( Не ) мой ребенок

Перевоплощаюсь в одну секунду, раз и я уже будто не взрослый я, уважаемый человек, глава отдела информационных технологий преуспевающей фирмы. Мне будто снова восемнадцать, лезу в драку как молодой голодный хищник, который во что бы то ни стало должен защитить свою территорию.

Я много в жизни дрался. Детские потасовки не в счет. Что могут сделать дети? Расквасить нос, выбить молочный зуб. А вот когда чуть повзрослел, стычки стали куда серьезнее.

Перед глазами до сих пор стоит сцена, которая намертво врезалась в память. Как-то трое старших зажали двенадцатилетнего меня ночью в сортире, хотели отобрать кроссовки, которые мне чудом достались от спонсора. Не знаю, зачем, ведь они им все равно были малы. Наверное, хотели продать.

Как сейчас помню — белые кожаные кроссовки с зелеными полосками по бокам. Удобные, с модной застежкой сбоку.

Я не отдал.

Первому врезал башкой в живот, а когда двое других меня скрутили, цапнул одного за голень, благо тот был в шортах. Меня отпустили, я поднялся, но через пару секунд меня снова свалили на пол, а потом начали пинать. Я лежал скрюченный, защищал руками голову, а потом резко дернулся, схватил одного за ногу и повалил. Тот пацан треснулся об стену, а я подскочил, повис на втором, смачно вгрызся в его ухо, да так, что потом ему это ухо зашивали. До сих пор иногда чувствую во рту металлический привкус чужой крови. Третий сбежал. В той драке мне сломали ребро и разбили лицо.

Больше ко мне никто не лез.

В студенческие годы также пришлось помахать кулаками, чтобы никакая шваль не смела забираться ко мне в комнату в общаге, где я жил, пока не получил квартиру, и тырить добро, на которое я горбатился за гроши.

Драться со мной один на один — бесперспективное занятие, если ты не чемпион по боям без правил. Я умею постоять за себя, недаром до сих пор почти каждый день бегаю, отжимаюсь, держу себя в форме. Всегда готов.

Состояние драки — особый вид наркотика. Я понимаю, почему некоторые этим живут даже во взрослом возрасте. За какие-то доли секунды реакции обостряются в разы, ты становишься улучшенной версией себя.

Мы с Горцевым очень быстро валимся на пол, я сразу совершаю удачный переворот и вот уже сижу на противнике. Привычно тону в адреналине, а мой кулак живет своей жизнью. Вминаю его раз за разом в морду этого самодовольного урода, а он уже даже не сопротивляется.

Кое-как заставляю себя остановиться. В драке важно уметь остановиться.

Слезаю с противника, вытаскиваю ремень из его же джинсов, переворачиваю его на живот и вяжу руки. Тот в полубессознательном состоянии — похоже, я обеспечил ему сотрясение.

Встаю и поднимаю с ковра выроненный во время драки телефон. Набираю номер одного нужного человека.

— Здравствуйте, Виталий Евгеньевич, — говорю на удивление спокойным голосом. — Мне нужна транспортировка одного типа по месту проживания. Он пробрался ко мне в квартиру, и у нас состоялся неприятный разговор, так что ему нужно разъяснить, чтобы в Москву больше не совался и забыл имя моей невесты.

Валерий Евгеньевич Люхт — владелец агентства по безопасности и мой хороший знакомый. Я очень помог ему в свое время, так что за ним должок. Он не спрашивает детали. Они ему не нужны. К тому же я не тот человек, который будет трезвонить по пустякам. На самом деле это первый раз, когда я к нему обратился за помощью.

Проходит каких-то пятнадцать минут, и в квартире появляется пара ребят в черной форме. Я растолковываю им, что тут случилось, и они забирают Горцева. Провожаю их до лифта, а потом возвращаюсь в квартиру.

Подхожу к двери в спальню и некоторое время просто смотрю на коричневую деревянную поверхность, на золоченую ручку. Нехотя тянусь к ней и наконец открываю.

— Глеб! — Мира стоит за дверью.

У нее в лице ни кровинки, щеки залиты слезами, глаза влажные.

Еще недавно я бы тут же сгреб ее в объятия, долго успокаивал, целовал зареванное лицо. Но не теперь. Ее слезы меня не цепляют. Почти…

За каких-то полчаса Мира перестала занимать в моем сердце львиную долю места. В груди все будто одеревенело, я к ней больше ничего не чувствую.

— Ничего не хочешь мне сказать? — спрашиваю на выдохе.

— Хочу! — Она тут же принимается кивать.

— Я слушаю… — говорю, опершись плечом о дверной косяк. — Хочу в подробностях узнать, что здесь делал этот тип.

— Глеб, я об этом и хотела с тобой поговорить… — восклицает она с виноватым видом.

— О чем именно? О том, что я у тебя не один? И сколько раз ты с ним была, пока мы играли в любовь до гроба? Ты поэтому не хотела носить часы с трекингом? А? Боялась, что застукаю тебя с ним? Признавайся!

— Глеб, ну что ты такое говоришь, все не так…

Дальше Мира начинает нести полную ахинею. Говорит про то, что ее бывший был настоящим психом, что она сбежала от него в Москву. Дальше больше — что он ее подкараулил у школы, что угрожал ее матери, а потом выследил ее и явился в эту квартиру незваным гостем, что хотел ее изнасиловать.

Только вот не вяжется ее рассказ с действительностью. Если человек псих и ты его боишься, то ни за что не станешь с ним встречаться в квартире одна. Тем более обсуждать тот вид секса, который мы с ней даже ни разу не пробовали.

Ничего не отвечаю на этот бред.

— Телефон дай, — говорю с непроницаемым выражением лица.

— Телефон? — глаза Миры округляются. — Зачем?

— Проверю… — отвечаю со вздохом.

Пропускаю ее в гостиную, она поднимает с пола сумочку. Видно, от радости уронила, когда увидела бывшего полуголым. Она достает мобильный и протягивает его мне.

Смело.

Листаю ее исходящие звонки. Вижу свой номер, номер ее матери, номер службы доставки. Список не отличается длиной, однако вскоре я нахожу один незаписанный номер.

— Чей? — спрашиваю ее.

Она еще больше бледнеет.

И тогда я набираю его. Слышу бодрое треньканье где-то под диваном. Достаю мобильный. По всей видимости, это телефон Горцева — вылетел в пылу драки. Она ему звонила первой. Даже не он ей, а она ему.

И все.

Больше слова Миры не имеют для меня вообще никакого значения.

Возвращаю ей мобильный.

— Мне все ясно. Я пошел…

С этими словами разворачиваюсь к выходу.

— Глеб, подожди, ты куда? Я звонила ему, да, но только потому, что боялась за маму. Я же тебе только что объяснила, что он сделал!

— Как у тебя все складно… — хмыкаю, оборачиваясь к Мире в прихожей. — Мне пора отсюда.

— Глеб, ты куда? Ты что, мне не веришь? — стонет она, заламывая руки.

Наружу рвется саркастический смех.

— Знаешь, Мира, если я чему в детдоме и научился, так это никому не верить.

Глава 43. Обиженный мужчина

Глеб

Я не помню, как добрался до дома.

Сознание отключилось, как только я вышел из квартиры Миры, и включился автопилот. На этом автопилоте я доехал до дома, добрался до спальни, разделся и пошел в ванную.

Стою под струями горячей воды, смываю с себя адреналин и пережитое разочарование. А оно не смывается, тварь такая! Оно въелось под кожу и дико зудит. Чем дольше тру себя мочалкой, тем хуже мне делается. Наконец отшвыриваю ее, ступаю мокрыми ногами на белый кафель. Подхожу к запотевшему зеркалу у раковины, провожу по нему рукой.

И вот из зеркала на меня смотрит рожа. Вроде моя, только я ее такой никогда не видел.

Мне двадцать девять. До старости еще далеко, но лицо такое, будто я постарел лет на десять, а то и больше. Скулы заострились, кожа как пергамент, а на лбу проступает морщина, потому что последние два часа я только и делал, что хмурил брови. Такое вообще бывает, чтобы человек постарел за пару-тройку часов?

Беру с вешалки полотенце, вытираю лицо, потом накидываю халат.

И тут в голове начинает пульсировать мысль: «Может, я что не так понял? Может, все невинно, как Мира и говорит…»

Она очень заразная, эта мысль. Едва появилась, уже не выгонишь. Тут же пропитывает душу насквозь.

Неожиданно онемение в груди начинает сходить на нет. Как будто заканчивается срок действия анестезии.

«Вдруг я и правда все не так понял? Ну не может же она так откровенно врать…»

Я хватаюсь за эту мысль как утопающий за соломинку, начинаю ее вертеть в голове и так и эдак. Даже приободряюсь.

В этот момент мой взгляд натыкается на кольцо, которое я вчера подарил Мире. Оно одиноко лежит на полочке возле раковины, поблескивает на свету. Бриллиант огранки «Принцесса», который я выбирал для своей невесты не одну неделю. Заказал кольцо у именитого ювелира, сам спроектировал дизайн.

Нашел себе принцессу, мать ее так…

Нет, ну а что? Сняла кольцо, собираясь на свидание к бывшему мужу. Логично же.

Все невинно, ага, как же. Держи, Глебка, карман шире. Она все спланировала заранее, именно поэтому оставила кольцо — не хотела светить камнем перед бывшим, скорее всего, грела в нем надежду, что вернется к нему. Как он там сказал: «я забираю жену»? С чего бы ему так говорить, если она не хотела с ним быть?

Доверился женщине на свою голову, разрешил себе влюбиться, раскрыл душу нараспашку. Тычьте в нее калеными копьями, мне не жалко.

Я же с этим еще в юности завязал! Именно поэтому женился на женщине, которая мне была глубоко безразлична, даже заключил контракт. У меня же все по плану шло…

А потом в моей жизни появилась Мира, и все пошло псу под хвост.

— Да мать вашу так… — рычу на свое отражение в зеркале. — Что за изъян во мне такой мерзкий? Почему ни одна женщина в этом мире не может искренне меня полюбить? Я что, такой хреновый?!

Бездумно поднимаю руку, замахиваюсь и врезаюсь кулаком прямо в центр зеркальной поверхности.

Зеркало идет трещинами, ранит мою руку, и без того поврежденную в драке. Я ведь умудрился сбить костяшки о морду того урода. Но что удивительно — физической боли не чувствую — куда ей сравниться с той болью, которая разъедает кусок мяса, что еще недавно звался моим сердцем.

Одного удара мне мало, хочу бить в это зеркало снова и снова, чтобы прекратило отражать мою искаженную физиономию.

— Спокойно, Глеб, спокойно…

Заставляю себя сбавить обороты. Я никому не сделаю лучше, если что-нибудь себе сломаю.

Промываю руку под струей воды. Потом достаю аптечку, обрабатываю порез перекисью, наклеиваю пластырь.

Перед выходом из ванной бросаю взгляд на разбитое зеркало.

Я себя таким же расколотым чувствую…

Выхожу в спальню, ложусь на кровать и проваливаюсь в какую-то черную дыру. Эта дыра сплошь состоит из хреновых мыслей вперемешку с болью и дикой обидой на весь женский пол вообще и на Миру в частности.

Надо же, какая умница мне досталась! С чего ее к бывшему потянуло? На кой черт она вообще тогда с ним расходилась, если вот так просто была согласна лобызать его сморчок…

Главное, со мной какую скромницу изображала — просто жесть. Даже смотреть мне ниже пояса стеснялась, не то что что-то там ласкать своими пухлыми губами. А я и повелся на невинные глазки, на брехливые сладкие речи про вечную любовь, семью. Дурак!

Как она себе это видела? Переспать с бывшим напоследок? Или все-таки хотела от меня к нему уйти? Ну уж нет, она же не дура — терять такого денежного барана в лице меня. Скорей всего, дело было так: психанула, ушла от мужа, улетела в Москву и встретила меня, доверчивого лопуха, который обеспечил ей шикарную жизнь. А потом взыграли чувства, и она решила оставить его в качестве любовника. Видимо, сморчок у него с секретом, раз ей так его недоставало.

И нет, чтобы покаяться, хоть прощения попросить… Куда там! Вместо этого сочинила нелепую сказку про бывшего. А я типа олух с большими ушами — вешайте мне на них лапшу, да побольше, они у меня крепкие, все выдержат.

Нет, женская логика мне неподвластна. О чем она собиралась со мной сегодня беседовать? Какую сказку мне наплела бы?

Хотя плевать… Мне теперь совершенно на нее плевать.

Жду, когда боль в груди хоть немного утихнет, практически молюсь, чтобы у меня все внутри опять одеревенело, прямо как тогда, в квартире. А оно не деревенеет, делается только хуже.

Выныриваю из черной дыры лишь спустя какое-то время.

Смотрю на часы — шесть двадцать вечера.

К этому времени я уже должен был быть счастливо женат на женщине своей мечты. Женился, мать ее так… по любви.

Нет, я такого не выдержу просто. Мне в жизни не было так хреново, как сейчас.

Встаю, кое-как добредаю до ванной, снова тянусь к аптечке, нахожу снотворное, которым пользуюсь, если совсем донимает бессонница. Такое бывает, когда сильно переработаю и в голове пляшут одни сплошные цифры. Решаю, что сейчас самое время воспользоваться экстренной помощью. Кладу на ладонь для верности сразу две таблетки, запихиваю в рот, запиваю водой из-под крана. Лень идти на кухню, искать минералку.

Как там гласит пословица? Утро вечера мудренее? Вот попробую…

Меня рубит почти мгновенно. Только доношу голову до подушки, и здравствуй, утро. Даже понять не успеваю, как так вышло. О том, что пил снотворное, напоминает только дикая жажда. Такое ощущение, что мне высушили горло феном. К тому же раскалывается голова.

Кое-как поднимаюсь, накидываю халат и иду на кухню, жадно глотаю холодную воду.

Смотрю на настенные часы: шесть утра.

Я должен был быть счастливо женат уже как двенадцать часов…

И от этой светлой, в кавычках, мысли мне снова хочется отключиться. Хоть повторяй подвиг со снотворным, честное слово.

В этот момент в мою больную голову ввинчивается ржавым гвоздем новая мысль: Мира ведь не только моей женой должна была стать, она скоро станет матерью моего ребенка. Как быть с этим? От этого не открестишься так же просто, как от женитьбы.

У нее в животе мой ребенок. Ни в чем не повинный малыш, с которым я каждое утро здоровался, чьи шевеления ощущал, когда клал на живот Миры руку, подносил к нему ухо. Я его чувствовал, я его полюбил. Он мой! И что мне теперь со всем этим делать?

