Найди меня среди шторма

1

– Хватит диктовать мне, что делать, а что не делать! Ты, похоже, вообще забыла, с кем разговариваешь!

Последнее, что я вижу, перед тем как мама захлопывает дверь перед моим носом, – это ее мечущие искры глаза. На секунду грохот эхом прокатывается по всему дому, из-за чего разом затихают звуки в остальных трех комнатах на втором этаже. В первый момент я поднимаю руку, чтобы снова к ней постучаться, но в итоге разочарованно выдыхаю.

Ах, мам. Не может же действительно и дальше так продолжаться.

Со вздохом отворачиваюсь от двери в мамину комнату, чтобы спуститься на кухню, где горы немытой посуды. Надо выгрузить все из посудомоечной машины и загрузить ее заново. Покупки, которые я принесла сегодня после обеда, по большей части так и лежат нераспакованными в пакетах, а четыре стола, стоящих перед длинным окном в столовой, необходимо подготовить к завтраку на следующее утро. Не говоря уже о том, что нужно срочно помыть лестницу. Это я решаю по пути вниз. Займусь ей, когда буду мыть полы на кухне и в прихожей. Потом. Где-нибудь часов в десять, например. Сейчас без четверти шесть, и прежде всего я должна позвонить в прачечную и поинтересоваться, где застряли чистые простыни, которые мне обещали вернуть еще вчера. Я целый день собиралась это сделать, но постоянно что-нибудь отвлекало. Чертова стирка – единственное, что выполняют другие люди, и либо скоро я опять начну стирать сама, либо Чарли научится присылать белье ровно в оговоренный срок.

При мысли о безостановочно работающей посудомоечной машине во мне загорается отчаянная надежда, что Чарли все-таки образумится. Две девушки-француженки, которые идут по тропе Керри-Уэй и остановились у меня на четыре дня, завтра отправляются дальше. В субботу надо перестелить постели и в двух других комнатах, а у меня остался только один комплект белья – и тот, гарантирую, заберет себе мама. Ей, в отличие от постояльцев, никто не запретит сходить в кладовку возле кухни и взять его оттуда самостоятельно.

Уставившись на посудомоечную машину, массирую лоб. Что я планировала делать дальше? Выгрузить из нее посуду?

И когда уже открываю рот, меня осеняет: нет, блин, я хотела позвонить Чарли! Прежде чем после шести он включит автоответчик.

Десять минут спустя Чарли заверяет, что первым делом завтра рано утром пришлет ко мне своего сына Эйдана. И сотню раз извиняется за то, что его рассеянный отпрыск снова про меня забыл. Ничего удивительного, видимо, все извилины в мозге Эйдана заняты разработкой планов, как бы заговорить с Шивон, что происходит всякий раз, когда он бродит между стеллажей у нее в магазине. От самой Шивон знаю, что парень, по ее мнению, очень даже ничего, и завязыванию знакомства существенно мешает лишь то, что он не может из себя выдавить ни слова.

Часть стаканов из посудомоечной машины отношу сразу в столовую, чтобы расставить на столах. И раз уж я тут, задергиваю шторы и на скорую руку провожу перекинутым через плечо полотенцем по широкому подоконнику, оставляя себе мысленную пометку, что стоящие на нем растения нужно немедленно полить.

Весь этот список дел, которые должны быть выполнены, прежде чем я наконец-то смогу рухнуть на кровать у себя в мансарде, очень кстати отвлекает меня от спора с матерью.

Сейчас она ненавидит свою комнату.

Окно выходит не в сад, а на улицу, матрас чересчур мягкий для ее спины. О толстый коврик, который изначально лежал на деревянном полу перед кроватью, она постоянно спотыкалась, поэтому пару дней назад я все-таки его оттуда убрала. Но теперь пол кажется ей слишком холодным, и она требует ковер, похожий на тот, к которому привыкла в своей старой спальне. Я пообещала достать ей такой же, просто руки еще не дошли. Однако никаких иллюзий по этому поводу я не питаю: даже новый коврик не примирит маму с тем, что она снова здесь, в Каслданнсе. То, что мы со старшей сестрой Сюзанной сломали стену в ее бывшей комнате и переделали ту в просторную ванную, и то, что сейчас все уже не как прежде, лишь усложняет ситуацию.

