Настанет день, когда я разлюблю тебя

Глава вторая

Одиннадцать лет назад (воспоминания Виктории).

Сначала Вика откровенно побаивалась Кирилла Алексеевича. Несмотря на то, что работу свою девушка всегда выполняла на совесть, а трудовую дисциплину никогда не нарушала, Григорьев смотрел неизменно строго и разговаривал так же. Возможно, он компенсировал своим суровым поведением молодость, ведь ему было всего двадцать пять лет. Сначала он проходил в Столбово интернатуру (которая тогда ещё существовала), а потом остался работать уже в качестве хирурга, поскольку администрация села предоставила ему хорошее жильё.

Если Григорьев был не в духе (что случалось крайне редко), персонал старательно прикидывался ветошью и искал пятый угол, пока буря не пронесётся мимо. В остальное время Кириллу Алексеевичу просто никто не перечил, и всё, что было сделано, было сделано ещё вчера. Он умел посмотреть так, что у Вики начинали натуральным образом дрожать поджилки, и отнюдь не от восторга.

При этом с пациентами Григорьев вёл себя всегда максимально корректно, безукоризненно вежливо и по-доброму. До сих пор на Кирилла Алексеевича не поступило ни одной жалобы от пациентов, а это большая редкость даже по тем временам. Что-что, а жаловаться у нас любят и умеют, и далеко не всегда по справедливости, по делу.

Жил Кирилл Алексеевич один, занимая половину благоустроенного коттеджа. Если с кем-то из местных женщин и вступал в отношения, то умел это скрывать просто на ура. За два года, проведённые в Столбово, Григорьев ни разу не был замечен в связи с кем-либо.

Слухи и гипотезы ходили разные, ведь присутствие рядом красивого одинокого мужчины всегда порождает массу измышлений. Кто-то уверял, что в областном центре, из которого приехал Кирилл, у него осталась невеста, а то и жена. Кто-то выдвигал гораздо более смелые и нескромные версии.

Как бы то ни было, Григорьев смотрел на всех сотрудниц больницы либо только с профессиональным интересом, либо не смотрел вовсе.

Однако жизнь — это постоянные сюрпризы, хоть и не всегда приятные. Однажды поздней осенью, в середине ноября, на операционном столе скончался пожилой пациент. Мужчину доставили по скорой из отдалённой деревни. Банальный аппендицит был запущен настолько, что медики ничего не успели сделать.

Конечно, никто даже не думал винить Григорьева, который дежурил в этот злополучный день и вёл операцию. Однако, наверно, нет ни одного настоящего врача, который не винил бы себя в подобной ситуации сам.

Вика вышла на дежурство в ночь, но была уже наслышана о произошедшем. Кирилл Алексеевич тоже дежурил в ночь. Было около полуночи, когда они пили поздний чай в ординаторской.

Почему-то сегодня Вика совсем не боялась Григорьева. Вид у него был растерянный и печальный, хотя Кирилл Алексеевич не сказал ни слова жалоб. Молча пил пустой чай и думал, казалось, о чём-то очень далёком.

— Угощайтесь, Кирилл Алексеевич, — осмелившись, Вика подвинула в сторону Григорьева контейнер с пирогами. — Сегодня по моему дедушке память. Мы с мамой напекли, с рыбой и с мясом.

Сказав положенные случаю слова, Кирилл Алексеевич взял кусок пирога. Потом ещё один, а потом ещё.

— Спасибо, очень вкусно. Моя тётя такие же пекла. Меня тётя вырастила, она одна жила, бездетная была. Заболела, к сожалению, когда мне было семнадцать. Я как раз школу только-только закончил, и тёти не стало. Тогда и решил идти в медицинский.

— А родители? С ними что-то случилось?

— Отчего же, — усмехнулся Кирилл. — С ними всё прекрасно. Просто они развелись, когда мне было семь лет, и я оказался никому не нужен. Каждый из них построил новую семью. Хотя деньги для меня тёте отправляли исправно, тут грех жаловаться. Отец на Севере живёт, а мама — в Челябинской области.

— Так вы совсем один сейчас? Или…женаты? — Вика сама удивилась собственной смелости.

Кирилл Алексеевич вдруг рассмеялся.

— Нет, не женат. И не планирую пока. Хомут на шею всегда успею надеть, а мне пока всего двадцать пять лет.

— Как это "хомут"? Почему вы так говорите? — возмутилась Вика.

