Нежная королева

Глава 1

Две больших птицы плыли в воздухе над заливом. День был ясным, и черные тени полевых соколов, кружившихся над самым кораблем, иногда ложились на палубу, а иногда скользили по мелкой водяной ряби.

«Цвет рыцарства» под золотисто-белым флагом Беота входил из Северного миря в Сальвский залив, простиравшийся от побережья на несколько миль вглубь материка. В сущности это было провалившееся, невероятно размытое устье реки Сальвы, которая несла свои холодноватые серо-синие воды к океану из самого сердца Великой Сальвской равнины. Впадая в море, залив рассекал его берега, подобно закругленной заячьей губе, отчего и получил свое название.

— Удивительно дикие места. — сказал капитан Крейг, оглядывая топкие, поросшие осокой берега и девственный строевой лес на песчаном взгорье. — Трудно поверить, что здесь когда-либо появляются корабли. — он передал лорду Деми подзорную трубу.

— Их единственный порт не здесь. — отозвался беотийский посол в Гранаре сэр Энтони Кросс, специально прибывший на корабль, чтоб в свите плаймарских вельмож сопровождать жениха королевы. — Даллин, выстроенный три века назад северными варварами в самой глубине залива, весьма большой город. Именно там состоится церемония бракосочетания, и туда мы должны были прибыть, но… — посол развел руками, — у погоды свои капризы.

— В чем они состоят? — раздраженно дернул плечом маркиз Сейнмур, в качестве главы посольства сопровождавший Деми от самой столицы и не упускавший случая показать, как страдает, покинув двор. — По моему, заставлять нас высаживаться в этом диком месте, где нет и следа человеческого жилья, просто оскорбительно!

— Вы слишком сгущаете краски, друг мой. — благодушно отозвался сэр Энтони. — Это единственный разумный шаг. Сильное наводнение из-за двухнедельных дождей подмыло пристань в Даллине, вода залила порт, рынок и кое-какие хозяйственные постройки. Говорю вам: там решительно нельзя пристать. Русло Сальвы изменилось, ни один лоцман сейчас не скажет вам, где мель, а где дно корабля пробьет торчащая из-под воды печная труба! Лучшее для нас — бросить якорь у Заячьей Губы и добраться до берега на лодках. В город мы поедим верхом. Королева Хельви дважды выражала мне свои сожаления по поводу коварства местных рек и, чтоб избежать обвинений в нарушении этикета, сама приедет встречать нас на мыс.

— Что-то ее невидно. — капризно скривил губы фаворит Дагмара. Он чувствовал себя несчастным из-за слишком больших неудобств, перенесенных в пути, и во всем был склонен видеть злой умысел гранарцев, заманивших беззащитный свадебный корабль Беота вглубь гиблой земли. — Две недели дождей — дурное предзнаменование. — Сейнмур выразительно уставился на лорда Деми, до сих пор остававшегося безучастным к разговору.

— Совсем не обязательно. — отозвался посол. — По старому гранарскому поверью, ливень, чередующийся с солнцем, предвещает счастье и долгие годы процветания. А именно так продолжалось ровно 14 дней, то есть два раза по семь — священное для сальвов число. Грозы пополам с сиянием небес! Чернь называет это добрым предзнаменованием. Сейчас, после войны люди особенно хотят верить в благие знамения.

— Я вижу, вы стали совсем гранарцем. — сквозь зубы процедил маркиз, обращаясь к послу. — Хотел бы напомнить вам, сэр Энтони, что вы представляете Беот в стране врагов!.

— Хотел бы напомнить вам, лорд Сейнмур, — мягко прервал фаворита посол, — что между нашими государствами подписан мир и сегодня мы участвуем в свадебной, а не в военной процессии.

— Никакой процессии не будет, если корабль не сможет бросить якорь. — напомнил им капитан. — Ума не приложу, как войти в эту гавань без лоцмана. Видите вон те валуны? — Крейг показал рукой на два громадных камня, черневших посреди залива. — Вокруг них может быть полно мелких гранитных обломков… — Капитан вопросительно посмотрел на Деми.

Впервые и последний раз Харвей ехал на «Цвете рыцарства» в качестве пассажира. Эта новая роль бывшего адмирала никак не укладывалась в голове у Крейга, и он то и дело порывался отдать герцогу рапорт или спросить распоряжений. Подумать только: их командующий скоро станет королем отъявленных врагов Беота, и значит тоже врагом? Эта мысль казалась противоестественной не только многим морским офицерам, плававшим с Харвеем, но и самому лорду Деми.

— Бери на ветер. — бросил герцог. — Попытаемся обогнуть камни вон там, где вода кажется более темной. Если это не топляк, а глубина, мы уцелеем.

— Поворачивай на ветер! — зычным голосом Крейг. — Право руля!

— Капитан, у меня уши заложило! — возмутился Сейнмур. — Кричите где-нибудь поближе к своим морякам.

— Виноват, сэр, — отозвался Крейг. — Но вы у меня на мостике.

Деми подавил довольную улыбку. Миньон Дагмара раздражал его в течение всей дороги.

Корабль благополучно обогнул камни и, войдя в залив, бросил якорь напротив Заячьей Губы.

— Ну и где же ваша королева? — не скрывая нервной истерики, воскликнул маркиз. — Вы уже спускаете лодки, а там никого нет! Неужели мы должны высаживаться на совершенно пустой берег? Как мы доберемся до Даллина?

— Спросим дорогу у туземцев. — не выдержал Харвей.

В это время на гребне холма появилась живописная кавалькада всадников.

— Провидение само отвечает на ваш вопрос, лорд Сейнмур. — провозгласил посол. — Я даже отсюда вижу белого жеребца королевы.

Харвей приложил руку козырьком к глазам. Действительно, сэр Энтони не обманулся. Этого рослого молочно-белого иноходца с хвостом-плюмажем от узнал бы из тысячи. Два года назад Пенка достался ему в качестве добычи на одном из фомарионских кораблей после победы в Березовом Зунде. Жеребец-трехлеток вел себя нервно, и Деми пришлось с ним повозиться, прежде чем конь стал признавать руку хозяина.

Перед отъездом Хельви из Плаймара лорд задумался над простым вопросом: а что он сам-то может подарить невесте? Его богатое имущество во время ареста оказалось фактически конфисковано в казну и, хотя дома продолжали стоять на своих местах, а мебель и драгоценности, в отличие от документов, из них не исчезли, но Харвею они больше не принадлежали. Дагмар с милой непосредственностью «забыл» об этой мелочи даже после официального снятия обвинений с герцога Западной Сальвы.

Лошадь — дело другое. Случилось так, что накануне ареста Деми охотился в поместье свое друга Линция Петерса и в его конюшне оставил Пенку. Была еще одна причина, по которой лорд Харвей хотел отдать королеве Гранара именно иноходца.

— Мадам, — сказал он ей, когда ценный груз снова прибыл в его распоряжение, — сожалею, что не могу подарить вам ничего более достойного внимания, но и у меня есть одна вещь, которая по праву принадлежит вам. Будем считать, что я тоже только хранил ее. — с этими словами он подвел Хельви к стойлу Пенки.

— Боже мой! — простонала молодая женщина, не отрываясь глядя на сухие жилистые ноги жеребца и поистине лебединый изгиб шеи. — Боже мой! А я-то думала, когда вы мне его покажите?

Оба выдержали паузу, прекрасно понимая друг друга. Хельви знала, что посланный ей в подарок королем Фомариона баснословно дорогой иноходец захвачен беотийским адмиралом.

— У него действительно необычный шаг?

— Теперь он ваш. Убедитесь сами. — Харвей с сожалением потрепал коня по холке. — Скажут, что нехорошо передаривать подарок, тем более той, которой он с самого начала принадлежал. Но я взял Пенку в бою, он был моим трофеем…

— И вы имеете на него все права. — закончила за Деми королева, входя в стойло. — Какой хороший мальчик, — она запустила пальцы в длинную белую гриву Пенки. — Любишь сахар? Любишь?

Поняв, что зубы коню будут испорчены, Харвей вздохнул.

Теперь он смотрел на танцевавшего под Хельви белого иноходца и думал, что, пожалуй, поступил правильно. Конь и всадница были просто созданы друг для друга: оба легкие, праздничные, на вид далекие от всего грубого. Такую лошадь нельзя тащить с собой в поход, изматывать боями и голодом. На ней можно было только выезжать, как это сейчас делала королева.

С корабля уже хорошо был виден берег. Матросы аккуратно спускали на воду лодки.

— Почему они приехали не в каретах, а верхом? — возмущался Сейнмур. — Я не поеду на лошади в придворном платье!

— Дорогу тоже размыло. — отозвался посол. — В некоторых местах карета просто не проедет. Ну же, молодой человек, даже я в мои 53 года не начинаю стонать из-за небольшой верховой прогулки!

— Дикари! — не унимался миньон. В досаде он выхватил у стоявшего рядом офицера подзорную трубу и уставился на берег. — Дикари. — повторил Сейнмур через минуту уже совершенно другим голосом. — Но, черт возьми, королева у них просто ангел!

Харвей смотрел на берег. Чтоб разглядеть Хельви, ему не нужна была подзорная труба. Воображение в мгновение ока дорисовало ее лицо. Золотистые кудри алтарного херувима, насмешливая улыбка, и настороженный, недоверчивый взгляд. Если б не глаза, она напоминала бы ему ожившего мраморного амура…

Голос маркиза вывел Деми из размышлений.

— Кто эти люди, окружающие королеву? — Сейнмур быстро вошел в роль главы посольства и теперь, одернув белый дублет, указывал сэру Энтони то на одного, то на другого вельможу в свите Хельви.

— Это граф Симон д’Орсини. Наместник Южного Гранара и командир личной охраны ее величества. Очень влиятельный человек. — отозвался посол. — В свите королевы с первого дня ее вступления на престол, очень предан и совершенно неподкупен. Именно он девять лет назад доставил в столицу приговоренного к смерти предателя Монфора, бывшего командора крепости Мон-Кер, еретика из братства Золотой Розы… — Кросс потер переносицу, как бы вспоминая что-то. — После этого д’Орсини больше года находился вдали от двора. Потом его вернули. Дело выглядело так, словно королева простила мессира Симона.

— А этот смешной толстяк на муле? Разряженный, как трактирщик в ярмарочный день? — с презрительной улыбкой осведомился Сейнмур. — И тот седой элегантный мужчина на гнедой кобыле?

Посол перешел к характеристике казначея и Лоше Вебрана.

— Лорд адмирал, конечно, сегодня выглядит особенно бледно. — фыркнул миньон. — Нигде вокруг не видно его работы. — Все погребено водой. Говорят, он получает крупные взятки от Фомариона: не удивительно, что Гранар до сих пор почти не имеет своих военных кораблей и так нуждается в морском союзнике!

Не произнеся ни слова, Деми перехватил из рук маркиза подзорную трубу и приложил ее к глазу.

— Фи, какая бесцеремонность!

Харвей и не думал отвечать. Его интересовал человек, о котором говорили посол и Сейнмур.

Сухой и подтянутый Лоше Вебран держался чуть в стороне от плотной толпы придворных и нервно поигрывал уздечкой. На его тонком, породистом лице, казавшемся из-за острой бородки еще длиннее, застыло выражение скуки и нарочитого равнодушия. Аккуратно завитые седеющие волосы шевелил ветер с залива. Во всей худощавой, долговязой фигуре лорда адмирала чувствовалась надменность. Он не понравился Деми. Хотя едва ли кто-нибудь из собравшихся на берегу людей имел шанс понравиться герцогу Западной Сальвы.

Харвей думал сейчас, что его жизнь непостижимым образом крутанулась, как волшебный фонарь, и вскоре… Вскоре ему опять придется из кожи вон лезть, чтоб доказать, на что он способен. Как в Беоте. Двадцать лет подряд. Чтоб потом ничего не добиться!

Взгляд лорда скользнул по рядам гранарских вельмож — веселые, большей частью молодые лица. Такие же люди, как везде. Смеются, разговаривают. Его глаза уперлись в рыжеволосого бородатого гиганта, который явно держался особняком от остальных. Он отъехал на обочину дороги и, лениво жуя травинку, демонстрировал свою полную непричастность к происходящему.

— Каков! — восхитился за спиной у Деми маркиз. — Да отдайте же трубу, Харвей! Мне не терпится разглядеть хозяина всей этой пестрой кампании! Дерлок — вот тот верзила на черном мерине величиной со слона? Я угадал? Он смотрится на полторы головы выше остальных!

Деми передал инструмент. Так вот это кто. Он много слышал о Босуорте и теперь видел его своими глазами. Зрелище, надо сказать, неутешительное для человека, которому предстояло стать мужем королевы Гранара. Ее фаворит явно знал себе цену. Он держался с таким видом, словно приехав сюда, сделал большое одолжение лично монархине, посольству короля Беота и всему белому свету. Это был крупный, как все горцы, исключительно яркий мужчина, судя, по статной фигуре, хороший воин, больше привыкший носить тяжелый панцирь, чем придворные одежды, и управлявшийся со своим мастодонтом одним касанием пяток без шпор. Его присутствие подавляло и внушало трепет.

«Да, Хельви, без сомнения, любит все большое. И дикое. — с раздражением подумал герцог. — Больших лошадей, большие замки, даже страна у нее невероятно большая. Гранар простирается на восток и север так далеко, что едва ли хоть на одной карте обозначены его границы. В этом ряду Дерлок — не исключение, а правило. Всего так много, и все такое красивое!» Харвей и не предполагал, что вид Босуорта его заденет.

Он заметил, что там, на берегу королева тоже смотрит в подзорную трубу на корабль, и вновь отобрал у Сейнмура инструмент. На мгновение ему показалось, что они с Хельви глядят прямо друг на друга. Деми не сдержал улыбку и тут же увидел, как королева тоже смущенно заулыбалась. Значит ей пришла в голову та же самая мысль. Она передала трубу молодому рыцарю, сидевшему рядом с ней и опустила голову.

— Что скажите, д’Орсини? Как вам беотийцы без доспехов?

— По мне бы лучше с оружием. — пробурчал командир охраны. — Вон как вырядились. А что, не дать ли нам лишний крюк через болото?

— Симон, а я? — королева смотрела на него укоризненно. — Если ты не жалеешь свою праздничную одежду, пожалей хоть мое платье.

— Прошу прощения, Ваше Величество. — рыцарь улыбнулся. — Ради вашего платья, я готов потерпеть чистых беотийцев, хотя их бы стоило хорошенько окунуть в грязь.

Хельви расправила сбившийся с крупа лошади алый шлейф. Леди в красном — таков был ее сегодняшний выбор: царственно и хорошо видно издалека.

— Что ты скажешь о Деми?

«Очень слащавая физиономия. Просто блевать тянет». — подумал Симон.

— Да ты не на того смотришь! — возмутилась королева. — Тот, кто тебе так не нравится, маркиз Сейнмур, глава посольства.

Д’Орсини всегда поражала способность Хельви читать его мысли. Королева, смеясь, говорила, что он, Симон, живет чувствами, и все они написаны у него на лице. Рыцарь в этом сомневался. Просто она немного ведьма, королева Хельви, настоящая христианская ведьма, отказавшаяся от своего колдовства, ради любви к Богу и Гранару. Он-то знает. Он ее видел и в бою, и над сожженным телом Монфора (вот, когда Симон себя проклял!) и у серых камней в горах.

— Так что ты скажешь?

«А что сказать? Если этот в белом не Деми, а какой-то маркиз, то чего он так вырядился? И кто ж тогда жених?»

— В синем плаще. Видишь? — вновь подсказала Хельви. — Сейчас убрал подзорную трубу от лица.

— Н-да. Ничего себе. — неопределенно провозгласил д’Орсини. Чего она от него добивается? «Вот женщины! Разве можно так сразу что-то сказать? Ну приятное лицо у парня. Ну и что с того? Мало ли беотийцев с приятными лицами мы положили на двух войнах?»

Три большие лодки спустились на воду, и беотийское посольство поспешило погрузиться в них.

«Ну в лодку он хорошо прыгает. — констатировал Симон. — То же мне достоинство!»

Легкие суденышки на веслах подошли к берегу. Сопровождавшие свиту королевы слуги помогли втащить носы лодок на песок, чтоб вылезающие из них господа не замочили праздничной одежды. После краткого представления всем беотийцам подвели лошадей.

Хельви очень боялась, что у Харвея все еще болят ноги. Ей не хотелось, чтоб лорд Деми демонстрировал свою слабость на глазах у рослых южно-гранарских рыцарей, буквально родившихся в седле. Все, что она могла для него сделать, это найти на конюшне самого спокойного жеребца. Им оказался Кайлот, гуархайский скакун мышино-серой масти, который не смотря на свою покладистость, бегал довольно быстро, о чем говорило даже его имя — обгоняющий ветер. Лорд Дерлок дорогой с удивлением поглядывал на лошадь для жениха и не сказал гадость только потому, что думал медленно.

Сам Харвей тоже мучительно боялся показаться смешным. Он больше не хромал, во всяком случае так заметно, но вот с верховой ездой… дело обстояло куда хуже. В конце концов герцог так испугался опозориться перед всеми, что решил положиться только на руки, и взлетел в седло, не касаясь стремян.

Этот привычный жест будущего владыки Гранара согрел сердца кавалеристов и очень разозлил Босуорта, который как раз к этому времени придумал, какую колкость сообщить Хельви по поводу женихов, разъезжающих на клячах для беременных женщин на седьмом месяце.

— Прошу извинения за причиненные неудобства, господа! — громко сказала королева, обращаясь к беотийцам. — Но с природой не поспоришь: она немного поплакала, немного посмеялась, и вот мы уже вынуждены преодолевать болота и разлившиеся рукава реки.

Маркиз Сейнмур едва слышно застонал.

— До Даллина мы поедим верхом. — продолжала Хельви. — Там нас ждет торжественная встреча, ибо именно туда должно было прибыть посольство. Поторопимся, господа. — она посмотрела на солнце, уже явственно вышедшее из-за леса и начавшее припекать. — В полдень открытие процессии к собору, потом венчание и праздник. У нас не много времени.

Глава 2

«Итак, до Даллина три часа. — подумал Харвей. — Во сколько же она встала, чтоб приехать сюда? В шесть? А туалет, а волосы? Четыре — пять часов утра. Она уже полсуток на ногах, а все только начинается».

Сам Деми не ложился. Вернее ложился, но не заснул. Лорду не понравилось бы, если б кто-то назвал его сентиментальным. Но последняя ночь на маленьком островке Беота вызвала у адмирала наплыв тоскливых чувств. Куда он едет? Зачем? Им распорядились, как картой в большой игре. Чужая земля. Чужие люди, к тому же заранее предубежденные против него. Даже будущая встреча с сыном не особенно утешала герцога. Мальчик всегда рос вдали от него, у Деми просто не хватало времени видеться с ребенком. Они не были друзьями, не играли вместе, не удили рыбу — Харвей сейчас с точностью не сказал бы, какого цвета у Персиваля глаза. Просто герцог не мог предать его, как не мог предать всех остальных. К тому же, как-то само собой разумеется, что, если у тебя есть сын, то значит ты его любишь.

Прошлой ночью, ворочаясь в неуютной корабельной постели, адмирал вдруг понял, что не испытывает к ребенку ровным счетом никаких чувств. Если б дело обстояло иначе, если б в Гранаре его ждал хоть один близкий человек, ему сейчас бело бы в сотню раз легче ехать туда.

— Когда я увижусь с сыном? — спросил Харвей у королевы.

Их лошади ехали быстрым шагом чуть впереди остальной процессии.

— Мальчик в Гранаре, нашей столице на юге, куда мы отправимся из Даллина после окончания торжеств.

Деми поднял бровь. Ему хотелось знать, почему ребенка не взяли на свадьбу, но он ни за что бы не задал этот вопрос, опасаясь получить прямой ответ о том, что сын жениха от первого, едва ли теперь законного, брака будет лишним на празднике.

Хельви его поняла.

— Персиваль еще маленький для таких больших путешествий. — сказала она. — Дорога из Беота в Гранар совершенно измотала его.

— Он здоров?

— Здоров, но еще слаб. За ним хорошо присматривают, не бойтесь, лорд Деми.

Слова Хельви его вполне успокоили.

— Как прошло время после моего отъезда? — королева должна была поддерживать любезный разговор с женихом. Ей было немного не по себе рядом с Харвеем, тем более что она спиной чувствовала тяжелый взгляд Дерлока. Беседа отвлекала внимание и предавала Хельви уверенности.

Лорд поведал о подробностях церемонии сложения вассальной присяги, и о том, как рвал и метал Дагмар, узнав об исчезновении Персиваля. Оба рассмеялись.

— Делать-то все равно было нечего. — развел руками Харвей. — Сажать меня снова в крепость — договор подписан. — он чуть помрачнел. — Мне пришлось передать права на оставшийся кусок Западной Сальвы прямо королю. — Харвей передернул плечами.

Так что теперь он нищ, и нищим его сделала эта красивая молодая женщина в красном платье! Ему захотелось сказать ей какую-нибудь колкость.

— Это то самое платье, которое вы заказали в Беоте? И о котором было столько слухов при дворе? — он не предполагал, что его скрытая в тоне насмешка настолько попадет в цель.

— Нет. — Хельви вспыхнула. — То платье… — она запнулась. — Пропало, сгорело, утонуло. Словом больше не существует. Это — лишь бледное подобие шедевра.

Подобие было не такое уж и бледное, как заметил Харвей. Пожалуй, гранарская золотая вышивка по шелку способна украсить любую женщину. Хельви выглядела очаровательно. Но… он не видел того платья!

А судьба изделия беотийских мастериц действительно была плачевна. С ним разделался лорд Босуорт при совершенно необычных обстоятельствах.

Малютка Нолли вернулась в Гранар в слезах и вынуждена была остаться в королевском замке до возвращения Хельви. Первое время она горевала и никому не показывалась на глаза. Но юность брала свое. Не может же 15-летняя девушка сидеть взаперти, когда наступает самый таинственный из всех летних праздников — день Ивана Купалы — и дворец, город, окрестные села сливаются в огромном цветном котле карнавала.

Праздник нельзя отменить и нельзя пропустить, даже если монархини нет в стране. Короли приходят и уходят, а день Летнего Солнцестояния остается. И Нолли не только вышла из своего убежища, но и решилась надеть роковое платье, подаренное ей госпожой. Плевать на все, у нее была одна святая цель: попасться на глаза Босуорту и обратить на себя его внимание.

Дерлок, как и все горцы, много пил, горланил песни и обожал хороводы между камней. Иногда ему веселее было не при дворе, а на деревенской ярмарке. В ночь на Купалу весь замок сиял огнями, а по залам проносились вереницы разряженных людей в масках. Босуорт изображал медведя. Это был его любимый зверь. Большой и страшный. Вставший на дыбы медведь украшал также фамильный герб Босуортов.

Нолли налетела на лорда в переходе. Он уже был слегка пьян, но соображал достаточно хорошо, чтоб понять, что такое платье никак не может принадлежать какой-то прислуге. Вместо восхищения, которое ожидала бедняжка-горничная, на лице у Босуорта отразились сначала недоумение, потом гнев. Пошатываясь, Дерлок шагнул к ней и пребольно схватил Нолли за ухо.

— Это ведь платье твоей госпожи, дрянь! — проревел он, обдавая девушку винными парами. — Как ты посмела его надеть?

Онемевшая от страха горничная не успела ничего сказать, когда Босуорт с поистине медвежьей грацией перевалил Нолли себе через колено и задрал ей юбки. Девушка закричала, пытаясь освободиться, но того, что она ожидала, не произошло.

— Дурную прислугу учат. — пыхтел Дерлок, расстегивая ремень. — Вот тебе на первый раз! Вот тебе! Достаточно?

Растрепанная, в измятом, обезображенном платье Нолли вырвалась из цепких лапищ лорда и бросилась прочь. Он не стал ее догонять. Грузно осел у стены и замурлыкал какую-то горскую песенку.

Девушка бежала по коридору, не чувствуя под собой ног. Ее лицо горело, слезы лились ручьями. Лучше б он ее изнасиловал! Чем так… Она не осознавала боли. Ей было невыносимо стыдно.

На следующий день горничная уехала из замка к дальней родне в деревню. Изорванное алое платье осталось брошенным в покоях королевы.

— Н-да. — протянул Босуорт, разглядывая красный шелк, который не представлялось возможным привести в порядок. Он созвал королевских портних. — Это платье принадлежало ее величеству. Она будет в ярости, когда вернется и увидит, что с ним стало. Можете вы сделать точную копию? А это мы сожжем.

Швеи переминались с ноги на ногу.

