Наваждение

9

Когда десять минут спустя Эвелин постучалась и вошла в комнату Конни, та сидела на постели бледная, с трагическим выражением лица.

— Как ты себя чувствуешь? — Эвелин тепло обняла кузину и присела на край кровати. На самом деле ей больше всего на свете хотелось бежать из этой комнаты, подальше от взрывоопасных тайн Конни.

— Ужасно. — Глаза Конни были полны слез, которые стекали, смешиваясь с тушью, по нарумяненным щекам грязными ручейками. — Ой, Эвелин, я должна поговорить с тобой.

С бьющимся сердцем Эвелин молча кивнула. Значит, Конни решилась. Подавив смутную тревогу, она постаралась казаться сильной и любящей.

— Давай поговорим. Я тебя слушаю.

Конни, закусив губу, устремила взгляд в стену.

— Не знаю, смогу ли я… — нерешительно начала она.

— Конечно, сможешь, — ободряюще Эвелин улыбнулась.

— Эвелин, пообещай не сердиться.

Прямо как Дженнифер, подумала Эвелин, и ее охватило чувство вины.

— Обещаю. Я же люблю тебя, Конни.

— Обещай, что ничего не скажешь Квентину. — Она до боли сжала руку двоюродной сестры.

У Эвелин упало сердце. Имеет ли она право давать подобное обещание?

— Конни, — осторожно начала она, стараясь говорить спокойно, — не знаю, смогу ли я…

— Нет, дай слово! — Хотя голос Конни упал до шепота, Эвелин казалось, что та кричит. — Если не пообещаешь, я ничего не скажу. И… и не знаю, что сделаю. — Кто бы мог остаться равнодушным к подобной мольбе? — Пожалуйста, Эвелин, — просила Конни. — Я не знаю, что делать. Пожалуйста… Помоги мне.

Сердце Эвелин разрывалось. Но, если Квентин действительно должен об этом знать, она сможет уговорить Конни все рассказать деверю.

— Ладно, — решилась она. — Обещаю, что без твоего разрешения ничего никому не скажу. Так из-за чего ты переживаешь?

Примерно с минуту Конни молчала. Она лежала, уронив голову на подушки. Эвелин погладила кузину по голове. Конни казалась сейчас совсем девочкой.

— Говори, дорогая.

— Речь о ребенке. О сроках. Я соврала доктору насчет того, когда у меня были последние месячные, поэтому он считает, что я рожу не раньше декабря. — Она снова закусила губу, и две слезы скатились у нее по щекам. — Конечно, он не поверил, но я твердо стояла на своем. Поэтому при Квентине доктор говорит лишь, что ребенок очень быстро развивается. — Конни затравленно посмотрела на Эвелин. — На самом деле мне рожать уже недели через две. На целый месяц раньше.

Эвелин недоуменно покачала головой, она ничего не понимала.

— Но что в этом трагического? — спросила она. — Разве Квентин не умеет считать? Он прекрасно знает, что ты вышла за Талберта, уже будучи беременной. Что страшного в каком-то лишнем месяце?

Вдруг Эвелин показалось, что воздух в комнате стал гуще. Она все поняла.

Один месяц. Но не просто календарный месяц.

Конни прочла на лице Эвелин ужас и закричала:

— Поняла? Господи! Ведь тогда я еще даже не была знакома с Талбертом!

Комната закружилась перед глазами Эвелин, и она зажмурилась, чтобы остановить карусель. Один месяц. Тот, когда Конни убежала из дому. Тот, о котором она почти не рассказывала.

— Эвелин! — рыдала Конни, сжав руки кузины. — Что мне теперь делать? Этот ребенок не от Талберта.

Когда двадцать минут спустя в дверь постучал Квентин, Эвелин и Конни уже пришли к некоему соглашению. Конни настаивала, что Эвелин ничего не должна говорить Квентину, а Эвелин устала убеждать кузину, что сказать все же нужно.

— Талберт хотел, чтобы все думали, что это его ребенок, — упрямо твердила Конни. — Он знал, что это не так, но хотел мне помочь. Эвелин, он был такой добрый и чуткий. Жаль, что вы не успели познакомиться, он бы тебе понравился. Он был совсем не такой, как Квентин.

