Назвать своей

Глава 2

Максим произнес те слова, что столько раз звучали из его уст в ее снах. А после, словно в довершение видения, он потянулся к Калиопе и привлек ее к себе, как всегда делал в мучительных грезах. Но там он обхватывал ее сильно, как когда-то в прошлом, а сейчас Максим нерешительно ласкал Кали. Это несвойственное ему поведение и отчаяние, исходящее от каждого дюйма прижавшегося к ней тела, вызвали в ней желание. Она слилась в поцелуе с любимым, ощущая его вкус, его дыхание, чувствуя, как он возвращает ее в свою собственность из той пустоты, в которую когда-то ее погрузил.

Максим вернулся! Она мечтала об этом каждую ночь на протяжении бесконечного, гнетущего года разлуки. Он вернулся! По-настоящему.

Но этого не может быть, потому что он никогда не воспринимал всерьез их связь, и Кали когда-то согласилась на это. Однако больше ей такого не вынести. И не важно, что она тысячу раз представляла себе возвращение Максима, это останется несбыточным желанием. Слишком многое изменилось, и, главное, она сама стала другой. А он предупреждал, что никогда не изменится.

И Кали тут же почувствовала, что задыхается в его объятиях.

Максим отпустил ее и через порог шагнул назад.

– Извини, – произнес он по-русски и добавил на английском: – Прости меня. Я не хотел.

Он провел руками по отросшим почти до плеч волосам, обратив ее внимание на одну из произошедших с его внешностью перемен. Кали отмечала их одну за другой, внося в своей памяти изменения в запечатлевшийся когда-то облик.

Он выглядел осунувшимся – тенью того полного жизни мужчины, каким был прежде. Но из-за этого он показался Кали еще более потрясающим.

Боже! Неужели она на самом деле становится такой же, как ее мать? Этот мужчина исчез без единого слова, отсутствовал в самый трудный период ее жизни. Затем он возвращается и, не потрудившись объясниться, заявляет, что соскучился, срывает поцелуй. Теперь она готова предложить ему свою душу, если тот захочет ее взять?

Ни за что! Он застал ее врасплох – в тот момент, когда занимал ее мысли. Но такой ошибки она больше не совершит.

Волков – часть ее прошлого. Там пусть и остается.

Но, даже приняв это решение, Калиопа лишь смотрела во все глаза на нависающего над ней Максима, чей высокий рост стал еще заметнее из-за худобы.

– Ты не пригласишь меня войти? – Его хриплый шепот ударил Кали, словно кнутом, дыхание сбилось, и она прошипела в ответ:

– Нет. Но прежде чем ты уйдешь, я хочу знать, как ты умудрился войти в дом. Ты обманул жильца, чтобы он тебя впустил, или запугал консьержку?

Максим поморщился от пронзительной резкости в ее голосе.

– Мне не понадобилось никого обманывать или запугивать. Я вошел, набрав твой код.

Откуда он его узнал?

Когда-то ее удивляло, что человек его статуса ходит повсюду без телохранителей и пускает ее в свои апартаменты без всяких мер предосторожности. Кали думала, что он настолько ей доверял. Но что, если и в этом она ошиблась? Может, предпринятые им меры безопасности остались для нее незамеченными? Скорее всего, его служба безопасности тщательно проверяла всех, с кем босс входил в контакт, особенно женщин, с которыми он спал. У них, наверное, и на нее есть досье, в котором расписана вся ее подноготная, вплоть до марки дезодоранта. А что, если он…

Ход мыслей Калиопы прервали негромкие слова собеседника:

– Один раз я был здесь с тобой.

Она непонимающе уставилась на него.

– Ты тогда ввела код внизу, на входе.

Это объяснение еще больше изумило ее.

– Ты хочешь сказать, что увидел, как я его набираю, и не только разглядел все двенадцать цифр кода, но и помнишь их до сих пор?

Он нетерпеливо кивнул, желая скорее перейти к другой теме:

– Я помню все, что с тобой связано. Все, – и посмотрел на ее губы так, словно еле сдерживал желание поцеловать Калиопу.

