Не твоя (СИ)

Глава 1

Ульяна

Он обходит меня со всех сторон и иронично щурится.

— Хорошая девочка… красавица. Всё, как обещал твой отец.

Сильная рука хватает меня за подбородок и вынуждает посмотреть этому зверю прямо в глаза.

— Надеюсь, девственница?

Я прикусываю губу, чувствуя, как вместо страха внутри меня поднимается гнев.

Да как он может! Да кто он вообще такой!

Я пытаюсь вырваться, но железные пальцы всё ещё держат мой подбородок, не дают мне свободы.

— Что-то я не понял, — продолжает ухмыляться мой похититель. — Твои родители, что, обкрадывали меня, да? Обманывали и обкрадывали.

На миг я забываю свои собственные проблемы и кидаюсь на защиту своей семьи.

— Да как вы можете такое говорить? — возмущаюсь я громко. — Мои родители…

— … прислали тебя сюда, — лыбится мужчина. — Как посылку. Значит, готовить ты всё-таки умеешь…

Его рука скользит по моей шее вниз — и мужчина с силой сжимает мою грудь.

— Своя, — довольно хмыкает мужчина, и его рука спускается ещё ниже. Смуглые сильные пальцы делают всё, что угодно их обладателю, в то время как вторая рука держит меня за волосы, не давая сдвинуться с места.

— Хорошая девочка, — завершив свой осмотр, повторяет мучитель, с силой наматывая мои волосы на свой кулак. — Натуральная…

Он не договаривает, и поэтому я теряюсь в догадках, не зная, что он имел в виду: я брюнетка — разумеется, натуральная брюнетка, да только обычно так говорят про блондинок.

— С образованием пока не понятно, — как будто про себя продолжает говорить мужчина. — С девственностью тоже.

Он проводит большим пальцем по моим губам, вынуждая их раскрыться.

Чужой палец, оказавшийся фактически у меня во рту, заставляет меня снова взбунтоваться.

Я вырываюсь — пытаюсь вырываться, но ничего не получается.

Мучитель держит меня крепко.

— Что вы себе позволяете? — это я ухитрилась вывернуться из его захвата. Волосы теперь волной рассыпались по плечами, но такие мелочи меня не волнуют.

— Что вы себе позволяете? — снова рычу я, потому что мучитель не реагирует на меня. От слова вообще.

— Образование проверим завтра же, — хмыкает мужчина, сложив руки на груди. Кажется, это я не я вырвалась, это он выпустил меня из своего захвата.

Интересно, зачем? — Сначала девственность, затем уже образование.

— Зачем вам всё это? — задыхаюсь я от злости. Мужчина же ухмыляется.

— Шлюха мне в качестве жены не нужна.

Он медленно обводит мою фигуру похотливым взглядом.

— Нужна образованная, чувственная девственница.

— Вы больной, да? — запоздало догадываюсь я.

— Больной? — щурится мучитель.

— Псих, маньяк… — я начинаю перечислять возможные варианты. Мучитель ухмыляется.

— Нет. Просто брезгливый.

С этими словами он отворачивается, чтобы взять со своего стола телефон.

Я не вижу, какие цифры он набирает, но в ответившим голосе узнаю голос своего отца.

— Твоя дочь переночует у меня пару дней, — резким тоном произносит мой мучитель. — Я хочу быть уверен, что не покупаю кота в сумке… впрочем, и кота, и сумку я уже оплатил с лихвой.

Я чувствую, что с меня хватит этого унижения. Я понятия не имею, какие дела у этого типа с моим отцом — как бы там ни было, я ни на что, кроме как привести брата к бабушке, не подписывалась.

Ника я передала бабуле — а значит, могу с чистой совестью возвращаться домой.

Я разворачиваюсь на каблуках и двигаюсь в сторону двери, но меня останавливает резкий окрик мужчины.

— Стоять.

Я продолжаю движение. Еще чего, слушать команды всякого психа. Обойдется.

