ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

3 января 1861 года:

мятежники штата Джорджия захватили федеральный форт Туласки.

9 января 1861 года:

штат Миссисипи объявляет о выходе из Союза.

10 января 1861 года:

штат Флорида объявляет о выходе из Союза.

11января 1861 года:

штат Алабама объявляет о выходе из Союза.

19 января 1861 года:

штат Джорджия объявляет о выходе из Союза.

26 января 1861 года:

штат Луизиана объявляет о выходе из Союза.

Глава 17

Май, 1861 год

Ли взглянул на вычурное каменное здание, принадлежащее семье Джеффриз. Фронтоны дома украшены ажурными железными решетками. Од­ну сторону дома венчает башенка с зубцами из камня и напоминает башню старинного замка. В детстве братья любили бродить по дому и рассмат­ривать его. И знали каждый закоулочек, каждую трещину двадцатикомнатного дома, словно свои пять пальцев. Он вспомнил, как однажды решил пересчитать все окна в доме, но сейчас не помнил, сколько же насчитал тогда.

Дом семьи Джеффриз находился в северной части Нью-Йорка, в этом районе располагались дома богатых людей, вдали от пыли, шума и запахов большого города. Здесь жил человек, от которого зависела судьба рабочих, гнущих спины по много часов за крошечную зарплату на город­ских фабриках. Ли тоже мог бы построить рос­кошный дом для себя, но не хотел. У него был скромный дом в городе и он считал, что этот дом его вполне устраивает. Он не понимал, почему отец продолжает цепляться за эту громадину, ведь жена умерла, а дети разъехались. По правде сказать, отцу никогда и не был нужен такой большой дом. Он построил его с единственной целью, показать другим, насколько богата его семья. Ли совершенно не задумывался об этом, когда был мальчиком. Но сейчас отлично пони­мал, что его мать не любила жить здесь. Она была действительно счастлива лишь тогда, когда уез­жала с детьми в Мэпл-Шедоуз на целое лето. От стен дома веяло холодом, как внутри, так и сна­ружи. Комнаты были большими, с высоченными потолками, голоса и шаги отдавались эхом в этих огромных пространствах.

Особняк походил на выставочный зал, а не на уютное жилище. Когда отец был моложе и еще только создавал свою промышленную империю, его почти невозможно было застать здесь.

Ли Джеффриз несколько лет не появлялся в родительском доме. Беннет Джеймс уговорил его съездить к отцу. Ли выбрался из экипажа и привязал лошадь. Интересно, когда он перестанет пользоваться советами Бена? Он послушался ком­паньона и поехал в Луизиану, чтобы увидеть Одри. И каким разочарованием все закончилось! Слава Богу, что нет никаких вестей от Лины и Тусси. Очевидно, Ричард Поттер внял предупреж­дениям Ли и больше не осмеливается мучить Одри.

Весь прошедший год молодой человек чувство­вал себя опустошенным и одиноким. Он почти обрадовался, когда президент Линкольн призвал добровольцев, желающих помочь подавить «вос­стание». После того, как восемь южных штатов вышли из Союза, необходимо было принять сроч­ные меры. Теперь армейские обязанности займут все время, он станет чересчур занятым человеком, некогда будет думать об Одри. Ли надеялся, что служба в армии поможет ему навсегда забыть об этой женщине. Он, правда, опасался, что проис­ходящие события могут сказаться на судьбе Одри и тех, кого она любит. Так как штат Луизиана вышел из Союза одним из первых.

Южная Каролина осмелилась совершить пер­вый акт неповиновения, атаковав форт Самтер и потребовав сдачи союзного командования форта. Это невероятно, неслыханно! Президент еще не объявил войну официально, но объявил о призыве семидесяти пяти тысяч добровольцев. Значит, он, скорее всего, объявит войну в ближайшее время. Имея диплом военной академии в Вест-Пойнте, Ли должен сразу же получить звание офицера и помочь в создании более организованной и осна­щенной союзной армии.

Молодой человек постучал в дверь, надеясь, что в этот раз не совершил ошибки, прибыв сюда. Джеймс сказал ему, что раз уж он решил идти в армию, то должен сначала навестить отца, независимо от того, как к нему относится. Ли слышал от Карла, что отец в последнее время чувствует себя неважно. Ли понял, что отец, и впрямь, болен, если уж он покинул офис и отдыхает дома.

Дворецкий распахнул дверь, приветливо улыб­нулся, увидев Ли.

– Как хорошо, что вы приехали, господин Ли! Вы так давно здесь не появлялись. Входите же!

– Здравствуй, Картер! – Ли пожал дворецко­му руку и вошел в дом. Он попытался вспомнить, сколько лет в их семье работает Картер Регис. Сколько он себя помнит, Картер всегда был здесь. Старому холостяку, наверное, исполнилось около шестидесяти лет. Казалось, что его совершенно устраивала работа в доме Джеффриза.

– Ваш отец будет очень рад повидаться с вами. Он не совсем хорошо себя чувствует в последнее время. Неважно, что он проиграл выборы в Сенат, но, если учесть состояние его здоровья, может быть, это и к лучшему.

– Неужели все так плохо? Не помню, чтобы отец когда-нибудь болел длительное время. Ду­маю, что он скоро поправится.

– Ну, мы все надеемся на лучший исход. В последние несколько дней мистер Джеффриз чув­ствует себя немного лучше, даже поговаривает о возвращении на работу.

Ли отдал дворецкому плащ и шляпу. Весна в этом году никак не приходила в Нью-Йорк. Сегодня с утра сыпал мокрый снежок, но после обеда он превратился в нудный холодный дождь.

– Надеюсь, в гостиной тепло, там топится камин, Картер?

– Конечно, сэр. Ваш отец сидит перед камином и читает. Вы можете отправиться прямо туда.

– Хорошо, – Ли потер руки. – Сегодня ужасно холодно, я насквозь продрог, переправля­ясь на пароме через Ист-Ривер и Пролив. А из порта ехал в открытом экипаже.

– Идите в гостиную, я принесу вам чего-ни­будь горячего. Вы не возражаете, если подам чай?

– Прекрасно. Только принеси еще чего-нибудь покрепче.

– Конечно, – согласился Картер, понимающе улыбнувшись.

Ли оставил дворецкого и направился через обширный зал с огромной люстрой под потолком. Каблуки гулко стучали по мраморному полу. Ли вошел в гостиную, где пол был устлан восточным ковром. В камине ярко горел огонь. Возле камина в кресле сидел седой старик, облаченный в чер­ный атласный пиджак. Колени Эдмунда Джеф­фриза были укутаны шерстяным одеялом. Он курил трубку и внимательно читал газету. Сколь­ко помнил себя Ли, отец никогда не выпускал трубку изо рта.

Как только Ли взглянул на отца, прежняя неприязнь охватила его. Отец приветливо взгля­нул на сына и тот почувствовал внезапную тре­вогу. Насколько он помнил, отец никогда не болел серьезно, но сейчас выглядел больным, сильно похудевшим и постаревшим. А когда-то Эдмунд Джеффриз был здоровым и сильным, крепко сло­женным мужчиной.

– Ли! – обрадованно воскликнул отец. – Я получил твое письмо, где ты сообщал о том, что собираешься навестить меня. Что заставило тебя бросить работу и приехать сюда?

Ли подошел ближе.

– Я мог бы задать тебе тот же вопрос, папа. Никто не отдавал столько времени работе, как ты.

Отец вынул трубку изо рта, отложил в сторону газету, поднялся, сбросив одеяло на спинку крес­ла. К удивлению Ли отец обнял его.

– Я рад тебя видеть, Ли. Что касается меня, то и сам не пойму, что происходит. Может быть, сказывается возраст и слишком напряженная ра­бота. Наверное, я должен был больше прислуши­ваться к советам Энни и не отдавать работе все силы и время, – устало вздохнул он, и снова сел в кресло. – Я должен был больше времени про­водить с Энни. Она была бы счастлива. Не верит­ся, что прошло уже два года со дня ее смерти.

Эдмунд снова закурил трубку, глядя на трепе­щущие в камине языки пламени.

– Печально, если слишком поздно понимаешь, как мало уделял внимания тем, кого любишь.

Слова отца очень удивили молодого человека. Отец сегодня не походил на себя. Ли вспомнил Одри и то, что слишком поздно решил ехать в Луизиану. Вспомнил, как мама умоляла его за­держаться еще немного в Мэпл-Шедоуз, побыть с ней. А потом неожиданно умерла. Да, он тоже слишком поздно осознал, что сделал не все ради тех, кого любил.

– Я очень хорошо понимаю, что ты имеешь в виду, – согласился Ли, усаживаясь в кресло напротив отца. – Если бы кто-то предсказывал нам будущее, то мы могли бы избежать многих ошибок.

Их взгляды встретились. Глаза Ли были таки­ми же ярко-голубыми, как у Энни. Ли очень напоминал мать.

– Да, правда, могли бы, – отец глубоко вздох­нул. – В отношениях с тобой я сделал много ошибок, сын. Я думал об этом, пока не получил от тебя телеграмму. Считаю, что я понял причину твоего визита. Вряд ли ты бы приехал сюда просто повидаться со мной, не правда ли? Я сразу все отлично понял. Ты приехал сообщить, что отправ­ляешься добровольцем в союзную армию. Меня не удивляет твое решение.

Ли молча смотрел на отца, удивляясь его про­зорливости. Неожидано прозвучало признание от­ца о том, что он совершал ошибки. Не болен ли он серьезнее, чем делает вид?

– Откуда ты узнал?

Эдмунд грустно улыбнулся:

– Я слишком хорошо знаю собственного сына и его отношение к единству Союза. Я никогда не смог бы достичь сегодняшнего положения, если бы плохо разбирался в людях. А ты мой сын, ты для меня – словно открытая книга. Я всегда был хорошо осведомлен о твоих настроениях, убежде­ниях, намерениях.

Ли почувствовал смущение. Он считал, что только повидается с отцом, тот пожелает сыну «счастливого пути», и они расстанутся. Но оказа­лось, что отец решил поговорить откровенно. Эд­мунд смотрел на Ли сердечно и участливо, как не смотрел уже много лет. Наверное, с тех самых пор, когда Ли был маленьким мальчиком.

– На следующей неделе я уезжаю в Вашинг­тон. Думаю, что моя подготовка в Вест-Пойнте сейчас пригодится.

Эдмунд кивнул.

– Можешь себе представить, как я разозлился, когда ты заявил о решении сначала закончить Военную академию вместо Йельского университе­та? Я считал, что военная подготовка тебе совер­шенно ни к чему, и к нашему семейному бизнесу не имеет никакого отношения. Смерть Энни заста­вила меня на многое взглянуть по-другому. Пона­добилось серьезно заболеть, чтобы неожиданно осознать важность добрых отношений в семье и никчемность собственных амбиций и принци­пов, – отец вздохнул и отложил трубку.

– Ты по некоторым причинам не хотел зани­маться семейными предприятиями, – продолжал он. – Я не мог понять тебя, Ли. Твой прадед основал наше дело. Его сыновья продолжили его линию дальше. Их сыновья, мои братья, тоже многое сделали для укрепления семейных пред­приятий, но из них в живых остался я один. Я совершенно справедливо ожидал, что мои сы­новья продолжат дело дальше. Работал много лет, не зная отдыха, чтобы передать сыновьям удвоен­ный капитал. Но тебя никогда не интересовали. дела на фабриках. Мне всегда казалось, что ты не хочешь оценить по достоинству мои усилия.

Горничная принесла на подносе чайник и чаш­ки, небольшую бутылочку бренди и рюмку. Эд­мунд отпустил женщину. Ли нагнулся над столи­ком, налил себе в рюмку бренди, одним глотком выпил и налил еще.

– Это не потому, что я не ценил твоих усилий, папа. Наверное, я не создан для такой жизни. Карлу и Дэвиду нравилось заниматься предприя­тиями, и это прекрасно. Но я всегда хотел создать что-то свое. И теперь дела у меня идут довольно успешно.

Отец понимающе улыбнулся:

– О да, мне хорошо известно. Ты думаешь, что я пытался помешать тебе, правда? Ты считал, что я желаю тебе разорения?

Ли нахмурился, удивленный поведением отца. Неужели он готов признаться в том, что хотел разорения фирмы, принадлежащей сыну? Он не знал, как реагировать и выпил еще виски. Потом отставил рюмку в сторону и сказал:

– А что еще мне оставалось думать, если ты ни разу не предложил мне представлять интересы семейных предприятий, а твои ближайшие парт­неры отказывались со мной сотрудничать? Поче­му ты это делал, объясни, пожалуйста?

Эдмунд откинулся на спинку кресла, поправил на коленях одеяло.

– Через много лет, когда у тебя появятся собственные сыновья, ты поймешь, что отцы любят детей очень сильно. Рискуя потерять любовь и уважение, они пытаются навязать им свой образ жизни, считая, что помогут избежать многих ошибок. Ты не нальешь мне чаю?

Ли с готовностью выполнил просьбу отца.

– Неужели для меня было бы лучше, если бы я разорился, благодаря твоему вмешательству в мою жизнь? Трудно назвать это любовью.

