Не отвергай любовь

Эпилог

Рейдсвилл, Колорадо

Апрель 1883 года

После того как предсвадебная суета закончилась, Рейчел и Уайатт сидели рядом в ее комнате и тихо разговаривали.

— Я рада, что твои родные приехали на нашу свадьбу. Теперь вся твоя семья в сборе. И должна сказать, что все это меня очень радует.

Уайатт тоже был рад, что все его родственники будут присутствовать на свадьбе, но не хотел признавать этого.

— Их просто замучило любопытство.

— В этом нет ничего плохого. Я готова выдержать экзамен, который мне предстоит. Все это вполне естественно. Ты должен был заметить, что моя мать тоже подвергала тебя разным испытаниям с неменьшим рвением. Вероятно, они чувствуют, что просто обязаны быть осторожными и даже критичными, но их мнение уже не может ничего изменить. Оно всего лишь сахарная пудра на пирожном.

Уайатт засмеялся.

— Буду иметь это в виду, когда завтра буду ждать тебя у алтаря. Разумеется, на свадьбах мало кто обращает внимание на жениха. Все внимание всегда достается невесте. Они все будут смотреть на тебя. — Рейчел слегка побледнела. — Не волнуйся — это всего лишь сахарная пудра на пирожном, как ты сказала.

— Может, нам лучше сбежать? Прямо в свадебных нарядах.

Он сделал вид, что задумался над ее предложением.

— Что ж, если пообещаешь, что ты будешь в свадебном платье… — Он ухмыльнулся. — Нет, побег отменяется. На этот раз свадьба обязательно состоится. Мы венчаемся в церкви.

— Спасибо, — сказала она. — Мне вдруг на мгновение показалось, что ты сомневаешься и хочешь передумать.

— Ты спутала меня с этим Битти-сорванцом.

Она посмотрела на него сквозь длинные черные ресницы, выражение ее лица было слегка насмешливым.

— Я бы никогда не сделала такую ошибку.

В устах Рейчел это звучало как комплимент, и Уайатт оценил его.

— Правда? — спросил он.

— В последние три месяца Уилл предлагал Розе выйти за него замуж чаще, чем Эйб Дишман предлагал мне. Так что это колебался вовсе не он.

— Что ты хочешь этим сказать? Надеюсь, ты не колеблешься?

— Я хочу сказать, что ты ни разу не сделал мне предложения.

Уайатт с удивлением посмотрел на нее:

— О чем ты говоришь? Разумеется, я делал тебе предложение.

— Ты показал мне документы, и мы заключили договор. Вот что я помню.

С задумчивым видом Уайатт провел рукой по волосам.

— Это несправедливое обвинение.

— Даю тебе последний шанс сделать мне предложение.

— Что за черт! — пробормотал он. Потом вдруг начал хлопать себя по жилету и исследовать содержимое своих карманов.

Рейчел продолжала смотреть на него. Вряд ли он ищет изложенное в письменном виде предложение, подумала она.

Наконец Уайатт извлек из кармана сложенный в несколько раз листок бумаги. Затем он повернулся к ней и вложил этот лист в руки Рейчел.

— Это телеграмма. Арти принес мне ее в участок после того, как ты ушла.

Он прямо посмотрел на нее, его взгляд задержался на ее груди.

— Не могу понять, почему я про нее забыл.

Рейчел прочитала телеграмму.

— Что ж… — сказала она, — значит, Джон Маккензи Уорт в конце концов купил «К. и К.». Можно считать это свадебным подарком.

Уайатт согласился с ней. Он забрал у нее телеграмму и еще раз пробежал текст глазами.

— С этим покончено, — удовлетворенно проговорил он.

Фостер Мэддокс при жизни был очень сложным человеком, умер он тоже непростой смертью. Завещания он не оставил, и это дало возможность его матери Корделии вмешаться в дела железнодорожной компании. Она до последнего отстаивала права своего сына, так как считала, что рейдсвиллская ветка по праву принадлежала ему.

Корделия Мэддокс вела настоящую войну. Ею руководило негодование и желание настоять на своем. Она приезжала в Рейдсвилл, чтобы забрать тело сына и удостовериться, что вынесенный Рэндольфу Доуверу приговор был приведен в исполнение. Бухгалтер Фостера был приговорен к повешению.

