Не уходи

Глава 5

В древнем, залитом солнцем холле повисла тишина. Анри де Вальми распахнул дверь библиотеки, решив выйти в холл и выяснить, что там происходит. Он замер на пороге, и глаза его расширились от ужаса.

Солдаты стояли по стойке «смирно». Молодые, широкоплечие арийцы ожидали похвалы от командира за то, что быстро и четко выполнили его приказ.

Поля и Андре солдат толкнул с такой силой, что они ничком растянулись на полу. Только летчику удалось хоть как-то сохранить достоинство. Поставленный на колени, он бросил высокомерный взгляд на Дитера, а затем отвернулся и посмотрел на лестницу, где в шелковой ночной рубашке стояла бледная как мел девушка. Сердце Лизетт неистово колотилось, она задыхалась. В глазах летчика не было страха, только любопытство. В этот момент Дитер направился к лестнице, прервав немую сцену.

Он остановился у нижних ступенек с застывшим, как маска, холодным лицом. Лизетт вцепилась в перила. Она попыталась заговорить, спуститься к Дитеру, но ей не удалось ни то ни Другое. Девушке показалось, что вся ее жизнь рассыпалась в прах за эти секунды… Надежды и мечты рухнули, оставив после себя мрачную бездонную пустоту, которую уже ничем не заполнить.

Дитер поднял взгляд на Лизетт, и в его глазах она увидела отчаяние. Он поднялся на несколько ступенек и снова остановился, напряженный, со вздувшимися на шее венами. Его светлые, коротко подстриженные волосы поблескивали в свете солнечных лучей. Лизетт бросился в глаза шрам на брови, который она совсем недавно любовно гладила пальцем.

— Отпусти их, — прошептала девушка и, опираясь на перила, медленно опустилась на колени. — Пожалуйста, ради меня… ради нас!

Дитер ощутил такую пронзительную боль, что ему захотелось закричать. Он отвернулся, и Лизетт поняла, что ее мольбы напрасны.

— Доставьте англичанина в Кан, — приказал Дитер солдатам.

— Нет! Умоляю, нет! — Лизетт задохнулась от ужаса.

— Немедленно! — бросил Дитер. Его приказ означал смертный приговор для летчика.

Солдаты рывком подняли англичанина на ноги. Он снова взглянул на Лизетт, и на губах его появилось подобие улыбки.

— Благодарю вас, мадемуазель. — Летчик склонил голову, но в этот момент солдаты поволокли его к выходу.

Лизетт услышала протестующие возгласы отца и сдавленные всхлипывания Мари. Затем солдаты подняли на ноги Поля и Андре.

— Поль! — Лизетт с трудом встала на ноги и, прихрамывая, начала спускаться по лестнице. Она совсем забыла о том, что на ней только прозрачная ночная рубашка.

— Остановите ее! — приказал Дитер графу.

Анри де Вальми бросился вверх по лестнице и крепко обнял дочь.

— Поль! — снова крикнула она, тщетно пытаясь вырваться из объятий отца.

Поль повернул к ней голову, бледный, с отсутствующим взглядом.

— Так ты им не поможешь, — прошептал граф, крепче прижимая к себе Лизетт. — Надо будет поговорить с ним наедине, а не в присутствии солдат.

— Уведите их, — приказал Дитер и стиснул зубы. На его скулах заходили желваки.

Поля и Андре увели. Лизетт услышала громкий крик, исполненный боли, и не сразу поняла, что кричала она сама.

— Пойдем, — настойчиво попросил граф, — он не отправит Поля и Андре в Кан, пока не допросит их. А это дает нам время.

Оставшись в холле один, Дитер посмотрел на Лизетт. Глаза его выражали гнев и смятение.

Лизетт заплакала. Слезы стекали по ее лицу на ночную рубашку. Дитера охватило желание броситься к девушке, обнять ее, осушить поцелуями слезы, успокоить.

— Отпусти их, — снова взмолилась Лизетт. Ее отчаяние было столь искренним, что у Дитера заныло сердце. Она просила его за Поля и Андре, зная, что от этого зависит ее и Дитера будущее.

