Не бойся любви

Глава 6

Дженни сидела у окна в надежде на прохладный ветерок и наблюдала, как Грасиела с волчьей жадностью опустошает тарелку с едой, присланную в их комнату управляющим. В промежутках между глотками девочка рассказывала об ужасном дне, о мужчине, который гладил ее голые ноги, о том, как ее преследовали взрослые и уличные мальчишки, о том, что она упала и оцарапала колено, и о том, наконец, как за ней гналась дикая собака и хотела укусить за ногу.

Ужас при мысли о том, что могло случиться с девочкой, лишил Дженни аппетита. Ее собственный ужин стоял нетронутый возле переносной ванны, которую она заказала в номер.

Дженни хотелось кричать, ее одолевало желание, совершенно бессмысленное, отлупить девчонку. Хотелось сказать Грасиеле, что она заслужила все эти страхи, — хорошо еще, ничего похуже не случилось. Все время, пока Грасиела купалась и пока рассказывала о своих ужасающих приключениях, обвинения, можно сказать, так и рвались у нее с языка.

— Вот что, малышка, — заговорила Дженни, едва поток словоизлияний Грасйелы иссяк, — мне стоило бы многое тебе сказать, но главное — ты легко отделалась. Ты справилась с этим куда лучше, чем я ожидала.

Похвала далась ей с трудом, но Дженни надеялась улестить этим девчонку перед грядущим тяжелым объяснением. Впрочем, она считала, что Грасиела по-настоящему заслужила похвалу. Дженни знала, насколько опасно бывает на улицах. Всего несколько часов назад она не поставила бы и сентаво[4] на то, что девочка сравнительно благополучно доберется до конца своей эскапады.

— Как ты сообразила ударить этого ублюдка по… — Дженни спохватилась, кашлянула в кулак и закончила: — Как ты сообразила укусить и ударить его?

Грасиела отвела длинную прядь мокрых волос со лба и вздернула подбородок.

— Я подумала, как поступила бы моя мама.

Слова ее насмешили Дженни. «Она попыталась представить Маргариту, бьющую сукина сына по яйцам. Невозможно.»

— Ладно, — сказала она наконец. — Твоя мама была смелой женщиной.

Она и в самом деле так считала.

Грасиела подняла брови, словно не ожидала от Дженни таких слов. Некоторое время обе молча глядели друг на друга. Потом девочка спросила:

— Как ты угадала, что я пойду на вокзал?

— Это было нетрудно, — ответила Дженни. — Мне подумалось, что ты запомнила мои слова о твоих вонючих кузенах. Насчет их появления в семь часов.

— Я забыла, что и ты туда можешь прийти, — нахмурившись, сказала Грасиела.

— Тебе крупно повезло, что я там была.

— Это верно, — очень тихим голоском согласилась Грасиела; темные ресницы легли на щеки, когда она закрыла глаза и вздрогнула. — Я не хотела, чтобы ты остригла мне волосы.

— Понятно. — Дженни дотронулась до своих собственных липких и тусклых волос: немало времени пройдет, прежде чем с них сойдет чернота. — Слушай, козленок, это даже хорошо, что ты напугалась: значит, это больше не повторится. Нам это ни к чему, понимаешь? Ты поломала наш план. Я не искала для нас новый отель, потому что ты могла сюда вернуться. И теперь клерк знает, что я изменила наружность. К тому же ты и вообразить не можешь, каково мне было, пока я не знала, где ты и что с тобой. — Дженни подошла к окну, чтобы взглянуть на звезду Маргариты. — Я дала слово твоей маме. Обещала отвезти тебя к твоему папе в Калифорнию. — Она повернулась к Грасиеле. — И я намерена это сделать, имей в виду. Дело в том, что мне нужна твоя помощь. Не нужно спорить со мной на каждом шагу. Мы должны договориться о нескольких правилах. Например, о том, чтобы ты больше не убегала.

Грасиела ухватилась за край полотенца, которым было обернуто ее только что вымытое тело.

