Нежнее шелка

Глава 1

Ноябрь 1868 года

Северная Япония

Она села в постели, заслышав приближающийся топот копыт. Угли в очаге котацу едва тлели, воздух такой студеный, что Тама натянула до подбородка шелковое стеганое одеяло, а сама присушивалась, как всадник подъезжает все ближе и ближе. В то утро уже все шептались о битве между войском ее отца и силами императора. Говорили, будто правитель Отари разбит; говорили, что северные силы отступают; говорили, что микадо — военачальник японского императора — убит; то войска императора бегут, то победа на стороне Севера; нет, победил Юг… Слухи совершенно противоречивые, выяснить истинное положение не представлялось возможным.

Заскрипели открываемые наружные ворота. В эти дни, пока бушует война, только людям отца позволяется входить в замок в столь поздний час. Неужели отец вернулся? О Боже, пусть это будет он! Она вскочила, схватила с сундука рядом с ее ложем стеганый халат, сунула руки в рукава и выбежала из комнаты.

Она побежала по коридорам замка Отари, освещенным фонарями; крики слуг, пронзительное ржание лошадей, скрип закрываемых ворот доносятся до нее снизу, со двора. Замок-крепость, в котором правители Отари обитали с незапамятных времен, — один из самых великолепных и пышных в стране, и теперь, когда Тама спешит по залам и галереям, ведущим на двор, мимо нее мелькают изысканно расписанные щиты и ширмы, золотые филигранные вещицы, резные колонны и пролеты окон и дверей, лаковые медальоны.

При виде слуг, стоящих с опущенными головами у выхода, сердце ее охватил страх. Пролетев мимо них, она внезапно застыла на краю крыльца, и крик застрял у нее в горле.

На снегу неподвижно распластался телохранитель отца, как мертвый; на почтительном расстоянии стоит слуга, не зная, что предпринять в первую очередь.

Сбежав с невысокой лестницы, Тама опустилась на колени перед Сёсё и увидела, что жизнь уходит из него алыми струйками, застывающими на снегу. Рука почти отделена от плеча, тело изрешечено шрапнелью и посечено мечом. Просто чудо, как он сумел добраться до замка. Вакамацу, где стояли силы северян, находился в десяти ри[1].

Телохранитель будто почувствовал ее присутствие. Веки затрепетали, глаза открылись, и он попытался приподняться. Но могучее тело уже не подчинялось рассудку. На глазах его выступили слезы.

— Мы позовем врача, — пробормотала Тама. — Ты поправишься, — солгала она.

— На этот раз… нет… — прошептал он, и лицо его исказила боль. — Я принес… печальные вести, госпожа. — Он глотнул воздуха. — Вакамацу пал.

— А мой… а он… — Она никак не могла выговорить роковые слова. — Скажи мне, — прошептала она.

— Теперь вы… глава рода… Отари.

Она застыла, мгновенно парализованная чувством невыразимой утраты, не ощущая холода, не замечая, что халат ее пропитался кровью, не слыша причитаний слуг. Отец мертв, их дело проиграно, замок Вакамацу пал после двухнедельной осады. Все кончено. Кланы северного союза выследят и истребят всех, не пощадят даже младенцев.

— Он нас покинул, госпожа, — с прискорбием сообщил управляющий. Если бы позволяли обычаи, он обнял бы ее и утешил.

Слова его заставили Тама отринуть свое горе, она подняла голову и кивнула. Протянув руку, осторожно закрыла глаза Сёсё. Он оставался верен до конца и выполнил приказ ее отца исключительно усилием воли.

— Ступай на небо и будь так же весел, — прошептала она. Сёсё всегда смешил ее, обучая обращаться с мечом. — Прежде чем мы покинем родные места, следует похоронить его как полагается, — сказала она, выпрямляясь. И вдруг поняла, что стоит на снегу босая. Заметив запятнанный кровью халат, вспомнила, как мало времени у них остается. — Любой из дома Отари в опасности. Передовые отряды будут здесь совсем скоро. — Голос ее бесстрастен, она вся подобралась и сосредоточилась на действиях. — Скажите слугам, что они могут взять из замка, прежде чем его подожгут, все, что хотят.

После захоронения Сёсё обитатели замка взяли все, что могли унести, и Тама собственноручно поднесла факел к крепости, чтобы не досталась она врагу. Стоя на безопасном расстоянии, в саду, она и слуги смотрели, как пламя пожирает строение, с треском перескакивая с места на место, огненные вихри поглощали огромное здание, которое было их домом. Правители Отари жили на этой земле с тех пор, как первый император взошел на трон в Наре. Еще немного времени — и великая крепость рухнет.