Глаза Дитера потемнели, его охватило отчаяние. У них нет будущего. Как немецкий офицер, он не может выполнить эту просьбу.

— Уведите ее в комнату, — холодно бросил Дитер графу и удалился в главную столовую. Холл снова опустел. В солнечных лучах плясали пылинки.

Не веря в реальность происходящего, Лизетт проводила Дитера взглядом и с трудом поднялась по лестнице. Она должна одеться, а потом попытаться убедить Дитера отпустить пленников.

Доктор Оже со страхом смотрел на девушку. Услышав, что творится в холле, он осторожно вышел в коридор и увидел, как солдаты увели англичанина, а затем Поля Жильеса и Андре Кальдрона.

— Что происходит? — с тревогой спросил доктор. — Деревня не пострадала? Будут репрессии?

— Они арестовали Жильеса и Кальдрона, — печально сообщил граф. — А что будет дальше, неизвестно.

Доктор Оже вытер пот со лба носовым платком. Вероятно, вскоре последуют казни. Обычно боши выбирали жертвы без всякого разбора.

— Я спущусь вниз и поговорю с ним, — решительно заявила Лизетт. — Папа, он должен их отпустить! Если майор отправит этих людей в Кан, их расстреляют!

Глубокие морщины пролегли на лице графа от носа до рта. Он почувствовал себя внезапно постаревшим.

— Нет, это мой долг, Лизетт.

Девушка зашла за ширму, сняла ночную рубашку, надела бледно-лиловый шерстяной свитер и фиолетовую твидовую юбку.

— Ошибаешься, папа, это мой долг, — возразила она.

Сунув ноги в домашние туфли, Лизетт вышла из-за ширмы. Глаза ее потемнели от боли.

Граф покачал головой:

— Дитя мое, с чего ты взяла, что это твой долг — говорить с майором?

— Потому что еще пять минут назад я собиралась стать его женой.

Лизетт увидела, что отец ошеломлен. Как только граф оправился, она вышла из комнаты. Спеша к лестнице, девушка старалась не думать о чувствах отца. Сейчас надо позаботиться о Поле и Андре. Она обязана спасти их.

Англичанину уже ничем не помочь. Дитер отправил его на явную смерть, с таким же успехом он мог расстрелять его во дворе замка. Интересно, сколько еще смертей на его совести? Как же до этого момента она позволила себе забыть о том, что означает его военная форма? Как посмела мечтать о том, чтобы разделить с ним постель, носить под сердцем его ребенка?

Казалось, даже стены старого замка знали ответы на эти вопросы, и Лизетт зажала уши ладонями, надеясь облегчить свои страдания. Все потому, что она любит его и сразу полюбила. Но теперь уже не любит и, наверное, никогда не будет любить.

Когда Лизетт направлялась через холл к охраняемой часовым двери столовой, из библиотеки с подносом в руках вышла Элиза. Ее маленькое узкое личико было бледным, но руки не дрожали. Девушки обменялись понимающими взглядами, после чего Элиза поспешила на кухню, а Лизетт подошла к часовому и решительно сказала:

— Мне надо поговорить с майором Мейером.

— Нельзя. — Часовой не удостоил ее даже взглядом. Главная столовая была строго запретным местом, даже офицерам не разрешалось заходить туда.

Лизетт охватил страх. Ей необходимо поговорить с Дитером, пока он не приказал отправить Поля и Андре в Кан.

— Я настаиваю. — Лизетт вскинула голову, и глаза ее сверкнули.

— Нет, — отрезал часовой, преградив девушке путь прикладом карабина.

В холле появились двое солдат, арестовавших Поля и Андре.

— Эй, уберите ее, — сказал им разозлившийся часовой.

Солдаты засмеялись и, отпуская похабные шутки, подошли к Лизетт.

— Не трогайте меня! — воскликнула она, а потом в отчаянии закричала: — Дитер! Дитер!

Дверь столовой распахнулась так резко, что солдаты попятились. На пороге стоял бледный майор и смотрел на Лизетт. Он знал, что она придет, но так и не подготовился к разговору с ней.

