот вопрос.

– Я здесь не в гостях, а работаю. – Сквозь шелк Эбби чувствовала тепло его руки. От его прикосновений и при мысли о его приятных грубоватых ласках ее кинуло в жар. – Если я не ошибаюсь, я уже однажды попросила оставить меня в покое. Надеюсь, мне не придется повторяться. – Эбби проклинала свой голос, который предательски дрожал.

– Я помню, – тихо сказал он, медленно убирая руку, но не спуская с нее глаз. – Я много что помню, Эбби. Думаю, что и ты тоже.

Чувствуя, что не в состоянии отвечать на эту реплику, Эбби повернулась и ушла на кухню. Ее колотило. Встреча с Маккреем произвела на нее слишком сильное впечатление. Пытаясь занять себя чем-нибудь, что поможет ей отвлечься, она взяла с полки серебряный кофейник и подошла к высокому железному чану, чтобы наполнить его, не обращая внимания на постоянно входящих и выходящих слуг и официантов. Но когда она закончила и повернулась, в дверном проеме стояла Рейчел.

Эбби смотрела на элегантную женщину, с убранными назад темными волосами, подчеркивающими идеальный овал лица. В ушах у нее сверкали серьги из изумрудов, окаймленных бриллиантами. На ней было облегающее платье от Живанши из светло-зеленого бархата.

Неожиданно Эбби совершенно четко осознала, где она находится и что в руке у нее кофейник. Она знала, что рано или поздно Рейчел окажется на какой-нибудь из этих вечеринок. Но почему именно сегодня? И почему они встретились именно на кухне?

А может, Рейчел подстроила это специально? Да, скорее всего. Разве для Рейчел это не самый лучший способ напомнить ей, что они теперь не ровня? Можно ли унизить еще больше? Если у нее действительно были такие намерения, ей это удалось.

– Вам что-нибудь нужно, миссис Кэнфилд? – с ледяной вежливостью спросила Эбби.

– Я искала комнату отдыха, но, вероятно, не туда повернула. Может быть, вы меня проводите?

Эбби хотелось закричать, что соперница лжет, но она лишь улыбнулась:

– Я бы с удовольствием, но, как видите, я занята. – Она указала на кофейник. – Тем не менее я уверена, что кто-нибудь из прислуги будет рад помочь вам. – Она подозвала одну из служанок и велела ей проводить миссис Кэнфилд в комнату отдыха.

– Вы очень любезны, – холодно сказала Рейчел. – И так трудолюбивы. В следующий раз, когда мы с Лейном решим устроить вечеринку, я вас обязательно вызову.

– Так мы скоро будем нарасхват, – парировала Эбби.

Рейчел язвительно рассмеялась, затем грациозно развернулась и пошла по коридору. Озадаченная служанка плелась следом за ней. Эбби чувствовала, как горит ее лицо, но знала, что жар от кухонной плиты тут ни при чем.

Вновь присоединившись к гостям, Рейчел бесцельно переходила по залу от одной группы к другой, слушая разговоры, но не принимая в них участия, лишь изредка улыбаясь и кивая, когда к ней обращались. Старательно избегая комнаты, где в это время пел Росс Тиббс, она подошла к длинному бару, на противоположном конце которого увидела Маккрея с чашкой кофе.

– Кофе в одиночестве? Ты что, не знаешь, что на вечеринках положено веселиться? – Однако сама Рейчел не испытывала никакого веселья.

– Это все предрассудки, – сухо ответил он, поднося чашку ко рту и делая глоток.

– Ты уже видел Эбби? Ну конечно, видел. И даже разговаривал с ней, да? – с наигранным оживлением спросила Рейчел, внимательно наблюдая за его реакцией.

– Мельком, – задумчиво кивнул Маккрей.

– Эбби и ее мать хлопочут на сегодняшней вечеринке. Как, должно быть, неловко для них работать на людей, которые раньше были твоими друзьями. Неужели у них нет ни капли гордости?

– Вероятно, гордость не очень-то помогает, когда приходит время выплачивать ренту, – ответил Маккрей.

– Зато, вероятно, она помогает поджигать дома, которые принадлежат другим, – со злостью и горечью воскликнула Рейчел. Она до сих пор не могла примириться с тем, что старый Ривер-Бенд сгорел. – Прошу прощения. Мне надо найти Лейна.

Но не успела она сделать и пять шагов, как увидела идущего к ней Росса Тиббса. Рейчел поколебалась, но, поняв, что встречи все равно не избежать, пошла ему навстречу.

– Я уже было подумал, что вы ушли. Рад, что ошибся, – сказал он, тепло и приветливо глядя на нее, что всегда так смущало Рейчел.

– А я думала, что вы поете.

– У меня небольшой перерыв. Неплохое местечко, да? – Он обвел глазами просторную комнату с высокими потолками, празднично украшенную венками и гирляндами.

– Да.

– Не хватает только омелы. Странно, что ее нет среди всех этих рождественских украшений.

– Извините, но мне нужно найти мужа.

Рейчел уже хотела идти, но тут Росс сказал:

– Я рад, что вам понравилась песня, которую я написал для вас.

Она резко повернулась к нему:

– С чего вы это взяли?

– Вам стало так неловко, что вы поспешили уйти из комнаты.

Рейчел хотела сказать, что он ошибся, что песня не произвела на нее никакого впечатления, но слова застряли у нее в горле. Ничего не ответив, она быстро пошла прочь.

Чуть позже полуночи Бэбс пришла к Эбби на кухню.

– Вечеринка подходит к концу. Вероятно, через пару часов все закончится. Если хочешь, поезжай домой, я тут сама все закончу. Ты ведь с шести утра на ногах, целое утро лошадьми занималась.

– Да, я и вправду устала, – подтвердила Эбби. – Но ты уверена, что справишься?

– Абсолютно. Можешь бежать домой.

Через десять минут Эбби вышла из дома через задний вход и пошла по тропинке к гаражу, где оставила машину. После кухонного шума и звона, смеха гостей и неумолкающего гула вечеринки снаружи было удивительно тихо. Декабрьский воздух был прохладным, но приятным. Она уже почти подошла к машине, когда вдруг заметила мужчину, который, облокотившись и небрежно скрестив ноги, стоял у черного пикапа. Эбби остановилась как вкопанная. Маккрей – а это был именно он – как ни в чем не бывало направился к ней.

– Я уже начал думать, что ты никогда не придешь, – сказал он.

Эбби не ответила. Она не была уверена, что способна с ним разговаривать. Поигрывая в кармане ключом, она двинулась к своей машине.

– Я ждал тебя. – На воздухе его дыхание превращалось в маленькое облачко.

– Если бы я знала, что ты здесь, я бы вызвала такси. – Эбби остановилась у машины и замерзшими пальцами попыталась вставить ключ.

– Нет, не вызвала бы. – Он стоял рядом с ней, держа руки в карманах. – Ты не из тех, кто спасается бегством, Эбби.

– Ты знаешь меня не так хорошо, как тебе кажется.

– Разве? Сейчас, например, ты ненавидишь себя за то, что все еще хочешь меня.

– Неправда! – возмутилась она.

– Неправда? – Он поймал ее за руку и, оттащив от машины, притянул к себе. Эбби уперлась руками в его пиджак, чувствуя под ним упругие мускулистые плечи, и попыталась вырваться. Она слышала, с какой сумасшедшей скоростью бьется ее сердце, разрываясь от противоречивых чувств. – Я так не думаю, Эбби. Я так не думаю.

Она увидела, как уверенно блестят его глаза, и поняла, что у нее нет никакой надежды справиться с ним. Маккрей обнял ее за шею, погрузившись пальцами в волосы. Когда его губы накрыли ее, Эбби попыталась остаться спокойной и показать ему, что ей теперь все равно. Но прошло так много времени с тех пор, как она в последний раз ощущала теплое прикосновение его губ. Она уже и забыла, каким прекрасным может быть поцелуй. Она соскучилась по его объятиям, она соскучилась… по его любви.

Не выдержав, она поцеловала его и обняла руками за плечи, не в силах больше держать его на расстоянии. Ей захотелось, наоборот, прижаться к нему как можно крепче, слиться с его сильным стройным телом. Почувствовав, что он обнимает ее все крепче, Эбби привстала на цыпочки. Прежние чувства и эмоции вновь нахлынули на них, но вместе с ними вернулась и уверенность, что это не продлится – просто не может продлиться – долго.

Когда он оторвался наконец от ее губ, Эбби положила голову ему на плечо, пытаясь хоть ненадолго продлить это острое ощущение.

– Ты и теперь скажешь, что я был не прав? – хрипло спросил ее Маккрей. – Скажи мне, что тебе все равно.

– То, что я чувствую, ничего не меняет. Неужели ты не можешь этого понять? – грустно сказала она.

– Из-за Рейчел, да?

Его голос был суровым и жестким. Ей стало больно.

– Да, из-за Рейчел. – Не поднимая головы, Эбби отодвинулась от него, но он снова поймал ее за плечи.

– Я думал, что твоя глупая ревность давно прошла, – прошептал Маккрей.

– Может, для тебя она глупая, но я так не считаю, – вспыхнула Эбби. – До тех пор, пока у тебя есть с ней какие-то отношения, нам с тобой не о чем разговаривать. И не говори мне, что ты сегодня с ней не общался и что ты не ездишь в Ривер-Бенд. Я несколько раз видела там твою машину.

– Да, я езжу туда, чтобы обсудить дела с Рейчел и с Лейном. Да, я общаюсь и разговариваю с ней. Но знаешь ли ты, кого я вижу и о ком думаю в эти моменты? Тебя и о тебе. Всегда. Каждый раз.

Так ли убедительно звучали его слова, или ей просто хотелось в них верить?

– Я даже не знаю, что думать. – Эбби чувствовала себя усталой и сбитой с толку. Слишком много всего на нее навалилось, и она была уже не в состоянии контролировать свои эмоции.

– У тебя нет причины для ревности. И никогда не было. Ты сама ее придумала. Забудь о прошлом. – Его руки сжались, словно он хотел потрясти ее, потом расслабились, снова делаясь нежными. – И если ты не знаешь, о чем думать, подумай об этом. Я люблю тебя.

Возможно, он прав. Их совместный с Рейчел бизнес закончен. Контрольная система провалилась, и у него больше нет причин общаться с ней.

– Я тоже люблю тебя, Мак, – прошептала Эбби. – Неужели ты не понимаешь: именно поэтому мне так больно.

– Эбби. – Он оторвал ее от земли. Обвив руками его шею, Эбби повисла на мужчине, который принес ей столько радости и боли, которого она любила. Она поцеловала его – жадно и страстно. Когда ее ноги вновь коснулись земли, она встретилась с ним глазами.

– Ты едешь со мной. Но на пути к его пикапу Эбби вдруг остановилась:

– Подожди. А как же моя машина?

– Черт с ней, – не останавливаясь, сказал Маккрей. – Я не хочу вновь потерять тебя, если по дороге отсюда ты вдруг передумаешь.

Эбби сомневалась в том, что такое возможно. Ей было так хорошо идти, обнявшись с ним. Он любил ее. Без Рейчел они, возможно, смогут начать все сначала. И на этот раз у них получится.

Когда они залезли в грузовичок, Маккрей настоял, чтобы она села рядом с ним. Эбби прижалась к нему, чувствуя себя пятнадцатилетней девчонкой на свидании с парнем – возбужденная близостью, его рукой, обнимавшей ее плечи, его ласками, возможностью время от времени целоваться по дороге к его дому.

На буровой площадке было темно: там, где недавно горели слепящие прожектора, теперь не было ни одного огонька. В лучах фар мелькнуло разобранное оборудование.

– Вы закончили бурить?

– Ага. Залезли довольно глубоко, но вылезли сухими.

Однако сейчас ему не хотелось обсуждать дела. Маккрей остановил машину, а затем отнес Эбби к себе в трейлер и осторожно уложил на постель. Сейчас им казалось, что только соединение их тел способно разрушить злую гордыню и горькую ревность, которые помешали им быть вместе.

Они неторопливо наслаждались друг другом, словно в первый раз. Казалось бы, забытые поцелуи, ласки, нежность – все это всплывало из какого-то темного небытия. Эбби еще никогда не было так хорошо, как сейчас.

Потом она лежала в его руках – счастливая и расслабленная. По тому, как глубоко и ровно дышит Маккрей, она догадалась, что он уснул. Улыбнувшись, Эбби закрыла глаза и начала переворачиваться, чтобы последовать его примеру.

Его рука крепко прижала ее к матрацу.

– Не уходи, – сонно пробормотал он. – Останься со мной на всю ночь.

– Я и не могу уйти, глупый. – Эбби с улыбкой повернула голову на подушке. – Ты же не разрешил мне взять мою машину.

– Я должен был похитить тебя еще раньше.

– Да неужели? – поддразнила она его.

– Угу. – После этого последовала тишина. Эбби подумала, что Маккрей снова уснул, но тут он произнес:

– На следующей неделе я уезжаю в Луизиану. Я хочу, чтобы ты поехала со мной, Эбби.

– Как же мне уехать! – ответила она, чувствуя острую боль сожаления.

– А почему нет? – Он неторопливо гладил ее тело, надеясь, что его настойчивые ласки помогут сломить ее сопротивление. – Я уверен, что мы сможем найти какого-нибудь священника в приходе, который согласится нас обвенчать.

– Ты делаешь мне предложение? – Эбби не верила своим ушам.

– Только если ты его принимаешь. Если нет, я беру его обратно, – весело сказал Маккрей, но Эбби так и не поняла, шутит он или говорит серьезно.

– Я хочу поехать с тобой, – осторожно сказала она, – поверь мне, Мак. Но я не могу просто так взять и все бросить. У меня тоже есть определенные обязательства.

– Перед матерью?