Эвелин только качала головой. Выяснилось, что этот ребенок от парня, который исчез из жизни Конни еще до того, как узнал о беременности подружки. Конни была в ужасе. Другими словами, прекрасная принцесса попала в беду. Этот трагический образ не мог не тронуть романтическую душу Талберта Блейна.

— Квентин скорее умер бы, чем кому-нибудь помог. — Она как бы оправдывала себя, осуждая деверя. — Ему вообще люди безразличны. Он даже Талберта не любил. Ты знаешь об этом?

Конечно, она знала. Конни сообщала ей об этом раз сто. И о том, что Квентин злой. И эгоист. И жестокий. Эвелин слушала ее и поражалась. Неужели недостатками Квентина Конни готова оправдать свою беззастенчивую ложь?

Видя, что ей не удалось убедить Эвелин, Конни наконец призналась, почему ей так важно сохранить тайну от Квентина.

— Ты не должна говорить ему, Эвелин, — простонала она, и слезы снова потекли по ее щекам. — Он с ума сойдет от злости. Я боюсь. Я этого не вынесу. Он, — она судорожно всхлипнула, — убьет меня.

— Перестань, — устало произнесла Эвелин. — Хватит мелодрам. К тому же ты несправедлива к нему.

Она понимала, что Квентин никогда не пойдет на насилие, но кто знает, что он предпримет?.. Господи!

Когда Квентин постучал в дверь, у Эвелин сердце едва не выпрыгнуло из груди. Ей было так стыдно, что она не смогла взглянуть ему в глаза. Она же так горячо защищала Конни, когда Квентин предположил, что ребенок не от Талберта.

Конни, как ты могла? Эвелин умирала со стыда.

Она понимала, что сказать ему правду о ребенке все равно надо. Разве Конни сама этого не понимает? Но Конни только предостерегающе посмотрела на кузину.

— Помни, ты обещала, — прошептала она.

— Привет, — спокойно сказал Квентин и захлопнул за собой дверь. — Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно, — мрачно ответила Конни. — Доктор сказал, что мне придется лежать дня два.

Квентин кивнул.

— Но это просто на всякий случай. Доктор Фергюсон только что звонил и сказал, что тебе не о чем волноваться. Даже если роды начнутся прямо сейчас, ребенок достаточно развит, чтобы родиться здоровым. — Он улыбнулся. — Конечно, доктор не думает, что роды начнутся так рано, но все равно, это успокаивает, верно?

У него был бодрый тон человека, который пришел навестить больного. Эвелин вдруг пришло в голову, что она никогда не видела, чтобы Квентин держался с Конни по-другому. И неважно, плакала та или злилась. Он всегда говорил с ней, как с капризным ребенком.

Вдруг она вспомнила о бриллианте. Его отношение доказывает, что кольцо было куплено не для Конни. А что, если для нее? Что, если Конни завтра выйдет с этим кольцом, сверкающим на пальце? Нет. Это невозможно.

Эвелин решила, что должна заставить Конни открыть ему правду. Нужно прекратить эту бессовестную ложь. У них осталась неделя или две на то, чтобы рассказать Квентину правду. А если Конни не захочет…

Что ж, несмотря на данное обещание, Эвелин все скажет сама.

В ту ночь Эвелин проспала часа три и проснулась от навязчивого кошмара. Она села в постели. Так как Конни все время жаловалась на холод, Квентин включил отопление на полную мощь. У Эвелин даже волосы стали влажными. Она накинула халат и открыла дверь на балкон.

В комнате стало свежее. Голова немного прояснилась. Вечером Эвелин много размышляла и пришла к выводу, что не стоит ждать неделю, чтобы сказать Квентину правду. Она все скажет ему завтра, как только Дженнифер уедет. Младшую сестру вмешивать незачем.

Нет, не завтра, поправила себя Эвелин. Уже сегодня.

Она вдруг подумала, что ей будет трудно уехать отсюда, но ничего не поделаешь. Когда Квентин узнает правду, он не захочет больше видеть ни Конни, ни ее родственников.

Эвелин сделала глубокий вдох. Пусть ей теперь тяжело, она переживет это. И Конни тоже. В доме Эвелин хватит места всем. А потом, когда Конни сможет работать, они попытаются возместить Квентину все расходы.

Хотя на это понадобится немало времени. Она вспомнила бесчисленные тряпки, которые Конни с такой жадностью накупала.