– Ну что ж, сын, послушай теперь меня. Если кто-то из семьи Джеффриз решает заняться чем-либо, то отдает всего себя без остатка. Он не в состоянии заниматься этим наполовину. И я по­нял, если ты решил стать адвокатом, создать себе имя и добиться успеха, ты не должен отступать. Нельзя допустить, чтобы люди судачили об успе­хах моего сына, якобы пришедших благодаря выгодным клиентам. Я решил испытать тебя и убедиться, действительно ли ты всерьез хочешь быть хорошим адвокатом. Или ты должен был добиться успеха, или вовсе прекратить практику и обратиться ко мне с просьбой принять тебя в семейный бизнес. Все это время, наверное, ты думал, ч:то я искал возможности разорить тебя, вернуть в семейную фирму. Но, несмотря на то, что я пытался помешать тебе, мечтал я только о твоем успехе и процветании. И ты добился успеха. Я горжусь тобой, сын. Как я радовался, когда тебе удалось перехватить то железнодорожное дело прямо из-под носа Кая Джордана. Это было про­делано блестяще!

Ли поставил чайник на поднос. Он не верил своим ушам. Потом встал и подошел к камину.

– Бог ты мой, почему ты никогда не говорил так раньше?

– Тебе понадобилось много времени, чтобы добиться сегодняшнего положения. А теперь я гордо могу сказать, что мой сын процветающий адвокат, и он добился всего только своими сила­ми. Именно потому я и не предлагал тебе пред­ставлять интересы семейных предприятий и не избавился до поры до времени от ублюдка Кая Джордана. Я знаю, что ты в десять раз умнее этого человека. Джордан давно охотился за железнодо­рожным делом, – Эдмунд усмехнулся. – Ли, любой отец не хочет, чтобы его сын страдал или потерпел поражение. У тебя все получилось и получилось великолепно!

Ли задумчиво смотрел на трепещущие в ками­не языки пламени. Он был взволнован и поражен удивительным событием. И вспомнил, как Беннет Джеймс однажды сказал ему, что отцы боятся потерять любовь своих детей, решая, чем им лучше заняться в жизни.

– Боже мой, папа, как бы я хотел, чтобы ты сказал мне об этом раньше. Все эти годы я почти ненавидел тебя, – он провел рукой по волосам и снова повернулся к отцу. – Я специально старал­ся не приезжать в Мэпл-Шедоуз тогда, когда приезжали вы. Не хотелось спорить с тобой и братьями в присутствии мамы. Я вряд ли смог сдерживать гнев, зная, что ты пытаешься разо­рить меня и не даешь встать на ноги.

– Твоя мать понимала гораздо больше, чем ты предполагаешь. Она не всегда полностью одобря­ла и поддерживала мои действия, но она догады­валась и верила, что отец лучше знает, как посту­пать с сыновьями. Дело в том, что я собирался откровенно поговорить с тобой в то лето, но ты уехал из загородного дома раньше, чем я смог выбраться. А к тому времени, когда я туда вы­брался, тебя там уже не было. А потом твоя мать… – голос Эдмунда дрогнул. – Мое горе неутешно. У нас не оказалось возможности пого­ворить. Потом я занялся предвыборной борьбой в Сенат. Дальше узнал, что ты отправился у Луи­зиану. То одно, то другое мешало встретиться и побеседовать по душам. Я пришел в ужас, когда получил от тебя телеграмму с сообщением о визи­те. Решил, что если ты надумал отправиться на войну, я должен сказать тебе все открыто и честно, – отец нахмурился и пристально взглянул на сына. – Зачем ты ездил в Луизиану? Решил навестить девушку по фамилии Бреннен?

Ли снова сел в кресло, наклонился к столу, взял сигару.

– Да.

Эдмунд внимательно смотрел на молодого человека. Глаза Ли говорили больше, чем он хотел бы сказать, так же, как и глаза Энни, его матери. Ли, как и Энни, был способен на глубокое чувство.

– Ты любил ее?

Ли крутил сигару в руках, он не мог припом­нить, чтобы они с отцом когда-либо говорили на интимные темы.

– Я влюбился в нее, когда она была в Мэпл-Шедоуз. По вполне понятным причинам, мы по­нимали, что между нами не получится ничего. Но я не смог устоять перед искушением отправиться в Луизиану и попытаться найти выход. Когда я туда приехал, то Одри уже вышла замуж за другого.

– Мне очень жаль, Ли. Она красивая и неглу­пая девушка, но родилась и выросла на Юге. Я уверен, что ты был прав, когда решил, что из ваших отношений ничего не получится. А сейчас, когда между Севером и Югом практически идет война… Не думаю, что удастся покончить с мя­тежниками быстро. Скорее всего, прольется много крови.

Ли прикурил сигару и глубоко затянулся, за­тем коротко взглянул на отца.

– Беннент Джеймс говорит то же самое.

Эдмунд не сводил глаз с сына.

– Южане очень упрямы, Ли. Ты должен знать об этом. Чтобы решиться выйти из Союза, нужны мужество и уверенность в собственных силах. Мы должны серьезно относиться к грядущей войне. Мятежники готовы бороться за свое дело, они убеждены в собственной правоте. Если бы я был моложе, то тоже пошел бы добровольцем. Я про­играл выборы в Сенат, сын, но еще многое могу сделать, благодаря деньгам и власти, чтобы сохра­нить нашу страну единой, – он немного помол­чал. – Я горжусь, что ты записался доброволь­цем. Все знают, какая у нас сейчас слабая армия, очень нужны такие люди, как ты. Когда Лин­кольн объявил о призыве добровольцев, я знал, что ты будешь среди тех, кто откликнется. Может быть, это пойдет тебе на пользу. Ты будешь так занят, что некогда будет вспоминать об этой де­вушке, – он отпил несколько глотков чая и вопросительно посмотрел на Ли. – А что предпо­лагаешь делать с адвокатской фирмой? Возмож­но, ты останешься в армии на год или два, Ли.

– Джеймс и Стилвелл справятся и без меня. Если я не смогу вернуться довольно длительное время, они полностью будут владеть фирмой. Ког­да вернусь, придется все начинать с начала. Я уверен, что справлюсь.

– Я не сомневаюсь в твоем успехе. Буду мо­литься, чтобы ты вернулся живым и невредимым.

Ли нахмурился.

– Неужели ты думаешь, что война всерьез?

– Нет ничего ужаснее гражданской войны, сын. Ничего. Как офицер, которому придется принимать решения, ты должен запомнить одну вещь. В основном, военные действия будут происходить на территории мятежников. Это их родная] земля, они знают ее, как свои пять пальцев. А для] тебя она совершенно неизвестна. Кроме того, кли­мат для них привычен. Правительство, возможно, считает, что победа будет очень легкой, но мы уже потерпели одно поражение. Не думаю, что севе­ряне относятся к этому так же серьезно, как южане. Но очень скоро мы поймем, что просчита­лись.

– Морская блокада и блокада Миссисипи не дадут им возможности торговать. Когда они не смогут вывозить чертов хлопок и сахарный тростник, они примутся умолять о возвращении в Союз.

Эдмунд наклонился вперед, оперся локтями о колени.

– Имей в виду то, что я сказал тебе, Ли. Мятежники ужасно упрямы и решительны. Нуж­но показать им силу и как можно быстрее сбить с них спесь. Победа конфедератов в форт Самтер придала им уверенности и твердости. Не надо обманывать себя надеждой на легкую победу.

Отец наклонился ближе, Ли показалось, что в его глазах блеснули слезы.

– Ты должен вот что понять, Ли. Раз ты отправляешься в армию, значит, будешь прини­мать участие в боях. Тебе придется стрелять и убивать. А они будут стараться убить тебя. Не думай, что выстрелить в человека легко. Смерть ужасна. Я не смогу спать спокойно, пока вы с Дэвидом не вернетесь живыми и невредимыми.

– Дэвид? Разве он тоже вступил в армию?

– Да. Карл тоже хотел. Но у него дети, о которых он должен подумать и заботиться. Кроме того, мне нужен свой человек здесь. Кто-то дол­жен заниматься фабриками, тем более, что в последнее время я себя плохо чувствую. У меня уже нет прежней энергии. С тех пор, как умерла твоя мать… Я не знаю. – Он окинул взглядом комнату с высокими потолками. – Я остался один в огромном, бесполезном доме. Думаю, про­дать его. Если я смогу отделаться от него, то пожертвую выручку на дело сохранения единого Союза. Со своей стороны буду делать все возмож­ное, чтобы помочь вам. А сейчас у нас еще приба­вилось работы, – продолжал он. – Карл выпол­няет военный заказ правительства. Брезентовая фабрика будет выпускать армейские палатки. Нужно подготовиться к новому заказу по выпуску обуви для солдат. Само собой разумеется, возра­стут потребности в металле. Потребуются новые железные дороги, корабли, оружие. И в то же время я теряю рабочих. Мы были вынуждены остановить производство на время, так как мно­гие мужчины ушли в армию. Тысячи рабочих по всему Северу записались в армию. У президента Линкольна нет недостатка в желающих воевать. Я слышал, что Вашингтон переполнен отрядами добровольцев со всех северных штатов. Газетчики называют столицу огромным военным лагерем. Отряды размещаются в правительственных зда­ниях, складах, конюшнях, где только возможно. Везде, где только есть свободное место, поставле­ны палатки. Должно быть, это внушительное зре­лище.

Эдмунд Джеффриз выглядел обеспокоенным.

– Рабочие уходят в армию, и это буквально ставит меня в тупик. Я вынужден нанимать боль­ше женщин, детей и иммигрантов. С наймом рабочих царит такая неразбериха, но боюсь, бед­няге Карлу придется разбираться со всем одному, если я не почувствую себя немного лучше. В конце концов он придет к такому же результату, к какому пришел когда-то я – будет проводить все время на работе, отказывая во внимании семье, сыновьям. А они ведь очень малы и, конечно же, нуждаются в отцовском внимании.

Ли ощутил глубокое раскаяние за то, что не понимал отца и его тревог все эти годы.

– Как ты себя чувствуешь сейчас, папа? Кар­тер сказал, что тебе стало немного лучше в послед­ние дни.

– Мне все время то лучше, то хуже. Боль в правой стороне почти не проходит, да еще мучают боли в желудке, которые иногда отпускают. Мо­жет быть, я чем-нибудь заразился. А в общем, я рад, что ты приехал навестить меня перед отъез­дом в Вашингтон. Ты останешься на ночь?

Ли увидел мольбу и надежду во взгляде отца, отец никогда не просил ни о чем раньше. Это сразу же напомнило ему, как умоляла его мать остаться немного в Мэпл-Шедоуз. Но Ли надеялся, что с отцом не случится то же самое, что случилось с матерью. Эдмунд Джеффриз всегда казался таким сильным и непреклонным.

– Я уже решил остаться здесь, так замерз, что не представляю, как мог бы возвращаться сего­дня. И скорее всего, сегодня нет парома.

– Ты все дела привел в порядок? Может быть, нужно что-то сделать после твоего отъезда?

– Ничего не нужно. Я сдал дом в аренду, а Джеймс и Стиллвел будут заниматься делами фирмы, – Ли почувствовал тупую ноющую боль в груди, внезапно осознав, что собственная гор­дость и непримиримость заслонили от него истиный образ отца. А теперь, когда он наконец по­чувствовал к отцу доверие и может поговорить откровенно, в их распоряжении оказалась только одна ночь. Отец так изменился в последнее время, он, видимо, болен серьезнее, чем предпо­лагает. Ли не должен покидать его и уходить в армию.

– Папа, я…

– Президент Линкольн нуждается в таких людях, как ты, Ли. Ты нужен Союзу. Наступают ужасные времена, я рад, что твоя мать не дожила и не увидит того, что здесь скоро начнется. – Отец потянулся к сыну, взял его за руку. – Я уверен, Ли, что ты прославишь имя Джеффриз. И не удивлюсь, если ты вернешься с войны гене­ралом с орденом на груди.

Ли улыбнулся, он был немного смущен такими словами.

– Я постараюсь, папа.

– Я уверен в этом, сын. Мне очень жаль, что мы не понимали друг друга все эти годы. Я пре­красно осознаю, что временами вел себя, как настоящий ублюдок. Мой отец был очень высоко­мерным и жестким человеком, видимо, ]я очень похож на него. Нельзя позволять работе лишать человека многих прекрасных минут, тех, которые я мог бы провести в семье. У меня есть предчувствие, что у тебя все сложится по-другому, когда ты женишься.

Одри. Разве может он найти кого-нибудь, кто мог бы сравниться с этой девушкой?

– Не думаю, что могу скоро жениться, папа.

– Извините, сэр, – послышался голос Карте­ра. Слуга стоял в дверях, сжимая в руке газету. – У меня сегодняшний выпуск, сэр. Я подумал, что вам будет интересно прочесть.

Эдмунд отпустил руку Ли.

– Что там такого важного, Картер?

Дворецкий вошел в комнату, немного смущен­ный тем, что очевидно прервал откровенный раз­говор между отцом и сыном.

– Тревожные заголовки, сэр. – Он подал газету хозяину, тот развернул ее и начал просмат­ривать полосы.

– Черт! – неожиданно выругался он. – Кровь уже пролилась. Здесь говорится, что толпа сто­ронников отделения южных штатов забросала камнями союзные отряды в Балтиморе. Четыре человека убиты, – он глубоко вздохнул. – Хотя штат Мэриленд остался верен Союзу, все равно наших солдат убивают там камнями. – Эдмунд печально взглянул на сына. – Наступают ужас­ные времена, сын, как я тебе и говорил.