— Входи, — обратился он к Лизетт и коротко бросил солдатам: — Свободны.

В комнате с высокими потолками и консольными балками почти ничего не изменилось. Буковый паркет все так же сверкал в свете солнца, проникавшего сквозь витражные стекла окон. Камин, сложенный из крупного камня, украшали начищенные до блеска декоративные медные пластины. Рядом стояла массивная железная подставка для дров. Длинный обеденный стол, за которым собирались многие поколения Вальми, был на своем месте, посреди комнаты, но серебряные подсвечники заменили настольной лампой. На столе лежали карты и стопки документов.

Как только дверь закрылась, Лизетт посмотрела Дитеру в глаза. Всего час назад этот человек держал ее в объятиях, клялся в любви, говорил о свадьбе. Но сейчас Дитер понимал, что, хотя он по-прежнему любит Лизетт, о свадьбе не может быть и речи. Они думали, что любовь сильнее войны, сильнее обстоятельств, но жестоко ошиблись.

— Тебе следовало оставаться в своей комнате. — В голосе Дитера звучала горечь рухнувших надежд. — Ты не должна была видеть этого. Лучше бы тебе вообще ничего не знать.

Дитер не сделал ни шага навстречу ей, не попытался обнять, и Лизетт оценила его деликатность.

— Я всю жизнь знаю Поля Жильеса и Андре Кальдрона. Я все равно услышала бы о том, что с ними произошло.

— Ничего уже не изменишь. — Глаза Дитера холодно сверкнули. — Боже мой! Почему этот англичанин и два чертовых француза должны разрушать наше будущее? Это безумие!

Лизетт покачала головой, внезапно почувствовав себя старше и мудрее Дитера.

— Нет, это не безумие. — На ее глаза навернулись слезы. — Это реальность.

— Черт побери! — Дитер с силой опустил кулак на стол. — Идет война! У меня нет выхода. Я должен отправить англичанина в Кан!

— А Поля и Андре? — Лизетт впилась взглядом в лицо майора. — Что ты сделаешь с ними?

Сейчас, как никогда прежде, Дитер чувствовал в изящной и хрупкой девушке огромную внутреннюю силу. Одевалась она явно наспех, волосы не успела собрать в пучок, и они шелковистыми волнами рассыпались по плечам. Шерстяной свитер соблазнительно обтягивал высокую грудь, и Дитер почувствовал, как восстала и затвердела его плоть. Майор желал Лизетт, и будь он проклят, если допустит, чтобы события сегодняшнего утра отняли ее у него.

— Поль Жильес и Андре Кальдрон знали, чем рискуют, пряча английского летчика, — начал Дитер, и девушка увидела, как потеплели его глаза, заметила в них неприкрытое желание. — Забудь о них, Лизетт. Забудь обо всем, что случилось.

Он шагнул к ней, но она попятилась. В домашних туфлях Лизетт казалась беззащитной, как дитя.

— Отпусти их, — взмолилась она. — Разве тебе мало англичанина?

Дальше отступать было некуда. Лизетт наткнулась на стену, обитую деревянными панелями.

— Они связаны с Сопротивлением, — проронил Дитер, прижимая девушку к стене своим телом. — И будут допрошены.

Его ладони скользнули под свитер Лизетт и легли на грудь. Она глубоко, судорожно вздохнула, чувствуя, как набухают соски.

— Но ты освободишь их? — Сердце ее затрепетало, когда пальцы Дитера коснулись сосков, тело охватило сладостная истома. Глаза Лизетт потемнели от страсти.

— Нет. — Дитер опустил голову, убежденный в том, что его желание передалось и Лизетт.

Она поняла, что все кончено. Сердце ее разрывалось, но она вскинула голову и плюнула майору в лицо.

— Убийца! — Оттолкнув Дитера, Лизетт открыла дверь. — Будь ты проклят!

— Боже мой! — Дитер побледнел как полотно и бросился за Лизетт, но она уже захлопнула дверь. Лизетт быстро проскочила мимо изумленного часового, понимая, что в таком состоянии Дитер способен изнасиловать или убить.