Иду искать телефон. Уже набираю номер, но тут же спохватываюсь. Все же шесть утра — не время для звонка беременной женщине. Вдруг она спит?

Сажусь на диван в гостиной, гипнотизирую часы. Впрочем, надолго меня не хватает, уже в шесть тридцать подношу трубку к уху и вслушиваюсь в заветные гудки.

— Глеб? — хрипит Мира.

— Привет, — говорю максимально отрешенным голосом.

Она прокашливается и тут же начинает тараторить как из пулемета:

— Глеб, я так рада, что ты позвонил! Пожалуйста, вернись в квартиру! Давай поговорим, я, наверное, все путано тебе объяснила, попробую еще раз… Или хочешь, я приеду домой! Можно мне вернуться?

— Нам лучше какое-то время не видеться, а то, боюсь, не сдержусь…

Она замолкает, сопит в трубку. А я вспоминаю, зачем вообще набрал ее номер:

— Как ребенок?

— Ребенок в порядке, Глеб… — тянет она с болью в голосе. — А я нет! Давай, пожалуйста, поговорим!

Это ее «пожалуйста», точнее то, каким тоном она это произносит, бесит меня окончательно. Еле сдерживаюсь, чтобы не начать орать на нее матом. Она что думает, ее жалобные просьбы могут что-то исправить? Ни черта подобного.

— Хочешь поговорить? Ок, я с тобой поговорю. Мне есть что тебе сказать. Я не прощаю предательства. Никогда! Ты знаешь, как я отношусь к изменам, для меня это стоп-сигнал. Мое доверие заслужить очень сложно, а тех людей, кто меня обманул, я в принципе не подпускаю к себе на расстояние пятидесяти метров. Ты предала мое доверие, Мира, и на этом наши с тобой отношения закончены, если ты еще этого не поняла.

— Но я не предавала твое доверие! — стонет она в трубку. — Ты все не так понял! Я пыталась отвлечь Антона, чтобы он не сделал что-то непоправимое…

Какая удобная отговорка! Чем она его пыталась отвлечь? Предложением пососать его леденец? Обалденное отвлечение, чего уж там. А что было бы, зайди я на пять минут позже?

— Зачем ты оставила кольцо дома, Мира? — этот вопрос буквально выпрыгивает из меня.

— Кольцо? — она поначалу даже не понимает, о чем я, а потом начинает глупо оправдываться: — Ты про помолвочное? Я пошла в ванную, не хотела запачкать его мылом, поэтому оставила на полочке, а потом в суете забыла надеть… Глеб, что ты там себе напридумывал? Ну пожалуйста, услышь меня!

От ее речей аж мозги дыбом. Забыла она, ага, как же. А в Африке растут одни сплошные елки. Меня так и тянет наорать и бросить трубку.

К счастью, я в совершенстве владею навыком культурного общения даже с теми, кто мне глубоко неприятен. Очень помогает в работе с людьми.

Придаю своему голосу максимум безразличия, хотя сердце стучит так громко, что кажется, слышно в трубку.

— То, что чувствуешь ты, для меня теперь не имеет никакого значения… Давай поговорим о главном. Ты беременна и скоро родишь. Я по-прежнему несу обязательства касательно тебя и ребенка. Поэтому предлагаю отложить в сторону личное и обсудить возможность возвращения к первоначальным условиям нашего договора.

— Ты хочешь, чтобы я отдала тебе ребенка? — охает она. — Глеб, да ты что? Ты не в себе сейчас!

— Мирослава, я же сказал, давай отложим личное в сторону… — говорю деловым тоном. — Мы взрослые люди, давай рассуждать по-взрослому. Со мной ребенку будет в разы лучше. Естественно, я не позволю, чтобы мой сын воспитывался всякими там Горцевыми…

— Ты обещал, что не заберешь его! Ты мне поклялся! — визжит она в трубку. — И при чем тут, вообще, Горцев? Я не собиралась растить с ним ребенка… Ты сейчас чушь несешь!

Я несу чушь. Я! Но не великая и безгрешная Мирослава, которая ну ни в чем ни разу не виновата.

— Я всего лишь пытаюсь решить вопрос с ребенком наименее травматично для него. Ему будет лучше со мной, и тебе великолепно это известно. У меня больше возможностей для его содержания. Да что там, у тебя вообще никаких возможностей нет. Так что вопрос считаю решенным.

Ожидаю, что она засыплет меня оскорблениями, начнет визжать, требовать денег. Но ей удается меня удивить.

— Глеб, милый, ну прекрати ты… Ты говоришь со мной как робот! Ну мы же близкие люди, мы пожениться собирались… Мы любим друг друга! Не надо так, пожалуйста!

Ее слова бьют точно в цель. Да, я действительно считал ее своей самой близкой. Больше того, единственной близкой. Я любил ее! До сих пор люблю… не знаю…

Но вот что я точно знаю, так это то, что я не позволю двуличной сучке дальше развешивать лапшу на мои уши.

— У нас отношения… — стонет она. — Это же не просто так!

После такого выпада перехожу на строгий официальный тон:

— У нас с вами, Мирослава, нет отношений. А то, что вы там себе придумали, — сугубо ваши проблемы. И вообще, в свете последних событий я пересмотрел свою жизнь и помирился с женой. Мы с вами, Мирослава, теперь чужие люди. Это ясно?

В трубке воцаряется молчание, мне даже кажется, что она собирается ее бросить, но нет, вскоре она отвечает:

— Это когда же ты успел с ней помириться? Еще и суток не прошло, как мы с тобой…

— А вот это вас, Мирослава, вообще никаким боком не касается. Моя личная жизнь — это моя личная жизнь.

Жду, что она ответит, но лгунья молчит в тряпочку. Уже собираюсь сам продолжить разговор, как вдруг она выдает:

— Зачем же ты хотел на мне жениться, если все еще что-то чувствуешь к Анжеле?

— Что такое? Тебе можно встречаться с бывшим, а мне нет? Потрясающее лицемерие, Мирослава…

— У тебя нет сердца! — вдруг кричит она. — Я такая дура, что тебя полюбила…

— Обойдемся без истерик, Мирослава, — снова перехожу на деловой тон. — Ни мне, ни вам они не нужны. И не вздумайте морить себя голодом, у вас на карте достаточно средств на еду. Я что-то не видел, чтобы вы куда-то выходили, покупали продукты. Будьте добры кормить моего ребенка как полагается. Иначе я найму соответствующих людей, и они будут следить за вашим рационом. Это ясно?

— Ты настоящий робот… — говорит она обиженным донельзя голосом. — В тебе нет ничего человеческого…

Она все же бросает трубку.

Еще долго сижу на том же месте, пялюсь на ее фото в телефоне.

До чего же красивая, сучка… Каждая ее черта, каждый волосок мне мил. Неужели это так сложно — оставаться мне верной? Я так плох в постели? Или я недостаточно хорошо с ней обращался?

Так, надо заканчивать с этими мыслями. Мире больше нет места в моей жизни, и точка.

Следующий звонок я делаю в клининговую службу.

Хочу, чтобы в доме не осталось ни единой ее волосинки, ни единой вещи. Вообще ничего. Хочу стереть ее из своей жизни. Может, тогда я снова смогу нормально дышать?

Глава 44. Серная кислота

Часть 3. Цена женской обиды

Глава 44. Серная кислота

Глеб

Блуждаю по дому, наблюдаю за действиями горничных.

Они расторопно приводят дом в порядок, собирают женские штучки, которые Мира разложила по всему дому. Тут ее книга по беременности, там планшет на подзарядке, в ванной куча баночек и тюбиков, виноградное масло, которым она натирала животик, чтобы не было растяжек. И это не говоря уже о ворохе одежды, которая занимает добрую часть гардеробной.

— Не оставляйте ничего, — напутствую горничных. — Если сомневаетесь в том, чья вещь, спрашивайте.

Спускаюсь на кухню перекусить, и тут же вспоминаю, что в последний месяц Мира была за повара. Готовой еды нет. Открываю морозилку и достаю пачку пельменей в прозрачном пакете без опознавательных знаков.

Пельмени — пожалуй, единственное блюдо, которое я умею готовить. Научился еще со студенческих времен. Ставлю кастрюлю на плиту, жду, пока закипит вода, кидаю их.

Когда пельмени довариваются, выкладываю их на белую тарелку, сажусь есть прямо на кухне. Мне не до обедов в столовой.

Цепляю самый симпатичный, обмакиваю в сметану. Кладу в рот и тут же морщусь.

Нет, нет, вкус шикарен! А какой еще может быть вкус у пельменей, которые приготовлены из мраморной говядины, которую я сам же отбирал по просьбе Миры. Вспоминаю, как она рассказывала, что налепила пельменей впрок на всякий пожарный случай, ведь я их люблю. Сразу понимаю, кто автор данного блюда. Слишком они вкусны для покупных, уж мне ли не знать, я их съел за одинокую жизнь не меньше тонны, причем самых разных фирм.

Вот она — женская забота во всей красе. Только в толк не возьму, на кой черт она обо мне так старательно заботилась, если решила изменять? Это какой-то садистский план, чтобы мне потом было в триста раз больнее от ее ухода?

Тяну руку к тарелке. Первый импульс — выкинуть все к чертовой матери. А потом провести ревизию холодильника и вышвырнуть все полуфабрикаты, которые она приготовила.

С другой стороны, это ведь глупо — раскидываться едой.

Тем более вкусной.

Тем более, когда голодный.

До чего же обалденные пельмени, заразы такие! Прямо просятся в рот. Даже понять не успеваю, как съедаю их все.

А потом подхожу к холодильнику и сдираю с него магнит со смешной собачьей рожицей, который она купила на днях. Швыряю в мусорку.

Хочу серной кислотой выжечь Миру из своей жизни.

И в то же время мне жалко ее выжигать…

Вообще, я дикий аккуратист, люблю, когда все на своем месте. Однако мне очень нравилось, как Мира разбрасывала по дому вещи. Было приятно натыкаться на живые доказательства того, что она живет со мной. Это каждый раз вызывало улыбку. Там вазу поставит, тут коврик постелет. Удобный пуфик в прихожей — тоже ее идея.

Возникает ощущение, что вместе с ее вещами из моей жизни уйдет то самое доброе и светлое, что я так ценил. Уйдет, будто и не было. Будто я никогда не жил с нежно любимой женщиной. От этого жутко больно и хочется лезть на стену.

Эх, жаль я не Человек-паук…

Нет, так дело не пойдет.

Эдак через сутки-другие я начну дико по ней скучать, а там и рукой подать до слабоумного поступка вроде звонка «Вернись, я все прощу».

Мне нельзя ее слушать, нельзя прощать. Я себя не на помойке нашел. Такие, как она, недостойны прощения. Это вопрос времени, когда она предаст снова. Что, если я еще сильнее в нее влюблюсь? Тогда разрывать отношения будет вдвойне больно, втройне.

Мне нужно как-то от нее отгородиться. Так почему бы это не сделать при помощи Анжелы? По крайней мере, она никогда мне не изменяла.

Достаю телефон, снимаю с блокировки номер, который сам же и заблокировал. Звоню бывшей жене.

Один гудок, пять, семь. Она не берет трубку.

Долго сижу в кресле в гостиной, гипнотизирую мобильный. Может, и к лучшему, что не ответила?

И тут она мне перезванивает.

— Глеб? Я не поверила своим глазам, когда увидела твой номер…

— Почему не брала трубку? — спрашиваю серьезным тоном.

— Знаешь ли, дела, дела… — тянет она жеманно. — У меня без тебя, вообще, очень насыщенная жизнь. Что ты хотел?

— Приезжай, давай нормально поговорим, — отвечаю со вздохом.

— Что мне, делать больше нечего? — В ее голосе сквозит самодовольство.

— Не хочешь? Ладно, я понял…

Уже собираюсь положить трубку, как она тут же начинает пищать:

— Глеб, я приеду! Я первым же свободным рейсом прилечу… Ты меня встретишь?

— Встречу…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Глава 45. Шутки кончились

Мира

Я никак не могу прийти в себя после разговора с Глебом.

Мысли путаются, а в груди жжет и давит, прямо как в то время, когда я жила с Антоном.

Лежу на кровати пластом и не знаю, что мне теперь делать со своей жизнью.

Не покидает чувство нереальности происходящего. Еще вчера я была счастливой невестой, любимой женщиной. Зато сегодня уже никакая не любимая, а так, не пришей кобыле хвост. Брошенная и совершенно ненужная.

Бесконечно кручу в голове, что я могла сделать вчера, чтобы избежать того, что случилось. Я ведь всего лишь пыталась выгадать немного времени, чтобы избежать непоправимого и при первой же возможности выскочить из квартиры. А не начни я отвлекать Антона разговорами, Глеб мог застать его за тем, как он сдирает с меня одежду или делает что-нибудь похуже. И не факт, что Глеб поверил бы, что все не по моей воле. Хотя нет, факт, что не поверил бы, судя по его реакции! Куда ни глянь, всюду клин.

Хотя, без сомнений, во вчерашнем есть немалая доля моей вины.

Я могла запереть дверь! Тогда Антон не пробрался бы в квартиру так просто. Но ведь я держала ее запертой, пока искала паспорт. Открыла ее, только когда собиралась выходить, а потом вспомнила, что забыла пакет с платьем, вернулась за ним. Обернулась, а в дверях этот шизик…

Я могла рассказать Глебу про Антона раньше. Могла… Больше того, должна была! У меня был миллион возможностей это сделать, ведь мы с ним много говорили по душам. Я рассказывала о детстве, школьных годах. Но замужество для меня всегда было самой болезненной темой, поэтому я ее обходила. Антон полгода не появлялся! Откуда я могла знать, что он станет меня выслеживать? Я ждала, что он станет меня преследовать, сразу после того как сбежала, но не через полгода.

Непонятно, как нашел, да и зачем? Неужели он действительно думал, что я к нему вернусь после всего? Упертый псих!

Но даже если бы я рассказала Глебу о прошлом, не факт, что он его принял бы.

Сколько я читала подобных историй в интернете — не счесть. Когда жертва насилия исповедуется перед публикой о том, как жестоко с ней обращался муж или парень, а потом ее же родственники ее и пихают обратно к нему в лапы. Собственно, со мной так и произошло. А комментарии под такими статьями — это вообще отдельная тема.

Все… Просто все вокруг осуждают в таких ситуациях именно жену, а не мужа-абьюзера.

«Где были ее глаза?!»

«Мозг в той голове не живет!»

«Дура, сама виновата!»

«Да я бы… Да вот меня бы… Да я бы, ух, что сделала, не то что эта половая тряпка».

Я боялась, что Глеб подумает так же, что скажет мне те же слова, что посчитает половой тряпкой, что обвинит во всем меня же. Это было бы невыносимо.