– Простите сэр, что вмешиваюсь, в другой статье сообщается, что мистер Роберт Э. Ли[5] подал в отставку и присоединился к Конфедера­ции, – вставил Картер.

Эдмунд снова тяжело вздохнул:

– Это означает следующее: Юг начинает фор­мировать собственную армию. – Он передал га­зету Ли. – Мне, конечно, хочется, чтобы ты побыл со мной подольше, но, совершенно очевид­но, тебе необходимо поторапливаться в Вашингтон. На днях я буду телеграфировать губернатору Моргану, чтобы он поговорил с президентом о твоем приличном назначении.

Ли взял газету, просмотрел полосы и заголов­ки. Одри, Джой, Бреннен-Мэнор, казалось, еще так далеки от происходящих событий. Конечно, даже если начнется настоящая война, военные действия нескоро докатятся до крайнего Юга. Может, все закончится быстрее, чем они предпо­лагают?

Глава 18

Подполковнику Ли Джеффризу было совер­шенно ясно, что война продлиться гораздо дольше и окажется более кровавой, чем предсказывали его отец и Беннет Джеймс. Стояла ужасная июль­ская жара, армия медленно продвигалась по ле­систым холмам Северной Виргинии. Было невы­носимо трудно тащить пушки через лес и густой кустарник. Колеса тяжело нагруженных повозок вязли в податливом иле мелких речушек и ручьев. Отрядам приказано двигаться маршем, придер­живаясь основных дорог по направлению укреп­лений конфедератов в Булл-Ран. Но большей ча­стью узкие грунтовые дороги представляли собой вязкое месиво, по ним одновременно могло прой­ти не более одного-двух человек. Несколько пол­ков составляли примерно тридцать пять тысяч человек и двигались по пересеченной местности и нешироким тропам, что делало продвижение из­нуряюще медленным. Настолько медленным, что о внезапности атаки не могло быть и речи. Это стало очевидным, как только их первая атака на подступах к Булл-Рану неподалеку от Блэкберна закончилась унизительным поражением.

Войска сосредоточились в Сентревилле, не­большой деревушке, где они размещались перво­начально и куда вынуждены были снова отсту­пить после поражения. Двенадцатый полк под командованием Ли Джеффриза, как и тысячи солдат других полков, ожидали дальнейших при­казов генерала Ирвина Мак Доуэла, которого Ли считал недееспособным, и вообще генерал мало кому нравился. У Ли были сильно обожжены руки. Он с яростью вспоминал все, что случилось с ним и его солдатами под Булл-Раном. Большин­ство новобранцев оказались совершенно необучен­ными, в то же время чересчур самонадеянными. Они шли к полю сражения, задыхаясь от пыли и жалуясь на жару и духоту, которые действитель­но были невыносимыми. Солдат стало трудно удерживать в повиновении, они часто нарушали дисциплину, то и дело останавливаясь, чтобы попить воды или поймать на какой-нибудь ферме курицу. Он слышал, что полк под командованием бригадного генерала Самуэля Хайнцельмана, ко­торый продвигался с другого направления, потра­тил много часов на переправу через ручей. Ручеек оказался неглубоким – по колено, однако солда­ты переходили на другой берег поодиночке через узенький мост. Хайнцельмана был ветераном Мек­сиканской войны, принимал участие в индейской кампании, но даже он не придавал никакого значения важности внезапного нападения.

Армия оказалась совершенно неорганизован­ной. Несмотря на то, что Ли и другие выпускники Вест-Пойнта занимались обучением солдат, часть офицеров не воспринимала войну серьезно. В пер­вый день, когда они вошли в Северную Виргинию, то продвинулись только на шесть миль. У конфе­дератов было достаточно времени для тщательной подготовки к приближению противника. Когда семнадцатого июля союзные войска достигли Ферфекс Кортхаус, мятежники уже покинули пози­ции, причем так быстро, что оставили на месте стоянки горящие костры, на которых готовилась еда. Вскоре стало известно, что конфедераты успели отступить на юг, избежав столкнове­ния с колонной Хайнцельмана. Отступая мятеж­ники сожгли железнодорожный мост Оранж и Александрия. Если бы Хайнцельман не заплутал в лесах, то мог бы захватить мятежников до того, как они отступили. Тем временем, генерал Мак Доуэл не знал точно, где находится полк Хайн­цельмана.

Федералы, может быть, завтра предпримут по­пытку атаковать, но если сражение будет снова проиграно, это произойдет, по убеждению Ли, только из-за бездарного руководства и ошибочных действий высшего командования армии.

Мак Доуэл наконец обнаружил полк Хайн­цельмана. Но холмы, покрытые непроходимым лесом, и запутанный лабиринт троп заставили генерала изменить стратегию. Он решил сначала взять Сентревилль, а не Садли-Спрингс. Вскоре после этого началось настоящее сражение. Полку Ли Джеффриза было приказано следовать за бри­гадным генералом Даниэлем Тайлером, который решил переправиться через Булл-Ран в местечке Блокберн. Без разрешения Мак Доуэла Тайлер открыл огонь по конфедератам из двух крупнока­либерных пушек. Конфедераты отступили. Сна­чала показалось, что первое столкновение принес­ло победу, но войска конфедератов залегли тремя линиями вдоль южного берега Булл-Рана. Когда федералы вышли на незащищенный берег реки, они открыли такой шквальный огонь, пули виз­жали и свистели во всех направлениях. Пушка федералов взорвалась. Мятежники принялись ра­достно кричать, торжествуя. Наступающие тоже оглушительно кричали, пытаясь подбодрить себя и устрашить обороняющихся. Никогда в жизни Ли не приходилось слышать такого шума. Он стрелял в мятежников и попал в нескольких, не зная, убил кого-нибудь или ранил. Это было незнакомое и, вместе с тем, страшное чувство, охва­тившее все его существо – он стрелял в людей. Но Ли знал, что ему придется привыкать.

Адъютант Мак Доуэла, примчавшийся сюда на лошади, чуть не подрался с генералом Тайлером, приказывая отвести полк. Но Тайлер охмелел от запаха крови и твердо стоял на своем, доказывая, что сможет заставить мя­тежников отступить. Полк Ли попал под сплош­ной огонь, пули свистели и жужжали, напо­миная какую-то жуткую отвратительную му­зыку. И после боя ему казалось, что он слышит свист пуль, а голова долго болела от оглуши­тельных звуков боя.

Ли опустил руки в холодную воду, чтобы не­много ослабить боль и жжение. Хотелось выска­зать генералу все, что он думает о происходящем. Ли возненавидел Тайлера за бездарное руководст­во, за неумение правильно оценить складывающу­юся обстановку, за то, что своей беззаботностью принес смерть стольким солдатам. В конце кон­цов, Тайлер решил отступить, оставив Ли во главе Двенадцатого Нью-Йоркского полка сражаться с мятежниками. Солдаты Ли были вынуждены при­жаться к земле в зарослях густого соснового леса. Казалось, что за каждым кустом, за каждым деревом прячутся мятежники и открывают шквальный огонь. Федералам приходилось стре­лять по невидимым целям, скоро стволы ружей раскалились так, что до них было невозможно дотронуться. Вот тогда Ли и обжег ладони. Сол­даты лежали, прижавшись к земле, ждали помо­щи, но на выручку к ним не слишком торопились. У Ли не было другого выхода и он отдал приказ об отступлении. В это время Первый Массачусетский и Мичиганский полки прибыли на помощь федералам, но и эти полки были встречены шквальным огнем и тоже были вынуждены при­жаться к земле, не в состоянии ответить против­нику.

Фактически федеральные войска вынуждены были отступить. Ли чувствовал себя униженным, как и большинство воюющих. В ушах долго зву­чали крики мятежников, ругательства и оскорб­ления. Такого можно было избежать, если бы Тайлер не нарушил приказа Мак Доуэла произве­сти тщательную разведку местности и не вступать в бой. У Тайлера в полку царил настоящий бед­лам. Это действовало и на солдат Ли, которые находились в тылу полка Тайлера. Ли не мог удержать полк в подчинении, солдаты в панике разбегались во все стороны. Кто-то уносил с поля боя раненых товарищей, легкораненые тащились сами, форма промокла от крови. К тому времени, когда Ли с большим трудом удалось собрать свой полк, несколько человек пропали без вести, ско­рее всего, были убиты или захвачены в плен мятежниками. Мак Доуэл приказал всем возвра­щаться в Сентревилль. Солдаты, измученные, злые, недовольные, открыто высказывали неудов­летворенность плохим командованием.

Первый бой выявил все слабые стороны феде­ралов. Солдаты оказались плохо обученными и не подготовленными психологически к настоящей войне. Они вовсе не ожидали, что возможно такое кровопролитие, были растеряны и изумлены. Ра­неные лежали на специально расчищенном месте. В тишине наступившей ночи громко раздавались тяжкие стоны, многие умирали от смертельных ран. В самый первый день сражения Ли Джеффризу пришлось увидеть много крови и смертельно раненых людей, мучения которых невозможно забыть. Это была настоящая война.

Джой подошел к Одри, сидевшей в гостиной в Бреннен-Мэнор. Девушка вышивала, устроив­шись в кресле. Казалось, она ничем другим боль­ше не интересуется. Теперь Одри редко пела, мальчик хорошо понимал, почему. С отъездом Ли у нее пропало желание петь. Джой взглянул на морских чаек. Статуэтка стоит с тех пор на ка­минной полке. Ричард ни разу не дотронулся до подарка Ли и не запретил Одри хранить его. Фактически он почти не бывал в Бреннен-Мэнор. Большую часть времени он проводил в Сайпресс-Холлоу без жены, и Джой понял, что, вероятно, Ли сумел что-то сделать в тот вечер, когда прово­дился бал. Должно быть, Ли поставил Ричарда на место. Юноша тогда не смог остаться под дверью и дослушать разговор до конца. Но он и так услышал достаточно много, чтобы понять, как несчастна его сестра. На следующий день он уви­дел лицо избитого Ричарда. Мужу Одри пришлось несколько дней провести в постели, он никого не принимал, приказав тем, кто знал о случившемся, молчать.

С тех пор Ричарда словно подменили, он стал вести себя тише и покорнее. Джой был рад тому, что Ли приехал и поступил с этим жестоким человеком так, как тот заслуживал. Мальчик был благодарен другу. Но в результате случившегося Одри осталась одна. Но, по крайней мере, муж больше над ней не издевался. Однако человек, которого Одри любила больше всех на свете, уехал навсегда, а ее замужество не имело ничего общего с настоящей семейной жизнью.

– Одри? – окликнул Джой.

Она подняла голову и улыбнулась:

– Джой! Я думала, что ты уехал с отцом на плантацию.

– Я сначала был с ним, но потом стало с-слиш-ком жарко.

– Да, очень жаркий нынче июль, правда? Мальчик подошел ближе.

– Завтра отец уезжает в Батон-Руж, чтобы узнать о происходящем в Виргинии. Я поеду с ним.

– Когда Ричард приезжал сюда два дня назад, он сообщил, что генерал Ли призывает в армию добровольцев со всего Юга. Я уверена, они быстро закончат войну, Джой. Скоро генералы Боургард и Джонстон пойдут на Вашингтон, как об этом говорят газеты, они покажут федералам, что мы сильны и решительны. Север будет вынужден после этого оставить нас в покое.

– Ты в самом деле так думаешь?

Одри воткнула иглу в ткань и откинулась на спинку кресла. Она очень хорошо выглядела се­годня в простом белом льняном платье. Волосы были зачесаны назад. Однако она так и не смогла поправиться после ужасных брачных ночей, да и глаза уже не блестели по-прежнему. Это была не невинная гордая Одри Бреннен, гостившая когда-то в Мэпл-Шедоуз. Но она, все равно была, ко­нечно, очаровательна. Джой с болью в сердце осознавал, что отчасти и он виновен в ее несча­стье. Не следовало ждать от сестры слишком многого и возлагать большие надежды. Сейчас он достаточно взрослый, чтобы осознавать собствен­ную вину, но прозрение пришло к юноше слиш­ком поздно. Джой пригладил влажные от пота волосы и сел в кресло рядом с сестрой.

– Одри, я еду с отцом в Б-батон Руж, п-потому что собираюсь пойти в армию.

Девушка побледнела.

– Что?

– Я собираюсь вступить добровольцем в армию Конфедерации.

Одри почувствовала спазмы в желудке.

– Джой! Тебе только шестнадцать!

– Шестнадцать – достаточный возраст. Я уже объявил-отцу о с-своем решении.

– И он согласен?

Джой рассматривал вышитую салфетку, кото­рая украшала ручку кресла, водя пальцем по замысловатому узору.

– Конечно, согласен. Я знал заранее, что он согласится. Он с-сможет хвалиться и гордиться мной, – юноша взглянул на сестру, не в силах скрыть слезы обиды. – Разве т-ты не понимаешь, Одри, другого я ничего не сумею сделать, чтобы отец мог гордиться мной? Может быть, меня ранят и т-тогда я вернусь домой с медалью. Я буду воевать ради Правого дела, поэтому отец будет счастлив.

