Глава 8

— Конечно, это несправедливо, — сказала Тори Митчеллу, когда они прервали поиски и собрались в ее кабинете выпить по чашке чая. — Все, что можно было найти, вы с Маккламфой уже отыскали.

В центре комнаты стоял невысокий круглый стол, покрытый льняной скатертью с великолепной ручной вышивкой. Серебряный чайный сервиз, один из дюжины тех, что находились в постоянном пользовании в Сторм-Пойнте, поблескивал начищенными гранями. Служанка принесла многоярусное фарфоровое блюдо, на котором располагались свежеиспеченные булочки, охлажденные пирожные, традиционные английские бисквиты, хрустящие тосты с джемом, политые растопленным маслом, и самые разнообразные сандвичи.

Элис разливала чай.

— Вам с молоком, мистер Маккламфа?

— Да, пожалуйста.

— Сахар, мистер Маккламфа?

— Пожалуйста.

— Один или два кусочка, мистер Маккламфа?

— Два, пожалуйста.

Элис передала рыжеволосому гиганту хрупкую фарфоровую чашку. Поселившись в Сторм-Пойнте, Маккламфа вдруг начал стесняться своего огромного роста. Вот и сейчас он ссутулился, стараясь уменьшиться в размерах, но без видимого результата — высокая спинка старинного стула доходила ему лишь до середины спины.

— Благодарю вас, мисс Фрэйзер.

— Не стоит, мистер Маккламфа.

— Можно просто Маккламфа, — сказал он, и лицо его внезапно залилось краской. — Или Йен.

— Д как предпочли бы вы сами? — спросила его Элис Фрэйзер. Ее было не так-то просто смутить.

Великан Маккламфа долго рассматривал свои руки, потом поднял большую голову и посмотрел прямо в глаза Элис Фрэйзер:

— Я бы предпочел, чтобы вы называли меня Йеном, если это не покажется вам слишком фамильярным.

— Ничуть. А вы можете называть меня Элис. Йен расплылся в улыбке.

— Ты еще не высказала свое мнение, Элис, — сказала Тори, возвращаясь к предмету разговора. Она поставила чашку и потянулась за бисквитом.

— Конечно, ты права. Мы с мистером Маккламфой… Йеном дважды обошли сад — утром и потом после ленча. Есть только одна статуя, которая подходит под описание, которое дал нам лорд Сторм.

Митчелл проглотил последний кусок шоколадного пирожного, которых съел уже не меньше полудюжины. Он как-то обмолвился, что обожает шоколадные пирожные, и Тори запомнила это и велела приготовить их для дорогого гостя.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы обращались ко мне так официально, мисс Фрэйзер, — заметил Митчелл. — Вы могли бы называть меня…

— Можете называть его просто приятелем, — с грубым хохотом влез Маккламфа. — Я и сам иногда его так называю.

— А как вы обращаетесь к нему в других случаях? — спросила Тори и рассмеялась, увидев, как изменилось выражение лица шотландца.

— Если не возражаете, — обратился Митчелл к Элис Фрэйзер, которая все это время невозмутимо молчала, — в нашем узком кругу я буду называть вас Элис, и мне было бы приятно, если бы вы, в свою очередь, называли меня Митчеллом. Но на людях мы можем обращаться друг к другу более официально, в зависимости от компании и обстоятельств.

— Отлично придумано, милорд, — заметил Маккламфа с дурацкой ухмылкой.

Митчелл облокотился о каминную полку и театрально вздохнул.

— Беда в том, что в наше время титулованный лорд едва ли может рассчитывать на почтительное обращение, — объявил он, как бы ни к кому в отдельности не обращаясь. — То ли дело в старые добрые времена! Мне рассказывали, что тогда глава клана почитался не меньше, чем древние языческие короли Шотландии, и считался чуть ли не полубогом. Его слово было законом, неповиновение исключалось полностью.

— Вы правы, — сказала Тори, глядя на Маккламфу. — Я думаю, «приятель» — подходящее обращение.

Маккламфа громогласно расхохотался и хлопнул себя по коленке, чай в его чашке расплескался на блюдце.

Темные разлетающиеся брови Митчелла слегка изогнулись, а красивый рот растянулся в дразнящей улыбке: всем своим видом он давал понять Тори, что придал ее словам куда более интимный смысл, чем она в них вложила.

Теперь наступил ее черед покраснеть.

Ну и пусть, утешила себя Тори, розовый цвет ей к лицу.