И ведь он был бы прав, по сути!

Где были мои глаза, когда я соглашалась выйти за него замуж? Почему я позволила отцу убедить меня?

Но так ли уж велика моя вина во всем этом? Это же не я била, а меня! В чем моя вина? В том, что не смогла уйти раньше? В том, что вообще согласилась на эти отношения? Так ведь он поначалу не был таким! Красиво ухаживал, романтично позвал замуж. Теперь я понимаю — маскировался…

Надо было уходить от него сразу после того, как отвесил мне первую оплеуху. А я стерпела, не ушла, посчитала, что все наладится, и у всех бывают плохие дни. Тем более, что он в тот раз долго извинялся.

Напрашивалась ли я? Хотела ли я этого? Боже, нет! Я была готова на что угодно, лишь бы избежать подобного к себе отношения.

Да если бы я знала, что этим кончится, я бы этому Антону его шоколадки да цветы в рожу кинула, когда за мной ухаживал.

Если во всем досконально разобраться — самая моя большая вина в том, что я вообще ему улыбнулась в первый день знакомства. Не улыбнись я тогда, моя жизнь могла бы сложиться по-другому. И мой ребенок, мой Мишутка, не подвергся бы никакой опасности…

А все-таки надо было сказать Глебу раньше. В очередной раз я повела себя как трусливая мышь. Только вот если бы сказала, моя сказка с ним просто закончилась бы раньше, судя по его реакции и поведению. С другой стороны, кому нужна такая любовь, которая заканчивается за один день? Раз — и выставил вон, даже толком не выслушав. Вернулся к бывшей жене…

От Антона я ожидала чего угодно. Меня уже даже не трогали никакие жуткие вещи, которые он творил. Я давно эмоционально дистанцировалась от него. Но от Глеба я такого не ожидала… Говорят, любимые ранят больнее всего. Правда.

Я ведь успела очень его полюбить! А он все-таки нет, раз так легко вышвырнул меня из своей жизни.

Но даже после всего мой мозг не покидает мысль о том, что, может быть, еще не все кончено? Вдруг он завтра остынет и посмотрит на вещи другими глазами?

Может, это все просто злая шутка?

В этот момент слышу звук дверного звонка.

— Глеб!

Тут же вскакиваю с места, несусь в прихожую, смотрю в глазок… А там не он! Там какие-то люди с чемоданами.

Открываю дверь.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​— Вы к кому?

— Велено было доставить вам вещи.

Они вносят в квартиру несколько чемоданов, а потом исчезают.

Раскрываю их и вижу одежду, которую мне купил Глеб. Подаренный им ноутбук с планшетом, мои книги, даже вазу эту дурацкую, которую я недавно купила в гостиную. Его гостиную!

Нет, никакая все это не шутка. Шутки кончились.

Он всерьез решил расстаться. Выставил меня, как Анжелу, за один день и не покривился. Даже зная ее отвратительный характер, я втайне тогда ее пожалела. Это ужасно — в один день лишиться всего.

Вдвойне ужасней лишиться любимого человека.

И почему в моей жизни попадаются одни сплошные уроды? Чем я так прогневила бога?

Получается, я в этой квартире, пока не рожу, а потом он меня выставит, отобрав младенца. Похоже, говорил серьезно, что собирается сам его воспитывать.

Интересно, а когда он вообще собирается его воспитывать? В перерывах между совещаниями? Он же каждый день работает допоздна.

Да не будет он его воспитывать! Сгрузит это на свою Анжелу, которая только и будет делать что гнобить моего сына. Меня гнобили и моего сына будут… И я ровным счетом ничего не могу с этим сделать. Кто я против Глеба? У меня ни средств, ни жилья… вообще ничего!

Неужели Глеб думает, что я так просто отдам ему ребенка? Он же знает, как я его люблю… Мы же об этом десятки раз говорили. Я не отдам! Не отдам, и все тут… Он мой! Я его мама! И я буду его защищать. От Анжелы, от Антона, от всего мира, если потребуется. Но как?

Господи, как страшно… Что же будет?

Сейчас как никогда чувствую себя маленькой беззащитной мышью.

Плюхаюсь в кресло, закрываю лицо руками. Чувствую, как голову сдавливает стальным обручем. Еще чуть-чуть, и она лопнет — как арбуз, который уронили на асфальт.

Часто-часто дышу.

А потом в голову приходит новая мысль. Мыши ведь тоже могут быть опасны… Особенно если загнать их в угол.

Ну что же, я как раз в углу, деваться мне некуда.

Неожиданно чувствую, как сдавливающий голову обруч исчезает.

— Да хватит с меня! — кричу в пустоту комнаты.

Надоело все! Надоело бояться. Надоело, что каждый мужик считает себя вправе поступать со мной как с половой тряпкой. Глебу я ничего плохого не сделала, чтобы он так жестоко со мной поступил.

Неожиданно вспоминаются его слова: «Я что-то не видел, Мирослава, чтобы вы куда-то выходили, покупали продукты».

Отбросим то, что он опять стал звать меня полным именем. Но откуда он мог это знать? Что я не ходила за продуктами?

Отчего-то сразу вспоминаются его нелепые требования, чтобы я носила часы со следилкой моих перемещений. А еще эти бесконечные отчеты — где была, что делала.

Вдруг мою голову простреливает догадка: он что, понатыкал здесь камер? Похоже на то! Хотя нет, что-то не сходится. Если бы он это сделал, то видел бы, что я варила овсянку. И потом, здесь, в морозилке, осталось немного приготовленных мною раньше полуфабрикатов — вареники с творогом, блины с джемом. Мне не хотелось есть, но я себя заставляла. Если бы в квартире были камеры, он не говорил бы таких вещей.

А что если камеры есть, просто не по всей квартире? Снова кручу в голове его слова: «Не видел, Мирослава, чтобы вы куда-то выходили». Выходили… Выход!

Несусь в прихожую, осматриваю ее очень внимательным взглядом.

И вдруг замечаю то, чего раньше в упор не видела. В углу над счетчиком, прямо у потолка располагается какое-то хитрое устройство, почти что напрочь заклеенное обоями.

Сколько тут жила, ни разу его не замечала! Как могла не заметить?

Пододвигаю стул, пытаюсь добраться до него рукой, и не выходит. Рост маловат, чтобы достать до потолка. Тогда иду в кладовую, достаю деревянную швабру, и, вооруженная этим древним инструментом по наведению чистоты, возвращаюсь в прихожую. Поднимаю швабру и что есть силы стучу по гадкому устройству.

На тебе, камера! На тебе, Глеб! На тебе, Антон!

Идите вы все в жопу!

Возвращаюсь в комнату, проверяю, на месте ли карта, которой меня снабдил Глеб. Затем нахожу среди вещей свой старый рюкзак, с которым когда-то приехала в Москву. Решаю, взять с собой. Туда помещается мой новый ноутбук и графический планшет, с помощью которого я училась рисовать в последний месяц, плюс кое-какие вещи.

Достаточно для новой жизни.

Глава 46. И мыши тоже иногда становятся тигрицами

Мира

Сижу в приемной мэрии своего родного городка. Трясусь как осиновый листик… Да что там, он мне завидует по-черному, ибо у него так дрожать никогда не получится!

Жду, пока секретарь доложит обо мне. Она как раз зашла в кабинет Валерия Андреевича Горцева, моего бывшего свекра.

Секретарь шла к нему с кипой документов. Наверное, придется долго ждать, пока он с ними разберется. А потом, не факт, что он захочет меня видеть. Но я твердо решила — не уйду, пока он меня не примет, и мне есть что ему сказать. Сколько бы я тут ни просидела…

Однако долго ждать мне не приходится. Уже через две минуты из кабинета выскакивает секретарь, а затем в дверном проеме показывается грузная фигура Валерия Андреевича.

— Мира, — охает он, разводя руками. — Что ты тут делаешь?

Он смотрит на меня глазами Антона — ровно такими же прозрачно-голубыми. Он будто постаревшая копия сына, изрядно обрюзгшая и располневшая. Наверное, его отпрыск лет через двадцать-тридцать станет, как он. Брр…

Впрочем, отнюдь не внешность Горцева так меня от него отвращает. Этот холодный, пронизывающий взгляд словно пробирается под кожу, никуда от него не деться. Я всегда побаивалась свекра, избегала обращаться к нему напрямую. Когда приходил к нам в гости, вела себя тише воды, ниже травы. Но время бояться прошло.

Я встаю с места, стараюсь говорить уверенным голосом:

— Я приехала поговорить… О личном.

Он вдруг начинает пялиться на мой живот, а потом кивает:

— Проходи в кабинет.

Иду за ним, он указывает на кресло напротив своего рабочего места.

Нервно оглядываю его просторный кабинет, дорогие кожаные кресла и массивный деревянный стол. Натыкаюсь взглядом на портрет президента за его спиной.

Осторожно присаживаюсь на предложенное место.

Он тоже устраивается в кресле, смотрит на меня через стол тем самым пронизывающим взглядом, от которого мороз по коже.

Важно спрашивает:

— Признайся, Мира, ты носишь моего внука? Пришла просить денег?

— Нет, — качаю головой. — Это не ребенок Антона. Кроме того, он был зачат уже после нашего развода. Мне не нужны ваши деньги, Валерий Андреевич. Я хочу, чтобы вы повлияли на сына, чтобы он прекратил меня преследовать.

Он шумно вздыхает, качает головой.

— Мира, Мира… Ну что ж вы, дети, никак поладить не можете. Мой Антон места себе не находит, весь извелся, похудел, осунулся. Бредит тобой, вернуть хочет. А ты ершишься как морской еж, выкрутасы выделываешь. Возвращайся-ка ты к нему, у парня за плечами вырастут крылья, станет приносить в дом больше денег. И я не обижу, озолочу… А с ребенком решим.

У меня от такого «заманчивого» предложения аж челюсть отвисает до пола.

— Господи, да зачем же мне к нему возвращаться? — восклицаю, разведя руками. — Чтобы он дальше продолжал надо мной издеваться и бить?

Мой вопрос Валерию Андреевичу совсем не нравится. Он хмурится, начинает пыхтеть. Вот-вот разразится громкой речью, но мне тоже есть что ему сказать.

— Только не делайте вид, что не знали! Вы прекрасно видели, как он со мной обращался. Видели, и вам было все равно!

— Ты пришла чинить разборки? — изгибает он бровь. — Бесполезное это занятие… У нас с тобой разные весовые категории… Я сейчас позвоню Антону, приглашу его сюда, вы спокойно поговорите при мне и помиритесь. Он тебя любит, ты просто обязана к нему вернуться.

Чувствую, как страх снова начинает душить. Провожу ладонью по шее в попытке сбросить ледяные пальцы нарастающей паники. Неожиданно это помогает.

— Только попробуйте! — отвечаю жестким тоном — сама удивляюсь, как у меня такой получился.

Вскакиваю с места, достаю из кармана сложенный файл с распечатанным листком бумаги, подаю его свекру.

— Что это? — спрашивает он, не глядя на бумаги.

— А вы почитайте, ознакомьтесь… — смотрю на него с прищуром.

Он пробегает взглядом по строкам интервью, которое я подготовила специально для этого разговора. В этом интервью все — как Антон надо мной издевался, как выслеживал, пытался изнасиловать в квартире Глеба, как угрожал моей матери. Я даже впихнула туда историю про кражу телефона мамы. Добавила и то, как свекор потворствовал всему этому, да еще протолкнул психически нездорового сына в администрацию, управлять людьми. Ведь Антон часто хвастал тем, как лихо отец пристроил его на хлебную должность.

— Если Антон еще хоть раз попытается что-то мне сделать, это и подобные ему интервью будут отправлены нескольким журналистам в Москве. Я уже нашла нужные контакты, они ждут перчинки. И тогда от вашей репутации не останется камня на камне. Наверняка после подобных статей к вам нагрянет какая-нибудь проверка или даже несколько. Раз такой уважаемый человек не может приструнить собственного сына, как же он будет управлять городом? Будет скандал! Как потом станете пробиваться в мэры?

Он тоже подскакивает, упирается ладонями в стол и восклицает зычным басом:

— Ты что это, шантажировать меня собралась? Да как посмела…

— А вот смею! Учтите, если только попытаетесь со мной что-то сделать, моя подруга в Москве тут же разошлет интервью по известным адресам!

— Что ты хочешь? — спрашивает он угрюмо. — Денег? Сколько?

— Не нужны мне ваши деньги! Я покоя хочу! Хочу, чтобы Антон навсегда про меня забыл.

Он некоторое время молчит, потом тяжело вздыхает, кивает:

— Антон к тебе больше не подойдет.

— Вот и договорились! — киваю ему.

Разворачиваюсь и на ватных ногах выхожу из кабинета.

***

Мира

Сама не верю, что удалось провернуть такое.

Воистину в критических ситуациях человек может вытворять чудеса.

Буквально выплываю из здания администрации. Топаю по центральной улице и улыбаюсь апрельскому солнцу. В кои-то веки мне легко, хорошо и уже совсем не страшно.

Телефон пищит сообщением.

«Все получилось?» — спрашивает Ляля, моя единственная московская подруга. Именно она должна была меня подстраховать, в случае чего.

Радостно наговариваю ей сообщение:

— Кажется, получилось! Он знатно прифигел, но в итоге согласился. Прикинь, денег предлагал!

Тут же прилетает ответ: «Надо было брать!»

Смешно мне от этой Ляли. Уж вот чего делать не стоило, так это брать у Горцева-старшего деньги. Тогда меня точно не отпустили бы с миром. Он бы, может, даже заплатил, но потом стопроцентно сделал бы какую-то подлянку, ведь, прямо как сын, жаден до одурения. Чур меня от этого, чур. Как бы ни нуждалась, а все-таки не надо мне такого счастья.

Впрочем, деньги для меня — насущный вопрос. Я сняла с карты Глеба некоторую сумму. Понимаю, нехорошо, но я успокоила себя тем, что это фактически на питание ребенка. Не могла же я уйти совсем без ничего? Как бы я прилетела домой?

Опять-таки, мне предстоит найти место для жилья. Хочу попроситься к подруге матери жиличкой — она сдает небольшой старенький дом в пригороде. Мама говорила, что у нее как раз недавно съехали квартиранты и она ума не приложит, где найти новых, приличных. Это в Москве жилплощадь нарасхват, а в нашем маленьком городке мало кто готов снимать.

Уйдя от Глеба, я решила — хватит с меня Москвы. Тем более скрываться от бывшего мужа мне больше не нужно.

