Не твой наследник

17

Марк

— Не поймите меня неправильно, но это просто редкая удача! — адвокат выглядит счастливым, как маленький мальчик, который нашел под елкой долгожданную железную дорогу.

— Боюсь, я в принципе вас не понимаю, — прохожу в переговорную адвокатской конторы и вешаю мокрое от февральского снега пальто на спинку стула. — Теперь суд отложится на неопределенный срок и…

— Нет-нет, дело не в этом, — отмахивается Андрей. — То есть суд, конечно, от нас никуда не денется, но ситуация изменилась в корне.

— И в какую сторону?

— В лучшую, Марк Робертович! В самую что ни на есть лучшую! По закону вы теперь можете получить развод в одностороннем порядке. Через регистрирующие органы. Мой помощник только что получил подтверждение главного врача: вашу супругу официально признали недееспособной. Значит, ее согласие нам уже не требуется.

— А раздел имущества?

— Здесь сложнее. Теперь Елену будет представлять в суде ее официальный опекун. Собственно, — Андрей сверяется с часами, — он подъедет сюда с адвокатом минут через десять, и мы попытаемся обсудить ситуацию.

— Прекрасно.

Сарказм, разумеется, но Андрей, воодушевленный новостями, этого не замечает. Борис Петрович прилетел в Питер на следующий день после моего звонка. Устроил мне разбор полетов, орал, что это я довел ее дочь до сумасшествия, а теперь хочу выбросить, как ненужную вещь. Настоял на переводе Лены в Москву, в лучшую клинику. С тех пор прошло уже две недели, на связь он не выходил, и я не думаю, что это хороший знак.

Я вернулся домой. Не бывал там уже очень давно, стараясь не пересекаться с Леной, и теперь пожалел об этом. Стоило мне переступить через порог, как я понял: все можно было прекратить гораздо раньше. И Лена не напала бы на Сашу.

Дома меня ждал не просто запустение. Хаос. Разбитая посуда в кухне, изрезанная мебель в гостиной, ведро с пеплом в спальне. Видимо, Лена жгла фотографии. Любой человек, даже совершенно далекий от медицины, понял бы, что в этом доме жил сумасшедший. Я вызвал клининг и фирму по вывозу мусора, попросил их забрать всю испорченную мебель. Остался один в пустом доме и еще долго вспоминал звоночки, намеки, странности, которые должны были натолкнуть меня на мысль о Лениной болезни. Я виноват, знаю. Я в упор не замечал очевидного, отмахивался от жены, списывая ее поведение на истерики. И уходил в сторону. Несмотря на то, что наш брак был фикцией, женившись на Лене, я взял на себя определенные обязательства — и не выполнил их. Я мог бы раньше обратить внимание, найти специалиста… Что-нибудь сделать! Эти ее резкие смены настроения, ничем не обусловленные слезы… То образ жертвы, то приступы гнева. Если бы я вовремя принял меры, она бы не кинулась на Сашу.

Я даже не знаю, почему вдруг пришел тогда в ее номер. Мама позвонила и попросила проведать Сашу, мол был странный звонок, тут же сбросился, а потом — «абонент недоступен». Если честно, я и тогда решил, что мама, как обычно драматизирует. И идти не хотел. Было еще слишком рано, мамин звонок застал меня в постели, и я был уверен, что Саша наверняка еще спит. Может, просто придавила телефон во сне — мало ли? Но что-то дернуло меня, я, недовольный и сонный, побрел к Сашиному номеру. И еще из коридора услышал вопли Лены.

Сказать, что в ту секунду мне стало страшно, — не сказать ничего. Я… Не знаю, я на одно мгновение представил, что с Сашей может что-то случиться, и моя жизнь тут же перестала иметь всякий смысл. Черная пустота. Хуже смерти.

Понятия не имею, каким чудом мне удалось сохранять внешнее спокойствие. Внутри все горело адским огнем, в ушах шумело, я думал, что убью Лену. И если бы она хоть пальцем дотронулась до Саши, убил бы. А потом… Потом Лена извивалась в моих руках, дралась, пыталась меня укусить. Я чувствовал себя экзорцистом, который держит демона: Лена выплевывала мне в лицо странные фразы о том, что Саша ждет моего ребенка, о том, что моя мать проклянет меня за предательство. Я вроде и понимал, что все это бред сумасшедшего человека, но каким-то образом слова Лены попадали по самому больному.