— Вернемся к нашему делу, — направила она разговор в более официальное русло. — В кабинете, где мы сейчас сидим, Митчелл обнаружил портрет королевы Виктории.

Отличная детективная работа, посмеялась она про себя: портрет висел у всех перед глазами, и не заметить его было просто невозможно.

— Портрет королевы в молодости был приобретен на том самом аукционе, — подтвердила Элис.

Митчелл попросил слова.

— Я нашел еще небольшую бронзовую фигурку мифической крылатой богини. В семье ее называли просто «Вики».

Тори машинально потянулась за бисквитом, обдумывая сказанное.

— Если считать садовую статую, то это уже третья «Виктория».

— Да, третья, — кивнул Митчелл.

— Должны быть еще и другие «Виктории», — уныло пробормотала Тори, на лице ее ясно читалось разочарование. Так и не притронувшись к бисквиту, она положила его обратно на тарелку. — Но где?

Элис Фрэйзер поднялась со своего места, одернула жакет серого служебного костюма и деловым тоном внесла предложение:

— Может быть, нам с Йеном еще раз прочесать крыло принца Уэльского, а вам с Митчеллом заняться музеем охотничьих трофеев и библиотекой?

Предложение казалось разумным. Таким же, как сама Элис.

— Давайте встретимся через два часа и обсудим наши находки, — предложила Тори и добавила: — Если, конечно, они будут.

— Хорошо, через два часа. — Элис сверилась со своими часами. — Значит, следующую рекогносцировку мы проведем ровно в шесть тридцать в библиотеке.

Чаепитие закончилось.

Но Тори заметила, как Митчелл напоследок схватил с тарелки еще одно шоколадное пирожное и, повернувшись ко всем спиной, засунул его в рот.

Тори распахнула огромные резные двери в самом конце длинного коридора, завела руку за угол и щелкнула выключателем. Одна за другой стали вспыхивать лампочки: сначала один ряд, потом другой.

Девушка вздрогнула. Во всяком случае, Митчеллу так показалось. Или привиделось. И, чтобы проверить себя, он спросил:

— Вы заметили, какой здесь холод?

— Нет. — Похоже, вопрос удивил ее, и она повернулась к нему. — А почему вы спросили?

Он пожал плечами:

— Мне показалось, что вы вздрогнули.

— Вам не показалось.

Он не решился спросить почему.

— Мне всегда было неприятно приходить в эту комнату, с самого детства, — сказала Тори, пропуская его в музей охотничьих трофеев.

Он огляделся: со всех сторон на него смотрели неподвижные мертвые глаза чучел животных.

— Прекрасно понимаю ваши чувства, — сказал он, взглянув на нее.

— Это место пугает меня.

Он засунул руки в карманы джинсов.

— Я бы не удивился, если бы вы сказали, что оно снилось вам в кошмарных снах.

— Снилось, и сколько раз.

Они остановились возле чучела застывшего в прыжке бенгальского тигра — вскинув огромную голову, он оскалил зубы, которые теперь пожелтели от времени, и выпустил острые, как бритва, когти. Но несмотря на угрожающую позу, глаза его были пусты и безжизненны.

Медная табличка внизу экспоната гласила, что тигр был убит в Восточной Индии в 1910 году Эндрю Стормом Вторым. Прапрадед Тори удачно поохотился.

На стене рядом с экспонатом висела увеличенная черно-белая фотография. На ней был запечатлен красивый юноша в охотничьем костюме. В одной руке он держал винтовку, в другой — шляпу; поставив ногу на свой трофей, юноша самодовольно улыбался.

— Я считаю эту комнату очень грустной и даже трагичной, — сказала Тори.

Митчелл прошел сквозь ряд чучел экзотических животных, сохраненных благодаря умению опытного таксидермиста. Некоторые животные были представлены целиком, от некоторых остались только голова или рога, а от какого-то несчастного слона — только ноги.

— Мне ненавистно все, что находится в этой комнате, — прошептала Тори у Митчелла за спиной.

— Странно, что вы до сих пор не избавились от всего этого, — сказал он, широким жестом обводя комнату.

— Я пыталась, — уныло проговорила девушка. — Но оказалось, что не так просто найти желающих обладать останками несчастных животных. — Она вздохнула. — Они никому не нужны.

— Один мой приятель курирует зоологический музей в Чикаго. Если хотите, я могу позвонить ему.

— Правда?

— Но разумеется, я ничего не обещаю.