Дело мистера Доувера рассматривалось тем же судом, что и дела угонщиков скота и похитителей сейфа. Слушание велось на протяжении нескольких дней, суд посетило множество людей, которые хотели убедиться в том, что виновные понесут справедливое наказание. На заседании присутствовала и Адель Браунли. Она внушила себе мысль, что ответственна за совершенные Рэндольфом Доувером действия. В первый день слушаний она так рыдала, что судья Уэнтуорт попросил ее покинуть здание суда. Позже судья сказал Уайатту, что он с удовольствием выдворил бы с заседания и Корделию Мэддокс, но, к сожалению, она не давала повода так с собой поступить. В течение всего слушания дела она лишь сверлила судью холодным взглядом. Больше обвинить ее ни в чем было невозможно.

В течение своего недолгого пребывания в тюрьме Рэндольф Доувер вел себя тихо и не доставлял никому неприятностей. Хотя ему нечего было сказать в свое оправдание и наказание было неотвратимо, он до самой последней минуты занимался делами той империи, что когда-то выстроил Клинтон Мэддокс. Последние решения, которые принимал Фостер Мэддокс, поставили «К. и К.» в очень уязвимую финансовую позицию. Именно Доувер предложил заключить контракт с Джоном Маккензи Уортом на строительство северного пути. Уорту же и была продана «К. и К.» по сходной цене — тридцать девять центов за доллар.

Во время переговоров с Джоном Маккензи было решено, что вся собственность «К. и К.» переходит к нему. Исключение составили лишь рейдсвиллская железнодорожная ветка и шахты в окрестностях Рейдсвилла. Эти объекты были переданы их законным владельцам. Данный договор был подписан адвокатами с двух сторон. Закон восторжествовал.

— Город будет праздновать не только нашу свадьбу, — сказал Уайатт. — Последние новости, касающиеся ветки и шахты, обрадовали всех без исключения. Шахтеры будут пить и плясать всю ночь.

— И дебоширить.

Уайатт окинул Рейчел довольным взглядом.

— Есть повод.

— Я не знаю, что сказать матери и сестре о шахте, — проговорила Рейчел. — Я не уверена, что им следует все знать.

Уайатт сидел, расслабившись, он был загипнотизирован касанием рук Рейчел, поэтому ему было трудно следить за ходом разговора.

— Ты так считаешь?

— Думаю, все видят, какой Рейдсвилл процветающий город. Скрыть это невозможно. И многие догадываются, что таким богатым город делает прежде всего шахта. Вокруг этого столько разговоров. О шахте говорят и адвокаты, и бухгалтеры, и инженеры. Но никто из этих людей не знает о том, какую прибыль в реальности приносит эта шахта. Корделия Мэддокс была, как и ее сын, с самого начала убеждена в том, что за этим что-то кроется.

— Она не ошиблась.

— Я знаю, — тихо проговорила Рейчел. Она часто спрашивала себя, знала ли Корделия Мэддокс о том, что мистер Доувер имел свои собственные секреты. Бухгалтер скрыл от Фостера Мэддокса тайные записи его деда. Более того, он завел тайные бухгалтерские книги, которые никогда никому не показывал. Рэндольф Доувер знал, что шахта приносила миллионы, а вовсе не тысячи. — Нам повезло, что Дэниел Сьюард со своими людьми так и не смог обнаружить подземный грот, в котором хранились золотые слитки. Им было нечего сообщить Корделии.

— Сид и Нед взорвали часть горы и завалили вход в грот, поэтому никто не мог его обнаружить, — напомнил ей Уайатт. — Теперь потребуется несколько месяцев, чтобы расчистить завал.

— Столько усилий потребовалось, чтобы сохранить в секрете истинные доходы, которые приносит шахта. Я не могу открыть все это своей семье, кто бы и что бы там ни говорил. Я не хочу предавать интересы города, я бы чувствовала себя при этом очень нехорошо. Я хочу лишь одного — чтобы моя мать и сестра были хорошо обеспечены. Но это можно сделать, не раскрывая никаких секретов. — Она на мгновение замолчала, задумавшись, ее рука замерла на плече Уайатта. — Я много размышляла о том, куда вложу деньги. Теперь я знаю — я вложу их в землю.

— Ты хочешь сказать, что вложишь их в шахту?