Конни, как ты могла? — сгорая со стыда, думала Эвелин. Как ты могла радоваться краденым благам?

Так или иначе, но они справятся. Они же семья. Самое страшное не это. Хуже всего то, что, когда Квентин узнает жестокую правду, он еще раз потеряет брата. И на этот раз навсегда, так как он уже не возродится в ребенке. Это страшная потеря.

Эвелин вышла на балкон и посмотрела на залитые лунным светом деревья. У нее на глаза навернулись слезы. Она не должна думать об очередной утрате Квентина, не должна думать о том, что он возненавидит ее. Ведь это его трагедия, не ее.

— Талберт! Подожди! — громом прозвучал в ночи возглас Квентина. Затем послышался сдавленный стон.

Их балконы разделяла лишь дверца перегородки. Она могла бы оказаться у него через несколько секунд. Но Эвелин была не в силах пошевелиться. Они оба страдают, но каждый по-своему. Квентина мучают ночные кошмары, а у нее нет права даже попытаться успокоить его.

Но вдруг дверь на его балкон распахнулась, и из комнаты в одних пижамных брюках вышел Квентин. Подойдя к перилам, он остановился, уронив голову на грудь.

Пораженная Эвелин думала только о том, что он может простудиться. Но он, похоже, не замечал холода. Его влажная от пота кожа поблескивала в свете луны, мускулы напряглись.

Эвелин сжала кулаки. Ей страшно хотелось пригладить его растрепавшиеся волосы и помассировать напряженные мускулы. Но ведь у нее нет на это права… Постепенно дыхание Квентина стало ровнее. Усилием воли он, по-видимому, взял себя в руки. Пригладив волосы, он поднял голову и тут краем глаза заметил Эвелин. Он замер, затем удивленно повернулся к ней, точно увидел призрак.

Она молча смотрела на него, не в силах произнести ни слова.

— Эвелин. — Он подошел к ней почти вплотную. — Что вы тут делаете?

— Я не могла заснуть, — ответила она, восхищаясь очертаниями его тела в лунном свете.

— Я тоже. — Его голос звучал без всякого выражения, словно он пытался скрыть правду за напускным безразличием.

Эвелин поняла, что настала ее очередь. Она должна вежливо извиниться и уйти к себе. Но она не могла оставить его, тем более зная, что ждет их завтра.

— Я понимаю, — выпалила она, — вам приснился кошмарный сон. Я слышала, как вы кричали.

Квентин замер.

— Простите, если разбудил вас, — сказал он. Квентин не из тех, кому нужны свидетели в горе, поняла Эвелин. Он шагнул назад, словно пытаясь увеличить расстояние между ними. Но ведь у них слишком много общего. Они стоят ночью здесь, обоих мучают тревоги, которые не дают уснуть…

Разве могла Эвелин разыгрывать вежливость и отчуждение, когда от одного его взгляда все ее тело заныло, а в мозгу возникли картины вчерашнего вечера?

— Мне не следовало предлагать вам комнату по соседству с моей, — монотонно произнес он. — Завтра я попрошу Марту перенести ваши вещи в другую.

— Я не хочу этого, — ответила Эвелин, уже не притворяясь равнодушной. — Я хочу вам помочь.

Сначала он удивленно посмотрел на нее, не вполне понимая о чем речь. Затем рассмеялся.

— Помочь? Вы очень милая и наивная, Эвелин. Но здесь ничем не поможешь.

Его голос звучал холодно, но Эвелин все равно чувствовала, что нужна ему. У него такой вид, точно он не спал целую вечность.

— Почему я не могу вам помочь? — спросила она, протягивая к нему руку. — Может, я могу попытаться?

Квентин сердито сверкнул глазами и выругался.

— И как вы собираетесь мне помогать? Повернете время вспять? Дадите мне еще один шанс наладить отношения с братом? Вы умеете воскрешать мертвых? — Каждое его слово было подобно стреле, которая глубоко вонзалась в самые болезненные места. — Не можете, так что нечего болтать попусту.

Его гнев не испугал ее. Она слышала в его голосе только боль.

— Нет, — сказала она и положила руку на его напряженные пальцы, сжимавшие перила. — Конечно, не могу. Но я умею слушать. И мне это небезразлично.