— Крой уж больно необычный. — наконец, сказала старшая. — Да и шелк не нашей выделки — фаррадский. Где здесь подобрать такой оттенок? Все не то будет… — она осеклась, заметив, как грозно засверкал на нее глазами всесильный Босуорт. — Но, конечно, мы попробуем, Ваша светлость, и смею заверить: приложим все усилия.

Они приложили… Чуть другой шелк, чуть иная форма стоячего воротника — острые концы ведь гораздо красивее! Да и вышивка в Гранаре получше. Словом, Хельви узнала свой шедевр с содроганием. И пришлось ей все рассказать.

Когда они мирились с Дерлоком, королева поведала ему начало истории, а лорд сокрушенно покачал головой.

— А я-то ее так отлупил!

— Еще не поздно ее вернуть, если ты сожалеешь.

— Упаси Господи! Ты ужасная женщина, Хел, если хочешь подарить меня какой-то горничной!

Она сидела верхом на его обнаженной груди и закручивала тонкими белыми пальцами рыжеватый мех.

— Значит ты был медведем? — ее голос стал грудным и чуть хрипловатым. — И тебе даже не пришло в голову воспользоваться беззащитностью Нолли?

— Какого черта? — Дерлок прекрасно ее понял и одним движением перекатился со спины на живот, осторожно удерживая под собой королеву. — Разве я не слишком хорош для прислуги?

Теперь он мрачно разглядывал Хельви, болтавшую с Харвеем. Сегодняшний день должен был стать для лорда Босуорта, возможно, самым большим унижением в жизни. Его женщина, его королева взойдет на ложе с другим мужчиной. С этим трусом и слюнтяем Деми, предавшим дело своего отца. И самое страшное — она не видит в этом ничего противоестественного. «Она принадлежит мне! — Дерлок чуть не заревел. — Разве я не могу быть королем? Разве я мало страдал ради нее?»

Страдал Дерлок много. В основном физически. Тяжелые схватки и походы здесь не при чем — они привычны для всякого воина. Но было и другое. В горах правят старейшие. Дерлок мог водить воинов своего клана в бой, его имя могли славить на пирах и у костров, но однако в повседневной жизни он обязан был полностью подчиняться главе рода. Старый лорд Босуорт, мягко говоря, не одобрил связи сына с гранаской королевой. То, что в долине считалось едва ли не извращенной формой чести, здесь, в горах, сохранило свой первоначальный смысл и значение.

— Ты опозорил род! — гремел под закопченными сводами общего зала голос отца. — Ты опозорил королеву. Тебе нет места среди нас!

Самые страшные слова для любого члена клана, будь он хоть трижды героем, были произнесены. Дерлок тяжело встал, желая возразить. Но эта гранарская привычка из низины спорить со старшими еще больше разозлила лорда Босуорта. К несчастью, из молодых воинов, ушедших воевать в долину, Дерлок был во владениях рода один. Он лишь ненадолго заглянул домой, направляясь вместе с войсками королевы на запад преследовать отступающих беотийцев.

Клан поступает по старым обычаям, а Дерлок оказался дважды виновен: виновен в бесчестье рода и в попытке оспаривать приговор. На него накинулись все, кто находился в зале. Его били чем попало и даже выхваченными из очага не догоревшими поленьями.

Через два дня авангард гранарской армии наткнулся на его тело у серого валуна на вершине холма, указывавшего направление на север. Таких отметок в горах было немало, и по ним путники определяли дорогу. Дерлок был привязан лицом к тропе, чтоб все могли видеть, какая участь постигает нарушившего законы клана. Именно здесь должны были следовать войска гранарцев, незвано пришедшие в горы. Для них и для их развратной королевы предназначался этот немой символ.

Хельви плакала. Как она рыдала при виде того, что они сделали с ним! Именно в тот момент Дерлок полюбил ее. Не тогда, когда неделю назад в пустой придорожной харчевне, где остановились на отдых войска, брал ее на сеновале. Они оба выпили забродившего меда. Кажется, она попробовала этот коварный напиток впервые и совершенно захмелела. Ей было весело и интересно знать, что дальше? Ему — еще более интересно, чем королевы отличаются от простых крестьянок. Оказалось — ничем. Такие же руки, ноги, грудь. Только глаза… Она их все время закрывала. Дерлока раздражал ее взгляд: «Черт возьми! нельзя же все время думать! Расслабься, девочка. Я и так все сделаю за тебя».

Теперь выходило — отличается. Хельви во всем произошедшим с ним винила себя.

— Дикари. — процедил граф д’Орсини, обрезая веревки и помогая другим воинам снять Дерлока с камня.

— Они не дикари, Симон. — тихо, но твердо произнесла королева. — Они все понимают правильно. Только не умеют выразить этого менее жестоко.

Босуорт был благодарен ей за эти слова. Он никогда не предавал свой клан, и продолжал любить сородичей, даже если они отвернулись от него.

— Со мной поедут только воины-горцы. — сказала королева, вставая с колен. — Мы должны отвезти тело Босуорта в его поместье и навести там порядок. Потом вернемся. Остальные продолжают двигаться к Каерсиди. Походным маршем, чтоб мы сумели вас догнать. — добавила она. — Командуйте, д’Орсини.

От войск отделилась значительная часть — не менее семи отрядов горцев, представлявших разные кланы, но подчинявшихся Дерлоку. Это были молодые воины, ушедшие на равнину вслед за Босуортом. Им сильно не понравилось то, что родичи сделали с их предводителем. Каждый, глядя на серый камень, видел там себя. Не из-за королевы, конечно, а из-за того, что нарушив вековой обычай, они вступили в армию Гранара и воевали с Беотом на стороне долинных жителей.

В обществе этих угрюмых людей, становившихся разговорчивыми только после третьей кружки джина, Хельви и отправилась в сторону перевала Мак Дуй к поместью Босуортов. Перейдя с шага на легкую рысь, горцы затянули хриплыми голосами песню, старо-сальвский диалект которой с трудом понимала даже королева:

Семеро вышли навстречу смерти.

О Каерсиди, Каерсиди!

Семеро сильных и благородных,

Был среди них и божественный Бран.

Хельви не взяла с собой обычной охраны, подчеркивая тем самым, что полностью доверяет воинам Дерлока. Она считала себя королевой всех гранарцев, независимо от места их жизни: высоко в горах или в долине, у Северного моря или на южном побережье. Государыней всех сохранившихся осколков великого Мансальвата, разметанных судьбой и с течением времени ставших такими непохожими друг на друга. Посмотреть на д’Орсини или папашу Ламфа, или Лоше Вебрана — вон какие черные! В южном Гранаре фаррадцы веками портили кровь. А сама Хельви? Ее отец, дед, дядя? Да в них за версту видно северных варваров, этих морских грабителей с островов! В кого у нее, спрашивается, такая белая кожа и волосы? Западная Сальва — тот же Беот. Только здесь, в горах, сохранились чистые потомки древних монсальватцев. И тем горше для Дерлока было сознавать, что жители долин считают его народ почти дикарями — грубыми и жестокими.

Он прощал Хельви ее северную кровь, ее мать-фаррадку, ее любовь ко всему остальному Гранару. Просто хотел, чтоб она увидела и полюбила то, что так дорого ему. В сложившихся обстоятельствах это было трудно. Телегу с почти бездыханным телом Дерлока выкатили на середину двора замка Босуорт. Приехавшие с королевой воины-горцы заполонили все поместье. Едва ли кто-нибудь из членов клана, остававшихся дома — слишком старых или слишком молодых для войны — мог оказать им серьезное сопротивление. Это ведь не навалиться всем вместе на одного, к тому же безоружного в родном доме человека!

Хельви приказала собрать во дворе всех. Даже жителей фермы и двух деревень под стенами замка. Они ведь тоже были членами клана, и то, что происходило в Босуорте, касалось их не в последнюю очередь. Королева стояла, опершись рукой о телегу с сеном, на котором лежал Дерлок, и ее голос был хриплым от негодования. Никогда в жизни Хельви не произносила такой резкой и такой длинной речи. Она бросала в лицо собравшихся обвинения и говорила о подвигах Дерлока в войне с Беотом. Королева даже преувеличила роль Босуорта и его горцев в разгроме врага, но лишь для того, чтоб поступок клана стал для сородичей Дерлока еще более очевидным и трагическим преступлением против единого Гранара. Она не боялась перехлестывать через край, потому что видела, что сопровождавшие ее воины согласно кивали.

— Я передаю титул лорда Босуорта командиру гранарских горцев Дерлоку. — закончила Хельви. — И молите Бога, чтоб он поправился, ибо если этого не случится, с каждым из вас поступят так, как вы поступили с ним.

Собравшиеся понуро молчали.

— Вам же, — королева обернулась к старому главе клана, — давно пора на покой. Отныне власть над родом и охрана перевала Мак Дуй переходит к вашему сыну.

Она не опасалась ослушания, даже если многие члены клана были не согласны с приказом. Уверенность дается силой, сила сейчас на ее стороне. Происшествие с Дерлоком ярко показало воинам-горцам, что может случится с каждым из них, если они не переломят власти своих родов, а значит еще крепче привязало их к Гранару.

До этого дня королева раскаивалась в том, что сделала на сеновале, и не знала, будет ли продолжать игру с рыжим опасным зверем, валявшим ее, как простую девку, на душистой сухой траве. Сейчас Хельви твердо знала, что давая предводителю горских отрядов такое могущество над родными местами, рассчитывая на его помощь в усмирении еще не покоренных кланов, она должна будет платить и платить дорого. Абсолютной близостью этого красивого хищного человека к власти. Противопоставив его своим врагам, она фактически соединит с ним судьбу. И так будет правильно. Расчет совпал с ударами сердца, и Хельви посмотрела на лорда Босуорта совсем иными глазами. Отныне он и его воинство, до сих пор выглядевшее по-разбойничьи, стали опорой короны.

Но не умрет, тот кто дышит ветром.

О Каерсиди, Каерсиди!

Тот, кто опустит пальцы в чашу,

И среди них божественный Бран.

Хельви вздрогнула. Так вот почему ее мысли крутятся вокруг тех давних событий! Горцы позади опять поют свою песню. Королева улыбнулась и машинально повторила припев:

О Каерсиди, Каерсиди!

Как это получилось? Как вообще вышло, что головорезы с гор примкнули к гранарской армии? Отец Робер и сейчас не одобрял случившегося.

Покачиваясь в седле рядом с герцогом Западной Сальвы, своим законным женихом, Хельви то и дело бросала тревожный взгляд назад и натыкалась на внимательные осуждающие глаза Дерлока. За их зелень она отдала бы сейчас все на свете, но так поступают короли, а Хельви на собственном опыте научилась подчинять свои желания жесткому давлению воли. С Босуортом ничего не случится, он всегда будет при ней. Судьба распорядилась их жизнями в первый же день встречи, соткав целую цепь случайностей, чтоб королева Гранара попала в арьергард своей армии, где в этот момент собирались повестить пятерых горцев, попавших в плен.

Если б она поехала другой дорогой… Если б Дерлок с друзьями не отправился к своей милашке в равнинную деревню… Если б горцы не перепились, как свиньи, и смогли оказать сопротивление или хотя бы бежать… Если б жители не донесли отряду, которым командовал Лоше Вебран, тогда еще не адмирал… Если б тот из южно-гранарской неприязни к горцам не решил вздернуть пленных без лишних слов на ближайшей осине, а отправил в штаб для допроса… Они бы никогда не встретились, и история второй беотийской войны покатилась бы совсем по другому руслу…

— Сука! Сука! Гранарская сука! — вопил рыжий парень, которого тащили к дереву. — Мы все равно вас всех перережем! Мы будем забавляться с вашими бабами, а вам вспарывать животы!

— Ты надеешься вернуться с небес? — равнодушно спросила Хельви. Раньше такие крики ее задевали, но шел пятый год царствования и третья война, выпавшая на долю королевы.

— Сучка! Чтоб ты сдохла! Чтоб тебя отымел собственный конь!

Хельви расхохоталась.

— Миссир Симон, вам не кажется, что он дерзит?

— Позвольте, я сам прикончу его, мадам. — Д’Орсини все еще нервничал, когда королева попадала в подобные ситуации.

— Не стоит унижать себя и свое оружие. — резко одернула рыцаря молодая женщина. — Поедимте.

— Вы только и умеете резать безоружных! Плюю вам в морду!

Королева обернулась к Лоше Вебрану, сопровождавшему ее через расположение своих войск.

— Забавный парень. Чье имя мне поминать в молитвах, чтоб он не встал из гроба?

— Это Дерлок, Ваше Величество. Знаменитый Дерлок с Мак Дуя, командир одной из этих горских шаек, нападающих на наши отряды.

Направившая было лошадь вперед Хельви резко натянула поводья.

— И вы молчали?

— В чем дело? — удивился Вебран. — Разве…

— Вы болван! — не выдержала королева. — Стойте! Стойте, не тяните за веревку! — закричала она солдатам, уже подтащившим Босуорта и его товарищей к дереву. — Развяжите их.

Теперь уже на Хельви озадаченно смотрел д’Орсини.

— Они никуда не убегут. Кругом посты. — бросила она. — Ты, рыжий, с языком, как помело, иди сюда.

Дерлок, которого успели уже изрядно придушить толстой веревкой, пошатываясь двинулся к ней на ватных ногах.

— Захотелось, чтоб я плюнул? — осведомился он, потирая шею.

— Пойдем поговорим. — серьезно обратилась к нему королева, спрыгивая с седла.

— Куда? — не понял он.

— Где народу поменьше. Вон тот камень подойдет.

— Не боитесь? — он прищурил зеленые глаза.

— Нет. Чего бояться? Кругом мои люди. Ты без оружия.

Он смерил ее презрительным взглядом.

— Да я голыми руками вас придушу. А что потом — плевать. Лишь бы не видеть ваших гранарских рож!

— Разве ты не гранарец? — столь же спокойно осведомилась Хельви.

— Я сальв! — вспылил он. — Сальв с гор. У нас чистая кровь!

— Кровь у всех красная. — возразила королева. — Что на вершине, что внизу. Мы воюем, вы ударили в спину. За что вы нас так ненавидите?

— За все. — буркнул Дерлок. — Вы едите траву, как овцы. Носите штаны вместо килта, пьете какое-то дерьмо вместо джина. От этого у вас слабые дети, уродливые женщины и тупые мужики, которые не могут больше двух раз за ночь.

— Кто тебе сказал? — рассмеялась Хельви.

— Их же бабы!

— Значит они не такие уж уродливые? — поймала его за язык королева. — И уж явно не такие грязные, как ваши. Кстати, мы едим не траву, а салат — он вкусный. Носим штаны, потому что в них удобнее ездить верхом — ветер под юбку не задувает. А на счет джина ты прав, он греет больше, чем наши вина. И от простуды куда лучше.

Дерлок молчал.

— Что, кроме салата и штанов, тебя бесит?

— Это не разговор. — отрезал он. — Вы отлично знаете, что нам надо. Людей в горах слишком много, они голодают каждую весну. А вы не позволяете кланам спускаться в долину!

— Вы спускаетесь, чтобы грабить.

Дерлок раздраженно мотнул головой.

— Внизу полно пустой земли, но семьи, которые уходили туда вести хозяйство, перебиты. Эти свиньи с равнины просто режут наших людей!

— Потому что вы нападаете на них. — возразила Хельви. — Кстати, в низу людей тоже немало, и они имеют право на свою землю. Ведь именно поэтому мой дядя Филипп запретил горцам селиться вне своих владений.

— Да я как посмотрю кругом просто толпа народу! — фыркнул Босуорт. — Раньше здесь было пять деревень, теперь две. Спрашивается, кто вырезал остальные? Горцы? Шалишь, мы давно не спускались вниз. Вы подрались с Беотом, и теперь не знаете, как отбиться.

— Беот напал на нас. — задумчиво произнесла Хельви. «А ведь он прав. — мелькнуло у нее в голове. — Пожалуй, на равнине теперь не только не тесно, но даже слишком просторно. Не знаешь, откуда людей взять, чтоб снова заселить это пепелище».

— Послушай, — почти мягко обратилась она к Босуорту. — Давай поговорим без сердца. Я знаю, что ты один из самых сильных воинов там, в горах.

Дерлок довольно хмыкнул.

— Тебе подчиняется несколько отрядов, нападающих на мою армию с тыла. — продолжала королева. — Я дам тебе и твоим товарищам свободу, если ты взамен дашь мне слово…

Пленник фыркнул.

— Больше не воевать против вас? Не дам. Потому что не сдержу. Люди же не перестанут голодать по весне, значит надо будет спускаться вниз и грабить долину. Каждый год. Повесите меня, придут новые.

— Я не об этом. — оборвала его Хельви. — Если ты сумеешь убедить своих присоединиться ко мне и поможешь очистить страну от беотийцев, я своей королевской грамотой передам горцам пустующие земли внизу. Вы получите равные права с остальными гранарцами и сможете свободно ездить по равнине.

Дерлок молчал долго.

— Нас убьют. — наконец, сказал он.

— Мы будем вас защищать. — возразила королева. — Да вы и сами можете постоять за себя. Особенно если на вашей стороне будет закон. Общий для всего Гранара. — она вскинула голову. — Решай, Босуорт из Босуорта, и не говори «да», если не отваживаешься сделать то, о чем я тебя прошу.

— Пожалуй, я попробую. — медленно проговорил он. — Но ни за что не ручаюсь. — на его губах появилась кривая усмешка. — Меня ведь могут вздернуть и собственные соплеменники, если я сунусь к ним с подобным предложением.

— Но дело того стоит?

Босуорт вздохнул.

— Земля стоит крови. — протянул он. — Особенно если это земля Монсальвата.

— В этом мы с тобой согласны. — королева кивнула. — Забирай своих друзей, вам дадут лошадей и хлеба в дорогу.

— Как вы могли так поступить?! — разорялся Лоше Вебран, когда стук копыт на дороге уже стих. — Они разбойники! Кровавые убийцы!

На этот раз д’Орсини, кажется, был согласен с командиром арьергарда.

— Да, он приведет войска. Прямо в наше расположение. — произнес рыцарь. — Чтоб перерезать ночью нам глотки. Боюсь, Ваше Величество, что вы…

— Риск есть. — согласилась Хельви. — Но, знаешь, горцы — странный народ. Они либо не дают слово, либо держат его.

Дерлок сдержал. Один Бог знает, чего ему это стоило. Босуорт привел воинов своего клана, к которым дорогой присоединилась часть других отрядов. Он сулил им сказочную добычу у беотийцев, настоящий поход по богатым землям, такие горы золота, что только слепой и хромой могли не двинуться с места.

Потом начались бои. Горские кланы, веками принимавшие участие в набегах, но давно не видавшие большой войны — мощных, сшибающихся друг с другом армий, и вооруженных, и действовавших иначе, чем в горах — были потрясены. Вписанные в единый строй, они впервые ощутили себя частью громадного, грозного тела и поняли, что только так можно спастись от другой наседающей силы, столь же громадной и грозной.

Но поразительнее всего было то, что горцы, привыкшие ощущать себя единственными в мире, и потому держаться среди других гранарцев, как белые вороны, обнаружили, насколько разные жители внизу. В армии Гранара было до десятка сальвских племен, и язык, и обычаи которых отличались друг от друга. Если б не общая опасность, они бы возможно на выстрел не подошли бы к соседям. Раньше они все казались Босуорту на одно лицо. Теперь Дерлок легко отличал южно-гранарский диалект от северного и по одному выговору мог опознать беотийского лазутчика из Западной Сальвы.

Общий поход решил все, а первые победы, одержанные с помощью горцев, сгладили пропасть неприязни между ними и остальными гранарскими племенами, давно признавшими власть единого короля. К моменту остановки в роковой харчевне Дерлок давно уже носил звание одного из лучших генералов Хельви. Она доверяла ему. Иначе с чего бы стала пить мед в его кампании? Но всякому доверию есть предел. Он — мужчина. Она — женщина. Стала женщиной. С его помощью. Он не жалел. Смешно, конечно: такая властная, непреступная. Кажется, все давно уже видела. А на деле — как котенок в стогу сена. Царапается, мяукает. Взять за хвост и отшлепать, чтоб не воображала из себя больше, чем есть на самом деле.

Вообще Босуорт до этого девиц еще ни разу не встречал и не знал, какие они недотроги. Не знал он также и того, что, взяв женщину первым, начинаешь чувствовать ее своей нераздельной собственностью. Она только твоя. Знает только то, чему ты ее научил. Она для тебя — вместилище святых даров, град Иерусалимский на горе, врата которого закрыты для всех, кроме тебя. Храм, охрана которого доверена тебе и никому другому.

Узнал он также и, как страшно терять такую женщину. Словно рушатся небеса на землю, оглушая сердце своим грохотом. Словно у нищего отобрали его единственное достояние. Вчера ты был царем в шелках и порфире — сегодня бродишь по пыльной дороге один. Твоим сокровенным сокровищем владеет другой, не имеющий на него никакого права! Это было невыносимо.

Босуорт до последнего момента надеялся, что все расстроится. Слишком много препятствий было на пути этого нелепого брака. Он почти не верил в успех миссии Хельви в Беоте. Но осколки давно разбитой чашки волшебным образом срослись на глазах. И вот теперь королева Гранара покачивается в седле рядом с молодым лордом Деми. Надо признать: он красивый парень, такой кому хочешь вскружит голову!

Каждый шаг лошадей приближал процессию к Даллину. С каждой минутой все ближе становилось время свадьбы. Сегодня его женщина выходила замуж. От этого можно было удавиться.

Грустные мысли фаворита прервал громкий голос Ламфа, раздававшийся справа из кустов. Дерлок нехотя повернул голову и увидел картину, достойную кисти придворного художника маэстро Франческо. Казначей прыгал по уже изрядно поросшему молоденьким ивняком пепелищу и, размахивая руками, кричал:

— Вот здесь был мой трактир, Ваше Величество! Вот здесь. Посмотрите, что эти негодяи с ним сделали! Они сожгли его только за то, что я отказался подать им скоромное в пятницу! Еретики! — бархатный берет Ламфа взметнулся в воздух. — Снимаю шляпу перед моим домом! Ах что за место: пристань, дорога. Какие прибыли!

Королева, натянуто улыбаясь, следила за мельканием желтого и синего шелка среди погребальных березовых свечей, а ее жених в окружении беотийцев удивленно взирал на толстяка, едва не заливающегося слезами над грудой мокрых от дождя головешек.

До сих пор Босуорту казалось, что все наблюдают и втихомолку смеются над ним, но Ламфа — член Королевского Совета, лорд, самый богатый подрядчик Гранара — так и оставшийся в душе трактирщиком из бойкого придорожного кабака, представлял сейчас куда более комичное зрелище. Даже Дерлок, не склонный сегодня воспринимать иронию окружающего мира, сдержанно улыбнулся в бороду.

Глава 3

Ровно в полдень торжественная процессия въехала в празднично украшенный Даллин. Этот приземистый, крепко сбитый городок с каменными укреплениями был построен более 300 лет назад в дельте реки Сальвы северными варварами — норлунгами, нападавшими на прибрежных жителей. Его история всегда казалась Хельви примечательной. Когда ослабленный внутренними распрями Монсальват пал к ногам завоевателей, беотийцы разрешили добровольно покорившимся племенам остаться на землях Западной Сальвы. Вновь образованное герцогство перешло под управление тех представителей монсальватского королевского дома, которые принесли Беоту вассальную присягу. Остальные были изгнаны за пределы старого Монсальвата в труднопроходимые холодные северные дебри, где и встретились с местными дикарями. Крупные и белокожие норлунги совершали невероятно длинные морские походы, носили шкуры и не любили чужаков. Начались стычки, взаимные грабежи, торговля, браки и, наконец, полное смешение с той частью норлунгов, которая жила на побережье, а не на островах.

Даллин был первым городом, специально построенным для обмена товарами между сальвами и северянами. Там они впервые начали жить бок о бок. Его старая архитектура сочетала черты суровой северной непритязательности и неожиданные, поистине прекрасные всплески древнего монсальватского стиля с его резьбой по камню, поясами ложных колонн, круглыми базиликами и небольшими цветными окнами. Любой, кто попадал в старую столицу Северной Сальвы, бывал очарован ее слегка провинциальным, безмятежным обликом. Бурление жизни давно ушло с этих тесных, не правильно проложенных улиц в Южный Гранар, где сейчас находилась резиденция королей. Теперь Даллин населяли рыболовы и торговцев, увозившие северную рыбу вглубь страны. Он мог только во сне грезить о былых временах, когда по его мостовым гарцевали царственные всадники: ведь другая половина дома монсальватских владык не покорилась завоевателям, ушла в леса и обрела приют именно здесь.