— Почему ты не можешь просто отвезти меня домой к тете? Тебе ведь не хочется везти меня в Калифорнию, а я не хочу туда ехать. Я хочу домой.

«Господи, — подумала Дженни, — мне и самой хотелось бы оставить девчонку у дверей дома доньи Теодоры и уехать не оглядываясь!»

— Слушай, козленок, это совсем не то, чего хотела твоя мама. Я дала ей слово. Я обещала, понимаешь?

Грасиела потупилась.

— Но ведь мама не узнает, что ты не выполнила обещание, — прошептала она.

— Я буду это знать! — прямо-таки взревела Дженни. — Если Дженни Джонс дает слово, то, клянусь Богом, это все равно что дело! И даже твоя мать уже ни при чем. Все решено. Коли ты дала обещание, то человек, которому ты его дала, уже не имеет отношения к делу. Ежели ты сдержала слово, ты молодец. Ты поступила правильно. А если не сдержала, можешь воткнуть себе нож в брюхо, потому что ты не стоишь и плевка. Ты личность без малейшей чести. Вот как обстоит дело. И поэтому твоя задница отправится в Калифорнию.

Грасиела опустила голову и уставилась на пустую тарелку. Слеза скатилась у нее по щеке и упала на стол.

— Ты поломала весь наш план, ты чуть не свела меня с ума, и с тобой могло случиться что угодно, самое страшное. Поэтому я и считаю, что нам надо установить правила. Я хочу, чтобы ты дала обещание больше не убегать.

— Я не могу дать такое обещание, — тихо проговорила Грасиела.

— Малышка, я не стану обрезать твои волосы. Я передумала, понимаешь? Погляди вот сюда, на комод. Я купила шпильки для волос. Мы подберем твои локоны под шапку для мальчика. Я должна была додуматься до этого раньше. Если ты не будешь снимать шапку, все сойдет отлично.

— Перестань называть меня малышкой! Меня зовут Грасиелой. Терпеть не могу, когда ты зовешь меня малышкой или козленком.

Дженни удивленно подняла брови. Пожалуй, больше не стоит воспринимать Грасиелу как Маргариту в миниатюре. Воспитание и условности повлияли на ребенка, но не погасили внутренний огонь.

— Хорошо, — медленно проговорила она, думая о том, чего бы потребовать от Грасиелы взамен. — Я могу с этим согласиться… но и ты дай обещание не распускать нюни из-за всяких пустяков.

Они снова пригляделись друг к другу, словно взвешивая свои возможности.

— Я постараюсь, — согласилась наконец Грасиела. — Но ты не думай, что плакать вообще ни о чем не стоит. Иногда это нужно.

— Может, и так, — не без сомнения в голосе сказала Дженни. — По крайней мере в твоем возрасте. Я так понимаю, что ты согласна одеться мальчиком. И еще одно: перестань все время спрашивать «почему?», этим ты меня просто до бешенства доводишь.

— Я оденусь мальчиком, если ты перестанешь грозить, что побьешь меня.

Дженни задумалась.

— Ладно, — сказала она наконец, — я согласна. Но если мне попадался ребенок, которому стоило бы задать трепку, то этот ребенок — именно ты!

— Почему?

— Вот видишь! Ты опять за свое, будь оно проклято!

— Но если я хочу знать!

— Тебя стоило бы как следует отшлепать, потому что ты высокомерная, надутая маленькая соплячка и воображаешь, что ты лучше остальных людей. — Щеки у Дженни побагровели. — Ты не делаешь то, что тебе велят. Ты считаешь, что знаешь все, а на самом деле ничего еще не знаешь. Ты хочешь, чтобы я умерла. Ты не веришь ни мне, ни даже своей матери насчет твоих жадных кузенов. У тебя только и есть, что хорошие манеры, но ты белоручка, ничего нужного и полезного делать не научилась. Ясно тебе?

У Грасиелы опустились уголки губ.