Ну очень не понравилось ей то, что он сказал. Ведь сам он был лишён настоящей семьи, так почему рассуждает настолько цинично и не стремится всё исправить? Восстановить справедливость? Дать своим детям то, чего был лишён сам?

— А что ты так взбеленилась, Виктория Андреевна? — Григорьев сверкнул чёрными глазами.

Вика, решив не сдерживаться, высказала ему все свои мысли. У неё всегда было обострённое чувство справедливости, и эта особенность часто подводила девушку под монастырь.

Григорьев захохотал и долго не мог успокоиться.

— А что смешного я сказала, Кирилл Алексеевич? — надменно спросила Вика.

— По-твоему, каждый человек должен умиляться, наплодив потомства? Просыпаясь по ночам от детского плача и меняя подгузники? А потом, когда родители надоедят друг другу и разбегутся, ребёнок останется не у дел?

— Не у всех так, Кирилл Алексеевич! Далеко не у всех! Да, у вас был очень печальный опыт, но вы явно утрируете! Нельзя так грубо обобщать.

— Ты сейчас меня будешь жизни учить, пигалица, которая только вчера выпустила из рук мамину юбку? — вспылил Кирилл.

— Да идите вы!.. Вы…вы… — так и не собравшись с ответом, Вика резко встала, топнула ногой и выскочила в коридор, закрыв двери ординаторской.

Остаток ночи она провела в одной из палат, и с тех пор игнорировала Григорьева, стараясь свести общение с ним к минимуму.

Когда у Вики и Григорьева выпало следующее совместное ночное дежурство, девушка почти не переступала порог ординаторской: всю ночь она провела в палатах или в коридоре. Правда, пару раз пришлось спускаться с доктором в приёмный покой, встречать вновь прибывших пациентов. Вика держалась с Кириллом Алексеевичем спокойно и по-деловому, словно никакой ссоры между ними и не было.

Вика никогда не была глупой и рассеянной, и замечала, что молодой доктор поглядывает на неё как-то странно, будто хочет поговорить, однако максимализм молодости и желание проучить резкого и самонадеянного Григорьева оказались сильнее, чем желание выслушать Кирилла Алексеевича.

Но скорее всего, она уже тогда влюбилась в него горячо и безоглядно, потому и пыталась всеми силами изобразить, как ей всё равно, и как наплевать с высокой колокольни на самого Кирилла Алексеевича и на его сомнительные убеждения.

В середине декабря Кирилл Алексеевич уехал в областной центр на курсы, потому подготовка к корпоративу и прочая предновогодняя бурная деятельность происходили без него.

Был уже конец декабря, когда Вика заступила на очередное ночное дежурство. Судя по графику, дежурить она должна была с Ларисой Евгеньевной, язвительной и критичной, но очень доброй, доктором от Бога.

Срочной работы пока не было, и Вика сидела в ординаторской, глядя в тёмное окно на снегопад и слушая шум чайника. Неожиданно двери распахнулись, и Вика увидела…ёлку. Настоящую живую ёлку.

Потом начались шум, суета, движение, и ординаторскую заполнил дурманящий аромат хвои.

— Нужно ведро с водой, — непривычно весело заговорил Кирилл Алексеевич.

Оказалось, что это он притащил ёлку.

— Вы же на курсах, — сказала Вика так, словно уличила Григорьева во лжи.

— Уже нет, как видишь, — усмехнулся Кирилл Алексеевич. — Так что насчёт ведра? Или я так и буду держать эту ёлку, пока праздник не пройдёт, и хвоя не начнёт опадать на мои ботинки?

— Интересное было бы зрелище, — язвительно бросила Вика и вышла из ординаторской, отправившись на поиски ведра.

Она услышала вдруг, как Григорьев смеётся ей вслед.

Вика вернулась через пять минут, поставила ведро у одной из стен: там, где ёлка будет смотреться лучше всего.

— Подержи ёлку, Вика, я куртку сниму, а то запарился, — опять улыбнулся Кирилл Алексеевич.

Он сегодня явно был в превосходном настроении и перевыполнил план по выражению положительных эмоций на год вперёд, а ведь дежурство только началось. Недоумевая и удивляясь, Вика выполнила просьбу.

Некоторое время они вдвоём устанавливали ёлку.

— Кажется, в каком-то из шкафов есть коробка с новогодними игрушками и всякой мишурой, — выпрямляясь и отряхивая руки, сказал Григорьев. — Надо найти.