Похоже, с тех пор как несколько недель назад мама ни с того ни с сего приехала обратно в «Морские ветры», ее единственной задачей стало доводить меня до безумия.

После того как отец ее бросил – после того как он нас бросил, – мама решила, что хватит с нее и этой гостиницы, и Каслданнса. Сюзанна и ее парень Каллан пустили родительницу к себе, и поначалу она планировала никогда не возвращаться. И, наверное, не вернулась бы, если бы недавно Каллан буквально не выставил ее за дверь. И теперь я осознаю, почему у меня никогда не получалось тепло относиться к парню сестры, да и поведение Сюзанны в этом вопросе мне не до конца понятно.

– Айрин! – раздается сверху громкий мамин голос.

Боже ты мой! Ну что ей на этот раз-то понадобилось? Я только начала запихивать в посудомойку грязные тарелки. И почему, ради всего святого, ей обязательно нужно орать на весь дом? Раздраженная, снова ставлю горшочек, который держала в руках, на столешницу.

– Айрин!

– Да иду, блин. – Перепрыгиваю через ступеньку, чтобы предотвратить третий окрик, и распахиваю дверь в ее комнату. – Что такое?

– Можешь, пожалуйста, налить в кувшин воды?

Она уже улеглась в постель, натянув одеяло почти до подбородка, хотя еще нет и семи.

– Знаешь, ты и сама могла бы это сделать, – произношу я так мягко, как только способна. – Ванная прямо напротив.

– Я что, слишком многого прошу – наполнить кувшин? О малейшем одолжении мне нужно умолять? Тебе же прекрасно известно, как мне тяжело подниматься с этих мягких матрасов, но хорошо, если у тебя есть дела поважнее… – Резким движением руки она откидывает одеяло в сторону, медленно садится и начинает вставать с кровати. Это не выглядит сколько-нибудь трудным, но озвучивать подобную мысль я не рискую.

– Ладно, забудь. – Хватаю кувшин, стоящий вместе со стаканом на тумбочке. Мама бы продолжила причитать, пока не налила бы в него воды в ванной и не вернулась обратно в свою комнату, причем ей было бы совершенно не важно, что это услышат гости за тремя другими дверьми, выходящими в коридор. – Только, прошу тебя, не ори на весь дом, когда тебе что-нибудь надо. Если тебе так сложно встать, просто позвони мне.

– Я должна тебе звонить, хотя ты на кухне внизу?

– Либо так, либо спускайся сама.

– Я не буду звонить в своем собственном доме своей собственной дочери только из-за того, что хочу пить!

Она все еще сидит на краю кровати, ступни в толстых шерстяных носках касаются пола, и мне видно бледную кожу ее ног под ночной рубашкой.

– Послушай, – максимально сдержанно объясняю я, – ты плохо себя чувствуешь, я знаю, но у всего есть предел. У тебя три варианта: или подходи ко мне, или звони, или же подожди, пока я загляну, и тогда скажешь, что тебе нужно. – С кувшином в руке иду к двери. – А на самом деле у тебя целых четыре варианта, так как время от времени, думаю, ты способна кое-что делать сама.

В ванной я открываю воду и не сразу подставляю кувшин, чтобы она оказалась по-настоящему холодной и у мамы не появился новый повод для жалоб. Господи, моей матери еще нет и шестидесяти, а она ведет себя то как прикованная к постели старушка, то как капризный маленький ребенок. Я ее люблю, правда люблю и понимаю, что она обижена и расстроена, но, черт побери, зачем все время срываться на мне? Без понятия, на сколько меня хватит, поэтому ситуация должна измениться. Должна! Вот только как?

