Не твоя (СИ)

Глава 3

Ульяна

Я просыпаюсь от того, что Катя зовёт меня завтракать. Я продолжаю лежать в кровати, накрывшись подушкой.

— Ульяна Юрьевна, — продолжает звать меня женщина. — Завтракать.

— Спасибо, не хочу.

Катя громко вздыхает.

— Ульяна Юрьевна… — просительно зовёт она. Отодвигаю одеяло в сторону.

— Что вы от меня хотите? — спрашиваю хмуро.

— Завтрак, — как идиотке, повторяет женщина. — В этом доме завтрак подают в восемь утра.

О, как! Подают завтрак, значит. И в определенное время.

Интересно, Давида тоже отсылали учиться в какой-нибудь школу-пансион с железной дисциплиной, или он сам по себе такой?

Я ничего не имею против завтрака, тем более, что ужин, поданный прямо в комнату, когда я разбирала вещи, был на самом деле давно.

Живот, услышав мысли о еде, жалобно заурчал, напоминая о себе.

По идее, надо было бы не кочевряжиться, я просто спуститься вниз, но меня раздражала сама мысль поступать так, как хочется моему похитителю. Возможно, Давид может позволить себе многое, но я не продаюсь!

Катя тем временем настаивает на том, чтобы не злить хозяина.

— Ульяна Юрьевна, просто спуститесь, — предлагает она. — Просто посидите немного за столом… Если вам там будет неудобно есть, я после принесу еду вам в комнату.

Я удивленно кошусь на свою помощницу.

То есть даже так? Это она на самом деле хочет мне помочь, или втирается в доверие?

Я размышляю какое-то время над этим вопросом. Однако Катя нервничает.

И чем дольше я остаюсь в кровати, тем больше нервничает помощница.

Это заставляет нервничать меня.

— Ульяна Юрьевна, — жалобно произносит Катя, которая сейчас совсем не походит на секьюрити… кажется, она на самом деле сильно боится Давида.

Это заставляет меня поменять решение — я встаю и начинаю медленно приводить себя в порядок.

Принимаю душ, умываюсь… моё бельё, которое я вчера постирала, подсыхает в ванной на сушителе — но у меня есть ещё одна запасная пара, так что я не испытываю никакого дискомфорта.

Надеваю вчерашнее платье, расчесываю волосы своей расческой — у меня она деревянная, очень удобная.

В доме тепло, поэтому обувь я решаю проигнорировать, спускаясь вниз босиком.

Семь пятьдесят.

Десять минут до завтрака.

Успели.

Но Катя всё равно морщится — ей не нравится, что я одела вчерашнюю одежду, на что я заявляю, что другой у меня нет.

И от этого заявления моя помощница вздрагивает, как от выстрела.

Если бы я тогда знала, к чему приведет моя принципиальность, то пожертвовала бы ей ещё тогда.

Но я ещё в неведении и поэтому спускаюсь вниз безо всякого испуга.

И сразу же натыкаюсь на прищуренный взгляд хозяина дома. Должна признать, что Давид сегодня выглядит ещё внушительней, чем вчера: опять строгий костюм, татуировка на шее хищно скалится, предупреждая меня, что её владелец — опасен.

Второе предупреждение за одно утро — но я всё ещё не понимаю.

— Что ты на себя напялила? — спрашивает Давид, недовольно фыркая.

Я оглядываю себя с ног до головы.

— Платье, — отвечаю я.

— Почему вчерашнее? — он спрашивает, но мне кажется, что орёт — до того тихо сейчас в доме. Мы здесь точно не одни — но все слуги явно попряталась, не желая показываться перед хозяином.

Дело швах.

— Это моё единственное платье, — замечаю я осторожно. — Я не взяла сменной одежды.

— У тебя весь гардероб завален сменной одеждой! — Злится Давид.

Гардероб, да… вчера, пытаясь убедить бдительность Кати и Давида, я разобрала часть вещей.

— Это не мой гардероб, это не мои вещи, — произношу я твёрдо.

— Из покупали специально для тебя! — рычит Давид.

Я мотаю головой.

— Спасибо вам за это, но я просто не могу.

Хозяин дома делает большой шаг, оказываясь в опасной близости от меня.

— Чего ты не можешь? — цедит он сквозь зубы. — Чего именно ты не можешь?

— Надеть на себя чужое, — отвечаю я. — Это не моя одежда, и мне будет некомфортно…

Я сбиваюсь, потому что Давид начинает смеяться.

Это нехороший — злой смех, от которого у меня идёт мороз по коже.

