(не) Обручённые (СИ)

5.2

Я очень остро почувствовала миг, когда он вынырнул из полузабытья — и до него дошло, наконец, что я и впрямь рядом, наяву. От него перестали плыть волны отчаянной тоски и одинокой ярости. Вместо этого он собрался, как зверь, готовый к прыжку.

Убрала тут же руку.

Он медленно, очень медленно и осторожно приподнялся, повернулся на бок и, опершись на правый локоть, вперил в меня цепкий взгляд.

Жалеть и сострадать тут же перехотелось, когда увидела, как смотрит на мои губы.

— Ты и правда снова здесь? — по счастью, снова возвращается к глазам. Прищуривается испытующе.

— Правда. Вот такая дура, — добавляю зачем-то, смутившись.

— И не собираешься уходить? — уточняет Бастиан. А сам так же медленно садится на постели.

Подавляю желание отпрянуть. Каждый дюйм моего тела напряжён и чувствует опасность. Колкими искрами по коже — напряжение от близости, от постепенного сокращения дистанции между нами. Как тогда. Как вчера.

Бежать бы. Спасаться отсюда. Уносить ноги. И своё глупое сердце.

Качаю головой — «Не собираюсь». Накручиваю кончик косы на палец, чтобы успокоиться. Сердце колотится как сумасшедшее. Решаю, на всякий случай, уточнить:

— Только если не станешь снова руки распускать, и… целоваться не полезешь без разрешения.

Глаза в глаза. И зачем я, ненормальная, добавила вот это «без разрешения»?! Судя по дьявольским огням в чёрном взгляде, эту оговорку Бастиан прекрасно уловил.

— Обнять можно? — спрашивает быстро, как бы между делом.

— Обнять можно… — повторяю машинально, прежде чем успеваю спохватиться и… стоп!.. чего?!..

Поздно.

Он меня сгребает в охапку, тянет к себе, обнимает двумя руками сразу и прижимает так, что хрустнуло пару косточек.

Мы замираем неподвижно, будто камни, из которых сложен Нордвинг. Вот только камни не бывают горячими. И у них нет сердца. А у этого пленника подземелий холда — оно есть. И бьётся быстро и гулко под моей щекой.

Ту-дум.

Ту-дум.

Ту-дум.

Совсем не так спокойно и безразлично, как был его голос.

— Бас… — говорю глухо.

Рука на моём затылке вжимает теснее. Он касается носом под моим правым ухом. Глубоко вдыхает.

Дрожь по телу.

— Бас…

— Сейчас. Подожди.

А я ведь сама разрешила. Он же ничего не нарушал. А значит, у меня и повода нету рыпаться.

Его правая рука — по моей спине. Медленно вниз — и снова вверх. Сминая ткань платья своим плотным движением. Как будто и нет на мне одежды — я чувствую эти твёрдые напряжённые пальцы каждым позвонком. Тело мгновенно покрывается испариной.

Губы вжимаются в сгиб моей шеи.

— Э-это уже не считается обнимать… — шепчу, изгибаясь навстречу. Короткий выдох носом мне в кожу — смеётся.

Вспыхиваю, когда правая рука смещается ещё на дюйм ниже. Он что думает, я не замечу?!

Мгновение — и я перемещаюсь.

На шаг в сторону, к столу, заваленному книгами, свитками, перьями и всякой всячиной.

Бастиан откидывается на камни стены под своей спиной и смотрит на меня, улыбаясь. Ни капли раскаяния на красивом лице. А я забываю возмущаться. Он же видит прекрасно, что я не ухожу далеко. И делает правильные выводы.

Пора бы уже сделать правильные выводы и мне, но я как заколдованная. Это будто меня приковали цепями к стене. Уйти подальше не выходит, хоть ты тресни.

Надо срочно придумать, чем отвлечься. И я начинаю бесцеремонно разглядывать его стол. Скольжу указательным пальцем по истёртым, с позолотой корешкам книг, небрежно сваленных в лохматую стопку. Исторические трактаты, ботаника, жизнеописания древних королей… томик стихов.

Между книг торчит кончик пергаментного листка. Осторожно тяну.

— Так, стоп! — Бастиан вдруг меняется в лице и кидается вперёд, чтоб перехватить мою руку.

Я успеваю вытащить лист и отпрыгнуть в сторону раньше, чем меня поймают на месте преступления. А что, не только ему можно нарушать правила!

Перемещаюсь с добычей по ту сторону решётки. И…

Это портрет.

Девушка с большими, распахнутыми удивлённо глазами. У неё приоткрыты губы — так, будто её только что…

Целовали.

На портрете — я.

Нарисованная чернилами, гусиным пером. Тонкими, изящными, идеально отточенными штрихами. Губы обведены и изображены особенно точно.

— А вот это я забираю с собой! — краснею и прячу за спиной добычу. — Я тебе разрешения рисовать меня не давала!

Впрочем, как и на остальное в ту ночь не давала тоже.

— Не беда. Нарисую ещё, — небрежно отвечает Бастиан.

Вот же… И как на такого прикажете воздействовать? Вздыхаю и перемещаюсь обратно. На этот раз усаживаюсь на стул, от греха подальше.

Грех пока что не двигается и новых поползновений в мою сторону не предпринимает. Мы смотрим друг на друга выжидающе. Что теперь?

И в этот самый момент, когда я, изо всех сил сосредоточившись, пытаюсь всё же придумать безопасную тему для беседы — у меня оглушительно, на всю камеру бурчит в животе.

Бастиан приподнимает бровь.

— Что, так ждала нашего свидания, что не ела со вчерашнего дня?