— А ты ходишь как мужчина и никогда не говоришь «пожалуйста» или «спасибо», — заявила она. — Ты подралась с моими кузенами. Ты все время злишься и не читаешь на ночь молитвы. Ты не знаешь моего папу и не знала мою маму. У тебя растут волосы между ног, а на голове волосы некрасивые. Ты не леди.

Дженни стояла у окна. Ночь была теплая и ясная, миллионы звезд усеяли небо, но она искала только одну.

— Стало быть, мы обе знаем, с кем имеем дело, — сказала она спустя некоторое время. — И это хорошо. Но мне вполне хватило переговоров на этот вечер, а судя по твоим зевкам — и тебе тоже. Так что отправляйся в постель, а завтра мы еще потолкуем о правилах.

— А почему я должна ложиться раньше тебя?

— Потому, что я хочу почитать мой словарь, и привести в порядок мысли. И еще потому, что я взрослая, а ты ребенок. Послушай, ты же обещала не спрашивать «почему?».

— Я не обещала.

Нет, дети воистину способны задурить человеку голову! Дженни не понимала, чего ради женщина добровольно становится родительницей. Сама она до этой поездки считала, что самое тяжелое занятие — сдирать шкуры с туш. Теперь она пришла к выводу, что такая работа — сплошная радость по сравнению с воспитанием детей. Когда она думала, что, возможно, ей придется десять или двенадцать лет заниматься воспитанием Грасиелы, отчаяние едва не сшибало ее с ног.

— Надевай ночную рубашку и ложись в постель.

Глядя на звезду Маргариты, Дженни подождала, пока Грасиела приготовится читать молитву, потом со вздохом подошла к кровати и села на край.

— Ты должна стать на колени, — потребовала Грасиела.

— Это ты читаешь молитвы, а не я. Так что принимайся за дело и поживей.

— Ты хотя бы закрой глаза,

— Ладно, я их закрыла. Читай свои молитвы.

— Отец наш небесный…

Дженни услышала легкий щелчок и открыла один глаз. В ту же секунду она вскочила на ноги в полном изумлении. Ковбой из Верде-Флорес вошел в комнату, закрыл за собой дверь и направил кольт Дженни в грудь. У нее отвисла челюсть.

— Отстегни ремень, на котором у тебя пистолет. Пусти его по полу в мою сторону.

Грасиела с криком взобралась на постель и прижалась к стенке. Глаза ее были полны страха.

— Какого черта? — выкрикнула Дженни, пытаясь хоть что-то сообразить.

Ковбой? Здесь? Двигаясь как можно медленнее на тот случай, если у ковбоя привычка побыстрее нажимать на спуск, она приподняла пончо и принялась расстегивать ремень. Если это ограбление… Но нет, вряд ли…

— В чем все-таки дело? — задала она вопрос.

— Можете подобрать любое объяснение. Бросайте сюда ремень с пистолетом — или я стреляю. Не воображайте, что я этого не сделаю. Насколько мне известна ваша история, я должен рассчитывать на худшее. Давайте сюда пистолет.

Ледяной холод в зеленовато-голубых глазах ковбоя подсказывал Дженни, что насчет выстрела он не врет. Она неохотно пустила по полу ремень с пистолетом.

— Как вы нашли нас?

Ее разум отказывался найти связь между встречей с этим человеком в Верде-Флорес и его появлением здесь. Ясно одно: эта новая встреча не случайна. Внутренний голос подсказывал Дженни, что ковбой за ними следил. Но зачем? Это оставалось загадкой.

— Я увидел вас обеих из окна вагона.

— Ну и что же вам от нас надо? — спросила Дженни.

Но ковбой смотрел теперь через ее плечо ива Грасиелу. Так вот в чем дело!

— Грязный извращенец! — выкрикнула Дженни и, оскалив зубы, ринулась на ковбоя, ошеломив его неожиданностью нападения.

Словно тараном, она ударила ковбоя головой в живот и на минуту лишила его возможности дышать. Он согнулся в три погибели, а Дженни подняла голову и, воспользовавшись временным преимуществом, выбила кольт у него из руки.