— Ты ещё не поняла, что твоего мнения тут никто не спрашивает? — он улыбается, но это очень, очень злая улыбка. Не улыбка, а настоящий оскал.

Он выбрасывает вперед руку, чтобы притянуть меня к себе.

Я чувствую рядом с собой большое, сильное тело, которое с каждой минутой всё сильнее сжимает меня… Пуговицы его пиджака больно впиваются мне в живот, но когда я открываю рот, чтобы сказать об этом, его рот начинает атаку.

Я не могу сопротивляться.

Сначала потому, что он крепко держит меня, не давая свободы.

Затем потому, что его губы умеют удерживать, даря блаженство.

Я чувствую, что меня подхватывают на руки. Пока я всё ещё не совсем в сознании, меня сажают на стол — я чувствую своей пятой точкой холод полированного дерева.

А затем Давид, оторвавшись от моих губ, резко срывает с меня платье.

От наряда, в котором я приехала, остается два больших кусочка, которые он стаскивает с меня, не обращая внимание на мои робкие попытки прикрыться.

— Пожалуйста… Пожалуйста, — шепчу я, пытаясь дотянуться до лоскутков своей одежды. — Давид, пожалуйста!

Я чуть не плачу, но мой мучитель бесстрастен.

— Если ты не хочешь носить одежду, которую я купил для тебя — ты будешь ходить по дому голая. — Спокойно произносит он.

Я поднимаю на него взгляд и вскрикиваю, не смея поверить, что он так жесток.

Тем временем часы в столовой бьют восемь раз.

— Садись на место, — откидывая ногой лоскуты моего платья, произносит хозяин дома. — Сейчас подадут завтрак.

Я униженно сползаю на ближайший стул, чувствуя себя ужасно… но тем временем в столовую входят вышколенные слуги.

Передо мной ставят несколько блюд: одно с пышным омлетом, украшенным томатами черри и зеленью, второе — с подрумяненным в тостере бэйглом, на третьем — несколько маленьких плошек с разного вида намазкой — судя по запаху и цвету, это масло, джем, мёд и кажется, парочка творожных сыров с разными травами и с лососем.

Разглядывая завтрак, который передо мной поставили, я пытаюсь понять, куда я попала.

У Давида какая-то мания на то, чтобы всё держать под своим контролем. Даже этот завтрак… В нашем пансионе завтрак был единственной трапезой, где все подданные блюда стояли в буфете — и можно было выбрать всё, что хочешь.

Даже в нашей закрытой школе, где не разрешались мобильные, женские журналы и косметика — даже там была свобода!

Но не здесь.

Давид, сев напротив, прожигает меня взглядом, в то время как слуга вежливо интересуется, что я буду пить: чай или кофе.

Заказываю кофе — и передо мной ставят чашку на блюде. Всё из тонкого костяного фарфора — дорогая вещь.

Наверное, и все столовые приборы, что сейчас лежат на столе, не из стали, а из серебра.

Я мысленно усмехаюсь, но это не помогает мне скрыть свой стыд.

Я сижу за столом почти голая — в то время как моё платье (точнее то, что от него осталось) валяется на роскошном полу.

Я опускаю голову, чтобы это проверить. Давид, проследив за моим взглядом, тут же приказывает слуге убрать этот мусор.

Кровь приливает к моему лицу.

Я чувствую стыд — стыд, смущение, неловкость. Но хозяина дома это не трогает. Он вовсю развлекается за мой счет.

— У тебя красивая грудь, — замечает он. — Троечка?

У меня третий размер, то есть Давид угадывает правильно, но я всё равно молчу. И продолжаю неподвижно сидеть на своем стуле.

— Уля…

— Мне не нравится, когда меня так называют, — цежу я сквозь зубы. Он точно знает об этом — и специально использует ненавистное мне сокращение моего имени.

— Мне тоже многое не нравится, — кивает Давид.

Он замолкает, не договорив — и мне приходится вскинуть голову, чтобы посмотреть в лицо своего мучителя.

— У тебя отвратительное белье, — усмехаясь мне прямо в глаза, заявляет мужчина. — Такая красивая грудь, как у тебя, должна быть одета в кружева… А не в синтетику.

Он специально смущает меня — я понимаю это, но всё равно послушно ведусь на его игры. Мне не стыдно за своё белье — это нормальный спортивный комплект, которых в моем шкафу подавляющее большинство.

Мне стыдно, что он видит моё почти обнажённое тело.

А ещё мне унизительно сидеть за столом почти обнажённой — после того, как он растерзал моё платье.