— Ульяна.

То есть он и моё имя, оказывается, знает… Какой прогресс.

Я хватаю ручку двери и тяну тяжелую дубовую дверь на себя.

— Я. Сказал. Стоять.

Злость в его голосе меня пугает и снова парализует. Мне хочется бежать из этой комнаты, но я боюсь сделать даже один шаг за порог.

— Мне не нравится, когда мои приказы не исполняются, — цедит сквозь зубы мой мучитель. — Я вам не кукла, — я пытаюсь огрызаться. Как могу, так и пытаюсь.

Мучитель ядовито смеется.

— Ты будешь тем, кем я скажу.

А затем он снова возвращается к телефонному разговору.

— Я передумал, Юра, — вдруг говорит мужчина. — Я в любом случае оставляю её у себя.

Мой похититель, склонив красивую голову на бок, рассматривает моё лицо с любопытством ученого.

— Если она не подойдет мне в качестве жены, то я оставлю её в качестве прислуги. Мне нужны прилежные уборщицы.

В этот момент мужчина наживает кнопку громкой связи, и я слышу голос отца, который, явно лебезя перед собеседником, расхваливает мои способности как хозяйки.

— Я сказал уборщицы, Юрик, — хмыкает мой мучитель.

И отец тут же рассказывает, что я не терплю пыли в своём доме; что чуть ли не каждый день мою полы, а ещё полирую старую мебель, которая осталась ещё от старых хозяев при покупке нашего итальянского дома.

Похититель это внимательно слушает, продолжая меня рассматривать. Я же слушаю отца и рассматриваю того, кто вытащил меня из машины — и привез сюда.

Метр восемьдесят, если не выше, смуглый — с большой татуировкой на шее, которую не в силах скрыть даже идеальный деловой костюм.

Сдержанный ролекс, который выдает не просто наличие больших денег, но ещё и чувство вкуса; а также идеально подстриженные ногти на пальцах со сбитыми костяшками.

Эти сбитые костяшки, татуировка и накаченные мышцы больше подходят какому-нибудь охраннику сбивают меня с толку, пока я обвожу взглядом место в котором мы находимся — это кабинет, очень дорогой кабинет: мебель из стекла и хрома одного ультрамодного норвежского дизайнера и кожаные корешки старинных книг… Если хотя бы один из томиков, стоящих на полках за стеклом, подлинный, этот мужчина имеет не просто много, а очень много денег.

Отец тем временем продолжает меня нахваливать — так долго, что похитителю это надоедает.

— Юра, покороче, — рявкает он моему родителю. — Значит, говоришь, Уля с уборкой справится?

При этом хитро посматривает на меня.

Уля…он назвал меня Улей, точно зная, что меня дико раздражает этот короткий вариант моего имени.

Да откуда он знает? На секунду я сомневаюсь в том, что такое вообще возможно, и ведусь на провокацию, громко выдыхая со словами, чтобы не смел называть меня так.

Похититель снова рассматривает меня как зверушку.

— Юрик, твоя дочь настолько невоспитанная? — хмыкает в конце концов похититель.

Затем он обращается ко мне.

— Детка, если ты ещё до шла этого своими мозгами, объясняю: ты здесь для того, чтобы меня радовать. Любым способом, которого я пожелаю. Усекла?

Я молчу и не двигаюсь.

Раздраженный вздох мучителя.

— Юрик, объясни своей дочери в подробностях, — предлагает мучитель отцу, дыхание которого отлично слышно через громкую связь.

Похититель остается стоять с телефоном — с усмешкой слушая папину попытку всё объяснить.

— Дочка, Ульяночка… — отец сначала закашливается, явно не зная, как начать. Как будто это не он только что рекламировал этому уроду мои навыки мытья полов.

— Юрик, время не резиновое, — напоминает о своём присутствии мучитель. Тогда отец собирается с мыслями, и начинает их выдавать в эфир… то есть через громкую связь сюда, в кабинете похитителя.