— Ещё чего не хватало! — изображаю оскорблённое достоинство. — И у нас не свидание.

Бровь продолжает скептически намекать, что я врушка.

— И вообще. Я просто проголодалась. Я очень много ем!

Меня смерили ироничным взглядом, в котором читается: «не похоже». А потом Бастиан вздыхает, наклоняется… и поднимает откуда-то с пола, слева от кровати, целый поднос всякой снеди.

Двигается, ставит на середину постели и кивает приглашающе. Чтобы не истечь слюной, не подавиться и не погибнуть во цвете лет, мне нужно снова вернуться на его постель.

— Судя по всему, не только я не ела целый день в ожидании нашего свидания! — надменно заявляю ему, чтобы скрыть смущение, когда конечно же, так и поступаю.

— То есть ты признаешь всё-таки, что у нас свидание? — продолжает потешаться надо мною узник. — Что ж. Обстановка вполне романтична! Ужин, свечи… полутьма.

Я не нахожу достойного ответа. Тем более, у меня уже занят рот.

Хлеб успел почти засохнуть, сыр немного обветрился, а вот мясо выглядит так, что мой аппетит мгновенно просыпается ещё сильней.

— Можешь мне передать, пожалуйста, вилку и нож? — спрашиваю Бастиана, пока прикидываю, долю какого размера мне можно взять себе, чтоб это не выглядело позорно. Воспитанная девушка не должна много есть, она клюёт как воробушек, это всем известно.

— Мэг. Ты вообще с головой дружишь? — обеспокоенно заявляет он, придвигаясь незаметно ближе. — Вилка? Нож? Ты думаешь, мне их дают?

Проглатываю кусок хлеба, чтоб не подавиться. И поднимаю взгляд. Непроницаемое выражение чёрных глаз. Но в голосе только что была полынная горечь.

— Никогда?

— Ни разу. Мне только ложка и полагается.

— Они что, боятся, что ты что-то сделаешь с охранником? Или с решёткой? Или…

— С собой, — подтверждает мою догадку Бастиан, улыбаясь одними губами. Глаза остаются убийственно серьёзны.

Откладываю хлеб. Есть перехотелось.

— Но ты же не пытался?..

Он молчит и не отводит взгляд.

— Думал одно время. Для этого мне не нужны дополнительные приспособления. Вполне достаточно было бы… цепей.

Он поднимает руку, и накидывает цепь на меня. Она обвивает талию.

Притягивает медленно ближе.

Вот так. Я теперь тоже в плену.

…Перемещаюсь обратно на стул, со злорадством ловлю выражение разочарования на его лице.

— Ты опять?! — возмущённо восклицаю.

— Мэг. Разговор был про «не распускать руки». К цепям это не относится! — смеётся Бастиан.

И я неожиданно заражаюсь его весельем.

И меня будто отпускает.

Мы начинаем говорить — обо всём сразу, как будто мы добрые друзья и не виделись сто лет, как будто спешим наговориться на годы вперёд.

Я рассказываю о детстве. Он — о том, как попал сюда. О причинах своего бунта.

Где-то в середине разговора я пересаживаюсь обратно.

На подносе становится всё меньше еды, и почти всё съела я, — ему некогда, он говорит. А я слушаю. Он великолепный рассказчик. И почему-то уже совершенно не стыдно, что девушке неприлично много есть. Я абсолютно точно уверена, что от него не получу осуждения. Он даже не замечает этого, продолжая запальчиво говорить.

Он жестикулирует, и описывает в красках, и горячится… Я слушаю, затаив дыхание, поджав колени к груди и положив подбородок на скрещенные руки. Бастиан вдруг останавливается посреди фразы.

— Ты меня так слушаешь… кажется, я начинаю понимать, зачем людям нужны невесты.

Ямочка на его щеке. Я вспыхиваю.

Так он что же, считает, что я до сих пор его невеста? Ну, хотя… помолвку ведь официально никто не разрывал…

Он склоняется ближе, отодвигает в сторону полупустой поднос.

— Мэ-эг… Ты так мило краснеешь!

Опираясь ладонью на постель, подаётся вперёд, заглядывает мне в лицо. Я прячусь, оставляю только глаза.

— Мэг, мне определённо нравится это зрелище! Хочется продолжать вгонять тебя в краску. Хочешь, расскажу, для чего нужны жёны, м-м?

Дьявольское искушение в чёрных глазах.

Я отсаживаюсь на самый край. Делаю вид, что оскорблена в лучших чувствах.

— Фу, мужлан! Совсем растерял тут манеры благородного дворянина.

Он улыбается шире, а потом неожиданно — ложится. Растягивается во весь рост на койке, где едва помещается в длину, подкладывает руки под голову. Его ноги оказываются совсем рядом, так что касаются моего тела. Точнее, вполне определённых его частей. А отодвигаться дальше некуда, если не хочу упасть.

— Но тебе же это во мне и нравится. Разве не поэтому ты вернулась?

Я вскакиваю с места, возмущённая до глубины души.

— Ах, ты!.. Вот теперь точно ни за что не вернусь! Сиди тут и думай… над своим дурным воспитанием.

Время течёт неумолимо. Я уже чувствую каким-то звериным чутьём, что далеко-далеко, за многотонной толщей камня, отделяющего нас от всего остального мира, тихо подкрадывается рассвет. И кажется, не только я одна это чувствую.

— До следующей ночи, Мэг! — довольно проговорил Бастиан, закрывая глаза. На губах его блуждает улыбка.

Вот же… козёл.

Знает ведь, что я непременно вернусь к нему следующей ночью.