Древнее предание гласило, что Великая Сальва возродится, когда две ветви королевского рода вновь соединятся вместе. Прежний герцог Деми и король Рэдрик знали, что делали, когда обручали своих детей, но едва ли могли предположить, что до свадьбы пройдет 20 лет и сами они уже не увидят этого дня.

На праздник прибыло множество гостей. Предприимчивые даллинцы были чрезвычайно довольны, уже выгадывая, сколько могут получить за постой такого количества народа и поставки провизии ко двору. После тягот войны королевская свадьба была настоящей удачей. Люди плотными рядами стояли вдоль дороги и махали дубовыми ветками. Этот старый сальвский обычай должен был принести молодым крепость семейных уз, здоровье и долголетие.

Пришли и поклонники древних норлунгских культов, которых Хельви запретила разгонять. Они кропили дорогу впереди коней водой, стекавшей с охапок березовых веток, окунаемых в чаны с кипятком. В воздухе стоял аромат хорошей бани на травах, от которого злые духи должны были бежать за версту. Отец Робер очень не одобрял снисходительного отношения королевы ко всем этим колдунам из прибрежных лесов. Когда-то, вступая на престол, она и сама с готовностью согласилась бы сжечь их в одном большом костре. Но годы власти сильно изменили взгляды Хельви: ей было важнее спокойствие немногочисленных норлунгских племен на побережье, их верность и желание вовремя предупредить о приближающихся ладьях морских варваров, чем насильственное и быстрое обращение в истинную веру. Пусть все идет своим чередом, они допускают к себе проповедников и это уже хорошо.

Даллинцы и гости восторженно кричали, провожая свадебную процессию. Деми показалось странным, что они произносят и его имя, но вскоре лорд понял причину. Люди устали от войны, а брак их королевы с герцогом Западной Сальвы без единого выстрела принес стране крепости, за которые давно велись стычки на границе. Был подписан и мирный договор с Беотом, чего не случилось ни после первой, ни после второй войны. Харвею на мгновение стало их жаль: «Простонародье до сих пор уверено, что для королей любой договор — не кусок бумаги! Будем надеяться, что Хельви знает, что делает». Лично он был в Дагмаре не уверен.

Под аркой второго кольца стен на голову всадников полетели цветы.

— Да здравствует добрая королева Хельви!

— Да здравствует храбрый д’Орсини! Победитель фаррадцев!

— Да здравствует лорд Босуорт! И его горцы! Ура!

Здесь собрались вчерашние воины — лучники и пехотинцы — которые после окончания войны вернулись домой. Дерлок поймал букет незабудок и, подъехав к королеве, галантно вручил ей цветы. Этот жест вызвал новую бурю восторга.

— Ура! Ура королеве! — гремело над площадью. — Ура лорду Босуорту!

Харвей поморщился. Здесь он явно был лишним. Его никто не знал и не хотел знать. Для них королева и этот горец представляли собой единое целое.

— Эй, Дерлок, чего смотришь? Хватай ее и беги! — крикнул кто-то из задних рядов. — В горах невест крадут!

Босуорт побледнел, как полотно. Он вскинул голову, стараясь разглядеть, кто осмелился произнести такое. Но человек, нахлобучив шляпу, растворился в толпе. Деми при этом видел то, чего не заметил разъяренный фаворит: довольно ухмыляющееся лицо Лоше Вебрана.

Королева слишком резко дала коню шпору, и Пенка едва не скакнул вперед. Процессия двинулась дальше.

— Не хорошо получилось. — сокрушенно сказал за спиной у Харвея папаша Ламфа, обращаясь к д’Орсини.

— Если б я заметил, кто это, удавил бы своими руками. — отозвался рыцарь. — Видит Бог, я не люблю Дерлока, но ему и так плохо. Королева держится лучше.

Деми усмехнулся. «Как держусь я, не интересует никого. И это к лучшему».

Между тем кавалькада всадников двинулась не к кафедральному собору, как ожидал лорд, а другой улицей, к старому королевскому замку.

— Куда мы едим? — спросил он у Хельви. — Разве венчание будет в дворцовой часовне?

— Ну нет. — отозвалась молодая женщина. — Весь город собрался на нас посмотреть, а мы будем прятаться? У нас час до начала церемонии. Людям надо переодеться после верховой езды, выпить горячего молока или вина для поддержания сил. Не забывай, мы встали еще затемно. Да и ты, я вижу, выглядишь не лучше. Не спал?

Харвею не понравилась ее догадка.

— А вы, Ваше Величество?

— Можешь говорить мне «ты». — бросила она. — Я спала, как убитая, хлопнув на ночь стакан вербены. Я всегда так делаю, когда предстоит тяжелый день. За десять лет мои нервы уже ни к черту. — Хельви осеклась, поняв, что все это можно было сказать и по-другому. «Иногда мои матросы выражаются изящнее», — вспомнила она слова жениха.

Он понял, от чего королева смутилась и внутренне восторжествовал. «Но с другой стороны, в праве ли я ее винить? Поход на поход, еще на поход. Какая женщина это выдержит? Что странного, если она говорит, как маркитантка? — лорд быстро глянул через плечо на Дерлока. — Явно жизнь с этой рыжей скотиной не прибавила ей хороших манер. — Харвей грустно усмехнулся. — А жизнь со мной не прибавит счастья». Герцог был достаточно самокритичен, чтоб именно так закончить свою мысль. «Какое все-таки невыносимое свинство! Чему радуются люди? Что их королева выходит замуж без любви? Все они прекрасно знают, с кем она хотела бы стоять под венцом».

Лошади, стуча копытами, въехали на просторный замковый двор. Жилище старых сальвских королей выглядел удивительной каменной игрушкой, чудом перенесенной из незапамятных времен. Монсальватские мастера умели покрывать стены сплошной каменной резьбой от фундамента до конька крыши. Они делали в домах маленькие узкие окна, разделенные колонками из белого туфа, и возводили посреди двора квадратные фонтаны, в которых теперь, как в озерцах, плавали водяные лилии.

Дворец выглядел оживленным и праздничным, от чего его старинное очарование ничуть не теряло. Но Харвею захотелось оказаться здесь в безлюдный день и побродить мимо его двухэтажных крыльев с остроконечными крышами, заглянуть в подвалы, подняться на башенки.

— Граф д’Орсини проводит вас в ваши покои. — королева решила держаться с женихом безукоризненно вежливо, чтоб больше не испытывать приступов раскаяния. — Вам хватит часа, чтоб отдохнуть и переодеться?

«Отдыхать будем в гробу». — подумал Харвей, но вслух сказал:

— Вполне, — и положившись на своего проводника, двинулся за ним по коридорам дворца.

— Ваши вещи с корабля уже доставили слуги. — сообщил Симон, открывая перед лордом дверь. — Они ехали другой, более короткой, но менее удобной дорогой. Ее сильнее затопило.

— А они не боялись, что вещи утонут?

Д’Орсини не понял шутки. Он был слишком напряжен в присутствии жениха королевы, чтоб позволить себе замечать смешное в собственных словах.

— Простите, я неудачно выразился. — улыбнулся ему Харвей. — Благодарю вас, мессир, не смею больше задерживать.

Только на втором повороте по коридору Симон понял смысл оброненной лордом фразы. «Он шутит с охраной, как висельник перед казнью». — хмыкнул д’Орсини. Такой подход к жизни ему нравился. «Возможно они с королевой и споются, если позволят себе заметить, как похожи».

Три четверти часа Хельви провела у зеркала. Теперь ей предстояло переодеться в подвенечное платье цвета слоновой кости. Нежнейший атлас, покрытый нежнейшими соцветиями роз, вышитыми шелком. Белое по белому — необыкновенно изысканно, а главное благородно.

Тетсинда заново уложила госпоже волосы, убрав кудри под сетку и связав пряди в узел, который один только и мог подойти под тончайшую белую вуаль, скрепленную венком из жемчужных цветов. Это была трудная работа.

— Не ерзайте!

— Я устала, Тетси. Если б ты знала, как я хочу лечь!

— Вы ляжете. — успокоила ее камеристка. — Но боюсь к ночи силы вам понадобятся еще больше.

— Бог мой. — только и сказала Хельви. — «Они думают, я выдержу еще и брачную ночь! Нет, милые, ваша королева не лошадь. На ней можно ездить, на ней можно воевать и даже возить поклажу. Но она не подойдет к жеребцу, пока сама не захочет».

Харвей переоделся с молниеносной быстротой. Обычно он делал это долго и тщательно, но здесь, во дворце, напоминавшем проходной двор, где постоянно хлопали двери то справа, то слева, то над головой, Деми не чувствовал себя в безопасности. Ему все время казалось, что сейчас откроется какая-нибудь дверь, и в его покои ворвется кто-то чужой. А стоять, как дурак, голым перед всеми ему не хотелось.

Дурные предчувствия не обманули герцога. Едва камердинер закончил прилаживать на голове жениха синий берет с белоснежными страусовыми перьями, в комнату постучали.

— Могу я войти? — Хельви была выше всяких похвал.

У лорда даже на секунду перехватило дыхание, но он быстро взял себя в руки. Зато королева смотрела на него долго и с явным восхищением.

— Синее вам идет. — наконец, произнесла она. — Боже, как красиво! — ее пальцы едва ли не с дрожью коснулись золотого шнурка на бархатном колете жениха.

— Мы уже выходим? — осведомился Харвей.

— Нет. — она чуть качнула головой. — Я пришла пораньше, чтоб показать вам… Здесь в другой комнате. Хельви прошла через покой и толкнула дверь в соседнее помещение. — Взгляните, в этих ящиках.

Харвей озадаченно двинулся за ней.

— Что это?

Вся комната действительно была забита какими-то деревянными сундуками и коробками. Им не хватало места на полу и часть из них стояла друг на друге. Деми подошел ближе и открыл один из них.

В первый момент он не поверил своим глазам. Затем беспомощно воззрился на Хельви, как бы ожидая подтверждения.

— Да, это ваша библиотека. — просияла она. — На все ваши бумаги был наложен арест, но я купила ее у Дагмара, хотя не уверена, что они отдали мне все.

— Какая разница! — воскликнул Деми, опускаясь перед ящиком на колени. — Все — не все. Книги, мои книги. — прошептал он. — И карты тоже здесь?

— И корабельные журналы, и дневники путешествий, и письма. — кивнула женщина. — Правда, повторяю, я не уверена, что все. Наверное, там было что-то, что король посчитал особенно интересным для себя.

Харвей поднял на Хельви глаза. В этот миг он ее почти любил. Ну надо же сделать чудо! Подарить ему его собственную библиотеку, без которой он как без рук. Да, она настоящая королева.

— Я бы вас поцеловал. — искренне сказал лорд. — Если б это не вызвало у вас внутреннего протеста.

— Так поцелуйте. — Хельви откинула край покрывала. — Только не испортите прическу.

Деми испытал род крайнего неудобства. Он осторожно коснулся ее щеки, ощутив на губах мягкий привкус пудры.

— Идемте, нам пора. — провозгласила она, увлекая жениха к двери.

Герцог с явной неохотой оторвался от своих книг и последовал за ней.

— Все это снова заколотят и повезут в Гранар, столицу Гранара. — рассказывала дорогой королева. — Именно там обычно находится двор. Наш замок в Гранаре гораздо просторнее и лучше. Там можно разместить любую библиотеку. Кстати, моя собственная составляет 8 тысяч томов. — похвасталась она. — Конечно, ее начал собирать еще Беда Затворник, но и я прибавила кое-что… У нас есть даже фаррадские книги, присланные моему дяде султаном Салехом. Я запретила их жечь. Фаррадцы весьма сведущи в медицине, астрономии и математике. У них прекрасная архитектура и весьма развито мореплавание.

— У вас есть фаррадские карты? — поразился Деми. Пару раз он видел эти шедевры картографии, но никогда не держал в руках, тем более не владел ими. Для него они представляли собой вожделенное сокровище.

— Есть, — кивнула королева, — и много. Я в них не разбираюсь. Хотела отдать Лоше Вебрану, но он совершенно равнодушен.

Они вынуждены были прервать разговор, потому что вышли на дворцовые ступеньки, где их ожидала вся процессия, чтоб двинуться к церкви.

Таинство совершил епископ Сальвский Робер. Обряд длился три часа, по полному чину. Эта невероятно долгая и утомительная церемония напоминала грандиозный красочный спектакль, где у каждого была своя роль.

— Ничего, то ли я терпела во время коронации. — подбодрила жениха Хельви, когда священник повел их вокруг алтаря, а на хорах заголосили певчие.

Молодые уже обменялись кольцами, безвкусными полуобморочными поцелуями, где надо сказали «да» и покивали головами. Отец Робер посоветовал им хранить друг друга и в радости и в горе, вместе растить детей и укреплять Гранар. Последнее он прибавил от себя, этого не было в обычных брачных наставлениях, но на королевском венчании подобные слова показались всем вполне уместными. Затем заиграл орган.

В другое время Хельви не просто любила эту музыку, она поднимала в душе королевы волну неземного торжественного благоговения. Хельви могла часами слушать простые упражнения органиста, присев где-нибудь в углу полупустого храма и положив голову на скрещенные руки. Тогда хорошо думалось и хорошо молилось. Никто не видел, как слезы ручьями текли из глаз королевы — не потому что были причины плакать, а потому что не плакать в церкви она не могла. Ей было так стыдно за себя, за то, что она не может не обижать Бога своим несовершенством…

Хор вызывал у королевы совсем другие чувства. Это была теплая человеческая музыка, рождавшая ощущение близости и доброты Всевышнего. Когда Хельви слушала хор, ей легче было обратиться к Господу не только с просьбой, но и с рассказом о своих грехах. В такие минуты ей почему-то казалось, что она не будет отвергнута.

Но сегодня пышная церемония, полная священного смысла, утомила королеву до крайности. Под конец они с Харвеем просто несли друг друга по храму, слившись в единое целое. Каждый шаг отдавал у Хельви в ушах, она почти физически чувствовала, что у лорда Деми снова разнылась правая нога, которую покалечили сильнее, а он ощущал, как у нее дрожат от напряжения пальцы.

— Поздравляю вас, мы живы. — провозгласила королева, когда они под радостные крики выползли на ступени собора.

Только здесь Деми осознал, что стоящая рядом с ним женщина теперь его жена. Это было странное чувство: он не изменился, она тоже. У них не выросло по шесть пальцев на руках, и все же они были совсем другими. Новизна положения явно не украшала жизни.

Молодых принялись осыпать хмелем и мелкой золотой монетой. Дальше предстояло совершить торжественный проезд по центральным улицам города, вернуться во дворец, где в тронной зале встречать послов соседних стран, приглашенных на праздник, многочисленные процессии собственных подданных из разных провинций государства, отвечать на их речи, отдаривать подношения… Потом снова совершить круг почета по городу, теперь с заездом в Ратушу, где принять поздравления и подарки от городской старшины. И, наконец, возвратиться в замок к праздничному пиру.

Все это заняло еще не менее трех часов, и только в начале восьмого вечера, когда небосвод стал уже синеть сумерками, наступил настоящий праздник. Королева была уже мертва. Деми тоже. Зато гости заметно оживились и повалили в пиршественную залу.

Глава 4

Это была видавшая виды просторная постройка в центральной части дворца, занимавшая в высоту оба этажа. Ее стены украшали охотничьи трофеи старых сальвских королей, их оружие и доспехи. Несколько веков назад здесь проходили пиры и забавы предков Хельви. Здесь Беда Затворник отрекся от престола в пользу своего младшего брата, предпочтя тишину монастырской жизни реву битвы. Говорят, именно здесь ревнивая королева Эйфа убила ножом свою соперницу юную норлунку Сильверлаг — Сребракудрую — из-за которой, не вынеся потери, повесился король Элидор. Впрочем, Сальва от этого не пострадала, Эйфа оказалась прекрасной властительницей и достойно вырастила своего единственного сына, будущего короля Алдерика, который впоследствии женился на дочери другого сальвского монарха, гранарской принцессе Инис, а когда ее отец умер, объединил Северную Сальву и Гранар, создав первое по-настоящему сильное королевство. Так что стены этого зала о многом могли бы порассказать, если б умели разговаривать. И если б у кого-нибудь нашлось желание их слушать.

Гости расселись за столами, и праздничный пир потек своей чередой. Тяжелые дубовые доски, покрытые белыми льняными скатертями с ажурным кружевом, прогибались под литыми позолоченными блюдами с закуской. Румяные свиные окорока, огромные осетровые позвонки в хрустящем тесте, утки, начиненные альгусскими сливами, куропатки в винном соусе, молочные поросята, рулеты с изюмом и орехами, оливки из Южного Гранара и розовый лосось с севера — все сошлось на этих столах и было расставлено слугами в согласии со старым монсальватским этикетом: чередуя мясо с пряными соусами, рыбу с хреном, а пироги с зеленью.

В плане длинная череда столов образовывала руну «Perth», повернутую боком, так чтоб освободить центр зала для выступлений музыкантов и акробатов. Главный стол, за которым восседала королевская чета и наиболее высокопоставленные вельможи, был приподнят над остальными на небольшой помост, покрытый шитыми норлунгскими коврами с изображением охотящегося Одина на восьминогом коне.

Перед самым выходом к пиршеству произошла очередная перемена туалетов, ибо после церковной церемонии, многочасового приема поздравлений и поездки по городу верхом платье королевы выглядело помятым. А она сегодня не имела права на затрапезу. Небесно-голубой парчовый робронт с пышными рукавами, расшитый тонкими золотыми ветками и перетянутый в талии так, что невеста явно не могла проглотить ни куска, произвел фурор. Харвею, чей костюм вовсе не так пострадал, согласно этикету тоже пришлось переодеться. Теперь в ослепительно белом колете сидел он.

— Хотел бы я знать, мадам, сколько перемен туалетов у вас запланировано на все свадебные торжества? — ядовито осведомился он.

— Шестнадцать. — без тени иронии отозвалась Хельви. — Сплошное разорение да и только! Но что самое обидное, ни в одном из этих великолепных платьев я не смогу больше появиться…

— Разве? — Харвею это правило показалось абсурдным. — И что же вы с ними сделаете? Отдадите нищим?

Королева рассмеялась.

— Папаша Ламфа мне шею свернет, если хоть один драгоценный камень с моих нарядов не вернется в казну. И он прав. Отдам моим швеям, надеюсь, они сумеют по-новому преобразить эти тряпки.

— Вы перешиваете платья?

Его удивление, граничившее с непониманием явно задело королеву.

— Гранар — бедная страна. — сухо сказала она. — Вернее богатая, но разоренная. Я люблю наряды, было бы грешно не сознаться, но только сейчас мне выпало немного покрасоваться. А в первые годы царствования я донашивала старые туалеты из замка Грот, где мое содержание, поверьте, было очень скромным. — Хельви вскинула голову. — Ведь в казне после дяди не нашлось ни гроша.

— Я слышал, король Филипп не воевал. — поддразнил ее Харвей. — Откуда же такая нищета?

Королева задохнулась от возмущения, но взяла себя в руки.

— Мой дядя считал, что лучше платить Фарраду за ненападение, чем вступать с ним в схватку. По-своему он был прав, потому что хотел дать стране мирную передышку. Прошли годы, прежде чем я поняла логику этого слабого, всеми презираемого владыки и посмотрела на него иначе. Но, — Хельви вздохнула, — как это часто бывает с мягкими людьми, он оказался заложником своих принципов. В страхе перед войной Филипп выколачивал из людей такие подати, что никакое фаррадские нашествие не смогло бы с ними сравниться. Наконец, население не выдержало и восстало… Дядя был убит своей же фаррадской охраной. Он не хотел положиться на гранарцев, — королева выразительно посмотрела на д’Орсини, — хотя гранарские молодые рыцари защищали его до конца.

Сидевший от нее по правую руку граф чуть не поперхнулся.

— Истинно так, Ваше Величество. — кивнул он. — Но мы просто были связаны присягой. — Сердца же наши…

Хельви остановила его жестом.

— Извини, Симон, но за десять лет ты уже все всем доказал. Мне же это было ясно еще в первый день. Особенно с тобой. — она ласково улыбнулась. — Ну а потом, — королева повернула голову к жениху, — я донашивала свое гротское приданое, которое и так было в дырах. А помнишь, д’Орсини, как Тетсинда сшила себе юбку из трофейных килтов в той деревне…

— Мейне Боне. — давясь от смеха, подсказал рыцарь. — А мы еще не понимали, почему Босуорт гонялся за ней по всему лагерю с такими криками!

— По его понятиям, она оделась в чисто мужское и позорила собой цвета гордых родов. — тоже засмеялась королева. — Только не напоминай ему эту историю. За шесть лет он научился носить штаны.

— Да, с тех пор много воды утекло. — кивнул д’Орсини. — Теперь мы можем позволить себе хорошо пропеченный хлеб без опилок и чистое постельное белье. Но видит Бог, Ваше Величество, мне больше всех платьев на свете нравился тот наряд, который вы приказали сшить себе из вишневой портьеры… В жизни не видел ничего великолепнее!

— Ага, — без энтузиазма согласилась Хельви, — это после того, как вы попытались завернуть в нее тело покойного короля, и так закопать во рву. — она обернулась к Деми, чтоб дать пояснения. — Во время второй беотийской войны, Дагмар захватил на южном побережье город Изор, где был погребен Филипп, и приказал выбросить его труп из могилы. Когда мы отвоевали Изор, Симон попытался спрятать останки, поскольку и наши люди не настроены были щадить покойного государя, так он всем досадил еще при жизни. Папаша Ламфа вытащил портьеру буквально из-под земли, крича, что не позволит гробить хороший кусок бархата. Именно тогда я поняла, что сделаю его казначеем.

— Н-да. — протянул толстяк, сидевший справа от Харвея. — В этом наряде вы подписывали перемирье.

— Хорошо, что ты не заставил меня пустить покойницкий саван на ночные рубашки. — хмыкнула королева.

— Но меня он заставил строгать гроб! — возмутился д’Орсини. — Я в жизни до этого молотка в руках не держал! Я занозил ладонь так, что кровь хлестала, как после хорошего удара мечем. Кому сказать — позор один — мой первый шрам, — рыцарь потряс в воздухе рукой, — от рубанка!

— Десять лет прошло, он все мне простить не может! — запыхтел Ламфа. — По твоему хорошо хоронить короля без гроба? Хорошо? Вам благородным полезно заняться хоть какой-нибудь работой. Ничего не умеете, только драться!

— Помиритесь. — потребовала Хельви. — Я вас обоих люблю и, хотя тоже, как вы, рада поговорить о покойниках за свадебным столом, но не думаю, что лорду Деми приятна подобная тема.

— От чего же. — герцог отправил себе в рот оливку. — Почему бы и не о покойниках? Дело к ночи.

Пир шел своим чередом и гости уже начали хмелеть, когда лорд Босуорт, предусмотрительно согласившийся отсесть подальше от молодых, вдруг встал с места и с полным кубком в руках подошел к королеве. Он стоял напротив нее, глядя через стол прямо Хельви в лицо. Харвей почувствовал, как напряглась королева, ожидая от строптивого командира горцев какой-нибудь малоприятной выходки. Но произошло нечто совсем другое.

Дерлок поднял локоть на уровень плеча и в разом наступившей тишине зала затянул сильным, хотя уже и хмельным голосом:

За тех, кто уехал далеко,

За тех, кого нет на пиру

Мы чашу поднимем,

Пусть будет глубокой,

Пусть пляшет огонь на ветру!

Хельви тут же поднялась с места, держа бокал в руке:

За тех, кто достоин!

Да здравствует воин,

Свой меч, посвятивший добру!

Деми видел, как из-за столов разом встали все гранарцы. От знатных лордов до слуг у дверей. Они сделали шаг к стене, чтоб стулья и скамьи не мешали им. В правой руке каждый держал кубок, а левую, свободную, положил на плечо соседа. Образовалась огромная цепь, охватившая весь зал и покачивавшаяся в такт медленной хоровой песне.

За наших погибших друзей

Налей нам, сестренка, налей!

Кому после битвы

Выводит молитвы

Над свежей землей соловей!

За десять лет непрерывной войны старая песня превратилась для этих людей почти в гимн. Они пели ее у костров, в тяжелых переходах, над телами мертвых товарищей. Сейчас они пели ее на свадьбе своей королевы.

Мы выпьем и снова нальем,

Мы выпьем с тобою вдвоем

За старого Брана,

Чей череп Фианна

Зарыла под этим холмом!

Харвей испытывал крайнее неудобство. Он не знал слов песни, он вообще впервые ее слышал, но из всех находившихся сейчас на свадьбе только он и представители иностранных дворов остались сидеть на своих местах, с удивлением взирая на гранарцев. Сейчас Деми как никогда четко ощущал грань, отделявшую его от этих людей. У них было общее прошлое, и такое, что не позавидуешь, но именно оно сближало сальвов в огромную семью, способную противостоять целому миру.