– Счастлив? – Одри отложила вышивку и поднялась. – Джой, тебя могут убить! Или тяже­ло ранить, ты будешь ужасно мучиться, а меня рядом с тобой не окажется!

Мальчик встал и посмотрел в глаза сестре. Он за последнее время вытянулся, перерос сестру на несколько дюймов. Теперь он больше походил на мужчину. В нем почти ничего не осталось маль­чишеского. Она чувствовала, что брат стал умнее, понятливее.

– В этом-то все и дело, Одри. Я слишком д-долго зависел от тебя, – он грустно посмотрел на нее. – Я знаю все о Ли, Одри, мне известно, что сделал с тобой Ричард. Я слышал… в тот вечер, когда приезжал Ли. Ты вышла замуж за Ричарда из-за того, что считала именно это заму­жество лучшим выходом для всех. А теперь ты несчастна. Это и моя в-вина.

Одри закрыла глаза и отвернулась, смущенная тем, что брат, оказывается, знает о ее проблемах с Ричардом.

– Джой, наше решение с Ли не имело никако­го отношения к тебе. Мы просто сочли, что не сможем быть счастливыми вместе. А мой брак с Ричардом Поттером только моя собственная вина и ничья больше. Я не любила его, но решила, что со временем смогу полюбить. Тогда казалось, что он, как никто другой, разбирается в делах план­тации и поможет отцу управлять Бреннен-Мэнор. Когда отец заболел, я очень испугалась. Кроме того, отец мечтал, чтобы мы с Ричардом пожени­лись до его смерти, поэтому я сама ускорила свадьбу.

Она снова посмотрела брату в лицо.

– Я никогда не сомневалась в том, что ты сможешь встать на ноги, Джой. Но ты был тогда слишком молод. Я подумала, что отец может внезапно умереть, – она нервно потерла руки. – Я действительно думала, что мне будет хорошо с Ричардом и что мы сумеем быть счастливыми. Жаль, мы не всегда понимаем, к чему приводит самонадеянный выбор. Джой, ты точно так же сейчас не понимаешь, что делаешь. – Она подо­шла к брату ближе, глаза затуманились, – Джой, а если война не закончится быстро? Что, если она затянется, будет мучительной и кровавой? Кто сообщит мне, где ты и что с тобой? Я изучала историю, знаю, что войны бывают ужасными, более ужасными, чем ты себе представляешь. Солдаты голодают, их захватывают в плен и де­ржат в тюрьмах. Происходят и более ужасные вещи, – она взяла юношу за руку. – Тебе при­дется убивать людей, Джой. Ты сможешь сделать это?

По щеке Джоя скатилась слеза.

– Ты не п-понимаешь, что значит для м-ме-ня возможность вступить в армию. Отец станет гор­диться мной. Несомненно, я буду убивать янки, если потребуется. Я хороший стрелок, Одри. Го­ворят, что армии нужны люди, умеющие хорошо стрелять. Я смогу вернуться знаменитым, – он торопливо смахнул слезу. – Я не б-боюсь. Это то, что я могу делать самостоятельно, без отца, без тебя, без Ричарда, без вашей поддержки. Знаю, что отец всегда немного стыдился меня, а ты заботилась обо мне, как мать, пожертвовала ради меня своим счастьем и благополучием. Я н-не могу позволить тебе, отцу и Ричарду все время опекать меня. Я должен пойти в армию, Одри. Пожалуйста, не проси отца, не заставляй его отговаривать меня. Вдвоем с Ричардом они пре­красно управятся на плантации. Если я переду­маю сейчас, то после перестану себя уважать.

Одри обняла брата и расплакалась.

– Это неправда, Джой. Я всегда уважала тебя. Ты мой лучший друг. Что я буду делать без тебя? У меня не осталось близкого человека.

– Прости, Одри, н-но ты должна отпустить меня, чтобы я стал настоящим мужчиной.

Кто-то уже говорил ей однажды, что Джою необходима самостоятельность. Неужели это бы­ло два года назад в Коннектикуте? Интересно, а где сейчас Ли? Вступил ли он в Союзную армию? Он может погибнуть, и она никогда не узнает о его смерти. Одри не получала о нем никаких известий с тех пор, как он во время бала избил Ричарда и заставил его подчиниться. Ричард поч­ти не разговаривал с ней, с тех пор у них не было супружеских отношений. Тусси как-то намекала о том, что ходят слухи об Элеонор и Ричарде. Кузина Одри не раз приезжала к Ричарду в Сайпресс-Холлоу и оставалась там на ночь. Видимо, Ричард удовлетворял сексуальные потребности с Элеонор. Одри было не очень приятно, что кузина позволяет себе такие вещи.

Жизнь Одри стала пустой, никчемной – ни надежды иметь детей, ни желания заниматься музыкой. Кроме Джоя у нее никого не было, но, вероятно, брат прав, служба в армии поможет ему обрести уверенность в себе, которой ему не хватает. Может быть, он вернется домой с награ­дами, когда армия Конфедерации одержит побе­ду. Но Одри слишком боялась войны. Она крепко обняла брата. Джой, ее невинный, добрый млад­ший брат. Она не поверила, когда он сказал, что не боится, зная, как трудно будет ему убивать врагов.

– Мне будет одиноко без тебя, Джой. Мы никогда не расставались надолго.

Джой осторожно высвободился из объятий се­стры.

– Я знаю, Одри, но я вернусь. Война не продлится годы, постараюсь чаще писать. Я об-бещаю.

Она кивнула, не в силах говорить. Как остано­вить его? Джою очень хочется, чтобы отец гордил­ся им. Она должна была ненавидеть отца за ту боль, какую он причинил собственным детям. Но хорошо знала, что Джозеф Бреннен желал им только добра. Он все равно был ее отцом, и сейчас страдал из-за ее неудачного замужества. Одри не могла злиться на него.

– Вероятно, вы с Ричардом найдете способ наладить отношения, – сказал Джой. – Он твой муж, Одри. Ты должна поговорить с ним. Не думаю, что он будет по-прежнему мучить тебя.

Одри отвернулась.

– Когда-то я могла его полюбить, Джой, а теперь и представить невозможно. Не знаю, что мне делать с Ричардом. Мы венчались в церкви. Если я разведусь с ним, значит, откажусь от нашей веры. И даже тогда, перед Богом, мы все равно останемся мужем и женой. Я не уверена, что решусь на развод, но, в то же время, не знаю, что же теперь предпринять.

Джой тяжело вздохнул:

– Мне очень жаль, Одри. Когда закончится война, и я вернусь домой, может быть, все сло­жится иначе. Ричард хочет иметь детей. Ему придется как-то налаживать отношения и снова быть твоим мужем.

Одри смахнула слезы, покраснев при замеча­нии о детях до корней волос. Младший брат понимал больше, чем она предполагала.

– Не знаю, смогу ли я снова быть ему женой, Джой, – она заставила себя улыбнуться. – Не переживай из-за меня и Ричарда. Будь осторожен и остерегайся янки. – Она подошла и погладила юношу по щеке. – Не можешь ли ты подождать хотя бы один год, Джой. Вероятно, все закончится к этому времени.

Он отрицательно качнул головой.

– Именно поэтому я н-не могу ждать. Я упущу возможность, – он через силу улыбнулся. —

Кроме того, мне интересно! Не могу дождаться, когда представится возможность доказать, как хорошо я стреляю! И отец обещает поговорить с нужными людьми, чтобы я попал в хороший полк. Все вы б-будете гордиться мной. Вот уви­дишь.

– Я уже горжусь тобой, Джой. И всегда гор­дилась.

Он зарыдал:

– Только не отец. Но он б-будет гордиться.

Одри ласково обняла брата.

– Да благословит тебя Бог, Джой. Верю, что ты не пустишь в Луизиану янки, слышишь?

– Они не смогут зайти так далеко. Генерал Ли не допустит этого.

Усталость. Одри почувствовала страшную ус­талость. Неужели ей только девятнадцать, а она чувствует себя такой старой? Что будет с ней и с Джоем? Что будет со всем Югом? Сможет ли генерал Ли не пропустить янки в их штат?

Теперь она была уверена только в сегодняшнем дне. Женщины собирались в Батон-Руже, готови­ли еду и напитки для добровольцев, которые каждый день отправлялись пароходами вверх по Миссисипи или по железной дороге в различные сборные пункты. Может, ей взять с собой Тусси и поехать в Батон-Руж? Помочь шить конфедерат­ские флаги, организовать сбор средств на правое дело. Она не сможет оставаться здесь из-за отно­шений с Ричардом и после отъезда Джоя. Она сойдет с ума от одиночества.

– Мы выиграем войну, Джой, и ты вернешься героем. Я все так и представляю. – Она посмот­рела в глаза юноше, мысленно молясь, чтобы ее слова сбылись. – Я люблю тебя, Джой. Всегда помни об этом. Я люблю тебя так сильно, как не люблю никого.

Он кивнул, не в силах сказать что-нибудь, понимая искренность слов сестры. Как ему не хотелось делать больно Одри, как не хотелось оставлять ее одну. Понимает ли она, что он боится гораздо больше, чем хочет показать? Ему дейст­вительно не хотелось покидать Бреннен-Мэнор и любимую сестру, но впереди ожидало что-то очень важное. Джой хотел быть уверенным, что Джозе­фу Бреннену никогда больше не придется сты­диться за своего единственного сына.

Через два дня после сокрушительного пораже­ния в Блэкберне, генерал Мак Доуэл подготовил новый план атаки. К ужасу Ли в Сентревилль из Вашингтона стали группками прибывать граж­данские лица. Они следовали по стопам Федераль­ной армии в надежде увидеть полное поражение Конфедерации. Они прибывали в экипажах и просто верхом, кое-кто явился пешком – фото­графы, сенаторы, конгрессмены и даже женщи­ны, несущие корзинки с едой. Один конгрессмен из Иллинойса добровольно решил служить про­стым пехотинцем. Он приехал, чтобы поступить на службу в Мичиганский полк, наряженный во фрак с цилиндром.

Ли считал сложившуюся ситуацию абсурдной. Зрителям здесь было не место. Они превращали войну в цирковое представление. Он опасался, что прибывшие не представляют, чем может все это кончиться. Но начальство было настроено благо­душно, все уверены, что легко смогут овладеть Булл-Раном и отбросят конфедератов от столицы, которая находится всего в двадцати пяти милях от мест боев. Ли уже устал от постоянных паро­возных гудков, доносящихся со станции Манассас, расположенной среди ближних холмов, за­хваченных конфедератами. Начальство уверено, что поезда подвозят к месту боев совершенно необученных мятежников для участия в предстоящем сражении. Но Ли подозревал, что на поез­дах прибывает гораздо больше людей, чем пред­полагает Федеральное командование. Он считал, что конфедераты подготовили такую армию, ко­торая способна разбить Союзные войска.

Больше всего Ли раздражал тот факт, что Федеральное командование давало достаточно времени южанам для подготовки мощной оборо­ны. Он все время вспоминал слова отца о том, что южане упрямые и гордые люди, они воюют на своей территории, в привычном для них климате. В Блэкберне они уже показали насколько могут быть опасны, а для того, чтобы захватить станцию Манассас, федералам предстояло овладеть не­сколькими холмами, поросшими густым лесом. И, возможно, окрестности просто кишат мятеж­никами.

Наконец поступил приказ. Отряды под коман­дованием Ли поступали в распоряжение генерала Хайнцельмана, должны атаковать Садли-Форт и разбить левый фланг противника. Мак Доуэл дол­жен был зайти в тыл мятежникам и оттеснить их в Манасасское ущелье. Мятежники будут окруже­ны, их вынудят сдаться. Накануне между генера­лом Мак доуэлом и генералом Тайлером произо­шел спор. Тайлер все еще сильно переживал уни­зительное поражение, которое они потерпели два дня назад, и выговор, который он получил от! самого Мак Доуэла. Теперь он пытался доказать Мак Доуэлу, что тот, возможно, недооценивает' силы южан, которые, вероятно, собрали огром­ную армию на станции Манассас. Упорно доказы­вал, что федералам, по-видимому, придется сражаться с двумя армиями одновременно, с од­ной – под командованием генерала Боургарда и второй – под командованием генерала Джонстона. Мак Доуэл настаивал, что независимо от ко­личества численности армии конфедератов, он не видит другого выхода, кроме одного – они долж­ны начинать наступление и покончить с мятежниками, как можно быстрее. Необходимо взять Булл-Ран. Наступление должно начаться в два часа ночи двадцать первого июля. Союзные вой­ска атакуют на рассвете.

Тысячи солдат Федеральной армии не могли уснуть в эту ночь. Ли тоже не спал. Он наблюдал за звездами, слушал игру скрипок и губных гар­мошек, смотрел в мерцающее пламя лагерных костров. Многие писали письма домой, молясь Богу о том, чтобы их письма не стали последними весточками к близким. Ли писал письмо отцу:

«Дорогой папа,

я решил написать тебе, потому что завтра начинается наступление на станцию Манассас, захваченную конфедератами. Не знаю, когда смо­гу написать снова. Боюсь, ты оказался прав, утверждая о том, что война продлится гораздо дольше, чем три месяца. Мятежники оказывают жесточайшее сопротивление. Я уже слышал свист пуль и сам стрелял до тех пор, пока ствол не раскалился. Видел искалеченных людей со страшными полостными ранениями, а мы пере­жили всего лишь одно сражение. Это было сраже­ние при Блэкберне, оно оказалось спланировано так бездарно, что мы были вынуждены, отсту­пить с огромными потерями. Солдаты растеря­лись. Я делаю все, что от меня зависит, чтобы научить солдат моего полка и подготовить к предстоящим боям, стараюсь подбодрить их. Легко размахивать флагом и вызваться идти в армию добровольцем сражаться за наше «дело», но когда человек попадает на настоящую войну, то быстро понимает, что ввязался в страшное дело. Оно требует гораздо больше мужества, чем можно себе представить.