Майор вцепился в дверную ручку, а затем со всего размаха ударил кулаком по двери. Он потерял Лизетт. Бежать за ней не имело смысла. Дитер повернулся и твердым шагом вернулся к столу. Похлопывая по нему ладонью, он проклинал Жильеса и Кальдрона, пытался обуздать гнев и отчаяние.

Поль Жильес и Андре Кальдрон. Дитер собирался задать им те же вопросы, которые задавали в гестапо. О ячейках Сопротивления в окрестностях Сент-Мари-де-Пон. И если бы они ничего не сказали ему, в гестапо им сумели бы развязать языки. На допросах молчат либо необычайно храбрые, либо необычайно глупые. Они дали бы информацию, назвали бы имена. И тут все подозрения Дитера насчет велосипедных прогулок Лизетт и появления в замке Элизы переросли в твердую уверенность. Теперь у него не оставалось ни тени сомнения в том, что среди тех, кого могут назвать на допросе Жильес и Кальдрон, окажутся Элиза Дюра и Лизетт де Вальми.

Дитер выругался. В штабе уже знали об аресте англичанина и французов, поэтому ему не удастся найти никакого предлога, чтобы освободить их. Но отправить французов в Кан — значит собственными руками передать гестаповцам и Лизетт.

При этой мысли Дитер похолодел от ужаса. Надо действовать, и как можно скорее. Нельзя, чтобы Жильес и Кальдрон попали в руки гестапо. Над Лизетт нависла слишком большая опасность.

Дитер подошел к телефону, решив отдать приказ, чтобы пленных немедленно расстреляли, однако трубку так и не снял. Весьма опрометчиво уничтожить их, получив указание гестапо доставить пленных в Кан для допроса. Возникнет гораздо меньше подозрений, если они будут убиты при попытке к бегству.

Дитер сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Как же поступить, чтобы не потерять Лизетт бесповоротно? Сейчас она возмущена его действиями. Если же пленные погибнут, девушка проникнется к нему холодной молчаливой ненавистью. И все же их необходимо уничтожить — ради ее же блага.

Достав из кармана небольшую связку ключей, Дитер подошел к окну. Стальная решетка защищала столовую от проникновения снаружи. С одной стороны она висела на петлях, прикрепленных к фрамуге, с другой — запиралась на замок, чтобы ее можно было открыть в случае пожара. Дитер быстро отпер замок. Витражное стекло позади решетки открывалось наружу, а подоконник находился всего в трех футах над землей.

С этой стороны замка не было ни ухоженного розового сада, ни конюшен, ни дворика. Полоса голой земли отлого спускалась к скалам. Майор заметил, что низкие облака заволокли солнце, а земля, окутана туманом. Он задумался. Только дурак мог бы попытаться сбежать этим путем, но и такой шанс для Жильеса и Кальдрона предпочтительнее, чем верная смерть, ожидающая их в Кане.

Нахмурившись, Дитер закрыл решетку, но не запер ее и подошел к телефону.

— Приведите ко мне школьного учителя.

«Интересно, как этот Жильес будет держаться на допросе? — подумал майор. — Тощий, тщедушный на вид, однако именно такие часто оказываются самыми стойкими». Дитер очень надеялся, что во время допроса Жильес выдаст Лизетт, тогда ему гораздо легче будет осуществить свой план. Майор от души надеялся, что Поль Жильес не внушит ему уважения.

Выждав несколько секунд, Дитер крикнул:

— Войдите. — Будь он сам на месте Жильеса, даже самые изощренные пытки не заставили бы его выдать Лизетт. Но он, Дитер, любит эту девушку и дорожит ее жизнью куда больше, чем своей. А она из-за Жильеса и Кальдрона прокляла его.

Майор выругался сквозь зубы, когда часовой ввел в столовую Жильеса. В разбитых очках и с окровавленным лицом, учитель выглядел жалким, но глаза его дерзко сверкали.

— Сволочи! — крикнул Жильес, когда его, со связанными за спиной руками, бесцеремонно подтолкнули к стулу.