Мы выпьем и песню споем

Мы выпьем с тобою вдвоем

За славного Дести

И тех, кто с ним вместе

Закончил свой путь топором

— Это о твоем отце, сынок, — шепнул герцогу на ухо папаша Ламфа. — Этот куплет присочинили, когда он уже погиб в Беоте. У нас его называли «Дести», что значит по-гранарски «Птичка». Это ведь его песня, он сочинил.

Харвей медленно подавил комок в горле. «За милого Дести и тех, кто с ним вместе закончил свой путь топором».

— Но отец не закончил путь топором. — прошептал лорд. — Он умер в тюрьме.

— Разве герои умирают в тюрьме? — пожал плечами Ламфа. — Народ поет, как ему нравится.

Герцог обвел зал глазами. В том тесном кругу, в который сейчас слились все присутствовавшие гранарцы, для его отца было место. Они помнили старого лорда Деми и любили его. Но он, Харвей, явно был здесь лишним.

За тех, кто достоин!

Да здравствует воин,

Свой меч, посвятивший добру!

Песня оборвалась, и одновременно все певшие побросали свои кубки под ноги. Как же гранарцы все-таки отличались от жителей Беота, при всех обстоятельствах хранивших невозмутимость! Эти, кажется, не стеснялись своих чувств и хорошо понимали, что у себя дома могут позволить себе держаться не так, как предписано этикетом во всех цивилизованных странах.

Дерлок, залпом осушивший кубок, с такой силой швырнул его к ногам королевы, что золотой чеканный край чаши промялся внутрь.

— Последний танец, Ваше Величество. — лорд Босуорт протянул ей через стол руку.

А дальше… народ, кажется, перепился до полной потери чувства приличия. Д’Орсини — вот от кого этого меньше всего следовало ожидать — аккуратно подхватил Хельви за талию и поставил на стол, чтоб она легче могла перешагнуть в принявшие ее медвежьи лапы Дерлока. Ну не обходить же!

Королева легко спрыгнула с другой стороны стола и почти с вызовом подала Босуорту руку.

— Что станцуем?

— Лилиен Бич! Лилиен Бич! — зашелся зал.

Горец сделал музыкантам знак, и две скрипки точно сошли с ума, к ним присоединились рожок, волынка и маленькие медные тарелочки, названия которых Харвей не знал.

После торжественного хора темп развеселой кабацкой песенки казался особенно диким. И с каждой минутой он становился все быстрее, усиленный стуком каблуков танцующих. Они-то и выбивали главный ритм, тогда как инструменты создавали только слабый фон этому жесткому буйству звука.

Вслед за королевой в широкий просвет между столами вышли многие дамы. Танцевали только молодые. Пожилые пары остались на своих местах, но тоже приняли живейшее участье в чудовищном действе, едва не ставившем весь зал на голову. Они отстукивали ритм золотыми ножами по тарелкам и кубкам. От этих нечеловечески быстрых, дробных раскатов сердце могло выскочить из груди у танцующих.

Харвей уже не слышал музыки, только захватывающий, подчиняющий себе ритм, отбиваемый каблуками. Это был не придворный танец — не плавные гильярда или паванна, которых ожидал герцог. Такое можно позволить себе только в горах ночью на Ивана Купалу, где-нибудь между кругами стоячих камней. Зрелище завораживало. Деми осознал, что помимо своей воли весь подался вперед и смотрит на сплетающий и расплетающий кольца хоровод, как кролик на удава. Он уже не видел в нем отдельных людей, полностью подчинившись единому потоку, и сам отстукивал пальцами ритм по крышке стола. То же самое происходило и с другими гостями.

Епископ Сальвский Робер, восседавший за тем же почетным столом, что и королева, никак не мог в силу своего сана одобрить подобного, поистине языческого веселья, и, горестно вздохнув, спрятал лицо в ладонях рук. Было в этом танце что-то… что-то, от чего даже у спокойного рассудительного Деми по спине бежали мурашки.

Уже веревку палачи

Вниз сбросили с доски.

Неужто даже Бог смолчит?

Не крикнет мне: беги?

Харвей вдруг всем своим естеством осознал, что дешевая песенка под названием «Лилиен Бич» была лишь поздним наложением на древний, может быть самый древний, и уж явно не человеческий танец, который сейчас вихрем проносился перед его глазами.

В центре круга, как вызывающе синий цветок, колыхалось пышное платье Хельви — королевы фей. Напротив нее, собравшись и выпрямившись, как струна, стучал каблуками Дерлок. В центре могли танцевать только двое, но именно они задавали направление и фигуры невероятно сложному переплетению живых человеческих кругов. То отплясывали, положив руки на плечи друг другу, то резко разворачивались, соприкасаясь спинами и глядя каждый в сою сторону, то перебегая по диаметру хоровода.

Как лорд Босуорт крутит хрупкую королеву, Харвей еще понимал, но как Хельви с не меньшей силой вертела этого здоровенного парня то в одну, то в другую сторону?

Музыка смолкла резко, как будто на скрипке оборвалась струна, и танцующие, тяжело дыша, застыли на месте.

Дерлок, покачиваясь уже не от вина, проводил королеву к столу. Д’Орсини тоже вернулся из хоровода.

— Я сейчас скончаюсь. — прошептал он, наливая себе полный кубок воды с лимонным соком и сахаром. — Бр-р, лимонад теплый!

— Да брось ты. — беспечно отозвалась Хельви. — Так ли мы плясали на берегу Лохлейна?

— Тогда я умер. — признался рыцарь.

— Тогда ты женился. — поддразнила его королева. — На своей горной нимфе, которую брюхатишь четвертый год подряд, так что бедная девочка не может показаться при дворе.

— Нечего ей делать при дворе. — отрезал д’Орсини. — Ходят тут такие всякие. — он бросил недовольный взгляд на Дерлока. — Того и гляди уведут мать троих детей и оставят меня сиротой.

— Тетсинда. — Хельви украдкой поманила горничную, которая на всякий случай после танца подошла от стола для слуг к месту своей госпожи. — Потихоньку принеси мне другие туфли. Видишь? — она показала камеристке разбитые каблуки на своих изящных шелковых башмачках.

— Да, такая обувка не для Лилиен Бич. — согласилась толстуха и мигом исчезла.

Танцоры рассаживались по своим местам, но лорд Босуорт все еще стоял у стола королевы. Отдышавшись, он поправил взмокшие волосы, и в его глазах блеснул озорной огонек. Дерлок вскинул руку и хрипловато, явно не справляясь после танца с легкими, крикнул залу:

— Ребята, где мы еще спляшем Лилиен Бич?

— Мы будем плясать его на гробу короля Дагмара!!! — дружным ревом ответили собравшиеся.

Видимо, это была дежурная присказка времен войны с Беотом. Поэтому далеко не все, кто кричал, сразу сообразили, что произошло. Их клич, вполне уместный на любом привале, явно не понравился представителям посольства Беота.

— Ваше Величество! — сэр Энтони Кросс, как ужаленный, вскочил с места. — Моему королю нанесено оскорбление и мы не можем дольше оставаться здесь!

Вслед за ним поднялись бледный от негодования маркиз Сейнмур и все остальные беотийцы. Лорд Босуорт довольно ухмылялся: он все-таки устроил скандал.

— Дерлок! Что вы наделали? — напустилась на него Хельви. — Вы должны немедленно принести послам свои извинения.

— И не подумаю. — Босуорт широко зевнул. — Пусть убираются.

— Ты пьян. — резко сказала королева. — Я с тобой позже поговорю. Она встала, благо Тетсинда уже принесла ей новые башмачки, и сама, не смотря на свое королевское достоинство, догнала сэра Энтони у дверей в зал.

Харвей видел, как они несколько минут разговаривали. Посол возмущался, Хельви явно заминала инцидент. Ей это удалось. Она взяла Кросса под руку и медленно, размеренным неторопливым шагом повела его на место. За ним потянулись и остальные члены посольства. Проходя мимо Деми, они бросали на него удивленные взгляды. Видимо, беотийцы были уверены, что герцог последует их примеру и выразит негодование.

Но Харвей молча сидел на месте. Честь короля Дагмара — последнее, что он собирался защищать в этом мире. Однако его поступок удивил не только беотийцев. Босуорт явно не добился желаемого результата, пока не втравил жениха королевы в склоку.

— А вы, ваша светлость? — развязно осведомился он. — Разве вас не оскорбляют мои слова о короле Дагмаре?

— Ни капли. — холодно отозвался Деми. «Я бы и сам сплясал на его гробу, но тебе, скотина, этого говорить не буду!»

— Отчего же? Он ведь ваш хозяин.

Харвей почувствовал, что сейчас не выдержит. Либо отвесит нахальному фавориту пощечину, либо сам не знает что, но сильно, больно и предпочтительно между ног.

— У меня нет хозяина. — герцог сам поразился своему спокойному ледяному тону. — Я прошу вас, лорд Босуорт, сесть. Если у вас есть ко мне какие-то вопросы, то не лучше ли их выяснить завтра, наедине и на трезвую голову.

— Отлично! — вспылил Дерлок. — У меня много к тебе вопросов, но до завтрашнего утра ты не доживешь! Если только… Если ты посмеешь…

— Господа! — Хельви, только что умиротворившей посла Беота, явно не хотелось наблюдать в пиршественном зале древнейшую мужскую мистерию под названием «Битва за женщину». — Дерлок, — процедила она сквозь зубы, — иди на место и чтоб я тебя больше сегодня не видела.

Странно. Харвей никак не мог предположить, что Босуорт послушается. «Либо он устал, либо… полностью у нее под каблуком, даже в таком взвинченном состоянии». Горец тяжело выдохнул, обиженно крякнул, бросил на Хельви совершенно детский гневный взгляд и, опустив плечи, поплелся за стол.

— Лорд Босуорт человек очень приятный. — провозгласила королева, садясь. — Сразу видно, вы станете друзьями.

Харвей почувствовал, что смеется.

В опустевшее пространство между столами выскочили жонглеры, акробаты и глотатели огня, которые сразу приковали к себе внимание гостей и разрядили обстановку.

Было уже за полночь, когда епископ Сальвский Робер торжественно поднялся со своего кресла и, обращаясь к залу, провозгласил:

— Господа! Настало время пожелать молодым доброй ночи. Праздник продолжается, но Ее Величество, исполняя свой долг, покидает нас.

Хельви встала, сделав знак Харвею оставаться на месте.

— Вы последуете за мной минут через десять. До покоев вас проводят знатнейшие вельможи, как меня — дамы.

— Они должны присутствовать? — с некоторой неловкостью спросил Деми. По беотийскому этикету первая брачная ночь монархов проходила в окружении придворных, чтоб никто не смел усомниться в чистоте невесты, силе жениха, а значит истинности прав будущего наследника. Каждый шаг, каждый жест короля становился священным достоянием королевства.

— Нет, у нас нет такого обычая. — улыбнулась Хельви. — Мы даже не выносим простыней новобрачной на всеобщее обозрение.

Харвей с облегчением вздохнул.

— Сальвы очень странные люди. — сказала королева. — В чем-то открытые, в чем-то скованные, но совсем в другом, чем беотийцы. До встречи.

Он поцеловал ее руку.

Глава 5

В полутемной комнате, освещенной лишь несколькими свечами, Харвей остановился у зеркала, висевшего над комодом. Дверь за его спиной закрылась. Сопровождавшие возвращались по лестнице вниз, чтоб присоединиться к тем, кто остался в пиршественной зале, и продолжить праздник. Они намеревались гулять до утра. Еще несколько минут Деми слышал их удаляющиеся голоса. Потом все стихло.

Герцог стянул с головы жесткий парчовый берет на проволочном каркасе, положил его на комод, провел по лбу рукой и посмотрел на себя в зеркало. Из тусклого стекла на него глянуло усталое, осунувшееся лицо с темными кругами под глазами. Правая рука машинально потянула за завязки короткого присборенного плаща, в то время как левая привычным жестом расстегнула тесненный золотом белый ремень, чтоб снять с пояса игрушечную придворную шпагу.

Деми отослал камердинера, предпочитая раздеться сам. Пребывание на глазах у других людей после целого дня публичного спектакля, где он играл главную роль — козла отпущения — было почти мучительно. Герцог знал, что где-то рядом должна находиться Хельви, и от этого ему тоже было не по себе.

Всего несколько месяцев назад Харвей посмеялся бы над своими теперешними ощущениями. Что неестественного спать с женщиной, на которой женился по доброму согласию? И какой труд взять молодое красивое тело, которое не намерено оказывать сопротивления? Но в том-то и беда, что в королеве лорд был уверен больше, чем в себе.

Смешно подумать, за последнее время он почти не имел женщин. После выхода из тюрьмы в нем как будто что-то сломалось. Не хотел. Стоило чьим-то чужим рукам, даже самым хорошеньким, прикоснуться к его собственному телу, как к горлу герцога подкатывал мучительный ком, его кишки сплетались в тугой жгут, и Харвея буквально выворачивало. Рвало.

Он обнаружил это не сразу. Иначе любыми средствами вплоть до прямого признания в собственном бессилии отказался бы от брака с Хельви. Первый колокольчик прозвенел для него на вечере в честь помолвки, при встрече со Свищем. Но тогда Деми не предал этому особого значения: Кларенс не женщина, от него может и стошнить.

Полное прояснение настало после отъезда королевы, когда лорд испытал насущную потребность размяться и для разбега отправился в кабак на окраине Плаймар. По старой привычке взял двух знакомых шлюх, которые буквально засыпали его поцелуями и поздравлениями с благополучным возвращением с того света, а потом… Он был ошеломлен, подавлен, разбит. Заплатил вдвое больше, чем следовало, умолял молчать. Как они на него смотрели! Такого унижения Деми не испытывал никогда.

Было еще несколько попыток с тем же ужасным результатом. Харвей даже показался лейб-медику короля Лаурину Ди, вручив эскулапу все деньги, которые у него еще оставались, только бы тот не проболтался. Вердикт был бы утешительным, если б не полная неопределенность относительно сроков выздоровления.

— Вы пережили сильный шок. — констатировал старик, выслушав сбивчивые речи пациента. — Время. Время поправит все. Надо только надеяться и ждать.

«Ну да, и в гробу у меня встанет без последствий для желудка!» — подумал Харвей. Видимо, на лице у него отразилась полная безнадежность, потому что лейб-медик укоризненно покачал головой.

— Вы совершенно здоровы, молодой человек. — сказал он. — Просто ваши нервы угнетены до предела. Вас рвет не от расстройства желудка или половой системы. Просто ваш организм так сбрасывает накопившееся напряжение.

Больше от старика ничего добиться не удалось. Ни лекарств, ни заговоров.

— Заговорами лечат колдуны. — возмутился Лаурин. — А лекарства вам не нужны. Больше спите, больше гуляйте, ни каких волнений.

Последнюю рекомендацию выполнить было особенно легко: сложение вассальной присяги, мелочные издевательства и придирки Дагмара, путешествие на корабле в обществе Сейнмура, наконец, эта свадьба, вынувшая из Деми всю душу. Никаких волнений, хороший сон и здоровый аппетит! Кстати, за весь сегодняшний день он вообще ничего не ел, на пиру особенно — не мог.

Дверь спальни скрипнула. «Я спокоен, как горы центральной Сальвы», — сказал себе Харвей. На пороге появилась Хельви. Камеристки уже переодели ее ко сну. На тонкую батистовую рубашку был накинут алый парчовый халат, подбитый огненным лисьим мехом. Ее отливавшие светлым золотом волосы свободно спадали по плечам. Они оказались прямыми, и лишь кое-где сохраняли следы прежней завивки.

Королева подошла к нему, вопросительно заглянула в лицо и вдруг рассмеялась.

— Вы чего так напряглись, друг мой? Я не собираюсь нападать на вас с оружием в руках. — она отступила на шаг, демонстрируя мирные намерения. — Вам не кажется, что сегодня и так был слишком тяжелый день, чтоб еще усугублять его ночными скачками?

Харвей с усилием кивнул.

— С учетом встреч в Плаймаре, я знаю вас меньше недели. — продолжала молодая женщина. — Может быть мы могли бы дать друг другу время немного привыкнуть?

Поскольку Деми молчал, королева расценила это как знак согласия.

— Ну вот и хорошо. Идите, переоденьтесь, там гардеробная. — она указала рукой на дверь, из-за которой только что вышла. — Вам помочь?

Герцог решительно мотнул головой.

— Ну путайтесь в своих шнурках сами. — зевнула королева, направляясь к кровати.

Харвей, было двинувшийся в соседнюю комнату, остановился.

— Но, мадам, здесь только одна постель. — задумчиво сказал он. — Надеюсь, вы не заставите меня спать на полу?

— На этой кровати может разместиться полк солдат, — отозвалась Хельви, уже забравшаяся под одеяло, — и даже не обеспокоить друг друга.

Действительно, роскошное королевское ложе, вызывающе стоявшее посреди комнаты, подошло бы для восточного владыки с гаремом невольниц, не то что для пары супругов, намеревавшихся весьма тихо провести ночь.

— Можете положить между нами меч для защиты своей невинности. — сообщила Хельви, поворачиваясь на другой бок. — Спокойной ночи, ваша светлость.

— Приятных снов. — буркнул Харвей, направляясь в гардеробную.

Через несколько минут он тоже переоблачился и на цыпочках вернулся в спальню, полагая, что намаявшаяся за день королева уже спит.

Не тут-то было. Приятных снов не получилось. Оба настолько устали, что перехотели спать. Сон не шел. Хельви лежала, тараща глаза в темноту, и считала про себя: «Две тысячи сто сорок первая пятнистая овца с Мак Дуя…» Харвей старался ворочаться с боку на бок как можно реже.

— Вас не очень обеспокоит, если я встану, снова разожгу камин и немного посижу около него? Спать совсем не хочется. — тихо спросила королева, полностью уверенная, что он даже не дремлет.

— Нет, ничуть. — отозвался Деми. — Сна действительно нет.

— Это от усталости. — Хельви встала, сунула ноги в меховые туфли без задников и накинула халат.

— Можно я тоже посижу у огня? — спросил лорд. — Честно говоря тут холодно.

— Как в гробу. — кивнула Хельви. — Поможете? — она возилась с дровами, отрывая от маленького яблоневого полешка сухую кору.

Харвей справился с этим делом лучше.

— Сейчас я подвешу чайник. — сказала королева, когда пламя весело побежало по дереву и в комнате распространился тонкий фруктовый аромат. — Заварю вербены, нам обоим нужен отдых. Завтра рано вставать, и денек тоже не из легких — большая королевская охота. Вообще я не знаю, как мы выдержим неделю праздников.

Харвей развел руками. На вербену он был согласен, на неделю такой жизни — нет.

— Помогите мне пододвинуть кресло к камину. — попросила Хельви. — Теперь второе для вас. Эта старая мебель такая тяжелая.

— Ничего тяжелого. Садитесь.

Из глубины двора до них долетел отдаленный гул: праздник все еще продолжался.

— Если они до сих пор пьют, то кто поедет на завтрашнюю охоту? — задумчиво спросил Харвей, глядя, как постепенно покрывается испариной маленький серебряный чайник, свисавший на длинной цепи к огню с почерневшей перетяжки в глубине камина.

— Те, кто хочет поехать, — зевнула Хельви, — покинули праздник одновременно с нами. Это в основном молодые придворные. Им хватило. Сейчас догуливает старая гвардия. Они уже не охотники.

Деми кивнул. Сидеть у огня было необыкновенно приятно. Первая возможность расслабиться за сегодняшний день. В мягком халате на белом песцовом меху он наконец согрелся. Большая, не слишком уютная спальня погрузилась в полумрак, нарушаемый скачкой теней от зажженного камина, и выглядела вполне дружелюбно. Хельви больше не острила. Она положила на колени деревянный ларец и разбиралась среди коробочек с сухими травами.

— Вы нас случайно не отравите в темноте? — спросил Харвей.

— Это был бы выход. — она, наконец, отыскала вербену и начала ломать сухие палочки, листья сами крошились под ее пальцами в темный порошок. В полусумраке лицо королевы выглядело совершенно иначе, чем днем. На нем застыло мягкое и задумчивое выражение. Так она нравилась Деми гораздо больше.

Идиллию нарушил дикий рев со двора, куда выходили окна спальни.

— Хельви!!! Я сверну ему шею!!!

Герцог без труда узнал голос лорда Босуорта.

Королева покачала головой и сняла с колен ларец.

— Он все-таки напился. — женщина подошла к окну.

Их покои располагались на втором этаже, и сейчас сверху хорошо было видно, как Дерлок некоторое время кружил по пустынному двору с факелом в руках, а потом до половины рухнул в фонтан с лилиями.

Судя по выражению лица Хельви, она не боялась, что фаворит утонет. Королева подошла к входной двери, открыла ее резким толчком и бросила страже:

— Один из вас, живо, найдите Мак-Дагана, передайте, королева сказала: пусть они немедленно вытащат своего командира из фонтана и уложат спать!

Деревянная створка захлопнулась с гневным стуком.

Через некоторое время во дворе послышались топот ног, возня, бессвязные крики: Дерлок явно отбивался от своих и желал умереть тут.

— Хельви! Ты… ты… Я сверну ему шею!

Королева снова села у огня и подняла с закипевшего чайника крышку. Зеленовато-серый порошок вербены посыпался в воду. Харвей помог ей перехватить деревянную ручку посудинки и снять ее с огня. Молодая женщина была все еще очень раздражена и нервно плеснула горячей воды себе на ногу.

— Ой! Чтоб его! — чайник опустился на мраморную полку камина. — Голову он свернет!..

Деми хмыкнул.

— На его месте я бы сделал тоже самое. — спокойно произнес он.

— Видите ли, дорогой сэр, — язвительно отозвалась Хельви, — если в ваших устах это только ничего не значащий эвфемизм, то лорд Босуорт смотрит на мир с детской прямотой.

— Мне надо его опасаться? — пожал плечами Харвей. — Если он захочет выяснить со мной отношения, я всегда буду к его услугам.

— Боже, — простонала королева, — меньше всего я хочу стать вдовой и открыть вакантное место для владыки Фомариона.

— А почему вы думаете… — в запальчивости начал Харвей.

— Хотите есть? — вдруг спросила она. — Вредно целый день так волноваться на голодный желудок. У меня с утра маковой росинки во рту не было.

Он секунду молчал, потом рассмеялся.

— А вы-то почему не ели на пиру?

— В моем корсете? Благодарю покорно. — Хельви встала и направилась к столу. — Здесь в полотенцах пирог на блюде. Еще теплый. Тетсинда постаралась.

Харвей вдруг почувствовал адский голод. Сейчас он легко проглотил бы не только пирог, но и половину праздничного стола.

— С чем начинка?

— С крольчатиной и черносливом. — отозвалась Хельви, орудуя на блюде золотым ножом. — Еще лук, морковка кака-то, укроп, кажется. В Беоте разве не делают таких?

— Ну уж не знаю. — пожал плечами лорд, подхватив здоровенный кусок, который она ему протягивала. — Моя первая свадьба состоялась очень рано. Мне было 16, я плохо помню, чем там кормили на ночь.

— Ваша жена, мать Персиваля… она умерла?

— Да. — Харвей перестал жевать.

— Вы ее любили? — королева смотрела прямо на него, от чего Деми сделалось не по себе.

— Да, наверное. — сказал он и с трудом проглотил кусок. — Наверное, так это и называется. Гудрит была очень достойная женщина. Верная жена и хорошая мать.

Хельви показалось, что этими словами он отгораживается от нее, изначально неверной жены и никакой матери, если принять во внимание Дерлока и королевские обязанности.

— Впрочем, это было давно. — вздохнул Харвей. — Персивалю исполнился год, когда ее не стало. Чума.

— Сожалею. — протянула Хельви. — Вина?

— Да, если можно. — лорд кивнул.

Королева принесла со стола серебряные кубки и кувшин со старым альгусским.

— Хороший вкус. — слегка пригубив, одобрил герцог. — За что?

— За то, чтоб с честью выбраться из той неурядицы, в которую мы сами себя загнали. — насмешливая улыбка тронула губы Хельви.

— Мне нравится ваш оптимизм. — Харвей осушил чашу. — За тех, кому нечего терять.

Он понял, что на голодный желудок быстро хмелеет и с удвоенной силой принялся за пирог.

— Королевский Совет утвердил за вами титул принца-консорта. — сказала Хельви, допивая вино и тоже отламывая себе кусок пирога.

Консорт — это, конечно, не то, на что надеялся Харвей, но он промолчал.

— Как только вы более или менее укрепитесь здесь, получите опору при дворе и станете известны в народе, я добьюсь для вас королевского титула.

