Не покидай меня, любовь

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Эмма сидела на мягком сиденье роскошной машины Винченцо прямо, как под дулом пистолета. Именно так она себя и чувствовала, только вместо оружия в нее были нацелены его слова, которые ранили больнее пули.

А чего она, в сущности, ожидала? Ведь известно, что за человек Винченцо, так не думала же она, что он спокойно воспримет такого рода заявление? На что она рассчитывала? Что он сдержанно кивнет, даст ей развод и вежливо поинтересуется, когда для нее удобно, чтобы он навещал сына?

Как глупо было с ее стороны не предвидеть этого!

Но, по крайней мере, теперь все скоро закончится, и не надо будет ждать и дергаться. Не придется нервничать в ожидании, что он предпримет дальше. Скоро Винченцо увидит Джино и сразу поймет, что это его сын. Эмма сцепила пальцы. И, конечно же, это породит новые проблемы, но, по крайней мере, она поступила правильно. И после того, как первоначальный гнев уляжется, они наверняка смогут прийти к какому-нибудь приемлемому компромиссу.

— А кто присматривает за ним сегодня?

Этот вопрос вырвал ее из мрачной задумчивости, и каким-то образом ее муж умудрился превратить его в обвинение.

— Моя подруга Джоанна.

Понятно. — Рот Винченцо скривился, и, несмотря на тусклый свет, Эмма заметила это, что, без сомнения, он и хотел. — У нее есть опыт в уходе за детьми?

У нее мальчик примерно такого же возраста, — поспешила объяснить Эмма. Вот уже и оправдываться приходится! — Они чудесно ладят. Сегодня вечером она оставила своего сына с мужем.

Длинные пальцы легко постучали по крепкому бедру.

— Так скажи мне, Эмма, как часто ты оставляешь своего ребенка на кого-нибудь, чтобы смотаться в Лондон для случайного секса?

Это было горькое и оскорбительное заявление, и Эмма задрожала от гнева. Она покачала головой и смело уставилась ему в лицо.

Как ты смеешь говорить мне такое?

Хочешь сказать, что не всегда ведешь себя с мужчинами так, как сегодня со мной?

Ты прекрасно знаешь, что нет!

Да, в глубине души он знает. Это было видно по тому, с какой голодной страстью отвечала она ему сегодня, да и по той ауре неприкосновенности, которая ее всегда окружала. Разве не это качество с самого начала так пленило его и заставляло терять самообладание столько раз, что и не вспомнить?

Но — Винченцо сицилиец, а это несет с собой целый комплекс представлений о том, как женщинам следует и как не следует проявлять свои чувства. Там, в номере отеля, Эмма вела себя недопустимо для молодой матери, оставившей своего ребенка на целый день с кем-то посторонним. И хотя, с одной стороны, он упивался тем, что было между ними, с другой стороны, презирал это.

Винченцо повернул голову, глядя на темнеющий в сумеречном вечернем свете английский пейзаж, проносившийся за окном. Вскоре машина замедлила ход и въехала симпатичную деревушку.

— Где ты живешь? — спросил он.

— Снимаю коттедж вон там. Пожалуйста, скажи водителю, чтобы свернул направо, а потом ехал прямо мимо озера.

Винченцо включил внутреннюю связь и заговорил с водителем по-итальянски. Вскоре лимузин плавно затормозил возле коттеджа, и глаза Винченцо удивленно сузились. Да, такого он не ожидал.

Домик был крошечным, словно сошедшим с поздравительной открытки, с каменными стенами и деревянной дверью, над которой висел старомодный фонарь.

Несмотря на порыв холодного ветра, закружившего вокруг них, когда они вышли из машины, ладони Эммы взмокли от пота. Она повернулась к мужу, гадая, какие мысли бродят в его голове, пока он смотрит на фасад коттеджа.

Я лучше войду первой и предупрежу…

Нет, — коротко бросил Винченцо и, положив ладонь на руку Эммы, на мгновение сжал тонкое запястье. Он увидел, что ее голубые глаза потемнели и расширились. Голос его понизился до вкрадчивой угрозы. — Тебе не надо никого предупреждать, сага mia. Я пойду с тобой.

Эмма почувствовала себя в ловушке, чего он, вероятно, и добивался. Но, собственно говоря, почему? Это ее территория, не его. Он здесь только потому, что хочет убедиться, что ребенок его. Вас ждет огромное потрясение, синьор Кардини, не без злорадства подумала она.

— Привет! — крикнула Эмма, распахивая дверь. В гостиной горел свет.

Джоанна лежала на диване, завернутая в одеяло, и смотрела телевизор. Рядом на полу лежала шкурка от банана и стояла пустая кофейная чашка.

— Ужасно холодно, — пожаловалась соседка вошедшей Эмме, а потом на лице ее отразилось изумление, когда она увидела Винченцо.