— Нет, именно в землю. Я хочу, чтобы земле был возвращен ее первоначальный вид. Я много думала о твоих фотографиях, о тех пейзажах, которые ты запечатлел на пленку. Когда шахта истощится, мне хотелось бы, чтобы земля вновь обрела красоту. Я не знаю, что из этого получится, но хочу попытаться сделать это.

Уайатт был тронут ее словами до глубины души. Он придвинулся и накрыл руку Рейчел ладонью.

— Так что ты им скажешь? Я хочу знать, что ты скажешь своей семье.

— Я скажу им, что замужем за денежным мешком. Это самое правдоподобное объяснение.

Уайатт поднял голову и обвел глазами скромную обстановку кухни. Он все еще ждал оттепели, чтобы провести в дом водопровод. В их скромной обители даже не нашлось места, чтобы разместить здесь хотя бы одного родственника из ее или его семьи.

— Не слишком-то это правдоподобное объяснение.

Тон Рейчел сделался сухим.

— Моя семья познакомилась с твоей семьей, Уайатт. Для моей матери и сестры многие детали стали очевидны. — Она наклонилась к нему и поцеловала его в затылок. — Моя мать спросила меня сегодня утром, не паршивая ли овца в стаде мой муж.

— Замечательно.

Она снова поцеловала его. Теперь в плечо.

— Все нормально. Я объяснила ей, что ты волк в шкуре паршивой овцы.

Он бросил на нее насмешливый взгляд и прижался к ней поближе.

— И как только я согласилась выйти за тебя? Ты неисправимый человек, — прошептала она.

— Но и ты тоже. Именно поэтому я и полюбил тебя. — Он поднял голову, прикоснулся губами к ее рту. На мгновение отстранился от нее. — Ты выйдешь за меня замуж?

— Вы делаете мне предложение, шериф?

— Я люблю тебя, Рейчел. Так ты выйдешь за меня замуж?

Она вдруг замолчала и сделала вид, что обдумывает его предложение.

— Думаю, что да. Спасибо.

Уайатт тихо зарычал, слегка сжал ее руки и стал целовать ее с такой страстью, на какую только был способен. Рейчел лишь вздохнула.

Чуть позже она отплатила ему тем же, и тогда пришла очередь Уайатта вздыхать и наслаждаться ее поцелуями.

Уайатт стоял у алтаря, когда двери церкви распахнулись. Он посмотрел в ту сторону, откуда должна была появиться невеста. Все присутствующие в церкви последовали его примеру и повернули головы к входу.

Казалось, Рейчел в своем белом атласном платье со шлейфом не вошла в церковь, а вплыла в нее. Ее заливал яркий солнечный свет. Она плыла ему навстречу, высоко подняв подбородок. Вырез платья, которое она тайно шила неделями, эффектно подчеркивал красоту ее белоснежной шеи. Как и всегда, она шла твердо и уверенно, в ее лице не было и намека на сомнение. Она не смотрела ни налево, ни направо, она смотрела только ему в глаза. Ее чистые сияющие глаза светились надеждой и обещанием.

Уайатт считал ее шаги, пока она шла по проходу между скамьями. Так он делал всегда, наблюдая за ней раньше, когда она шествовала по городу.

И он представил это сейчас.

…Вот она миновала универмаг Моррисона, потом пекарню, а вот поравнялась с Эйбом и Недом, которые играли в шашки. Джонни Уинслоу и Генри Лонгабах вышли из ресторана и, приветствуя ее, приподняли шляпы. Джейкоб Рестон беспокойно заерзал в своем кресле и устремил взгляд в окно, его кассиры сгрудились у входной двери. Битти-сорванец улыбнулся ей, и на его щеках появились две ямочки. Эд Кеннеди, оторвавшись от своей наковальни, сложил мощные руки на груди и пожелал ей доброго дня. Руди Мартин застыл с веником в руках перед «Серебряным слитком», когда она проходила мимо него. Арти Шолтер поджидал ее у телеграфа, чтобы улыбнуться ей и сказать пару приветственных слов.

Если бы сейчас Уайатт сидел в своем кресле у полицейского участка, он бы не пропустил ее, он бы не дал ей пройти.

Их глаза встретились, и он был не в силах отвести от нее взгляд. Он улыбнулся и продолжал считать шаги. Четыре. Три. Еще два…

Как и всегда, смотреть на нее было наслаждением.

Истинным наслаждением.