– Да. И перед Беном, и перед владельцами лошадей, которых я взялась тренировать. – После всех выплат у Эбби осталось не так много денег, но все же ей удалось оплатить огромный счет ветеринара, а остальное она отложила до весны, когда надо будет спарить свою кобылку. Но Эбби не стала вдаваться во все эти подробности. Как бы сильно она ни любила Маккрея, как бы отчаянно ни хотела уехать вместе с ним, сейчас она была просто не в состоянии это сделать.

– Тебе обязательно уезжать на следующей неделе? Ты не можешь отложить? Что тебе делать в Луизиане? Почему ты едешь туда?

– Из-за нефти, чего же еще?

– Ты можешь найти ее и в Техасе, – возразила Эбби. – Разве для этого обязательно ехать в Луизиану?

– Я получил права на разработку нефти и газа на очень хорошем участке.

– Но для начала ты должен заработать деньги. Иначе на что ты собираешься бурить новые скважины?

– У меня есть человек, который меня финансирует.

– Кто? – напряглась Эбби.

Маккрей на минуту замялся.

– Это не секрет. Мне дает деньги Лейн Кэнфилд.

Эбби села на кровати и включила лампу, чтобы видеть его лицо. Может, это очередная глупая шутка? Подняв руку, Маккрей заслонил глаза от яркого света, однако Эбби успела увидеть, что в них не было ни улыбки, ни веселья.

– Ты говоришь серьезно?

– Неужели ты думаешь, что я смог бы придумать такое? – нахмурился он.

– Нет, ты никогда не лжешь, – зло сказала Эбби, чувствуя, как вскипает в ней ярость. – Ты просто заставляешь меня верить в то, что не является правдой. Так и на этот раз, с Рейчел – ты же сказал мне, что не будешь больше иметь с ней никаких дел!

– Снова начинаешь? – мрачно спросил он.

– Нет, не волнуйся. – Трясясь от злости, Эбби вскочила с постели и начала собирать свои вещи.

Маккрей сел.

– Что это ты делаешь?

– А ты не догадался? – огрызнулась она. – Ухожу. Я не хочу здесь больше оставаться и слушать твою лживую «правду». Я в последний раз поверила тебе, Маккрей Уайлдер. Слышишь? В последний раз!

– У тебя же нет машины, ты забыла? Ты не можешь уехать.

– Это мы еще посмотрим. – Эбби торопливо натянула юбку и шелковый жакет, не думая о белье. Она просто зажала его в кулаке и направилась к двери.

– Если ты сейчас уйдешь, я больше не приду за тобой, запомни, – предупредил он.

– Вот и отлично. – Она взялась за дверную ручку.

– Твоя чертова ревность губит тебя, Эбби. Неужели ты этого не видишь?

Эбби вышла на улицу и вместо ответа изо всех сил хлопнула дверью, а затем поспешила к пикапу. Ключи торчали в замке зажигания. Женщина забралась в кабину и завела мотор. В свете фар она увидела Маккрея, показавшегося на пороге своего трейлера. Эбби нажала на газ и исчезла в темноте прежде, чем он смог остановить ее.

28

В ту ночь Эбби видела во сне Маккрея. Ей снилось, что они поженились и сразу же после свадьбы он повел ее по узенькой тропинке между какими-то замшелыми деревьями к маленькому белому домику, в котором, по его словам, им отныне предстояло жить. Входная дверь была распахнута настежь, и неожиданно Эбби увидела внутри Рейчел. Маккрей объяснил, что этот дом принадлежит и Рейчел тоже, а теперь они втроем будут там «жить-поживать да добра наживать». Эбби вырвалась из рук Маккрея и опрометчиво бросилась бежать, но тот помчался вдогонку. Поначалу она бежала очень быстро, и Маккрей никак не мог настичь ее, но вдруг он начал стремительно расти, руки его становились все длиннее. Казалось, они вот-вот дотянутся до нее. Эбби явственно слышала, как злорадно хохочет Рейчел за ее спиной.

Рука наконец прикоснулась к ее плечу. Эбби испуганно завизжала, и ее словно пружиной подбросило вверх. В следующую секунду она обнаружила, что, напряженно выпрямившись, сидит в постели, а лоб ее покрыт холодной испариной.

– Не знаю, что с тобой, Эбби, но ты меня чуть заикой не сделала. – Рядом с ее кроватью, судорожно прижав ладонь к груди, стояла Бэбс. Она нервно засмеялась, очевидно, напуганная не меньше, чем сама Эбби.

– Мне… мне приснился кошмар. – Можно было бы добавить, что кошмар этот был невероятно похож на реальность. Все еще не придя в себя, Эбби ошарашенно посмотрела в окно спальни, за которым уже вовсю сияло солнце. – Который час?

– Уж скоро девять. Я подумала, может, ты захочешь сходить сегодня утром со мной и Беном в церковь.

– Нет, сегодня я, наверное, пропущу утреннюю службу.

– Ну тогда извини, что разбудила. – Мать отошла от кровати. – Поспи еще, если, конечно, заснешь. О воскресном обеде не беспокойся – он в духовке.

Как только дверь закрылась, Эбби снова забралась под одеяло, хотя и знала, что теперь ей не уснуть. Проклятая ночь по-прежнему не давала ей покоя. Очень хотелось забыть обо всем. Боль и горечь, причиненные ей, казалось, были уже позади. И вдруг эти чувства не просто нахлынули вновь, но и стали еще острее.

Хорошо хоть, Маккрей уезжает из штата. Ни к чему ей эти опасные случайные свидания с ним. И вовсе незачем наблюдать, как он встречается с кем-то еще, той же Рейчел, к примеру. Он уйдет из ее жизни, и на сей раз навсегда.

Эбби лежала в постели до тех пор, пока не услышала, как мать и Бен ушли из дому. Только тогда она пошла в ванную, где вымыла руки и плеснула в лицо несколько пригоршней холодной воды, чтобы окончательно отогнать тяжелое, мертвящее чувство. Открыв зеркальную дверцу шкафчика над раковиной, Эбби потянулась за зубной щеткой, однако при виде плоской пластмассовой коробочки на нижней полке оцепенела, и рука ее застыла в воздухе. В этой коробке лежала ее диафрагма.

Когда она была замужем за Кристофером, особенно в первые годы супружеской жизни, ей отчаянно хотелось ребенка, но все никак не удавалось забеременеть. Кристофер божился, что показывался врачу и тот не нашел у него никаких отклонений. Получалось, что бесплодие было целиком на ее совести. Вскоре после того, как она начала принимать таблетки, облегчающие зачатие, ей открылась неприятная правда: Кристофер изменял ей. Поначалу Эбби винила себя, полагая, что именно из-за ее неспособности забеременеть он вынужден искать утешения на стороне. Когда его секрет был раскрыт, Кристофер начал божиться, что любит только ее, что другие ровным счетом ничего для него не значат, и поклялся отныне хранить ей верность до гроба. Она поверила, но решила выждать, прибегнув на всякий случай к противозачаточным средствам, не желая создавать семью на зыбкой почве. И в конце концов снова застукала его с другой. Кристофер по-прежнему благополучно наставлял ей рога.

Почти полностью уверенная в том, что обречена на бесплодие, позже, во время близости с Маккреем, она предохранялась лишь в самые опасные дни. А теперь, похолодев от ужаса, внезапно сообразила, что наступил именно такой момент. В последнее время она ни с кем не встречалась, а потому начисто забыла, что в жизни женщины есть периоды, когда следует быть особенно осторожной. Прошлая ночь застигла ее врасплох. Ей и в голову не приходило, что подобное может случиться.

На сей раз это был не сон: вполне возможно, что она беременна. Эбби положила руку на живот, ощущая тошнотворный страх. Вот теперь-то она и выяснит, чья это была проблема – ее или Кристофера… Разве что ребенок под ее сердцем будет не от Кристофера, а от Маккрея.

Ей не хотелось думать об этом. Не хотелось допускать самой мысли о том, что она забеременела. И все же она должна была смотреть правде в лицо. Если она и в самом деле зачала, то что в таком случае делать? К какому выбору склониться? Какой шаг будет правильным? Наилучшим? Нескончаемые вопросы застучали в мозгу маленькими неумолимыми молоточками. И ответить на них было совсем нелегко.

Очень скоро беременность перестала быть просто опасением, перейдя в качественно новую субстанцию. Каждое утро Эбби, вставая с кровати, ощущала, как к горлу подкатывает тошнота. Несколько раз во время утренней зарядки казалось, что силы вот-вот покинут ее и она упадет замертво. Впрочем, до этого никогда не доходило – все упражнения Эбби упрямо выполняла до конца. Однажды Бэбс обратила внимание на ее необычную бледность, но Эбби объяснила это переутомлением. Однако ей было хорошо известно: шила в мешке не утаишь. Рано или поздно люди начнут строить догадки насчет ее необычного состояния, если не строят уже сейчас.

Темно-серый и лоснящийся, как ствол ружья, конь испуганно всхрапнул, заслышав рокот трактора, работавшего на соседнем хлопковом поле. Запустив ладонь под светло-желтую гриву, Эбби потрепала своего скакуна по изогнутой шее, ласково забормотав что-то успокоительное. Между тем взгляд ее был прикован к мужчине, который подпрыгивал на вибрирующем сиденье трактора. Это был Доби. Он приветливо помахал ей рукой. Эбби торопливо вскинула руку, отвечая на приветствие, и направила коня к бывшему коровнику, до которого оставалось не более четырехсот метров.

В последнее время ей часто хотелось побыть наедине с собой, поразмыслить над своими проблемами, и подобные верховые прогулки были для нее настоящим спасением. На ее счастье, Бен относился к этому с одобрением. Он был твердо уверен, что, чем дольше конь скачет под седлом по открытым просторам, тем для него лучше. Разве сравнится с этим бесконечным полетом нудный бег кругами? По его убеждению, ничто не «пережигало» хорошего коня так, как монотонная работа на арене. Лошадь, утверждал он, устает от такой тягомотины точно так же, как и наездник. Эбби всецело разделяла его философию, правда, на сей раз верховая прогулка была нужна скорее ей самой, чем коню.

Въехав во двор, она увидела Бена, который работал в небольшом загончике, пристроенном к коровнику, превращенному в конюшню. Сейчас он возился с годовалой кобылой, приучая ее к недоуздку. Им поневоле можно было залюбоваться. Бен не прибегал ни к одному из тех жестоких приемов, которые применяли другие дрессировщики: никаких цепей, никаких рывков, от которых запрокидывается голова, никаких ударов хлыстом. Свой длинный хлыст он использовал лишь для того, чтобы привлечь внимание «ученицы», время от времени щелкая им у ее задних ног. Что же касается ударов, то до них дело почти не доходило. Большинство животных сразу же понимают, что от них требуется: только обращай на дрессировщика внимание, и тогда хлыст будет молчать. А уж стоило только Бену завладеть вниманием лошади, то можно было считать, что дело сделано: «ученице» оставалось только повиноваться каждому его движению. Проще некуда.

Спешившись у конюшни, Эбби принялась снимать седло с жеребца, искоса наблюдая за тренировкой. Как всегда, урок оказался непродолжительным – Бен никогда не допускал нервного переутомления лошади. Он окончил занятие как раз в тот момент, когда Эбби начала вытирать коню бока.

Поставив кобылицу вместе с другими лошадьми, Бен наконец обратил внимание на Эбби.

– Ну как прокатилась – неплохо? Как Ахар, хорошо шел сегодня?

– Да. – На секунду прервав свое занятие, Эбби закатала повыше рукава толстого свитера, ощутив при этом, насколько чувствительна стала ее грудь.

– После прогулки не полегчало?

– Так ведь я и так неплохо себя чувствую. Мне и до прогулки хорошо было, – произнесла она с преувеличенной бодростью, ощущая его пристальный, изучающий взгляд. За последние два дня Эбби не раз ловила на себе этот проницательный взор. Может быть, он в самом деле заподозрил что-то неладное? А может, это она стала чересчур мнительной.

– Когда человека гнетут заботы, верховая прогулка иной раз помогает лучше любого лекарства.

– Заботы? Какие еще заботы? С чего это ты взял, что меня гнетут заботы? Если они у меня и есть, то их не больше, чем обычно. Просто устала немного, вот и все.

Впрочем, по правде говоря, уставала она в последнее время значительно больше обычного. Иногда ей хотелось только одного – заснуть на целую неделю, и то, казалось, мало будет.

– Что ж, состояние для тебя вполне естественное, – тихо проговорил он, и Эбби невольно метнула в его сторону настороженный взгляд. На его лице, обычно абсолютно бесстрастном, сейчас лежала тень тревоги. – Ты выглядишь, как женщина, которая готовится… – Он внезапно замолк, словно испугавшись слов, сорвавшихся с его губ.

Эбби поняла, что скрывать от него правду больше не имеет смысла. Конечно же, он обо всем уже догадался. Сосредоточенно нахмурившись, она повернулась к нему лицом.

– Ты хорошо разбираешься не только в лошадях. Я надеялась, что ты не заметишь, но, наверное, ошиблась. Тебя не проведешь… Да, я беременна.

– Значит, это правда?

– Да, я беременна от Маккрея Уайлдера. – Эбби знала, что Бен ни за что не спросит о том, кто отец еще не родившегося ребенка. И все же сказала. – Он был на вечеринке, которую мы организовали в начале нынешнего месяца в Ривер-Оуксе. – Хотя с того дня прошло чуть больше трех недель, сейчас казалось, что минула уже целая вечность. – Я думала… Хотя, впрочем, какое сейчас имеет значение, что я думала. Главное в том, что я ошиблась.

– А он знает?

– Нет! – почти выкрикнула она. – И он никогда ни о чем не узнает, Бен. Никто не узнает! Я хочу, чтобы ты дал мне слово, что никому не расскажешь, кто отец моего ребенка. Даже моей матери!

– Не расскажу, коли ты того не хочешь, – согласился Бен, хотя и с видимой неохотой. – Но что же ты собираешься делать?

Она уже достаточно думала над этим вопросом и, перебрав несчетное количество вариантов, сделала окончательный выбор.

