2004 год. Антон
– Это вышло случайно, – мнусь перед рыдающей малявкой, как второклассник.
Это ж надо было так накосячить! Мелкая зараза заливается такими горючими слезами, что меня всего аж скручивает. Вот и поиграли в X-Box с пацанами. Веселью хана.
– Блин, ну случайно на него сел, не реви, – раздраженно кидаю в мелочь, но она отчего-то не успокаивается, а принимается рыдать еще громче. Как сказала бы математичка – по экспоненте. И это невыносимо, честное слово, хуже только шуршание пенопласта и Бах в исполнении криворукой соседки сверху.
– Не реви, тебе говорят! – прикрикиваю. Но это не работает.
Лицо малявки все красное, глаза – как два пельменя, нос весь в соплях. Ну чего так убиваться? Подумаешь – хомяк! Смотрю на часы, через час должна прийти мама, и если эта зараза не успокоится, опять влетит мне. Хотя я не виновен даже. Какого фига он вообще делал на нашем диване?
– Тох, ну чё? – заглядывает в комнату Санёк. – Мы играть еще будем?
– Не будем, – раздраженно кидаю я.
– Да брось ты ее, порыдает и успокоится сама, чё с ней возиться, – выдает друг. – Там Серый за Барселону ща рубиться будет. Пошли.
Поворачиваюсь к нему и кручу пальцем у виска. Неужели не видит, какая космическая жопа тут намечается, если малявка не успокоится? Мать точно отберет приставку и запрет дома на ближайший год за этого дебильного хомяка.
– Пошли, – толкаю его в спину, выгоняя из комнаты.
Прикрываю дверь, рыдания немного приглушаются, а затем переходят в дикий вой. Жопа, как она есть.
– Всё, игре конец, – оповещаю друзей, входя в зал.
Серый ставит игру на паузу и отрывает взгляд от телека.
– Да ты прикалываешься! – не верит он.
– Мать скоро придет, а тут эта… – киваю головой на стену, за которой продолжаются громкие всхлипы. – Мне кранты.
– Отстой, – Серый кидает на пол джойстик и встает. – Завтра доиграем?
– Не знаю, если мелкая не успокоится, мать приставку заберет, ты ж знаешь.
– Не повезло тебе, – хлопает по спине Санёк. – Сёстры – это жесть.
– А эта даже не сестра, – вдевает ноги в кроссы Серый. – Я б на твоем месте прикопал ее где-нибудь за школой, – громко ржет над своей шуткой.
Я ржу в ответ, хотя не смешно ни разу. Им не объяснить, что такое ответственность и мамин шантаж.
Закрываю за друзьями дверь и возвращаюсь в комнату. Мелкая все так же рыдает, уткнувшись в колени лицом. Два белобрысых хвоста раскачивают в такт всхлипам. Рядом с ней на моем одеяле валяется дохлый Роджер. Больше не веселый, потому что труп. Вот на фига она его сегодня в школу таскала? На фига из клетки тут выпустила?
Сажусь с ней рядом, вздыхаю.
– Конфет хочешь? Я знаю, где мать прячет.
Мелкая затихает, но голову не поднимает, просто отрицательно машет. Тихонько всхлипывает, но уже не воет, как раненная. Хорошо.
– Хомяки вообще долго не живут, – решаю утешить. – Года два, не больше.
Очередной всхлип превращается в громкий вой, от которого аж мурашки по рукам бегут. Да что она так убивается, что я такого сказал?
– Я тебе завтра другого притащу! – наконец, меня озаряет. Точно, в зоомагазине их видел, недорогие и все на одно лицо. Морду. Хотел Need for Speed купить, конечно… но лишь бы мама не узнала.
– Я не хочу другого, я хочу Роджера! – вскидывает голову и стреляет в меня краснющими глазами.
– Будет Роджер два! Назовешь его Великим!
Мелкая вытирает сопли рукавом и кидает взгляд на тушку почившего в бою за диван хомяка. Ее лицо снова кривится, словно вот-вот рванет новый поток слез.
– И колесо! – вставляю, пока она не опомнилась. Помню, она у матери все выпрашивала.
– Морскую свинку! – тут же успокаивается мелочь, снова проходясь рукавом свитера по лицу. – И колесо.
– Нет, погоди. Так все поймут, что с этим хомяком стало.
– Ты его убил! – прищуривается и поджимает губешки.
– Давай договариваться. Я тебе хомяка и колесо, а ты никому ничего не рассказываешь.
– Не-а, – качает головой. Один хвостик от энергичных движений съезжает ниже с макушки, и заноза становится ужасно похожа на Пеппи Длинный чулок. Такая же… зараза!
– Хомяк, колесо и поильник?
– Поильник, колесо и морская свинка! – победно загибает пальцы, кивая.
Переговорщик от бога. И такая же пройдоха.
– Ладно, – пораженно выдыхаю. – Но никто ничего не должен знать!
– Угу, угу, – кивает и вскакивает с кровати. Радостно улыбается, оттого что удалось развести меня на нового питомца. Хорошо, что не щенка попросила, отделался, можно сказать, малой кровью. – Ой, – прикрывает рот ладошкой, натыкаясь взглядом на дохлого Роджера. – Надо его похоронить.
Кидает на меня взгляд полный печали. Я снова вздыхаю.
– Пошли, коробку для него найдем. У тебя есть лопатка детская? – разворачиваюсь в коридор.
– Не-е-ет, откуда?
– Ну вы же возитесь там в песочнице?
– Ты дурак? Мне уже девять!
– Малявка, – фыркаю я.
– Сам такой! – пинает по ноге. Больно.
И смотрит дерзко и с вызовом, знает, что ничего ей за это не будет. “Девочек бить нельзя, девочек бить нельзя, девочек бить нельзя!” Даже если они совершенно дурные. Вот если б ее мать иногда брала в руки ремень, как моя!
Но я просто стискиваю зубы и открываю шкаф, чтобы найти подходящую обувную коробку. Все ради X-Boxa. Ремень уже давно не помогает, так что у мамы новые способы моего воспитания. И я привык платить за слезы мелкой заразы.
Нахожу коробку, укладываю в него хомяка, и под тоскливые вздохи мелкой перевязываю ее толстыми нитками. Мы выходим во двор и крадемся под каштаны. Где дохлого Роджера еще хоронить?
Копать яму приходится найденной палкой. “Ангелочек” стоит на стрёме. Заговаривает зубы соседям, отгоняет собачников, а когда приходит время закопать коробку со сдохшим питомцем, даже не всхлипывает. Держится прямо, как солдат, мужественно опускает на кучку земли сорванные на клумбе неподалёку нарциссы и громко вздыхает. Я отряхиваю руки от земли и становлюсь рядом с мелкой. Мне жаль, что так вышло, самому неприятно оказаться убийцей, но надеюсь, наш договор облегчит и мою совесть, и ее грусть.
Маме она ничего не говорит, на следующий день получает обещанную морскую свинку, колесо и поилку. А уже вечером того же дня я обнаруживаю свой X-Box сломанным.
“Прости, это случайно вышло” – совершенно не соотносится с дерзким взглядом огромных глаз. – “Я случайно на нее села” – убеждает в коварности мелкой заразы.
Но предъявить мне ей нечего, в отличие от меня, она сразу во всем призналась и с гордостью понесла наказание от своей матери.
Так я узнал, что девчонки ничего не прощают.