Но прежде чем она воспользовалась его или своим оружием, ковбой сгреб ее в охапку, и они покатились по полу, колотя и пиная друг друга.

Драка была что надо, а силы почти равны. Если бы Дженни не рванулась в сторону, уклоняясь от удара, и не треснулась при этом головой о край ванны, на мгновение потеряв сознание, она, возможно, и справилась бы с ковбоем, но в результате он справился с ней и прижал к полу.

Две долгие минуты он сидел на ней и держал за запястья; оба тяжело дышали, из разбитой губы Дженни сочилась кровь, и кровь капала из носа ковбоя на ее пончо.

— Господи Иисусе, — выговорил наконец ковбой, глядя на Дженни сверху вниз. — Я впервые в жизни ударил женщину.

Как бы не веря сам себе, он уставился на разбитую губу Дженни. Потом встал и рывком поднял ее с пола. Пихнул в кресло и отцепил от своего пояса моток тонкой веревки.

— Грасиела! Беги! — крикнула Дженни. Черта с два она сдастся ему легко! Дженни сопротивлялась, как могла, но ковбой с силой затолкал ее поглубже в кресло и стянул ей запястья веревкой.

— Оставайся на месте, Грасиела, — предупредил он.

Нельзя сказать, что девочка предпочла подчиниться ковбою. Она была просто до смерти перепугана, и Дженни понимала это. Грасиела по-прежнему прижималась к стене и от страха не могла даже кричать.

Ковбой привязал лодыжки Дженни к ножкам кресла, а туловище — к спинке, обмотав веревку петлей вокруг груди. Отступил назад и оценил свою работу, потом вытер кровь с носа. Ругнулся и покачал головой.

— Только посмей ее тронуть! — сквозь зубы процедила Дженни; взгляд у нее был такой же ледяной, как и у ковбоя. — Клянусь, если ты причинишь вред этому ребенку, я буду охотиться за тобой всю оставшуюся жизнь, и умирать ты будешь долго, ты, шматок спермы!

— Если я… — Губы у ковбоя дернулись от возмущения. — Я вовсе не собираюсь… О Боже! Мое имя Тай Сандерс. Роберт Сандерс — мой брат. Я дядя Грасиелы, клянусь спасением Христа!

Дженни уставилась на него. Внезапно она заметила сходство — те же самые зеленовато-голубые глаза, как у Грасиелы, тот же широкий рот. Разум Дженни обратился к прошлому — к истории Маргариты. Роберт Сандерс не поехал в Мексику с Маргаритой, он остался в Калифорнии, чтобы наследство не перешло к младшему брату. Значит, ковбой скорее всего говорит правду.

Проверив еще раз, крепко ли привязана Дженни, ковбой подошел к кровати.

— Так ты дочка Роберта.

По выражению голоса Дженни не смогла определить, какие чувства он испытывал к дочери брата. Краткость высказывания вызывала предположение что он не слишком рад встрече с племянницей, а ведь ему еще не было известно, какой гвоздь в задницу он заполучил.

— Я твой дядя Тай. Твой папа — мой брат, — продолжал ковбой отнюдь не с избытком энтузиазма. — Кажется, тебя зовут Грасиелой.

— Не разговаривай с ним! — выкрикнула Дженни, которая продолжала не доверять этому человеку, пусть он даже тот, за кого себя выдает.

Ковбой вдумчиво поглядел на нее, потом подошел и заткнул ей рот салфеткой. После чего вернулся к кровати.

— Твой папочка послал меня сюда, чтобы я нашел тебя и твою маму и привез вас обеих в Калифорнию. Он хочет, чтобы вы жили с ним.

Грасиела все еще жалась к стене, но она слушала, не обращая внимания на то, как Дженни вращает выпученными глазами и пытается что-то произнести.

— Ты знаешь моего папу? — недоверчиво спросила девочка.

— Я знаю твоего папу всю мою жизнь.