«Могла бы во всяком случае не врать. — подумал Харвей. — Если они отказали мне сразу…»

— Я очень заинтересована во второй коронованной особе в Гранаре. — продолжала молодая женщина.

— Почему? — не понял лорд.

— Да потому что мне не 16 лет. — Хельви казалось, что она не обязана объяснять очевидные вещи. — У нас должен быть наследник. Роды в 25… Вы знаете, что к 20 годам любая крестьянка считается отрожавшей?

Харвей этого не знал. Да и какое ему дело до трудностей гранарских крестьянок?

— Но вы-то не крестьянка.

— Можете прировнять десять лет войны к аналогичному времени в поле. — покачала головой королева. — Я боюсь, что для меня рождение ребенка будет серьезным испытанием. Могу и не выдержать. Тогда малыш-наследник, имея все права на престол, останется без защиты старшего коронованного лица. Вы понимаете, что такое междуцарствие? Малолетство монарха? Грызня регентов? Смута?

Харвей молчал.

— Мне нужно, чтобы ваши права короля, никто не осмелился оспаривать, даже если меня не будет, и вам одному придется растить наследника для Гранара.

— Как обычно, я вас хорошо понимаю. — кивнул Харвей. — Вы умеете необыкновенно доходчиво объяснить, чего хотите.

— Еще вина? — Хельви разлила остатки альгусского?

«С какой откровенной прямотой, даже циничностью она смотрит на себя. — поразился лорд. — Так спокойно и детально просчитывать перспективу своей смерти!» У него создалось чувство, что королевские обязанности смяли в душе Хельви обычные человеческие стремления, например, не думать о худшем. «Она полностью подчинила жизнь Гранару и с такой же легкостью берет в кулак чужие судьбы, как свою собственную. Хорошо это или плохо? Для Гранара, наверное, хорошо. Но для нее…» Харвей поймал себя на том, что готов пожалеть королеву.

— Вы всех сегодня хорошо рассмотрели? — прервала его мысли Хельви. — Она снова встала, достала фарфоровые чашки с тонким голубым орнаментом клубящихся над зарослями бамбука облаков и аккуратно сцедила в них отвар вербены. — Какая гадость. Вам сахара добавить?

— Можно не добавлять. — Деми покачал головой. — Пусть чуть остынет. Всех — это кого?

— Ну всех. — пожала плечами королева. — Д’Орсини, отца Робера, Ламфа, Лоше Вебрана, беотийского посла… Дерлока, наконец.

— Трудно сказать сразу. — Харвей принял из ее рук чашку и поставил на камин. — Во всяком случае я отличаю их друг от друга.

— О, — протянула королева, — они очень разные. И представляют разные силы. — добавила она, садясь. — С каждой из этих группировок вам придется еще столкнуться.

Герцог подозревал что-то в этом роде. Со стороны королевы было большой любезностью дать ему некоторые пояснения о расстановке сил при дворе, а не выбрасывать, как щенка в океан. К тому же с завязанными глазами.

— Безусловно опасаться стоит только Лоше Вебрана. — задумчиво сказала женщина. — Он ставленник фомарионцев и заинтересован в вашей смерти.

— Почему? — не понял Деми. — Я и Фомарион? Какая связь?

— Прямая. Фомарионский двор был вынужден согласиться с моим отказом Арвену. Внешне мы даже не испортили отношения. Как видите, послы присутствуют на торжествах, принесли дары и поздравления. Но, — она подняла палец, — если вы случайно упадете с лошади и сломаете себе шею, утоните, переплывая реку, сгорите на пожаре или просто заболеете и скончаетесь, Фомарион будет очень рад. Потому что я сразу стану молодой вдовой без необходимых отговорок. Понятно?

Харвей кивнул. Он уже сказал, что королева доходчиво объясняла положение.

— Лоше Вебрану вы не должны доверять ни при каких обстоятельствах. Он — ваш первый враг.

«Я-то думал, что мой первый враг — Дерлок». — усмехнулся лорд. Королева поняла ход его мыслей.

— Дерлок — большой ребенок. — спокойно сказала она. — И совсем не такой плохой, как кажется. В конце концов его не трудно понять. Но Босуорт никогда не пойдет ни на тайное убийство, ни на сговор с чужой страной. Самое большее — драка в цветнике, поединок в горах. Ну словом, что-нибудь вполне честное.

Как ни странно, но у самого Харвея сложилось именно такое впечатление.

— Его сильно не любят при дворе?

— Он горец. — пожала плечами королева. — Его личные качества здесь ни при чем. — Просто все жители долин с молоком матери впитывают страх перед кланами. И ненависть. — она грустно покачала головой. — Даже для отца Робера Босуорт не больше, чем разбойник. Ублюдок от рождения. Иногда мне очень обидно.

Харвей кивнул. И это он мог понять.

— Вас будет пытаться поддерживать посол Беота. — продолжала королева. — Здесь нужно проявить максимальную осторожность. Сэр Энтони человек очень достойный, но если вы покажите всем, что опираетесь на его помощь, а значит на помощь Беота, вы оттолкнете от себя гранарцев. Останетесь в их глазах игрушкой Дагмара.

— Разве это не так? — лорд поднял бровь.

— Все зависит не от сегодняшнего положения, а от того, как вы сумеете разобраться с группировками при дворе. Сейчас ситуация не из лучших — вас готова поддерживать только беотийская партия, но если вы на нее обопретесь — вы погибли.

— Что же делать? — поморщился Харвей. — Неужели здесь все так жестко делятся на враждующие стаи?

— Как везде. — вздохнула Хельви. — Но, благодарение Богу, у нас есть одна главная сила, которая решает все. Это собственно гранарская группировка: Робер, д’Орсини, Ламфа. Вернее они ее руководители. Очень влиятельная и очень опасная тройка, если вы не сумеете найти с ними общего языка.

Герцог откинулся на спинку кресла. Ни епископ, ни молодой рыцарь, ни купец-казначей поначалу не показались ему серьезными противниками. На поверку выходило иначе.

— Зато, если вам удастся расположить к себе южно-гранарскую знать, — продолжала Хельви, — считайте, что ваше дело выиграно. Эти люди — стена. Я абсолютно доверяю каждому из них. Кстати, — она усмехнулась, — гранарская партия всегда на ножах с группировкой горцев, которую возглавляет Босуорт. И на первых порах они будут оказывать вам поддержку по мелочам, просто для того, чтоб позлить Дерлока. Не упустите шанс. Сойдитесь с ними поближе.

— Д’Орсини, я слышал, служит вам с первого дня?

На лице Хельви появилась улыбка.

— Да, это очень преданный человек. Хороший воин. А главное, — она чуть помедлила, подбирая слова, — его преданность зрячая… Стала зрячей с некоторых пор.

— Что это значит? — не понял Харвей.

— Это значит, он теперь семь раз подумает, прежде, чем очертя голову, броситься в дело, всех обстоятельств которого не знает. — отозвалась королева.

— Раньше было иначе?

Ее лицо помрачнело.

— Не стоит об этом говорить. — с губ Хельви слетел хриплый вздох. — Много лет назад Симон из слепой преданности причинил мне невероятную боль. Когда он понял, было уже поздно. Наверное, в этот день в нем навсегда сгорел восторженный мальчик, готовый весь мир зарубить за Гранар. Д’Орсини год совершал паломничество по святым местам. Потом нашел в себе силы вернуться.

Харвей смотрел на нее с изумлением. По уклончивым словам королевы выходило, что рыцарь сильно обидел ее, и она же испытывала перед ним чувство вины.

— Симон очень сильный и очень верный человек. — сказала Хельви. — Мы с ним всегда были и останемся друзьями. — В случае беды, ему можно доверять как себе. — на ее губах появилась улыбка. — Он счастливо женат. У него трое детей, и скоро будет четвертый.

— А этот смешной толстяк? — осведомился Деми.

— О! — молодая женщина рассмеялась. — Папаша Ламфа. Наш безжалостный кредитор! Самый высокопоставленный трактирщик Гранара! Это особый случай. С ним надо дружить! — ее лицо стало серьезным. — Я не сказала вам, Харвей, что взамен утраченных в Беоте земель, я передаю вам во владение ту часть Северной Сальвы, которая примыкает к заливу, и город Даллин. Под вашим же управлением остаются четыре полученные нами по договору западно-сальвские крепости и окружающие их нагорные территории.

Молодой герцог задохнулся от удивления. Так он не нищий, полностью зависящий от милостей королевы? Его права отпрыска древних монсальватских королей подтверждены?

— Да, — Хельви кивнула. — грамоты уже готовы, и Совет поддержал эту передачу. Северная Сальва сейчас не столько в запустении, сколько в полусне. В нее надо вдохнуть новую жизнь. Всю войну мы мечтали, что сможем построить на севере флот и крепость, замыкающую залив от чужих кораблей: Беот, Фомарион, морские разбойники — все они могут стать врагами.

И опять Харвей очень хорошо ее понял.

— У вас огромный опыт, — с улыбкой сказала королева, — и в этом деле вы сможете показать себя как ни где. К тому же, — она посерьезнела, — жители Северной Сальвы в последние сто с лишним лет были на отшибе нашей кровавой истории. Почти весь удар принял на себя Гранар. А здесь… здесь в вас будут видеть только вас.

Деми кивнул. — он сознавал, о чем она говорит. В Беоте его заслоняла «измена» отца. В Гранаре всегда будут помнить прошлое беотийского адмирала. Никто никогда не смотрел на Харвей как на него самого. Разве что Хельви, сейчас.

— Так вот, — продолжала королева. — Здесь, на севере, у Ламфа старинная торговая вотчина. Большое строительство, верфи, корабли… Много людей… Ну вы понимаете? Нужны еда, одежда, лес. Да мало ли что. Если вам удастся подрядами связать интересы казначея со своими собственными, вы получите сильного союзника. — Хельви поднесла чашку к губам и осторожно отхлебнула с краю. — Пора пить вербену.

Деми залпом осушил свою и чуть не поперхнулся.

— Какая же гадость! Вы мне не сказали!

При виде его сложившейся пополам фигуры у королевы на глазах от смеха выступили слезы.

— Я говорила! Говорила! Я спрашивала про сахар!

— Ты говорила о своих… идиотах! — зашелся кашлем герцог. — Но ни слова про то, что это нельзя пить!

— Ну, наконец-то, ваша светлость перешла на «ты». — Хельви налила ему воды. — Извини, дружок, но ты не слушал, я обо всем предупредила.

Он обиженно вырвал чашку.

— В вашем запасе, Ваше Величество, остался еще один…

— …Идиот. — подсказала она. — А как на счет изящно выражающихся матросов?

— Хельви, мне не до смеха. — простонал он, даже не заметив, что впервые назвал ее по имени. — В горле кол стоит, дай выдохнуть!

— Дышите на здоровье. — она поднялась и ладонью крепко стукнула его по спине. — Итак, отец Робер.

Харвей сделал выдох и выпрямился.

— Он был моим наставником после смерти родителей, — сказала королева, — помогал собрать старых соратников отца, которым дядя Филипп, взойдя на престол, угрожал выдачей Фарраду. Я многим ему обязана.

В скороговорке королевы чувствовалась какая-то принужденность. Словно молодая женщина, перечисляя заслуги епископа, старалась уверить в них саму себя.

— Это было невероятно давно. — произнесла она. — Сейчас отец Робер — самый влиятельный человек гранарской партии, поскольку является главой нашей церкви. Его любит простонародье, уважает знать. С его мнением я не могу не считаться.

«О д’Орсини она говорила иначе», — заметил лорд.

— Я не просто советую, а настоятельно прошу вас относиться к нему с максимальным почтением.

«И только? — про себя усмехнулся Деми. — Ни друг, ни враг. Во всяком случае положиться на епископа она мне не предлагает. И даже не подсказывает ключей к расположению старика. Не хочет? Видимо, я прав, что-то тут не совсем так, как ей стремится показать».

— Ну вот и все. — улыбнулась Хельви. — Чувствуете, как ненавистная вам вербена начинает действовать?

На Харвея сонливость нахлынула даже быстрее, чем на королеву, поскольку он пил отвар впервые и не успел к нему привыкнуть. Сон навалился сразу и поначалу был глубок. Но потом в нем стали появляться какие-то смутные образы. Мало приятные, надо полагать, потому что Деми заворочался и застонал. Ему снились серые осклизлые стены. Бой больших часов. Скрип открывающейся двери. Омерзительное копошение крыс на полу. Это повторялось каждую ночь. С меньшей или большей отчетливостью. Лорд увидел свои руки на каменной кладке, он был прикован лицом к стене, и чей-то монотонный голос читал список бесконечных, невнятных, противоестественных вопросов. «Нет, конечно, нет!!! Разве они сами не понимают? Это же дико!»

— Нет?

В воздухе взлетает толстый, как удав, бич и бьет по распухшим вывернутым пальцам. Не по телу, не по спине. Еще, еще.

— Нет!!!

Харвей захлебнулся собственным криком. Он сидел в кровати, вытаращив глаза, и ничего не видел перед собой. Его трясло так, что древнее ложе сальвских королей ходило ходуном.

Хельви разом слетела с постели.

— Что? Что? Что с тобой? — она в изумлении смотрела на лорда и не могла прийти в себя от испуга. — Тебе плохо?

Он подавленно молчал, начиная осознавать, где находится. Комната уже серела от рассвета.

Хельви босиком пробежала до стола, налила чашку воды и вернулась к нему. Деми протянул руку, но пальцы его тряслись, как будто по ним и вправду били кнутом. Поэтому чашка застучала по зубам. Хельви вовремя подхватила герцога за локоть и, прежде чем он окатил себя с ног до головы, влила воду ему в рот.

— Не стойте на полу. — выдавил из себя Деми. — Простудитесь. — он подвинулся, и королева присела на край кровати, подобрав под себя ноги. — Простите, я разбудил вас.

— Ничего. — мотнула она головой. — Все равно пора вставать.

— Ну да. Наверное, половина четвертого?

— Половина шестого. — без всякой усмешки поправила Хельви. — И часто это у вас?

Он проглотил неудобный комок. «Наверное, стоит сказать правду. Спим-то в одной комнате. Она все равно узнает».

— Каждую ночь. — подавленно сообщил Деми. Он боялся посмотреть на королеву, но на нее, видимо, это известие не произвело шокирующего впечатления.

— Что ж вы хотите? — развела руками Хельви. — Сколько прошло времени с тех пор, как они вас выпустили?

— Полтора месяца.

Она ласково прикоснулась кончиками пальцев к его плечу.

— Люди годами мучаются. Жаль, что прямо сейчас нельзя начать давать вам маковый отвар как успокоительное. Придется переждать праздники, а то вы целыми днями будете спать. — королева ободряюще улыбнулась ему. — Все пройдет. — ее руки увереннее легли Харвею сзади на плечи и снова притянули его к подушке. — Забудется и уже не станет приносить такой боли, как сейчас.

Он не заметил, как Хельви начала осторожно гладить его по голове. Это действительно успокаивало.

— Ложись. Еще можно поваляться полчасика. Конечно, мы уже не заснем…

— Нет, мне правда неудобно. — сказал Деми, глядя на нее. — Я буду каждую ночь орать, а вы не сможете спать.

— В Гранаре у вас будут собственные покои, другая спальня. Орите там на здоровье, раз стесняетесь делать это в моем присутствии. — сообщила Хельви. — А пока придется потерпеть общество человека, который время от времени будет трясти вас за плечо и говорить: «Эй, Харв, все в порядке, ты не там».

Он невольно улыбнулся. Все-таки она славная, королева Хельви!

Было хорошо лежать в еще сонной кровати, ощущая под боком теплое, свернувшееся клубочком тело, которое изо всех сил, прижималось к нему, как бы забирая его напряжение и злость. Деми закинул за голову руку, и Хельви взяла его за пальцы. Нежно, осторожно, но крепко.

Только умывшись и переодевшись с помощью камердинера в новый охотничий костюм, лорд Харвей задумался об одной странности. Его не рвало.

«А ведь она меня хватала! — ужаснулся он. — За руку, за голову, за шею, и потом мы почти час провалялись вместе». Спазмов не было. «Значит не так хватала. — остановил себя герцог. — Или я не о том думал».

С Хельви было необыкновенно спокойно. Безопасно в каком-то не любовном, а человеческом смысле. И когда его царственная супруга появилась из дверей на противоположной стороне комнаты, где одевалась к охоте, Харвей понял, что рад ее видеть.

Глава 6

Дерлок не принял участия в охоте. После вчерашнего он лежал пластом, тихо стонал и просил рассола. Королева сокрушенно покачала головой, хлопнула себя по перчатке хлыстиком и развернулась на каблуках.

— Пойдем, д’Орсини. Он сегодня не боец.

Симон вывел ее величество на крыльцо и поддержал стремя. Обычно Хельви в этом не нуждалась, но этикет есть этикет. К тому же при ее маленьком росте она хоть и умела влезать на лошадь сама, но делала это крайне не изящно, как деревенский мальчишка, карабкающийся на плетень. Поэтому помощь рыцаря обеспечивала королеве необходимую непринужденность и грациозность движений. Тем более в длинном платье. Тем более на глазах у всех.

Белый Пенка плясал у ступеней. Это животное, видимо, было без ума от своей хозяйки, потому что бегать с Хельви на спине — все равно что бегать без всякого груза. Не то что под тяжелыми мужчинами, обвешанными кучей гремящего железа. Пенка, либо привык к восхищению, либо по натуре был щеголем, он воспринимал всадницу не иначе как дополнительное украшение и обожал, чтоб Хельви сверкала, шуршала и пахла лимоном. У новой хозяйки был только один недостаток — она не всегда хотела ехать туда же, куда предлагал Пенка. Тогда иноходец обижался, бил копытом, вставал на дыбы, словом, пытался объяснить, как она не права. Правда, у него еще ни разу не получалось убедить ее, но конь не отчаивался: в один прекрасный день она поймет и очень раскается. Потому что его маршруты — самые лучшие.

Сегодня Пенка предвкушал полную свободу. По лаю псов на длинных ременных поводках и дудению сотен рожков животное понимало, что предстоит охота. А значит можно будет скакать, куда хочешь, потому что хозяйка не слишком-то любит травлю и предпочитает вольные прогулки в лесу. Во всяком случае раньше она никогда не возражала, если он вдруг, заупрямившись, сворачивал с общей дороги.

Харвей вышел на крыльцо одним из последних. Он никак не мог примериться к погоде и осознать: стоит ли брать длинный плащ или ограничиться коротким. Солнце то сияло в полнеба, то забегало за мелкие белые облачка, предвещавшие дождь во второй половине дня. Наконец, Деми махнул на длинный плащ рукой и поспешил на улицу.

Он не смог скрыть своего восхищения при виде Хельви в зеленом шелковом платье для верховой езды с длинным, ниспадающим до земли шлейфом, расшитым дубовыми листьями. Маленький треугольный воротник у самого горла всадницы кончался крупным, каплевидно ограненным изумрудом, раскачивавшимся при каждом движении. Вспомнив вчерашний разговор о платьях, Харвей искренне пожалел, что больше никогда не увидит жену в этом наряде. «Такой дурацкий обычай пора менять. — подумал он. — Удивительно, как их скряга казначей еще не настоял?»

— Четвертый туалет. — поняв, о чем он думает, сообщила ему Хельви, когда Деми вскочил на своего вчерашнего, вполне мирного жеребца. — Еще 12.

— Мне вас искренне жаль.

— По вашему лицу не заметно.

Харвей действительно пожирал ее глазами, полными чего угодно, только не жалости. Сейчас трудно было даже представить, что эта недоступная, поигрывавшая уздой лесная королева всего час назад прижималась к нему в постели сонным, мягким котенком и говорила нежные, добрые слова.

Странно, но ее теперешняя недосягаемость взвинтила его больше, чем утренняя взаимная близость.

Вспомнил Харвей свои очень старые стихи, посвященные совсем другой даме, и поморщился: Хельви заслуживала большего. Если б они оба были свободными людьми… Если б встретились где-нибудь на нейтральной территории…

Королева дала знак выезжать со двора. Затрубил рожок, и охотники повалили в открывшиеся ворота. Даллин был небольшим городом, и окрестные леса сосновой стеной подступали к самым предместьям. Прожив всю жизнь в Беоте, Харвей только во время морских путешествий видел, чтоб дикая природа так откровенно торжествовала над цивилизацией. По дороге им попадались луга и целые пастбища, полностью залитые водой. «Наверное охота на уток была бы сегодня уместнее, чем на оленей. — усмехнулся герцог. — Интересно, далеко еще?» Вскоре доезжачие сообщили им о мощном олене-трехлетке, которого они выслеживали неделю и, наконец, подняли. Охота началась.

Собаки были спущены со створа, дружно державшаяся до того кавалькада всадников вытянулась вдоль гребня холма и помчалась по направлению к маячившему вблизи лесу. Рога надрывались, псы задыхались от визгливого лая.

Охота — дело хорошее. Но в ней Харвея увлекало преследование зверя, а не его убийство. В конце Деми всегда жалел, что поддался азарту и принял участие в травле заведомо более слабого противника.

Сегодня олень вел преследователей не меньше полутора часов. Его песочно-желтая с темными подпалинами шкура то и дело мелькала среди зелени подлеска. Но зверь был либо слишком силен, либо слишком хитер, чтобы вот так просто отдаться в руки охотников. Даже собаки несколько раз сбивались со следа.

— Уж не водит ли нас лесной дух? — крикнул Лоше Вебран. — Может, это олень святого Беды Затворника, который является раз в сто лет?

— Тогда нам необыкновенно повезло! — отвечал на скоку папаша Ламфа. — Он приведет нас к подземной пещере с золотом! Так гласит легенда?

К пещере, а вернее берлоге, олень их действительно привел, но не с сокровищами, а с медведицей. Ломая ветки, он промчался в двух шагах, сбив копошившихся на солнышке медвежат. А за ним на ту же поляну вылетело не меньше десятка всадников, не удержавших лошадей, и, помимо злой воли, окончательно затоптавших детенышей.

Рев, который сотряс окрестный лес, был ужасен. Никуда не спешивший Харвей появился одним из последних, но то, что он увидел, заставило Деми резко натянуть узду. Разъяренная черно-бурая медведица, встав на задние лапы, изо всей силы ударила когтями лошадь, находившуюся к ней ближе всего. Это был конь д’Орсини, он не устоял на ногах и рухнул, увлекая за собой всадника. Симон успел освободить ногу из стремени, но было уже поздно, рыцарь со всего размаха полетел лицом на землю, а когда повернулся, медвежья туша падала на него. Все произошло слишком быстро, чтобы кто-нибудь мог сообразить, что делать. Д’Орсини закрыл глаза.

«Он счастливо женат. У него трое детей, и скоро будет четвертый». — эта фраза всплыла у Деми в голове не тогда, когда он прыгнул, и не тогда, когда буквально вытолкнул оглушенного Симона из-под медведицы, а когда громадное тело зверя опустилось на него. Все, что герцог мог сделать, это выставить вперед согнутое колено, на которое пришелся главный удар, и обеими руками всадить в брюхо зверя широкий длинный кинжал. Харвей почувствовал, как ломается в теле медведицы клинок, ударившись о железные ребра. Дальше он мог защищаться только руками. Сдавив ими необъятную шею зверя, герцог напряг мускулы и взмолился, чтоб все поскорее закончилось.

— Да бейте же ее! Бейте!

Тело зверя почему-то обмякло, и Деми через красный туман увидел, как с него стаскивают медвежью тушу. Д’Орсини с окровавленным кинжалом в руках съехал на землю с хребта животного. От удара все его лицо было в земле, кое-где проступала кровь. Он склонился над Харвеем, навзничь лежавшим на траве, и приложил руку к сердцу герцога.

— Я жив. — сообщил ему лорд. — Помоги встать.

Рыцарь немедленно подхватил его под руки.

— Как вы, сир? Ребра целы?

Деми не сразу понял, что Симон обращается к нему, как к королю.

— Не знаю… Не уверен. Голова. — герцог потер затылок.

Д’Орсини все еще поддерживал его на ногах.

— Приведите лошадь его величеству. — крикнул он. — Мы так никуда не дойдем.

Оба были помяты, но живы. Серый жеребец Харвея шарахнулся от хозяина в сторону, но его удержали и помогли Деми взобраться верхом. Д’Орсини, прихрамывая, повел лошадь в поводу. Судя по взглядам, которые бросали на мужа королевы окружающие, он должен был чувствовать себя триумфатором. Даже горцы Дерлока не могли скрыть своего восхищения.

— Чего они на меня пялятся? — угрюмо спросил Харвей.

— Вы заломали медведя, сир. — отозвался Симон. — У нас здесь никто так не умеет.