— Мне жаль, отец, — прошептала она, и слезы заструились по ее лицу. — Мне очень жаль, — повторила она, будучи не в состоянии выразить силу своего страдания. — Жаль, что вы не смогли вернуться домой, — тихо пробормотала она. Ей бы, как ребенку, хотелось, чтобы все стало как прежде.

Но вопреки ее желанию изогнутое крыло великолепной резной крыши третьего этажа внезапно взмыло и рухнуло с грохотом; земля отозвалась гулом. Потрясенная видом развалин, возвращенная к действительности, Тама напомнила себе, что она принцесса крови, она знает, чего от нее ждут. Смахнув слезы, повернулась к сгрудившимся вокруг нее слугам и с пугающей решимостью произнесла:

— Я намерена привезти домой принца Комея. Мы восстановим наше доблестное имя и возведем замок еще краше.

Ей хотелось лишь обнадежить своих верных слуг, но слетевшие с ее губ слова укрепили ее дух. Почему бы Комею не вернуться? Почему бы им не отстоять свои титулы и не вернуть земли?

— А вернется ли молодой принц? — озабоченно спросил Тогаи, который знал, по какой причине Комей покинул Японию.

— Должен. Учитывая обстоятельства. — Она укрепилась в своей решимости; голос ее зазвучал твердо.

— А как же женщина «эта»[2]? — В голосе служанки сквозила насмешка.

— Супруга принца тоже вернется, — с живостью ответила Тама. — Мир меняется.

В просвещенных кругах общества давно уже шли разговоры, что следует запретить жесткое разделение народа на касты, нужно преобразовать политическую систему Японии. Даже изгои вроде Мийо будут допущены в общество. Быть может, отец ее сражался и за это, в отличие от южных кланов, стремящихся воплотить свои консервативные убеждения и порядки в быту.

— Когда мы вернемся, я дам вам знать, — подтвердила Тама свои мысли и улыбнулась, внезапно ощутив уверенность, что все реально осуществимо. Даже спасение возможно. — А теперь идите, — поторопила она слуг. — Разлетайтесь как птицы и оставьте сотни следов, где пройдет враг. Настанет день, когда мы встретимся, — произнесла она убежденно. — И пусть богиня милосердия защитит вас и утешит.

Надежда, пусть даже слабая, и в ужасном горе этой ночи благословенна. И Тама отчаянно хотелось верить, что судьба указует ей путь к спасению.

Она доберется до Эдо, купит билет до Парижа и привезет брата домой.

Разве не сказал он, словно в предвидении, в ночь отъезда: «Если когда-нибудь тебе понадоблюсь…»?

Нарядившись крестьянским мальчиком, Тама отправилась на юг, избегая оживленных дорог с их сторожевыми постами и заставами, присоединяясь, когда было возможно, к толпам паломников, держащих путь к местным святыням, иногда решаясь проехать на повозке, запряженной быками, и неизменно стараясь не выделяться среди людей.

Снега севера постепенно сменил бурый пейзаж, пыль, поднятая северо-западными ветрами, все густела по мере приближения к Эдо. Продвигаясь к югу, Тама прослышала, что сёгун[3] — человек, ради которого погиб ее отец, — удалился в свои владения и отныне в поместье изучал китайскую поэзию и наслаждался уютом уединения. Ее чувство долга сильнее разгорелось от негодования и обиды. Несправедливо, что принц Ёсинобу жив, в то время как ее отец погиб, его поместья конфискованы, а племя клана Отари заклеймили, как предателей, позором[4].

Адауши — кровная месть — в Японии почти священна.

Быть может, настанет день, и ей удастся расквитаться с Ёсинобу за отца.

Когда она добралась до города, думы о возмездии уступили место мыслям о насущном: следует найти корабль, который доставит ее во Францию. В столице шпионы шпионят за шпионами. На каждую государственную должность назначаются два чиновника, чтобы следить друг за другом. Ведь осторожность, недоверие и подозрительность — следствия теперешней власти диктатора, автократии. Но в городе с миллионным населением одному крестьянскому мальчику, быть может, удастся остаться незамеченным.

Добравшись до Ёсивары, легендарного увеселительного квартала любви, в котором скорее всего можно, сохраняя анонимность, найти надежного капитана, она остановилась, чтобы дождаться, пока завечереет, изучая окружающую обстановку сквозь кисею дождя. В таком месте можно затеряться.