Ее губы дрогнули в ответ. Он сделал небольшой шаг вперед, не переступая через порог. Удивительно. Тот Максим, которого Кали знала, проигнорировал бы ее мнение, поцелуями растопив любое сопротивление.

– Позволь мне войти. Мне нужно с тобой поговорить.

– А я не хочу ничего с тобой обсуждать. Ты опоздал на целый год. Надо было разговаривать до того, как ты решил уйти без единого слова. Девять месяцев назад у меня пропало желание беседовать с тобой.

Он кивнул:

– Когда родился Леонид.

Значит, ему известно, как зовут сына, хотя он и произнес его имя на русский манер: Леонид, а не Леонидас. Наверное, Максиму известен и вес ребенка, и количество уже вылезших у мальчика зубов – все есть в том досье на нее.

– Твои умозаключения излишни, как и твое присутствие здесь.

– Не скажу, что заслуживаю быть выслушанным, но на протяжении всех этих месяцев ты так сильно хотела узнать причину моего внезапного ухода, что оставила мне десятки СМС и электронных писем.

– Раз ты все так хорошо помнишь, значит, не забыл и то, почему я тебе названивала и писала.

– Ты хотела знать, все ли со мной в порядке.

– И раз я вижу, что ты… – Она сделала паузу и смерила взглядом его фигуру в длинном темном пальто. – Нет, не скажу, что ты в порядке. Выглядишь словно изголодавшийся вампир, пытающийся загипнотизировать свою жертву, чтобы выпить ее кровь, или так, как будто подсел на кокаин.

Она понимала, что слова ее жестоки, но не могла ничего с собой поделать.

– Я был… болен.

То, с какой неохотой он это произнес, опустив глаза и коснувшись густыми ресницами заострившихся скул, заставило ее сердце перевернуться в груди.

А что, если он действительно проболел все это время?

Максим поднял взгляд на Калиопу:

– Неужели тебе даже не любопытно, почему я ушел и почему вернулся?

– Нет. Когда-то я заключила с тобой договор, потребовав от тебя только честности и уважения к себе. Но ты скрыл, что пресытился мной, и проявил ко мне уважения меньше, чем к какой-нибудь шлюхе, подобранной на улице.

Он вздрогнул, словно получил удар, но не прервал собеседницу.

– Ты избегал меня, хотя знал, что если я узнаю, что с тобой все хорошо, то больше не потревожу тебя звонками. Мне нет дела до того, почему ты ушел и зачем вернулся.

С каждым ее словом он все больше мрачнел, а убедившись, что поток ее слов иссякает, прерывисто выдохнул.

– Все, что ты сказала, не имеет ничего общего с правдой, хотя ты, возможно, неодобрительно отзовешься об обстоятельствах, побудивших меня вести себя именно так. Но в то время они были для меня… непреодолимыми. Это длинная история.

И прежде чем Кали успела ответить, что она ей неинтересна, Максим едва слышно добавил:

– А затем со мной… произошел несчастный случай.

Слова застряли у нее в горле, а в голове зазвучало: «Когда? Как? Что случилось? Был ли он ранен? Если да, то насколько серьезно?»

Она обшаривала его глазами, ища видимые повреждения. На лице шрамов нет, но, может, они просто незаметны в полутьме коридора? Пальто не могло скрыть сильную потерю веса, но что, если под ним Максим прячет что-то более ужасное?

Кали схватила его за руку и втянула в квартиру, чтобы рассмотреть при более ярком освещении.

Ее сердце болезненно сжалось. Боже! Он так сильно похудел! Выглядит таким нездоровым, изможденным, почти хрупким.

Внезапно он наклонился и не успела Кали испугаться, как Максим сгреб ее в охапку и поднял на руки. То, что даже в таком истощенном состоянии он смог это сделать без видимого напряжения, свидетельствовало о его силе. Вдруг вспомнилось, как раньше Волков носил ее на руках. В такие моменты Кали казалась себе невесомой и желанной, и у нее возникло такое чувство, словно она вернулась домой. Напряжение и сопротивление испарились.