– Я сохраню ребенка. – Пусть это в корне изменит ее жизнь, пусть… Несмотря ни на что, Эбби хотела, чтобы у нее был ребенок. В конце концов все сводилось к этой простой истине.

– Но ты молода, и у тебя нет мужа. Ты же знаешь, что будут говорить люди, – с сокрушенным видом напомнил он ей.

– Значит, мне всего-то и остается, что обзавестись мужем, не так ли? – весело воскликнула Эбби, однако беззаботность тона отнюдь не выражала ее истинных чувств. Со стороны поля донесся рокот мотора, и она обернулась, бросив короткий взгляд на тракториста. – А вот и подходящий кандидат. Что скажешь?

– Интересно, просил ли он твоей руки? – недоверчиво осведомился Бен.

– Нет еще, но это мелочь, – бесшабашно повела плечом Эбби. Этот жест помогал ей отогнать тяжелые раздумья, которые в последние дни часто одолевали ее. И если сейчас она действовала грубо и жестко, то лишь потому, что была вынуждена делать это. Сейчас, когда она ждала ребенка, ей следовало в первую очередь быть практичной. Глубокие переживания были для нее непозволительной роскошью, и при этом не имело значения, о чьих переживаниях идет речь – ее собственных или Доби.

– Уж его-то я как-нибудь захомутаю, – уверенно заключила она.

– Подумай, нужен ли тебе муж, которого можно захомутать, – нахмурился Бен.

– А мне муж вообще не нужен! – запальчиво объявила Эбби. – Но раз уж обстоятельства складываются так, что без мужа не обойтись, то почему бы не выйти за покорного?

– Но ты не будешь его уважать.

– Мне вовсе незачем уважать его. Мне только и надо, что выйти замуж. – Впрочем, ей вовсе не хотелось обливать Доби презрением, а потому она добавила: – К тому же Доби будет хорошим отцом.

День шел своим чередом. Лошади были уже накормлены, и можно было идти домой. Путь Эбби лежал мимо сарая, в котором стояла сельскохозяйственная техника. Увидев внутри Доби, который копался в тракторных частях, она на секунду заколебалась. Больше всего на свете ей хотелось сейчас завалиться в постель, но ее новый план не терпел отлагательств. А потому Эбби, решительно изменив маршрут, шагнула под навес.

– Привет, Доби.

При звуке ее голоса тот молниеносно выпрямился и вытер замасленные руки ветошью.

– Привет, Эбби, – Доби тепло улыбнулся в ответ. – Видел сегодня, как ты каталась верхом.

– И я тебя видела, – тоже улыбнулась она и тут же перешла к главному. – Вот и подумала, что ты делаешь сегодня вечером. Что касается меня, то я с удовольствием зашла бы куда-нибудь, где можно выпить, а то и потанцевать чуть-чуть. Да что-то не хочется одной. Не очень хорошо это будет выглядеть со стороны. Может, составишь мне компанию?

От изумления Доби на несколько секунд онемел.

– Так ведь я с радостью, – смог наконец вымолвить он, машинально сбив на затылок изрядно потрепанную широкополую шляпу, из-под которой упала на лоб соломенная челка. – Может, выйдем пораньше? Поужинаем где-нибудь вместе.

– Неплохая идея, – с готовностью согласилась она.

– Я заеду за тобой около семи. Устраивает?

– Вполне. К тому времени я буду уже готова.

В тот вечер Доби заехал за ней на новеньком пикапе, который обычно простаивал неделями в гараже под тентом, чтобы на сверкающий капот даже пылинка не села. Да и сам Доби выглядел на сей раз настоящим франтом: прилизанный, в ковбойской куртке, новых джинсах с отутюженными стрелками и сапогах из змеиной кожи, тоже ковбойских. На нем все буквально сияло, в том числе золотистые волосы с рыжеватым оттенком, на которые он явно не пожалел шампуня.

Вечер оказался вовсе не таким мучительным испытанием, как того опасалась Эбби. О таком внимательном кавалере можно было только мечтать. Доби забегал вперед, чтобы распахнуть перед ней двери, предупредительно отодвигал и пододвигал стул, носился к бару и обратно, принося свежие порции напитков. За ужином беседа шла в основном о его ферме и нынешних ценах на сельхозпродукты. Развлечения в деревенском баре ограничились тустепом и медленными танцами, причем он подчеркнуто держался от нее на почтительном отдалении, не позволяя себе приблизиться даже на сантиметр. Это не могло не подтолкнуть Эбби к выводу, что в прошлом она отвергала знаки внимания с его стороны столь часто, что он в конце концов стал бояться ее как огня.

По пути домой на нее нахлынуло чувство раскаяния. Сейчас ей было стыдно за то, как низко она поступает с ним, и она почти желала, чтобы Доби не был с ней столь обходителен. И все же в данной ситуации она была вынуждена поступать именно так. Так было лучше для всех.

Эбби сидела, ожидая, когда Доби подойдет, чтобы помочь ей выйти из пикапа. Открыв дверцу, он подал ей руку.

– Ну вот ты и дома, живая и невредимая.

Эбби спрыгнула с подножки грузовичка, но руку провожатого не выпустила.

– Надо бы сперва проведать Ривербриз. Пойдешь со мной?

– Конечно, – согласился он, однако не без опаски, словно не был уверен до конца, что ей от него нужно.

Выпустив его руку, Эбби направилась к коровнику.

– Мне было так хорошо сегодня вечером, Доби. Надеюсь, тебе тоже понравилось?

– Понравилось, – эхом откликнулся он, следуя за ней. Сейчас их разделяло каких-нибудь полшага. – Я тоже давно нигде не был и забыл уж, что такое развлечения.

Привычно опередив ее, Доби распахнул перед ней створку ворот. Войдя внутрь, Эбби щелкнула выключателем. Несколько лошадей, всхрапнув, вскинули головы, с любопытством разглядывая нежданных посетителей. Эбби направилась мимо них прямиком к стойлу ее любимой кобылы. Приветливо закачав головой, Ривербриз ткнулась ей в ладонь своими бархатистыми ноздрями.

– Ну как ты, девочка моя? – ласково пробормотала Эбби, погладив ее по впадинке над большим и влажным карим глазом.

– Гляди-ка, а она и в самом деле любит тебя, – удивился Доби, наблюдавший за этой сценой со стороны. – Сам-то я в лошадях не очень разбираюсь. Помню, еще мальчишкой решил покататься на кобыле, а она возьми да сбрось меня. Хочу подняться и не могу – ногу сломал. Ну мои и продали ее на следующей же неделе.

– Вот и зря. Надо было попытаться еще раз. – Эбби обернулась, слегка подавшись в его сторону всем телом. – Конечно, после того, как нога твоя зажила. Один раз ушибся – не беда. Это вовсе не означает, что тебе ушибаться на роду написано.

Бросив на нее быстрый взгляд, он потупился и преступил с ноги на ногу.

– Иной раз лучше не рисковать.

– Скажи, Доби, а отчего ты до сих пор не женат? У тебя ведь не только дом и ферма есть. Ты мог бы предложить женщине и многое другое. Должно быть, девчонки дюжинами сохнут по тебе. Ждут не дождутся, когда ты сделаешь какой-нибудь из них предложение.

– Может быть, – глухо согласился Доби. – Но мне не нужна ни одна из них. – Поколебавшись, он снова поднял на нее глаза. – На всем свете есть только одна девушка, которую я хотел бы взять в жены. И ты, думаю, догадываешься, кто она.

– Но можно ведь и передумать.

– Да, только я не передумал. – Его голос опустился до шепота.

– Что ж, я рада. – Она заставила себя ободряюще улыбнуться ему. Казалось, стоит только переступить этот решающий рубеж, и дальше все пойдет как по маслу. Несмело придвинувшись к ней, Доби облокотился на кромку стойла. После долгого молчания он качнулся вперед и осторожно припал на несколько секунд к ее губам. Он уже хотел было оторваться от ее рта, но Эбби удержала его рукой за подбородок.

– Я очень рада, Доби, – снова прошептала она и прильнула к нему. Ее рот медленно блуждал по его губам, нежно, зовуще.

Сперва Доби был откровенно ошеломлен ее смелостью, однако через секунду его руки обхватили Эбби и прижали к разгоряченному телу. Его поцелуи были грубыми и страстными. Эта необузданная чувственность испугала Эбби. Он вел себя, как человек, истомившийся от жажды, которому наконец поднесли стакан воды.

Однако столь же неожиданно Доби отпрянул от нее.

– Извини, Эбби, я…

– Не говори ничего. – Она поспешно прижалась к нему, не давая отстраниться.

– Я всегда так хотел… поцеловать и… прижать тебя к себе, чтобы держать так долго-долго… И вот сейчас… Почему именно сейчас, Эбби? – внезапно принялся допытываться он.

– Понимаешь, Доби, иногда человек так долго находится рядом с тобой, что ты привыкаешь к нему и перестаешь его замечать. – Эбби тщательно подбирала каждое слово. – И ведь главное, знаешь, что человек этот хороший, добрый, просто замечательный, но воспринимаешь его как нечто само собой разумеющееся. И не ценишь его. Наверное, и тебя я не замечала слишком долго.

– В самом деле?

– Да, – твердо кивнула она. – После развода я была уверена, что не доверюсь больше ни одному мужчине. Но те последние несколько месяцев, что я живу здесь, видя тебя каждый день, многое во мне изменили. Мне кажется, что у меня заново открылись глаза.

– А я-то думал, что мне не на что надеяться.

– И заблуждался. – Она положила голову ему на плечо. Ей было очень тяжело лгать ему в глаза. – Очень заблуждался, Доби.

– Все это время я…

– Знаю. – Эбби подставила ему свои губы и крепко зажмурилась, когда он снова поцеловал ее.

В этот момент она чувствовала себя последней обманщицей, однако твердо напомнила себе, что никакого обмана в данном случае нет и в помине. Доби получал то, чего хотел больше всего в жизни. Получал ее. Может быть, она и не вполне соответствовала тому идеалу, который он в ней видел. Но тут уж ничего не поделаешь. Такова жизнь.

Поцелуй следовал за поцелуем, его ласки становились все смелее. Эбби не составило особого труда повалить его рядом с собой на охапку соломы у яслей. Раньше она и представить себе не могла, насколько легко соблазнить мужчину. И насколько гнусным бывает чувство, наступающее после того, как это удается. У нее было такое ощущение, будто ее всю выпотрошили.

Чувствуя, как слезы жгут ей веки, Эбби отвернулась от него и, выпрямившись, потянула вверх блузку. Она слышала, как он раздевается за ее спиной. Слышала шорох соломы, стук снимаемых сапог, жужжание брючной «молнии». Расстегивая кофточку, Эбби намеренно как можно дольше возилась с каждой пуговицей, чтобы отсрочить тот момент, когда ей придется наконец повернуться к нему лицом, изображая всем видом фальшивый восторг.

– Эбби… – Он, снова зашуршав соломой, встал рядом с ней на колени. – Ты… ты не жалеешь?

И он еще спрашивает. Вот уж чего она от него никак не ожидала! Ей захотелось истерически заорать на него, спросить, как можно быть таким робким идиотом.

– Нет, конечно, нет, – спокойно ответила Эбби.

И это было сущей правдой. Потому что она была готова на все, лишь бы на ее пальце засияло проклятое обручальное кольцо. Она не могла допустить, чтобы ее подвергали порицанию и оскорблениям за прижитого на стороне ребенка. Ее ребенок будет законным! И так уже достаточно пересудов в округе о ее семействе. Хватит! О ней никто судачить не будет. К тому времени, когда у нее родится ребенок, она будет мужней женой.

Собравшись с духом, она решительно повернулась к Доби.

– Может, ты жалеешь?

– Нет! – Его улыбка, все его существо выражали в этот момент искреннее обожание. – О чем тут жалеть? Ведь я люблю тебя, Эбби.

– Ты даже представить себе не можешь, как я мечтала услышать это от тебя, – порывисто проговорила она.

В течение следующих нескольких дней Эбби удалось трижды уединиться вместе с Доби. И в конце концов, за день до сочельника, она объявила ему, что выйти за него замуж было бы для нее таким рождественским подарком, лучше которого не придумаешь. В тот же день они были объявлены мировым судьей мужем и женой. Свою первую брачную ночь молодые провели в мотеле в Галвестоне.

Рождественское утро выдалось серым и дождливым. Они возвращались домой. «Дворники» размазывали влагу по ветровому стеклу. Отныне по закону Эбби следовало называть миссис Доби Хикс, подтверждением чего служило золотое кольцо на ее безымянном пальце. Впрочем, тот, кто внимательно присмотрелся бы к этому кольцу, без особого труда определил бы, что колечко-то всего лишь позолоченное. Такое же, как и ее новое замужество.

29

Облака были такими низкими, что из окон роскошного пентхауса Лейна и Рейчел в Хьюстоне не было видно ни зги. Густой туман полностью скрывал от глаз город, расстилавшийся внизу. Бесцельно поглазев на серую пелену еще несколько минут, Маккрей оторвался от окна и принялся нервно мерить гостиную шагами. Прошло уже больше двадцати минут с тех пор, как слуга подозвал Лейна к телефону. Маккрей посмотрел на часы, удивляясь про себя, сколько же можно болтать. Почувствовав прилив раздражения и нетерпения, он попытался успокоиться, решив, что виной его дурного настроения служит ненастная погода, туманным одеялом укрывшая все побережье Мексиканского залива. Эти проклятые дожди превратили его буровую в непроходимую топь.

В замочной скважине заскрежетал ключ. Маккрей быстро обернулся. Дверь открылась, и в квартиру вошла Рейчел. Ее темно-синий плащ блестел от капелек дождя, которыми, как бриллиантами, была сплошь усеяна непромокаемая ткань. Рейчел сразу же завозилась с широким поясом, который плотно стягивал плащ в талии. Подняв через несколько секунд глаза, она заметила гостя, стоявшего поодаль.