Отец рассказывает, что Давид Алексеевич — просто добрый ангел нашей семьи. Много лет помогал отцу деньгами и связями.

— Без него у меня никакой бы фирмы не было, — добавляет папа. — Большая часть всех контрактов приходит от его компаний.

Я мысленно прикидываю сумму, и мне становится нехорошо.

— Ульяна, если бы не помощь Давида Алексеевича, то я сейчас был бы безработным, и мы продолжали бы все жить в той однокомнатной квартире. Никакого дома в Венеции, никакого пансиона и колледжа бы не было.

Я слушаю отца, замечая, что он перечисляет только те вещи, которые имеют отношение ко мне. Это я училась в итальянском пансионе с десяти лет, я пошла там в колледж искусств, и я упросила отца купить там квартиру.

Сами родители предпочитают путешествия, останавливаясь только в самых лучших гостиницах, а Ник(мой младший брат) учится в одном из московских пансионов, где оплата чуть ли не выше того, что мы платили за мой колледж.

Но отец не вспоминает месяц своего релакса на Мальдивах, не вспоминает своё временное пристанище в Дубае… он говорит только о тех тратах, которые были сделаны для меня, на меня — и давит на это, заставляя меня чувствовать себя ужасно.

— … поэтому, Ульяна, мы в таком необъятном долгу перед Давидом Алексеевичем, — заканчивает свою речь отец. — Если мы можем отплатить как-то за его щедрость, то мы должны это сделать. Слышишь, Ульяна, мы должны!

Голос отца срывается на крик.

Должны…

— Тогда приезжай сюда, пап, — предлагаю я, пытаясь сдержать злые слезы. — Будем вместе драить его туалеты.

Отец шумно выдыхает, а затем снова начинает говорить, и я понимаю, что его шокировало не моё предложение присоединиться ко мне в качестве прислуги, а то, что я не поняла, какую важную роль в жизни нашей семьи играет мой мучитель.

Хотя… теперь я знаю, как его зовут. Давид Алексеевич.

— Ульяна, прекрати вести себя как неблагодарная, невоспитанная девка, — рычит на меня отец. — Ты, что, не поняла, что я сказал? Это благодаря щедрости Давида Алексеевича ты закончила пансион и поступила в колледж.

Затем отец всё-таки упоминает и всю остальную семью. Маму, которая после вторых родов, восстановилась только благодаря дорогой клинике в Израиле; бабушку, которую отец обеспечивает всем благодаря щедрости Давида Алексеевича; Ника, за обучение которого платит тоже … можно сказать, что наш неожиданный спонсор.

— Я не понимаю, — раздраженно протягиваю я после этой длинной и проникновенной речи отца. — Значит, ты наделал долгов, а теперь я должна из отдавать?

Отец замолкает, явно не зная, что ответить.

Зато вслух ухмыляется мой мучитель.

— Должна, — подтверждает он.

— Всем, кому должна — прощаю, — хмыкаю я в ответ. Да, звучит немного пошловато, но я не собираюсь сейчас выбирать слова — этот мужлан не достоин ничего другого.

— Уля, ты, кажется, не понимаешь… — похититель снова оказывается близко… очень близко от меня. Он прислоняет свою голову к моей — так, что его нос упирает мне в скулу. Меня держат как какую-то игрушку, как пластиковую куклу для мужских утех, но я ни то, и ни другое.

— Я понимаю, что не останусь здесь, — мне приходится разжать немного челюсти, чтобы процедить эту фразу. — Долги моего отца не имеют ко мне никакого отношения.

— Ты настолько неблагодарная?

— Почему же? — фыркаю я. — Благодарная. Но эти долги были сделаны не мной, и без моего ведома.

— Ульяна, пожалуйста… — я слышу, как в трубке плачет отец. На самом деле плачет. И мне стыдно сейчас за него.

