Узкий коридор возле глухо запертых дверей, ведущих в императорскую приемную, внушал жуткий страх. Эти темные давящие на плечи стены с толстыми портьерами на противоположных окнах и множество портретов, с которых на меня смотрел наш император.
Бр-р!
Его пробирающий строгий взгляд проникал под корку мозга, призывал сознаться во всех своих грехах, даже тех, которые не совершала.
Да, я трусила.
Очень.
От волнения стоять смирно совсем не получалось, поэтому я нервно ходила туда и обратно, считая шаги от одного края до другого.
Семьдесят четыре.
Вот уже час прошел с момента, когда отца пригласили в приемную. А меня оставили здесь одну.
— Главное, не наделай больших глупостей, чем в прошлый раз. У меня не хватит сил и нервов отмывать твою и без того потрепанную репутацию.
Отец шипел, больно раня словами, но я видела в его глазах неподдельный интерес и азарт.
Журил он меня скорее по привычке, а в мыслях уже подсчитывал выгоду от проснувшейся так кстати для него истинности.
И впервые мне было совершенно все равно.
Что думал отец, что скажет мать.
ВСЕ РАВНО!
На кону МОЯ судьба.
И я хотела, нет, не так, я жаждала поскорее поставить точку в этом вопросе. В вопросе, в котором мое желание, мое мнение никто не спросит.
Уже не спросили и переиграли.
И это родные и близкие.
А противостоять императору…
Утром, когда пришел ответ на просьбу отца, я категорически отказалась ехать.
О-о-о!
Мое упрямство восприняли бурно, не ожидая от меня сопротивления.
Родители сначала замолчали, ошарашенно переваривая сказанные ровным ледяным голосом слова, а потом взорвались, бурно негодуя в мой скромный адрес.
— Ты понимаешь, что нас всех подставишь. Императору не отказывают!
Мать грозной фурией летала возле моей кровати, стараясь если не словом, так своей фигурой сломать мою волю.
Но я, несмотря на слабость в теле, как никогда была тверда в принятом решении.
— Поедет как миленькая. Что удумала! Иначе вон из дома и поминай как звали.
Отец кричал, извергая на меня яд из угроз и упреков. Но я давно перестала воспринимать его слова всерьез.
Он довольно часто использовал привычный для меня способ запугивания.
Я все так же жила в его доме. Пускай плохо. В беспросветном одиночестве, в тяготеющей надо мной атмосфере нелюбви.
У меня имелась своя небольшая комната и вкусная еда…
Я никогда не жаловалась и ничего не просила.
Больше не просила. Зная наверняка, что не только откажут, еще и обругают вдобавок.
У меня выработался иммунитет, а взрослея, научилась распознавать и их слабые стороны.
Мать, например, сильно боялась упасть в глазах общественности.
Хотя, казалось, куда еще ниже.
Обнищалый род На’йло, пускай и с выдающейся родословной.
И причиной бедности, которая с каждым годом все сильнее отражалась на нашей семье, был и оставался отец. Заядлый игрок, спустивший все наследство, погрязший в долгах и кредитах.
А еще я…
Мама чуть руки на себя не наложила, когда сразу после моего рождения во мне проявилась «серая магия».
В нас любой кому не лень тыкал пальцем. О нас сплетничали и писали в светских хрониках.
Пережив несмываемый позор, она замкнулась в себе, не уделяя мне особого внимания. Ее совершенно не интересовало, что со мной не хотят общаться сверстники. Их придирки и тумаки на общих праздниках, где юные драконы творили что хотели, оставляли синяки и ссадины на моем теле.
А если я смела ей жаловаться, она еще больше злилась, упрекая и ненавидя меня всем сердцем.
Слава всем богам, родилась сестра, и мне стало не нужно сопровождать родителей на ненавистные для меня мероприятия.
Мое место заняла сестра. Черная драконица.
И меня оставили в покое.
И вот сегодня, когда я наотрез отказалась ехать на прием к императору, они словно впервые меня увидели.
На их лицах я читала безграничное удивление и растерянность…
Я даже, казалось, слышала, что они думали:
«Но не силком же ее волочить во дворец!»
Да, я не уступала. Вцепившись в полы все того же одеяла, категорически отказывалась ехать.
И все потому что…
Боялась снова встретиться с ним. С тем, кто волею судеб стал моим истинным…
Нет! Еще раз нет!
Так уж получилось, что я ни разу не видела его воочию. Даже портрет не рассматривала.
Но зато слышала и читала о нем достаточно.
Жестокий боевой генерал.
Веррион Дагнар.
Он редкий гость на балах и приемах.
Это, видимо, мне так несказанно повезло.
Его стихия, его страсть — сражения и поле боя. Где о его подвигах воспевали песни. Даже император благоволил, выделяя среди остальных драконов, любя и уважая его как равного.
Но каждый очередной подвиг означал одно — чью-то смерть. Пусть и врага, которого он с особой жестокостью карал, не различая, мужчина это или женщина, старец или ребенок!
И в таких страшных, не знающих жалости и пощады руках окажусь я?
Ладони сами собой сжимались в кулаки.
Нет.
Я не ЖЕЛАЮ!
Очень хотелось плакать, когда я думала о своей незавидной участи.
И только искаженные от ярости лица родителей останавливали меня, сдерживали потоки слез, которые я обязательно отпущу на свободу, как только останусь в привычном для меня одиночестве.
Все мои чувства, вывернутые наизнанку, все мои мысли, пляшущие стремительную польку, все противилось даже чувствам, что я испытала там, в оранжерее.
Нет. Не бывать этому!
Отец не выдержал первым и выбежал из комнаты, оставляя меня с матерью наедине.
Она тяжело вздохнула и села рядом на кровать.
— Все было бы по-другому, если бы на твоем месте оказалась Ирэн.
Ее хриплый от криков голос дрожал. А я никак не могла понять почему. То ли от злости, то ли от сожаления. Но вдруг она резко поменялась в лице. Превращаясь в сумасшедшую, с горящими ненормальным блеском глазами, она больно схватила меня за плечи и прошипела.
— Ты! Ты причина всех моих неудач… Ты!
Я откинула ее руки, отодвигаясь на самый край кровати. Но мать нависала, стремясь вцепиться в лицо.
Возможно, ей удалось бы мне навредить. Я сжалась в комок, с ужасом всматриваясь в ее искаженное лицо. Но в комнату вернулся отец, держа в руке свернутый пополам листок.
Мать вскочила, моментально приходя в себя. Чинно поправив свое красивое платье, уступила место отцу, прекрасно зная, что находится в его руках.
Что они задумали… что?
Отец уверенно кивнул матери и протянул лист мне.
Я подчинилась, чувствуя всем телом, как во мне шевелится жгучее дыхание предчувствия. А когда развернула… и принялась читать письмо… то поняла, что жизнь моя оборвалась… и больше никогда не будет как раньше.