– Маккрей! Вот так сюрприз! Лейн не сказал мне, что ты придешь.

– Наверное, забыл.

Появившийся словно из-под земли слуга забрал у Рейчел плащ и мокрый зонтик.

– Ты получил посылку, которую мы отправили тебе на Рождество? – Она отдала свои вещи автоматически, едва кивнув безмолвному слуге.

– Да. Спасибо за свитер. Мне он очень понравился. – На деле Маккрей сейчас не мог даже толком вспомнить, какого цвета этот свитер. Для него Рождество было всего лишь одним из череды дождливых дней, проведенным в одиночестве, без праздничной елки, без украшений, подобных тем, которые все еще висели в квартире Кэнфилдов.

– Я рада. – Она быстро оглядела гостиную. – А где же Лейн?

– Разговаривает по телефону. У него междугородный разговор. Наверное, скоро закончит. – Маккрею действительно хотелось, чтобы Лейн поскорее закруглился. Он чувствовал себя неудобно наедине с Рейчел. Воспоминания об Эбби, которые она в нем пробуждала, тяготили его. – Как дом?

– К счастью, они успели закрыть его, прежде чем хлынули дожди. Так что теперь там все в порядке. – Она приблизилась, остановив на его лице изучающий взгляд. В ее движениях было что-то кошачье. – Кстати, ты слышал последнюю новость?

– Какую новость? – удивленно поднял он бровь. Что-то подсказывало ему, что эта новость имеет отношение к Эбби.

– Кажется, моя соседка нашла себе суженого. Как раз на Рождество.

– Нашла суженого? Ты хочешь сказать, вышла замуж? – У него все похолодело внутри. Маккрей был готов услышать все что угодно, но только не это. Первоначальное потрясение вскоре сменилось гневом. – За кого же это?

– За Хикса. Помнишь его? Рыженький такой.

– За этого… – Вовремя спохватившись, Маккрей захлопнул рот, сжав челюсти так, что заныли зубы.

– И знаешь, почему она вышла за него?

– Нет. – Не могла же она всерьез полюбить этого мозгляка. Ей-богу, не могла.

– Чтобы насолить мне.

– Каким же это образом? – При всем желании он не мог уразуметь женскую логику, в особенности логику мстительной женщины.

– Практически вся земля, которой сейчас владеют эти братья Хикс, входила когда-то в состав поместья Лоусонов. А вышла она замуж только затем, чтобы прибрать эту землю к рукам. Ты же знаешь, как ее бесит то, что Ривер-Бенд принадлежит нам с Лейном. Вот и не хочет допустить, чтобы нам перепала хотя бы еще кроха от бывших владений ее семейства.

– А-а, понимаю… – Теперь все встало на свои места. Это была маленькая хитрость из разряда тех, на которые способна именно Эбби. Уж он-то знал, какой она может быть ревнивой. Именно в Рейчел заключалась причина того, почему Эбби отказалась стать его женой и разрушила все то хорошее, что между ними было. И теперь Рейчел становится причиной того, что Эбби выходит замуж за Хикса. – Ну и дура, – пробормотал Маккрей вполголоса.

– Что ты сказал?

– Ничего. – Он отрешенно покачал головой, все еще не в силах поверить в услышанное. Надо же, вышла замуж. Вот и прекрасно: наконец-то удалось избавиться от этой взбалмошной особы с ее вечными приступами ревности и ненависти. Он почти убедил себя в том, что все складывается как нельзя лучше. Почти…

30

Дождавшись второй недели января, Эбби отправилась к врачу, чтобы окончательно удостовериться в том, что беременна. Ранее она сказала об этом Доби, который едва не тронулся от радости. Он тут же настоял, чтобы они вместе отправились к Бэбс и Бену поведать им чудесную новость. Наблюдать, как Доби взахлеб рассказывает о свалившемся на него счастье, было выше ее сил. И Эбби при первой же возможности улизнула из гостиной на кухню, сказав, что хочет сварить кофе.

Вскоре туда же вошел Бен.

– Тебе нездоровится?

– Я прекрасно себя чувствую, – раздраженно буркнула она. От непрекращающихся расспросов о ее самочувствии впору было сойти с ума. Доби уже почти доконал ее разговорами на эту тему, и вот теперь снова. Как раз в этот момент из гостиной донесся торжествующий смех мужа, что разозлило Эбби еще больше. – Ишь заливается… Вот уж никогда не подумала бы, что он будет так счастлив и горд, узнав эту новость.

– Но разве не прекрасно, когда у тебя ребенок?

– Прекрасно. Только он ведет себя так, словно этот ребенок от него. Счастливый папаша…

– Но ты ведь, кажется, сама хотела, чтобы он был уверен в этом.

Оцепенев при этих словах на долю секунды, Эбби тут же снова деловито загремела крышкой кофейника.

– Да…

Ее внезапно пронзила мысль, а как бы Маккрей отреагировал на известие о том, что ему предстоит стать отцом. Интересно, лучился бы он от радости так же, как Доби? Впрочем, узнать ответ на этот вопрос ей не суждено. Потому что Маккрей никогда ничего не узнает. Она решила, что так будет лучше – и для нее, и для ребенка.

Ночью Эбби, не смыкая глаз, лежала на двуспальной кровати спиной к Доби. Ей было известно, что и он не спит. Сейчас он был похож на маленького мальчика, который накануне Рождества лежит с замирающим от счастья сердцем в своей постельке, боясь закрыть глаза, чтобы не проспать прихода Санта-Клауса с подарками. Эбби почувствовала, как под ее боком прогнулся матрас. Доби повернулся к ней. Его рука легла на одеяло поверх ее плеча.

– Пожалуйста, Доби, не сейчас. Я так устала. – Сама мысль о том, что он будет домогаться от нее нежности, была невыносима.

– Знаю, милая. Я как раз думаю о том, что отныне тебе надо как можно меньше утомляться.

– Да… – Сейчас она вовсе не была расположена к разговору. Во всяком случае, о ребенке.

– Я уже сказал твоей матери, чтобы она подыскала кого-нибудь другого вместо тебя помогать ей с устройством всех этих вечеров, потому что тебе это скоро будет не под силу.

Ее словно кипятком ошпарило. Резко повернувшись на другой бок, Эбби уставилась в темноту, стараясь разглядеть лицо Доби.

– Что ты сказал?!

Со дня женитьбы он то и дело намекал, что отныне ей вовсе не обязательно работать. Теперь, когда Эбби стала его женой, она вполне могла сидеть дома, заниматься стряпней и создавать ему уют. А он бы давал ей деньги, необходимые на всякие траты. Зная его прижимистость, Эбби прекрасно представляла себе, что это будут за деньги. До сих пор она редко удосуживалась отвечать на его слова, полагая, что со временем он смирится с тем, что его жена не намерена бросать работу.

– Я сказал ей, что ты больше не можешь работать на износ, бегая туда-сюда до глубокой ночи. Теперь тебе в первую очередь нужен отдых. Кстати, позвони-ка завтра владельцам лошадей – пусть их забирают.

– Да ни за что в жизни! До выставки в Скоттсдейле остается меньше трех недель, а я пообещала двум владельцам, что представлю на ней их лошадей. Это же одна из самых крупных выставок арабских коней во всей стране! Я к ней так долго готовилась: место в конюшне зарезервировано, взносы за участие уплачены, прицеп для транспортировки готов… Да если бы даже я и могла сейчас найти себе достойную замену, то не стала бы этого делать!

– Ты что же, собираешься отправиться на две недели в Аризону, а меня одного тут оставить? Ты же моя жена! – Даже в темноте было видно, как его лоб избороздила складка недоверия.

– Да, собираюсь! И ты прекрасно знал о моих планах, – с нажимом напомнила она ему. – Можешь поехать со мной. – Правда, она сильно сомневалась, что Доби решится бросить свою ферму на столь долгое время. Да и денег на поездку наверняка пожалеет.

– Но подумай, у тебя же ребенок в животе. А ты собираешься трястись на этих лошадях.

– Во-первых, Доби Хикс, я никогда не трясусь. А во-вторых, я не собираюсь отказываться от лошадей – ни я, ни моя мать. Советую тебе это хорошенько запомнить.

– Я же о тебе думаю. Тебе нужно дома сидеть и как следует о себе заботиться, – не сдавался он.

– Не стану я сидеть! – горячо возразила она. – Я нормальная, здоровая женщина, которая всего лишь забеременела. Это не болезнь. Неужели не понятно, Доби? Нормальные физические нагрузки, нормальное питание – и все будет в порядке. Так мне врач сказал. И пока он не запретит мне этого, я буду работать! Да я с ума сойду, осатанею просто сидеть день-деньской на твоей ферме! – Это было чистой правдой, но ей вовсе не хотелось высказываться в столь резкой форме. – К тому же подумай о Бене. Лошади – это его заработок. У него нет других источников дохода.

– Для него всегда найдется работа на моей ферме.

Эбби знала, что Бен ни за что не согласится на это.

– Если он не сможет работать с лошадьми, то наверняка умрет. Они – его жизнь, точно так же, как твоя ферма – для тебя.

Доби перевернулся на спину и уставился в обитый тканью потолок. Исходящее от него раздражение было почти осязаемо.

– Не понимаю я тебя иной раз, Эбби. Ей-богу, не понимаю! – сокрушенно пробубнил он. – Подумай только, что люди скажут. Моя жена – и работает! Таскается по всей стране…

– А мне плевать на то, что они скажут. Я буду работать – и точка! И хватит прений по этому вопросу! – Повернувшись на бок, Эбби взбила подушку, положила ее под голову и решительно зажмурилась. Когда же муж попытался сказать что-то еще, она отрезала: – Спокойной ночи, Доби.

И все же проблема не была исчерпана до конца. Она стала источником непрекращающихся споров между супругами. Как-то раз Доби напомнил ей, что именно он хозяин фермы, и если он не хочет, чтобы здесь были лошади, то их не будет. На что Эбби быстро ответила, что его подпись стоит под официальным соглашением, в соответствии с которым она арендует коровник с прилегающей хозяйственной территорией и пастбищем. И если по истечении срока соглашения через семь месяцев он решит не возобновлять договор об аренде, то она найдет кого-нибудь другого, кто приютит ее вместе с лошадьми.

Когда же Доби затронул больной вопрос о заказах на устройство званых вечеров, она тут же спросила, откуда, по его мнению, ей взять денег на весеннюю случку Ривербриз. А это ни много ни мало десять-двадцать тысяч долларов, не считая платы за жилье и транспортных издержек. Кто выделит ей эти средства? Уж не он ли? Но зачем бросать деньги на ветер? Она знала, в какую точку бить.

И уж совсем напряженной стала ситуация, когда Доби заметил вечерние и выходные платья, которые она упаковывала в чемодан, чтобы взять с собой в Скоттсдейл. Да куда же она собирается? Хороша конская выставка, черт побери! Эбби попыталась втолковать ему, что светские приемы являются непременной частью мероприятия в Скоттсдейле, которое вполне можно сравнить с блестящим шоу. Однако он придерживался твердого мнения, что его жене нечего делать на этих сборищах, даже в сопровождении Бена. К тому времени, когда ей настало время отправляться вместе с Беном в Аризону, Доби почти не разговаривал с нею.

Среди знатоков арабских лошадей Скоттсдейлская выставка, проходившая в парке Пэрэдайз, считалась одной из самых престижных и, по уверениям некоторых, самой дорогой в стране. А уж в том, что касается конских ярмарок, ей практически не было равных. Гигантская парковка возле выставочной арены была сплошь забита прицепами для транспортировки лошадей и микроавтобусами с номерными знаками всех американских штатов. И не только штатов, но даже канадских провинций. От самих же прицепов просто рябило в глазах. Были тут и скромные прицепчики на одну лошадь, были и роскошные платформы, в которых можно было перевозить шестерых жеребцов одновременно, да еще оставалось место для жилого отсека, где мог с комфортом отдохнуть сам хозяин.

Добравшись до места за один день до открытия выставки, Эбби и Бен поселились в недорогом мотеле за пару миль от парка. Маленький номер, который ей достался, ничем не напоминал великолепные апартаменты, в которых она останавливались с отцом, когда они наведывались на эту выставку раньше, много лет назад. Впрочем, это была не единственная перемена, происшедшая с тех пор в ее жизни.

Первые два дня выставки были наполнены лихорадочной суетой. Лошадей пристраивали, приводили в божеский вид, усердно холили. Тем временем на выставку прибывали все новые участники. Между ними сновали посыльные из цветочных магазинов с растениями в кадках, с помощью которых обыкновенное стойло можно было в считанные минуты превратить в изысканный выставочный зал. Электрики и плотники толклись и гудели повсюду, точно мухи в хлеву. Вокруг главной арены быстро образовывалась настоящая базарная площадь. На ней как грибы после дождя росли ларьки, где можно было купить буквально все: от акций подозрительных компаний, лошадиной сбруи и норковых шуб до написанных маслом картин, теннисок и мягкого мороженого.

Однако в этой безалаберной суете Эбби чувствовала себя как рыба в воде. Это была ее родная стихия. Стоило ей только повернуть за угол, и она нос к носу сталкивалась с каким-нибудь старинным знакомым. Все встречные уже были наслышаны о кончине ее отца и последовавшей продаже Ривер-Бенда со всем табуном арабских жеребцов, однако это, казалось, для них ровным счетом ничего не значило. Каждый был безмерно рад видеть ее, видеть, что она по-прежнему в седле, пусть и не на одном из тех красавцев, которыми когда-то владела ее семья.

Из состязаний в классе низшей ступени, которые проходили ближе к вечеру, ее лошадь вышла первой. Эбби тут же позвонила владельцам, чтобы сообщить, что их кобыла успешно прошла первый отборочный тур, а затем, схватив баул с одеждой, отправилась в трейлер, где располагалась женская душевая. Конезавод «Дезерт фарм арабианс» устраивал в тот вечер презентацию, на которой предстояло блистать жеребцу по кличке Радзин. Эбби намеревалась во что бы то ни стало попасть на это мероприятие, чтобы как следует рассмотреть коня, которого считала идеальной партией для своей молодой кобылы.