Но я продолжаю сидеть — потому что боюсь, что это чудовище придумает что-то ещё, если я осмелюсь встать, чтобы уйти.

Впрочем, Давида это не останавливает — и наслаждаясь омлетом из своей тарелки, хозяин дома замечает, что не хочет, чтобы гости в его доме страдали.

Черные глаза в упор смотрят на меня.

— Я не собираюсь морить своих гостей голодом, — вкрадчиво произносит мучитель.

— Я не голодна, — выдавливаю я из себя, чувствуя себя ужасно от того, что со мной сейчас происходит. Такого не может быть — не должно быть ни с кем, никогда!

— Уля, если ты сейчас же не возьмёшь вилку в руки, то мне придется посадить тебя на свои колени и покорить насильно, — ухмыляется Давид.

Чувствуя себя отвратительно от происходящего, я беру вилку, чтобы съесть крохотный кусочек омлета.

Давид неотрывно за этим следит.

Я проглатываю омлет, облизывая губы после еды.

— Ещё, — произносит он, скользя взглядом по моему обнажённому телу.

Я снова подцепляю небольшой кусочек омлета.

Это всё ужасно, но я стараюсь изо всех сил сохранить самообладание. Получается не очень.

Я уговариваю себя, что моё белье ничуть не прозрачней, чем обычный купальник — и можно просто представить, что я нахожусь где-то на отдыхе и просто завтракаю в ресторане перед тем, как идти на пляж.

Но ни один воспитанный человек не станет завтракать в ресторане без накидки, — бурчит мой внутренний голос.

Я сдерживаю слезы, и проглатываю второй кусочек омлета.

— Теперь возьми в рот помидор, — приказывает хозяин дома. Я понимаю, что не могу ему сопротивляться, и послушно целюсь на томат, собираясь разрезать его напополам.

— Возьми целый, — корректирует мои намерения Давид. — Руками.

Я снова делаю, как он приказывает — а когда нахожу в себе силы поднять взгляд на мужчину, понимаю, что он ест меня взглядом.

Меня это дико пугает.

Я начинаю часто и тяжело дышать — это паника, но это и возбуждение, от которого мне не уйти — взгляд Давида зажигает во мне что-то неправильное, что-то порочное.

Сам мужчина тем временем переводит взгляд с моей груди на моё лицо.

— Понравилось? — спрашивает он странным, хриплым голосом.

Я мотаю головой из стороны в сторону.

— Нет.

Давид усмехается.

— Что так?

— Не чувствую вкуса.

— Это приходит с опытом, — убеждает меня мой мучитель. — Ты втянешься. Женщины любят есть томаты.

Я понимаю, что мы говорим сейчас совсем не о продуктах, которые поданы нам на завтрак — и замолкаю, потому что не могу с ним состязаться в этом вопросе.

— Ульяна? — кажется, Давиду не нравится моя отрешённость.

— Это всё… всё слишком, — я не удерживаю слезы, которые теперь катятся из моих глаза. — Вы понимаете, насколько унизительно для меня то, что сейчас здесь происходит.

— Ты радуешь меня своим телом, — пожимает плечами Давид. — Не вижу здесь никакого унижения.

— Вы не понимаете!

— Нет, — рявкает мужчина. — Если бы я не захотел смотреть на твое тело, если я нашёл его уродливым и некрасивым — тогда это было бы унижением.

Он бросает салфетку на стол и поднимаясь, обходит стол, оказываясь возле меня.

— Ты прекрасна, детка, — говорит он, в проводя сбитыми костяшками пальцев по моему обнаженному плечу. — Я хочу тебя.

Я вскидываю на мужчину испуганный взгляд, но замечаю, что Давид сейчас улыбается. Этот холеный, ещё мгновение назад дико раздраженный мужчина, улыбается, разглядывая испуганную меня.

— Уля, этот был твой выбор — ты могла порадовать меня своим роскошным телом в красивом наряде.

Оттянув лямку на моём бюстгальтере, владелец дома добавляет:

— Эти тряпки меня тоже раздражают, но я решил пощадить твою скромность.

Он проводит пальцами по моей груди.

— Но в следующий раз я не буду столько благодушен.

Темные прищуренные глаза встречаются с моими — испуганными.

— Ты всё поняла? — спрашивает мой мучитель.

Я киваю.

Да, я поняла. Поняла!

— Иди, переоденься, — произносит Давид голосом строгого учителя.

И… я зависаю.

Он замечает это — и прищуриваясь, снова протягивает руку к моему бюстгальтеру.

— Пожалуйста! — прошу я, решив в этот раз не бороться. — Это не то, что вы думаете!