Ковбой обращался к Грасиеле не то чтобы холодно, однако и не слишком тепло.

— Я знал и твою маму, только давно. И я знаю твоего дедушку дона Антонио.

Дженни прекратила свою безуспешную борьбу с веревками и прислушалась. Одно из двух: либо ковбой заручился нужными сведениями, либо он и впрямь тот, за кого себя выдает. Интуиция подсказывала ей, что, как бы оно ни было, здесь он не по своей воле. Он, возможно, и дядя Грасиелы, но не испытывает к ребенку теплых чувств.

— Моя мама умерла, — доверительным шепотом сообщила Грасиела, и на глазах у нее блеснули слезы.

— Я слышал об этом, когда заезжал за тобой к донье Теодоре.

Грасиела вытерла слезы и продолжала смотреть на ковбоя. К своему ужасу, Дженни заметила, что девочка начинает ему доверять. Дженни возобновила яростную борьбу с веревками. С той минуты, как Сандерс упомянул, что заезжал за Грасиелой в безымянную деревню, она поняла его намерения.

— Ты знаешь и мою тетю?

Ковбой улыбнулся.

— Я видел твою тетю много лет назад, когда она приезжала навестить твоего дедушку Антонио. Она и твоя мама ехали в карете, а у кареты соскочило колесо. Я остановился, чтобы помочь, и твоя тетя считала все, что я делал, неправильным. У нее был большой веер, ты это знаешь? — Грасиела не сводила глаз с лица ковбоя. — Она хлопнула меня этим веером по плечу — вот здесь — и сказала: «Прошу прощения, сеньор, но вы все делаете не так».

Кивая и улыбаясь, Грасиела сползла вниз по стенке и села на постели. На ковбоя она глядела в полном восхищении.

Дженни едва не задохнулась при виде того, что ковбой так легко очаровал девочку.

— Вот как мы с тобой поступим, Грасиела, — продолжал тот. — Я увезу тебя к папе и к твоей бабушке Эллен.

— Я хочу домой к тете, — прошептала Грасиела. Запела ту же песню, какую то и дело пела Дженни.

— Твой дом теперь в Калифорнии, — ответил на это ковбой, пристально глядя девочке в лицо. — Но может быть, ты вместе с папой навестишь тетю Теодору или она вас навестит. Поездка в Калифорнию вовсе не означает, что ты больше никогда не увидишь свою тетю.

Дженни поверить не могла, насколько легко Тай отклонил протесты Грасиелы. Почему она, Дженни, сама до этого не додумалась? Стоило взглянуть на лицо ребенка, чтобы понять, что Сандерс совершенно убедил Грасиелу. Но лицо девочки сказало Дженни кое-что еще. С упавшим сердцем она осознала, что Грасиела поедет с ковбоем без малейшего сопротивления, без оглядки, без сожаления о Дженни, которая столько испытала из-за нее. Соплячка.

— Ну хорошо, сделай теперь вот что. Оденься, ладно? А мне надо поговорить с… — он ткнул большим пальцем себе через плечо.

— Ее зовут Дженни Джонс. Она убила мою маму.

Дженни зажмурилась и уронила голову на грудь.

Проклятие! Надо было выпороть девчонку, пока была такая возможность.

— Это мне и нужно выяснить. Как только я поговорю с Дженни, мы с тобой уедем.

Грасиела не медлила. Неверное и неблагодарное маленькое отродье выпрыгнуло из постели и понеслось к комоду, где лежала перемена одежды, которую предусмотрительно упаковала для девочки Мария. Не менее скромная и стыдливая, чем взрослая леди, Грасиела зашла за ширму, и через минуту ее ночная сорочка уже висела на этой самой ширме.

Ковбой вынул салфетку у Дженни изо рта, сел к столу и отодвинул от себя пустую тарелку Грасиелы.

— Кто вы, черт побери, такая? И как вы заполучили мою племянницу?