Этого чистокровного жеребца действительно стоило посмотреть – он превзошел все ее ожидания. Из-за густой толпы любопытных его было не очень хорошо видно, однако и того, что успела разглядеть Эбби, было вполне достаточно. Ее поразила царственная красота животного, стоявшего в горделивой позе, словно флаг, подняв хвост цвета черного дерева.

– Ну как он тебе, Бен? – вопросительно взглянула она на своего немолодого спутника, облаченного во все тот же твидовый пиджак «на все случаи жизни». Поскольку речь шла о званом вечере, старик на сей раз решился на отступление от обычной формы одежды: нацепил еще и галстук из уважения к почтенному собранию.

Бен критически прищурился.

– Нет классической изюминки. А ведь должна бы быть джибба. Но чего нет, того нет, – процедил он. Непонятное слово в его устах было специальным термином, означающим выдающийся вперед лоб, характерный для арабских лошадей.

– Зато у Ривербриз есть. А Радзин другим взял: ты только посмотри на его круп и лопатки. У нашей Ривербриз классические черты, длинные ноги и короткий корпус. У нее есть то, чего недостает Радзину, и наоборот. Мне кажется, вместе они могут создать нечто бесподобное.

После напряженных раздумий Бен кивнул:

– Мне тоже так кажется.

– Отлично. Значит, решено! – Эбби взяла его под руку, и алый шелк ее платья показался особенно ярким на фоне потертого твидового рукава с замшевой заплатой на локте. Остальные гости были одеты кто во что горазд: от теннисок и джинсов до соболей и туалетов от Гуччи. – Теперь дело за малым: надо бы подумать, где взять деньги на взнос за случку. Они требуют пятнадцать тысяч за гарантию рождения живого жеребенка и десять тысяч – без гарантии.

Ощущая знакомое посасывание под ложечкой, Эбби потащила компаньона к столам со снедью, где можно было угощаться, не ограничивая себя. С тех пор как она забеременела, у нее обнаружился поистине волчий аппетит.

– Ладно, придумаем что-нибудь. Ты, главное, не беспокойся, – заверил ее Бен. – До апреля наскребем, вот увидишь.

– Хотелось бы надеяться, – вздохнула Эбби, накладывая на свою тарелку горкой сандвичи и добавляя сбоку изрядную порцию икры.

Дама, стоявшая у противоположного края стола, толкнула своего спутника в бок.

– Смотри-ка, уж не новая ли это владелица Ривер-Бенда? – поинтересовалась она, используя в качестве указки зубочистку с нанизанной на нее тефтелькой.

Эбби обернулась, чтобы посмотреть туда, куда указывала женщина. Там стояла Рейчел. Белоснежное боа из горностая, свисавшее с ее согнутых в локтях рук, оттеняло черное кружевное платье, усеянное блестками, с лифом из розового атласа, оставлявшим плечи полностью открытыми.

– А она что здесь делает? – поинтересовалась Эбби у Бена, почувствовав себя так, словно ее окунули в ледяную воду. – Ведь ее лошади здесь не выставляются, не так ли?

– Нет, но я слышал, что она здесь, чтобы не выставляться, а покупать.

– Лошадиные торги… Естественно, разве могла она упустить такую возможность!

С внезапной пронзительностью Эбби осознала, что ее собственное имя не будет значиться ни в одном из списков приглашенных на торги. Даже если ей и удастся выклянчить у кого-нибудь билетик на одну из крупных распродаж, которые по пышности и зрелищности могут сравниться разве только с бродвейской театральной постановкой, то ее место наверняка будет где-нибудь на галерке. В былые времена она утопала в креслах секции «только для обладателей золотых карточек». Теперь об этой престижной части зрительного зала можно было забыть. Вход туда был открыт лишь для тех, кто мог похвастать состоянием Рокфеллера. Или Лейна Кэнфилда… Рейчел наверняка будет там – со своими горностаями, бриллиантами и прочей мишурой.

Отныне Рейчел преследовала Эбби словно наваждение. Куда бы ни направилась Эбби – на трибуну для зрителей, арену или в конюшню, где в затейливом убранстве красовались лошади лучших конеферм, – эта женщина была уже там. И непременно в обществе какого-нибудь из знаменитых конезаводчиков, в том числе тех, кого Эбби привыкла считать своими друзьями. В конце концов она перестала посещать светские мероприятия, лишь бы не видеть этой надменной Рейчел.

Эбби закрыла глаза, но не могла зажать уши. Между тем на выставке только и разговору было, что о Рейчел. Соря деньгами направо и налево, та успела купить около двадцати арабских скакунов, перебивая самые высокие цены на аукционах и заключая частные сделки. Восторженным шепотом люди сообщали друг другу, что Рейчел просадила на выставке уже два миллиона… И стала истинной любимицей Скоттсдейла. Ей поклонялись словно идолу.

Хотя Эбби удалось завоевать почетные места в ходе показов в двух классах, она была от души рада, когда выставка подошла к концу. Ее самолюбие было уже достаточно уязвлено, вернее, разбито в кровь. Хватит боли. Пора было отправляться домой зализывать раны.

А вот и дом. Словно заново оглядывая скромную обстановку фермерского коттеджа, Эбби внезапно удивилась: полно, да можно ли назвать это родным домом? Ее настоящим домом был Ривер-Бенд. И останется навсегда, во всяком случае, в ее сердце. Однако, распаковывая вещи, она постаралась сразу же отогнать от себя эту мысль. Думать о Ривер-Бенде означало для нее думать о Рейчел.

Итак, возвращение домой получилось довольно унылым. Только одно немного утешало ее: Доби, казалось, поутих и не проявлял склонности к новым спорам, хотя по некоторым признакам можно было заключить, что деятельность жены по-прежнему вызывает у него активное неприятие. Что ж, авось когда-нибудь поймет, что Эбби никогда не изменит себе. Сам Доби, наверное, по-прежнему не расставался с надеждой на то, что она превратится со временем в тихую домоседку, хлопотливую супругу и безупречную мать. Только вряд ли его мечтам суждено сбыться. И чем скорее он поймет это, тем лучше.

– Эбби! Эй! Ты здесь? – раздался из прихожей бодрый голос матери.

– Здесь, в спальне. – Собрав с кровати кучу грязного белья, она в этот момент как раз пыталась засунуть все это тряпье в бак для стирки, однако тот был уже заполнен доверху грязными вещами Доби, скопившимися за две недели. Эбби злобно швырнула охапку вещей на пол, с тоской вспомнив о тех временах, когда для решения подобных проблем достаточно было позвать горничную.

– Отдыхаешь? Я тут… – Появившаяся в дверях Бэбс осеклась при виде чемоданов и сумок, в беспорядке разбросанных по комнате.

– Вряд ли можно назвать это отдыхом. Я только начинаю распаковывать вещи. – Громко хлопнув крышкой опустошенного чемодана, Эбби скинула его с кровати. – А до этого отскребала кухню – все утро потратила. Видела, сколько там пыли? На два пальца – не меньше. Когда Доби жил тут бобылем, у него блестело все. А стоило только жениться, так сразу же стал беспомощным, как ребенок.

– С мужчинами это случается.

– Ты это о стремлении во что бы то ни стало насолить жене? – мрачно пробормотала Эбби, изо всех сил стараясь не дать воли раздражению. – Господи, хоть бы дела мои пошли получше. Жду не дождусь, когда наконец можно будет нанять домоправительницу.

– Тебе что, трудно поговорить об этом с Доби? Я уверена, что он…

– …будет платить кому-то за работу, которую, по его убеждению, должна бесплатно делать жена. Как же, дождешься от него! Нет, мамочка, не стоит даже пытаться.

– Понимаю, понимаю… У вас с Доби, кажется, есть кое-какие проблемы. Но у кого их нет? Для большинства молодоженов начало совместной жизни не бывает гладким. Два разных человека начинают жить под одной крышей – тут всегда нужен период взаимного привыкания, притирки друг к другу. Кстати, насколько я понимаю, Доби нелегко жить по соседству с тещей.

– Ничего, привыкнет. – Вытащив из одежного мешка свои вечерние платья, Эбби, прежде чем повесить в чулан, придирчиво рассматривала их, пытаясь удостовериться, нет ли на них пятен.

– Может быть, и так. Но пока ты была в отъезде, я подыскала маленькую двухкомнатную квартирку в хорошем кооперативе в Хьюстоне. Я поговорила с Фредом Чайлдерсом в банке, показала ему, сколько мне удается заработать на вечерах. Конечно, на выплату первого взноса мне придется взять кое-что из денег, вырученных за поместье Дина, но в дальнейшем банк готов предоставить мне кредит. – Нет, мамочка, ты никуда не поедешь, – решительно запротестовала Эбби.

– Мне кажется, что так будет лучше.

– Для кого? Для чего? И кому это вообще взбрело в голову? Тебе или Доби? Нет, мама, я и дальше буду работать с тобой. А если Доби не нравится, то это его проблема. – Ей был абсолютно необходим источник дохода помимо того, что удавалось зарабатывать, дрессируя чужих лошадей и демонстрируя их на выставках. Эти деньги были необходимы на оплату услуг жеребца-производителя, а также на приобретение новых кобыл, способных дать элитное потомство. Эбби была преисполнена решимости создать собственное предприятие по разведению лошадей, которое не только могло бы сравниться с конезаводом Рейчел, но впоследствии и затмило бы его. У Рейчел сейчас было все – лошади, деньги, сила, влияние, – но Эбби поклялась себе, что и на ее улице будет праздник. Когда-нибудь весь Скоттсдейл заговорит о ней.

– Доби к моему решению не имеет ни малейшего отношения, хотя я и в самом деле считаю, что вдвоем вы быстрее поладите, если я не буду каждую минуту мозолить вам глаза. К тому же мне гораздо удобнее и практичнее будет жить в Хьюстоне. Не надо будет тратиться на поездки туда-обратно, гонять машину от заказчиков к рестораторам, от рестораторов к поставщикам. Все будет под рукой. И не придется оплачивать астрономические телефонные счета за звонки в город.

На это Эбби возразить было нечего. И все же она улыбнулась – чуть иронично и в то же время тепло.

– Ох, мам, посмотрела бы ты на себя со стороны. Бэбс Лоусон, деловая женщина… – Она всегда без памяти любила мать, но теперь к ее любви примешивалось чувство подлинного уважения и восхищения. – Я так горжусь тобой, мамочка, честное слово, горжусь.

– Так ведь партнерша-то у меня какая! – тоже улыбнулась Бэбс, но затем веселье на ее лице сменилось задумчивостью. – Дело в том, что за последние несколько месяцев мы с тобой очень изменились. Обе. И я бы сказала, в лучшую сторону.

Поймав мать за руку, Эбби ласково прижала ее ладонь к своей щеке. Наконец-то они были на равных.

Через две недели Бэбс переехала в кооператив в Хьюстоне. Для Эбби это было чем-то из области фантастики: ее мать уезжала куда-то в неведомый мир, чтобы начать самостоятельную жизнь. Дочери это казалось еще более диким, чем самой Бэбс.

31

Старый ржавый пикап с прицепом для одной лошади, тяжело пыхтя, преодолевал долгий подъем, вздрагивая всякий раз, когда мимо с ревом проносилась какая-нибудь более резвая машина. Шоссе широкой просекой стремилось вдаль, прыгая с горы на гору. По обе стороны от него расстилался небогатый и неприветливый ландшафт из камней и песка, который разнообразили лишь кустики пробивающейся кое-где колючей растительности.

Солнце жарило немилосердно. Ехать приходилось с полностью опущенными стеклами. Эбби то и дело поглядывала сквозь темные очки на показания датчика температуры воды, ожидая с минуты на минуту услышать знакомое бурление в радиаторе. Обжигающий ветер, насыщенный песчинками Аризонской пустыни, опять ворвался в открытое окно, растрепал волосы, завязанные сзади в хвост, и бросил темные пряди на лицо. Однако она не обратила на это внимания, как не обращала внимания и на пульсирующую боль в пояснице и неприятную тяжесть набрякшей груди. Сейчас для нее имело значение только одно – довести грузовичок до вершины холма. Эбби обеспокоенно глянула в зеркало заднего вида, где отражался прицеп с серенькой молодой кобылкой внутри.

Машина с натужным воем кое-как вскарабкалась на гребень горы, и Эбби, переключив передачу, облегченно вздохнула.

– Ну вот, отсюда, кажется, дорога будет идти все время под гору, – довольно сообщила она Бену, сидевшему справа от нее. Через несколько минут перед их глазами замаячили первые дома в пустыне – пригород «большого» Финикса, который расползся по всей окруженной горами долине, представляя собой несколько сросшихся друг с другом городов. – Вот видишь, зря мы сомневались, что старый пикап Доби осилит столь дальний путь. Надеюсь только, нам не придется ехать сюда снова в разгар лета. Сейчас только апрель, а уже дышать нечем. – Она сильно сомневалась, что старой развалюхе удастся преодолеть многочисленные горные перевалы летом, по сорокаградусной жаре, когда едва не закипает ртуть в термометре.

– Ничего, будем ехать ночью, – равнодушно откликнулся Бен.

– Как я раньше сама не додумалась, – уныло усмехнулась Эбби, только сейчас почувствовав, насколько устали ее тело и разум от изнурительного путешествия.

Дорога из Техаса заняла у них четыре долгих дня. По пути им пришлось часто останавливаться, чтобы дать кобыле возможность размять ноги и попастись на обочине. У Ривербриз немного распух живот и убавилось резвости. В остальном же она перенесла дорогу хорошо – даже лучше, чем ожидала Эбби. Путешествие в прицепе – тяжелое испытание даже для пышущего здоровьем жеребца, не говоря уже о покалеченной кобыле.