Максим остановился в гостиной. Если бы Кали могла сейчас владеть голосом, то попросила бы его направиться в ее спальню и не останавливаться, пока они не окажутся рядом – плоть к плоти, не нуждаясь ни в каких словах. И тогда она рассмотрела бы каждый дюйм его тела, сравнивая с тем образом, что помнился ей в мельчайших деталях и вызывал постоянное желание.

Но Максим уложил ее на диван и опустился на пол на колени, глядя на Калиопу сверху вниз. В его глазах она внезапно прочла что-то… ужасное.

А затем он облек свою мысль в слова:

– Могу я увидеть Леонида?

Все в ее теле и душе взбунтовалось против этого.

– Зачем? – только и смогла вымолвить Кали.

Удивление ее было искренним. Максим ведь сам заявил, что не будет принимать никакого личного участия в жизни Лео. Так для чего ему захотелось увидеть сына?

Ответ прозвучал, словно эхо ее мыслей:

– Знаю, я сказал, что не буду с ним видеться. Но вовсе не потому, что не хотел этого, а потому, что считал: я не могу и не должен этого делать.

В памяти Калиопы снова всплыли воспоминания о том мучительном моменте.

– Ты сказал, что ты «не тот человек, на которого можно положиться в подобной ситуации».

Его лицо свела судорога.

– Ты помнишь.

– Такие вещи не забывают.

– Я сказал так лишь потому, что полагал: и для тебя, и для ребенка лучше всего будет, если я уйду из вашей жизни.

– А причина, по которой ты так думал, – это часть той самой длинной истории?

– Причина и есть та история. Но прежде чем я расскажу тебе ее, разреши посмотреть на Леонида.

Господи! Он снова попросил об этом. Наяву. Он здесь и хочет видеть сына. Но если разрешить ему это, все изменится.

– Он спит.

Глаза Максима потемнели.

– Обещаю, что не потревожу его сон – только взгляну одним глазком.

– Ты почти ничего не разглядишь в темноте, а свет включать нельзя, чтобы не разбудить Лео.

– Даже если я не рассмотрю, то… почувствую его. Я уже знаю, как он выглядит.

Значит, она права насчет того секретного досье?

– Откуда тебе это известно? Ты велел следить за нами?

Он посмотрел на нее, словно не понимая:

– С чего ты это взяла?

Калиопа выложила ему все свои подозрения, видя, как он с каждым словом все сильнее хмурится.

– Ты имеешь полное право думать обо мне плохо. Но я никогда не вторгался в твою личную жизнь. Если я и мог бы установить за тобой наблюдение, то только ради твоей безопасности, а не ради своего любопытства. А у меня прежде не было оснований переживать за тебя, потому что единственным источником опасности для тебя могло быть общение со мной. Но я держал его в глубокой тайне от всех.

– Так откуда ты знаешь, как выглядит Лео?

– Потому что я сам следил за тобой.

У Кали от удивления открылся рот.

– Ты? Когда?

Он закусил губу и с усилием произнес:

– Время от времени. В основном в течение последних трех месяцев.

Так она вовсе не сходила с ума, когда чувствовала его присутствие. Каждый раз он действительно был поблизости.

Калиопу распирало от вопросов. Почему он это делал? Почему ускользал каждый раз, когда она ощущала его присутствие? Почему не приближался к ней? И почему наконец решился прийти? Почему? Почему? Почему? Хотелось получить ответы сию секунду, но для этого понадобится время. Не стоит пытаться выжать их из Максима прямо сейчас. Она должна разрешить ему увидеть сына.

Кали попыталась сесть. Максим вскинул руки, чтобы ее поддержать, и оба ошеломленно ощутили тот электрический заряд, который раньше всегда пробегал между ними.

Максим, словно не в силах остановиться, коснулся ладонью щеки Кали, затем его рука скользнула на ее затылок. Он застонал, словно от боли, как будто предупреждая, что поцелует ее, даже если она против. Но она вовсе не возражала.