Рука замирает.

— Расскажи мне, — предлагает мужчина, и я немного выдыхаю, надеясь объяснить свою правду.

— Я не могу надеть вещи прямо из магазина. Я так никогда не поступаю.

Он всё ещё не понимает.

— Вещи. Сначала ткани где-то лежали, затем уже отшитые детали, затем готовая вещь на складах и в магазинах.

Давид слушает меня с любопытством.

— Что, в итоге, ты хочешь? — спрашивает он.

— Можно, чтобы их сначала постирали, — робко предлагаю я.

Мужчина зависает.

А затем начинает смеяться.

— Хорошо, — кивает он и зовёт какого-то Сергея. В дверях появляется слуга — не тот мужчина, что приносил нам завтрак, а совсем другой человек.

— Передай Кате, чтобы все вещи Ульяны Юрьевны были незамедлительно отправлены в стирку.

— Конечно, Давид Алексеевич, — сдержанно, с достоинством кивает мужчина.

— И принеси один из моих халатов, — добавляет Давид.

Только тогда Сергей позволяет себе скосить взгляд чуть в сторону — его явно сильно удивила просьба начальника. Через минуту халат доставлен в руки Давиду.

Нет, он не собирается снять свой деловой костюм и поменять его на халат — Давид надевает свой халат на меня.

Я в нем утопаю, ни подворачивание рукавов, ни туго затянутый пояс не спасают дело. Сзади подол вообще волочится как причудливый шлейф монаршей особы… Но я всё равно радуюсь, потому что это всё равно лучше, чем расхаживать по дому в одном белье.

— Теперь давай-ка продолжим завтрак, — Давид, возвращается на своё место и допивает свой кофе.

Я же съедаю бэйгл, предварительно намазав его сыром с травами. Несмотря на моё нервное состояние, я всё же отдаю должное простой, но качественной еде. В этом доме явно следят за тем, чтобы к столу подавалась правильная, здоровая пища.

Давид внимательно следит затем что и как я ем и. Его глаза каждый раз загораются опасным светом, стоит мне только что-то взять в рот.

Самое ужасное, что эти его взгляды вводят меня в краску. Кроме этого, я всё ещё чувствую себя неловко от того, в каком виде мне приходится завтракать.

Да, сейчас я сижу не сижу за столом в одном только нижнем белье — практически обнажённая, моё тело прикрыто. Но это не дает мне чувства защищённости, потому что на мне сейчас надет халат хозяина дома.

Сделав глоток кофе, я думаю о том, что если бы я и не знала, не слышала как Давид просил слугу принести сюда его халат, я бы поняла это по запаху.

Халат, который сейчас на мне, пахнет не только кондиционером для белья, но на нем ешё чувствуется собственный запах Давида. Это будоражит меня. Я должна была бы брезгливо поморщиться и спросить этого Сергея, который принес халат, точно ли он принес чистый, но мне это странно не важно, потому что я купаюсь в запахе мужчины, и это будоражит мою кровь.

Давид

Моя детка выглядит прекрасно в моём халате. Конечно, ей лучше без него, но несмотря на то что сейчас она замотана в ткань с ног до головы, я всё ещё помню ещё нежное тело с превосходными изгибами.

Ульяна красавица, как я и ожидал.

Тонкие руки, высокая грудь — своя, не сделанная у хирурга, что в наше время уже редкость. Прекрасная светлая кожа, без фальшивого загара. Мне хочется ласкать губами, пробовать её на вкус.

Я недоволен тем, что мне пришлось позвать слугу, чтобы моей детке принесли одежду — это лишило меня главного удовольствия завтрака.

Но это ничего не меняет теперь. Я уже видел её красоту, я запал на неё — мне хочется больше, хочется чтобы она не просто находилась со мной в одном по комнате, не просто сидела за одним столом со мной.

Мне мне хочется её в своей постели.

Надо мной.

Подо мной.

Мне хочется впиваться в её тело, целовать, пробовать её на вкус.

Но пока я смотрю за тем, как она ест свой завтрак, и представляю что эти нежные губы делают совсем иное…

Я хочу её и в то же время не хочу её пугать. Тем более, что моя детка всё ещё пытается со мной бороться. Её появление на завтраке во вчерашнем наряде как раз это доказывает. Но я прощаю ей это. Теперь, после того, как полюбовался её телом.

Надеюсь, она уже усвоила этот урок, который я сегодня ей преподнёс.

Я верь, что моя Ульяна умная, и что она больше не будет меня расстраивать.

Потому что я хозяин положения.

Хозяин её положения.