Дженни рассказала ему всю историю, начиная с того, как она прикончила напавшего на нее ублюдка, и кончая тем, как оставила Маргариту у себя в камере, а сама вышла, переодетая священником. Она не пропустила ни единой детали.

Тай Сандерс ее не перебивал, слушал спокойно, с холодным выражением глаз.

— Ну, положим, так оно и есть, вы согласились отвезти мою племянницу к ее отцу. Тогда какого дьявола вы делаете в Дуранго?

— Моей первой задачей было убраться подальше от кузенов. А как долго вы ошивались в Верде-Флорес, дожидаясь, пока они очнутся?

— Между Дуранго и Верде-Флорес немало станций. Почему вы не повернули назад и не поехали на север?

— Рискуя тем, что Чуло и Луис подстерегут меня в Верде-Флорес? — огрызнулась Дженни. — Развяжите меня!

— Ни в коем случае.

Ковбой поглядел на кровать, к которой, переодевшись, вернулась Грасиела. Едва голова девочки коснулась подушки, она уснула. Помолчав несколько минут, Тай сказал:

— Я склонен поверить вашей истории.

— Слушай, ты, сукин сын! Я никогда не лгу. Именно поэтому Маргарита доверила мне, чужому человеку, отвезти ее дочь в Калифорнию. Поэтому она и просила меня воспитать девочку, если твой брат-размазня не сможет или не захочет ее принять.

Ковбой прищурился.

— Выходит, что вы дешево купили вашу жизнь, Дженни Джонс, потому что везти Грасиелу в Калифорнию вам в конечном счете не придется, да и воспитывать тоже.

— Маргарита иначе рассуждала. — Дженни рванулась разок, но тут же оставила усилия. — Маргарита не велела отдавать ребенка дяде, если даже таковой объявится. И вовсе не говорила, что воспитывать девочку должен кто-то из родственников, если Роберт откажется. Она велела мне отвезти ребенка в Калифорнию и поручила мне воспитать ее, если понадобится. — Наклонившись вперед, Дженни глянула Таю прямо в глаза, отвечая огнем на огонь. — Вот так оно и будет. Я обещала. И не собираюсь передавать Грасиелу вам. Только я отвезу ее в Калифорнию, и никто другой!

Он тоже наклонился вперед, так что их носы едва не столкнулись.

— Нет, не вы. С этой самой минуты вы не имеете никаких прав на мою племянницу. Завтра вы можете отправляться туда, откуда явились.

— Поверьте, я бы с радостью поступила так. Вы просто не представляете, до чего мне хотелось бы оставить эту сопливую девчонку у вас на коленях и забыть о ней. Но я дала слово. На то, что вы дядя Грасиелы, я не поставила бы и поганого плевка. Да и вообще это ничего не значит! Потому что я обещала Маргарите доставить ее дочь к отцу. Мы заключили сделку, мистер, и я выполню обещанное — это для меня дело чести.

Взгляд ковбоя скользнул по веревкам, удерживающим Дженни в кресле, и легкая усмешка тронула его губы.

— Не похоже, что вам это удастся.

Дженни ощутила приступ острой ненависти к нему.

— Приходится признать, что я столкнулась с непредвиденными трудностями… Но я выполню обещание. Ребенок на моей ответственности.

— Вы ошибаетесь. Маргарита не знала этого, когда договаривалась с вами, но обстоятельства изменились. Она не знала, что я отправился в дорогу, чтобы забрать ее и девочку.

— Да, но почему она не знала? Разве ваш слабодушный братец не мог написать ей?

— Он писал. Он отправил сотни писем Маргарите, но она на них не отвечала.

— Это вы так утверждаете. А мне известно, что Маргарита не получала писем от старины Роберта. Она знать не знала, что он посылал их ей. Неужели вы думаете, что я оказалась бы в это замешана, если бы она знала, что вы едете за ней?

Ковбой смотрел на нее, о чем-то раздумывая.

— Донья Теодора, — сказал он наконец. — Это единственное объяснение. Донья Теодора перехватывала письма и скрывала их от Маргариты.