Сейчас Эбби была даже рада, что у нее не хватило денег нанять профессионального перевозчика лошадей, чтобы доставить ее любимицу на коневодческую ферму в Скоттсдейле. Профессионал-дальнобойщик вряд ли стал бы останавливаться так же часто, как они с Беном, да и хорошей заботы о животном от него тоже ожидать не приходилось.

Эта поездка имела особое значение – она определенно стоила всех трудностей и хлопот, которые выпали на долю Эбби. А неприятностей у нее и в самом деле было хоть отбавляй. В первую очередь возникла проблема с прицепом. Начать хотя бы с того, что у машины Эбби не было форкопа. Как не было и денег на покупку и установку этого приспособления для прицепа.

Попытка выпросить у Доби его новый грузовичок наткнулась на категорический отказ. Поззе, правда, он «смягчился», любезно предоставив ей свой старый пикап. Доби действовал в полной уверенности, что она, сознавая, что эта битая рухлядь непременно сломается где-нибудь на полпути, откажется от своей сумасбродной затеи. Однако он плохо знал свою жену. Продемонстрировав недюжинное упрямство, Эбби согласилась ехать на старом пикапе. Она прекрасно знала, что Доби весь изведется от тревоги за нее. Ну и пусть! Это послужит ему хорошим уроком. Может, когда-нибудь усвоит наконец, что нет на свете такой силы, которая заставила бы ее отказаться от задуманного.

Выехав до рассвета, они остановились поздним утром на оборудованной стоянке для грузовиков, где Эбби получила возможность принять душ и переодеться в последнее чистое белье. Сейчас, на пятом месяце беременности, она не могла влезть ни в одну из своих старых вещей, а комплектов одежды для беременных у нее было только три. Самый красивый из них – широкую вышитую тунику и пару синих слаксов в тон – Эбби оставила напоследок.

Уже на окраине Финикса уличное движение стало заметно оживленнее.

– Толчея, почти как в Хьюстоне, – устало заметила Эбби. Нащупав рядом с собой план города, она передала его Бену. – Возьми-ка карту – я отметила на ней путь, которым можно проехать к ферме Чарли Карстерса. В таком потоке и заблудиться недолго. Так что следи повнимательнее за знаками и говори мне, когда сворачивать.

Вентиляторы мерно гудели, гоня воздух вдоль длинной конюшни. С противоположного конца широкого прохода столь же равномерным потоком, охлаждая пол, лилась вода. Как видно, хозяин по-настоящему заботился о комфорте своих питомцев.

Однако самым замечательным здесь, конечно же, было другое. Все, кто находился в конюшне, во все глаза смотрели на вороного арабского жеребца, которого в этот момент выводили из стойла. Изогнув лебединую шею, конь кокетливо пританцовывал, перебирая задними ногами. Рейчел получала истинное наслаждение, любуясь на такую красоту. Проведя жеребца по кругу, конюх неожиданно остановил его прямо перед ней.

От столь великолепного зрелища у нее захватило дух. Огонь возбуждения пробежал по ее венам, когда она заглянула в темно-бархатные глаза царственного животного, которые, казалось, вот-вот вспыхнут жарким огнем. Небольшие уши, похожие на два полумесяца, настороженно торчали, как наконечники стрелы. Рейчел возбужденно втянула ноздрями воздух. Этот запах пьянил ее сильнее всех дорогих духов, которые дарил ей Лейн.

Ноздри черного жеребца тоже затрепетали. Подняв точеную голову, он издал трубное ржание, в котором звучали тоска и желание. На этот призыв тут же последовал отклик из соседнего загона, где содержались кобылицы. Эта перекличка возбудила в Рейчел странное, хотя и мимолетное, чувство ревности.

С легкой улыбкой она повернулась к Лейну.

– Кажется, я узнала ржание Саймун. Интересно, знает ли она, что только что откликнулась на зов будущего любовника?

– Лично я сомневаюсь, – ответил Лейн. Несуразная мысль Рейчел вызвала у него добродушную усмешку.

Ей и самой эта идея показалась глуповатой, и все же отчего-то сейчас очень хотелось, чтобы он согласился с ней. Однако в следующую секунду она пристыдила себя за то, что чуть не разозлилась на Лейна. До сих пор он удовлетворял все ее прихоти, касавшиеся лошадей, чего бы это ему ни стоило. Взять хотя бы нынешнюю поездку. Хотя Лейн и уверял ее, что ему нужно попутно уладить в Финиксе кое-какие дела, Рейчел прекрасно знала, что он отправился сюда с единственной целью угодить ей. Он давал ей так много, что ей иногда бывало стыдно из-за того, что у нее практически нет возможности отблагодарить его.

– Ну так что скажете, Рейчел? Как вам Баша-эль-Назир? Теперь-то вы можете вволю им налюбоваться. – Чарли Карстерс стоял сбоку, скрестив руки на бочкообразной груди. Он качнул плечом в ее сторону, и массивный золотой слиток, которым была украшена цепь на его шее, замерцал тусклым светом.

– Он просто великолепен. – Хотя, по правде говоря, сейчас она думала уже не о жеребце, а о потомстве, которое он должен дать.

– Поставь его обратно в стойло, – велел Чарли управляющему фермой Винсу Ромейну. Коротенький тщедушный человечек лишь махнул рукой, передавая приказ хозяина дальше, конюху, державшему жеребца под уздцы. Управляющий был столь же молчалив и мрачен, сколь словоохотлив и жизнерадостен был Чарли.

– И зачем мне только взбрело в голову продавать этого красавца? Ей-Богу, сам себе удивляюсь! – закачал Чарли головой, притворно сокрушаясь. – Однако раз уж решил, значит, решил. Сейчас, после того как Радзин стал чемпионом Скоттсдейла, я убедился в том, что нужно сделать акцент на разведении арабских лошадей польского происхождения. Кажется, именно на них в ближайшее время будет наивысший спрос. В Радзине очень много польской крови. Вообще-то мы с Пэтси собираемся нынешней осенью съездить в Польшу сами, на ярмарку в Януве. Хотим подобрать там хороших кобылок для Радзина. Уверяю вас, Лейн, этот лошадиный бизнес кого хочешь с ума сведет. Вот увидите, пройдет лет пять, и всем вдруг позарез потребуются египтяне. Мне только и останется, что клясть себя на чем свет стоит за то, что продал Башу. А там, глядишь, войдут в моду арабские кони испанского или русского завода.

– Со мной на эту тему лучше не говорить, – усмехнулся Лейн, обнимая Рейчел за плечи. Вся компания двинулась к выходу. – В нашей семье роль знатока лошадей безраздельно принадлежит Рейчел.

– Какой там знаток… Я просто знаю, чего мне хочется, – откликнулась она.

– Но разве могу я хоть на секунду усомниться в твоем вкусе? – шутливо польстил ей Лейн. – В конце концов в мужья ты выбрала именно меня.

– Советую вам быть поосторожнее! – воскликнул Чарли. – А то, не ровен час, она засомневается, уж не ошиблась ли в выборе.

Хотя это была всего лишь шутка, Рейчел сочла себя обязанной высказать протест.

– Никаких сомнений быть не может – я никогда не ошибаюсь!

– Это она сейчас так говорит, Лейн. А вот попозже, когда на горизонте замаячит какой-нибудь молодой красивый жеребчик, вы вспомните мои слова. Небось тогда ваша супруга пожалеет, что замужем. Вы бы видели, какими глазами моя Пэтси смотрела позавчера вечером на этого певца, из молодых да модных – Росса Тиббса, что выступает в одном из клубов Финикса. Именно там мы его впервые увидели. А потом он побывал у нас на ферме, полюбовался лошадками. Моя Пэтси прямо извертелась вся – можно было подумать, перед ней явился посланец Божий, тот, что специально создан для женщин.

Несмотря на первоначальное потрясение, Рейчел удалось сделать вид, что весть о присутствии Росса Тиббса в этом городе ее абсолютно не волнует. Взглянув украдкой на Лейна, она удостоверилась, что ему имя певца ничего не говорит. Да и с какой бы это стати? А потому тем более не было смысла выдавать себя. Да, этот человек как-то повстречался ей, пробовал приставать. Ну и что? Не он первый. Но других-то она забыла. И его забыла бы точно так же, если бы он не стал пробиваться столь усердно к вершинам славы в шоу-бизнесе. Все эти доводы Рейчел успела привести себе самой, пока шла вместе со всеми по длинному коридору между стойлами. Выйдя из прохладной тени, они оказались под палящим пустынным солнцем.

– Может, зайдем в дом выпьем чего-нибудь? – радушно пригласил их Чарли, потирая в предвкушении руки. – Моя Пэтси готовит недурственную маргариту.[16]

– Боюсь, вам сейчас будет не до нас. – Лейн кивнул в сторону подъездного пути, по которому к ферме приближался пикап с прицепом для лошади. – Кажется, к вам новые гости.

Пикап был устаревшей модели. Его почтенный возраст выдавала ржавчина, проступавшая на крыльях и дверях. Что же касается цвета машины, то определить его было крайне затруднительно из-за толстого слоя пыли, лежавшего на старушке. Поразмыслив, Рейчел пришла к не совсем уверенному выводу, что автомобиль темно-зеленый или темно-синий. Заскрежетав тормозами, он остановился перед саманным домиком, где располагалось правление фермы. Здесь, где все было вылизано и даже песчаные дорожки причесаны граблями, этот побитый рыдван выглядел как-то особенно неуместно и жалко.

– Должно быть, какой-нибудь мелкий конезаводчик привез свою кобылу для случки. Так и лезут со всей страны. Некоторые прут лошадей прямо в кузове. Господи, видели бы вы этих несчастных созданий – с овечьей шеей, римским носом, а задница – как яблоко. Уж и не знаю, где они достают свидетельства, что их лошади – чистокровные арабские, – принялся горько сетовать Чарли. – И что хуже всего, большинство на сто процентов уверены, что, скрестив свою так называемую арабскую с одним из моих жеребцов, получат первоклассного жеребенка. Конечно, иной раз рождается вполне сносный, а то и просто хороший. Но в том-то и штука, что от рецессивных генов все равно никуда не денешься и когда-нибудь они непременно вылезут снова. Обычно это проявляется уже в следующем поколении. Но разве это им вдолбишь в голову? Ведь у них чаще всего, кроме этой клячи, ничего нет – денег на большее не хватает. Говорят, что мелкие конезаводчики составляют становой хребет нашего дела. Может быть. Но отчего бы им не быть чуть поразборчивее, черт бы их побрал!

Помня, что еще год назад сама могла относиться к разряду мелких конезаводчиков, о которых столь нелестно отзывался Чарли, Рейчел предпочла промолчать. Действительно, именно она могла быть на месте этой женщины в синих брюках и свободной тунике, которая сейчас неловко вылезала из-за руля. Черные волосы гостьи были стянуты на затылке в простой хвостик, а глаза скрыты темными очками.

– Займись ими, Винс, – небрежно бросил Чарли.

– Хорошо, – отрывисто откликнулся управляющий и решительно зашагал к грузовичку с прицепом.

Рейчел внимательно наблюдала за тем, как женщина двинулась было к ним, но потом остановилась, ожидая, когда Винс подойдет к ней первым. Вынув из сумочки какие-то бумаги, она показала их управляющему. К сожалению, услышать, о чем они там беседовали, не удалось – разговор происходил в слишком большом отдалении. Что и говорить, представить себя на месте этой женщины было проще простого. Рейчел поймала себя на мысли, что чем-то даже похожа на незнакомку. Женщина повернулась боком, и теперь стало отчетливо видно, что она беременна.

Из прицепа вывели серебристую кобылу, при виде которой Чарли не мог скрыть неудовольствия:

– Ну вот, что я вам говорил? Передок ни к черту не годится. Калека. Извольте сами полюбоваться.

Рейчел не успела как следует разглядеть лошадь, поскольку ее отвлек Лейн, первым обративший внимание на плотного широкоплечего мужчину, выводившего кобылу:

– Посмотри-ка на этого старика. Он случайно не напоминает тебе Бена Яблонского?

В ту же секунду все встало на свои места: старик, колченогая кобыла, потрепанный пикап. И темноволосая женщина. Это была Эбби! Мысль, пронзившая мозг Рейчел, была подобна удару копья. Так больно бывает, когда срываешь струп с только что зажившей раны и та начинает кровоточить вновь. Ошибки быть не могло. Перед нею была женщина, ставшая проклятьем ее жизни.

– Что она здесь делает? – злобно пробормотала Рейчел. Эти слова были похожи скорее на вздох.

Однако Чарли услышал их и резко обернулся.

– Так вы знаете их?

К счастью, ей не пришлось отвечать, поскольку как раз в этот момент к ним подошел Винс Ромейн.

– Они привезли молодую кобылу. Хотят скрестить ее с Радзином. Готовы заплатить наличными. Заранее не записывались, поэтому я решил сначала посоветоваться с вами.

– Она сказала, как ее зовут? – поинтересовался Чарли.

– Говорит, что ее фамилия Хикс, – ответил управляющий. – И еще говорит, что знает вас.

– Я так и думал, – подал голос Лейн. Поймав недоуменный взгляд хозяина фермы, он пояснил: – Это дочь Дина Лоусона.

– Да бросьте вы… – Глядя на беременную женщину, стоящую рядом с потрепанным грузовичком, Чарли отказывался верить своим глазам. – Вот уж никогда не подумал бы, что ей так нелегко сейчас приходится.

– Может быть, именно этого она и заслуживает. – Рейчел даже не сообразила, как эта реплика сорвалась с ее уст. В следующую секунду она спохватилась, поняв, что может показаться бессердечной, однако брать своих слов обратно не намеревалась. С ее точки зрения, это было сущей правдой. – Извините, но я лучше пойду в дом.

Не дожидаясь ответа, она пошла прочь, расслышав на ходу, как Чарли приказал:

– Подыщи для кобылы свободное стойло.