— Папа, если всё на самом деле так, как ты говоришь, то неужели в течение десяти, — тут я вспоминаю, что меня отправили в пансион незадолго до рождения брата, когда мне было десять — точнее, в течение одиннадцати лет ты пользовался чужими деньгами, не думая, как будешь их отдавать?

— Кризис, — шепчет отец сквозь слезы. — Затем меня обманули партнеры.

— И? — всё ещё не понимаю я. — Кризис длился одиннадцать лет? Или партнёры обманывали все эти годы?

— Дочка… — с болью произносит отец. — Ульяша.

Так он называл меня только в самом детстве — когда маленькой сажал себе на шею и, изображая коня, катал по дому.

Это не честно, понимаю я, но отец уже добивает меня следующей фразой.

— Если ты не начнёшь вести себя правильно, то Ник… без помощи Давида Алексеевича мы нищие, Ульяна.

— Папа, мы как-нибудь выкрутимся, — вздыхаю я. — Продадим квартиры, я устроюсь куда-нибудь работать…

— В школе Ника нет простых детей, Ульяша, — отвечает отец. — Даже если мы наскребём на взносы, всё равно никто не оставит там ребенка банкрота.

— Папа! — я то ли скулю, то ли плачу, не понимая, как отец может… жертвовать одним ребенком для будущего другого.

— Ты уже взрослая, Ульяна, — напоминает отец. — У тебя была возможность учится в школе своей мечты… не лишай этого своего младшего брата.

Я закрываю глаза, чтобы не видеть довольной рожи Давида Алексеевича, который смотрит на мои мучения как на представление, которое мы с отцом разыгрываем специально для единственного, присутствующего здесь зрителя.

— Хорошо. — Произношу я, проглатывая рвущуюся наружу истерику. — Хорошо, отец. Как скажешь.

В этот момент телефон выключается, и мой мучитель довольно говорит:

— Умница, Уля. Не знаю, как насчёт девственности, но образование уже чувствуется.

Я проглатываю его насмешку насчет девственности.

— Не обольщайтесь, я ругаюсь как торговка на рынке, а то и хуже.

Похититель довольно ухмыляется.

— Как нибудь продемонстрируешь… а отца, значит, не материла из-за уважения и почитания. — Он снова смеется надо мной. — Верность семье, уважение к старшим. Всё, как я заказывал.

Он нависает надо мной — большой, сильный, страшный.

— Открой рот, — велит мой мучитель. Я выполняю его приказание, ожидая, что он полезет проверять мои зубы — все ли пломбы сейчас на месте, или где-то отец его обманул, но вместо этого мужчина врывается в мои приоткрытые губы своим языком, заставляя меня вздрогнуть от его внезапного вторжения.

Я бью по его груди кулачками, но ничего не могу поделать — моё сопротивление для него всё равно что слону дробина.

А чужой язык тем временем хозяйничает у меня во рту, как у себя дома, вынуждая меня всхлипнуть.

После этого натиск мужчины становится мягче, нежнее… и я задыхаюсь, потому что на какой-то момент теряю голову от его поцелуя.

Наконец, мужчина отрывается от меня.

— Молодец, — цедит он, глядя мне прямо в глаза. — Угодила.

— Что? — с надрывом спрашиваю я.

— А теперь идти в гостевую спальню. Катя тебя проводит.

Он подходит к столу и берет со столешницы небольшой колокольчик. Звонит в него, вызывая прислугу.

На этот звук в кабинете появляется пожилая, худая женщина.

— Давид Алексеевич, — женщина чуть ли не кланяется моему мучителю, но тот этого даже не замечает.

— Сиреневая комната. И подай ей ужин.

— Пойдемте, госпожа, — предлагает мне женщина, в то время, как её хозяин уже полностью забыл о нашем присутствии. Похититель усевшись в кресло, что-то читает с экрана своего мобильного — и по его лицу пробегает довольная улыбка.

— Госпожа, — напоминает о себе прислуга. Я киваю и двигаюсь вслед за женщиной, думая, что я попала в какой-то кошмар.

Потому что так не бывает.