— Брось пороть ерунду. — возмутился лорд. — Последний раз я видел медведя в плаймарском придворном зверинце, в детстве.

— Но вы его заломали. — упрямо повторил д’Орсини. — Идите посмотрите сами: шея свернута, — и добавил чуть тише, — Хорошо, что королева этого не видела.

Хельви действительно не была свидетельницей страшной сцены. Она преследовала оленя вместе с другой частью придворных и уже потеряла его след, когда великолепный трехлеток с ветвистыми рогами неожиданно выскочил на них, и охота вступила в свою заключительную фазу.

Когда королеве донесли, что случилось с лордом Деми и графом д’Орсини, она едва не лишилась дара речи. Оба по-своему были ей необходимы, и обоих она чуть не потеряла в один день! Опрометью бросившись к легким шатрам, которые охотники разбили на просторной поляне для отдыха и позднего обеда, Хельви нашла обоих мужчин под присмотром придворного врача и обоим задала трепку.

— Куда вас понесло?! Откуда вы взяли медведя в нашем лесу?! Это надо уметь! — ее губы тряслись ни то от волнения, ни то от гнева. — Д’Орсини, ты бы видел свою исцарапанную рожу! Что у вас сломано? Что разбито?

— Смертельных исходов нет. — флегматично отозвался Харвей. — Но я расшиб спину и, кажется, ноги. Что до графа, то у него все на лице.

Оба засмеялись.

— Не вижу причин для веселья! — сердито бросила королева, оборачиваясь к мужу. — Из-за ваших увечий, сир, все свадебные праздники могут пойти прахом.

— Расскажите об этом медведице. — пожал плечами Деми. — Мы ее медом из берлоги не выманивали.

Симон предпочел ретироваться из шатра, сделав лейб-медику знак последовать его примеру. «Женаты один день, а устраивают друг другу семейные сцены. — удивился рыцарь. — С Босуортом она бы даже пререкаться не стала. Цыкнула на него как следует, а то и пощечин надавала. И весь разговор».

Поздно вечером, уже по возвращении в город, Симон, убедившись, что Хельви, как и другие дамы, слушает большое представление менестрелей в нижнем зале, взял кувшин с вином, два кубка и поднялся в покои королевы, где рассчитывал найти Харвея.

Лорд Деми сидел у стола, разложив на нем какие-то незнакомые д’Орсини по очертаниям земель карты, и покусывал кончик карандаша. Вторжение графа он воспринял как должное и указал ему на другое кресло за столом. Кивком головы герцог одобрил немое приглашение гостя наполнить чаши. Они молча выпили.

— Я обязан вам жизнью. — медленно сказал Симон. — И я не знаю, как поступить.

Харвей поднял бровь.

Видимо, рыцарь колебался, не решаясь сказать чего-то.

— Если вы не будете служить Беоту, — наконец, выговорил он. — Я буду служить вам.

Вот в чем дело. Деми грустно усмехнулся.

— Я не служу Беоту. — он покусал губу. — Уже более месяца. И не представляю ситуации, в которой снова присягнул бы королю Дагмару.

— Хорошо, если так, сир. — кивнул д’Орсини. — Потому что в противном случае я окажусь связан долгом по отношению к человеку, которому не смогу доверять.

Они снова выпили.

— А королева? — спросил Харвей, прямо глядя в глаза гостю. — Вы доверяете ей?

По губам рыцаря пробежала теплая улыбка, от чего его открытое лицо стало еще приятнее.

— Конечно, — кивнул он. — доверяю и хотел бы, чтобы с ней ничего не случилось. — Симон замялся. — Хельви — самое беззащитное существо, которое я знаю.

Такой характеристики своей жены герцог ни от кого не ожидал.

— Мне казалось, она сильный государь. — протянул он.

— Да, — кивнул д’Орсини, — и в этом ее главная слабость. — он снова поколебался, стоит ли вести с лордом Деми такой разговор, но поскольку они пили без закуски, то рождающееся между мужчинами в таких случаях доверие взяло верх. — Она сломала свою жизнь у меня на глазах. — сказал Симон. — И черт возьми, если б Хельви один раз плюнула на Гранар, как наплевала на себя, может быть все бы еще и уладилось. Я очень хочу, чтоб она была счастлива. — искренне добавил он.

— Твое здоровье. — Харвей поднял кубок. — Что мы пьем?

— Джин на вереске. Приятный?

— Да, пожалуй. Только крепкий. — лорд с усилием тряхнул головой. — Я не уверен, что счастье Хельви имеет ко мне какое-то отношение.

Д’Орсини остановил его жестом.

— Простите, что лезу не в свое дело, сир, но я видел, как она с вами разговаривает. Вы равные. — он грохнул кубком по крышке стола. — Это дает ей шанс перестать командовать, заботиться, за всех все продумывать… Противно смотреть, что она с собой сделала! Только сопли подданным не вытирает! — д’Орсини выразительно провел кулаком под носом.

— Я закрою окно. Холодно. — Харвей встал и заковылял по комнате.

Симон несколько мгновений с удивлением смотрел на него.

— И на таких ногах ты прыгнул под медведя? Что у тебя с коленями?

Деми промолчал. Он вернулся к столу, снова налил кубки и после минутной паузы спросил:

— Можно я задам тебе один вопрос? Если не хочешь, не отвечай.

Д’Орсини кивнул.

— Она любит Босуорта?

Симон пожевал губами.

— Знаешь, — он помедлил, — Дерлока Хельви пошлет, когда захочет. Твое дело — как скоро это произойдет. — рыцарь снова задумался. — Хотя сам Дерлок гораздо лучше, чем его репутация.

Видимо, на лице Харвея мелькнуло удивление, потому что д’Орсини посчитал нужным объясниться.

— Только Босуорт может держать в кулаке эту банду с гор. Но рано или поздно им надоест щипать зеленую травку, и они возьмутся за старое. Кто родился волком, не проживет овцой. Они убьют его, как уже однажды попытались сделать. И это будет черный день для Гранара.

Деми не очень хорошо услеживал за мыслью собеседника, потому что особенности отношений племен в Гранаре были ему пока глубоко не ясны.

— Ничего, ты со временем поймешь. — хлопнул его по плечу д’Орсини. — У нас все слишком сложно, запутанно. Тут горцы, тут норлунги, тут гранарцы, северные сальвы, теперь еще прибавилась часть твоих подданных — сальвы с запада. И каждый хочет отстоять свое. — молодой рыцарь провел рукой по лицу. — Раньше мне казалось, достаточно побелить Фаррад, Беот… и потом все само устроится. Любой, кто предлагал мир, как выход, мир любой ценой, был для нас предателем. Стыдно вспомнить, как мы в остервенении кромсали мечами тело короля Филиппа. Как же! Он унизил Гранар! Снова поставил нас на колени! Прошло десять лет войны, прежде чем мы стали задумываться над причинами, по которым он поступал так странно… Хельви поняла раньше других.

«Да, это действительно зрячая преданность». — подумал Харвей.

— Так ты устал от войны? — вслух спросил он.

— Как все. — бросил д’Орсини, снова пригубив кубок.

— И не хотел бы больше воевать?

— Придется. — вздохнул рыцарь. — Хуже всего, если внутри страны. Горцы, норлунги… Какая разница? Как говорит Хельви: кровь у всех красная.

— У тебя трое детей? — спросил Харвей.

— Скоро будет четверо. — с явной гордостью заявил Симон. — И видимся-то с женой раз в полгода, наездами. А она беременеет от одного моего дня дома! — он сказал это с такой тоской, что Деми сразу понял, насколько граф соскучился по семье. — Хельви дразнится, говорит, я жену ко двору не пускаю. Это не правда, — вздохнул рыцарь. — Двор-то все время кочевал. Разве беременная женщина вынесет такое? Первые полгода после свадьбы Элиан ездила со мной. И я был очень счастлив. А потом все, мы не рассчитали… Пришлось отвезти ее в поместье. С тех пор видимся, когда Бог пошлет. И что ужасно, здесь в походе по несколько месяцев ведь не будешь себя держать монахом… Так я потом все время боюсь не затащить ей какой-нибудь заразы. Нет, с меня хватит. — он улыбнулся. — Хочу жить в Гранаре, в своем доме, с кучей детей и, если воевать, то хоть с перерывами на Рождество и Пасху.

— За твои светлые надежды. — Хмыкнул Харвей. — Не сказать, чтоб они мне не нравились.

Оба уже порядком захмелели и преисполнились друг к другу глубочайшей симпатии.

— А правда, что ты плавал на Восток? — спросил Симон.

— Правда. — кивнул Деми. — Было дело.

— Ну и как там?

— Да везде люди живут.

— А на Запад?

— И на Запад. — подтвердил лорд. — Знаешь, мы совершили кругосветное путешествие, так что это все равно. Видишь сережку в ухе, — Деми постучал пальцем по золотому колечку, — такое вдевают себе все моряки, выжившие в кругосветном плаванье.

Д’Орсини сощурил глаза.

— В Южном Гранаре на Срединном море тоже есть корабли.

— Никакое оно не срединное. — заявил герцог.

— Ну как же, вокруг него расположены все страны.

— Ничего вокруг него не расположено. — махнул рукой Харвей. — Когда плаваешь, это понимаешь. Я потом покажу тебе карты, когда мы их распакуем. Знаешь, это ведь Хельви так нагрела короля Дагмара! На моих картах. Я думаю, он только потом понял, какого дурака свалял!

— О чем ты говоришь?

— Она выкупила мою библиотеку. — пояснил Деми. — Ну и там все: карты, описания земель, расчетные таблицы по фортификации. На память я бы многого не воспроизвел. А Дагмар — олух. Он, видимо, сначала посчитал, что, если с моих карт есть копии в Адмиралтействе, то можно и отдать. А ты представляешь, какой это стратегический груз? Без них корабли и крепости строить было бы в сто раз труднее. Так что Хельви его обставила по всем позициям.

— Представляю. — протянул Симон. — Но… мне кажется, она это сделала не из-за карт.

— Я тоже так думаю. — мягко улыбнулся Деми. — Ей, небось, еще пришлось выдержат схватку с вашим казначеем из-за лишних расходов?

— О да! — расхохотался рыцарь. — Папаша Ламфа — это отдельная история. Поймешь, когда будешь строить. Король всех лавочников! Но без него, Хельви права, мы бы тут концы с концами не свели. После второй беотийской войны идет Королевский Совет, все счастливы, поздравляют друг друга. Притащился Ламфа с какими-то бумажками. Радостный, как на Пасху. Вот, говорит, господа, посмотрите, мы вписались в бюджет, который я заложил на войну, с положительным балансом! Ну, не израсходовали всех денег. То-то восторгу!

Дверь в комнату со стуком отворилась. На пороге возникла Хельви. Она несколько минут с удивлением рассматривала теплую кампанию, потом, ни слова не говоря, распахнула окно.

— Ну я пойду. — сразу засобирался Симон. — Спокойной ночи, Ваше Величество. Спокойной ночи, сир.

— Я так понимаю, сегодня день у тебя был посвящен д’Орсини? — осведомилась королева, когда дверь за рыцарем закрылась. — Похвально, что ты так быстро взялся за дело, но выступления музыкантов тоже показались мне достойными внимания.

Деми ничего не ответил. Он понял, что порядком нагрузился и ждал, когда Хельви уйдет переодеваться, чтоб без помех и язвительных замечаний добраться до кровати.

На этот раз вербена была не нужна. Лорд заснул сразу, как провалился в глубокий колодец. И лишь посреди ночи ему опять начала сниться всякая чертовщина. Проклятая медведица помяла Деми ребра. Старые трещины разнылись, и до отвращения знакомая боль огнем побежала по грудной клетке.

Он лежал на ледяном полу, облитый водой с ног до головы, и не мог выдавить из себя ни слова. Свищ, похохатывая, прохаживался вокруг заключенного и всякий раз, когда Деми пытался разогнуться, заезжал ему сапогом по ребрам. Боль казалась адской. Но хуже всего: Харвей знал, что это сон, что надо закричать и проснуться, но голоса не было.

«Харвей! Харвей! — кто-то тряс его за плечо. — Проснись!»

Свищ взял ведро воды и окатил пленника.

Деми вскочил в кровати. Хельви сидела рядом с ним с пустым кувшином в руках.

— Извини. — виновато сказала она. — Но ты не просыпался. Я сейчас принесу тебе сухую рубашку.

Королева вскочила и бросилась в гардеробную.

— А сухую кровать ты тоже принесешь? — мрачно спросил лорд. — Знаешь, я давно не испытывал ощущений детства. Лужа под собой — не самое приятное из них.

— Я заменю простынь. — отозвалась женщина. — Но спать на твоей половине все равно будет нельзя. Двигайся ко мне. Здесь еще много места.

— Я кричал? — спросил он, скидывая одеяло и помогая ей расправить льняной холст.

— Нет. Хрипел. — отозвалась она. — Так страшно.

— Как тебе кажется, что подумает прислуга завтра, перестилая королевское ложе? Мы мылись или играли в кораблики?

— Прислуге нечего соваться не в свои дела. — Хельви не настроена была шутить. Она снова свернулась калачиком и, завладев для верности рукой Харвея, через несколько минут засопела носом.

Странно, он вскоре тоже заснул и спокойно спал до самого утра.

Глава 7

Неделя прошла быстрее, чем ожидал Харвей. Общее противостояние празднику необыкновенно сблизило их с Хельви. Иногда бывший адмирал ловил себя на мысли, как одинаково они с королевой оценивают многие вещи. Она любила варенье и не любила охоту, знала массу страшных историй про ночных существ, насмешничала над всеми и над собой в том числе, но, если задеть ее поглубже, была поразительно ранима и долго переживала неудачно брошенное слово. Ее завораживали рассказы о море, о землях, которых она никогда не увидит. Новобрачные нашли массу общих тем для разговора, но это не приносило Харвею радости, потому что рядом с королевой постоянно маячил Дерлок, и Хельви начинала заметно нервничать, как только его здоровенная фигура появлялась в отдалении.

Наконец, торжества кончились, и свита гранарской королевы засобиралась в обратный путь.

— Мы поедем прямо в Гранар? — спросил Деми молодую женщину, которая фурией носилась по комнате, разыскивая, куда задевала черепаховый гребень.

— Нет. Это они поедут прямо в Гранар. — обронила она. — Мы потом к ним присоединимся.

— Но мы выезжаем вместе. — удивился Харвей. — Да на возьми свою расческу и сядь, наконец.

— Да, да, да. — она отобрала у него гребень и пустилась искать ленты.

Было видно, что Хельви не привыкла делить свою гардеробную с кем бы то ни было и путалась среди его вещей.

— Мы выезжаем вместе. У Лаодеграна наши пути с остальными разделятся, они направятся прямо в столицу, а мы совершим небольшое паломничество в Сердце Сальвы, к горной цепи Монтаньяр. Светлые короли древности оставили там великие дары, их никто не видит, но святость разлита в самом воздухе. Все государи после важных событий должны посещать Монтаньяр. Так принято. Поэтому мы едим, нравится тебе это или нет.

— Вдвоем? — удивился лорд.

— До Лаодеграна нас проводит охрана, дальше вдвоем. — беспечно отозвалась молодая женщина. — Это безопасно, там же никого нет.

Путешествуя по чужой, разоренной войной стране, Харвей не верил в безопасность. Пусть думает, что хочет, но он на таких условиях даже к вратам небесным прихватил бы с собой пару пистолетов. Его сборы сразу приобрели смысл и направление. Шпага имени герцогов Сальвских — одна, палаш один, кинжалы два разного размера. Рожок с порохом, очень тяжелые длинноствольные пистолеты с кремневыми замками — два. Арбалет на случай разных неожиданностей — один. Ох, не уверен он в этих стреляющих обрезках железа — могут рвануть прямо в руке.

— Ты приготовился к штурму святых мест? — съязвила Хельви. — Думаешь, добром тебя туда не пустят?

Деми не отвечал ей. «Молчи женщина. Пакуй свои тряпки».

Вообще идея поездки его утешала. Путешествие — единственное по-настоящему достойное дело в жизни. Ехать и смотреть. Смотреть и ехать. Невыразимый покой, даже если приходится время от времени ввязываться в стычки, спать на мешках и мерзнуть под открытым небом. Ничто не держит тебя, ты никому не обязан.

Хельви испытывала похожие чувства. Слово «дорога» производило на нее такое же впечатление, как слово «деньги» на разбойника. Если ехать предстояло ей, то сборы превращались в праздник королевского сердца. Если в путь отправлялись другие, на лице молодой женщины можно было прочитать едва скрываемую зависть, а в глазах светилась затаенная печаль: «Не я, опять не я».

Была ли она бродягой по натуре? Харвей этого не знал. Если и была, то очень странным, потому что дом — место, куда можно вернуться — имел для королевы равносильное дороге значение. Иначе не стоит и скитаться. У нее было странное понимание:

— Сальв всегда дома, и всегда в пути. — бросила она, запихивая в чахлый, расшитый цветным бисером мешок тонкое козье одеяло. — Ну, кажется, все взяла.

— А вещи? — серьезно спросил Харвей. — Без своих вещей тяжело.

— Да, — Хельви кивнула. — Особенно сначала. Книги, бумага письменные принадлежность — без них, как без рук. Я все время чувствовала какое-то неудобство, словно путешествую не целиком. Ну ты понимаешь?

Он кивнул.

— Раздражало страшно. Потом привыкла. Мои вещи — чужие. Мой плащ — д’Орсини. Все как-то само собой отсеклось. Только я и мое оружие. Сбоку. Лучше не тяжелое. Как часть меня. Тогда все в порядке. Ощущаешь свою целость. Вот без оружия уже хуже. Полная беззащитность, как голому на базаре.

Харвей рассмеялся. «Очень точное определение. Ходить куда-нибудь без оружия, лучше вообще не ходить, даже если ты не собираешься пускать его в ход. Но когда машинально кладешь пальцы на гарду, а шпаги нет — вот это шок младенца, потерявшего в толпе ладонь матери. В первую минуту даже трудно поверить: куда подевалась твоя третья рука?» Именно поэтому Деми испытывал теплое чувство при воспоминании о том, как в Плаймаре королева вернула ему клинок Сальвских герцогов. Нервозности и неуверенности сразу стало в половину меньше.

— Ну, мы готовы. — провозгласила Хельви, оглядывая две неравноценные горки вещей.

Одна из них — настоящий горный пик — состояла из ее обычных туалетов. Вторая — довольно жалкий на взгляд Деми набор — из походных принадлежностей. Плащ, одеяло, две чистые рубашки, какие-то умывальные глупости. Все. Остальное на себе. Сейчас они выезжали с сопровождением, а значит в традиционном платье для путешествий, принятом при дворе. Просто Хельви считала, что рыться в багаже дорогой будет очень неудобно. Лорд был с ней согласен. И хотя он собирался куда основательнее: в его наборе присутствовали и нитки, и иголки, и перевязочные средства, и даже сухие гранатовые корки от желудка (в пути всегда съешь что-нибудь из ряда вон выходящее) — Деми был вполне доволен умением жены покидать в мешок минимум «необходимых» вещей.

— Лошадь тоже не верблюд. — рассуждала королева. — Там горы. Дорога и без нашей поклажи будет трудной.

У Лаодеграна — маленького предгорного поселка — они расстались с вооруженным эскортом и двинулись вглубь Центральной Сальвской гряды. Наконец, Хельви ощутила себя свободной и переоделась как хотела. Довольно простой мужской костюм для верховой езды, правда с теплым плащом и тяжелыми сапогами для ходьбы по камням. Нескрываемая радость, светившаяся на ее лице, когда они покидали деревушку, позабавила Деми. Она жила, дышала полной грудью, смотрела во все глаза, и едва сдерживала легкое возбуждение.

Харвей вдруг подумал, как тяжело ей будет перейти на обычное женское: «Ой, мой крошка ударил пальчик и плачет!» «У малыша попка совсем красная, не знаю, что делать!» «Я видела новую выкройку оборки, такая прелесть!» «Курицу на соли запекают без уксуса».

— Ты умеешь готовить? — осведомился он.

— Да. — беспечно бросила Хельви. — Не бойся, голодным у костра не останешься.

— Я не об этом. А шить?

— Шить? — поразилась она. — Нет, конечно. Зачем мне шить?

— А петь? — не унимался Харвей.

— Да ты что? — королева даже придержала лошадь. — Извини, дорогой, только хором и только после третьей, желательно виски. Чтоб ребята уже не слышали. Мне медведь не просто на оба ужа наступил, но еще и попрыгал.

«Н-да, — подумал герцог, — колыбельной на ночь для младенца от нее ждать не стоит».

— Меня этому никто никогда не учил. — буркнула она. — Я говорю по-фаррадски, беотийски, фомарионски и ноглунгски. Знаю все сальвские диалекты и горский лучше остальных…

Ну причину последнего Деми мог понять. Дерлок, наверное, по-гранарски сначала говорил с трудом.

— Я понимаю в фортификации и картографии, могу на память цитировать кодекс законов королевы Эйфы, отменившей кровную месть, и хорошо разбираюсь в генеалогии гранарских родов. — запальчиво бросила молодая женщина. — Я знаю, что и по каким ценам ввозят в портах Срединного и Северного морей, могу просчитать налоги в голове и сказать, что неурожай на свеклу в Альгусе повлечет падение поголовья свиней в окрестностях Даллина.

Харвей расхохотался. Он чувствовал, что королева не на шутку обижена.

— Мне кажется, я имею право не петь, не шить и не…

— И не что? — он перегородил ей дорогу лошадью. Такой надутой маленькой девочкой, которой отказали в сладком, Хельви нравилась ему все больше.

— И не выслушивать твоих дурацких вопросов. — она хлестнула Пенку по крупу. — Отстань от меня. Смотри, как хорошо вокруг!

Лорд не намеревался ей мешать. Совместное путешествие только началось и открывавшиеся вокруг картины занимали Деми еще больше, чем королеву, потому что он видел их впервые.

В предгорьях Центральной Сальвской цепи было действительно пусто. Безлюдные просторы поражали своей дикой красотой. Лишь кое-где к склонам холмов лепились небольшие деревушки, да торчали невысокие колокольни, редкие каменные кресты, указывавшие дорогу, и одинокие часовни над телом какого-нибудь павшего в горах воин, замученных язычниками святых или чудотворными образами, бог весть как завезенными в эти места.

Здесь дышалось легко, и необъяснимое веселье охватывало при взгляде на панораму, открывавшуюся вниз с высоты птичьего полета. У Харвея никогда не кружилась голова. У Хельви тоже. Но она призналась ему, что страшно боится подземных туннелей. Особенно узких, где надо пробираться ползком или боком.

— Мне все время кажется, что обратно я уже не вылезу, — сказала королева, — что толща камня вдруг сдвинется и затрет меня.

«Мне бы твои страхи. — подумал лорд. — Боялась бы чего-нибудь попроще».

— А плавать ты умеешь?

— Да, и не плохо. — кивнула она. — У нас в Южном Гранаре очень теплое море. Грот стоит в прекрасной гавани, но если честно… — Хельви помедлила, — на большой глубине, когда дна уже не видно, и наплывают такие черные тени…

— Это подводные камни или поля водорослей. — пояснил он.

— Но мне-то откуда знать? — отозвалась королева. — Иногда кажется, что это морское чудовище. Змей или осьминог. И оно меня сейчас схватит за ногу.

«Боже, — хмыкнул про себя лорд. — у этой девчонки голова набита страхами, как у крестьянки из дикого лесного края, которая в жизни не выезжала даже на ярмарку?»

— Значит ты боишься плавать? — уточнил он.

— Нет. — покачала головой Хельви. — Я очень люблю плавать, особенно далеко, когда оба скалистых края бухты остаются уже за спиной и, повернувшись, можно увидеть большую панораму берега.

— А как же темнота под ногами? — удивился герцог. — Там же глубина должна быть дай Боже!

Хельви улыбнулась.

— Будешь смеяться. Я плаваю с ножом. В зубах. Потому что одевать на себя пояс в море — дико.

Он действительно хохотнул, но сразу подавил смех.

— И с ножом не страшно?

— Конечно, против змея или осьминога нож — не помощь. — отозвалась Хельви. — У него же, наверное, голова больше кухонного котла. Но, — она покусала нижнюю губу, — это ведь выдуманные страхи. Поэтому для защиты от них достаточно не бояться. А нож предает уверенности.

«Выдуманные». — кивнул Деми. Он-то хорошо понимал и другую сторону, о которой Хельви молчала. Такие страхи смешны только на берегу. Как с ночными кошмарами. Кто боится привидений днем? А вот в море, когда ты один, да еще выплыл из бухты, темное пятно под ногами кажется шкурой гигантского чудовища настолько реально, что сердце может остановиться. Особенно если проплывающая мимо рыба заденет тебя хвостом по ноге!