Мама говорила, что втихомолку от папы устроилась подрабатывать на цветочном рынке. Плетет корзины, составляет букеты. Ей пригодится помощница, а там что-нибудь придумаю. Буду продолжать учиться дизайну, рисованию. Слава богу, сейчас есть масса онлайн-курсов. Некоторые совершенно недорогие, да и самообразование по видео из Ютюба никто не отменял.

Хочу позвонить маме и тут обнаруживаю, что заряда батарейки осталось всего три процента. Как так-то? Может, хватит позвонить?

Набираю ее номер и… телефон предсказуемо умирает.

— Вот блин…

Я уже неподалеку от родительского дома.

Может, просто зайти?

Сейчас будний день, может папа на работе? Хотя мама говорила, он работает два через два.

Раньше я на такое бы, пожалуй, не решилась. Но после того, как не побоялась сходить к бывшему свекру, мне море по колено.

Даже если он дома, ну что он мне сделает? Я не планирую там жить или что-то у него клянчить. Просто попрошу пару минут поговорить с мамой.

С этими мыслями поворачиваю на родную улицу, подхожу к выкрашенному зеленой краской железному забору, старенькому, но все еще крепкому. Заглядываю во двор: вдруг мама в огороде? Однако ее не видно.

Зайти просто так не решаюсь, стучу.

На пороге почти сразу появляется мой горе-родитель в излюбленных трениках с пузырями на коленях.

Он смотрит на меня поверх невысокой калитки. Вижу, как лицо его перекашивает злорадная ухмылка.

— Ишь, кто пожаловал… Ну заходи.

Секунда, и весь мой боевой настрой куда-то улетучивается.

— Мне бы маму… — тихо отвечаю.

— Что ты там блеешь? Заходи, я сказал!

Нерешительно открываю калитку, захожу во двор.

Отец спешит мне навстречу, с недовольным видом осматривает.

— Я гляжу, ты уже забрюхатела… Ну что, шаболда, погуляла в Москве, теперь приехала повесить своего выродка на родительские плечи? Чтобы я пахал, содержал тебя, тугоумную, и отпрыска твоего?

В первую секунду даже не знаю, как реагировать на его слова. К лицу приливает вся кровь, становится дико стыдно. Но быстро понимаю — стыдно здесь должно быть не мне. Мой ребенок — не его дело, и последнее, что бы я сделала, это попыталась повесить его на плечи отца.

Вдруг во мне просыпается такая злость, что хочется врезать родному отцу кулаком в нос. Еле сдерживаю свой дикий порыв.

— Я хочу поговорить с мамой, — отвечаю как можно спокойней, стараюсь не провоцировать.

— Фигу тебе с маслом, поняла? — орет он, ни капли не сдерживаясь. — Я ей вообще запретил с тобой общаться, ясно?

Вот как… запретил он.

И тут я ее вижу. Мама выходит на ступеньки, в руках у нее деревянная швабра, на которой висит грязная половая тряпка. Видно, прибиралась и услышала вопли отца. Глаза ее расширяются, когда она видит меня. Она бледная, и видно, что сильно испугана.

Как-то сразу становится понятно — ничего хорошего мне тут ждать не стоит. Мама мне не помощник. Еще ни разу такого не было, чтобы пошла против отца.

— Ясно… — шиплю сквозь зубы. — Спасибо, папа, на добром слове.

— Это ты что? — тут же начинает орать он. — Это ты меня еще виноватым хочешь сделать? Сколько из-за тебя проблем нажил! Сколько вытерпел… Чтобы какая-то свиристелка меня жизни учила…

В этот момент меня прорывает:

— И сколько же ты нажил из-за меня проблем? Выдал замуж за козла! А потом сидел в администрации три года благодаря моему замужеству, жировал на хорошей зарплате, пока над твоей дочерью измывались! Не стыдно? А должно быть!

После того как эти злые слова выпрыгивают из моего рта, отец отшатывается. А потом его глаза делаются совсем бешеными. Он резко бросается ко мне и, прямо как в детстве, норовит схватить за ухо, выкрутить…

Я пячусь, но делаю это слишком медленно, он успевает схватить меня за плечо.

И тут сзади мелькает какая-то тень. А потом отец охает от резкого удара сзади, а на его голову сверху приземляется половая тряпка.

Он отпускает меня, я отпрыгиваю и пялюсь на родителя во все глаза.

Замечаю маму, которая загораживает меня собой, оттесняет назад.

Мама со шваброй наперевес. Такое зрелище не забудешь!

Будто сквозь вату слышу ее злобный ор:

— Только попробуй ее тронь, ирод окаянный! Только попробуй, я тебе этой шваброй всю морду разобью!

Отец скидывает с головы мокрую тряпку, смотрит то на меня, то на мать. Я его более удивленным в жизни не видела. Кажется, у него сейчас глаза вылезут из орбит.

— Вы че это, сучки, вдвоем на меня нападаете? Вы обалдели?

— Это ты обалдел, Витя! Ты совсем обалдел… — отвечает мама.

Отец вытирает рукавом грязное лицо, смачно сплевывает на землю, смотрит на нас с прищуром, но напасть не решается. Должно быть, вид мамы со шваброй сильно его впечатляет. Зато я вижу, чего ей стоит сейчас вот так стоять напротив него. Ее аж потряхивает, но отец слишком занят собой, чтобы это заметить. Он набирает в легкие побольше воздуха и орет:

— А ну, пошли вон с моего двора! Вон, обе!

Мама замирает, и тут я понимаю, что пора брать дело в свои руки.

Шепчу ей:

— Иди хоть сумку возьми.

Она сует мне швабру и юркает в дом. Возвращается ровно через две секунды с курткой и сумкой.

Я все так же держу швабру в руках перед собой и жду, пока мама выйдет за калитку. Только потом двигаюсь за ней и наконец оставляю грозное деревянное оружие на обочине. Мы спешим прочь.

Сворачиваем на соседнюю улицу и шлепаем в неизвестном направлении. Мама в домашних резиновых шлепанцах, в халате в цветочек. Сверху куртка, жаркая не по сезону, видавшая виды черная сумочка. И я с рюкзаком за плечами.

— Мама… — охаю я, прикрывая рот руками. — Это что же получается, это ты сейчас от папы ушла? Да?

А она беззвучно плачет, размазывает слезы по щекам и говорит с надрывом:

— Прости меня, доченька! Надо было мне раньше от него уйти! Может быть, ты бы тогда этого гада не терпела целых три года…

Глава 47. Он тверд, как камень

Глеб

Это вынужденное бездействие меня убивает.

Сейчас обычный будничный день, а я не работаю. У меня отпуск, япона мать! Отпуск, который я должен был проводить со своей женой у моря. Сейчас попивали бы Мохито, любовались прекрасным видом из номера или гуляли. Вместо этого в жизни сплошной кавардак. А ведь я ненавижу бардак!

Главное — она роботом меня назвала. Какой я ей, к шутам, робот? Я живой человек, у меня чувства!

Сердца у меня нет, видите ли. Если его у меня нет, так какого же черта оно так болит? Мне буквально физически хреново после того, что вытворила Мира. Так и сердечником можно стать.

Слоняюсь по дому как неприкаянный. Думать могу только о бывшей невесте.

Влезла под кожу, поселилась в сердце, и никак ее оттуда не вытравишь. Кажется, после такого мне не должно быть до нее никакого дела. Но нет! Безумно скучаю, волнуюсь, как она там. Уже все руки себе поотбивал, чтобы не звонить. А звонить хочется каждые пятнадцать минут. Или пять. Или одну.

Дура! Она бы хоть догадалась попросить прощения…

Что ей стоит взять и хотя бы попытаться подойти ко мне с другого бока? Как-то доказала бы мне, что до того, как я застукал их в квартире, не спала с Горцевым. Тогда я, может быть, и засунул бы гордость в задницу, попытался ее простить. Прежних отношений, естественно, уже не воротишь. И доверять я ей после такого вряд ли смог бы. Но это был бы не полный разрыв.

«Дорогой, я прилетаю в семь вечера, и мы наконец нормально поговорим! Жду встречи, твоя Анжела», — вдруг прилетает мне сообщение.

Нормально поговорим…

Отчего-то эта простая фраза очень меня задевает.

Анжеле я, значит, предложил нормально поговорить, а Мире — нет. Как-то несправедливо. Может, надо было? Она просила. Хотя какой у меня с ней может быть нормальный разговор? Она же опять начнет вешать мне лапшу на уши.

Неожиданно понимаю, что мне хочется этой вот самой лапши. Пусть бы она рассказывала мне часами, как любит меня, как я ей нужен.

Ну я и слюнтяй… Если уже согласен на лапшу — это последняя стадия отупения.

Нет, я такого отношения к себе не позволю. Пусть прибережет свою лапшу для какого-то другого олуха. Мне она не нужна.

В то же время понимаю, что если немедленно ее не увижу, у меня сорвет крышу.

Наконец решаю — ребенок ни в чем не виноват. Он должен, по крайней мере, нормально питаться, а его мамаша так ни разу и не вышла из дома, хотя прошло уже больше двух суток. Она что, решила уморить мое чадо голодом?

К тому же ребенок наверняка соскучился по отцу! Дети все чувствуют, даже в утробе матери, я читал. А мой сын слышал голос отца каждый день на протяжении нескольких недель.

Считаю это достаточно серьезным поводом, чтобы явиться к Мире. Заодно и поговорим. Нормально.

Как ни странно, решение меня приободряет, напитывает силами. Быстро принимаю душ, тщательно бреюсь, надеваю выбранный для меня Мирой голубой свитер с джинсами, спишу к машине.

Но прежде, чем явиться пред неверные очи бывшей невесты, все-таки заруливаю в супермаркет. Нагребаю полную корзину продуктов. Торможу перед витриной с икрой, раздумываю, баловать ли Миру любимым деликатесом. Потом в голову приходит резонная мысль — я балую не ее, а своего сына. Беру килограммовую банку и направляюсь к кассе.

У дома Миры я оказываюсь уже ближе к вечеру.

Звоню, звоню, но она не спешит открывать. С чего бы?

Она в душе? Она спит? Может, с ней что-то случилось? Ведь не выходила из дома, мне на телефон не приходило никаких оповещений.

Достаю свои ключи, отпираю дверь и первое, что вижу, — раздолбанная камера. На полу валяется швабра. С чего бы?

— Мира? — кричу из прихожей.

Сердце сковывает от хренового предчувствия.

Бросаю продукты в прихожей, несусь в гостиную, но ее там нет. Впрочем, не нахожу ее ни на кухне, ни в спальне, ни даже в ванной.

Достаю телефон, трясущимися пальцами набираю ее номер.

— Алло, ты где? — говорю на выдохе.

— Там где надо, — прилетает мне ответ.

— Мирослава, я спрашиваю, где ты! Я пришел в квартиру, а тебя нет…

— Я съехала, — объявляет она.

— Куда? С чего вдруг?!

— С того, что я не стану жить в квартире человека, который хочет забрать моего ребенка! — чеканит она в трубку.

— Ты обалдела, мать твою? Ничего, что это и мой ребенок тоже?

— Не смей на меня кричать! — вдруг отвечает она строгим донельзя голосом.

Никогда со мной раньше так не говорила, и тут на тебе. Неожиданно. Кто тут, вообще, виноватая сторона?

Я откашливаюсь, говорю более спокойным тоном:

— Я не кричу! Скажи, где ты, и я приеду за тобой.

— Не сможешь. Я за тысячу километров. Решила вернуться в родной город и устроить свою жизнь здесь.

— А ребенок? — громко возмущаюсь. — Это ведь мой ребенок, Мира! Ты не забыла? Я тебе не разрешал никуда уезжать!

— К счастью, мне твое разрешение не требуется. Записывать ребенка на тебя я тоже не собираюсь. Тебе придется доказать свое отцовство, если уж на то пошло.

Вот это загнула.

— Ты забылась, Мира? — снова почти кричу. — У тебя ни кола, ни двора, как ты собралась обеспечить ребенка?

— К моменту родов у меня будет для него все, что нужно, — сообщает она деловито. — Работа, место, где я смогу его растить, необходимые вещи. Так что, даже если ты попытаешься лишить меня родительских прав, тебе придется очень постараться. Слава богу, в нашей стране суд предпочитает оставлять детей матерям!

— Ты там часом не белены объелась? — спрашиваю обалдевшим голосом.

На это она начинает кипеть возмущением:

— Ты правда думал, я так просто отдам тебе ребенка? Ни за что я тебе его не отдам! Встретимся в суде, Глеб! И я буду драться за своего сына до победного…

Точно белены объелась.

— Мира, я, вообще-то, не враг тебе! — заявляю со значением. — Я просто хочу обеспечить ребенку наилучшую жизнь…

— Это как же? — язвит она. — Сошедшись с этой полоумной? Да она предлагала мне аборт на четвертом месяце! И это еще до того, как выяснилось, что ребенок мой. Она бездушная женщина, и я не позволю ей издеваться над моим ребенком. А к тебе у меня теперь тем более веры нет.

Замираю на месте.

— Подожди, какой аборт? Ты о чем, вообще?

— Анжела предлагала мне аборт, — говорит Мира тем же язвительным тоном. — Я же рассказывала тебе, или ты забыл? В тот самый день, когда мы с тобой… ну, в общем, спали. Я ведь поэтому тогда и сбежала, ты разве не понял?

— Нет, естественно, я этого не понял! — возмущенно отвечаю. — Ты просто сказала, что она не хочет ребенка…

— Может быть… — тянет она в трубку. — В любом случае, это уже не имеет значения. Если ты нормальный человек и хочешь добра своему ребенку, то примешь мое решение. Я не собираюсь совсем запрещать тебе видеться с сыном. Думаю, одного свидания в месяц или два тебе будет вполне достаточно, учитывая твой темп работы.

Приходящий отец — совершенно не та роль, которую я хочу играть в жизни собственного сына. Я должен знать, где мой ребенок, как он, что ест, с кем играет, достаточно ли безопасны его игрушки. Как же я буду все контролировать? Я же с ума сойду… И потом, как он меня сможет полюбить, если станет видеть раз в месяц? Чушь!

— При чем тут моя работа? — вконец выхожу из себя. — Ты сейчас несешь бред! У нас с тобой был договор…

— Да, был, — отвечает Мира как ни в чем не бывало. — И ты сам нарушил этот договор, взяв мою яйцеклетку без спроса. Я простила тебе это… я поверила, что ты добрый, хороший, любящий. А ты не такой! Не хочу с тобой больше разговаривать!

И она бросает трубку.

Долго смотрю на экран мобильного, не могу понять, что это сейчас было. Восстание злобных хомячков? Что на нее нашло, вообще?

Эта мадам не знает, с кем связалась.