— Да развяжите же меня, черт побери!

Ковбой встал и посмотрел на кровать, на которой спала Грасиела, одетая в изящное дорожное платье.

— Я не знаю, зачем говорю это, — сказал он, снова поворачиваясь к Дженни, — но то, что вы сказали, верно. Если бы Маргарита знала, что я приеду за ней, вам довелось бы стать мишенью для многих пуль. И вы не были бы вовлечены в дела, которые вас не касаются. Но теперь вы уже вышли из игры, я на этом настаиваю. У Грасиелы есть семья.

— Да, и кузен Луис и кузен Чуло — тоже члены этой семьи. Если Грасиела попадет к ним в лапы, она все равно что мертва, — резким тоном проговорила Дженни, хмуро глядя на Тая.

— Я об этом думал. Вы правы, Луис и Чуло тоже входят в семью. Не похоже, чтобы кузены решились на убийство. Полагаю, они скорее потребуют выкуп.

Дженни фыркнула.

— Не обманывайте себя, дядя Тай. Грасиела — единственное существо, которое стоит между этими головорезами и состоянием семьи Барранкас. Не сомневайтесь, они ее убьют. К чему обращаться за выкупом, если они унаследуют все целиком?

— Если они обратятся за выкупом, то получат деньги от Барранкасов и от моего брата. Если они убьют Грасиелу, то могут рассчитывать только на состояние дона Антонио. Это недальновидно.

— Кузены не знают вашего брата и не могут рассчитывать на него, — возразила Дженни. — Ставлю своих мулов и повозку… — начала было она и спохватилась, что ни мулов, ни повозки в помине нет. — Словом, они знают о богатстве дона Антонио и знают, что если ребенок умрет, то наследники они. Помните, что, если кузены заполучат Грасиелу, ей конец.

— Вы удивительная женщина, — вдруг сказал Гай. — И разговор у нас с вами какой-то неожиданный.

— Развяжите меня! — Дженни снова рванулась. Отведя ей голову назад, Тай сунул салфетку Дженни в рот, потом посмотрел на испачканные черные пальцы.

— Чем это вы намазали свои волосы?

Покачав головой, Тай вытер пальцы о брюки, потом подошел к кровати и осторожно взял Грасиелу на руки. Уже у самых дверей обернулся к Дженни.

— К тому времени, как вас обнаружат, мы уже будем на полдороге к Верде-Флорес. — Помолчав, добавил: — Я очень сожалею, что пришлось вас ударить. И я признателен вам за то, что вы сделали для моей племянницы.

Дженни, давясь, попыталась произнести «сукин сын», но сквозь салфетку просочились лишь отдельные звуки.

Тай внезапно усмехнулся и подмигнул Дженни.

— Рыжие волосы вам идут больше. Смойте поскорее эту черную гадость.

Он вышел из комнаты с Грасиелой на руках и закрыл за собой дверь. Дженни было слышно, как он идет по коридору.

Дженни пыталась вытолкнуть изо рта салфетку, дергала веревки. Через двадцать минут она выбилась из сил и откинулась на спинку кресла.

Запрокинув голову, она смотрела в потолок. «Маргарита, хоть бы мои глаза тебя никогда не видели. Ты не можешь подсобить хоть чуть-чуть, а? Мало было вонючих кузенов — еще и дядя. Что же это такое — особое испытание?»

Немного погодя мысли Дженни упорядочились, и ей пришло в голову, что, пожалуй, ясно, куда направляется Тай Сандерс, а главное — куда он вовсе не собирается. Не поедет он в Верде-Флорес. Во всяком случае, немедленно.

Надо же, решил, что она совсем дуреха и попадется на дешевый трюк. Если вы от кого-то хотите скрыться, то, уж наверное, не скажете этому человеку, куда направляетесь. Господи, да она знала эту увертку, когда была моложе Грасиелы!

Поскольку делать было нечего, связанная и с кляпом во рту, Дженни посвятила остаток ночи размышлениям о том, как ей снова заполучить девочку.