Увидев рядом с высоким и грузным Чарли Карстерсом седовласого мужчину, Эбби испытала истинное потрясение. Зажмурившись, она попыталась убедить себя, что это ей почудилось. Лейн Кэнфилд? Не может быть! Где угодно, но только не здесь. Она не могла четко различить его лица, однако все равно сходство было просто поразительным. Ни у кого больше не могло быть такой седой гривы. Значит, та женщина рядом с ним – Рейчел. Эбби инстинктивно узнала их обоих.

Когда Чарли Карстерс повернулся и заговорил о чем-то с Лейном и Рейчел, Эбби внутренне сжалась, готовясь к предстоящей схватке. Она знала: если у Рейчел будет хоть малейшая возможность навредить ей, например, помешать скрестить Ривербриз с Радзином, жеребцом Чарли Карстерса, то она всеми силами постарается сделать это.

Внезапно Рейчел отделилась от компании и зашагала к самому большому дому ранчо. Трудно было определить, удалось ли ей добиться своего или попытка все-таки сорвалась. Потом вернулся Винс Ромейн, и Эбби поневоле пришлось несколько раз перевести взгляд с управляющего на удалявшуюся Рейчел.

– Какие-нибудь проблемы, мистер Ромейн? – нервно осведомилась она, хотя тот не успел еще произнести и слова.

– Нет. Ведите свою кобылу сюда – я покажу, куда ее поставить. Мы чужих держим отдельно. Боимся инфекции, знаете ли.

И все же тревога не отпускала Эбби, и она быстро отошла от удивленного коротышки.

– Извините, – бросила она через плечо. – Бен, возьми Ривербриз и отведи ее, куда покажет мистер Ромейн. Я сейчас приду. – Ей нужно было во что бы то ни стало перехватить Рейчел.

Однако бежать не пришлось. Увидев, что она приближается, Рейчел остановилась сама.

– Что тебе?

– Ничего, – столь же резко ответила Эбби. – Я оставляю здесь свою кобылу для случки. И если только с нею что-нибудь случится, ты ответишь за это.

Она вложила в эту кобылу больше, чем деньги. Душевные страдания и тревоги, надежды и мечты – все это было связано с животным, которое стало ей бесконечно дорогим. Эбби не могла остаться, чтобы оберегать свою Ривербриз от Рейчел. От той, которая отобрала или уничтожила все, что ей когда-то принадлежало. Ривербриз воплощала в себе будущее, и нельзя было допустить, чтобы с ней случилось что-нибудь плохое.

– Я даже прикасаться не собираюсь к твоей дохлятине. Скорее это ты способна выкинуть что-либо подобное. – Рейчел окинула ее холодным, презрительным взглядом. – Молодец все-таки Маккрей, что бросил тебя. Это самое разумное из всего, что он сделал в своей жизни.

Ослепнув от гнева, Эбби закатила ей оплеуху. Зажмурившись, она ждала, что Рейчел ответит ударом на удар. Во всяком случае, ей очень хотелось, чтобы она поступила именно так.

Однако Рейчел даже не пошевелила пальцем. Вместо этого она просто повернулась и быстро пошла прочь, продолжив путь к дому. Задыхаясь от гнева, Эбби сверлила взглядом ее спину.

То, что Рейчел сказала о Маккрее, было вопиющей неправдой. Вовсе не он бросил Эбби. Нет, это она бросила его! И все же слышать его имя из уст заклятого врага было просто невыносимо. Одно то, как фамильярно Рейчел упомянула о Маккрее, подтверждало наихудшие опасения.

Вечером Рейчел расчесывала волосы перед зеркалом на ночном столике в спальне дома Чарли, отведенной специально для гостей. Она провела за этим занятием слишком много времени – кожа на голове уже ныла. Однако Рейчел никак не могла успокоиться: прозвучавшее из уст Эбби обвинение в том, что она способна в отместку за пожар навредить животному жгло сильнее пощечины.

Услышав за спиной стук упавшего на пол ботинка, она пристально всмотрелась в зеркало, ища в нем отражение Лейна. Он сидел на краю кровати, положив ногу на ногу, чтобы расшнуровать второй ботинок. Выражение его лица было задумчивым. Подняв голову, муж встретился с ней взглядом в зеркале.

– Ты так и не рассказала мне, что стало причиной сегодняшней сцены между тобой и Эбби.

Замерев на мгновение, Рейчел в следующую секунду снова резко рванула волосы расческой.

– Просто она ядовита, как гадюка. Если не возражаешь, мне не хотелось бы вообще говорить на эту тему.

– На твоем месте я не принимал бы произошедшее слишком близко к сердцу. Женщины в ее положении частенько бывают… агрессивны, если можно так выразиться. – На пол упал второй ботинок. – Хотя, должен признаться, до сегодняшнего дня я даже представить себе не мог, что она ожидает ребенка. А ты?

– Я тоже ничего не знала. Хотя, судя по той поспешности, с которой она выскочила замуж за Доби Хикса, удивляться особенно нечему. Браки бывают не только по расчету, но и по необходимости.

Она понимала, что говорить так подло и Лейну вряд ли понравятся ее слова, однако, взглянув в зеркало снова, с удивлением увидела, что он улыбается. Рейчел резко обернулась.

– Что с тобой, Лейн? Разве я сказала что-нибудь смешное?

– Что? – Муж, внезапно выведенный звуком ее голоса из состояния задумчивости, казалось, не расслышал вопроса. Но тут же поспешил уверить ее: – Нет, нет, что ты. – И принялся сосредоточенно расстегивать рубашку.

Однако что-то было явно не так. И это имело прямое отношение к Эбби. Рейчел была абсолютно уверена в этом, и ей не терпелось выяснить, что же заставляет Лейна улыбаться, да еще так тепло, думая о Эбби.

– Почему же ты тогда улыбаешься?

– Просто подумал почему-то о ее муже. То-то, наверное, радости было у парня, когда он узнал, что будет папашей.

Это было сказано очень спокойно и буднично, но Рейчел показалось, что в словах мужа прозвучала нотка непонятной тоски. Неужто он завидует супругу Эбби? Внутренне содрогнувшись, она внезапно осознала, что за все месяцы, прошедшие с их женитьбы, они с Лейном ни разу не говорили о возможности завести ребенка. Даже в то время, когда обсуждали планы строительства нового дома. О дополнительных комнатах они всегда говорили как о «гостевых».

По какой-то причине у нее с самого начала сложилось впечатление, что Лейн не хочет детей. Но он ни разу не говорил ничего подобного. Она просто вбила это себе в голову.

Честно говоря, Рейчел и сама никогда не спрашивала себя, нужны ли ей дети. Очевидно, в глубине души она просто полагала, что они будут у нее, как и у любой другой женщины. Но не сейчас, позже. Что же касается более конкретных планов, то самым горячим ее желанием было разводить великолепных арабских лошадей. А беременность, младенец… Об этом она как-то не задумывалась. Рейчел постаралась изгнать из своего сознания картину недавней встречи с Эбби. Однако фигура соперницы, искаженная беременностью, неумолимо всплывала в мозгу: живот – как арбуз, грудь большая, тяжелая…

Собственные переживания не имели для Рейчел особого значения. Тут было все ясно. Интереснее было, что чувствует Лейн.

– Тебе хотелось бы, чтобы у нас был ребенок?

Его руки, вытаскивавшие рубаху из брюк, застыли в воздухе; взгляд стал настороженным.

– Ты хочешь мне что-то сказать?

– Нет, – смущенно хохотнула она и снова повернулась к туалетному столику. Кто бы мог подумать, что его глаза способны так ярко сиять. – Просто подумала, не будет ли ребенок тебе помехой. Ты всегда придавал такое значение разнице в возрасте между нами. Вот мне и пришло в голову задать тебе этот вопрос.

Он медленно подошел к ней. Рейчел увидела в зеркале, как его руки ложатся ей на плечи. Прикосновение было мягким и безмерно нежным. Когда он поднял глаза, чтобы увидеть ее отражение, его лицо ничего не выражало. Невозможно было понять, что у него на уме.

– А ты, Рейчел? Ты хочешь ребенка?

– Только в том случае, если его хочешь ты. – Если бы она сказала, что хочет, это было бы неправдой. Рейчел была вполне удовлетворена своим нынешним положением. У нее было все, о чем она могла мечтать. Однако если для Лейна это так важно, если он действительно хочет ребенка… В конце концов он вправе ожидать от нее благодарности после всего того, что дал ей. – Если же это тебя хотя бы в малейшей степени не устраивает…

– Не устраивает? Меня?! Да я всегда считал, что стать отцом – высшее счастье в жизни мужчины, – с внезапной горячностью заявил он, и лицо его расплылось в улыбке, исполненной теплоты и искренней любви. – Ты даже представить себе не можешь, что значило бы для меня твое желание иметь ребенка. Моего ребенка! Но в моем возрасте… К тому времени, когда он закончит колледж, я буду совсем уже дряхлым, выжившим из ума старикашкой. Это было бы несправедливо по отношению к вам обоим – и к тебе, и к нашему ребенку.

– Ты это серьезно говоришь? Мне показалось, когда ты говорил об Эбби…

– Должно быть, в моих словах и в самом деле промелькнула зависть. Признаюсь, сегодня, когда я впервые увидел ее, то на какую-то долю секунды представил себе, что это ты. Но я понимаю, что так быть не должно, неправильно это. – Он умолк, внимательно разглядывая ее отражение в зеркале. – Ничего, что я говорю тебе все это? Понимаешь, мне почему-то казалось, что ты относишься к лошадям, как к своим детям, будто они могут заполнить ту часть твоей души, которая отведена для материнства.

– Наверное, в чем-то ты прав. – Рейчел никогда не думала о том, что такое возможно, не верила в это и сейчас. Обернувшись, она схватила его руку, лежавшую на ее плече, и подняла глаза. – Мне просто хочется, чтобы ты был счастлив, Лейн.

– Я и так счастлив, любимая. Кроме тебя, мне никого и ничего не надо. – Наклонившись, Лейн поцеловал ее нежно и одновременно крепко, как если бы хотел подчеркнуть искренность своих слов. Но Рейчел не поверила. – Поздно уже, – добавил он, выпрямившись, и лицо его вновь обрело знакомое твердое выражение. – Пора бы тебе готовиться ко сну. Ты не считаешь?

– Да, конечно.

Избегая смотреть ему в глаза, она взяла свою сумочку с туалетными принадлежностями и вышла в ванную. Поставив сумочку на мраморную стойку рядом с раковиной, Рейчел открыла оба крана, затем под шум воды вынула банку с кремом для очистки пор лица. Внутри сумочки была также коробочка с противозачаточными пилюлями. А ведь действительно, Лейн ни разу не говорил ей, что не хочет детей. Ей вспомнилось выражение его лица, когда он признался, что на долю секунды захотел, чтобы она была такой же, как Эбби сейчас.

Молча поклявшись, что ей никогда больше не придется выслушивать таких признаний от мужа, Рейчел одну за другой высыпала свои пилюли из картонной коробочки в туалет и спустила воду.

Каждое утро Рейчел навещала в конюшне свою кобылу Саймун. И наконец, за день до их запланированного отъезда, свершилось! Темно-серая, как зола, лошадь не прижимала испуганно уши, не ржала визгливо и не лягалась, когда ее в очередной раз провели мимо обитой мягким материалом загородки, за которой находился «заводила» – жеребец, не столь породистый, как другие, зато способный определять, готова ли кобыла к случке. На сей раз Саймун с готовностью ответила на заигрывания «заводилы», который смотрел на нее во все глаза, нежно похрапывая. И ответ этот был довольно своеобразен. Прижавшись к мягкой перекладине и широко расставив ноги, кобыла задрала свой почти черный хвост и помочилась, обнажив призывно трепещущую нежную плоть. Теперь она была полностью готова.

Вскоре после этого темно-серую красавицу отвели на крытый двор, где происходило «таинство» лошадиной любви. Рейчел нервничала и трепетала, словно накануне собственной брачной ночи. Внезапно ей стало стыдно, что она будет присутствовать при случке, однако никто из рабочих, кажется, даже не замечал ее. Все они были заняты гораздо более важным делом, готовя кобылу к встрече с «суженым». Вначале ей забинтовали хвост, чтобы волосы не стали помехой, затем наложили на задние ноги защитные щитки и наконец тщательно промыли зад дезинфицирующим раствором.

И вот торжествующим ржанием возвестил о своем прибытии «жених». Почувствовав, как участился пульс, Рейчел обернулась к воротам, ведущим на огороженную площадку. Саймун, услышав зов, нежно заржала в ответ. Вороной жеребец вихрем влетел внутрь. Сгусток огня и желания словно готов был вот-вот сорваться с узды, которую конюх едва удерживал в руках. Влажный песок, устилавший пол, заглушал топот копыт, а потому казалось, что сказочный конь плывет над землей, высоко поднимая ноги и круто изгибая шею. Пышный хвост вился следом будто черный плюмаж. Пустив жеребца кругом, конюх одновременно пригрозил ему хлыстом.

Фыркающего жеребца удалось наконец немного утихомирить. И когда конюх подвел его к кобыле, по спине Рейчел пробежал легкий озноб предвкушения необычного. Ей вспомнилась вычитанная где-то история о том, как один арабский шейх специально созывал целый шатер гостей, чтобы вместе с ними полюбоваться на случку своей боевой лошади с чистокровным жеребцом. Глядя со стороны, как игриво обнюхивает и подталкивает конь ее Саймун, она, должно быть, ощущала сейчас то же самое, что и гости шейха. Под аккомпанемент нежного похрапывания и ржания Рейчел наблюдала момент зарождения новой королевской династии. Во всяком случае, так ей казалось. Церемония действительно выглядела пышной: ритуальное приготовление «невесты», торжественное пришествие «жениха», роль шафера при котором играл конюх, присутствие целой свиты.