Глава 48. Анжела

Глеб

Я сижу в гостиной собственного дома как обухом по голове прибитый. Никак не соображу, как я мог позволить событиям дойти до такой крайности?

Этому дебилу, Горцеву, все внятно растолковали, он клялся, что больше не приблизится к Мире. Так она сама к нему укатила…

Как я это понял? Очень просто — достаточно вспомнить ее фразу: «Решила вернуться в родной город». Спасибо, хоть постеснялась сказать, что к бывшему мужу.

К кому ей еще туда возвращаться, как не к нему? Естественно, побежала к своему Горцеву сразу, как только поняла, что со мной не выгорит.

Мысли о том, что этот тип сейчас наслаждается моей женщиной, сводят с ума.

Нет у человека ни чести, ни совести. Каким надо быть моральным уродом, чтобы отбивать бывшую жену у другого, если она на шестом месяце беременности? Это же подлость чистой воды. Очнулся через полгода после развода. Неужели не совестно вот так рушить чужую семью?

Не хочу об этом думать, а в голову так и лезут образы: как он целует ее в губы, как любуется ее шикарной грудью, как ест приготовленный ею ужин. Если она меня так баловала, стопроцентно и его будет баловать! Гаденыш будет жрать вместо меня вкуснейшие пельмени, котлеты, говорить с моей невестой, держать ее за руку.

— Не смей ее трогать! — шиплю сквозь зубы на представший передо мной образ, будто эти двое сейчас не за тысячу километров, а в моей гостиной.

Киплю как котел на самом большом огне, убить готов этого подонка.

Не будь Мира беременной, я бы махнул рукой.

Как-то попытался бы задавить любовь. Переболел бы, постарался отпустить. Это ее жизнь, в конце концов. Раз она предпочла его, я бы рано или поздно смирился. Но она же уехала с моим ребенком!

А пафоса в голосе сколько… Сына она мне отдавать не хочет. Неужели и вправду собралась воспитывать моего малыша с этим неандертальцем? Наверное, он наплел ей разного — мол, люблю не могу, ребенка приму. Да только это все чушь. Чужие дети никому не нужны, мне ли не знать? Я вот в свое время никому не пригодился.

Что если этот утырок поначалу будет с ней ласков, а потом станет попрекать чужим дитем? В его голове ведь совсем нет мозга, я это сразу понял по взгляду. Мне не нужно, чтобы матери моего ребенка мотали нервы. Мне нужно, чтобы она жила в нормальной квартире, хорошо питалась, находилась в комфортной обстановке. Обеспечит ли он ей все это? Я совсем не уверен. Красной икрой уж точно кормить не будет.

Через какое-то время догадываюсь проверить баланс карты, которую выдал Мире на расходы. Обнаруживаю, что она сняла со счета пятьдесят тысяч. Ну хоть что-то! Пусть у нее будут хоть какие-то свои деньги. Хотя могла бы снять больше, дуреха… Я бы не ругался.

Беспокойство за Миру и сына плотным кольцом сжимает сердце.

Кручу в руках телефон, уговариваю себя не звонить ей хотя бы сегодня. Пусть страсти немного улягутся, серьезные вопросы лучше решать на свежую голову.

Смотрю на ее фото в мобильном, позволяю себе хоть на пару минут вернуться в то счастливое время, когда она была со мной. Эти мысли затягивают как топкое болото. Ненадолго будто даже отключаюсь.

Вдруг отчетливо слышу стук в дверь.

Вздрагиваю. Первая мысль: Мира.

Однако вскоре в прихожей раздается голос Анжелы:

— Милый, я дома… Ты не встретил меня в аэропорту, нехороший такой…

Забыл.

Я вообще напрочь про нее забыл.

Наблюдаю, как Анжела вплывает в гостиную.

На ней новый белоснежный костюм, волосы уложены в аккуратную высокую прическу. Раньше мне очень нравилось наблюдать за ней, шикарно одетой, с прической и макияжем. Тешил свое самолюбие тем, что женился на настоящей леди, у нее ведь и походка соответствующая, и манера речи. Неплохо для вчерашнего детдомовца с дырой в кармане, а?

Однако леди так, как она, не поступают.

После известий о том, что Анжела предложила Мире сделать аборт, ничего, кроме отвращения, к бывшей жене не испытываю.

— Ну, привет… — тяну похоронным голосом. — Как ты вошла, я же забрал у тебя ключи.

— Ой, прости, в одной из сумочек лежали запасные, забыла отдать. — Анжела улыбается мне, но очень скоро ее улыбка сходит на нет. — Ты мне не рад? Ты же сам пригласил нормально поговорить…

— О да, я хочу с тобой поговорить…

Она превратно понимает мои слова. Спешит сесть рядом на диван и заводит приторно-сладкую речь:

— Глеб, я весь этот месяц не находила себе места. Веришь или нет, но я не могла смотреть ни на одного мужчину, перед глазами был только ты, и в сердце ты. Я ведь люблю тебя…

— Так любишь, что даже предложила Мире сделать аборт? — спрашиваю с прищуром.

Она резко выпрямляется, делает недоуменный взгляд:

— Кто тебе такое сказал? Она? Это все вранье чистой воды. Знаешь, эти провинциалки наплетут что угодно, лишь бы оторвать богатого мужика…

— Хватит заливать, Анжела, — резко ее перебиваю. — Я же вижу, когда ты врешь!

Она тут же идет на попятную:

— Глеб, я за этот месяц полностью изменилась. Если хочешь, я стану растить ее ребенка, как своего. Буду менять ему памперсы, кормить с ложечки, стану образцовой мамой. Вот, смотри!

И она показывает мне коротко состриженные ногти с французским маникюром.

Надо же, какие разительные изменения. Это, конечно, все меняет.

— Не нужно таких жертв, Анжела, — качаю головой.

Она снова неправильно меня понимает, тут же приободряется, начинает частить:

— А и хорошо, пусть она сама его растит. Мы с тобой сделаем нового. Знаешь, я ходила к врачу и, должна сказать, что у меня резкие улучшения. Я рожу тебе ребенка самостоятельно. Это будет наш с тобой сын… Ну? Что скажешь?

Недоуменно хмыкаю.

— Ответь честно, Анжела, у тебя вообще были эти проблемы по женской части, или ты их выдумала, чтобы не рожать мне? — резко спрашиваю.

По ее выражению лица понимаю — я неожиданно попал в точку. И как мне это раньше в голову не пришло? Подумать страшно, сколько выложил за ненужное лечение.

— Глеб… — Анжела картинно складывает руки на коленях. — Я ведь, несмотря ни на что, все это время хранила тебе верность… Я… Если хочешь знать, я даже забросила живопись, так как без тебя нет никакого вдохновения! Ты мой единственный!

В этот момент обращаю внимание на то, что внутренняя сторона ворота ее пиджака испачкана чем-то бежевым. Как будто она намазала шею тональным кремом и он немного стерся о белую ткань. Зачем бы ей это делать?

Тяну к ней руку, слегка отодвигаю ворот пиджака и замечаю на белой шее плохо замаскированный засос.

— Говоришь, хранила верность? — Мне становится смешно.

И тут Анжелу несет.

Она резко вскакивает, начинает кричать, активно жестикулируя:

— А что я должна была делать? Ты меня бросил без гроша на улицу! Конечно, я искала утешения…

— Вообще-то, я купил тебе квартиру, — хмыкаю в ответ. — Но ты права, я не имею права высказывать тебе претензии за неверность. Я ведь и сам все это время был не один. А я никогда не требую от людей того, чего не даю сам. Однако в свете всплывших фактов считаю невозможным наш с тобой дальнейший союз…

— Нет, нет, нет. — Анжела вдруг начинает качать головой, а потом выставляет вперед указательный палец. — Ты не провернешь со мной это снова! Ты не вышвырнешь меня из дома как безродную собаку. Ясно тебе? Зачем приглашал, если не собирался со мной сходиться? Теперь ты мне должен деньги за билет! Новый костюм, маникюр… все это стоит приличную сумму!

— Не наглей, а? — говорю с прищуром.

Она чуть не подпрыгивает на каблуках, сжимает кулаки, некоторое время просто пищит на ультразвуке:

— А-а-а… — а потом вдруг выдает: — А ну и пошел ты! И знаешь, что? Это не ты меня кидаешь. Я сама от тебя ухожу, понял?

С этими словами она достает из сумочки ключи, швыряет их на диван, а потом лезет за телефоном, набирает чей-то номер и меняет тон на приторно сладкий:

— Анзорчик? Я уже освободилась. Забери меня, пожалуйста, котик… Адрес пришлю, да…

Анжела разворачивается на каблуках и выходит из дома. Слышу, как она громко хлопает дверью.

Ничего, кроме облегчения, после ее ухода не испытываю.

У меня есть дела поважнее, чем возиться с этой лицемеркой.

Глава 49. Жесткий тип

Глеб

Я жду в приемной Марка. Секретарь обещала, что приятель вот-вот освободится. В сложившейся ситуации помощь адвоката не повредит.

Я думал не один день. Судил-рядил, как правильнее поступить. Решил предложить Мире сделку: она уходит от Горцева, ибо я не позволю этому неандертальцу иметь хоть какое-то отношение к моему ребенку, а потом пусть перебирается обратно в Москву. Ради того, чтобы мой сын жил в нормальных условиях, я обеспечиваю ей жилье, пропитание. Однако я оставляю за собой решающее право голоса касательно детского сада и школы, а также ключевых аспектов воспитания. На этих условиях мы оформим совместную опеку. Так и никак иначе.

Все же зря я угрожал ей отнять все права на сына. Не скажи я Мире тогда в сердцах, что заберу ребенка себе, не нажил бы столько проблем. Возможно, она даже никуда не уехала бы. В который раз убеждаюсь, что сначала нужно думать, прежде чем делать.

Глупо, конечно, как-то даже по-детски и это совершенно не стоит брать в расчет… Но глубоко в душе мне приятно, что она любит моего ребенка. До меня только недавно дошло, что это фактически единственная причина, по которой она не хочет его отдавать. Она не гонится за деньгами, хотя могла бы высосать из меня очень много. Она просто его любит. Я не вправе лишать своего сына этой любви.

Пусть Мира — предательница, сбежавшая от меня к дебилу. Пусть она разбила мне сердце, потопталась на моем чувстве мужского достоинства. Но в перспективе она может стать хорошей матерью. Это чего-то да стоит. Ладно, буду честен хотя бы с самим собой. Это стоит до хрена.

Хочет быть матерью, пусть будет. Но на моих условиях.

Поэтому сейчас как никогда важно отбросить эмоции.

Я должен обеспечить достойное проживание своему ребенку. Это первоочередное. И если, чтобы Мира согласилась на мои условия, придется пригрозить ей лишением родительских прав, что ж, будет так.

Я сделаю для своего ребенка все. Я пойду по головам. Если понадобится, море переплыву! Благополучие сына — самое главное.

Поэтому и пришел к адвокату проконсультироваться, что и как лучше сделать.

— Глеб? — Марк появляется из кабинета, машет мне рукой: — Заходи!

Он, как всегда, бодр и свеж, в идеально отутюженном костюме.

А вот я сейчас выгляжу как помятое чучело. Давно не брился и, кажется, забыл расчесаться. Со всей этой историей я вообще забыл про все на свете, кроме Миры.

— Паршиво выглядишь, приятель, — хмыкает он и указывает на бежевое кресло рядом со своим столом. — Присаживайся, рассказывай, с чем явился?

— Буду краток, — стараюсь говорить по существу. — Мира от меня беременна, и я…

— Так и знал, что ты запал на эту девушку, — перебивает меня приятель, хлопая в ладоши. — Еще когда ты просил меня помочь ей с разводом. Надеюсь, у нее все хорошо? Бывший муж ее не донимал?

Очень удивляюсь его вопросу.

— Вообще-то, донимал… — говорю угрюмо. — Она сейчас с ним, но носит моего ребенка, и я хочу как-то решить вопрос с будущей опекой.

Марк резко серьезнеет, упирает локти в стол и подается вперед:

— Только не говори, что ты отдал этому психу беременную девочку. Ты в своем уме, Глеб? Ты просто обязан немедленно поехать туда и забрать ее. Сейчас же!

От слов приятеля мне делается дурно.

— В смысле психу?

— В том самом, клиническом. Он же неадекватен! Как ты мог ему ее отдать?

— Но я не отдавал! — развожу руками. — Она сама к нему от меня ушла…

Марк смотрит на меня непонимающим взглядом. Его левая бровь стремительно взлетает:

— Как это сама ушла? К нему? Ты уверен, что дело обстоит именно так?

Напрямую она мне этого не говорила, конечно. Но вывод напросился сам собой.

Однако сказанное адвокатом мне категорически не нравится. Беспокойство за бывшую невесту удесятеряется. Тут же тянусь за телефоном, набираю номер Миры. А она скидывает. Берет и просто скидывает меня!

Следом прилетает сообщение: «С ребенком все в порядке, когда он родится, я тебя извещу. Не звони мне больше».

Читаю и перечитываю сообщение, показываю его Марку:

— Видишь, что? Она даже говорить со мной не хочет. Ушла к нему, и все…

— Глеб, послушай меня, — говорит он вкрадчивым голосом. — Езжай туда и забери ее. Может, это вообще не она писала. Я этому даже не удивлюсь, говорю же, он неадекватен! Ты бы видел его на суде, он там такое исполнял, прибить меня грозился…

В этот момент вспоминаю сбивчивый рассказ Миры про своего бывшего, абсолютно нереальную историю издевательств. По крайней мере тогда мне так показалось.

Поднимаю на приятеля злой взгляд и цежу, еле сдерживаясь:

— Сколько мы с тобой друг друга знаем, Марк? Пять лет? Больше? Объясни, какого черта ты только сейчас говоришь мне все это? Почему сразу не сказал?

Марк вскидывает брови, откидывается на спинку кресла и отвечает:

— Глеб, я не обсуждаю дела клиентов с кем бы то ни было, тем более если меня просили этого не делать. Делаю это только в случае крайней необходимости, как сейчас. Я посчитал, что Мирослава вправе сама решать, что и как тебе рассказывать о своей личной жизни. Она и мне в свое время не хотела выдавать подробностей, мне стоило больших трудов ее разговорить…

— Но почему? — непонимающе качаю головой.

Вспоминаю наши с ней долгие вечерние беседы — молчала про бывшего как партизанка.

— Есть у меня одно предположение… — Марк пожимает плечами. — Может, боялась осуждения? Понимаешь, жертвы насилия обычно очень стыдятся своего прошлого…

— Жертвы насилия… — бездумно повторяю за Марком. — Это что ты хочешь сейчас сказать? Что моя беременная Мира в лапах у мрази, которая ее бьет?!