Когда появляюсь в комнате, мама уже снова накрылась одеялом и даже не смотрит на меня, пока я ставлю на тумбочку кувшин.

И только в тот момент, как я практически дохожу до двери, мне в спину звучит ее голос:

– Можешь, пожалуйста, еще налить мне стакан воды?

Стиснув зубы, вновь пересекаю комнату и выполняю просьбу.

– Спокойной ночи, – говорю, прежде чем повернуться и уйти. Мама не отвечает, но ничего другого я и не ожидаю. Раскинувшись на кровати, она просто пялится в потолок. Для меня загадка, как ей удается засыпать в комнате, залитой дневным светом. А может, она этого и не делает. Вероятно, просто лежит, не двигаясь, несколько часов подряд и размышляет о том, как поступила с ней Сюзанна. До сих пор и дня не прошло, чтобы она как минимум один раз не упомянула, как разочарована в моей сестре. К несчастью, мама и постояльцам об этом рассказывает, когда случайно встречается с ними в коридоре. Собственная дочь выставила ее за дверь! Можете себе представить? Что вы на это скажете?

Вчера миссис Бреннан с мужем едва ли не на цыпочках крались к ведущей на первый этаж лестнице. Я как раз выходила из ванной, где раскладывала свежие полотенца, и миссис Бреннан даже вздрогнула, а потом смущенно улыбнулась. А сегодня за завтраком она положила руку мне на плечо и сказала, что восхищается тем, как трогательно я забочусь о матери.

Трогательно.

В действительности наши с мамой отношения далеки от трогательных. Она вместе с папой десятки лет управляла «Морскими ветрами» и точно знает, что подобным поведением пугает гостей, вот только ее это, кажется, абсолютно не волнует. Если бы я не замечала, что она часто плачет, вряд ли удержалась бы от того, чтобы высказать ей все открытым текстом. Однако стоит мне увидеть, как мама старается придать лицу невозмутимое выражение, хотя на щеках еще остаются следы слез, самой хочется разреветься.

На кухне я заканчиваю загружать посудомоечную машину и тут же ее запускаю. Затем мою полы и лестницу на второй этаж, застилаю скатертями столы на завтра, поливаю цветы, перепроверяю электронную почту и подготавливаю счет для двух француженок.

Когда дела сделаны, на часах почти десять вечера, а по ощущениям – за полночь. Раньше я никогда к этому времени так не выматывалась, но беспрерывные дискуссии с родительницей меня добивают. Устало поднимаюсь в свою комнату под самой крышей. Сразу после приезда я предложила маме поселиться в ней. Там тихо и в ее распоряжении оказалась бы личная ванная, однако она с возмущением отказалась. По ее словам, узкая лестница на чердак опасна для жизни. А я воздержалась от комментария, что она вполне в состоянии быстро пробежать вниз по ступеням, если речь идет о том, чтобы велеть перепуганному клиенту тише закрывать входную дверь.

Перед зеркалом в ванной завязываю на затылке свои вьющиеся кудри. Мамины волосы раньше были такими же рыжими, давно, когда она еще умела улыбаться и хорошим настроением заражать даже самых угрюмых постояльцев. Теперь ее шевелюра постепенно седеет, с каждым днем будто бы все больше подстраиваясь под душевное состояние.

Сначала отец, а потом еще и Сюзанна.

Это не значит, что я не понимаю маму. Понимаю, и даже очень хорошо, вот только это никак не влияет на то, что каждый проведенный с ней день становится нереально напряженным.

Как, черт возьми, все это может продолжаться, мам?

На следующий день меня ожидает сюрприз.

Это не Эйдан, который в конце концов принес постельное белье, и не француженки, которые, несмотря на поведение матери, сразу после отъезда оставляют на сайте фантастический отзыв о «Морских ветрах».