Рейчел во все глаза смотрела, как жеребец приступает к делу. Она не зажмуривалась и не отворачивалась, как это бывало в тех случаях, когда ей приходилось отвечать на ласки Лейна. На сей раз она должна была видеть все в мельчайших подробностях. Едва главный конюх заметил, как напряглись у жеребца спинные мышцы, что было верным свидетельством полной эрекции, он дал «жениху» волю, и тот тут же покрыл Саймун, ловко пристроившись к ней сзади.

В то же время стоявший сбоку помощник, проворно увернувшись от копыт жеребца, отвел хвост кобылы в сторону, а другой, находившийся спереди, не дал ей уйти вперед дальше, чем на шаг-другой. Рейчел, чье лицо скривилось от жалости, мысленно разговаривала с кобылой, пытаясь утешить ее.

«Успокойся, красавица моя, не бойся, – приговаривала она про себя, внутренне содрогаясь при мысли о том, какое сокрушительное вторжение предстоит пережить ее любимице. Однако без этого им было никак не обойтись. – Знаю, как больно тебе, хорошая, но это продлится совсем недолго. Он свое дело знает. Скоро все будет позади. Такие вещи быстро делаются. Ты уж потерпи чуть-чуть, самую капельку. Надо, моя милая Саймун. Ничего не поделаешь, надо».

Словно читая ее мысли, темно-серая кобыла смирно стояла под жеребцом, который вздымался и опускался словно гигантская волна. С трепещущим сердцем Рейчел заметила, как задергался вверх-вниз длинный хвост коня. Это означало, что наступил момент семяизвержения.

«Прими же, прими его семя, – мысленно приказала Рейчел кобыле. – Впусти его в себя. Ты не пожалеешь об этом, обещаю. Пусть оно войдет, пусть прорастет в тебе. Ну вот и все. Видишь, не так уж и плохо тебе было, ведь правда?»

Отдохнув какую-нибудь секунду на кобыле, жеребец соскочил с нее. Рейчел опять глупо зарделась, наблюдая, как конюх, отведя жеребца в сторону, принялся ополаскивать ему пах специальным раствором. Когда же она снова взглянула на свою кобылу, то увидела, что другой конюх в это время уже успел освободить ее от щитков. Затем начали разматывать ткань, стягивавшую хвост. И в этот момент Рейчел заметила мужчину в ковбойской шляпе, который тихо стоял на противоположной стороне крытого двора.

Ее словно током ударило – это был Росс Тиббс! Зная, что он сейчас в Финиксе, она в то же время думала, она надеялась, что ей не доведется увидеть его.

– Мистер Тиббс, вот так встреча! – Она растянула губы в привычной фальшивой улыбке, которую ей удалось выработать на светских приемах, где часто приходилось бывать вместе с Лейном.

– Миссис Кэнфилд, мое почтение, – кивнул он, копируя ее изысканные манеры, причем, как ей показалось, не без издевки. – Просматривал вчера газеты и в разделе светской хроники прочитал, что вы с мужем удостоили своим присутствием здешние места. Давненько я уже не виделся ни с кем из земляков. Когда находишься все время в пути, очень скоро начинаешь чувствовать себя одиноким. Иной раз до такой степени, что, кажется, все бы отдал за то, чтобы увидеть хоть одно знакомое лицо.

Чувство одиночества было хорошо ей знакомо по собственной жизни, хотя она не решалась признаться в этом, во всяком случае, ему. Конюх между тем уже вел кобылу к выходу.

– Извините, мою лошадь ведут в стойло. Я хочу посмотреть, как ее там устроят.

– Вы не возражаете, если я составлю вам компанию?

Конечно, внутренне она возражала, но у нее опять-таки недостало духу отказать ему.

– Что вы, вовсе нет…

Росс бодро зашагал рядом, и они быстро пересекли усыпанный песком двор, не упуская из виду серый лошадиный круп в темных яблоках.

– Знаете, а мне ваша кобыла по-настоящему понравилась. Кстати, я подумывал о том, чтобы купить у Чарли Башу-эль-Назира. Да только боюсь, он мне пока не по карману – слишком много Чарли просит. Хотя, если разобраться, он уступает мне его на очень выгодных условиях.

– Так, значит, вы всерьез намеревались приобрести несколько арабских лошадей? – В то время ей показалось, что он просто треплется, пытаясь произвести на нее впечатление.

– Всерьез? Господи, да я об этом мечтаю с тех пор, как помню себя, – возбужденно взмахнул он рукой. – Важно, чтобы вы правильно меня поняли. Музыка – моя жизнь, и она всегда будет для меня главным делом. А вот лошади – моя любовь. Сам не могу объяснить, почему. Вот такой уж я, и все тут!

– Отчего же, я понимаю… – Как тут не понять! Единственная разница между ним и Рейчел заключалась в том, что для нее лошади были и жизнью, и любовью одновременно.

Сначала он дотошно расспрашивал ее о Саймун, потом о других кобылах, которыми она владела. Проблемы коневодства по-настоящему интересовали его – вопрос следовал за вопросом. Рейчел сама не помнила, как из конюшни, где стояли жеребцы, они перешли к отделению, где находились хозяйские кобылы, а затем и к отдельному загону, отведенному специально для кобыл «со стороны». Словно какая-то волшебная сила сама несла ее по воздуху. Хотя Лейн всегда внимательно выслушивал ее восторженные монологи на излюбленную тему – об арабских лошадях, Рейчел только сейчас обнаружила, что разговор с тем, кто искренне разделяет ее безумную страсть, – это нечто совершенно особое. И даже когда Росс позволял себе не согласиться относительно отличительных признаков той или иной лошадиной «династии», спор с ним доставлял ей ни с чем не сравнимое удовольствие.

Саймун снова с комфортом обосновалась в своем стойле, и тогда Рейчел и Росс решили осмотреть других кобыл. Подойдя к железной решетке соседнего стойла, они увидели за ней серебристую кобылу. При их приближении она подняла голову и тихонько заржала, ее большие мерцающие глаза с интересом изучали незнакомцев. Рейчел внезапно замерла на месте, словно натолкнувшись на невидимое препятствие.

Перед ней была кобыла, принадлежавшая Эбби. Трепещущие ноздри животного пытались уловить запах пришельцев. Отчего-то всякий раз, когда Рейчел появлялась здесь, эта молодая арабская кобылица приветствовала ее особым тихим ржанием. Но однажды, когда Рейчел решилась подойти к стойлу поближе, лошадь, обнюхав ее руку, сразу же отпрянула и испуганно забилась в самый дальний угол. С тех пор Рейчел никогда не приближалась к ней.

Заглянув за загородку, Росс обернулся с удивленным выражением лица.

– Ее передние ноги… Она покалечена.

– Да, я слышала. Какой-то несчастный случай. – У нее не было желания говорить ни об этой лошади, ни о ее владелице.

– Жаль.

– Мне тоже. – Не дожидаясь его, Рейчел пошла к следующему стойлу. Каких-нибудь несколько секунд назад с этим человеком ей было удивительно легко. Теперь же ее вновь сковывало нервное напряжение.

– Помните тот прошлый раз, когда мы тоже вместе гуляли по конюшне? – Тембр его голоса изменился, став задушевным, интимным.

– Пожалуйста, не надо об этом, – запротестовала она, слишком хорошо помня ощущение, охватившее ее, когда он в тот раз дотронулся до нее.

И сейчас Рейчел чувствовала на себе его изучающий взгляд, однако не решалась встретиться с ним глазами.

– Чарли говорил мне, что знания Кэнфилда о лошадях ограничиваются тем, что это животное имеет четыре ноги, одну голову и один хвост. Что у вас может быть общего с этим человеком?

– Пожалуйста, Росс, не говорите так.

– Вам никогда не убедить меня, что вы любите его. Это невозможно.

Боковым зрением она уловила его движение и резко повернулась к нему лицом.

– Да что вы знаете об этом? Ни черта вы не знаете ни обо мне, ни о Лейне! – выпалила Рейчел, задыхаясь от нахлынувших на нее противоречивых чувств, и стремительно пошла прочь. Из ворот конюшни она выскочила почти бегом.

32

Раскаты грома сотрясали стены офиса – над Хьюстоном бушевала настоящая майская гроза. Темные волосы Маккрея, торопливо вошедшего в приемную, блестели, став еще более волнистыми от влаги.

– Знаю, что опоздал, Мардж, – поднял он руку, предупреждая возможные упреки со стороны секретарши Лейна Кэнфилда. – Но тут уж не моя вина. Пробка на дороге такая, что с ума сойти можно, – от самого аэропорта тянется.

– Знаю, сама еле до работы добралась, – прониклась к нему сочувствием рыжеволосая красавица. Потянувшись к кнопке селектора, чтобы сообщить хозяину о появлении долгожданного гостя, она одновременно махнула рукой, давая Маккрею знак идти, не задерживаясь, в кабинет. – Идите, идите! Он давно уже вас дожидается.

– Спасибо. – Он в два прыжка преодолел расстояние до блестящей деревянной двери. Лейн как раз вставал, когда Маккрей ворвался внутрь. – Извини за опоздание.

– Да будет тебе. Тут у нас такая гроза разразилась, что я уж и не верил, что твой самолет посадят. – Лейн вышел из-за массивного стола, чтобы пожать гостю руку. По оконным стеклам за его спиной рекой текли ливневые потоки, размывая силуэты темных облаков, нависших над Хьюстоном.

– Я и сам не верил. – Стащив с себя насквозь промокший блейзер, Маккрей повесил его на спинку одного из двух кресел, стоявших перед столом Лейна. Высоко подтянув сырые брючины, он сел в другое. Шелковая рубашка неприятно липла к телу. – У меня есть для тебя кое-какие хорошие новости. Сегодня утром, как раз накануне вылета, мне сообщили, что введена в действие третья скважина. Пока все наши выстрелы ложатся точно в десятку, и это только начало.

– Что ж, похоже, скоро на нас со всех сторон посыплются поздравления, – широко улыбнулся Лейн и обернулся, чтобы взять деревянную шкатулку, в которой хранились дорогие, свернутые вручную сигары. Открыв коробку, он протянул ее Маккрею. – Когда в семье рождается ребенок, гордый папаша обычно одаривает всех сигарами. Рановато, конечно, еще несколько месяцев подождать нужно… Ну да ладно уж, угощайся.

Рука Маккрея застыла над шкатулкой.

– Папаша?..

– Ну да. – Улыбка на лице Лейна стала еще шире. – Рейчел ждет ребенка.

После того как Маккрей выбрал сигару, Лейн услужливо отхватил у нее щипцами кончик и поднес ему зажженную спичку.

– Разрази меня гром… – озадаченно пробормотал Маккрей между затяжками.

– То же самое и я себе повторяю, – довольно хмыкнул Лейн. – Уже две недели, как Рейчел просто с ног валится. Тошнота и все такое… Поначалу думала, что просто грипп, и только три дня назад я уговорил ее показаться врачу. Тот сразу заподозрил, что она беременна. А вчера сообщил результаты анализов: подтвердилось!

– И когда же случится сие радостное событие? – Несколько оправившись после первоначального потрясения, Маккрей откинулся на мягкую спинку кресла. Финансовый партнер, обалдевший от счастья и радости, являл собой довольно забавное зрелище. Подобная реакция абсолютно не соответствовала сложившемуся образу хваткого и сухого человека, с которым привык иметь дело Маккрей. Но кто знает, может быть, он и сам будет столь же несуразен, когда узнает, что ему предстоит стать отцом?

– Ближе к концу января. Нет, ты представляешь, я – и вдруг отец! После столь долгих лет. – Покачав головой, словно сам себе изумляясь, Лейн сел обратно за стол. – Большинство людей в моем возрасте ожидают первого внука. А я вот-вот стану отцом – впервые в жизни! Скажу тебе по секрету, никогда еще так не волновался.

– Что ж, поздравляю вас обоих. Или, вернее, всех троих, – кривовато усмехнулся Маккрей.

– Спасибо. Рейчел тоже сама не своя от радости, и мне это очень приятно. Правда, эта слабость по утрам вконец ее измучила. – Лейн с нежностью посмотрел на фотографию жены, стоявшую в рамочке на его столе. Маккрей тоже смотрел на нее, не уставая поражаться, до чего же сильно внешнее сходство этой женщины с Эбби: те же темные волосы, те же черты лица, но особенно роднили их глаза – большие, темно-синие. – А она все возится со своими лошадьми, беспокоится о делах на ферме.

– Ну и как там дела? – Он постучал сигарой о край хрустальной пепельницы на столе Лейна. Вопрос был продиктован скорее вежливостью, нежели любопытством.

– Подрядчик говорит, что к ноябрю дом будет полностью готов. А это означает, что мы сможем провести там рождественские каникулы. Рейчел ждет их не дождется.

– А других проблем, значит, нет?

– Ты это об Эбби? – предположил Лейн.

Маккрей чертыхнулся про себя, проклиная его догадливость. Только сегодня утром, перед тем как сесть в самолет, он поклялся себе, что ни за что не будет спрашивать о ней.

Приняв его молчание за утвердительный ответ, Лейн как ни в чем не бывало продолжил:

– Знаешь, а ведь она тоже ждет ребенка. Если не ошибаюсь, где-то в начале осени.

Эбби беременна, беременна от какого-то идиота-фермера!

– Нет… Нет, я ничего не знал об этом. – Ему внезапно стало дурно. Это было нечто необъяснимое. Единственное, чего ему сейчас хотелось, так это побыстрее закончить дурацкую болтовню, вскочить обратно в самолет и улететь из этого города к чертовой матери. И чем быстрее, тем лучше. Все, конец! Если у него раньше и были кое-какие сомнения, то теперь от них не осталось и следа.

Одно дело, когда она носит на пальце обручальное кольцо, купленное ей другим. И совсем другое, когда носит под сердцем ребенка от другого. Положив недокуренную сигару в пепельницу, Маккрей тупо смотрел, как она тлеет. Через несколько минут от нее останется лишь горстка пепла.

– Ты вроде говорил, что нам нужно просмотреть кое-какие бумаги, – напомнил он Лейну о цели собственного визита.