— Успокойся, Глеб, — отвечает Марк, прищурившись. — Просто съезди за ней.

Снова тычу в телефон трясущимися пальцами в попытках связаться с Мирой. И снова эта паршивка меня скидывает.

— Какого ляда… — Потом поднимаю взгляд на Марка и строго спрашиваю: — Адрес ее бывшего есть?

— Кажется, у меня сохранились данные.

Он роется в компьютере.

— Да, есть. Пиши…

Дальше он диктует заветную информацию.

И тут мне в голову приходит новая идея.

Тут же спрашиваю:

— У тебя случайно нет в деле телефона ее матери?

— Зачем тебе? — интересуется он.

— Если Мира не берет трубку, поговорю хоть с ней, скажу, чтобы бежала к дочке… Вдруг там и правда беда?

— Есть, отчего же не быть, — кивает Марк. — Брал у Мирославы, когда собирал материалы к делу.

С этими словами он начинает рыться в телефонной книге, пересылает мне контакт. А потом встает с места:

— Пожалуй, пойду выпью кофе, а ты спокойно поговори.

— Спасибо, — отвечаю на выдохе.

Как только за Марком закрывается дверь, набираю номер.

В трубке раздается голос, очень похожий на голос Миры:

— Алло?

— Здравствуйте, — начинаю, хорошенько прокашлявшись. — Я прошу прощения за звонок, вы меня не знаете, но я имею непосредственное отношение к вашей дочери…

— Глеб? — неожиданно она сразу догадывается, кто ей звонит. — Что вам нужно от Миры? Вы мало помотали ей нервы? Хотите еще?

— Нет, то есть да, то есть… — сам запутываюсь в собственных словах. — Я не хотел мотать ей нервы. Я просто хочу с ней поговорить, можно? Она не берет трубку, я не знаю, где она. Мне нужно убедиться, что она в порядке.

— Мира в порядке, — отвечает она недоверчиво. — Как будто вам есть дело…

— Мне есть дело! — восклицаю в трубку. — Не знаю, в курсе ли вы, но ее бывший муж — двинутый на голову, ее нельзя с ним оставлять…

— О, я в курсе, что собой представляет Антон. Но она не с ним, не переживайте. Мира живет со мной.

Шумно выдыхаю, в жизни не испытывал облегчения сильнее.

— Хорошо. А можно мне с ней поговорить? Вы не могли бы попросить ее позвонить или взять трубку?

— Не могла бы, — чересчур резко отвечает она.

— Почему? — удивляюсь.

— Потому что вы, молодой человек, подлец! — чеканит она и кладет трубку.

Вот и поговорил с будущей тещей.

А что, она права по всем статьям. Получается, Мира изначально говорила правду и вовсе не собиралась спать с бывшим? А я, вместо того чтобы поддержать, пожалеть, защитить, что сделал? Вымотал ни в чем не повинной девчонке нервы, выпер из дома, даже слушать не стал. Подлец и есть.

Глава 50. Новая жизнь

Мира

— Сходи в магазин на рынке, возьми ленты по списку, вот деньги. Чеки и сдачу отдашь Надежде Михайловне, — говорит мама, вручая мне пятитысячную купюру и вырванный из блокнота листок с записями.

— Будет сделано, шеф, — улыбаюсь ей во все тридцать два зуба.

Любуюсь своей новой, переродившейся мамой. Она в последнее время даже умудрилась похорошеть. В кои-то веки подстриглась под каре, решилась надеть вместо старенького платья джинсы и свитер. К сорока пяти годам она сохранила девичью фигуру, новый стиль ей очень идет.

— Иди уже, подлиза, — улыбается она в ответ.

И возвращается к столу, где стоят ведра со свежими розами. Начинает ваять очередной шедевр.

Нежданно-негаданно у мамы обнаружился талант делать красивейшие корзины с цветами. Так получилось, что полгода назад она вызвалась подменить старую подругу, когда та заболела. И ей так понравилось в цветочном магазине, что она полгода бегала сюда втихаря от папы, подрабатывала. А все деньги, какие удалось заработать, откладывала на карточку для меня — на всякий случай. Так что от папы она ушла с небольшим «подкожным жирком».

Теперь мама работает в магазине в полную смену, а я на подхвате. Слава богу, хозяйка магазина, Надежна Михайловна, согласилась взять меня на неполный рабочий день, маме в помощницы. Тоже постигаю азы искусства составлять букеты, помогаю чем могу. Без официального трудоустройства, разумеется.

А что? Чем не работа? На лучшую в моем положении все равно рассчитывать не приходится.

Может, стоило взять маму да уехать куда глаза глядят?.. Подальше от Антона, его папаши и всех этих проблем. Но здесь мне все родное, у мамы есть знакомые, которые помогли с жильем, с работой. А в чужом городе как бы мы устроились совсем без помощи? Поэтому пока обитаем тут. К тому же, если Горцев захочет меня найти, он найдет… Даже в Москве нашел. А моя цель — прекратить его бояться, вместо того чтобы продолжать от него бегать.

Про учебу тоже не забываю, посвящаю ей каждый вечер. Когда сыночек родится, будет не до того, поэтому использую каждую возможность, параллельно ищу удаленную работу.

Повезло, что у мамы есть знакомая, которая сдала нам жилье. Причем за смешные деньги! В Москве за такую цену мы бы не сняли и кладовку. Здесь же хозяйка даже отказалась брать с нас залог. Пусть хоромы не ахти какие, но в доме есть спальня, гостиная, кухня, мебель и даже посуда. Что еще нужно для жизни? Пусть все старенькое, зато на нас в нашем доме никто не орет, не шантажирует и не пытается нами командовать. Нам с мамой и Мишуткой хватит и того, что есть, а там посмотрим, как дальше сложится жизнь.

Постараюсь выучиться, стать графическим дизайнером или дизайнером интерьеров. Такие специалисты ух сколько зарабатывают. Деньжищи!

С этими мыслями спешу за покупками, радуюсь теплому апрельскому дню, ласковому солнцу.

Сворачиваю к рынку, уже направляюсь к тому самому магазинчику, где мама попросила купить ленты, как вдруг замечаю знакомую неприятную рожу.

Это Антон!

Застываю на месте как вкопанная.

И вот уже солнечный день никакой не солнечный, а от хорошего настроения не остается и следа.

Вроде бы уже поборола страх, а он раз — и вытащил голову наружу. Очень хочу развернуться и со всех ног дать деру. Но в моем положении особо не побегаешь. К тому же я не собираюсь каждый раз бегать от этого типа. Еще чего не хватало! Городок маленький, волей-неволей будем встречаться. Что мне, каждый раз устраивать спринты?

Антон тоже застывает на месте, стоит, разглядывает меня во все глаза. А потом он вдруг имеет наглость помахать мне рукой. Спешит в мою сторону.

Радуюсь, что вокруг снуют туда-сюда люди, ничего он мне на людях не сделает. Ведь не сделает? Если бы собирался что-то сделать, нагрянул бы ко мне раньше, ведь я в городе уже несколько дней. По идее, не должен, но все равно от самого факта его приближения меня пробирает аж до костей.

Не собираюсь ждать, когда подойдет. Делаю вид, что не вижу его, и иду в направлении магазина. Боковым зрением замечаю, как он ускоряет шаг, а потом будто бы даже пытается ухватить меня за локоть, удержать.

Резко останавливаюсь, поворачиваюсь к нему и шиплю змеей:

— Не смей меня трогать, понял? Никогда не смей меня трогать!

Раньше он после такого тут же взбесился бы.

Прекрасно помню, как при моей малейшей попытке ему противостоять, он превращался в злобного тролля. Однако теперь ведет себя по-другому. Выставляет перед собой ладони, отвечает вполне цивилизованно:

— Мирочка, я не собираюсь тебя трогать! Ты что? Пальцем не прикоснусь.

Вот и отлично. Меня это вполне устраивает.

Снова собираюсь юркнуть в магазин, но он вдруг начинает говорить совсем уж нелепые вещи:

— Мирочка, милая моя девочка, пожалуйста, не уходи! Поговори со мной хоть немного, хоть пару минут…

И главное — не стесняется. Все равно ему, что ли, что люди слушают?

— Я не хочу с тобой говорить, — отвечаю как можно строже.

— Но почему? Я понимаю, ты не хочешь ко мне возвращаться. Но почему мы не можем стать просто друзьями? Мы ведь можем общаться… По-дружески!

Он такого «замечательного» предложения я на некоторое время теряю дар речи. Три года пил мою кровь и тут на тебе — давай дружить… Что творится у него в голове?

Смотрю на его искаженное мольбой лицо и не понимаю, что я в нем нашла три года назад? Он настолько мне омерзителен, что начинает тошнить. Каждая черта его лица кажется мне уродливой.

Неожиданно у меня прорезается голос:

— Я лучше поцелую дохлую крысу, чем стану дружить или даже общаться с тобой, Горцев! Иди подобру-поздорову, а то снова наведаюсь к твоему отцу!

Аж сама не верю тому, что хватает смелости сказать такое. Ну все, сейчас точно психанет, вон как заходили желваки на скулах.

Однако вопреки моим ожиданиям он снова он выставляет вперед ладони, как бы признавая свое поражение:

— Понял, понял, отстаю… — Еще некоторое время он смотрит на меня с прищуром, а потом вдруг выдает: — На хрен ты мне такая вредная не сдалась, поняла? Я сделал большую ошибку, когда на тебе женился. Я думал, ты покладистая, послушная… а ты… — Он машет рукой. — Будешь проситься обратно, не пущу! Усекла?

После таких слов мне хочется сплясать прямо при нем. Как же хорошо, что я непокладистая, как же хорошо, что теперь я ему не нужна! Ура!

А потом Антон делает совсем невероятную вещь. Берет и просто уходит.

Смотрю ему вслед и гадаю, какая муха его укусила? Впрочем, ясно какая — большая, жирная, носящая гордое имя Валерий Андреевич. Должно быть, отец хорошо промыл ему мозги.

Внутренне ликую — удался мой план с интервью и московскими журналистами.

Только одно непонятно — почему я не догадалась сделать этого раньше? Даже в голубых мечтах я такого не представляла, когда бежала от Антона в Москву. Стремилась лишь надежней спрятаться.

Что ж, прятки кончились. А страхи… Наверное, я всегда буду его бояться. Но говорят, не боится только безумный. Важно лишь то, как ты поступаешь со своим страхом — даешь ему поглотить себя или объявляешь войну. Я выбираю второе.

Глава 51. Этот странный город

Глеб

Давненько я не ездил за пределы Москвы. Порой забываешь, что в глубинке России тоже есть жизнь, просто более размеренная. Никаких тебе пробок, сто лет такого не видел.

Родной городок Миры встречает меня весенней погодой, распустившимися цветами. Но ничего из этого меня не радует, душу съедает беспокойство о моей беременной девочке.

После разговора с Марком я не терял времени даром. Прилетел в Краснодар, а там взял машину напрокат. Поехал дальше на юг, туда, где спряталась моя милая, чудесная Мира.

С тех пор, как я узнал всю правду, только и могу думать о том, каким кретином я был, что не поверил ей. Как я мог оставить ее одну в той квартире? Натуральный идиот! Надо же было так мощно лопухнуться. И это после всего, что между нами было, той любви, заботы, которыми она ежедневно меня баловала, после удовольствия, которое она дарила мне в постели.

Как я мог подумать, что, вкусив счастливой жизни, смогу продолжить отношения с Анжелой? Еще и Мире об этом сказал, балбес. Бес попутал, не иначе.

Красиво тут.

Дома вроде мелкие, старые, зато вдоль дороги растут деревья, в окно джипа дует свежий ветер. Воздух сладкий, насыщенный кислородом, его буквально можно пить. В Москве такого воздуха не найти… А я все равно не могу нормально дышать, и не смогу, пока не заберу Миру домой.

Дико переживаю за мою любимую девочку. Хорошо, что она живет с родителями, но ведь этот псих тоже живет здесь! Он может караулить ее за каждым углом. О чем она вообще думала, когда сюда ехала? Дуреха моя беременная…

Я уже сотню раз пытался с ней связаться, не меньше. Но Мира так ни разу и не взяла трубку, не ответила ни на одно из моих сообщений. У меня от ее игнора уже началась нервная почесуха, того и гляди покроюсь пятнами.

Подъезжаю к дому ее родителей, выхожу из машины.

Некоторое время просто пялюсь на старый железный забор зеленого цвета. Он кое-где проржавел и ему не помешает новый слой краски или… отправиться на свалку? Да, свалка явно по нему плачет. За забором виднеется старинный дом со ставнями, которые почему-то закрыты, краска на них тоже кое-где облупилась. По всему видно, отец Миры не самый аккуратный хозяин. Хотя розовая клумба перед домом выглядит довольно ухоженной. Чудеса контрастов.

Что же, пришло время познакомиться с будущими тестем и тещей.

Стучу в калитку.

Тишина…

Стучу еще раз, громче прежнего.

Наконец на пороге появляется почти лысый мужик в трениках с вытянутыми коленями. По возрасту годится на роль отца Миры.

Про себя радуюсь, что выспросил у Марка необходимые данные — имена родителей моей девочки, их адрес, номера телефонов. Так что я во всеоружии.

— Здравствуйте, Виктор Владиславович, — киваю ему с широкой улыбкой.

Он приосанивается, подходит к калитке, открывает ее.

— Тебе чего? — интересуется, забыв ответить на приветствие.

— Я ищу Миру, — говорю как можно более дружелюбным голосом. — Вы не могли бы ее позвать? Она дома?

Как только это говорю, с будущим тестем происходят прямо-таки волшебные изменения. Он враз ощетинивается, шипит сквозь желтые зубы:

— Передай этой змеюке подколодной, чтобы ноги ее не было в отчем доме! Пришла, шухеру навела, дрянь такая… И сам пошел вон!

Я на секунду подвисаю, переваривая откровенное хамство. Вычленяю важную для себя информацию — Мира не здесь. Спину прошибает холодом, а дыхание учащается.

— Где Мира? — спрашиваю уже совершенно другим тоном, гораздо более строгим.

— А я почем знаю! — мужик разводит руками. — Шляется где-то, тварь подзаборная…

«Бить людей нехорошо», — напоминаю себе.

Особенно старших, особенно если это родственники девушки, на которой ты собрался жениться. Но как хочется!

— Вы не знаете, где ваша дочь? — спрашиваю с прищуром.

— Не дочь она мне более! — машет указательным пальцем этот пузан. — После того, что тут устроила, не дочь!

Чувствую, что мои нервы уже на пределе. Спрашиваю строго:

— Что случилось?