Это электронное письмо, которое я читаю ближе к вечеру, лежа на диване, и касается оно бронирования, сделанного уже пару месяцев назад каким-то агентством на имя некоего Джеймса Мерфи. В нем снова просят прислать подтверждение – пока что все нормально, – но это еще не конец.

Вдали от СМИ? И что это значит? Звучит так, будто этот Джошуа Хейс какая-то знаменитость.

Если тем самым агентство пытается намекнуть, чтобы я не информировала все крупные телеканалы, что в ближайшее время сюда заселится роковой мистер Хейс, то вообще без проблем. Хотя вряд ли удастся предотвратить слухи об этом в Каслданнсе. Разве что Джошуа Хейс собирается выходить на улицу в плаще и с накладной бородой. Темной ночью. И даже тогда у него, скорее всего, нет шансов.

С любопытством читаю дальше:

Список продолжается и заканчивается вот так:

Электронное письмо

Маракуйя и инжир? Шивон, которая вместе с матерью Орлой держит продуктовый магазин в Каслданнсе, помрет со смеху, стоит мне только спросить ее об этом. Да кто такой, бога ради, этот явно чрезвычайно важный Джошуа Хейс? Что-то крутится на краю сознания, но вспомнить не получается. Но по крайней мере агентство этого парня, очевидно, полагает, что я его знаю.

Пара щелчков мышкой, и теперь я в курсе. Джошуа Хейс – модель, актер и телеведущий. Причем если его актерская карьера ограничивается сравнительно небольшими работами, то список телешоу, которые он вел, выглядит куда более внушительным. Среди них «Идеальная пара» – популярный телепроект для тех, кто ищет свою вторую половинку, а сейчас он снимается во «Все ради любви». Об этом я тоже кое-что слышала. Если правильно помню, то там нужно показать, насколько хорошо знаешь своего партнера.

А он и правда ВИП-персона, этот Джошуа Хейс. И это оправдывает свежую папайю каждый день.

С многочисленных фотографий на меня смотрит привлекательный мужчина с черной шевелюрой и темно-синими глазами. Учитывая, какая светлая у него кожа, волосы кажутся чуть ли не слишком черными, а глаза – слишком синими… откровенно говоря, этот парень выглядит чересчур красивым, чтобы быть настоящим. Однако под этими фото обнаруживается еще парочка снимков папарацци, и, видимо, в его внешности ничего фальшивого нет.

«Боюсь, тебе все-таки придется обойтись без корзинки экзотических фруктов, Джошуа Хейс, и я очень надеюсь, что ты не станешь так выпендриваться, как моя мама по поводу своей комнаты».

Уже практически поднявшись с дивана, я меняю решение, ложусь обратно и открываю «YouTube». В строке поиска вбиваю «Все ради любви» и обнаруживаю целую кучу видео. Наугад кликаю на самое первое. Публика аплодирует, пока Джошуа Хейс, стоя между двумя участниками, объясняет им задание.

– Кто же не знает сказку про Золушку? – Очаровательная улыбка в сторону девушки слева от него и широкая ухмылка парню справа. – Брендон, ты же ее знаешь, да?

Брендон кивает.

– Конечно.

Джошуа поворачивается к девушке.

– Мара?

– Да, я тоже.

– Отлично, потому что сейчас вы должны будете разыграть ее ключевую сцену: принц находит возлюбленную с помощью туфельки! Но мы немного изменим сценарий… Брендон, будь добр, сними свой правый ботинок!

– Я? – Брендон гримасничает, но быстро скидывает ботинок.

– Носок, пожалуйста, оставь, мы же не хотим, чтобы у Мары появилась возможность запомнить какие-нибудь приметные родинки… Потом следуй за Грейс, она проводит тебя на нужное место за стеной, где, – в этот момент Джошуа слегка подмигивает миниатюрной Маре, – уже с нетерпением ждут еще девять симпатичных мужчин с голыми ногами. Как ты относишься к мужским ногам?