Откинув одеяло, Джоанна тут же села.

О, бог мой! Вы, должно быть…

Это Винченцо Кардини, — сообщила Эмма без дальнейших объяснений, бросив на Джоанну взгляд, говоривший «потом все расскажу». — Ну, как он тут?

Джоанна, похоже, расценила взгляд правильно, хотя Эмма видела, что подруга бросает любопытные взгляды на высокого, черноволосого мужчину. Мрачного и внушительного.

О, все в порядке. Никаких проблем, — ответила Джоанна. — Правда, никак не хотел засыпать — соскучился по мамочке, думаю. Но он хорошо поел, а потом я его искупала — хотя тебе надо заставить Эндрю сделать в ванной батарею, Эмма.

Эндрю? — угрожающе переспросил Винченцо. — И кто такой этот Эндрю?

Эндрю — мой домохозяин, — быстро объяснила Эмма.

Черные глаза буравили ее.

— О, в самом деле?

Ей хотелось сказать, что это не его дело, но, учитывая события последних часов, подобные слова прозвучали бы неубедительно. Учитывая собственнические замашки и ревнивую натуру Винченцо, неудивительно, что он похож на вулкан, готовый взорваться.

Джоанна подскочила.

— Я, пожалуй, пойду домой.

Эмма кивнула и благодарно улыбнулась подруге.

— Большое тебе спасибо, Джо, увидимся завтра.

Эмма едва ли слышала, как за Джоанной захлопнулась дверь. Она словно приросла к полу, не зная, что же ей делать дальше, но, похоже, у Винченцо таких проблем не было.

— Где ребенок? — требовательно спросил он.

— Та…там. — Она указала на слегка приоткрытую дверь спальни, почти бесстрастно отметив, что палец у нее дрожит. — Пожалуйста, не буди его.

Рот Винченцо скривился в некое подобие улыбки.

— У меня нет желания будить его. Я же сказал, что это просто для собственного успокоения. Один взгляд, и я уйду. Просто покажи мне ребенка.

Когда они потихоньку вошли в спальню, сердце Эммы сжалось от страха и любви. И, что бы ни ждало впереди, она испытала прилив материнской гордости, когда смотрела на своего сына.

Он лежал на спинке и, как обычно, сбросил одеяло. Эмма машинально потянулась, чтобы накрыть его.

Нет, — сказал Винченцо. — Оставь.

Но…

Я сказал, оставь.

Затаив дыхание, Эмма наблюдала, как муж медленно подошел к кроватке и опустил голову, неподвижный и грозный, как холодная мраморная статуя.

Эмма почувствовала, как ногти вонзились в ладони. У нее возникло инстинктивное желание защитить сына от пронзительного взгляда Винченцо. Это его право, через мгновение осознала она, смотреть столько, сколько пожелает.

С быстро колотящимся сердцем Винченцо запечатлел в памяти каждую черточку малыша. Шапка буйных черных кудряшек и немного раздражительный изгиб рта, так похожий на тот, что каждое утро он видит в зеркале, когда бреется. И хотя свет был тусклым, ничто не могло скрыть ни безупречную оливковую кожу ребенка, ни признаки будущей силы и высокого роста.

Винченцо резко выдохнул, нарушив тишину комнаты, а затем, без предупреждения, повернулся и вышел.

Эмма засуетилась, поправляя одеяльце и пробежав кончиками пальцев по шелковистым кудряшкам, почти желая, чтобы Джино проснулся. Хоть ненадолго отсрочить ярость Винченцо!..

Но я не сделала ничего плохого, сказала она себе.

Эмма вернулась в гостиную, где Винченцо ждал ее с видом экзекутора. В глазах его полыхало холодное бешенство.

Да, похоже, проблемы растут как снежный ком. Теперь она и представления не имела, как они придут к какому-нибудь компромиссу.

Винченцо оторвал взгляд от ее побелевшего лица и огляделся. Старый облезлый диван, выгоревшие обои с темными четырехугольниками, где, наверное, когда-то висели картины, а потом были сняты. Такое впечатление, что это просто временное пристанище неудачника.

— Ты посмела привести моего сына в такое место? — тихо, но грозно спросил он. — Посмела обречь его на жизнь в бедности?

Значит, он не сомневается в том, что это его сын! Облегчение охватило Эмму, но быстро сменилось страхом.

— Значит, ты признаешь, что он твой? Винченцо осторожно подбирал слова. Он ожидал, что войдет в детскую, увидит ребенка — и не почувствует абсолютно ничего, кроме, быть может, вспышки ревности, столкнувшись с явным доказательством того, что женщина, на которой он женился, спала с другим.

Но все оказалось не так. Винченцо и представить не мог, что такое возможно. Он все понял сразу, словно на каком-то подсознательном уровне был запрограммирован узнать своего малыша. Он видел свои младенческие фотографии, и сходство между ним и этим ребенком было неоспоримым. Но не только это. Что-то неизвестное хлестнуло по сердцу, когда он смотрел на этого малыша. Какое-то первобытное узнавание. Какая-то незримая связь.

— Как его зовут? — спросил он, осознав, что ему до сих пор неизвестно имя сына.

— Джино.

— Джино, — мягко повторил он. — Джино. Он сказал это иначе, чем она, произносил, наверное, так, как оно и должно произноситься, но выражение лица противоречило легкому удивлению в голосе. Было что-то пугающе незнакомое в том, как он смотрел на нее, что-то до боли холодное и критичное. И Эмма поняла, что обязана быть сильной. Она не должна позволить ему запугать ее.

— Итак, что мы теперь будем делать? — спросила молодая женщина.

Его глаза сузились. Он все еще был в пальто, да и неудивительно. Только дурак стал бы раздеваться в таком холоде. Достаточно ли тепло его сыну? Джино. На этот раз он попытался произнести это имя мысленно, и вихрь каких-то неизвестных эмоций всколыхнулся в груди.

Внезапно Винченцо шагнул вперед, схватил ее одной рукой и резко и решительно прижал к себе. Сердце его заколотилось, возбуждение достигло апогея, когда он буквально впечатал ее мягкое тело в свое.

— Чувствуешь, как сильно я хочу тебя? — выдавил он.

— Винченцо!

Какая-то холодная решимость промелькнула в его взгляде, прежде чем он захватил ее губы, и на этот раз поцелуй был наказывающим, злым. Если поцелуи считаются демонстрацией любви, то этот был их полной противоположностью. Но это не помешало ей откликнуться на него. Эмма просто не могла остановить себя, как бы громко не возражал голос разума.

И не является ли это неким инстинктом? Ведь мужчина, который обнимает ее, признанный отец ее ребенка? Теперь, когда он увидел Джино, увидел и признал, не выковало ли это некую неразрывную связь между ними тремя?

Эмма, ты дура, сказала она себе. Выдумываешь разные глупости, чтобы оправдать… это…

— Винченцо! — простонала Эмма, приоткрыв губы под напором губ Винченцо, чувствуя его мужской жар и ощущая силу его желания. Он начал расстегивать на ней пальто, и она позволила ему. Позволила отодвинуть ткань в сторону и пробежать ладонями по бедрам. А потом он стал задирать на ней платье. Эмма почувствовала, как нетерпеливо заерзала, царапая пальцами его широкие плечи, жаждая сорвать с него пальто и желая, чтобы вся их одежда исчезла словно по волшебству. — Винченцо, — повторила она, на этот раз нетерпеливее.

Винченцо ощущал неистовое биение своего сердца. Ему казалось, что он умрет, если не овладеет ею немедленно. И он откликнулся на ее призыв. Винченцо обхватил ее бедра своими в провокационном и примитивном соблазнении, старом как мир, и она уткнулась ему в грудь, словно он притягивал ее с какой-то магнетической, непреодолимой силой.

И вдруг так же резко, как привлек к себе, Винченцо убрал руки и отпустил Эмму. Ее колени подогнулись, а рука ухватилась за подлокотник дивана.

— О чем я только думаю? — Он как будто разговаривал сам с собой, и в его голосе прозвучало отвращение к себе. Неужели он хочет снова заняться с ней любовью, несмотря на тот факт, что она утаила от него сына? И, может, даже отпустить шофера и провести с ней всю ночь, а утром проснуться под нежный лепет их пробудившегося сына?

Но разве не ослабит его позицию, если сегодня она иссушит его силы своей безудержной сексуальностью? А если он внезапно оставит ее сейчас, то оставит томящейся, гадающей… Ибо Винченцо знает, что неожиданность — самый эффективный прием, если жестко торгуешься за что-то.

— Ах, Эмма, — проговорил он голосом, похожим на расплавленную сталь. — Слишком много раз я слушал свое тело в том, что касается тебя, mia bella. Слишком много раз ты использовала свои неотразимые чары, чтобы обольстить меня и так распалить аппетит, что я не мог мыслить здраво. Но сейчас этот номер не пройдет. Сейчас я должен подумать головой, а не…

Винченцо криво усмехнулся и бросил быстрый взгляд на источник своего дискомфорта. Он увидел, как краска залила ей скулы. Как она может краснеть, словно наивная девственница, когда только что извивалась в его руках, как бесстыдная потаскуха? Он сделал шаг назад, подальше от соблазна, лицо его окаменело.

— Я вернусь завтра утром в девять. Что-то в его голосе насторожило Эмму.

— Вернешься для чего? — спросила она, пытаясь говорить спокойно.

Винченцо пригладил рукой свои растрепанные черные волосы. Конечно, ей бы очень хотелось знать, что у него на уме.

— Подожди и увидишь, — заявил он.