Харвей бросил на жену короткий взгляд. «То, что она не пожелала из-за страха отказывать себе в удовольствии видеть берег с воды — это… — он даже нем мог подобрать подходящего определения. — Это сильно!» Герцог с раздражением потер лоб. «Почему я кричу по ночам? Или хуже — не могу проснуться, хотя знаю, что это сон? И позволяю подонкам в сотый раз размазать себя по стене. Какой нож мне взять с собой во сне?»

— Чего ты больше всего хотел тогда? — спросила Хельви, догадавшись, о чем он думает.

— Чтоб у меня были развязаны руки. — процедил сквозь зубы Деми, которому было неприятно ее понимание.

— Значит надо представить, что они у тебя свободны.

«Да, — невесело усмехнулся герцог. — Но полная беспомощность — мой главный кошмар. Без нее все остальное не имеет значения».

— Не думай сейчас об этом. — спутница виновато улыбнулась. — Ты, например, не боишься плавать даже ночью.

Герцог дернул поводья Кайлота и с удивлением уставился на нее.

— Откуда ты знаешь?

Хельви довольно засмеялась.

Глаза герцога еще больше округлились. Он не помнил этих стихов, но мог поклясться, что они вышли из-под его пера. Когда-то невыразимо давно…

— Не напрягайтесь. — покачала головой королева. — Вы написали это, когда мы были детьми, и ваша семья гостила у нас в Гранаре.

Повисла неловкая пауза, и чтоб нарушить ее, королева хлыстом показала на небольшое скопление глинобитных домиков, как ласточкины гнезда, прилепившихся к склону горы.

— Смотри, вон деревня Мак Дуф. Это последний населенный пункт на нашем пути. Дальше людей почти не будет.

Дорога круто брала в гору. Харвей с удивлением наблюдал, как кряжистые сосновые деревья, в предгорьях стоявшие стеной, теперь буквально карабкались по серым отвесным утесам, вылизанным ветром. Один раз они ночевали в лесу. На следующий день ближе к вечеру их лошади миновали перевал и оказались в сравнительно плоской горной долине. Небо из-за серых облаков, дымом стелившихся по самой земле, казалось очень низким. Клочья тумана скрывали зияющие трещины и разломы. От холодного разряженного воздуха чуть кружилась голова. Непривычно было видеть пышные белые тучи, проплывавшие наравне с дорогой. Последние три часа, поднимаясь по склону, всадники двигались, как в сплошном белом молоке, и лишь, оказавшись на вершине, смогли оглядеться.

Здесь все было другим: и цветы, и деревья. Желтые камнеломки торчали их трещин серых валунов. Сосны казались приземистыми, трава необыкновенно сочной. Погода менялась каждую минуту: то холодный ветер, то необыкновенно яркое, жаркое солнце в просветах рваных облаков.

— Как называется эта долина?

— Маг Мелл. — беспечно бросила Хельви, направляя коня к лесу.

— Ты знаешь дорогу?

— Да, не бойся. Мы не заблудимся. Здесь по близости ферма старого Руперта. Там мы сможем отдохнуть.

— Почему они забрались так далеко от людей?

— Они горцы, три поколения назад спустившиеся вниз в поисках земли. Потом люди из долины стали нападать на их хозяйство, угонять скот, вытесняя чужаков все выше и выше.

— Разве здесь можно что-то сажать?

— Здесь есть участки хорошей почву. Сейчас ферма должна процветать. У Руперта три женатых сына, племянник, две дочери с мужьями — и никто из них не воевал. Старик запретил своим брать оружие: горные участки быстро приходят в негодность, их надо постоянно поддерживать.

— Но если их не защищать… — возмутился было Харвей.

— Вон смотри — Чертов Палец. — Хельви привстала на стременах, указывая рукой на узкий серый камень, торчавший из-под земли под сильным наклоном, словно указывая направление пути. — Здесь начало владений Руперта, и здесь мы должны оставить свое оружие, если хотим, чтоб нам приняли как гостей.

— А это безопасно? — усомнился Деми.

— Ты сдурел?

Удивление королевы было настолько безграничным, что лорд на мгновение заколебался. Но, взяв себя в руки, решительно тронул пятками бока лошади.

— Ты как хочешь, но я без оружия не езжу. Вдруг они на нас нападут?

Хельви не стала настаивать.

— Твое дело, — пожала она плечами. — если вздумалось обидеть людей. Но здесь законы гостеприимства. Мы на их земле, и они обязаны оказать нам всяческую помощь. Кстати, если они откажутся их выполнять, никто из горских кланов в свою очередь не протянет им руки…

Харвей пожевал губами.

— Законы гостеприимства и кровной мести. — презрительно бросил он. — Это что-то из сальвской древности.

— Старые законы — плохие и хорошие. — не согласилась королева. — Зачем же отказываться от хороших?

— Затем, что это единый мир. — без улыбки отозвался Деми. — Если уходит один его закон, уйдет и второй.

Было холодно, и Хельви потеплее закуталась в плащ.

— Они тебя знают? — спросил лорд.

— Однажды видели, когда мы с войсками шли этой дорогой на север, но не думаю, что узнают. — пояснила королева. — Для них мы путники. И только.

Через полчаса показалась ферма. Довольно старый белый дом с крышей из дерна и многочисленные хозяйственные постройки. Харвею не понравилось запущенное поле, превращенное в пастбище, по которому бродил с десяток коз в репьях. «Если по-сальвски это процветание… А вон там сарай явно горел. И крышу с досок сорвало ветром. По-моему я был прав, не оставив оружие у камня».

Однако их встретили довольно дружелюбно. «Старая» Мойра, жена Руперта, плотная краснощекая женщина лет 40, приняла под уздцы лошадей путников и отвела животных в стойло.

— Девочки их почистят. — бросила она.

Гостей проводили в дом и предложили ужин: молоко, козий сыр, теплые лепешки, зелень и горный мед. В темном углу на деревянной скамейке дочери Мойры расчесывали костяными гребными лен, а сидевшие за прялками невестки монотонно водили руками вверх-вниз.

— А где ваши мужчины? — спросила Хельви наливавшую ей в кружку молоко Мойру. — На пастбище припозднились?

— Беотийцы. — бесстрастно ответила хозяйка. Потом поставила крынку на стол и закрыла грязным фартуком лицо.

Пока она плакала, все молчали. Наконец, мойра сказала.

— Как сюда забрались? Заблудились, наверное. Мужиков убили. Детей тоже. Нас… Но мы что? Тяглая скотина. Только Фанни не выдержала. Младшая моя. Ей ведь еще 14 не было. — Мойра снова заплакала.

Харвей сидел, опустив голову. Он думал о том, что бы сказали эти несчастные женщины, если б узнали, что сейчас за их столом, соструганном руками их мужей, сидит беотийский адмирал, и они наливают ему молоко.

— Твой муж — бри-сальв? — с неодобрением осведомилась хозяйка.

Деми знал, что в Гранаре так презрительно — «полусальвами» — называют людей, живущих по ту сторону границы. Видимо, и одеждой, и манерами он напоминал им беотийца.

— Да. — кивнула Хельви.

— Сразу видно. — с осуждением покачала головой Мойра. — Оружия не оставил.

Лорд сделал над собой усилие.

— Извини, хозяйка, времена теперь не спокойные. — сказал он, посмотрев в круглое, обветренное лицо женщины.

— Твоя правда. — Мойра тоже села за стол. — Откуда едите?

— Из Даллина. — не соврала Хельви.

— Здесь будете жить или туда уедете? — Мойра неопределенно махнула рукой.

— В Гранаре. — королева улыбнулась хозяйке. — Мы совершаем паломничество после свадьбы, а потом вернемся в долину.

— Дело. — одобрила Мойра. — Ночевать будете на сеновале. Девочки дадут вам одеял. За постой можете не платить, но пусть твой муж поступит по обычаю. Ферма должна жить.

Хельви помолчала.

— Я поговорю с ним. Не без колебаний ответила она. — Но ты же сама видишь, он не здешний и не знает наших обычаев.

— Поговори. — хозяйка тяжело поднялась. — Мы со стариком корежились здесь двадцать лет. А после того, как добрая королева Хельви указом отдала участки в долине горцам, это наша земля по закону. Будет обидно, если она никому не достанется.

Все встали из-за стола.

Харвей с охапкой одеял и пледов влез а сеновал и помог Хельви устроить там более или менее удобное гнездо.

— Только потише тут. — строго сказала Мойра. — У меня внизу свиньи.

— И мы их разбудим. — добавила королева, забираясь на громадное лежбище, созданное стараниями молодого лорда.

— Так о чем ты собиралась со мной поговорить? — спросил Харвей, когда дверь за неодобрительно ворчавшей хозяйкой закрылась. — Что значит «поступить по обычаю»?

Хельви сразу замкнулась.

— Кажется, все понятно. — буркнула она. — Посмотри на них. Бедные, обездоленные бабы. Мужей нет. Детей нет. А хутор, — в тоне королевы прозвучали непреклонные нотки, — должен жить, как сказала Мойра. Что тут не ясного? — Хельви помолчала. — Тебя это не касается.

— Почему? — Харвей стянул сапоги. — Потому что я «бри-сальв»?

— Спи и не забивай себе голову. — спутница повернулась к нему сипиной. — Когда вернемся, я прикажу д’Орсини отправить сюда роту солдат. Ближе к осени. За одно и поле вспашут под озимые.

Больше она не произнесла ни слова.

Харвей лежал в темноте и слушал, как в дерновую крышу над головой мягко ударяют капли Ночью пошел дождь. Ему было невыносимо тяжело находиться под кровом дома, где беотийские солдаты, такие же как он сам, убили хозяев, даже детей. Деми воевал не с Гранаром — в Северном море не было гранарских кораблей — а с Фомарионом, но на душе от этого не становилось легче.

Только сейчас он начал понимать смысл некоторых сальвских обычаев, раньше казавшихся ему мягко говоря странными. Например, в спокойном сытом Беоте женщины, не вышедшие замуж и не имевшие детей, пользовались общим уважением и даже составляли заметную силу — мнение старых дев многое решало в семейных делах. С точки зрения благополучного беотийского адмирала такое положение было вполне естественным.

В Гранаре все выглядело иначе. Девица-перестарок, вовремя не нашедшая супруга, вызывала только едва скрываемое презрение. Она считалась чем-то лишним — обузой, позором домочадцев. Зато всеми правами и молчаливой солидарной поддержкой окружающих пользовалась мать, в одиночку растившая своих детей. Даже если ее малыши были прижиты вне брака. Такое отношение становилось особенно заметно после войн, моровых поветрий, большого голода… Лишь сейчас Харвей осознал, как сальвы, которых более 500 лет вырезали в стычках и набегах соседние племена, цеплялись за жизнь. «Если б у них убили всех мужчин, они бы вышли на большую дорогу, и через 20 лет в Гранаре поднялось новое поколение. — Деми сжал в кулаке травинку. — А то кому достанется эта земля?»

Он встал тихо, чтоб не разбудить Хельви. Казалось, она дышит ровно. После целого дня верховой езды королева устала. Ее не потревожил даже скрип лестницы, по которой Харвей спускался с сеновала.

Накинув на голову один из шерстяных пледов, он пробежал до дома по дождю. Входная дверь была не заперта. Его уже ждали. Все семь. От старшей Мойры, которой ее 40 лет еще позволяли надеяться на потомство, до младшей долговязой девочки-подростка по имени Рут.

Сильные, кряжистые, с загорелыми рано увядшими лицами, они чисто вымылись в бане с вереском и надели новые рубашки, но не стали от этого привлекательнее. Харвей боялся только за свои спазмы, потому что не хотел оскорбить женщин. Но крестьянки были на высоте: никакой каши по тарелке — только дело.

Когда Мойра подвела гостя к молчаливой испуганной Рут, Деми усомнился:

— Не рано?

Хозяйка покачала головой.

— Нет. Ей скоро 15. Она уже девушка и сможет родить. У нас выходят замуж и раньше. В тот день она была у тетки в горах. Мы потому и оставили Рут напоследок, чтоб ты не больно ее валял.

Лорд крякнул. «Умницы-разумницы! Вот девицу-то как раз не надо было напоследок оставлять. Для нее вся сила и нужна. А теперь, черт его знает, смогу ли я, когда вы меня выпотрошили, как осетра на кухне?»

Но он смог. Даже не особенно замучил бедняжку, тело которой одеревенело от страха.

На сером, высохшем от дождя небе уже зажглась малиновая полоса рассвета, когда Харвей дополз до сеновала и ткнулся лицом в плед. Спазмы его не мучили. «Ну значит клин клином» — подумал он. Сон был глубоким и здоровым, как после рубки дров.

Проснулся лорд поздно. Солнце стояло уже высоко, чистое небо обещало жаркий день. Среди шумных звуков крестьянского двора он не уловил чего-то привычного. Никто не сопел рядом. Харвей повернулся на другой бок. Хельви на сеновале не было. А выглянув сквозь щели в стене на улицу, герцог обнаружил, что и Пенка из-под коновязи пропал.

— Она уехала. — сказала Мойра, сливая ему воду на руки. — Даже завтракать не стала. Наверное, ее обидело то, что вы провели ночь с нами, сир.

«Я не ослышался?»

— Ты знаешь, кто мы? — Харвей удивленно посмотрел на женщину.

На ее лице было написано спокойное умиротворение.

— Конечно, сир. Год назад мы видели добрую королеву Хельви вместе с ее армией, они проезжали на север, за перевал. У нас бывает мало народу, а такое не забудешь.

— Что ж, значит вы можете рассчитывать на королевскую ренту. — сухо бросил Деми, вытирая руки. — Ближе к осени сюда приедут солдаты, приведут в порядок ваше поле, поправят дом. А пока держите. — лорд отстегнул от пояса туго набитый кошелек. — Куда она поехала?

— На север. — Мойра махнула рукой в нужном направлении. — Поезжайте, никуда не сворачивая, и вы ее скоро догоните. Тут всего одна дорога. — она отвела ладонь гостя с кошельком в сторону. — Оставьте деньги при себе. Здесь их не на что тратить, а с нас и так довольно чести: земля, по которой ступал король, будет жить, даже если ее сожгут снова.

— Прощай. — Харвей кивнул хозяйке и отсалютовал ее дочерям, вышедшим на крыльцо. Он не стал больше задерживаться, отвязал коня и пустил его галопом.

— Да хранит вас Бог, сир! — крикнула фермерша, когда его серый жеребец был уже на гребне холма.

Если бы Деми обернулся, он увидел бы, как большеглазая Рут долго стояла на заборе, глядя через жерди ему вслед.

Несмотря на тяжелую ночь, настроение у лорда было прекрасное. Харвея обрадовало то, что Хельви задел его поступок. «Ревнует». — констатировал он. Эта мысль почему-то привела герцога в детский восторг. «Есть не стала!» Только вот где ее искать?

По всем подсчетам Деми он давно уже должен был настичь королеву: женщины ездят медленнее. Кругом несусветная красота. Она уже, небось, раз десять проехала мимо одного и того же куста орешника, любуясь сверканием зелени после дождя. Наконец, лорд увидел Пенку, привязанного у пышно разросшейся ивы.

Маленькое озерцо, больше похожее на затончик, образованный старой запрудой на широком ручье, представляло собой живописное зрелище. Рядом росли клены, рано покрасневшие на здешнем солнце и ронявшие в воду свои резные листья. Ничего удивительного, что Хельви решила искупаться в таком месте, где все дышало покоем и умиротворением. Привстав на стременах, Харвей видел ее золотистую головку среди неподвижных желтых цветов. «Лилий или кувшинок? Как их там отличают?»

Пока он не подъехал слишком близко, молодая женщина не замечала его. Она нырнула, и ее легкие белые ступни плеснули над водой, как раздвоенный хвостик русалки. Харвей подумал, что еще ни разу не видел ее совершенно голой. «Ну в рубашке, ну в халате. Но так вот — из воды…» Ему не захотелось выезжать на открытое место. Пусть выйдет, спокойно оденется, без этого визга и кривляния, которые непременно последуют, если он окажется у пруда сейчас.

Его внимание привлекло толстое бревно, покачивавшееся на воде не так уж и далеко от Хельви. В первую секунду Деми не мог сказать, чем эта грязная коряга ему не понравилась. И только потом, когда лорд уже бежал к озеру, он понял: полено плыло по совершенно стоячей воде, на которой даже листья лежали неподвижно.

На расстоянии пяти локтей от Хельви над водой поднялась плоская шишковатая голова, разлепившая круглые желтые глаза величиной с кулак. Истошный вопль долетел до Харвея, когда он был уже в воде. Хорошо, что многолетняя привычка к опасности заставляла его тело срабатывать быстрее, чем голову. Лорд машинально отшвырнул Хельви в сторону и прыгнул, кинжал уже был в его руке, хотя он не мог бы точно сказать, когда именно вытащил оружие. Первый удар по черепу твари был ошибкой. Клинок едва ли не со звоном отскочил от плотной бугристой кожи зеленовато-черного цвета. А ведь еще был череп, наверное, прочный, как у бегемота! На раздумье не оставалось времени, и Деми по рукоятку всадил оружие в глаз существа. Падая со спины чудовища, он слышал хруст: вероятно, кинжал все-таки повредил кости.

Удар об воду не был особенно сильным, и герцог быстро вскочил на ноги, благословляя неглубокое дно. Одной рукой он подхватил Хельви, другой начал лихорадочно загребать, чтоб поскорей выбраться на берег.

— Быстрее! Быстрее! Пока оно не догнало нас. — Харвей бросился к лошадям и только возле них в панике оглянулся через плечо.

Чудовище лежало на воде, не подавая никаких признаков жизни. Вокруг него по затону расползался темно-бурый кровавый круг. Через несколько минут оно медленно перевернулось брюхом кверху.

— Ты его убил. — выдохнула Хельви. Ее трясло. Крупная дрожь, похожая на озноб, била молодую женщину, и Харвей снова вскинул ее на руки.

— Тебе надо одеться. — сказал он.

— Тебе тоже.

Действительно, лорда можно было выжимать, как входной коврик после дождя. Харвей поставил королеву на землю и тут понял, что его собственные руки дрожат.

— Что это было? — спросил он.

— Не знаю. — помотала головой Хельви. — Я никогда не слышала о таких… о таком…

Лорд вдруг расхохотался.

— Может это материализация твоих страхов? Теперь не будешь купаться где попало!

На королеву было жалко смотреть. Бледная, с мокрыми потемневшими волосами она еле добрела до лежавшего на земле ствола ивы и опустилась на него. Харвей, тоже пошатываясь, подошел к лошади, вынул из чрезседельной сумки фляжку с джином и протянул ей.

— Говорят, в незапамятные времена в наших местах водились бескрылые драконы. — отхлебнув большой глоток, сказала Хельви. — Их всех перебил еще святой Бран.

— Чем? Четками для молитв?

— Святой Бран был рыцарем. — возразила женщина. — Он покровительствует гранарскому королевскому дому.

— А я думал браконьерству. — Харвея охватила беспричинная веселость, видимо, так сходил пережитый страх. — Значит в святые он подался после встречи с драконами? Я его понимаю.

— Ты считаешь, это дракон?

— Крыльев у него во всяком случае не было. — лорд отобрал у нее фляжку и сам отхлебнул немного. — Давай разведем костер и просушим одежду. Я не хочу подхватить воспаление легких, только потому что ты плаваешь наперегонки с монстрами.

Хельви оделась и принесла мужу сухие вещи. Она уже пришла в себя и, пока Харвей переоблачался, начала собирать ветки. Несколько раз королева украдкой взглянула на него через плечо и сжала губы, чтобы не улыбнуться. Высокий, хорошо сложенный и светлокожий Харвей напомнил ей древнюю статую, виденную когда-то в парке папской резиденции в Альбици. Ее задели только два шрама на ребрах и длинный косой рубец через весь живот. Если б она увидела его два месяца назад, ссадин и вспухших багровых полос было бы куда больше. Но Деми не просто лечили. Лейб-медики Дагмара приводили его истерзанное тело в порядок, не жалея средств. Даже втирали в кожу белый воск, не говоря уже о швах на разорванных мышцах. Вряд ли это помогло, просто он был молод и живуч.

— Ты не хочешь поблагодарить меня? — осведомился лорд, когда небольшой костерок уже весело потрескивал, прожигая траву, а сизый дым от него поднимался к подвешенным на веревке вещам.

— Каким образом? — осведомилась Хельви.

— Ну, во-первых, извиниться, что бросила меня в обществе семи баб с самыми опасными намерениями.

Она рассмеялась.

— Извини. Ты действительно… в общем, я хочу сказать, выше всяких похвал.

— Отрадно слышать. — он помедлил. — А, во-вторых, знаешь, мне тоже не очень по себе и… не могла бы ты, — Харвей потянул ее за руку, — сесть ко мне на колени?

— Так? — королева примерилась боком. — Или вот так? — она перекинула ногу.

— Вот так. — Деми дернул ее вниз, усадив верхом. — И поцеловать меня.

Хельви сделала все правильно. Именно так, как надо. Сначала слегка коснулась губами его губ, а потом резко, глубоко и долго. Все произошло быстрее, чем лорд хотел, но она была довольна. Деми заметил это по блаженной улыбке, застывшей у нее на губах и по тому, как благодарно она прижалась щекой к его груди.

— Стоило переодеваться. — хмыкнула королева, когда первая волна нежности прошла. — Где мы теперь вымоемся? В запруду я больше не полезу. К тому же там полно крови.

— В ручье. — спокойно ответил ей лорд, поднимаясь на ноги. — Выше по склону.

Когда он снова сбросил одежду у воды, Хельви долго, как зачарованная, смотрела на него. В голове лорда вдруг мелькнула паническая мысль: «Она меня сравнивает». От этого Деми стало сильно не по себе.

Проточная вода была холоднее, и оба быстро покрылись мурашками. Выскочив на берег и оказавшись на ощутимом ветру, они почувствовали потребность согреться, прижались друг к другу, и все началось сначала. «Значит сравнение было в мою пользу», — удовлетворенно хмыкнул лорд. Если б он знал, насколько прав, то и в этот день и потом вел бы себя, гораздо увереннее.

Они оторвались друг от друга не скоро, убеждая себя, что пора в путь, надо и честь знать, дело не ждет… Но через час дороги основали новый привал на опушке леса, куда не задувал ветер, и не сдвинулись с места уже до следующего утра.

Ночевали там же. Жгли костер. Болтали о пустяках, жарили хлеб, пили джин из фляжки и целовались. Весь мир остался где-то далеко. Они чувствовали себя свободными и ничем не связанными. Если и случаются в жизни хорошие дни — то этот явно был из их числа. Потом заснули, плотно прижавшись друг к другу, и не видели дурных снов.

Глава 8

Чем выше путники взбирались в горы, тем холоднее становилось вокруг. Свинцовое небо надвинулось, временами начинал идти снег, таявший на лету. Сейчас невозможно было поверить, что всего сутки назад они могли купаться в затоне или спать на траве, бросив на нее плащ. Земля подернулась белыми перьями инея. При дыхании изо рта вырывались белые облачка пара. Пришлось одеться теплее и отказаться от ночных стоянок.

— Уже скоро. — говорила Хельви, удовлетворенно оглядываясь по сторонам.

Но на многие мили кругом не было даже признаков жилья. Это пугало Харвея. Будь его спутница горной феей, а не женщиной из плоти и крови, лорд решил бы, что она специально завлекла его в пустынные места, чтоб погубить на радость своему странному народу.

На последнем привале, когда Деми уже затушил костер, чтобы двигаться дальше, а Хельви отошла к лошадям, из-за кустов боярышника, покрытых тяжелыми шапками снега, к нему вышел огромный ярко-синий лев с янтарно-желтыми глазами и без всякого страха, подойдя к человеку, потерся пушистой гривой с искристо-голубыми переливами об его щеку. Потом мурлыкнул и исчез в других кустах.

Герцог был потрясен. Он не успел даже схватиться за оружие. Руки так и застыли, не дотянувшись до арбалета. У сальвов была старая поговорка: «допиться до синих львов». Харвей подумал, что разряженный горный воздух играет с ним злые шутки. Но видение было настолько отчетливым, настолько теплым и тяжелым, как настоящий зверь, что лорд не мог убедить себя в ошибке.

Он сидел, склонившись и разглядывая глубокие отпечатки лап на снегу, когда к нему подошла Хельви, ведя двух лошадей в поводу.

— Что с тобой? — спросила она. — У тебя такое выражение лица, как будто ты видел горного духа.

— Может быть. — протянул Деми. — Знаешь, только что, буквально минуту назад здесь был синий лев, и вот его следы. — герцог указал на землю.