В первую секунду Мара удивленно мотает головой.

– Ну… – она откашливается, – на самом деле, думаю, вообще никак.

– Серьезно? – Джошуа кажется шокированным. – Но ты же в курсе, что мы, мужчины, невероятно чувствительны в отношении своих ног?

– Правда? – Мара ненадолго теряется. – Нет, не в курсе.

Джошуа Хейс неверяще вскидывает бровь.

– Тогда на этой передаче ты узнаешь кое-что важное: для большинства мужчин ступни – это, бесспорно, самая эрогенная часть тела.

– А я думала…

– Нет! Нет, я догадываюсь, о чем ты подумала, но это не так. В отличие от женских, на мужских стопах находится примерно в полтора раза больше нервных окончаний, возможно, потому что раньше во время охоты мужчинам приходилось шагать особенно тихо, и из-за этого… – он заговорщицки склоняет голову к Маре, – большинство мужчин только благодаря стимуляции стоп могут получить оргазм.

Джошуа Хейс произносит этот бред максимально убедительным тоном, и Мара, к сожалению, принимает его болтовню за чистую монету.

– Я этого не знала, – на полном серьезе заявляет она, – ну, если бы знала…

– Хорошо, что я тебе рассказал, так как теперь ты по достоинству сможешь оценить, что прямо сейчас, – Джошуа делает драматическую паузу, и через отверстия в ширме, за которой скрылся Брендон, просовывается целый ряд ступней, – десять мужчин доверяют тебе свою самую эрогенную зону. Волнующий момент, Мара, не правда ли?

Мара хихикает.

Господи, Мара, реально?

– Итак, тебе предстоят муки выбора. Какая нога принадлежит Брендону? У тебя три минуты, чтобы выяснить. Если справишься, вы заработаете дополнительные двадцать пять очков, а если нет – я мог бы по меньшей мере устроить тебе свидание с тем, чью ступню ты выберешь, как тебе такое? – с интересом спрашивает он, пока Мара проходит мимо вытянутых конечностей.

– Эмм… Брендон, наверно, будет не очень доволен.

– А ты?

– Ну, посмотрим, – смеется Мара, и меня накрывает что-то, похожее на жалость, потому что в этот миг камера показывает реакцию Брендона, который, стоя на одной ноге, опирается на длинноволосую ассистентку Грейс. Невзирая на тот факт, что ее полуголая грудь прижимается к его боку, в эту секунду Брендон озадаченно моргает, прежде чем взять себя в руки и снова нацепить ухмылку на лицо.

Тем временем Мара останавливается возле одной из ступней. С сомнением она чуть подается вперед.

– Не трогать! – инструктирует Джошуа Хейс, следуя за ней. – Чтобы никто тут не перевозбудился, ты же понимаешь.

– И не собиралась! – Застенчиво смеясь, Мара скрещивает руки. – Я вообще не хотела… я и так рада, что не приходится смотреть ни на какие другие эрогенные части тела.

– Мара! – Джошуа Хейс театрально округляет глаза. – Что за мысли ты вкладываешь в головы наших зрителей?

– О боже! – Мара на секунду прячет лицо в ладонях, и веселящаяся аудитория разражается аплодисментами.

– У мужчин много эрогенных зон. – С широким жестом Джошуа Хейс оборачивается к залу. – Взять, например, уши… кстати, уши – это вторая самая чувствительная мужская часть тела. Мара, тебе это известно?

– Я где-то об этом читала, да, – торопливо отвечает Мара, которая к тому времени, видимо, уже забыла о своем задании, и не только я не могу удержаться от смеха. Бедняжка. Если когда-нибудь потом она это посмотрит, то, по всей вероятности, не обрадуется тому амплуа, в котором на данный момент выступает. Возможно, софиты припекают и на пару с пристальными взглядами публики временно отключают какие-то участки мозга.