— Я тебе что, новостной канал? — ухмыляется этот тип. По всему видно, мое беспокойство ему только в радость. — Я сказал, пошел отседова!

Я бы мог выкрутить ему руку, взять на болевой и выведать все, что мне нужно. Запел бы как соловей. На это ушла бы от силы пара минут. Но я цивилизованный человек, по крайней мере пытаюсь им быть.

Обращаю внимание на потертые треники отца Миры, на его замасленную рубашку и стальной зуб спереди. Видно — деньгами в его кошельке особо не пахнет. Тогда достаю бумажник, извлекаю из отдела с наличными пару купюр, шуршу ими перед отцом Миры.

Реакция следует незамедлительно. Он мигом добреет, сразу же зовет меня пройти во двор.

— Зачем она тебе? — спрашивает он, жадно косясь на деньги.

— Мира — моя невеста, — начинаю объяснять. — Мы повздорили, она уехала. Я думал, она живет с вами, разве нет?

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​— Приходила, да… — заявляет он. — Важная такая, разодетая по-столичному. Верку мою с панталыку сбила, вдвоем отсюда и ушуршали… Бросили меня одного на произвол судьбы. А ты за Миркой приехал?

— Да, я приехал ее забрать, — киваю, стараясь скрыть пренебрежение.

— Так что ж ты раньше молчал? — всплескивает руками он. — Я подумал, задолжала чего, иначе зачем такому, как ты, моя дочка. Ты забирай, забирай, она тебе пригодится! Девка рукастая, и приготовить может, и прибрать, если раздать дроздов…

— Я в курсе… — пытаюсь прервать его словесное недержание.

Но куда там, его несет дальше:

— А жене моей скажи, пусть возвращается домой для серьезной беседы. И вещи пусть все принесет обратно! А то залезли в дом две змеюки, пока я вкалывал на работе, все вынесли, все подчистую, понимаешь? Все салфетки, которые мать навязала, все шмотье, которое ей купил, даже сервиз дорогущий, который теща нам на свадьбу подарила! По-хорошему, половина сервиза моя, так? Ой, хорошо, хоромы мои мне от родителей до брака достались, а то бы еще на дом претендовала, шлындра такая…

Боже, зачем мне эта информация? У меня сейчас кровь из ушей пойдет… Что за мелочный таракан? Сервиз жене пожалел. Цирк! Только если начну растолковывать, ведь не поймет. Лишь зря потрачу время, а я и без того умудрился слишком много его упустить. Мне надо невесту искать, а не учить этого идиота жизни.

— Дайте адрес, откуда я могу забрать Миру? — прерываю поток его жалоб.

— Они у реки живут, в старой халупе. Не чета моим хоромам. Сейчас дам адрес.

Он ненадолго исчезает в доме и возвращается с клочком бумаги, где корявым почерком нацарапано название улицы и номер дома.

— Сейчас объясню, как проехать, — благосклонно говорит он. — Значит так, рули прямо, потом налево, потом вдоль дороги…

— У меня есть навигатор, разберусь. — Стараюсь как можно скорее завершить разговор.

— Я ж тебе помог, да? — говорит этот тип, хитро на меня уставившись. — И ты мне помоги. Скажи Верке, сильно ругать не буду… Ну взбесилась, с кем не бывает. Пусть возвращается. А то, сам понимаешь, без бабы в доме плохо. Ни пожрать приготовить, ни прибраться…

Дольше не слушаю, разворачиваюсь и ухожу.

Еще чего не хватало, уговаривать будущую тещу жить с этим жадным тараканом. Как у такого родителя вообще могла родиться чистая душа вроде Миры? Магия, не иначе. Надеюсь, хоть мать у нее нормальная, не то что это недоразумение. Тут же обещаю себе, что я таким не буду. Я сделаю для своего ребенка все… и для его матери тоже.

Раньше я много думал над тем, как сложилась бы моя жизнь, расти я в семье, с отцом, пусть без матери-кукушки. Но после встречи с этой особью тараканьего рода начинаю думать — может, и к лучшему, что вырос в детдоме. Проще совсем без отца, чем с таким.

Приезжаю по указанному адресу, вижу старый маленький дом с отделанной шифером крышей.

Долго стучу в калитку, вот только никто не выходит.

— Тебе чего? — вдруг интересуется соседка, дама средних лет в красной косынке.

Подхожу к соседнему двору, откуда выглядывает эта любопытная особа.

— Я ищу Миру. Вы давно во дворе, не видели, может, куда ушла?

— Так на работе, с мамой.

На работе? Она устроилась работать? Совсем с ума сошла! Нисколько себя не бережет, она же беременна.

— Вы случайно не знаете, где она работает? — спрашиваю наугад.

— Так в цветочном на центральной улице. Знаешь где? Большой такой, называется «Верба».

Кажется, проезжал его по дороге к дому родителей Миры.

— Спасибо, — киваю ей и возвращаюсь в машину.

Когда добираюсь до цветочного магазина, дело близится к вечеру.

Некоторое время сижу в машине, делаю предварительную подготовку: бронирую билеты на самолет для меня и нее, ищу отель в Краснодаре, где мы с Мирой сможем переночевать перед отлетом. Потом соображаю, с чего бы начать разговор. Группирую в голове все факты, которые собираюсь выложить моей драгоценной, чтобы она уехала со мной сегодня же. К слову, их у меня много, двадцать штук минимум!

Выдыхаю.

После перелета и долгой езды я устал, как последняя собака, меня аж потряхивает от слишком долгого перенапряжения. Успокаивает лишь то, что остался последний рывок — самый маленький. Девушка найдена, остальное лишь дело техники.

Едва не пропускаю момент, когда она появляется на почти безлюдной улице в компании какой-то седой женщины, подстриженной под каре.

А когда вижу ее, столбенею.

Как… ну как всего за несколько дней она умудрилась стать еще красивее? В свете заката она кажется мне ангелом. Такая ладная, с плавной походкой, и это на шестом месяце беременности. Она улыбается, что-то говорит своей компаньонке. А я таю, когда вижу ее улыбку. Жаль, что улыбается она не мне.

Кстати, Мира чем-то похожа на свою подругу. Черты лица, манера двигаться. Это ее мать? Наверное… Что ж, хоть выглядит нормально, не то что горе-папаша. И только из-за того, что Мира на нее похожа, она мне уже заочно нравится.

Эти двое не замечают моей машины, проходят мимо, о чем-то оживленно беседуя. До меня вдруг доходит — еще чуть-чуть, и скроются. Э-э, я здесь не для того, чтобы так просто ее упустить.

Мгновенно забываю про усталость. Выскакиваю из машины, спешу к своей ненаглядной девочке.

— Привет, Мира, — говорю на выдохе.

И она оборачивается.

Шагаю к ней ближе. Едва оказываюсь рядом, меня накрывает волной удовольствия.

Черт, даже если бы я не поговорил с Марком, видя ее такую красивую и желанную, все равно бы растаял и понесся к ней на всех парах. Тянет меня к этой милахе, как кота к валерьянке. Моя женщина!

Она смотрит на меня своими огромными глазищами и будто не верит, что это я.

— Глеб? Как ты здесь оказался?

— Это был долгий путь…

Вид ее глаз поражает меня в самое сердце. Они полны грусти, ее глаза, какой-то нереально глубокой тоски. По мне? Очень на это надеюсь.

Пытаюсь так же, как и она сейчас, выразить во взгляде все, что чувствую: ту безумную любовь, которая сжигает меня изнутри, тоску по ней, сожаление о своем поступке. Может, слова не нужны? Она же умная девочка, должна понять, насколько нужна мне, раз приехал к ней за тысячу километров.

Наклоняюсь, чтобы обнять, на какую-то секунду даже кажется, что Мира ко мне льнет. А потом она вдруг делает шаг назад. И та волшебная близость, которая возникла между нами секунду назад, вдруг исчезает.

— Стоп! — Мира начинает резко возмущаться. — Ты чего?

А и правда, что это я? Речь репетировал-репетировал, а сказать не сказал. Надо выкладывать факты!

Только открываю рот, как меня опережает ее мать:

— Отойдите от моей дочери, молодой человек!

При этом так грозно на меня смотрит, словно я должен ей миллион баксов и ни центом меньше.

О, кажется, у моей Миры имеется личный страж. Оно в теории, может, и хорошо, но не сейчас.

Вежливо прошу:

— Позвольте нам, пожалуйста, поговорить наедине.

И тут Мира выдает:

— Мама, не уходи…

Опа… я что, враг номер один? Они забыли про Горцева? Это он здесь злодей, но вовсе не я.

— Я ничего плохого не хочу. Я с миром, — говорю с чувством.

Только кто бы меня услышал.

— Пошли, Мира, — мать тянет ее за локоть.

— Мира, стой! — я уже почти на взводе. — Пожалуйста, пойдем со мной в машину, поговорим. Я тебе все объясню и…

— Я не сяду к тебе в машину! — заявляет она.

— Почему? Я же только поговорить…

— Молодой человек, вам что, не ясно? Она не хочет! — хмурит брови ее мать.

— Пожалуйста! — наконец не выдерживаю. — Я очень долго сюда ехал, я на пределе. Дайте нам с Мирой поговорить, будьте человеком, в конце концов…

Она на секунду замирает, смотрит на Миру. Та еле заметно кивает, и только после этого ее мать отходит от нас.

— Что ты хочешь, Глеб? — Теперь Мира смотрит на меня совсем другим взглядом, донельзя настороженным.

О, я много чего хочу. У меня к этой девушке целый список. Судорожно пытаюсь вспомнить перечень фактов, который собирался ей выложить, когда готовился к встрече. И… выдаю целых два слова:

— Тебя хочу…

— Ты больной? — вдруг взвизгивает она. — Ты думаешь, можешь вот так явиться после всего, лезть обниматься, как будто мы не ругались… Ты что, пока ехал сюда, стукнулся головкой и потерял память? Мы вообще-то расстались!

— Извини меня! — говорю с чувством. — Извини, что я тебе не поверил! Я поговорил с Марком, и он вправил мне мозги…

— С Марком Натановичем? — уточняет Мира настороженно.

— Да, с адвокатом, — киваю. — Он рассказал, что собой представляет твой бывший, и вот я…

— Прискакал, потому что испугался, что он со мной что-то сделает? — фыркнула Мира. — Спасибо, разобралась без тебя.

— Это как? — удивляюсь.

— У меня свои способы, — отвечает она, деловито задрав подбородок.

М-да, детальный ответ, ни отнять, ни прибавить.

— Я не считаю, что находиться в непосредственной близости от этого человека безопасно для тебя. Ты должна поехать со мной обратно, и я обеспечу твою полную безопасность. Ты во всем можешь на меня положиться…

— Я же сказала, что разобралась! — упрямо твердит она.

— Да ну и фиг бы с ним, с этим Горцевым, — решаю зайти с другого бока. — Мира, не из-за него поехали со мной! Давай мириться, а? Теперь, когда я знаю, что ты не собиралась мне с ним изменять, считаю, нам просто необходимо попробовать снова. Мы же хорошо жили… Поехали домой, пусть все будет как раньше.

— Зачем? — интересуется она с угрюмым выражением лица. — Чтобы ты опять меня выпер с вещичками при первом случае, когда тебе что-то не понравится? Нет уж, спасибо!

— Мира, я больше этого не сделаю! Я предлагаю вернуться к первоначальному плану. Давай поженимся! Ты же не собираешься сходиться с бывшим, так? Я не вижу причин, почему мы не можем помириться…

— Зато я вижу! — Она тычет в меня указательным пальцем. — Я не выйду замуж за человека, который угрожал отнять моего ребенка, ясно тебе? А ты угрожал мне этим дважды! Ты изначально ко мне отнесся, как куску мяса с подходящей ДНК. Мне не надо было тебе это прощать.

Это серьезные аргументы, конечно. Вот только я несогласен их принять.

— Мирочка, девочка, — прошу ее спокойным голосом, — успокойся, пожалуйста. Я понимаю, тебя очень задело то, что я провернул ту аферу с яйцеклеткой. Но ведь тогда я еще не знал, какая ты. Даже не мог предположить, как сильно тебя полюблю…

Как по мне это достаточно хорошее объяснение, но, похоже, Мира так не считает.

— А если бы не полюбил, значит, можно отбирать у меня сына, да? Классные у тебя понятия о чести и совести, Глеб. Это бесчеловечно. Неважно, любишь или нет, так нельзя делать ни с кем!

— Ты права, — киваю. — Я повел себя ужасно. Но я обещаю тебе, что не буду забирать сына… Я понял, что был неправ, сделал неверные выводы. Я все осознал. Правда!

— Не-а… — качает она головой. — Помнишь, ты мне сказал тогда по телефону, что твое доверие невозможно вернуть. Ну так вот — мое тоже! Понял? Я тебе не верю…

Вот так просто — не верит она мне.

Чувствую, как груз переживаний последних дней ложится на плечи бетонной плитой. Он так тяжел, что грозит сломать мой позвоночник. Не на такой прием я рассчитывал, не для того добирался сюда черти сколько времени, чтобы она так открыто меня послала.

— Мира, я очень устал…

— Так иди отдохни, при чем тут я? — пожимает она плечами. — Я тебя сюда не звала.

— Да что ж такое? Что ты хочешь, чтобы я сказал? Давай я скажу или сделаю. Ну очевидно же, что тебе будет со мной лучше, чем здесь…

— Очень вряд ли, — качает головой Мира. — Мне пора домой, Глеб.

Она разворачивается, давая понять, что разговор закончен.

— Дай хоть до дома довезу! — прошу, разочарованный донельзя.

— Беременным гулять полезно, — фырчит она и идет к маме.

Наблюдаю, как они под ручку уходят прочь.

И что мне теперь прикажете делать?

Глава 52. Один большой мужчина

Антон

Я просыпаюсь от звонка телефона.

Подрываюсь с постели, нахожу злосчастный мобильник и дурею от злости. Отец! В четыре утра… Он совсем, мать его, заработался? Забыл про время?

— Отец, ты с дуба рухнул? Ночь на дворе! — злобно возмущаюсь.

Однако из трубки вместо зычного баса родителя раздается какой-то хрип, а потом я слышу его слабый голос:

— Плохо мне… до скорой не дозвонюсь. Выручай, сын…

Ептель, нашел когда болеть. Не мог дождаться утра? Что у него там? Температура?

Хорошо, живем на соседних улицах. Быстро впрыгиваю в джинсы, на ходу натягиваю свитер и бегом к отчему дому. По дороге все же умудряюсь дозвониться в скорую, вызываю машину к дому отца.

Когда я назвал, к кому именно вызываю бригаду, там сразу засуетились. Скорая приехала буквально через три минуты.