— Что слушать? Крики по ночам? — Его глаза казались совсем темными. — Хотел бы я, чтобы вы никогда этого не слышали.

— Но почему? — спросила Эвелин, погладив его дрожащие пальцы. — Вам нечего стыдиться. Вы просто позвали брата по имени. Вот и все.

— Да? — Его гнев, кажется, начал утихать. — Это правда?

— А сами вы не помните?

Квентин медленно покачал головой.

— Нет. Я никогда не помню, что говорю или делаю во сне. Просто просыпаюсь от звука собственного голоса.

— А сны вы помните?

Со вздохом он опустил подбородок на перила балкона.

— Да. — Он закрыл глаза. — Всегда.

— Расскажите, — попросила Эвелин и провела рукой по его темным волосам. — Расскажите мне свои сны.

— Нет, — прошептал он, и его щека дернулась. — Не могу.

Ее рука не могла остановиться лишь на его волосах. Своенравные пальцы повторяли очертания лба, щек, подбородка этого красивого лица, мужественность которого подчеркивала даже боль в глазах.

Когда ее палец коснулся его губ, Квентин преобразился в одно мгновение. Он посмотрел на Эвелин, и его глаза уже не были такими темными. В них сверкали серебристые отблески луны.

— Нет, — уже другим голосом повторил он. — Я не хочу говорить о снах.

Оторвав руки от перил, он повторил движение Эвелин и обрисовал контур ее лица.

— Я вообще не хочу разговаривать, — с хрипотцой сказал он. Его руки притянули к себе лицо Эвелин так близко, что она едва не утонула в глубине его бездонных глаз.

Она инстинктивно покачнулась, стараясь удержать равновесие. И тогда Квентин поцеловал ее. Его губы были совсем холодными, и Эвелин словно пронзила ледяная молния. Она невольно поежилась, точно каждое нервное окончание пришло в движение. Его поцелуй стал глубже, губы чуть приоткрылись, открывая ей теплоту, которая скрывалась за ними.

Всем своим существом Эвелин потянулась к этой теплоте. Она обвела языком контур его губ, и Квентин не смог сдержать стон.

— Эвелин, — прошептал он и поцеловал ее еще жарче.

Она словно таяла, и пар, исходивший от их разгоряченных тел, сливался в волшебное облако.

Но этого им было мало. Их разделяли перила балкона, не давая жаждущим телам слиться воедино так же, как сливались их губы. Хотя Эвелин не открывала глаз, перед ее мысленным взором стояло его полуобнаженное тело в лунном свете. Наверное, его грудь тоже совсем холодная, мелькнуло у нее в голове, и она представила, как прижимается к ней. Вначале ее обжег бы холод, а потом согрело бы его тепло. Его грудь с темными волосками всего в нескольких сантиметрах от ее рук. Она могла бы положить ладони на его соски и согреть их, и они бы расслабились. А потом она снова заставила бы их напрячься…

— Я хочу тебя, — сказала она, едва дыша после поцелуя.

Он оторвал губы только на секунду, чтобы спросить:

— Ты уверена?

Уверена ли она? Да она никогда ни в чем не была так уверена! Ее грудь напряглась, соски стали твердыми. Она почувствовала, что ее охватила какая-то неодолимая сила.

— Я хочу тебя, — повторила она, и тогда Квентин отстранился.

Она открыла глаза и увидела Квентина. Его губы припухли, глаза сверкали. Ее сердце гулко забилось где-то в горле.

— Иди ко мне, — сказал он и распахнул дверцу, разделявшую их балконы.

Эвелин медленно сделала шаг, не отрывая от него взгляда. Мужество почти покинуло ее. Она открыла было рот, чтобы что-то спросить, но язык не слушался.

— Иди ко мне, Эвелин, — повторил Квентин, и его голос звучал низко и властно. Эвелин чувствовала себя загипнотизированной. Ноги уже слушались не ее, а кого-то другого. — Докажи, что ты уверена.

Один шаг — и она окажется в его объятиях. А завтра? — тревожно спрашивал внутренний голос. Что будет завтра? Завтра он возненавидит тебя.

Но сейчас никакого завтра не существует. Есть только ночь и ее любовь к нему. Опираясь на перила, она шагнула вперед, стараясь не упасть.