И тогда он издал горлом облегченный рык, словно с него сняли строгий ошейник, наклонил голову и впился в губы Калиопы поцелуем.

Она понимала, что не должна допускать этого снова, что ничего между ними еще не решено, но, как обычно, потеряла голову, ощущая, как смешивается их дыхание и скользят, сталкиваясь, языки.

Кали уступила напору Максима. Он жадно ласкал ее трепещущие губы, его язык нырял в ее рот, крадя ответные поцелуи. Тело ее плавилось, готовое отдаться этому мужчине, еще тоскуя по нему, помня его господство, его вторжения, удовольствия, которые он дарил. Максим лег сверху, придавив Кали спиной к дивану, прижимаясь своей твердой грудью к ее груди… И вдруг он резко оторвался от ее губ и с тревожно раскрытыми глазами снова упал на колени рядом с диваном.

Калиопе потребовалась пара секунд, чтобы сообразить, что эти тоненькие звуки издает не она. «Лео!» – вспыхнуло в голове. Это подавала сигналы система слежения за младенцем, ее динамики были в каждой комнате.

Максим помог Кали подняться. Трудно было понять: то ли у него дрожат руки, то ли у нее, то ли у них обоих.

Калиопе происходящее снова начало казаться нереальным. Всего час назад, входя в комнату Лео, она и представить не могла, что Максим окажется здесь, а она будет показывать ему своего… нет, их сына.

Кали чувствовала исходящее от своего спутника сильное напряжение. Подойдя к двери детской, она обернулась:

– Расслабься, ладно? Лео очень чувствителен к чужому настроению. – Именно поэтому первые шесть месяцев с ним было нелегко – он, наверное, реагировал на ее переживания. – Если он не спит, ты ведь не захочешь, чтобы он увидел тебя в первый раз таким напряженным?

Произнеся эти слова, она чуть не застонала. «В первый раз» – прозвучало так, словно она полагает, что будет еще много встреч отца с сыном, хотя Максим, возможно, решил увидеть его всего однажды, потому что… Кто его знает почему.

Не подозревая, о чем думает Кали, Максим крепко зажмурился, потом снова открыл глаза и кивнул:

– Я готов.

Оба на цыпочках вошли в комнату. Кали надеялась, что Лео снова затих. Пусть лучше эти смотрины пройдут, пока он спит. И действительно – малыш тихо посапывал.

Максим подошел, встал рядом, и, глядя на его профиль, Калиопа сразу позабыла обо всем, даже о Лео. Сердце громыхало в груди, словно монета в шкатулке. Разве можно было вообразить, что это окажется так… так… Боже!

Исходящие от Максима эмоции вызвали слезы на ее глазах. А она-то думала, что разучилась плакать!

На его лице отражались изумление, благоговение, страдание, словно он смотрел на извлеченное из его груди сердце, принявшее вид человека. Будто он узрел чудо.

Впрочем, Лео и был настоящим чудом. Назло всем трудностям он появился на свет.

– Можно… Можно его потрогать? – благоговейно прошептал Максим.

Он взглянул на нее, и Кали чуть не вскрикнула. В его глазах… блестели слезы!

Слезы? У Волкова? Как это вообще возможно?

Ощущая ком в горле, Кали лишь кивнула.

Пару минут он собирался с духом, а затем протянул дрожащую руку к лицу сына. Коснувшись его, Максим резко выдохнул, словно его ударили в живот. И тут Лео прижался к большой руке отца, словно кошка, требующая ее погладить. Максим обхватил его пухлую щечку ладонью, поглаживая ее большим пальцем. Теперь он дышал так часто, словно только что пробежал целую милю.

– Все дети такие удивительные? – спросил он низким, тихим шепотом. И это не было риторическим вопросом. Казалось, он на самом деле не имел об этом понятия и впервые видел маленького ребенка. Или, по крайней мере, впервые задумался над тем, как человеческое существо может быть таким крошечным, но таким совершенным.