Когда все было кончено, включая неприятный разговор с тестем, я узнал, что Саша уехала. Ее трудно было в этом винить: после такого я бы тоже не захотел оставаться в стенах «Богемы». Собственно, я и не остался — уехал в Москву, чтобы воочию увидеть руины своей семейной жизни.

— Марк Робертович, вы готовы? — Андрей выдергивает меня из невеселых мыслей.

— Да.

В дверях появляется тесть в сопровождении Лениного адвоката. Я встаю, протягиваю Борису Петровичу руку, но он, проигнорировав меня, усаживается по другую сторону стола. Ну да, как же, уладим мы все полюбовно…

— Ну, полагаю, мы можем начать, — Андрей с энтузиазмом пододвигает к себе документы. — Примите мои соболезования по поводу вашей дочери. Поскольку на развод в свете открывшихся обстоятельств вы повлиять уже не в силах, предлагаю обсудить ситуацию с разделом имущества.

— Ни о каком разделе речи быть не может! — лысый адвокат щурится. — Мы отступать со своих позиций не намерены, мой клиент получит все. К тому же, мы подумываем подать новый иск о взыскании компенсации за моральный ущерб. Состояние Елены вызвано ни чем иным как психологическим насилием со стороны бывшего супруга. Пренебрежение, измены, хамское поведение и жестокое обращение… Все это стало причиной тяжелого психического расстройства моей клиентки.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— О чем вы говорите?! — возмущается Андрей. — Психическое расстройство и привело к разводу! Мой клиент долгие годы стоически терпел истерики и постоянные перепады настроения. Не каждый проявит подобное терпение и заботу! И еще надо доказать, что в момент заключения брачного контракта истица находилась в здравом уме и трезвой памяти.

— Вы бы сначала попробовали доказать обратное!

— А у нас и нет такой необходимости. Между прочим, Верховным судом аннулирован не один подобный контракт, и вовсе не из-за психических заболеваний сторон. А потому, что пункт о наказании супруга за измену путем лишения имущества, ставит его в крайне неблагоприятное положение.

— Значит, измену вы все-таки готовы признать? — победоносно ухмыляется стареющий правозащитник.

— Разумеется, нет! Но само наличие подобного пункта делает весь ваш иск несостоятельным. Более того, моему клиенту стало доподлинно известно, что ваша свидетельница, его бывшая работница, действовала в корыстных целях. Елена предлагала ей высокооплачиваемую должность в обмен на показания, что вполне может расцениваться, как подкуп свидетеля.

— И кто-то готов это доказать?

— Вне всяких сомнений. Как и тот факт, что сеть отелей принадлежала моему клиенту еще до брака, и закрытие ООО и открытие нового юридического лица носило лишь формальный характер.

— Или была способом скрыть грязную бухгалтерию и уйти от долгов по налогообложению, — саркастично добавляет лысый.

— Это пустые домыслы! — Андрей разводит руками, мол, выкуси, ископаемое. — Тем не менее, несмотря на то, что ваша клиентка вообще не имеет оснований требовать доли в гостиничном бизнесе господина Озолса, он щедро готов предложить «Сонату», один из отелей сети, а также дом с земельным участком пятнадцать соток. Я бы на вашем месте…

— Не балаболь! — неожиданно рявкает Борис Петрович, который во время всей адвокатской перепалки не сводил с меня хмурого взгляда.

Андрей растерянно замолкает и косится на меня в ожидании дальнейших указаний. Я пожимаю плечами: если тесть хочет высказаться, пусть говорит.

— Вот скажи, за что ты так ненавидишь мою дочь? — в лоб спрашивает мужчина. В его голосе сквозит неприкрытая боль, и его трудно за это судить. — Все эти юристы, иски, суды… Вы что, после всех этих лет совсем чужие? В тебе вообще нет ничего человеческого? Она больна. Твоя, блять, жена. Пока еще. А ты вместо того, чтобы ее навестить, сидишь тут в сраной адвокатской конторке и изображаешь из себя бизнесмена?

— Я бы попросил воздержаться от оскорблений в адрес моего… — начинает Андрей, но я поднимаю руку, призывая его замолчать.

— Вы правы, — тихо отвечаю я, глядя тестю в глаза. — Думаете, мне нужны эти суды? Это была инициатива вашей дочери. Но именно я позволил всему зайти так далеко. И по моей вине она сейчас перенесла приступ.