Я стараюсь держаться мужественно, когда вспоминаю, почему оказался здесь. Взаимная не­нависть и разобщенность северян и южан пока­зали, каким страшным станет наше государство, если не сохранить единства. Но боюсь, что цена за сохранение Союза окажется непомерно высокой. Пройдет очень много времени, прежде чем страна снова объединится, и в обществе воцарятся мир и согласие. Представления не имею, когда смогу вернуться домой, поэтому свою любовь, привязанность и признательность посы­лаю с этим письмом. Пожалуйста, прочтите письмо Карлу и его семье.

Всегда ваш, Ли.»

Неподалеку от Ли солдат писал письмо женщи­не, на которой собирался жениться. Ли Джеффризу хотелось, чтобы его тоже ждала где-то женщина. Но единственная женщина, которую он действительно любил, теперь оказалась в стане врагов и навсегда принадлежала другому челове­ку. Одри ушла из его жизни, но все равно по причине, которой Ли не мог себе объяснить, он носил листочки с текстом песни в кармане на груди. Он никогда не перечитывал стихов. Они просто лежали у него на сердце необъяснимым образом успокаивая.

Ли запечатал конверт, надписал адрес и пору­чил солдату отправить письмо почтой. Затем за­брался в спальный мешок, надеясь уснуть хотя бы на пару часов. Завтра они снова предпримут попытку овладеть Булл-Раном. Он не сомневался, что предстоит долгий и очень опасный день.

Глава 19

Ноябрь, 1861 год

Одри налила в стакан из хрустального кувши­на пунша и подала напиток молодому человеку, примерно одного возраста с Джоем. Юноша прямо светился от восторга – он идет сражаться за Правое дело. Сегодня большинство мужчин на балу в доме дяди Джона были радостно возбужде­ны, включая и самого дядю, который тоже решил предложить свои услуги Конфедератской армии. Богатство и возраст позволяли ему надеяться на получение более высокого ранга, чем просто ря­довой.

Казалось, большинство молодых людей пре­даны Правому делу, и готовы сражаться и уме­реть, но Одри подозревала, что дядя Джон ищет только славы. Он был чересчур тщеславным чело­веком, любящим лесть и внимание. Вместе с тетей Джанин он надеялся, что после окончания войны, после разгрома союзных войск, служба офицером в армии южан, разумеется, гарантирует Джону важный пост в новом правительстве или на уров­не штата, или даже в самой Конфедерации. Тетя Джанин уже обсуждала возможный скорый переезд в Ричмонд. Казалось, женщине даже не приходит в голову, что мужа могут убить на войне.

К столу Одри подошел еще один молодой до­броволец, она предложила ему на выбор сэндвичи и фрукты, пусть угостится тем, что ему больше нравится. Одри была рада, что решилась приехать в Батон-Руж, хотя чувствовала себя не очень уютно в доме тети и дяди. Она присоединилась к группе женщин, которые шили флаги и военные формы, и ощущала себя причастной к Правому делу, она вносила посильный вклад. Это был третий вечер, организованный тетей Джанин и дядей Джоном для добровольцев, собравшихся на прощальный бал перед отправкой в Виргинию.

Туда отправлялись тысячи людей для вступле­ния в Конфедератскую армию. Хотя дядя и тетя устраивали вечера для того, чтобы показать свой богатый дом и быть в центре внимания, Одри все равно была рада: ведь люди проявляют хоть ка­кую-то заботу о храбрых юношах Юга, многие из которых боялись предстоящих испытаний и ску­чали по родным.

Одри против своей воли тоже поддалась всеоб­щему подъему патриотизма. Из услышанного и прочитанного в газетах, она сделала вывод о том, что не стоит так печалиться и тревожиться за Джоя. Газеты сообщали, что янки получили хо­рошую взбучку в Булл-Ране, благодаря подкреп­лению, которое привел генерал Томас Джексон – «Каменная стена». Конфедераты одержали не­сколько побед подряд – в Вилсонс-Крик, штат Миссури, и в Ликсбурге, штат Виргиния, где, как сообщалось, было убито почти две тысячи федера­лов.

Такие цифры ужаснули Одри. Количество уби­тых и раненых было ошеломляющим. Она не могла себя заставить забыть о Ли, он, вероятнее всего, ушел служить в армию и принимает уча­стие в сражениях. Могла ли она любить человека, который теперь стал врагом ее родины? Она нена­видела янки вообще, как и все луизианцы. Янки устроили блокаду, задушив торговлю южных штатов. Блокада сказалась на доходах отца. Но Одри не могла из-за этого разлюбить янки Ли Джеффриза. Он рисковал жизнью, защищая ее от Ричарда. Она всегда будет беспокоиться за него, в тайном уголке сердца навсегда сохранит неж­ную любовь к нему. Она старалась не думать о том, что, вполне вероятно, он сейчас стреляет в таких мальчиков, как Джой. И скоро будет уби­вать юношей, которые танцуют на балу. Сейчас она угощает их напитками и фруктами, но тре­вожные мысли не давали успокоиться.

Когда она помогала молодым людям, казалось, что она помогает Джою. Каждому добровольцу, направляющемуся в Ричмонд, она дарила неболь­шой, сшитый вручную флаг штата Луизиана и вручала небольшую сумму денег на карманные расходы. На железнодорожной станции или на пристани, в зависимости от того, по какому маршруту добровольцы направлялись в Виргинию, Одри и другие женщины вручали будущим солда­там мешочки с леченьем и вяленым мясом.

Заботы и обязанности помогали Одри отвлечь­ся от горьких мыслей не только о Джое, но и о Ричарде и Элеонор. Кузины не оказалось дома, она отсутствовала в Батон-Руже уже две недели, с тех самых пор, как Одри приехала в город. Элеонор «отправилась с визитом» в Сайпресс-Холлоу, как ей вежливо объяснили. Одри была уве­рена, что тетя и дядя прекрасно знают о связи Элеонор и Ричарда, хотя они и пытались убеждать Одри, что их дочери «нравится бывать за горо­дом». А Ричард настолько добр, – что позволил Элеонор приезжать на плантацию в любое удобное для нее время.

Тетя Джанин высокомерно отчитала племян­ницу за то, что та «отвергает» любовь мужа и что ее место в Сайпресс-Холлоу рядом с Ричардом. Одри радовалась, когда была занята, помогая солдатам Конфедерации, это давало возможность реже видеть тетю Джанин. Она догадывалась о том, что тетя считает Элеонор более подходящей партией для Ричарда. Одри предполагала, что тетя Джанин способна пойти на скандал, лишь бы каким-то образом развести ее с Ричардом и же­нить на собственной дочери. Но Одри прекрасно знала, что мечтам тетушки сбыться не суждено. Ричард не потерпит скандала вокруг своего име­ни. Он просто временно использовал Элеонор для собственного удовольствия и все. Вполне понятно, что Ричард относится к кузине своей жены не лучше, чем к негритянкам, с которыми спал раньше.

Одри содрогнулась, неожиданно ясно осознав, что все еще является его женой, и он может в любой момент прислать за ней и потребовать ее возвращения в Сайпресс-Холлоу. Может быть, это только дело времени? Сейчас, возможно, Ричард считает угрозы Ли бессмысленными? А в случае смерти отца Одри, и если что-то случится с Джо­ем, останутся ли у нее права б соответствии с положением, которое Ричард был вынужден под­писать?

Небольшой оркестр заиграл вальс, молодой человек пригласил Одри на танец. Она вежливо отказала, объяснив, что, к сожалению, не может принять приглашение, так как она замужняя женщина. Юноша отошел, разочарованный. Одри ненавидела Ричарда за то, что он поставил ее в такое неопределенное положение – она оказалась замужней женщиной, у которой в действительно­сти нет мужа. Как долго может продолжаться такое? Одри очень хотела детей, считая, что ребе­нок наполнит ее жизнь радостью и поможет сми­риться с нелюбимым мужем. Но она не собиралась унижаться перед Ричардом, просить его о ребен­ке, словно об одолжении. Он отомстил ей очень умно и жестоко. У него не стало возможности причинять ей физическую боль, но он придумал иное наказание, обрекая жену на одинокую жизнь без любви. У нее не может быть связи с другим мужчиной.

Одри снова налила в стакан напиток и подала молодому человеку, который пытался улыбаться, но за напряженной улыбкой Одри видела страх и отчаяние.

– Бог поможет тебе, – попыталась она успо­коить его. – Бог на нашей стороне.

Мальчик кивнул:

– Спасибо, мэм.

– Приехал ваш супруг, – сообщила Одри одна из женщин. В голосе дамы прозвучали странные нотки, она с нажимом произнесла слово «супруг».

Одри посмотрела через зал. Ричард вошел, держа под руку Элеонор! Одри почувствовала себя столь униженной, что покраснела от стыда. Не­ужели все знают, что происходит между Элеонор и Ричардом? Должно быть, слухи уже распрост­ранились. Не обвиняют ли горожане ее, считая плохой женой? Все женщины, с которыми она здесь встречалась и работала, относились к ней приветливо, даже слишком хорошо. Неужели ее жалеют?

Было заметно, что Элеонор немного похудела, но зато прямо-таки сияла. Элеонор выпустила руку Ричарда и направилась к Одри. На кузине было надето красивое бледно-голубое платье из тафты.

– Одри, дорогая кузина, я не знала, что ты в Батон-Руже, – произнесла она певучим южным говором.

«Конечно же, ты знала, – подумала Одри. – Именно поэтому ты явилась в зал под руку с моим мужем».

Как можно с таким безразличием относиться к собственной репутации? Прежде чем она успела что-то ответить, к столу подошел Ричард. На его лице сияла улыбка, так он улыбался всегда в присутствии посторонних.

– Моя дорогая женушка, ты слишком много работаешь. Иди сюда, потанцуй со мной.

Одри предпочла не устраивать сцен. Она в свою очередь улыбнулась мужу, чтобы видели все при­сутствующие женщины. Одри надеялась остано­вить отвратительные сплетни, которые, возмож­но, уже поползли по городу.

– Конечно, – согласилась она и взглянула на Элеонор. – Ты не должна отдыхать за городом, когда здесь столько работы ради Правого дела. Просто стыдно так себя вести, – не удержалась и упрекнула она кузину.

Элеонор высокомерно вздернула подбородок и покраснела от ревности и злости.

– Я так же, как и все, готова помочь нашему делу, – резко ответила она.

Одри сунула ей в руки поднос с сэндвичами.

– Хорошо. Тогда приступай к работе. – Она вышла из-за стола и закружилась в вальсе с Ричардом. Ее мало волновали его прикосновения, но хотелось, по возможности, не давать повода для сплетен. Ее не беспокоило, что подумают люди о поведении Элеонор, было безразлично, какое мнение сложится в обществе о Ричарде. Она переживала из-за того, что люди могут счесть ее виновной в размолвке с Ричардом, и ему не оста­нется ничего больше, как волочиться за другими женщинами.

– Разве тебе не все равно, что люди будут говорить о твоем появлении под руку с ней? – спросила Одри мужа.

Ричард посмотрел на нее пристальным, холод­ным взглядом, не прекращая кружиться в мед­ленном вальсе.

– Все зависит только от тебя. Единственное, что ты должна сделать – по собственному жела­нию приехать в Сайпресс-Холлоу, где твое место. Тогда мне не будет нужна твоя кузина-потаскуш­ка, – он рассмеялся, словно сложившаяся ситу­ация веселила его. – А пока, временно, она служит определенной цели.

Одри чуть не затошнило от такого откровенно­го признания.

– Так и я тебе нужна только для этой цели? Предназначение жены не только в том, чтобы удовлетворять мужа в постели и рожать ему де­тей.

– В самом деле? – Он выразительно посмот­рел в вырез ее бархатного платья красновато-ко­ричневого цвета, слегка приоткрывающего грудь. Ричард подумал о том, что Одри необыкновенно красива сегодня и затмила своим очарованием всех присутствующих женщин. На нее, конечно, приятнее смотреть, чем на ее толстую кузину Элеонор. Как бы ему хотелось вернуть ее в по­стель, но сейчас он презирал ее и не собирался извиняться за такое поведение. Его жена получи­ла то, что заслужила. Он с удовлетворением ви­дел, что она уязвлена его появлением в обществе Элеонор.

– Я никогда не думал, что жена нужна еще для чего-либо. Ну, разве, возможно, для увеличе­ния моего состояния.

Одри вызывающе посмотрела ему в глаза.

– Ты когда-нибудь любил, Ричард? Любил ли ты свою первую жену? – поинтересовалась она.

Он продолжал играть роль счастливого мужа, фальшиво улыбаясь.