— Конечно, я понимаю, но для меня было бы таким облегчением пристроить их в какое-нибудь хорошее место.

Они обошли весь музей.

— Вы полагаете, какой-нибудь из этих экспонатов могли назвать Викторией? — спросил Митчелл.

Тори рассмеялась, и от ее смеха в комнате сразу стало светлее.

— Вы правы, здесь нет ничего интересного для нас, — сказала она, направляясь к выходу.

Митчелл выключил свет и закрыл резные тиковые двери.

— Следуя распоряжению мисс Фрэйзер, теперь мы должны отправиться в библиотеку, — сказал он.

— Не мисс Фрэйзер, а просто Элис, — поправила его Тори.

— Да-да, конечно, я постараюсь не забывать об этом.

— А сейчас я покажу вам одно из самых любимых моих мест в доме, — улыбнулась Тори. Они вошли в библиотеку, залитую солнечным светом.

Библиотека в Сторм-Пойнте представляла собой огромный зал с высоченным потолком, украшенным фресками Пеллегрини, вывезенными когда-то из Венеции. По обеим сторонам камина стояли массивные деревянные скульптуры, а сам камин был таким высоким, что в нем можно было встать во весь рост.

Вдоль стен шли стеллажи с книгами: здесь было собрано более двадцати тысяч томов на самые разные темы, начиная от садоводства и заканчивая архитектурой. Витая лестница с медными перилами и чугунными ажурными решетками вела на верхний уровень стеллажей. По всей комнате были расставлены уютные кресла и кушетки, столы и настольные лампы самых разных форм и размеров. С первого взгляда было видно, что при оформлении этой комнаты руководствовались прежде всего удобством читателей. В углу стояли большой глобус на деревянной подставке и громадный письменный стол.

— Это письменный стол Вандербильтов, — сказала Тори.

— Понятно. А почему Вандербильтов?

— О, это целая история! Однажды в Мраморном доме проходил летний бал, такой же представительный, как и те, что ежегодно устраиваются у нас в Сторм-Пойнте. Моя прапрабабушка задержалась на минуту возле письменного стола, по углам которого красовались позолоченные сфинксы. Она пришла в восторг и от стола, и от сфинксов, и поскольку прапрабабушка была очень красивой женщиной, хозяин бала Вильям К. Вандербильт, желая продемонстрировать ей свою щедрость и произвести на нее впечатление, в тот же вечер отправил стол в Сторм-Пойнт. Проснувшись на следующее утро, Энн узнала, что стол уже стоит в ее библиотеке.

— Красивый жест.

— Безусловно.

— Куда вы? — спросил Митчелл, видя, что Тори поднимается по винтовой лестнице наверх.

— Я хочу посмотреть всправочнике, что у нас имеется на букву «В».

— Надеетесь найти упоминание о какой-нибудь «Виктории»?

Девушка кивнула и добавила:

— Я думаю, вы там, внизу, тоже сумеете с пользой провести время.

— С пользой провести время, — пробормотал Митчелл как бы про себя, — по-моему, только этим я и занимаюсь.

Прошло несколько минут, когда Тори вдруг заметила, что он по-прежнему стоит в центре комнаты и смотрит на нее.

— Что вы там делаете? — спросила она. Поколебавшись немного, Митчелл с неожиданной откровенностью признался:

— Наблюдаю за вами.

— Наблюдаете?

— Да.

Она замерла.

— Зачем?

— Мне нравится смотреть на вас.

Тори непринужденно рассмеялась, и Митчелл понял, что она как женщина была польщена его словами.

— Это не дает вам права бездельничать. Принимайтесь-ка за работу.

Прошло несколько минут, он по-прежнему не двигался с места.

— Что происходит? — требовательно спросила Тори.

Он шагнул к лестнице.

— У вас такие красивые… — Его взгляд остановился на ее груди, затем переместился ниже, в еще более опасную зону. — У вас очень красивые лодыжки, — с невинным видом закончил он фразу.

— Красивые лодыжки?

— Да, очень красивой формы. Изящные, но не слишком тонкие. Одним словом, первоклассные лодыжки.

— Спасибо, я это знаю.

— И красивые икры.

— Икры?

— И колени.

— Колени?

Зачем она повторяет каждое его слово?

— В общем, изумительные ноги.

Митчелл поймал ее улыбку, которую она поспешила спрятать, заслонив лицо книгой. Понимая, что более подробный разбор ее достоинств недопустим, он добавил:

— Знаете, у вас прекрасная фигура. Она посмотрела на него сверху:

— У вас тоже.

