Всё было, как с обложки модного журнала: светлые апартаменты с панорамными окнами и явно дизайнерскими интерьерами. Она бродила из комнаты в комнату, как по музею. В это время Марку позвонили, и он что-то там обсуждал про тендер и прочие рабочие моменты, Людмиле не интересные. Она остановилась в спальне: абсолютно белая комната, тем не менее, не вызывала ощущения холодности операционной. Наверное, безапелляционность цвета смягчали круглые изгибы мебели, разная фактура обоев, и мебельной обивки. Мохнатый кремовый ковёр звал пройтись по нему босыми ногами. Однако, несмотря на все ухищрения, Антонову она явно не подходила…
Девушке захотелось нарушить девственную белизну комнаты. За внешним холёным фасадом, так органично подходившим Марку на первый взгляд, она по-прежнему видела непокорного хулигана и первостатейного сердцееда, случайно родившегося в респектабельном семействе. Ей представлялась эта спальня в черно-красном. Она сорвала несколько алых бутонов с букета и, растрепав их, разбросала по постели и ковру. Интерьер ожил, нежные лепестки кровавыми каплями контрастировали с девственной стерильностью покрывала. Девушка не слышала шагов за спиной и вздрогнула от неожиданности, когда он задумчиво произнёс:
– А, знаешь, ты права, мне тоже всё время хочется тут нахулиганить… – потом она ощутила на своих плечах его руки и щекочущее дыхание за ухом. Она замерла и не ответила, а он, сдвинув её волосы, целовал сзади шею и затылок. Не чувствуя отпора, Марк принял это за хороший знак и медленно, словно уточняя, не ошибся ли, расстегнул молнию платья, как же она не подумала, чтобы одеться во что-то другое, без застёжки на спине! Он так и оставался сзади, она не могла видеть его лица и эмоций, поэтому просто настороженно прислушивалась и ощущала… Марк принялся целовать открывшуюся дорожку её обнаженной спины, от горячего дыхания и лёгких нежных прикосновений её тело пошло мурашками, и она невольно охнула. Он осмелел ещё больше и спустил платье с плеч. Он осыпал её тело поцелуями: спину, шею, открывшиеся плечи и ключицы, но всё ещё находился за спиной. Каждый его поцелуй и прикосновение зажигали внутри неё мириады крошечных взрывов, какой-то счастливый восторг поднимался из глубины души, ей хотелось кричать или петь, или стонать, она не понимала сама и упорно молчала, не шевелясь. Он тоже молчал, его руки жили своей жизнью, с любопытством путешествуя по её коже. Его прикосновения становились всё смелее и настойчивее, но были по-прежнему нежны и деликатны. Несколько раз наткнувшись на броню бюстгальтера, он больше не в силах его игнорировать, запустил пальцы под бретели и спустил их с плеч, она заметила, что его руки дрожат… Людмила больше не могла выдерживать эту пытку и изображать равнодушное спокойствие, она повернулась к нему лицом. На мгновение ей удалось поймать его взгляд, в котором читался пьяный восторг вперемешку с едва сдерживаемой страстью, потом он крепко прижал её к себе, и уже не сдерживаясь, принялся целовать глаза, губы, лоб, всё что попадалось без разбора. И всё время повторял исступлённо только одно:
– Люси, любимая, неужели ты пришла?
Она обняла его за шею, с учётом приличной разницы в росте, ей пришлось встать на носочки:
– Марк, сегодня я твоя…
Вдохновившись этими словами, он окончательно осмелел. Как-то умудрившись скинуть свою дорогую рубашку на ковёр почти одновременно с брюками, он переключился на застёжку её бюстгальтера. Своё платье она, столкнув вниз по бёдрам, перешагнула сама. Остатки одежды они стянули друг с друга уже в постели…
Он её удивил. В старые времена их общения Людмиле казалось, что Антонов не очень заботлив в отношении женщин и, просто занимается их коллекционированием, не шибко заморачиваясь качеством отношений, для двадцатилетнего баловня судьбы – это абсолютно логично. Он и запомнился ей этаким спринтером, который ставит себе новые цели и быстро добивается их, а потом, теряет интерес. Она предполагала, что у него даже сохранился, какой-нибудь тайный сокровенный блокнотик, в который он заносил свои трофеи, чтобы потом блеснуть рекордами, где-нибудь в компании таких же увлечённых друзей. Но то ли она ошибалась на его счёт тогда, то ли он поумнел за прошедшие годы, скорее, последнее, только, Марк оказался совершенно иным...
Богатый опыт ловеласа в соединении с благоговейным трепетом, словно ему совершенно случайно досталось бесценное сокровище, и не дай Бог его разбить или сломать, производили на Людмилу двойственный эффект, вступление явно затягивалось… В какой-то момент ей, совершенно не кстати, вспомнился неприятный эпизод, и это воспоминание толкнуло её на то, чтобы взять дело в свои руки. Людмиле стало абсолютно всё равно, что о ней подумает Марк, наоборот, в ней откуда-то взялась наглая самоуверенность, что она может делать всё, что заблагорассудится, а он охотно и с любопытством подчинился её правилам…