В ту же секунду Квентин, точно не в силах больше ждать, подхватил ее на руки и прижал к своей груди. Даже сквозь махровый халат Эвелин чувствовала, как гулко бьется его сердце. Ей хотелось сбросить с себя все и прижаться к Квентину всем телом, сердце к сердцу. Он внес ее в свою комнату. Лунный свет сюда проникал очень слабо. Подойдя к постели, Квентин осторожно поставил ее на ноги, и Эвелин, скользнув вдоль его тела, снова ощутила под ногами пол.

Затаив дыхание, она ждала, что он снимет с нее халат, но он даже не коснулся ее. Вместо этого Квентин рывком развязал шнур на пижамных брюках, которые упали бесформенной кучей к его мускулистым ногам.

Он просто стоял и позволял Эвелин любоваться его телом в неясном свете. Не проронив ни слова, она словно впитывала глазами каждый сантиметр. Даже под ее пристальным взглядом Квентин не чувствовал смущения от собственной наготы, хотя Эвелин по-прежнему оставалась в халате.

— Дотронься до меня, — прошептал он, взял ее дрожащую руку и положил себе на грудь, туда, где быстрыми толчками билось сердце. — Чувствуешь, что ты со мной делаешь?

Казалось, под ее рукой передается телеграмма с каким-то срочным сообщением, и Эвелин попыталась прочесть ее.

Но, прежде чем она успела сделать это, Квентин опустил ее руку на свой плоский живот, а затем ниже, туда, где жар становился нестерпимым.

— И здесь. — Он не выпускал ее руки. — Почувствуй, что ты со мной делаешь.

Эвелин издала какой-то звук, в котором не было слов, лишь удивление, как горячо откликнулось ее тело на новые ощущения.

— Я должен стыдиться того, что хочу тебя так сильно? — глубоким низким голосом спросил Квентин.

Эвелин в замешательстве покачала головой. Стыдиться? Стыдиться того, что он такой красивый… и мужественный?

— Нет, — ответила она. Его тело было таким восхитительным. — Почему стыдиться? Это же… — Она запнулась, ища подходящее слово. — Это… чудесно.

— Но тебе же было стыдно, когда я трогал тебя у водопада, — проговорил он. — Ты стыдилась того, что хотела меня. — Его глаза закрылись, он словно вызывал воспоминания. — Тогда ты была прекрасна, — напряженно сказал он, и Эвелин почувствовала, как он дрогнул под ее рукой. Она понимала, что это значит — это напряженное, дрожащее, горячее тело желает удовлетворения, которое она ему может дать.

Нет, это нечто большее чем желание. Это необходимость. По тому напряжению, что чувствовалось под ее пальцами, Эвелин поняла, какой властью обладает над ним, и это привело ее в восторг.

Теперь она знает путь, подсказанный собственными желаниями и тем возбуждением, которое она испытала у водопада. Словно поняв это, Квентин убрал ее руку. Затем он застонал, словно дошел до последней точки накала.

— Перестать? — прошептала Эвелин, поражаясь, насколько ей не хочется останавливаться. Ее тело тоже напряглось, словно его удовольствие стало и ее удовольствием тоже.

Квентин глубоко и прерывисто вдохнул.

— Да, пока, — сказал он. — Думаю, теперь моя очередь. — И он протянул руки к поясу ее халата.

Квентин быстро справился с халатом, но, обнаружив под ним рубашку, он яростно заворчал от нетерпения. Затем, расстегнув пуговицы, медленно опустил бретельки с плеч Эвелин.

Когда ее одежда упала на пол рядом с его пижамой, он перевел дух.

— Ты невероятно красивая, — прерывистым голосом сказал он, пожирая Эвелин глазами. — Я мечтал об этой минуте, но и представить себе не мог, какая ты красивая.

Затем его руки повторили каждый изгиб ее тела с таким знанием дела, что Эвелин опасалась, что ноги не удержат ее.

Квентин, видимо, тоже понял это. Он снова поднял Эвелин на руки, и ее грудь на фоне его смуглой кожи казалась белоснежной. Сделав три шага к кровати, он опустил Эвелин на постель с такой нежностью, что она едва не разозлилась. Она не хотела нежности. Она хотела, чтобы Квентин взял ее так страстно, чтобы все закружилось вокруг.

— Люби меня, Квентин, — взмолилась она, протягивая к нему руки. — Прямо сейчас. Пожалуйста.