— И что? — не удивилась Хельви. — Синий лев, как синий лев. Даже не особенно крупный, судя по отпечаткам.

— Он об меня потерся! — не выдержал Харвей. — Это дикость!

— Он ласкался. — улыбнулась королева. — Синие львы очень дружелюбны.

— Да черт возьми! — сорвался ее спутник, но не успел закончить фразу, потому что увидел в небе над головой Хельви целую стаю больших птиц, которые при ближайшем рассмотрении оказались грифонами с ярким золотым отливом шерсти и перьев на крыльях. — Смотри! Смотри!

— Они перелетают на южный склон. — ответила королева. — Там гораздо теплее из-за отсутствия ветра. А то вон как их бедных сдувает!

Действительно, сильные порывы ураганного ветра со снегом буквально швыряли грифонов в сторону от взятого ими маршрута.

— Едем, наконец. — Хельви вскочила в седло. — Надеюсь, ты не устроишь еще пары немых сцен при встрече с единорогами? — она хлыстиком указала вниз.

Харвей проследил за направлением руки королевы и остолбенел. Совсем близко в ущелье между горами, которое они недавно покинули, на узком, свободном от снега плато паслись белые существа, издали напоминавшие лошадей. Только их тонкие витые рога, ослепительно поблескивавшие на солнце, отличали этих изящных созданий от Пенки.

Конь королевы явно почувствовал сородичей, громко заржал, и снизу ему ответили призывным ржанием. Подавшись вперед, Пенка едва не сорвался с дороги, и Хельви пришлось резко натянуть поводья.

— Куда! — прикрикнула она. — Нет, милый, тебе нельзя! Окажись ты среди единорогов, и они тебя затопчут. — женщина с жалостью потрепала жеребца по шее. — Извини, но я ничем не могу помочь. Единороги пугливы и не любят чужаков.

— Хельви, — окликнул ее лорд, — Хельви.

Королева обернулась не сразу.

— Хельви, но грифоны, единороги, синие львы… это ведь выдумки.

— Ты думаешь, у людей хватило бы воображения? — рассмеялась она. — Хотя, впрочем, ты прав. — Хельви пустила Пенку рядом с жеребцом Харвея. — Все на свете выдумка: и я, и ты, и горы, и единороги — выдумка Всевышнего. Так почему цветение дерева по весне тебя удивляет меньше, чем синий лев? Разве появление листьев после того, как ствол на целых полгода умер, не большее чудо, чем окрас шерсти?

— Не знаю. — пожал плечами Деми. — Но согласись: деревья цветут везде, а синие львы встречаются только тут. И это странно.

— Скорее грустно. — кивнула женщина. — Бог оставляет нам все меньше чудес. Я рада, что ты еще можешь их видеть. Это вселяет надежду, что ты увидишь и Монтаньяр. Он открывается не для многих.

— Я тебя плохо понимаю. — покачал головой Харвей. — Разве не все, попав сюда, видят то же, что и мы?

— Нет, конечно. — покачала головой королева. — А то бы тут было полно охотников. Но, — она снова потянула Пенку прочь от края пропасти, — для большинства здесь просто холодная каменистая дорога в гору и больше ничего.

— А почему мы?..

— Почему мы видим? — Хельви пожала плечами. — Не знаю. Видим и все. Нам дано — другим нет. Все сальвы такие.

— Это связано с нашей кровью? — допытывался герцог.

— А ты не замечал, какие мы странные? — вопросом на вопрос ответила королева. — Как нам тяжело в окружающем мире?

Деми должен был согласиться. Его народ, как и все сальвские племена, был зыбок и неустойчив, легко переходил от радости к горю, от труда к унынию. Видел и слышал то, чего не видели другие и тяготился повседневными заботами. Окружающие народы считали сальвов ленивыми и склонными к фантазиям. Завидовали разве что их интуиции.

— Знаешь, как беотийцы во время войны распознавали настоящих сальвов среди пленных? — спросила Хельви.

Деми покачал головой.

— Заставляли пройти по доске над воткнутыми внизу пиками. Не сорвался — значит сальв. На ветку его, высоко и коротко.

Лорд с трудом сглотнул.

— За что они нас так ненавидят? — спросил он. — Ведь даже если не убивают, то все равно не дают жить рядом.

— Просто это не наш мир. — спокойно отозвалась королева. — Наш ушел безвозвратно, вместе с синими львами и белыми единорогами, а мы, — она печально улыбнулась, — чуть припозднились на пороге, наверное, потому что слишком любили жизнь и даже не заметили, как грубо она меняет свои очертания.

Лорд долго молчал.

— Значит мы уйдем? — наконец спросил он.

Хельви покачала головой.

— Мы нет. Мы уже нет. Те, кто был до нас, ушли — древние сальвы с чистой кровью, знавшие мир в дни его детства. А мы, — женщина помедлила, — другие. Сколько войн прошло? Норлунги, беотийцы, фаррадские всадники — все они по сравнению с нашими предками варвары. Они принесли на кончиках своих копей новый мир и щедро поделились с нами своей дикой кровью. Без нее мы бы уже погибли.

— По-твоему это хорошо или плохо? — не понял Харвей.

— Не знаю, — вздохнула его спутница. — Сальвы живут среди сказок. Им нравятся битвы, древние напевы, истории про фей и гномов. В каждой деревне верят, что под каждой горой лежит дракон на груде золота. — королева усмехнулась. — Если б мы не стали наполовину варварами, не отупели душой, и не перестали в каждом ночном шорохе слышать голоса духов, мы бы не удержались за этот мир. Наши люди не любят ни торговать, ни строить корабли, ни открывать новые земли — любят сидеть у костров и слушать старые песни, а жизнь проходит. Не даром горцы — единственные чистые сальвы в сегодняшнем Гранаре — так и не могут привыкнуть к новым порядкам.

— Значит мы сами стали варварами. — с грустью сказал Харвей. — Гоняемся за золотом, убиваем друг друга, ради куска земли? Как все?

— Да, пожалуй. — кивнула королева. — Мир повзрослел. Остался в нем — живи по его законам, даже если они не нравятся. Но, — на ее губах зажглась горделивая улыбка, — кровь никуда не спрячешь. И мы, и дети наших детей, и внуки внуков будут время от времени видеть синих львов. Ты во всяком случае еще видишь.

С серого горизонта набежала огромная туча. Она зацепилась брюхом за край ущелья, и рокот холодного горного потока на дне стал совсем глухим. Харвей, не отрываясь смотрел на эту свинцово-синюю глыбу, и Хельви, проследив за его взглядом, кивнула.

— Да, это Морриган. — сказала она. — Поедем скорее.

Лорд вцепился руками в луку седла, медленно осознавая, о чем говорит спутница.

Над ущельем во весь рост склонялась тень гигантской женщины. Ее лохматые седые волосы были туманом, сорванным с горных пастбищ. Согнутая спина — кручей ближайшего перевала. Ноги упирались в дно ущелья.

— Поедем. — Хельви стегнула Пенку, да так, что бедный конь со страху шарахнулся в сторону. — Надо ее миновать до того, как пойдет град.

— Разве град опасен? — пожал плечами Деми.

— Да. Потому что после града будет камнепад. — королева явно не имела ни времени, ни желания излагать ему сущность характера старой Морриган. Пришпорив коней, они тронулись в путь.

Град начался сразу, как только путники миновали перевал. Туча едва не накрыла их, но Хельви погнала лошадь, заставляя мужа следовать за ней во весь опор. Посмотрев сверху на беснующуюся внизу природу, Харвей благословил Бога за то, что они уже далеко от злобной круговерти льда и снега, обрушившейся на тропу.

Дальше лошади пошли шагом и, миновав замерзший ручей, оказались у края небольшого водопада, чахлой струйкой сочившегося по ледяным глыбам замерзшей воды. Деми почувствовал, что разгорячился после скачки и хочет пить. Пусть даже у него перехватит горло от холода. Он протянул руку, но не успел донести пальцев до струи, как падавшая сверху вода на глазах приняла неприятный красноватый оттенок.

— Не пей! — закричала королева. Но в ее предупреждении не было особого смысла. Харвей и сам уже отдернул руку, не столько повинуясь чувству брезгливости, сколько смутному требованию не прикасаться к воде, возникшему внутри него самого.

Хельви снова поторопила коня, и всадники поднялись еще выше. Отсюда хорошо был виден верхний участок ручья. Оборванная нищенка в черных лохмотьях стояла над водой и, согнувшись в три погибели, полоскала чье-то окровавленное белье. Харвей не сразу понял, что, когда она поднимает свои тряпки над водой и отжимает их, с белого полотна продолжает течь кровь. Не увидел он и как изменилось лицо королевы.

— Убирайся! — крикнула молодая женщина, выхватив хлыст, но не решаясь пустить коня вброд, чтоб согнать старуху с ее места. — Убирайся! Там, в долине, и так достаточно крови! Люди хотят жить!

Старуха на мгновение оторвалась от своей странной работы и долгим тяжелым взглядом посмотрела через плечо. На ее безобразном землисто-сером лице была написана злая усмешка. Она ничего не сказала, лишь продолжала молча опускать белье в ручей, от чего струившаяся вниз вода стала уже совсем алой.

Харвей вспомнил слова старой песни: «Протекали реки, реки кровавые», — и ему стало не по себе. Он тронул поводья лошади и выехал из-за спины Хельви. Серый жеребец заартачился, захрапел, но, подчиняясь руке седока, все же пошел к берегу ручья. Молодой лорд не произнес ни слова. Просто подъехал к воде и молча уставился на старуху. Но она медленно подняла глаза. Этого момента Харвей потом не мог забыть всю жизнь. Пустота — черная, полная, абсолютная — глянула на него с лица странной женщины. Он наблюдал, как с ее белых старческих рук струится влага, как под раздуваемыми черными лохмотьями нет ничего, и виден противоположный берег, как ее костлявые ноги, упиравшиеся в ручей, превращаются в птичьи лапы…

При виде него на лице страхи отразилось безграничное удивление. Она опустила белье в воду. Грай воронья оглушил путников. Черная стая поднялась в небо и растаяла в воздухе.

— Вот и все.

Харвей почувствовал себя необыкновенно усталым, его клонило в сон и вело из стороны в сторону. Хельви поддержала мужа в седле.

— Что это было? — Деми едва шевельнул губами.

— Морриган узнала в тебе короля этой земли. — молодая женщина вцепилась ему в пояс, чтоб он не упал. — Ты ее напугал.

— Возможно. — голова лорда была тяжелой, как свинцовая болванка. — Долго нам еще? Я сейчас свалюсь.

— Не знаю. — покачала головой Хельви. — Может статься, мы уже не увидим Монтаньяра.

Деми поднял на нее удивленный взгляд.

— Морриган отняла у тебя слишком много сил. — королева вздохнула. — А Монтаньяр видят не все.

Ей стало до глубины души обидно. Сделать привал на таком холоде они не могли. Развести костер было не из чего. Вокруг не торчало ни единого прутика. Возвращение вниз заняло бы много времени. Харвей не выдержит обратного пути. Идти в Монтаньяр без Деми — королева ясно ощущала сейчас, что не оставит его одного. Отчаяние, похожее на то, которое охватило ее перед первой встречей с Монтаньяром, поднялось в сердце молодой женщины. На много миль окрест не было жилья. Они уже полутора суток не спали и не делали долгих привалов, потому что в этих снегах можно было заснуть от холода и не проснуться. Как случилось с ее спутниками тогда…

…Маленький отряд, оставшийся от внушительного вооруженного эскорта королевы после стычек с горцами, пробивался через перевал, все выше и выше, надеясь спуститься в долину по северному склону. Преследователи давно отстали. Синие львы к ним не выходили. Может, была слишком снежная погода? Все кругом заволокло вьюжной пеленой.

— Ваше Величество, мы не знаем, куда идти. — срывающимся от ветра голосом крикнул Дерлок. — Ничего не видно! Надо сделать привал и переждать бурю!

Она обозвала его «следопытом», с трудом сползла с коня, заставила животное подогнуть ноги, опуститься на снег и прижалась к теплому, тяжело дышавшему лошадиному боку. Остальные последовали ее примеру.

— Не спать! Только не спать! — крикнул Босуорт и, сев рядом с Хельви, накрыл королеву своим телом.

Через три часа из маленького отряда в пять человек, подняться смогли только она и Дерлок, потому что все время грели друг друга. Остальные, вопреки требованию своего командира, не смогли совладать со сном и замерзли. Лошадей пришлось бросить, несчастные животные не могли не только идти по такому снегу, но даже подняться на ноги. Дерлок застрелил их из арбалета, хотя этот последний акт милосердия нелегко дался его заледеневшим рукам.

Дальше шли, как во сне, просто переставляя ноги. И, наконец, на совершенно открытом перевале сильный порыв ветра сбил их с ног. Босуорт упал лицом вниз и больше не двигался. Хельви лежала рядом с ним, рассуждая, что такой королеве, как она, не за что рассчитывать на благодарность потомства. Ничего не успела сделать и сгинула не весть где, невесть с кем.

Когда до ее ушей долетел легкий колокольный звон, девушка восприняла это без удивления. Хельви не понимала только, почему, поднимаясь на небо, она все еще испытывает холод? Мягкая неземная музыка наплывала на нее волной, топя в пенистом прибое. Флейты? Разве это флейты? Могут ли скрипки издавать такой нежный звук, полный нездешнего покоя и радости? Хельви подняла голову. Прямо перед ней на выветренном горном плато из пелены облаков вставал замок. И не один.

Громада величественных стен и башен, целый город, если город может быть столь невыразимо прекрасен. Ворота были распахнуты, за ними звучали колокола, двигалась пестрая веселая толпа, цвели сады. И все это белое видение заливал теплый золотистый свет, исходивший, казалось, от самих строений, людей и звуков.

Хельви встала и пошла. Мираж не рассеялся ни когда она ступила на мост, ни когда проходила под аркой ворот. Так юная королева Гранара впервые попала в Монтаньяр. Так узнала, что он для нее открыт. Три дня и ночи, забыв обо всех печалях, она пировала за его стенами с прекраснейшими рыцарями и дамами, танцевала и участвовала в охотах. Веселью не было конца. Сердце пело, и никто вокруг не напомнил ей, что надо уходить.

Еще немного, и Хельви осталась бы там навсегда. Но однажды она бросила взгляд в окно. Там, далеко внизу, на занесенном снегом перевале лежал, окоченев, человек, который не мог видеть Монтаньяра, тем более вступить в него, и должен был умереть. В один миг золотая пелена безграничного счастья слетела с глаз молодой гостьи горной обители. Хельви спросила, сколько времени прошло с тех пор, как она попала сюда, и ей ответили, что в Монтаньяре времени нет. По земным же меркам — о, ее величество здесь уже трое суток, и человек внизу давно умер… Королева закричала. Ее крик был полон такой боли и раскаяния, что веселые жители Монтаньяра не могли снести страданий гостьи…

Она очнулась. Дерлок лежал рядом, хрипло дыша. Две тяжелогруженых лошади стояли невдалеке, ожидая их. Откуда взялась у королевы сила, чтобы поднять спутника и перекинуть через седло? Как она сама смогла взобраться верхом? Как миновала смертельно опасный перевал и спустилась в долину, где ее встретили войска д’Орсини? Этого Хельви не знала, и всю дорогу в ней, словно весенний ключ, била необыкновенная жизнерадостная энергия. Точно в ее крови всплывали и лопались разноцветные пузырики смеха, любви, беззаботности и уверенности в победе.

Теперь королева стояла у невидимых ворот Монтаньяра второй раз, но в отличие от первого, твердо знала, что она не войдет в них одна.

— Вон, смотри. — тихо произнес Харвей, поднимая руку и указывая куда-то в снежную пелену. — Город.

Они проехали по опущенному мосту и трижды постучали в ворота. Сверху к путникам склонились воины в золоченых шлемах и, окликнув гостей, распахнули перед ними двери.

Такой красоты Харвей не видел еще ни разу в жизни. Чувство тепла и покоя мгновенно охватило его, как только они проехали кольцо стен и окунулись в веселый поток празднично одетых, поющих и разговаривающих жителей города. Им все улыбались, кивали, как старым знакомым, предлагали фрукты и вино в высоких золотых кувшинах. Лошадей взяли под уздцы и увели куда-то.

— Ну, наконец-то, ты приехала сюда с тем, кого должна была привезти. — сказал Хельви высокий золотоволосый человек в сияющих одеждах и милостиво улыбнулся Харвею.

Королева преклонила колени и поцеловала его руку.

— Для вас я лорд Монтаньяра. — приветливо сказал он молодому герцогу. — Называйте меня этим именем.

Харвей смотрел на него во все глаза и не мог вспомнить, где он видел это спокойное прекрасное лицо, дышащее благородством и уверенностью. Совсем юное, если судить по чертам, и невыразимо древнее, судя по мудрости, сквозившей в небесных очах незнакомца. Герцог не сразу понял, что за спиной у владыки этого места белые крылья. И тогда ему тоже захотелось преклонить колени и поцеловать руку хозяину прекрасного города.

— Я покину вас. — сказал лорд Монтаньяра. — Ведь вы еще должны навестить близких. А после жду у себя на пиру.

Он исчез, и Хельви повела Харвея в один из немыслимо прекрасных замков, как бы сливавшихся с остальными строениями в единое целое, но особенно ярко освещенный для них. Ступеньки у лестниц пели, резные каменные цветы на стенах переходили в настоящие и заканчивались живыми ветками шиповника, свешивавшимися через подоконник.

В одной из больших комнат у окна сидела за пяльцами красивая дама в узком золотом венце. Рядом с ней стоял мужчина благородной наружности. Он протянул королеве руки.

— Здравствуй, Хельви, здравствуй, девочка моя! — его лицо зажглось нежностью.

Женщина тоже улыбнулась.

— Мама, отец. — королева плакала.

Харвей стоял в дверях и не знал, что ему делать.

Король Рэдрик подал ему знак приблизиться.

— Ну, наконец-то, — ласково кивнул он. — Поздновато же ты возвращаешься, мальчик. Ну вижу, вижу, это не легко. Но ты все-таки здесь. И это великая радость. Мы с твоим отцом так и хотели.

— А… — протянул Харвей, не решаясь спросить о том, что его волновало сейчас больше всего. — А мой отец, он тоже здесь?

Лицо короля Рэдрика помрачнело.

— Нет, мальчик, к сожалению, нет. Для этого ты должен стать королем, настоящим королем, ибо сюда попадают только светлые владыки сальвов, каким, без сомнения, был лорд Деми. Но твоя прежняя жизнь… — Рэдрик помедлил. — Скажем так: задержала его душу в пути. И это невероятно прискорбно для нас, он сильный воин и должен попасть в Монтаньяр до срока.

— До какого срока, сир? — осмелился спросить Харвей.

— До срока Последней Битвы, сынок. — снисходительно бросил бывший владыка Гранара. — До тех пор, пока нам не пришла пора снова взять в руки оружие. Монтаньяр ведь — крепость. Военная крепость, мальчик. А ты и не заметил? Здесь собираются силы Света с Великой Сальвской равнины. Все, в ком течет кровь сальвов, рано или поздно приходят сюда.

— А скоро это произойдет? — не выдержал Харвей, понимая всю праздность своего вопроса в месте, где не было времени в человеческом смысле слова.

— Никто не знает, — отозвался король, — но… — он хлопнул молодого лорда Деми по плечу, — ты еще успеешь присоединиться к нам, и Хельви, — Рэдрик подумал, — и ваши дети тоже. Трое из ваших внуков станут великими воинами, и я видел их имена, золотыми буквами записанные на скрижалях славы той последней битвы.

— Разве исход ее известен? — удивился Харвей.

— Конечно.

— Мы победим?

Король Рэдрик улыбнулся ему мягко и чуть печально.

— Проиграем. — он дал возможность удивлению стечь с лица лорда и добавил: — но это не значит, что мы не должны драться. Потом Господь все равно одержит верх.

Хельви целовала мать.

— Теперь идемте. — сказал им король Рэдрик. — Нам пора на пир.

Что они пили? Золотые чаши с золотым вином подносили гостям по приказу лорда Монтаньяра. Потом танцевали необыкновенно прекрасные, величественные танцы, и легкость, с которой пары кружились по залу, напоминала плавный бег листьев на теплом осеннем ветру.

Харвей не помнил, как и когда его, словно на ладони, донесли до кровати и опустили под пышный балдахин из снежно-белого шелка. Он спал глубоко, но с невероятной ясностью видел, как в комнату вошли Хельви и лорд Монтаньяра.

— Ты действительно этого хочешь? — мягко спросил владыка прекрасного города.

— Да. — кивнула королева.

— И именно сейчас? — усомнился белокрылый. — Ты уверена, что тебе самой не нужно, чтоб он страдал? Не нужно жалеть его? Быть ему ближе?

— Я откажусь от этого. — покачала головой Хельви. — Но я хочу, чтоб ему стало легче.

Лорд Монтаньяра кивнул.

— Ты любишь не для себя. — удовлетворенно сказал он. — Так что ему мешает справиться с болью сна?

— Руки. — твердо ответила Хельви.

— Ах, да. — улыбнулся лорд. — Связанные руки. Как я мог забыть!

И тут Харвей узнал его. Однажды, после особенно долгого и ничего не давшего допроса, Свищ так рассвирепел, что приказал тюремщикам отвести лорда Деми не в его камеру, а спустить вниз, в переполненные казематы для воров и убийц. Там заключенных готовили к отправке на каторгу. Там царил такой смрад и такой ад, что ни один случайно попавший туда человек не выходил таким же, как вошел. Тюремщики бросили будущим каторжникам несколько медных монет, которые могли пригодиться им на этапе, а потом швырнули в открытые двери своего упрямого пленника.

— Ломайте, ребята. Свищ приказал.

Харвей не пережил бы и получаса, если б кто-то внезапно не тронул его за плечо.

— Идем. — услышал он властный и вместе с тем ласковый голос и, открыв глаза, увидел это прекрасное, полное сострадания лицо.

— Идем. — повторил незнакомец и, взяв Деми за руку, повел куда-то наверх. Там они застыли, между небом и землей, а когда Харвей попытался оглянуться вниз, где эти подонки творили с его бесчувственным телом что-то невообразимое, белокрылый гость остановил его: — Не смотри.

Деми не знал, сколько прошло времени, прежде чем державший его в объятьях ангел сказал:

— Тебе пора возвращаться.

— Нет, я не хочу. — взмолился Харвей. — Я не могу снова туда.

— Ты должен. — грустно улыбнулся незнакомец. — Тебе еще рано. — и разжал руки. — Не бойся, все уже позади.

На следующий день у пленника началась лихорадка. Потом его посетила королева Этгива, и в конце долгой темной полосы блеснула слабая надежда выжить.

Теперь он лежал на неслыханно мягкой, неслыханно нежной постели, которая сама, будто лодка, покачивалась из стороны в сторону и пела ему колыбельные песни. Окутанный облаками шелкового тумана, Деми слышал то гул прибоя, то чувствовал слабое дуновение ветра, теплой струйкой скользившее по щекам. Было хорошо. Вдруг темная медная дверь в зеленых разводах с тяжелым стуком закрылась за ним, и лорд упал туда, откуда во сне и не выходил.

Грубая каменная кладка стен. Красный глаз жаровни сзади. Холод склепа, ощущаемый обнаженной спиной. Монотонный голос в сотый раз читающий вопросник.

— Будешь, скотина, отвечать? — Свищ подходит совсем близко. Слишком близко, чтобы болезненный спазм немедленно не скрутил желудок Харвея, и тошнота не покатилась к горлу. — Что головой мотаешь? Хочешь, чтоб я сам тобой занялся? Знаю, что хочешь. — Свищ смеется.

Деми в отчаянии зажмурил глаза, напрягшись всем телом и ожидая адской боли, и вдруг понял, что его руки, накрепко защелкнутые в наручники на кольцах у стены — свободны…

С хрустом проломилась челюсть Свища. Двое других следователей с размаху ткнулись мордами в угли жаровни. Палач в кожаном фартуке отлетел к стене и грузно осел на пол, круглая, бритая голова безвольно поникла, из искривленных губ побежала алая струйка.

Решетка окна выломалась из стены, как будто и не была вмазана в камень. Пусть высоко! Пусть внизу река! Он прыгнет. Радость высоты, свободы и скорой смерти, перед которой он все же успел им отомстить…

Деми метался на кровати, скрипел зубами и рычал, но Хельви не будила его. Женщина молча сидела рядом и, когда лорд, резко изогнувшись, издал радостный, полный победной ненависти крик, королева встала. Она положила холодную руку на его взмокший лоб, провела ладонью по спутанным волосам и задержала пальцы на щеке. Это был последний жест нежности, который Хельви могла себе позволить в поездке.