— А где Лариса Евгеньевна? — всё же спросила Вика.

— Лариса Евгеньевна взяла отгулы и уехала к родственникам на все праздники, — сообщил Кирилл Алексеевич. — А что, со мной тебе дежурить не нравится?

— Нет, что вы, просто график… — Вика почувствовала, как краснеет от ужасного смущения.

— Давай лучше коробку с украшательствами искать, пока всё спокойно, и срочной работы нет.

Коробку они нашли быстро, и в последующие полчаса украшали ёлку, радуясь, как дети.

Убрав опустевшую коробку обратно в шкаф, Вика остановилась, любуясь результатами проделанной работы. Ёлка была фантастически красива.

— Нравится? — Кирилл Алексеевич мыл руки у раковины, расположенной в углу ординаторской.

— Ещё бы! Представляете, как завтра все обрадуются?

— Представляю, — произнёс Григорьев уже совсем рядом с Викой.

Вика, увлечённая созерцанием ёлки, не услышала, как он подошёл и встал прямо за её спиной. Зато вдруг почувствовала, как его большие тёплые ладони легли на её предплечья.

Вика замерла, потрясённая одновременно нахлынувшими на неё страхом, сумасшедшим восторгом и ещё чем-то необъяснимым, каким-то расслабляющим и волнующим теплом, исходившим от рук Кирилла Алексеевича.

Вика молчала, отстраниться не пыталась. Стояла и ловила удары собственного сердца, надрывающегося, как птица в силках.

Григорьев встал к Вике потеснее, прижался лицом к её волосам, потом тяжело вздохнул, провёл ладонями по рукам Вики, спустившись к запястьям, легко сжал ладони и отодвинулся.

— Пойдём чай пить, Вика, — тихо и немного хрипло сказал он. — Я пирожные привёз.

В ту ночь работалось на удивление спокойно — они приняли только одного пациента. Зато говорили до самого утра, даже спать не хотелось. Вика рассказывала Кириллу о своей жизни, а также об истории села и разных занимательных случаях. Григорьев делился собственными воспоминаниями, много говорил о тёте и совсем мало — о родителях.

Через день был новогодний корпоратив, на котором Кирилл Алексеевич, ничуть не стесняясь, ухаживал за Викой. Он не подпустил к ней ни одного из коллег мужского пола, и все танцы Вика танцевала только с ним. А ночью, провожая Вику до дома, Кирилл впервые поцеловал её.

Вездесущим и бдительным родителям удалось заметить целующуюся парочку, и когда на следующий вечер Кирилл пришёл к Вике с цветами, его пригласили отпраздновать Новый год в компании Серовых. У них всегда в новогоднюю ночь собиралось много гостей, было шумно и весело.

Вика жутко стеснялась, когда Андрей Иванович, её отец, позвал на праздник Кирилла, была уверена, что тот откажется. Но Кирилл согласился. А первого января Вика была в гостях у Кирилла. Тогда же он стал её первым мужчиной, и вскоре бурный роман красавца-хирурга и молодой прекрасной медсестры стал достоянием общественности села Столбово. Все с нетерпением ждали свадьбы.

Надеялась на предложение руки и сердца и Вика, что уж скрывать. В юности почти каждая девушка уверена в том, что именно она заставит пьющего избавиться от пагубной привычки, лентяя сподвигнет работать, а закоренелого холостяка и циника превратит в заботливого, любящего семьянина, — мужа и отца.

Казалось, Григорьев, действительно, по-настоящему любит Вику, ведь раньше он дистанцировался от всех представительниц прекрасного пола. Он умел быть заботливым и по-доброму строгим, скрупулёзно контролируя то, чтобы Вика вовремя ела, тепло одевалась и даже отдыхала во время дежурств. К тому же, Кирилл никогда не был жадным и умел ухаживать.

А ещё он превратил Вику в настоящую женщину, чувственную и прекрасную, открыв для неё целый мир интимных взаимоотношений.

Конечно, родители Вики были не в восторге от столь откровенной связи Вики и Кирилла, но отдавали себе отчёт в том, что дочь уже выросла и вправе сама решать, а на дворе двадцать первый век. К тому же, видя отношение доктора к Виктории, они тоже были уверены, что свадьба — вопрос времени.

Однако, как давно известно, человек предполагает, а Бог располагает.