– Моя жена унаследовала хорошее состояние, которое затем перешло ко мне, но она не смогла выполнить другого долга – она не родила мне наследников. А теперь и вторая моя жена не сумела этого сделать, – он притянул Одри к себе поближе, глаза загорелись откровенным желани­ем. – Я хотел любить тебя, Одри, но ты предала меня еще до брачной ночи. Я никогда не забуду и не прощу тебя.

– А ты предал меня, притворяясь добрым и хорошим. Терпеливо опекал Джоя, словно он тебе действительно не безразличен. Ты обманул отца, убедив его, будто очень любишь меня. На самом деле ты женился на мне, чтобы заполучить Бреннен-Мэнор. И теперь ты по-прежнему мечтаешь об этом! Не забывай, что и отец, и я должны ежегодно подтверждать твои права. Если ты бу­дешь по-прежнему унижать меня, открыто демон­стрировать отношения с Элеонор, мы не подпи­шем соглашение! Физическое унижение ты за­менил отвратительным поведением, и не думай, что я буду терпеть!

Ричард нехорошо усмехнулся:

– А что теперь может сделать твой друг янки? Он враг южан. Если осмелится вернуться сюда, как угрожал, то будет мертв! Сейчас идет война, Одри, и никто не придает никакого значения его претензиям. Он – янки. Ты не захочешь и сама, чтобы все эти милые люди узнали, как ты спала с врагом, не правда ли?

– Тогда он не был врагом.

– Ну а сейчас он враг, моя любовь, и все его угрозы, по отношению ко мне, не имеют большого значения, – Ричард наклонился ниже и поцело­вал ее волосы, вдыхая их запах. – Но не беспо­койся, моя дорогая. Я не собираюсь принуждать тебя ни к чему. Не собираюсь унижаться до этого. Я могу получить все, что хочу и когда захочу от других женщин, тем временем, можешь продол­жать жить в одиночестве. Ты жена Ричарда Поттера, во всей Луизиане не найдется мужчины, который отважится связаться с тобой. Если тебе станет одиноко без мужчины, Одри, ты про­сто-напросто вернешься ко мне. Я терпеливый человек.

– Я бы не сказала, что ты был терпелив во время первой брачной ночи, но сейчас разговор не об этом, – она замолчала, чтобы приветливо улыбнуться и поздороваться с танцующей парой, хотя понимала, что супруги сплетничают о ней и Ричарде. Она снова испытующе посмотрела в гла­за Ричарду. – То, что сделал ты со мной после свадьбы, хотя и поклялся перед Богом любить меня и заботиться обо мне, гораздо хуже того, что я сделала перед свадьбой. К тому времени, когда я приползу в Сайпресс-Холлоу, удовлетво­рять физическую потребность в мужчине, ты бу­дешь слишком стар и дряхл, чтобы удовлетворить, меня.

Лицо Ричарда вспыхнуло от гнева.

– Если у меня осталась возможность испытать физическую близость, только обратившись к тебе, – добавила она. – Тогда, я думаю, мож­но обойтись без того, чтобы ты обращался со мной, словно с животным! Близость должна быть прекрасной, а ты превратил ее в отврати­тельный кошмар! Я никогда не прощу тебе этого!

Вальс закончился, Одри оставила мужа и по­спешила назад к столу с закусками. Элеонор встретила ее злобным взглядом.

Одри встала рядом с кузиной и принялась разливать пунш в стаканы. Элеонор самодовольно посмотрела на нее и торжествующе сказала:

– Ты теперь должна знать, Одри дорогая, Ричард больше не любит тебя, понимаешь?

– Неужели ты считаешь, что его любовь или нелюбовь имеет для меня какое-то значение? – удивилась Одри. – Ты не знаешь всей правды, Элеонор, поэтому я тебя не обвиняю. Но незави­симо от того, какие проблемы существуют между мной и Ричардом, как ты можешь открыто спать с моим мужем? Неужели у тебя совершенно от­сутствует совесть и гордость?

Элеонор резко повернулась к ней, в глазах горела ненависть.

– Давай пройдем в маленькую нишу, дорогая кузина, пойдем отсюда, – сказала Элеонор и направилась к выходу.

Одри попросила одну из женщин заменить ее у стола. Она чувствовала, как несколько пар глаз следят за ней и идущей впереди Элеонор. Она почти слышала, как перешептываются дамы, прикрывшись веерами. Одри вошла в нишу, заве­шанную бархатной занавеской. Элеонор напря­женно ждала ее, сжав руки в кулаки, и высоко­мерно вздернув подбородок. Она злобно взглянула на Одри.

– Быстро говори, что ты хочешь, – поторопи­ла ее Одри, – Я здесь нахожусь не для пустых разговоров о том, что ты ведешь себя, как насто­ящая проститутка, Элеонор. Я здесь для того, чтобы помогать нашему общему делу.

Элеонор презрительно усмехнулась:

– Ты говоришь о гордости! Всю жизнь я жила в твоей тени, Одри Бреннен Поттер! Постоянно слышала упреки матери о том, как ты прекрасна и что мне сделать, лишь бы не отставать от тебя. И всю жизнь мне хотелось хоть в чем-нибудь быть лучше тебя. Так было всегда, сколько я себя помню. Но наконец-то я этого добилась! – Она шагнула к Одри, язвительно оглядывая женщину с ног до головы. – Несмотря на твою красоту, ты оказалась плохой женой, особенно в постели! Ри­чард должен был жениться на мне, и теперь он это хорошо понимает.

– Он просто использует тебя, Элеонор! Неуже­ли ты не можешь понять этого? Он спал с негри­тянками и даже насиловал молодых девочек. А теперь вместо них он спит с тобой!

Лицо Элеонор вспыхнуло, кузина буквально раздувалась от гнева.

– Ты хочешь сказать, что я для него не больше значу, чем негритянка?

Одри уперлась руками в бока.

– Именно это я и хочу сказать! Не позволяй ему просто использовать тебя! Он не стоит того, Элеонор, поверь мне!

– Я не верю тебе! Я люблю Ричарда, а он любит меня. Женитьба на тебе связала ему руки, потому мы и встречаемся, когда только возможно и где только возможно! – Кузина гордо прошагала мимо Одри, затем остановилась, оглянулась и ехидно добавила: – А что касается того, спит Ричард с негритянками или нет? Ты, конечно же, знаешь, что большинство рабовладельцев де­лают это. А некоторые из них даже влюбля­ются в негритянок. Уж лучше бы муж полюбил другую белую женщину, чем негритянку, не прав­да ли?

Одри покачала головой:

– Белый мужчина никогда не полюбит по-на­стоящему негритянку.

Элеонор злорадно расхохоталась ей в лицо:

– Разве? А почему бы тебе не спросить об этом своего отца, может быть, тебе стоит расспросить об этом Лину… или Тусси.

Одри пошатнулась, кровь отлила у нее от лица, она страшно побледнела.

– О чем ты говоришь?

Элеонор удивленно округлила глаза.

– Одри, я не предполагала, что ты так наивна и глупа. Клянусь, все в Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу, а, возможно, и в Батон-Руже знают, что Тусси твоя единокровная сестра. Твой отец и Лина много лет любят друг друга, это случилось задолго до смерти тети Софии. Моя мать рвала и метала, узнав, какую боль причинил дядя Джозеф ее сестре. Мне было приказано никогда не расска­зывать тебе об этом, но сейчас это уже не имеет значения. Пришло время и тебе узнать правду. Ты считаешь, что твой отец и все Бреннены такие чистые и безупречные! Мама говорит, что хотя ее сестра вышла замуж за более богатого человека, чем мой отец, но, по крайней мере, мой отец никогда не спал с рабынями, не говоря уже о том, чтобы полюбить негритянку!

Одри с трудом сдерживала слезы. Она знала, что Элеонор хочет увидеть ее плачущей, хочет унизить, но не желала доставлять кузине удоволь­ствия.

– Одри, дорогая. Ты страшно побледнела, – Элеонор покачала головой, словно сожалея и со­крушаясь от того, что вынуждена сообщить гру­стную весть. – Проснись, Одри. Ты живешь в нереальном мире. Все спят друг с другом, и нико­му в этом мире нельзя доверять! Ты ведь тоже спала со своим янки. Не отрицай. Ричард расска­зал мне, – она пожала плечами. – Твой янки бросил тебя и, возможно, тоже только использо­вал тебя. А теперь он наш враг. Твой отец продол­жает спать с Линой, как спал задолго до смерти твоей матери. Я сплю с твоим мужем, а ты… Ну, если, как я предполагаю, захочешь сохранить супружескую верность, тогда ты уже никогда не будешь спать ни с одним мужчиной. Если же тебе захочется снова испытать удовольствие, тогда те­бе придется изменить своему мужу, как это дела­ют все вокруг. Ты можешь стать такой, как все, Одри. Посмотришь, это гораздо интереснее, – она засмеялась и ушла.

Одри в изнеможении опустилась на покры­тый атласом стул. Слова Элеонор поразили ее. Неужели действительно все так отвратительно? Она всегда считала, что чувства Ли Джеффриза были настоящей любовью, прекрасным со­юзом между двумя людьми, желающими вы­разить любовь самым нежным, самым восхи­тительным образом. Неужели все мужчины только животные, стремящиеся к удовлетворе­нию сиюминутной страсти? И отец! Неужели Тусси его дочь? Теперь Одри многое стало ясным: и то, как отец всегда защищал Тусси от любовных посягательств других негров, и то влияние, которым пользовалась Лина, и его обещание никогда не продавать этих жен­щин.

– О Боже, – взмолилась Одри, схватившись за голову. Ее любимый отец! У нее всегда была особая антипатия и неприязнь к тем рабовладель­цам, которые спят с рабынями. После медового месяца с Ричардом она относилась к такому с особым отвращением. Принуждал ли отец Лину в самом начале? Если даже не принуждал, мог ли он по-настоящему полюбить негритянку? Оказы­вается, все это было еще до смерти матери. Как он мог так поступать с ней? Это было больнее всего!

– Пойдем, моя дорогая, – услышала она голос Ричарда. – Если уж я здесь, то будет гораздо лучше, чтобы нас видели вместе.

Одри взглянула на мужа глазами, полными невыплаканных слез.

– Я хочу, чтобы ты немедленно отвез меня в Бреннен-Мэнор. Меня и Тусси.

Ричард недовольно нахмурился:

– Что тебе сказала Элеонор?

– Это правда то, что она говорила о моем отце и Лине? Правда, что Тусси моя единокровная сестра?

Ричард развеселился:

– Ради всего святого, Одри, все об этом знают. Меня всегда смешило то, что ты ничего не подо­зреваешь. Но я дал твоему отцу слово не рассказывать тебе ничего. Он очень беспокоился, не зная, как ты к этому отнесешься.

– Я хочу увидеть их всех вместе: его, Лину и Тусси. Ты отвезешь меня в Бреннен-Мэнор?

Насмешливая улыбка все еще играла на губах Ричарда.

– Если ты хочешь, пожалуйста. – Он подошел к ней ближе. – Одри, большинство браков устра­иваются по расчету, так же, как и наш с тобой брак, так же, как мой брак с первой женой. То же самое было с твоими родителями. Они никогда по-настоящему не любили друг друга, но все равно были счастливы. София родила Джозефу двоих детей. Задолго до рождения Джоя она зна­ла, что твой отец влюблен в Лину. Она очень красивая и умная негритянка. И, конечно, ты это и без меня знаешь, – Ричард поправил гал­стук. – София смирилась, она постаралась по­нять мужа, как настоящая хорошая жена. Любо­вью занимаются, чтобы иметь детей, чтобы удов­летворять страсть. У мужчины должно быть и то, и другое. Твоя мать нашла счастье и утешение в детях. И теперь, если ты хочешь, чтобы наш брак выглядел нормальным и благополучным для ок­ружающих, тогда ты, может быть, пустишь меня к себе в постель, чтобы у тебя, по крайней мере, появились дети. Я действительно уверен, что ты сможешь забыть прошлое и устроить свою жизнь, если у тебя родятся дети, которых ты будешь любить.

Одри растерянно смотрела на него.

– Я всегда предполагала, что люди занимают­ся любовью ради того, чтобы иметь детей и одно­временно, чтобы удовлетворить страсти.

Ричард покачал головой.

– Ты все еще юная мечтательница. Твой янки овладел тобой из чисто мужского желания соблазнить девственницу, ничего больше. Ли Джеффриз может говорить о своей любви все, что хочет, но факт остается фактом. Он никогда не собирался на тебе жениться. Ни до того, как переспал с тобой, ни после. Может быть, сейчас ты понима­ешь все лучше и изменишь свое идеалистическое представление о чувствах Ли Джеффриза. Он не рыцарь в блестящих доспехах. В конце концов, он женится по тем же причинам, по которым женятся все мужчины: чтобы рядом с ним была порядочная женщина, которая улучшит его мате­риальное положение и нарожает наследников. Все остальные женщины в его жизни только для наслаждения. Иногда, как в случае с твоим отцом, он может полюбить другую женщину. Но та, другая, никогда по-настоящему не станет частью его жизни, так же, как ты никогда бы не была частью его жизни. Он янки, Одри, и женится только на женщине-янки. Вот и все. Когда я увижу, что ты все поняла правильно и выброси­ла из головы мысли об этом ублюдке, то смогу быть благоразумным и обращаться с тобой уважи­тельно.