– Между прочим, у тебя осталось сорок семь секунд, – сообщает Джошуа Хейс. – Не хочу на тебя давить, но наши джентльмены наверняка чувствуют себя немного обделенными твоим вниманием.

– Хорошо, тогда, думаю… – Мара снова быстро пробегается вдоль стенки, – думаю, это может быть вот эта нога.

– Вот эта?

– Да.

– Точно уверена?

– Я… ну… да. Кажется.

– Каким образом ты узнала ногу Брендона?

– Так… ну… это вроде как интуиция.

– А! – кивает Джошуа, улыбаясь, – судя по всему, Брендон до сих пор был лишен определенных радостей.

– Но я же не знала этой фишки со ступнями! – защищается Мара, а я от стыда ненадолго зажмуриваюсь и, к сожалению, все равно снова смеюсь. Ее наивность довольно забавна, однако по какой-то причине неприятно видеть, как ею пользуются. Вот почему я никогда не смотрю ничего подобного.

– Значит, эта нога?

– Да.

– Может, разок пощупаешь?

– Эмм… нет. Нет, лучше не надо, – хихикает Мара.

– Ну, в таком случае – держи башмачок!

Изобразив галантный поклон, Джошуа передает Маре кроссовок Брендона, и та сразу начинает натягивать его на голую ногу. Сложно не заметить, что при этом она старается не дотрагиваться до кожи и явно чувствует облегчение, когда кроссовок наконец надет.

– Вроде подошел, нет? – вновь берет слово Джошуа Хейс. – Не выйдет ли к нам обладатель этой прекрасной мужской стопы?

У парня, который появляется из-за угла, загорелая кожа и длинные русые волосы, делающие его похожим на серфера.

Мара прижимает руки ко рту.

– О нет!

– М-да. – Джошуа Хейс качает головой и цокает языком, что с небольшой натяжкой можно расценивать как проявление сочувствия. – Жаль, но это не Брендон.

– Нет, – заключает Мара и смеется. Этот звук немного похож на вздох.

– Тогда давай уже позовем сюда Брендона. Или, может, мне все-таки?.. – Джошуа многозначительно указывает подбородком в сторону серфера, а Мара, у которой лицо и без того залито краской, краснеет еще сильнее.

– Нет, спасибо.

Через секунду она уже стоит рядом со своим парнем, и первое, что говорит ему:

– Я не прикасалась к его ноге.

На этом видео заканчивается, а я, смеясь, вместе с ноутбуком перекатываюсь на диване. Боже ты мой, какое кошмарное шоу.

А Джошуа Хейс, по всей видимости, окажется очень интересным постояльцем.

Ранним вечером опять звонит Сюзанна. Сегодня ее голос звучит особенно жалко. Как это часто бывает, ее наигранный оптимизм за считаные минуты превращается в стенания и рыдания, и именно поэтому я позволяю уговорить себя еще раз стать посредником между ней и мамой.

– Но я не верю, что из этого что-нибудь выйдет, – предупреждаю старшую сестру. – С каждым днем с ней становится все труднее, Сюзанна. Сейчас она покидает комнату только для того, чтобы поесть или принять ванну.

– И чем тогда она занимается целый день?

– Читает журналы. Разгадывает кроссворды. Пялится в окно. Раздражается из-за любого звука громче мышиного писка. Откуда мне знать. Так или иначе, а настроение у нее скорее ухудшилось, чем улучшилось.

– Все равно, пожалуйста, спроси у нее, может, она со мной поговорит. Я приеду в любое время. Вчера я снова разговаривала с Калланом и… это была идиотская ошибка, Айрин, не надо было мне поддаваться, когда он заставлял меня это сделать. Все произошло слишком быстро, а слова, которые он наговорил… если бы я только знала…

– Сюзанна, – мягко перебиваю я, – ты мне все это уже рассказывала. Я посмотрю, чем могу помочь, ладно?

– Скажи маме, что в противном случае я приеду просто так.