— Спасибо, я знаю.

— Я имею в виду, для мужчины.

— Я знаю, что вы имеете в виду, — сказал он, начиная медленно подниматься по лестнице. Торн инстинктивно отступила на шаг назад.

— Может быть, поговорим о чем-нибудь другом, — пробормотала она.

Трусиха.

— А какую тему вы предпочитаете? Растерянное выражение лица выдавало ее душевное смятение.

Митчелл сделал вид, что напряженно думает, затем щелкнул пальцами так, словно ему пришла в голову отличная идея, и воскликнул:

— Я знаю, о чем мы поговорим.

— Знаете?

Он скрестил руки на груди.

— Давайте говорить о поцелуях.

— О поцелуях? — Предложение определенно шокировало ее.

Он разыграл пантомиму, изображая, что берет с полки книгу, пролистывает ее, затем ткнул пальцем в воображаемую страницу и начал читать:

— Ах вот, поцелуй. Демонстрация привязанности или любви, а также форма приветствия между двумя людьми.

— Поцелуй? — снова повторила она. Он продолжал спектакль:

— На Западе факт поцелуя может расцениваться как доказательство сексуальной связи, но в других частях света это зачастую не более чем церемониал и может происходить совершенно открыто, в присутствии других людей. — Он быстро прокрутил в голове известные ему примеры. — Так, например, в некоторых районах Индии существует обычай прижаться ртом и носом к щеке другого человека и вдохнуть. Похожий обычай есть и у лапландцев, но они при этом еще чмокают губами и издают назальные звуки.

Тори расхохоталась, и Митчелл увидел, что ее напряжение постепенно проходит.

Он сделал к ней еще шаг.

— А вы знаете что-нибудь интересное о поцелуях? Она сглотнула.

— Нет.

— Вы еще ни разу не целовались со мной при свете дня.

Она поднесла руку к горлу и стала играть с медальоном, висевшим на золотой цепочке.

— Я вообще целовалась с вами только один раз. Он покачал головой:

— Вот уж неправда.

— Неправда?

— Вы правы в том, что это случилось только однажды, но поцелуев было несколько. — Он пожал плечами. — Семь или восемь… Разве я считал?

— Как видно, считали. Он не заметил ее выпада.

— А скажите мне, моя дорогая кузина, в чем заключается основное различие между дневным и ночным поцелуем?

— В количестве света?

— Я говорю об эмоциях. У нее пересохли губы.

— Я думаю, в темноте человек чувствует себя более раскрепощенно.

— Верная мысль. — Он подошел к ней ближе. — А еще?

Тори прижала книгу к груди, словно надеясь, что она защитит ее.

— Если человек знает, что его не видят, он может более свободно выразить свои чувства.

— Еще одно ценное наблюдение.

— В ночное время люди более подвержены чувственным, эротическим соблазнам.

— Вы действительно так считаете? Ее дыхание стало прерывистым.

— Да, мне так кажется.

— В таком случае я думаю… — сказал он, придвинувшись к ней еще ближе, — …нам стоит действовать методом сравнения. — Тори удивленно подняла брови. — Как мы можем рассуждать о разнице между дневным и ночным поцелуем, если мы ни разу не целовались при свете дня?

Тори резко отпрянула:

— Вы ведете себя подло. — (Он сделал обиженное лицо.) — Ну, может быть, не подло, но как хитрая, коварная, пронырливая лиса.

Он улыбнулся.

— Мне просто хотелось удовлетворить свое любопытство.

— Так вам всего лишь любопытно?

— Нет, но это лучше, чем сказать: «Спасите меня».

— Вы попали в беду?

— Да, — с несчастным видом признался он.

— И что с вами случилось?

Мужчина должен делать то, что ему положено делать.

— Я не целовал вас уже целых сорок восемь часов, и все это время я ни о чем другом не могу думать.

Она опустила книгу.

— Полагаю, мне следует чувствовать себя польщенной.

— Будьте честны с собой и со мной. Вы действительно чувствуете себя польщенной, — бесстыдно глядя ей в глаза, заявил Митчелл.

Это был рассчитанный риск.

Она могла в ужасе убежать. Могла рассмеяться ему в лицо. Могла хлестнуть по щеке и в ярости удалиться.

Но ничего этого она не сделала.

Она просто шагнула к нему и, приподняв лицо, тихо проговорила:

— Ну разве что ради сравнения…

Загрузка...