Одри не желала верить его словам. Но то, что она сегодня узнала об отце потрясло ее, разруши­ло веру в человека и ее представление об истинной любви. Казалось, что все ее предали, даже люби­мый отец.

– Ты отвезешь меня в Бреннен-Мэнор?

– Мы не сможем добраться туда засветло. Скоро стемнеет. Утром я сразу же отвезу тебя, – Ричард презрительно взглянул на Элеонор, кото­рая наблюдала за ними издалека. – Если хочешь, мы можем сегодня остановиться на ночь в отеле. Не совсем удобно оставаться здесь в доме Элеонор.

Глаза Одри гневно вспыхнули.

– Разве? – язвительно поинтересовалась она и передернулась от мысли, что должна провести ночь с мужем в одной комнате. Злая, разочарованная, потерявшая всякие иллюзии, она вытер­ла слезы и решительно сказала:

– Хорошо. Но если ты только дотронешься до меня сегодня ночью, клянусь, я буду кричать так, что ты пожалеешь об этом! Уж очень многие в этом городе сплетничают о тебе и Элеонор и о том, что ты, должно быть, плохой муж.

Он усмехнулся, Одри разозлилась.

– Может быть, они говорят о том, какая ты, должно быть, плохая жена.

Одри покраснела от злости. Ричард перестал улыбаться и серьезно пообещал:

– Я не стану тебя трогать, Одри дорогая… пока. Собери вещи, мы уедем отсюда и снимем номер в отеле. – Он подал ей чистый носовой платок, который достал из кармана элегантного костюма.

Одри взяла платок, вытерла слезы.

– Тусси знает?

Ричард пожал плечами.

– Конечно, знает. Она знает об этом уже мно­го лет, но ей строго-настрого приказали не гово­рить тебе ни слова. Как ты думаешь, почему твой отец запретил ей встречаться с тем негром по имени Элиа? Он хочет для нее лучшей доли, потому что любит ее. Но беда в том, что ни один из негров не покажется ему подходящим. – Он сокрушенно покачал головой. – Твой отец совер­шил роковую ошибку, позволив чувствам завла­деть его сердцем. Нельзя любить негритянок, не говоря уже о любви к отпрыскам-мулатам. Очень опасно проявлять чувства, когда дело каса­ется рабов. Ты знаешь, что это плохо и для бизнеса.

Одри чувствовала, как ожесточилось ее сердце.

– Конечно, – согласилась она, – иди и вызо­ви экипаж. Я соберу вещи. За Тусси мы заедем утром. Она вернется с нами.

Покинув мужа, Одри прошла через бальный зал, пробираясь сквозь толпу выпивающих и тандующих гостей. Она ничего не слышала – ни голосов, ни музыки, никого не замечала.

Элеонор продолжала с любопытством наблю­дать за ней. Кузина было очень довольна, что наконец-то удалось утереть нос избалованной, обожаемой всеми Одри. Она была довольна, что разрушила грезы и иллюзии молодой женщины.

Глава 20

Взволнованная и возмущенная, Одри стояла перед отцом, Линой и Тусси в гостиной первого этажа дома. Лина смотрела на молодую женщину печально и сочувственно. Тусси уставилась в пол. Одри не могла сказать Тусси ни слова по дороге домой. Она не знала, как должна себя вести по отношению к этой женщине. Но в данный момент она чувствовала себя опустошенной.

– Ты должен был все давно мне рассказать, отец, – заявила Одри, с возмущением глядя на человека, которого обожала всю жизнь, и кото­рый всю жизнь обманывал ее.

– Одри, как я мог объяснить своей маленькой девочке, что люблю негритянку? – умоляюще глядя на нее, сказал отец. – Я любил Лину еще когда была жива твоя мать. Разве могла бы ты понять такое? Ты и сейчас не в состоянии хотя бы попытаться разобраться во всем, а ведь тебе де­вятнадцать лет, ты многое пережила.

Одри пристально смотрела ему в глаза. Этот человек в течение долгого времени был для нее всем. Она верила в его непогрешимость, считая, что отец не способен на плохой поступок. Она выросла, веря, что ее родители любят друг друга. Родители были всегда примером, поэтому она мечтала о таком же счастливом супружестве.

– Бог видит, я знаю, что такое брак без люб­ви, – назидательным тоном сказала она отцу, мало заботясь о том, что ее слова могут разозлить Ричарда. Он стоял у камина и курил трубку. – Но я всегда считала, что ты любил маму. Ты всегда говорил о ней с таким почтением.

– Я действительно любил ее, девочка. София была прекрасной, доброй, заботливой женщиной, хорошей женой. Но это был брак по расчету. Мы не были влюблены. Мы были только хорошими друзьями, уважали друг друга, понимали.

– Уважали! Как мама могла уважать тебя? Было бы плохо, если бы ты полюбил другую белую женщину. Но ты сделал гораздо хуже, ты полю­бил негритянку, домашнюю прислугу!

Лина гневно вздохнула/Тусси коротко взгля­нула на Одри и снова отвела глаза.

– Я считала, что ты любишь меня и Тусси, несмотря на нашу черную кожу, – сокрушенно сказала Лина. – Я всегда любила тебя, Одри, как собственную дочь. И Тусси любит тебя. Она не могла сказать тебе, что вы сестры. Не зная прав­ды, ты бы не поняла ее. Отец всегда оберегал тебя от реальностей жизни, хотя в последние годы я пыталась убедить его, что нельзя этого делать. А теперь тебе пришлось узнать слишком много горького. Тебе нелегко. Я хорошо знаю отца и вижу, как он страдает из-за тебя и сожалеет о многом. Знаю, что он любит тебя всем сердцем и никогда не желал причинять тебе боль.

– Тогда он не должен был спать с негритянкой все эти годы! Мы, дети, считали его идеальным человеком, в то время как он был далеко не идеален! Бедный Джой уехал сражаться, убивать янки и подвергать себя опасности, его могут убить или искалечить, и все для того, чтобы произвести впечатление на отца, чтобы отец мог гордиться сыном! Интересно, что почувствовал бы Джой, если бы узнал правду! – Одри еле сдерживала слезы. – Я не хочу, чтобы Джой когда-нибудь узнал о его связи с Линой! Вы понимаете меня? Я не хочу, чтобы Джой узнал об этом!

– Одри, – заговорил Джозеф, – я не предавал твою мать и не делал ей больно. Она знала об этом много лет. И очень любила Лину, которая была ее личной служанкой задолго до замужества Со­фии. Она привезла Лину в Бреннен-Мэнор и через несколько лет… Я не знаю. Лина красивая жен­щина, в нее было легко влюбиться. Я не замечаю, что она негритянка. Я вижу в ней только женщи­ну. Софии сначала это не понравилось, но потом она все поняла правильно и приняла все, как есть. Мы понимали друг друга, но почти никогда не говорили об этом. София вела себя очень благо­родно по отношению к нам с Линой. Я никогда ни в чем ей не отказывал, никогда ничем не унизил. Она хотела детей, мне нужны были наследники, поэтому мы… мы были мужем и женой большую часть совместной жизни в полном смысле этого слова. Я уважал Софию как прекрасную благород­ную женщину, которая стала матерью моих де­тей. И глубоко скорбел, когда она умерла. Также скорбела и Лина. До самой смерти они оставались, по сути дела, близкими подругами. Перед самой смертью София говорила именно с Линой, проси­ла ее позаботиться обо мне, тебе и Джое, искренне желала, чтобы Тусси удачно вышла замуж.

– Я не верю тому, что слышу сейчас, – Одри отошла в сторону и неожиданно спросила: – У тебя были другие женщины? Ты продолжаешь спать с другими негритянками ради собственного удовольствия?

Лина напряглась, а Джозеф покраснел от воз­мущения.

– Считаю, что такой вопрос не заслуживает ответа. Ты меня хорошо знаешь, Одри.

– Разве? Я начинаю думать, что вообще тебя не знаю, отец. Кажется, все, чему я верила в людях, которых любила, брошено в грязь и рас­топтано, – она взглянула на Ричарда. – Человек, который клялся мне в любви и за которого я вышла замуж, считая его благородным, добрым, оказался монстром, – она посмотрела на Тус­си. – Женщина, которой я приказывала всю жизнь и обращалась как с простой служанкой, оказалась моей сестрой, – она снова посмотрела в глаза отцу. – Я отказалась от человека, кото­рого люблю, ради тебя, отец. Ради тебя, Джоя и Бреннен-Мэнор. Теперь я даже не знаю, что хоро­шо, а что плохо. Я начинаю подозревать, что все, в чем меня упрекали, когда я полюбила Ли Джеффриза, бледнеет по сравнению с тем, что сделали остальные члены моей семьи и мой отец! Все, чем я дорожила и что считала благородным, оказалось мерзким и отвратительным. Мои мечты о счаст­ливом замужестве разрушены.

Она глубоко вздохнула, прошла мимо отца, остановилась у окна, наблюдая за неграми, кото­рые работали в саду.

– Я уже не уверена, за что мы сражаемся. Раньше считала, что мы защищаем нашу честь, наш образ жизни. Но у вас не осталось чести и теперь я не уверена, нужно ли защищать этот образ жизни, – она глянула на отца. – Ты говоришь, что любишь Лину, как женщину, не замечаешь, что она негритянка. А как же тогда насчет остальных негров, отец? Чем они хуже?

– Таких, как Лина и Тусси, мало. Они гораздо умнее остальных, – ответил вместо Джозефа Бреннена Ричард, – остальные безграмотные ди­кари, которые готовы перерезать нам всем горло, и если у них появится возможность, захватить этот дом.

Одри взглянула на Лину, в глазах женщины сквозила боль. Одри спросила Ричарда:

– Ты не задумывался, что может быть, если все люди будут обладать способностью становить­ся дикарями при определенных обстоятельствах? Такие люди, как ты, любят проявлять власть над тем, кто слабее и менее удачлив.

– Ты тоже обладаешь властью, Одри, – сказал ей отец. – Можешь ты сейчас сказать, что не любишь Бреннен-Мэнор, несмотря ни на что? Что это не твой дом? Сможешь ли ты ответить мне, что будешь делать, когда янки придут сюда? Неужели ты не будешь бороться и не защитишь его?

Одри обвела взглядом знакомую комнату. Ког­да-нибудь сюда вернется Джой, и Бреннен-Мэнор будет принадлежать ему.

– Конечно, буду сражаться и защищать дом, – ответила она.

Отец подошел к ней.

– Именно это мы и защищаем в этой войне, Одри. Я согласен, что нам многое нужно менять, что рабство должно исчезнуть, но покончить с этим сразу, как требуют янки, значит, потерять все сразу и навсегда, Одри! Все потеряем! Ты и Джой и такие люди, как я и Ричард, останутся нищими! Вот за что мы сражаемся! Янки хотят разорить нас и поставить на колени. Если они победят, придут сюда, разрушат Юг, объявят здесь военное положение, сожгут наши города, будут насиловать наших женщин! Таких планта­ций, как Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу вооб­ще не останется! Рабов освободят и, если янки не успели кого-то изнасиловать, что-то разграбить, довершат негры! У нас должна быть возможность своим путем покончить с рабством, на это нужно время. Но янки хотят добиться свободы для рабов при помощи пушек, сражений и блокады. Они хотят, чтобы мы вернулись в Союз, хотят разру­шить привычный нам уклад жизни, который су­ществовал не один десяток лет.

– Я уверена, что дело не дойдет до этого… Джозеф подошел и взял дочь за руку.

– Это может произойти, Одри. И ты должна это понять! Ты должна пока отвлечься от семей­ных проблем и подумать о том, что значит для нас эта война. Мы должны объединиться, чтобы спасти Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу, спасти наш любимый цветущий Юг. Пусть янки кричат что угодно о сохранении Союза. Они используют идею единства как повод, чтобы явиться сюда и забрать у нас все, что мы имеем! Если они победят, богатые люди, такие как Ли Джеффриз и его отец, придут сюда и купят все, что у нас есть. Юга, такого, каким мы его знаем, не будет, он прекра­тит свое существование. Что тогда станет с тобой и Джоем? Что будет со всеми нами? Мы станем бездомными! Может быть, даже погибнем. Нас могут убить наши собственные рабы! Ты обязана понять, что, возможно, нам придется защищать свои собственные жизни!

– Трудности начнутся у нас уже в следующем году, – заговорил Ричард. – Если Север не снимет блокаду, мы не сможем вывезти хлопок. Пока вы были в Батон-Руже, у меня состоялось несколько тайных встреч с людьми, согласными попытаться прорваться через блокаду и доставить хлопок в Англию. Англия – самый крупный партнер. Если мы не пробьем брешь, мы будем обречены.

Одри удивленно взглянула на мужа, для нее оказалось открытием участие Ричарда в попытке прорвать блокаду.

– Сейчас необходимо забыть наши маленькие беды и разногласия, необходимо объединиться ради великих целей. Мы не позволим Северу сломать нас, разрушить наши устои, – сказал Ричард. – Если тебя не волнует моя судьба или судьба твоего отца, подумай о своей судьбе и о судьбе Джоя, о судьбе тех, кто будет жить после нас. Мы должны остановить янки, заставить их не вмешиваться в нашу жизнь, мы способны самостоятельно решать судьбу Юга. Иначе такие мальчики, как Джой, будут впустую рисковать своими жизнями, так как им нечего будет защи­щать.