– Ты уже пробовала, – напоминаю я. – И не то чтобы чего-то добилась.

Не люблю вспоминать тот день. Закончился он тем, что плачущая Сюзанна сидела на кухне, после того как практически целый час безуспешно пыталась заставить маму открыть ей дверь в комнату.

– Значит, в следующий раз я не уеду до тех пор, пока мы все не проясним.

При таком раскладе она сразу может сюда переезжать. Без понятия, откуда у Сюзанны такая уверенность, но когда я стучусь к маме, после того как попрощалась с сестрой, то понимаю, что разделить с ней эту уверенность не могу.

Мама сидит в бордовом кресле возле шкафа со сложенными на коленях руками. Мне тут же становится ясно, что с тем же успехом я могла бы отказаться ото всех попыток. Не пообещай я Сюзанне, сдалась бы от одного лишь недовольного выражения на мамином лице. Бог мой, как же она изменилась.

– Не хочешь попозже пройтись со мной до пляжа? – начинаю я. – Кто знает, сколько еще простоит такая хорошая погода.

Ее напряженное лицо слегка расслабляется, и во мне вспыхивает надежда. Если бы мы гуляли по берегу моря, мне было бы куда проще затронуть тему Сюзанны.

– Замечательная идея, Айрин, но сейчас у меня нет настроения.

– Уверена, что твое настроение моментально улучшится, когда…

– Я сказала нет, Айрин.

– Но ты ведь совсем перестала выходить из дома.

– Когда-нибудь я точно снова начну это делать, – равнодушно отвечает мама. – А до тех пор было бы прекрасно, если бы ты уважала мои решения.

Со вздохом я придвигаю к себе стул, который стоит у письменного стола.

– Я и так их уважаю. Но, кроме того, вижу, что они не идут тебе на пользу. И я знаю еще одного человека, который мучается.

Слишком быстро. Это я соображаю по тому, как хмурятся ее брови и задирается подбородок.

– Айрин, – угрожающе начинает мама, однако теперь, после того как ввела в игру Сюзанну, я отваживаюсь на еще один шаг вперед.

– Ей очень плохо из-за случившегося. Она звонит сюда через каждые два-три дня и столько раз просила тебя с ней поговорить…

– Мне нечего сказать твоей сестре.

– …и я знаю, что она раскаивается в том, как все получилось – по крайней мере хоть выслушай ее.

– С чего бы это? С чего бы мне, прости, это делать? Твоя сестра вышвырнула меня из своей квартиры. Она выставила меня за дверь. Больше мне ничего не надо знать.

– Это квартира Каллана, не ее. И она тебя не вышвыривала, а пыталась найти решение, когда ее парень больше не смог справляться с ситуацией.

– С какой ситуацией? Это я «ситуация»? Проблема? Твоя сестра ни с того ни с сего заявила, что я должна уехать…

– Да не заявляла она!

– …и не возражала, когда я выслушивала от ее жениха, что его квартира не должна была превращаться в «пристанище для многопоколенной семьи».

– Сюзанна…

– Пожалуйста, не говори мне, что твоя сестра делала, а чего не делала, Айрин! Тебя там не было!

– Она не знала, что Каллан установит тебе крайний срок.

Родительница выпрямляется в кресле.

– Твоя сестра однозначно была в курсе, что он меня выгонит, иначе почему просто сидела и молчала? Неожиданностью для нее это явно не стало. То есть поддерживала Каллана, и мне абсолютно безразлично, если теперь она испытывает угрызения совести и названивает сюда день за днем.

В глазах у мамы читается, что ей совсем не все равно. Стоит мне покинуть комнату, тут же схватится за коробку бумажных платочков. Ну почему же она такая упрямая?

– Вся эта история застала Сюзанну врасплох, как и тебя. Они с Калланом даже поругались по этому поводу.

– У этой истории, как ты выразилась, есть имя, а если конкретно – мое. И сейчас я больше не хочу ничего об этом слышать.