Велев часовому удалиться, майор с любопытством оглядел учителя. Когда-то он с ревностью размышлял о том, не влюблена ли Лизетт в этого Жильеса, но сейчас увидел, что это невозможно. В этом неприглядном французишке не было ничего привлекательного для женщин. Дитер достал из кармана пачку сигарет. Ему незачем дотошно расспрашивать пленника, поскольку сейчас получение информации не входит в его планы. Самое главное — сделать так, чтобы Поль Жильес не попал в руки гестапо и там под пытками не назвал имя Лизетт де Вальми.

— Кто твой связной в Сент-Мари-де-Пон? — угрожающим тоном осведомился Дитер.

Поль бросил на майора презрительный взгляд. Начался допрос вполне цивилизованно, но учитель знал, на какие зверства способны немцы.

— Напрасно теряете время. От меня никто ничего не услышит. Никогда.

Дитеру было известно, какие методы допроса применяют в гестапо, и он с жалостью посмотрел на Поля:

— Не валяй дурака и ответь на мой вопрос.

Поль только усмехнулся. Майор посмотрел на часы. Сейчас летчика уже подвозят к Кану. Очень скоро позвонят из гестапо и поинтересуются, где два арестованных француза.

— Зря ты так уверен, Жильес, что тебе не развяжут язык. Раскалывались люди и похрабрее. — Дитер подробно объяснил Полю, что его ожидает в Кане.

Он заметил, что в глазах учителя промелькнул страх, однако Поль повторил:

— Напрасно теряете время. Я ничего не скажу. Никогда.

— Твоей связной была Лизетт де Вальми, не так ли? — неожиданно спросил Дитер.

Поль замешкался на долю секунды, но Дитер заметил это и с ужасом осознал, что такая реакция не укроется и от гестаповцев. И тогда Поль сломается под пытками. Если он попадет в гестапо, там вытянут из него показания о Лизетт.

Внезапно зазвонил телефон. Дитер сразу понял, что это за звонок.

— Доброе утро, майор Мейер, — услышал он голос коменданта Кана. — Похоже, у нас не хватает двух пленных.

— Жильес и Кальдрон здесь, в Вальми.

— Допросами участников Сопротивления занимаются у нас, майор. Это вам ясно?

— Да, господин комендант.

— Тогда я жду их через час, майор.

На этом разговор закончился. Через несколько секунд Дитер набрал номер лейтенанта из охраны.

— Приведите ко мне Кальдрона, — сказал он и снова обратился к Полю: — Возможно, Кальдрон расскажет мне о связи мадемуазель де Вальми с Сопротивлением, этим он спасет свою шкуру.

В глазах Поля снова промелькнул страх, и это подсказало Дитеру, что именно Кальдрон, а не Жильес первым сломается на допросе. Значит, Кальдрон уж точно ни в коем случае не должен попасть в Кан.

Втолкнув в столовую хозяина кафе, конвоиры хотели увести Поля, но майор взмахнул рукой:

— Этого тоже оставьте, лейтенант Гальдер.

Отпустив конвой, Дитер взглянул на перепуганного Кальдрона:

— Расскажи мне об участии Лизетт де Вальми в Сопротивлении.

Андре с глупым видом уставился на него. Он ожидал вопросов о летчике, об адресах явок, но никак не о Лизетт.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — пробормотал Андре.

— Уверен, что понимаешь, — спокойно проронил майор и прищурился. — И ты расскажешь мне все, если не хочешь попасть в Кан.

Над пухлой верхней губой Андре выступил пот, и Дитер понял, что этот расскажет. Ему стало не по себе. Он не хотел, чтобы его подозрения подтвердились. Пальцы майора задрожали, когда он прикуривал сигарету. Тем не менее придется все выяснить. Ради блага Лизетт необходимо знать, насколько она замешана во всем этом.

Дитер остановился в нескольких дюймах от покрытого испариной Кальдрона.

— Если хочешь получить свободу, рассказывай о Лизетт де Вальми.

За пять минут тучный, с бычьей шеей француз выболтал все. Бледный Поль Жильес то и дело осыпал своего сообщника непристойной бранью. Услышав крики, лейтенант Гальдер постучал в дверь и осведомился, не нужна ли его помощь, но Дитер поспешно ответил, что управится сам. Не хватало, чтобы лейтенант услышал от Кальдрона имя Лизетт.