Кали хотела промолчать, боясь разрыдаться, но не смогла: ведь Максим смотрел на нее блестящими от слез глазами в ожидании ответа. Она прошептала:

– Все дети такие. Думаю, эмоциональная привязанность к ним дана нам для нашей же пользы. Эта связь заставляет нас ценить их больше всего на свете, что развивает в них лучшие качества, сглаживает их недостатки, а мы противостоим их несчастьям с терпением поистине бесконечным и безрассудным.

Максим слушал сосредоточенно, словно каждое слово было для него откровением. Но внезапно его лицо приняло замкнутое выражение. Перемена была разительная. А затем он яростно, почти жутко прорычал:

– Безрассудным…

Прежде чем Кали успела что-нибудь сказать, он последний раз взглянул на Лео и вышел из комнаты. Она последовала за ним, взволнованно размышляя.

Да что такое с этим мужчиной, который постоянно ставит ее в тупик и сводит с ума?

Что он хотел этим всем сказать? Явился сюда, устроил для нее небывалое эмоциональное шоу: чего стоит одна только выворачивающая душу реакция на Лео… А затем вдруг превратился в «льва с колючкой в лапе».

Так он это имел в виду, когда сказал, что «не тот человек, на которого можно положиться в подобной ситуации»? А может, он страдает психическим расстройством: попеременно впадает то в эйфорию, то в депрессию? Не объясняет ли это и его неожиданный уход, и его возвращение?

Волков дожидался ее в гостиной с мрачным и отсутствующим выражением лица. В Кали снова вскипел гнев.

– Я не знаю, что у тебя за проблема, и знать не хочу. Ты пришел сюда без приглашения, сбил меня с толку парой поцелуев и добился того, чтобы я показала тебе Лео. Ты получил, что хотел. Теперь уходи и больше не возвращайся, не то я…

– Я из семьи, где царило насилие.

Это неожиданное заявление ошарашило ее. Она не знала, что сказать в ответ и что вообще думать.

А Максим продолжал тем же безжизненным голосом:

– Наверное, это в нашем роду уже очень давно, но мне известно только, что мой прадед был домашним тираном, а после с каждым поколением становилось только хуже. Самым жестоким с близкими был мой отец. Я думал, что этот порок – в моей крови, что однажды он проявится, и я буду вести себя хуже всех моих предков. Вот почему я никогда не имел ни с кем серьезных отношений. Пока не встретил тебя. С первой же секунды я захотел тебя с яростью, которая меня ужаснула. Поэтому, когда ты поставила свои условия, я почувствовал облегчение. Мне казалось, что наши отношения будут безопасными, раз они временные и поверхностные. Но все пошло не так, как я ожидал. И чем сильнее меня тянуло к тебе, тем больше росла моя тревога. Я жил в страхе, потому что не знал, как отреагирую, если ты захочешь меня бросить, а я буду не готов. Но вместо этого ты забеременела.

Кали молча смотрела на Максима, чувствуя, что самое худшее он еще не рассказал. Так и оказалось.

– Пока ты вынашивала Леонида, я с каждым днем убеждался, что был прав, сказав тебе, что однажды исчезну из твоей жизни. Каждую секунду, что ты проводила не со мной, меня терзала тревога. Я старался сдерживать мое влечение к тебе, чтобы не давить на тебя, и даже пытался как можно дольше находиться вдали от тебя. Но когда я возвращался, моя одержимость тобой становилась лишь еще сильнее. Вот почему я заставил себя уйти до рождения Лео. Я боялся, что поступлю так же, как мой отец после рождения моей сестры.

«У него есть сестра?» – мелькнуло в голове у Кали. Но следующие слова Максима стали леденящим кровь ответом на ее невысказанное удивление.

– Чем дальше, тем больше отец распускал руки. Не было и дня, чтобы он не избил маму или нас с ней вместе. А однажды ночью, когда Насте было около шести месяцев от роду, он совершенно обезумел. Мы тогда все попали в больницу. Я и мама еще пару месяцев после этого лечились от полученных тогда травм. Сестра же неделю боролась за жизнь, а потом… умерла.