— Все сейчас это слышали? — довольно подмечает старый юрист. — Думаю, судье…

— Заткнись уже! — одергивает его Борис Петрович. — Всем срать, что ты думаешь. Ну, Марк? Давай, объясни, наконец. Потому что я не понимаю, за что ты так поступил с Леной. Смотрю, как ее накачивают эти чертовы коновалы, — и не понимаю. За что это моей девочке?! Как можно довести до такого человека, которого ты когда-то любил?!

— В этом и проблема. Я не любил ее. Изначально.

Я жду, что сейчас Борис Петрович начнет орать, брызгать слюной или даже кинется на меня с кулаками. Но он молчит, беззвучно шевелит губами, будто что-то жует. Потом требовательно произносит:

— Повтори.

— Я. Ее. Не любил. Это был брак по расчету. Лена тоже ничего ко мне не испытывала, мы заключили сделку. Она хотела переехать в Москву, подальше от вашего завода и контроля, уж извините. Мне нужны были ваши инвестиции, и вы об этом знаете. Брак был гарантом.

— Ради денег, значит, — глаза тестя угрожающе сужаются.

— Да. И ваши деньги я вернул с процентами, не мне вам об этом напоминать. Я построил дом, чтобы Лена чувствовала себя комфортно. Она обставила его, как хотела. Я не понимаю, в какой момент ее отношение ко мне изменилось, но я не могу полюбить просто так, потому что так надо. Я был верен ей все эти годы. Можете не верить, но это так. И все же я был плохим мужем. Я должен был раньше заметить перемены в ее поведении, силком, если бы понадобилось, отвести ее к врачу. Но я этого не сделал, и я виноват перед ней. И вместо того, чтобы помочь, я потребовал развод. И только после этого я переспал с другой.

В переговорной становится так тихо, что я даже слышу, как ритмично цокает стрелка наручных часов у моего адвоката.

— Марк Робертович, может, не надо… — он выразительно указывает взглядом на тестя, как будто я слепой и не вижу, с кем разговариваю.

— Мне это надоело, Андрей. Извини. Я не хочу больше врать и изворачиваться. Да, я переспал с другой женщиной. Что еще хуже — я в нее влюбился, как идиот. И все-таки нет, я не ухожу к ней от Лены, потому что с этой женщиной у меня ничего не может быть. Сейчас она уже замужем и ждет ребенка. Но я понял, что больше не могу жить с тем, к кому ничего не испытываю. И Лена — первая, кто этого не заслуживает. Зачем ей муж, который думает о другой?

— Как благородно! Скажи еще, ты заботился о чувствах моей дочери, когда трахал какую-то левую бабу! — хлопает по столу Борис Петрович, и у него на лбу проступают вены.

— Нет. Я вообще ни о чем не думал. Но… — решение приходит неожиданно, я сам не верю, что собираюсь озвучить его, но в то же время понимаю, что оно изначально было единственно верным. И только оно сделает меня по-настоящему свободным. — Знаете, я не хочу больше продолжать эти судебные дрязги. Хватит. Я виноват перед Леной, перед вами и всей вашей судьбой. Я не должен был вступать в брак ради денег. И теперь хочу все исправить. Я передам Лене все отели. Дом. Все, что вы сочтете совместно нажитым имуществом.

— Марк Робертович!.. — ошарашенно выдыхает мой адвокат.

— Это не обсуждается. Подготовьте бумаги для оформления дарственной.

Тесть выглядит удивленным не меньше Андрея и не сразу обретает дар речи.

— Ты… Ты что, откупиться хочешь? — спрашивает он, по инерции пытаясь атаковать, хотя в голосе уже нет прежнего гнева.

— Я хочу только исправить свои ошибки, — встаю, обхожу вокруг стола и протягиваю руку Борису Петровичу. — Простите меня.

На сей раз он все же пожимает руку, смотрит на меня, не находя, что ответить. А мне вдруг становится так легко, будто я сбросил рюкзак весом в пятьдесят килограммов, который все это время таскал на себе. К черту отели. К черту всю эту историю. Пусть прошлое останется в прошлом, я не хочу больше врать. И плевать, что остальные обо мне подумают.

— Позвоните, когда вам удобно будет встретиться у нотариуса, — киваю на прощание и, подхватив пальто, выхожу из переговорной, жалея лишь о том, что не додумался сразу так поступить.