— Я рассказал вам о ней все, что знаю, — закончил Андре. — Теперь я свободен?

Дитера охватило отвращение к нему. Этого ублюдка и пальцем не тронули, а он наговорил более чем достаточно для того, чтобы Лизетт уничтожили. Какой подлый трус!

— Сволочь! — с искаженным от ненависти лицом закричал Поль Жильес. — Ничтожество, трусливый негодяй!

— Расскажи мне про Элизу.

Заметив недоумение Кальдрона, Дитер перевел взгляд на Поля. Тот задыхался от ярости. Майор тотчас догадался, что Кальдрон ничего не знает про Элизу в отличие от Жильеса. Но у Дитера уже не было времени допрашивать учителя.

Он медленно подошел к окну, крайне удрученный тем, что намеревался сделать. В этом были подлость и лживость, несвойственные ему. Человек не должен погибать от выстрела в спину. Дитер распахнул окно и выбросил окурок. Он идет на это только потому, что у него нет выбора. Необходимо спасти Лизетт. Ради этого майор был готов стереть с лица земли всю деревню.

Дитер вернулся к пленным, оставив окно открытым. Слабый ветер трепал края плотных портьер.

— Я свободен? Я рассказал вам все, что знал, — заискивающе проговорил Кальдрон.

— Нет, — холодно отрезал Дитер. — Через десять минут тебя отправят в Кан.

Кальдрон смертельно побледнел.

— Но вы же обещали! Вы дали слово!

Майор словно не слышал его. Это ничтожество не стоило того, чтобы разговаривать с ним. Посмотрев на Поля Жильеса, Дитер почувствовал жалость к нему. Учитель не заслуживал смерти в обществе трусливого негодяя.

— Позор Кальдрона не имеет к тебе никакого отношения, — бросил Дитер, выходя из комнаты. Вслед ему неслись крики Кальдрона.

Часовой удивленно посмотрел на майора, но промолчал. Если уж майор оставил двух пленных в комнате с секретными документами, значит, на это есть веская причина.

Дитер снова полез в карман за сигаретами. Прошла минута, вторая, но из-за закрытых дверей не доносилось ни звука. Уже прикуривая сигарету, майор уловил чуть слышный звук шагов, а затем мягкий шлепок ботинок о землю.

— Веди огонь на поражение, — быстро сказал он часовому, распахнул дверь и бросился к окну.

Поль Жильес был уже в тридцати футах от окна и бежал изо всех сил. За ним неуклюже следовал Кальдрон.

Дитер вскинул пистолет и тщательно прицелился. Он не испытывал никаких угрызений совести, стреляя в человека, который струсил и выдал Лизетт в надежде спасти свою шкуру. Майор хладнокровно нажал на спусковой крючок, и Кальдрон рухнул на землю. Пуля разнесла ему череп. Дитер не знал, чей выстрел — его или часового — сразил Жильеса, да и не хотел знать. Дело сделано, и это главное. Теперь имя Лизетт не будет внесено в список участников Сопротивления. Дитер опустил пистолет, внезапно показавшийся ему очень тяжелым, и отвернулся от окна. Из холла в столовую вбежали лейтенант Гальдер и несколько солдат. Майор приказал им убрать тела и в этот момент увидел, что в столовую протискивается Лизетт.

Она остановилась перед Дитером. Глаза ее расширились от ужаса. Девушка дрожала.

— Ты убил их! Боже мой, ты убил их!

Взглянув на ее мертвенно-бледное, но прекрасное лицо, Дитер понял, что ему нечего сказать Лизетт. Он никогда не признается в том, почему застрелил этих французов. Столь тяжелое бремя не для нее.

— Уведите девушку, — устало распорядился майор.

Лизетт попыталась вырваться, когда солдаты взяли ее под руки. Глаза девушки выражали невыносимую боль.

— Убийца! — вскричала она, а затем повторила еще громче, с дикой ненавистью: — Убийца! Убийца! Убийца!