И, словно прочтя ее путаные мысли, Квентин сжал ее с такой страстью, о существовании которой она раньше и не подозревала. Его поцелуй был горячим и жадным, затем он осыпал поцелуями ее шею и грудь. Он целовал Эвелин до тех пор, пока она не начала извиваться, словно умоляя его коснуться ее везде одновременно.

Квентин прекрасно понял. Он знал, чего она хочет, и предугадывал малейшее желание. Каждый раз, когда она ждала от него чего-то, он давал ей в несколько раз больше. Его руки были жесткими, но не причиняли боли. Его рот стал настойчивее, пальцы требовательнее. Казалось, он понял, что Эвелин не хочет быть фарфоровой статуэткой, к которой нужно относиться с благоговейной осторожностью. Она хотела, чтобы ее захватила страсть, горячая и быстрая, как падающая звезда.

И Эвелин действительно была охвачена испепеляющей страстью. Вдруг ей подумалось: жаль, что Билли не знает, как изменился Квентин. Его руки теперь другие. Он понял, что Эвелин нужно дать возможность стать тем, чем ей было предназначено судьбой.

— Ты знал это, да? — Голос Эвелин прозвучал очень тонко, она задыхалась. Ей казалось, что Квентин сочтет ее слова лишенными смысла. — Ты знал, что это таится внутри меня. Это как с куском дерева.

Квентин продолжал целовать ее, поднимаясь от живота к груди, к шее, пока не накрыл ее своим сильным телом.

— Ты не дерево, любимая, — сказал он, целуя ее волосы и лоб. — Ты совсем не дерево.

— Нет, — согласилась Эвелин, мысли которой путались. Внизу ее живота что-то начало пульсировать, требуя проникновения. — Но… разве ты не понимаешь? Ты знал, какая я, еще раньше, когда я сама ничего не понимала. — Наверное, это похоже на бред. Эвелин чувствовала, что говорит бессвязно, но ей казалось важным, чтобы он услышал это. Может, тогда ему станет легче.

— Нет, не понимаю. Но это и неважно. Просто люби меня, дорогая. — Он дрожал в усилии сдержаться, но Эвелин, вместо того чтобы сжалиться над ним, чуть отстранилась, положив руки ему на бедра.

— Понимаешь, я всегда считала, что мне нужно быть сильной… но ты думал по-другому. — Она проигнорировала его возражения, но гораздо труднее было игнорировать его руку, которая легла ей между ног. — Ты понял, что мне предназначено стать звездой, раскаленной добела звездой, и добился этого.

К удивлению Эвелин, Квентин улыбнулся. И в это мгновение секундного замешательства — неужели она сказала что-то смешное? — он вошел в нее. Она вскрикнула, забыв обо всем, так как огонь, который чуть ослабел, вспыхнул с новой силой.

— Ты ошибаешься, Эвелин, — проговорил он, двигаясь нарочито медленно. Его движения были уверенными, их темп постепенно нарастал. — Я знаю, какой хочу тебя видеть, и такой я тебя и сделаю.

Волосы Эвелин разметались по подушке. Во власти этого гипнотического ритма разум отказывался повиноваться. Она пыталась удержать нить разговора…

Но было уже поздно. Его рывки становились все быстрее, до тех пор пока она окончательно не потеряла способность мыслить.

— Знаешь, какой ты будешь, Эвелин?

— Какой? — прошептала она, механически повторив вопрос. Она ведь уже стала горячей звездой. А звезды разве умеют плакать? Эвелин чувствовала, что по ее щекам текут слезы. Звезда, раскаленная и стремительно падающая. Она сжала неутомимо двигавшиеся плечи Квентина. — Ты…

Но закончить не смогла. Все вокруг закружилось в бешеном вихре, и она полетела куда-то, рассыпаясь на тысячу крошечных звездочек, сверкающих как бриллианты.

— Да, Квентин! — крикнула она. — Да!

Видимо, от искр этих звездочек вспыхнул и его огонь. Выдержка покинула его, ритм усилий стал неистовым, пока не окончился последним горячим взрывом.

Потом они лежали рядом, словно две угасающие звезды.

— Моей, — сонным голосом проговорил Квентин и обнял обессиленную Эвелин. — Ты будешь моей.