Оказалось, у отца вовсе не температура повысилась. Жаловался на сильную боль в груди. Очень скоро его, всего серого, погрузили в карету скорой помощи.

— Что с ним? — спрашиваю у врача.

— Похоже на инфаркт… точнее скажем в больнице.

Инфаркт.

Эта новость ненадолго прибивает меня к плинтусу.

Вот так дети и становятся сиротами.

Замираю на месте, смотрю, как скорая увозит моего единственного близкого человека. Паршиво, что так случилось, спору нет. Отец — нужный человек, от него многое зависит на работе. Но без его нравоучений я вполне мог бы прожить.

Дико хочется к Мирке.

Она бы и с отцом помогла, кстати. Она это отлично умеет — ухаживать, это прям ее. Помню, целую неделю ко мне в больницу шастала, когда мне вырезали аппендицит. И дома ухаживала по первому классу. А если не она, это мне, что ли, за ним ухаживать? Ну нет, я на такое не подписывался.

Снова думаю о Мире. Сейчас бы обнял ее, впился губами в губы и забыл все на свете…

А нельзя. Батя шкуру сдерет, все мозги ложкой выест.

Стоп. Но не после инфаркта же, так?

Было нельзя, а теперь автоматом можно. В таком состоянии отец мне точно не помешает вернуть жену туда, где ей и полагается быть. Уже не пригрозит лишением наследства и тем более увольнением.

А что? Все честно — он после инфаркта, скорей всего, станет овощем.

Овощем?

Полный кирдык… Только не это…

Я потом запарюсь ходить к нему домой. Не, конечно, найму сиделку, но это ж надо будет являться к нему как по расписанию, контролировать, как идут дела. Или такие последствия только после инсульта? Фиг его знает, я не медик.

Открываю телефон, нахожу в поисковике, какие последствия бывают после инфаркта. А там жесть — может быть что угодно, вплоть до летального исхода.

М-да, ситуация…

Но все-таки надо признать, дела мои не так уж плохи.

Вскоре вспоминаю, какой я, в случае чего, богатый наследник. Единственный к тому же. Батя у меня человек небедный, недаром занимал в администрации теплое место. Которое, к слову, освободилось! Папин инфаркт вообще может стать для меня переломным событием, ведь я автоматом исполняющий обязанности. А там замучу избирательную кампанию, буду, мол, поддерживать политику отца, разжалоблю избирателей.

Потираю руки в предвкушении. Все одно к одному.

К будущему мэру Мирка побежит аж бегом — это сто пудов. Надо только дождаться, пока выяснится, что с отцом.

Собственно, а зачем ждать? Все ясно и так.

Я еще в первый день узнал, где она живет. И теперь меня ничего не держит, могу наведаться к ней в гости.

Сделаю все чин чинарем: сегодня же заявлюсь к ней с кольцом, все как полагается. Встану на одно колено и позову обратно замуж.

Авось теперь пойдет. Пожила без своего принца сахарного, хлебнула жизни без крепкой мужской поддержки и финансирования. Самое время удить рыбу.

А то, что она мне сказала на рынке… Так она за это еще ответит! Не сразу, конечно. Я терпеливый, я подожду. Сначала женюсь, а вот потом предъявлю счет.

Она у меня за все ответит по полной программе… Годами будет отвечать.

Глава 53. Трое больших мужчин и две маленькие женщины

Глеб

Никуда я не поеду.

Я себе пообещал, что без Миры из этого заштатного городишки ни ногой.

Она злится на меня, это да, но ведь и тоскует тоже. Я по взгляду понял, я сердцем почуял, на интуитивном уровне считал ее эмоции. А раз так, все еще можно исправить. К тому же я не собираюсь оставлять ее в непосредственной досягаемости Горцева.

Может, он ее и обманул обещаниями не трогать, только я не такой лопух, чтобы верить этому парнокопытному. Я таких людей уже встречал, им хоть кол на голове теши, все равно гнут свою линию.

Провожаю взглядом Миру и ее мать. А потом осторожно следую за ними по пятам. Довожу до дома. Да, они меня об этом не просили. Но вдруг там Горцев за углом?

Горцева за углом не обнаруживается.

Наблюдаю за тем, как в доме моей ненаглядной включается свет. Лишь после этого топаю обратно к машине. Усаживаюсь на водительское место, не чуя ног. Самую малость переутомился.

Нахожу по интернету гостиницу, решаю провести там ночь.

Наскоро выкупавшись, ужинаю купленной в фойе плиткой шоколада и бухаюсь в неудобную постель. Поначалу боюсь — не усну, ведь прошлой ночью так и не смог сомкнуть глаз от волнения. Но неожиданно быстро проваливаюсь в объятия Морфея.

Просыпаюсь в четыре утра.

Даже не понимаю, что именно меня будит. Как будто какой-то колокол в голове.

Вставай, и все тут. И беспокойство, уснувшее со мной этой ночью, резко вскидывает голову.

Не разлеживаюсь. Быстро чищу зубы, натягиваю мятую одежду, ведь смену я с собой не захватил, и спешу к машине.

Пять минут, и я уже у дома Миры.

Свет не горит. Но это не удивительно в полпятого утра. Я приехал слишком рано, малышка стопроцентно спит. Можно бы поехать обратно, попытаться урвать еще хоть пару часов сна. Но не еду. Вместо этого откидываю назад водительское кресло, собираюсь спать прямо в машине.

Следующие два часа я то впадаю в дремоту, то снова очухиваюсь, озираюсь по сторонам — проверяю, все ли спокойно.

Еще эти петухи… Кукареку да кукареку. Чего им неймется?

В полседьмого выхожу из машины, чтобы немного размять ноги. И вдруг замечаю, как открывается калитка, на улице показывается Мира.

Уже давно рассвело, так что ей великолепно меня видно, хотя я припарковался за два дома. Тоже не лишаю себя удовольствия — самозабвенно на нее пялюсь. Она сегодня еще красивее, если это вообще возможно. Ей очень к лицу джинсовый комбинезон. Она заплела волосы в косу на бок, прямо как делала раньше, когда жила со мной.

Машу ей, жестом спрашиваю, могу ли подойти. Она на секунду замирает, а потом все же кивает. Подхожу.

— Глеб, ты что, проторчал здесь всю ночь?

— Нет, не всю, — качаю головой.

— Тогда почему такой помятый?

«Потому что ты не со мной, — хочу ей ответить, — потому что без тебя я не могу нормально спать. Потому что все время волнуюсь за тебя!»

Но это все чувства, а мне надо выдать ей факты, как-то убедить ее, что она должна уехать со мной, и как можно скорее.

— Мира, мы можем еще раз поговорить? Пожалуйста…

Неожиданно она кивает, потирает руки выше локтей:

— Холодно, пойдем в дом?

Надо же, и правда холодно, а я и не заметил.

— Пойдем, — киваю.

Очень скоро я оказываюсь на маленькой кухне. Здесь все дико старое — обшарпанный стол и табуретки, видавший виды гарнитур, газовая печь моего возраста, не меньше. Но зато чисто, а еще обалденно пахнет чем-то печеным. Мой желудок моментально реагирует и начинает вовсю ворчать.

— Ты голодный? — спрашивает Мира. — Хочешь оладушки? Я только напекла.

Ее предложение очень меня удивляет:

— Ты всерьез собралась меня кормить?

Мира пожимает плечами.

— Ты отец моего ребенка. Будет лучше, если мы не станем воевать.

Противопоставить мне нечего. Согласен на все двести процентов, и тридцатка сверху для точности.

Киваю, устраиваюсь за крохотным столом. Очень скоро передо мной появляется тарелка с горкой румяных оладий, блюдце с вареньем, кружка крепкого чая.

Уже представляю, как засовываю сладкий кругляш в рот и млею от гаммы вкусов, как вдруг на кухне появляется мама Миры. Правда, сегодня она какая-то другая, гораздо менее воинственно настроенная.

— Здравствуйте, Вера Николаевна, — киваю ей, поднимаюсь с места.

— Да сиди, чего ты, — машет рукой она. — Дочь, я пока повожусь в огороде, а вы поговорите.

Мира кивает, и ее мать уходит.

Надо же, какая деликатная. С чего бы?

— Ешь, — кивает Мира.

И вот счастье мое становится полным. Рядом Мира, мы уютно сидим на кухне, а в желудке у меня с каждой минутой прибавляется по оладье. Понять не успеваю, как съедаю целую тарелку. А их там было штук двадцать, не меньше. Оголодал… Соскучился и по еде, и по компании моей ненаглядной.

Как ни странно, речь заводит именно Мира, а не я:

— Я всю ночь думала над твоими словами, Глеб…

— И что решила? — спрашиваю с гулко бьющимся сердцем.

— Знаешь, пока я ждала там в квартире, что ты одумаешься и придешь в себя… До того, как ты сказал, что помирился с Анжелой… В общем, тогда мне очень хотелось, чтобы ты пришел и, как вчера, попросил прощения. Я мечтала с тобой помириться, но теперь…

Боже, она до сих пор думает, что я с Анжелой?

— Внесу ясность, — тут же ее перебиваю. — Я не сходился с бывшей, это было сказано в сердцах. Я тебе не изменял, Мира. И не изменю. Знаю, что и ты не изменишь. Давай оставим прошлое в прошлом и просто помиримся…

— Мы не можем, — качает она головой. — И дело тут не в Анжеле, я еще вчера поняла, что ты, скорей всего, уже не с ней, раз приехал ко мне с таким предложением.

— Но тогда почему мы не можем помириться? — развожу руками. — Найди хоть одну достойную причину?

— Между нами нет доверия. — Она режет меня без ножа. — Ты все время ищешь во мне двойное дно. Сначала окрестил кукушкой, даже не потрудившись меня узнать, потом увидел во мне изменницу. Ты сам сказал, что никому не доверяешь. А жить без доверия, это…

— Я теперь верю тебе, милая! — тут же спешу ее убедить. — Я же сказал, поговорил с Марком, он подтвердил твои слова, про Горцева, и я…

— Вот видишь! — восклицает Мира. — Ты не мне поверил, ты поверил своему знакомому, что только доказывает — у тебя нет доверия лично ко мне.

— Мира, я ошибся, — говорю с нажимом. — Я всего лишь человек. Не робот, хочу заметить. Людям свойственно ошибаться…

— Но дело в том, что я тебе не верю тоже! Я не смогу с комфортом с тобой жить, все время буду ждать подвоха. На таком фундаменте отношений не построишь. Ты не надежный…

Последним словом она будто иглой прошивает мне сердце.

Глубоко вздыхаю, стараюсь говорить максимально убедительным тоном:

— Я буду для тебя таким же надежным, как швейцарский банк. Я подвел тебя, знаю, но обещаю, что впредь…

— Не надо, Глеб! — качает она головой. — Мы с тобой больше не будем парой. Но мы можем выстроить другие отношения.

— Это какие же? — интересуюсь с прищуром.

— Дружественные, ведь нам предстоит воспитывать ребенка. Будет проще, если мы сможем полюбовно договориться…

— Вот именно о ребенке ты и должна подумать в первую очередь, Мира, — говорю с нажимом. — Давай собирайся, поедем домой. Я обеспечу тебя всем, что может понадобиться, я…

— Мой дом теперь здесь, Глеб, — строго перебивает она.

— Ну что за глупости? — наконец не выдерживаю. — Ты всерьез собираешься растить ребенка в этой халупе с Горцевым под боком? Я ни за что этого не позволю!

Сразу понимаю, что перегнул палку. Та теплая, почти доверительная атмосфера, что образовалась здесь совсем недавно, вдруг исчезает. Мира снова становится колючей как еж.

— Я же сказала, что разобралась с Горцевым. А по поводу халупы…

— Я не хотел тебя обидеть, — пытаюсь спасти ситуацию.

— Но обидел, — говорит она напряженным голосом.

— Но я же ничего плохого тебе не предлагаю, всего лишь хочу позаботиться, обеспечить всем…

— Не надо, — в очередной раз перебивает меня она. — Я не хочу от тебя зависеть. Я только и делала, что всю жизнь от кого-то зависела, пора самой становиться на ноги. И чем раньше я стану самостоятельной, тем будет лучше для ребенка.

Мои брови взлетают.

— И каков же у тебя план?

— Есть план, — говорит она со значением. — И работа у меня тоже теперь есть.

Ох ты ж гордый воробушек. План у нее есть, и даже работа.

— Я твою службу в цветочном магазине за перспективную должность не считаю, извини.

Вроде бы говорю очевидную вещь, но Мира все равно обижается.

— Это не единственное, — вдруг сообщает она. — Если хочешь знать, я планирую развивать творческую жилку, рисовать дальше…

О-о, кажется, я где-то уже это слышал. А, вспомнил где — у себя дома, от Анжелы.

«Милый, ты женился на гении…»

«Дорогой, скоро мои картины будут продаваться за миллионы…»

«Котик, дай денег на выставку? Это же вклад в будущее!»

За три года жизни с этой ведьмой из творческой семьи я успел наслушаться подобного до мозолей на барабанных перепонках. С меня хватит.

Про себя считаю до пяти, чтобы не начать орать слишком громко.

— Мира, неужели ты всерьез думаешь, что можешь этим прославиться и что-то заработать? Это нереалистичный бред!

— Слава меня не интересует, — заявляет она. — А по поводу заработка ты ошибаешься, я тебе сейчас докажу.

С этими словами она подскакивает с места, быстро убирает тарелки, вытирает столешницу. А потом юркает в комнату и возвращается с подаренным мной ноутбуком, ставит его на стол.

— Вот, смотри, — говорит она, когда аппарат загружается. — Это мой аккаунт на стоке.

— На стоке? — переспрашиваю, не понимая.

— Ну… — она на некоторое время задумывается, а потом начинает тараторить: — Сток — это сайт, где художники, фотографы выставляют свои работы, а клиенты их находят по тегам и покупают право на коммерческое использование работ. Американская компания, очень продвинутая. Так вот, я много рылась в поисковике, когда поселилась тут. Искала любые возможности заработать онлайн, наткнулась на видео одного художника, который рассказывал про то, как можно заработать на своих рисунках. Потом полезла на этот сайт и поняла, что у меня фактически уже есть что-то, что я могу продавать, я ведь последние полгода только тем и занималась, что рисовала. Ничего сложного, так, ерунда. Я пока совершенствуюсь в инфографике… Вот, посмотри, у меня уже даже есть первые покупки!

Забираю у нее ноутбук, начинаю листать картинки с ее страницы.

Краем глаза замечаю, что Мира отчего-то начинает смущаться, даже краснеет. С чего бы? Думает, буду критиковать? А потом и вовсе начинает оправдываться: