(Не) только твоя (СИ)

28 глава

Лев

Гребанная больница. Я проводил в них часы своей жизни, пока врачи боролись за жизнь мамы, и мы проиграли тот бой. И я снова в ней, снова в этой гребанной больнице, снова провожу часы своей жизни не зная, что ждет меня впереди.

У меня сломано ребро. Мне запретили выходить из палаты, рекомендовали сидеть больше, а двигаться меньше. Но черта с два я буду слушать.

— Папочка, ты опять? — услышал я укор в голосе дочери, как только подошел к палате.

— Прости, принцесса.

— Лев Станиславович, ну вас же просили не вставать, — едва завидев меня, стала сокрушаться Анна Ивановна.

— Она там, — кивнул на палату.

Моя помощница молча кивнула в ответ.

— Просили не входить, — басом добавил Демьян, который и держал на руках Алину.

Мне сложно было видеть дочь на руках у другого мужика, но радовало, что у нее есть личный телохранитель. Сильный, профессиональный, и специально для этого обученный при этом.

Саму Алю, кажется, все устраивало. Огромный Демьян ее не пугал, а радовал, и возможность помыкать кем-то в столько раз больше себя словно расправила крылья за маленькой спиной дочери. Как будто меня и возможности помыкать мной ей было мало. Женщины. Ветренные и бессердечные создания. Даже такие маленькие как эта.

— Папочка, тебе нужно лежать!

— Мне нужно увидеть маму.

— Ты непослушный! — возмутилась дочь, глядя строго. Насупилась для пущей убедительности, но лишь вызвала у меня тем самым умилительную улыбку.

— Очень грозно, малыш, — похвалил её я.

— Будет еще более грозно, когда вас будет ругать её мама, — усмехнулась сбоку Анна Ивановна.

Я тоже усмехнулся. Предвкушаю.

Дверь палаты открылась и из неё вышла Вета. Она сразу же прищурилась раздраженно, как только увидела меня.

— Попросить, чтоб тебя привязали к кровати? — спросила прохладно, тоном, ничего хорошего не сулящим.

— Только если ты привяжешь, — бросил ей с дерзкой усмешкой, но она не купилась на флирт.

Обернулась к Анне Ивановне и Демьяну.

— Мне придется задержаться здесь. Демьян, отвези Алину домой, Анна Ивановна, включите ей ее сказки. Я вернусь как обещала. Сокращу список дел, как только укрощу строптивого.

В последнем не было ни флирта, ни легкости. Лишь раздражение и подавленная злость. Я был рад и этому. Любым эмоциям. Ведь заварушка в лесу многое в нашей жизни изменила.

Вета, отдав ц.у., поцеловала дочь и повернулась ко мне. Я бросил взгляд на маленький шрам на её губе и мой взгляд полыхнул бешенством. И так каждый раз, когда я вижу эту новую деталь на своем любимом лице.

Алина переключила на себя мое внимание ненадолго. Сначала хотела было лишить меня поцелуя, за то, что я непослушный, но смилостивилась, обняла, поцеловала и шепнула с горечью, что сильно скучает.

— Я скоро приеду домой. И больше не буду уезжать. Ладно? — шепнул ей в ответ и поцеловал ее маленькую ладошку.

— Ладно. Люблю тебя тыщу раз папочка.

— Я тебя сто тысяч, — улыбнулся в ответ. — Иди, слушайся Анну Ивановну, и жди маму.

Я проводил взглядом это любопытное трио и лишь тогда, когда они скрылись с виду, посмотрел на Вету.

— Бить тебя? Мало было? — спросила она показательно равнодушно, но я знал ее слишком хорошо, и понимал, что она кипит изнутри.

— Я буду кричать, — усмехнулся, глядя на нее одним из тех взглядов, от которых она тает. Но в последнее время эта женщина кремень.

И она резко сменила тему.

— Может зайдешь? Раз уж ты здесь.

— Нет, — отрезал я, тут же став суровым.

— Он ждет тебя, — сказала с нажимом, но я лишь дернул губой и покачал головой. Твердо и бескомпромиссно.

Вета тоже подждала губы.

— Он слаб, Лев.

— Тогда это в его интересах, чтоб я не заходил, пока он не окрепнет. Потому что я ему лицо хочу разбить, — отрезал строго.

Вета не собиралась сдаваться просто так.

— А если не окрепнет? Если это все? Тебя порадует, что твой отец умрет, и последние слова, что ты сказал ему, будут “спасибо за женушку”?

Я шумно вдохнул и выдохнул. Это простое действие прострелило от боли в больном ребре. Но я был непреклонен.

— Я не собираюсь выдавливать из себя лицемерие и выслушивать его раскаяние. Я зол. И я не буду притворяться, чтоб он мог заглушить свою совесть, — гаркнул я, повысив голос, — и отбыть к праотцам спокойно. Хочет моего прощения? Пусть намотает сопли на кулак, придет в себя и переосмыслит свою жизнь. Сейчас нам не о чем говорить. Из-за него у тебя на лице шрамы. Из-за него ты…

— Все, — отрезала Вета строго. — Не надо туда. Оставь.

А я не могу оставить. Меня колотит от злости, стоит только подумать об этом. Она не хотела, чтоб я узнал, но врач сказал мне. Из-за этой гребанной ситуации в лесу она потеряла ребенка. И она хочет, чтоб я простил отца за все это безумное дерьмо, которое случилось из-за того, что он решил поиграть в Бога, вмешавшись в наши жизни. Ведь сама она почему-то за все просила его. И приезжает навещать его каждый день. А я не могу заставить себя даже посмотреть ему в лицо, без желания это самое лицо разбить.

Он лишил меня детства Алины. Теперь он, который привел в нашу жизнь эту сумасшедшую суку, еще и лишил нас ребенка. Второго ребенка, которого мы могли сейчас ждать, и которого больше нет.

— Пойдем, я проведу тебя в твою палату, Львеночек, — голос Веты смягчился.

Я не знаю, на каких успокоительных она, но, видимо, психолог выписала ей хорошие. Потому что по-другому ее умиротворение, ее всепрощение и самоотверженность я понять не могу.

— Ладно, — выдохнул я, подавляя и свой гнев. Подавляя в очередной раз, хотя хочется выплеснуть его, выковырять эту черноту из своей груди, ведь она мешает мне дышать.

— Возьмись за мою руку, — подсказала, поравнявшись со мной.

— Предложение, на которое невозможно сказать нет, — ответил, улыбнувшись криво, и повзолил ей руководить.