На самом деле ее могли здесь схватить и выставить на продажу, если бы солдаты микадо оставили ее в живых.

Но пока что ее не схватили.

Одетая в грубую одежду, скрывая лицо, с длинными волосами, заплетенными в косу, защищаясь от дождя и бдительных взглядов плетеной шляпой амигаса, Тама скользнула через освещенные факелами Большие ворота. Идя по главной улице Накано-Тё, по обеим сторонам которой стояли голые по зиме вишни, она старалась держаться в гуще людей. Народу, несмотря на дождь, было полно. Рикши наперебой зазывали выходящих посетителей или высаживали новых, приехавших искать удовольствий в веселых домах, ресторанах, модных лавках и роскошных магазинах, в театре Кабуки, где традиционно все роли исполняют мужчины. Вдоль мостовой у фонарных столбов бродили разносчики, мелькали их с веселенькой набойкой яркие тенты и надрывались многочисленные торговцы-зазывалы едой с тележек. В воздухе стоял звон самисэнов[5], из веселых домов неслись голоса, громко распевающие нагауты.

Ёсивара стала еще популярней с тех пор, как император перенес столицу в Эдо; иностранцам стало позволено вести дела в городе. А кето — волосатые варвары — сейчас ей очень нужны. Удача и мексиканское золото позволят ей купить билет и уехать из Эдо.

Она опасливо и осмотрительно пробиралась по улице, и сердце у нее в груди частило барабанную дробь. Страшилась, что ее поймают, да и, кроме того, для барышни благородного рода оказаться в таком квартале просто неслыханно. С другой стороны, заморские капитаны — главные потребители экзотического товара, который предлагала Ёсивара, и Тама намеревалась найти какого-нибудь бородатого иностранца, который увезет ее подальше от врагов.

Внезапно в ее поле зрения возникло знакомое лицо, и, пробормотав благодарственную молитву, она выбралась из человеческого потока, текущего по оживленной улице. Найдя укрытие под навесом, она рассматривала красный лаковый паланкин и дородного моряка, курящего трубку, прислонясь к нему. Не узнать его невозможно — огромный, с рыжими, как морковь, волосами и такой же бородой. Впервые она его увидела в Ниигате прошлым летом. В качестве первого помощника он сопровождал своего капитана на встречу с ее отцом и с ней самой туда, где правитель Отари закупил пять тысяч магазинных винтовок и двадцать пушек.

Завершив сделку, ее отец спросил капитана Драммонда, не опасается ли он по поводу морской блокады, установленной микадо, ведь ему необходимо проскользнуть обратно. На что тот с улыбкой ответил, что провез оружие для конфедератов во время войны Севера и Юга в Америке через такой плотный частокол, устроенный янки, что, проплывая мимо кораблей северян, мог слышать, как моряк чихает, а рыба рыгает. Так флот микадо просто игрушечный.

Его бахвальство сослужит ей хорошую службу. Можно не сомневаться: любой из тех, кто возит оружие, закроет глаза на то, что она бежит, спасаясь от властей.

Красный паланкин стоял на тротуаре перед роскошным особняком «Зеленый дом». Моряк вроде и к дождю невосприимчив, стоит у крыльца, покуривает, обмениваясь шутками с другими иностранцами, проходящими мимо. Его оглушительный хохот заставил Тама хоть ненадолго забыть о том, что ей грозит серьезная опасность. Вот так же ждали отца слуги, покуривая трубки и веселясь, пока тот посещал чайный домик. Как это было давно. Безвозвратно давно. На мгновение она смежила веки, отчасти надеясь, что, когда откроет глаза, окажется дома, и будет гореть огонь в очаге, и запах благовоний будет стоять в воздухе, и отец ей улыбнется, слушая, как она читает его любимые стихи.

Услышав очередной взрыв хохота, она распахнула глаза. Холодный воздух так контрастировал с ее грезами, непристойная Ёсивара так далека от ее утонченного дома, что глаза Тама переполнили слезы. Но дочь даймё[6] не должна плакать и не позволит душевным мукам сломить себя. Втянув воздух, чтобы прийти в себя и взбодриться, она дотронулась до жемчужин, спрятанных под простой синей курткой на вате, — они составляли целое состояние, — крепче стиснула в руках ношу и задумалась, как бы половчее забраться в паланкин американца.