Ричард взял Одри за руки, повернул к себе.

– Ты родилась и выросла в Луизиане, Одри. Частично меня злило, что ты, возможно, совер­шенно забыла об этом тогда в Коннектикуте, весело проводя время в обществе подонка-янки. А теперь, когда мы находимся в состоянии войны с Севером, не время думать и разбираться в том, кого мы любим или не любим и кто с нами спит, все это – пустяки. Нам нужно объединиться, забыть и простить обиды, помнить надо только о том, кто мы. – Ричард сделал паузу и затем, используя ораторское мастерство, попытался убе­дить ее: – Мы – южане! Мы преданы Конфеде­рации, и мы сейчас посылаем наших лучших людей защищать Конфедерацию, они воюют про­тив тех, кто хочет погубить нас! Дело сейчас не в том, хорошо рабство или плохо. Надо подумать о том, что случится с неграми, если всех сразу освободить. Жизнь для них станет хуже, а не лучше, Одри. Если они не будут никому принад­лежать, их перестанут защищать, кормить, оде­вать и предоставлять им жилье такие люди, как я и твой отец. Они начнут бродяжничать, скитать­ся, голодать. У них нет образования, они не смогут позаботиться о себе. Они начнут убивать таких людей, как я и твой отец не потому, что мы плохие, а потому, что они будут в отчаян­ном положении, или нужно самим добывать пи­щу, одежду и пристанище. Защищая свои убеж­дения, свой образ жизни, мы защищаем также и негров.

Он отпустил ее руки.

– Я не стану притворяться, что испытываю к ним особую любовь. Если бы у меня появилась возможность избавиться от них сразу, но при этом ничего не теряя из того, что я имею, ради чего работал всю жизнь, я давно бы отпустил их на все четыре стороны, – он мельком взглянул на Лину. Женщина смотрела на него с неприязнью и нена­вистью, гордо вскинув голову. Ричард недоуме­вал: как мог Джозеф Бреннен полюбить эту черную женщину. Поттер не мог понять своего тестя, но сейчас дело совсем не в этом.

– Это порочный круг, Одри, а мы – часть этого круга. Юг должен встать на защиту своего жизненного уклада, таким образом, мы, в свою очередь, защитим негров от неизбежного голода. Защищая негров от голода, мы, в свою очередь, охраняем себя от того, что произойдет, если осво­бодить всех одновременно. С какой стороны ни посмотри на это, мы не имеем права позволить янки выиграть войну. И твоя любовь к янки не остановит его, он захочет прийти сюда, разрушить твой дом, твой образ жизни. Забудь о нем и перестань думать, правильно или неправильно иметь рабов. Сейчас не время рассуждать об этом. У нас нет другого выхода, кроме того, чтобы объединиться и продолжить борьбу за нашу жизнь, за экономику Юга.

Еще никогда Одри не чувствовала себя такой растерянной. Теперь она сомневалась, что в жиз­ни нравственно, а что безнравственно и амораль­но. Всю жизнь ее учили, что такое благородный образ жизни, а теперь оказалось, что и он поро­чен. Ее личное отношение к рабству теперь не имело никакого значения. У них появился более опасный враг – люди, одетые в голубую форму, угрожали разрушить все, что было ей дорого. В то же самое время собственный отец доставил ей столько страдания. Но, как ни странно, она чув­ствовала, что Ричард прав, приводя неопровержи­мые доводы.

– Одри, – тихо сказал отец, – сейчас ты должна забыть о своих чувствах и помнить только то, что ты из семьи Бреннен. Ты также жена Ричарда Поттера, поэтому ты и твои дети насле­дуют настоящую империю, только в том случае, если эту империю не разрушат янки. Ричард женился на тебе еще и потому, что ты женщина, принадлежащая Югу, и гордишься этим положе­нием. Однажды ты все равно это поймешь. Ты женщина умная, мужественная, способная стать хозяйкой обеих плантаций. Независимо от того, как сейчас относишься ко мне и Ричарду. Нельзя отрицать того, что ты любишь Луизиану и Бреннен-Мэнор. Ты ведь испытываешь гордость, что Сайпресс-Холлоу частично принадлежит тебе. Единственный способ противостоять союзным си­лам – объединиться всем в единую семью.

Одри на мгновение закрыла глаза, тревожные мысли одолевали ее.

– Мне нужно время, чтобы обдумать все хоро­шенько, – она изучающе посмотрела на всех, ее взгляд, наконец, замер на Лине. – Я уезжаю с Ричардом в Сайпресс-Холлоу, – добавила она и почувствовала, как изумлен Ричард. Но она по-прежнему, не отрываясь, глядела на Лину. – После того, что я узнала, Тусси не может больше оставаться моей служанкой. Я не уверена, что смогу привыкнуть к мысли, что негритянка явля­ется моей родственницей. С одной стороны, я люблю вас обеих, но с другой стороны – ненави­жу за то, что вы сделали. Я возьму с собой Сонду в Сайпресс-Холлоу, – она, наконец, обернулась к удивленному Ричарду. – Но ты не притронешь­ся ни к ней, ни к любой другой негритянке. Я хочу детей, Ричард, потому что любовь между матерью и детьми невинна и чиста. Это будет единственная любовь в моей жизни. Я не хочу, чтобы мои дети когда-нибудь узнали о том, о чем сегодня узнала я: что маленькие мулаты, бегаю­щие по плантации, – их братья и сестры. Ты должен пообещать мне, что продашь всех детей-мулатов, которые являются твоими детьми, но ты продашь их вместе с матерями, ни в коем случае не разлучая. Если ты согласен выполнить мои условия и больше никогда не примешь в Сайп­ресс-Холлоу Элеонор, я поеду с тобой. Ты сдела­ешь то, о чем я прошу тебя? И можешь пообещать отцу, что будешь относиться ко мне нежно и уважительно?

Ричард плотоядно посмотрел на нее, отчего Одри бросило в жар. Но она твердо решила: да, теперь не имеет значения, что они не любят друг друга. Она хочет детей, а Ричард – единственный мужчина, от которого она имеет право родить детей. У нее будут дети, но на ее условиях.

– Я согласен, – ответил Ричард. Он подошел к ней и погладил по щеке. Одри почувствовала желание сбежать, исчезнуть, но постаралась быть спокойной и сдержанной. – Но при одном усло­вии. Ты должна пообещать, что навсегда забудешь этого ублюдка-янки, Ли Джеффриза. Ты должна выбросить его из своего сердца.

Ли! С Ричардом ей, конечно, не удастся испы­тать то, что было у нее с Ли в Мэпл-Шедоуз. Тогда там была другая Одри, другой Ли, другое время.

– Да, – согласилась она, – для него нет места в моей жизни ив… моем сердце.

Но почемуей так хочется плакать?

Ричард довольно усмехнулся:

– Тогда я отвезу тебя домой, дорогая жена, – он взял ее под руку и вывел из комнаты. Одри не оглянулась на Тусси, которая тихо и жалобно плакала, закрыв лицо руками.

Февраль, 1862 год

Ли Джеффриз, прихрамывая, вошел в палатку бригадного генерала Бернсайда и встал по стойке смирно. Генерал внимательно изучал карты, раз­ложенные на импровизированном столе, соору­женном из широкой доски, положенной на две бочки.

– Сэр?

Бернсайд поднял лысую голову, Ли заметил, что обычно сдержанный генерал необычно воз­бужден, скорее всего, его радостное возбуждение было вызвано победой над мятежниками при Роноуке.

– Подполковник Джеффриз, – поприветство­вал он, – как ваша раненая нога?

– Главное, я выжил. – Ли не был уверен, сможет ли спокойно спать после всего, что дове­лось ему испытать. Когда он лежал в полевом госпитале на острове с открытой раной на левой ноге, то слышал крики людей, которым ампути­ровали ноги и руки без какого бы то ни было обезболивания, слышал стоны раненных в голову, и живот. Они умирали медленно, мучаясь и стра­дая.

«Поднимите его», – вспомнил он слова докто­ра. Ли чувствовал, как его поднимают, помнил пилу в руках доктора. Он выхватил револьвер, который всегда носил у пояса и направил на врача.

«Только попробуй отрезать мне ногу, и я при­стрелю тебя», – сказал он тогда. Он смутно помнил, как в бреду продолжал размахивать ре­вольвером и угрожать доктору. Все отступили назад, но хирург остался, разрезал брюки и объ­явил, что «кость не задета».

«Твоя нога останется цела», – успокоил он, полил на рану виски и перебинтовал. Ли остава­лось только молиться, чтобы не случилось зара­жения. А если все-таки заражение начнется, он дал себе слово умереть, но не дать ампутировать ногу.

Он мог бы пробыть в госпитале еще несколько дней, но жуткий запах гниющей плоти, застаре­лых ран, руки и ноги, сваленные в углу, словно это были конечности животных, стоны тяжелора­неных и умирающих, вынудили его покинуть госпиталь. Из крепкого сука дерева он сам соору­дил себе трость и вернулся в расположение Деся­того Коннектикутского полка.

Во время одного из первых наступлений Ли был назначен заместителем командира Двадцать пятого Массачусетского полка все еще в звании подполковника. Когда полк понес существенные потери, ему было приказано отступить. Именно тогда его ранили в ногу шрапнелью. Он сам выта­щил шрапнель и перетянул ногу шарфом, остался в бою, ожидая, пока подтянется Десятый Коннек­тикутский полк под командованием полковника Чарльза Рассела и заменит их. Полковник Рассел был убит, Бернсайд приказал Ли принять под командование Десятый полк.

Бернсайд изобразил на лице подобие улыбки.

– Я вызвал вас, подполковник Джеффриз, по нескольким причинам. Первое – вы очень удачно заменили вчера полковника Рассела. Поэтому я ходатайствовал перед командованием о присвое­нии вам звания полковника.

Ли удивленно приподнял брови.

– Я не знаю… что сказать, сэр. Благодарю вас. Вздохнув, Бернсайд закурил сигару и, помол­чав немного, продолжил:

– Я прослежу, чтобы прислали знаки разли­чия для вашей формы, эмблему с орлом, – он сделал паузу. – Мы потеряли много новобранцев во время поражения при Булл-Ране, солдаты не прослужили и трех месяцев. Но вы к ним не относитесь. Вы уже давно участвуете в этой воло­ките, верно?

– Да, сэр, и, наверное, останусь служить даль­ше, если мне что-нибудь не помешает.

Бернсайд горько усмехнулся:

– Я вас понимаю. – Генерал достал из сто­ящей рядом корзины бутылку виски и предложил выпить. – Между прочим, девятый Нью-Йорк­ский полк под командованием Хокинза присваи­вает себе честь взятия острова. Зуавы[6] любят славу и всегда изображают из себя героев. Я им благодарен за храбрость и мастерство, но я знаю, кто в действительности рисковал и кому мы обя­заны победой. Это солдаты вашего Двадцать пя­того Массачусетского и Десятого Коннектикутского полков выступили первыми и приняли на себя тяготы боя. Не расстраивайтесь из-за зуавов. Мы не хотим, чтобы были недовольные, поэтому нам нужно объединиться. Постараюсь, чтобы в Вашингтоне узнали истинных героев этой кампа­нии.

– Для меня не имеет значения, сэр, кто от­личился. Самое главное – мы выиграли сраже­ние.

Бернсайд кивнул, в глазах сквозило беспокой­ство. Ли не мог отделаться от мысли, что генерал вызвал его по иной причине. Прежде чем продол­жить разговор, генерал задумался и почесал бо­роду.

– Один из ваших людей упомянул при моих людях, что вы бывали в Батон-Руже, штат Луи­зиана. Это правда?

«Ну вот, – подумал Ли, – вот настоящая причина вызова». Ему неожиданно стало страш­но. Он всегда надеялся, что война каким-то обра­зом все-таки не коснется дома Одри, не продви­нется так далеко на Юг.

– Да, сэр. Я был там однажды, провел около трех недель, это случилось почти два года на­зад. – Он быстро выпил виски и ему захотелось еще. В течение долгого времени он старался не думать об Одри и теперь разозлился, что развол­новался при одном только упоминании города, расположенного рядом с Бреннен-Мэнор.

– Я навещал друга нашей семьи, ученицу моей матери, – пояснил Ли.

Бернсайд затянулся сигарой.

– За три недели вы должны были хорошо узнать город. Вы были и в Новом Орлеане?

– Да, сэр.

– Тот факт, что ваш друг живет в этом районе, не должен оказывать влияния на ваши действия во время наступления на Новый Орлеан и Батон-Руж.

– Да, сэр.

Взгляды мужчин встретились. Ли увидел в глазах генерала предупреждение: сейчас не время для решения личных проблем. Ли был согласен с генералом. В конце концов он не видел Одри почти два года. Насколько он понимал, ее жизнь с Ричардом, скорее всего, наладилась. Возможно, у нее уже есть ребенок. Он приказал себе верить, что она счастлива, иначе можно было сойти с ума.

– Хорошо. Я вам доверяю, полковник Джеффриз, поэтому рекомендовал Вашингтону поста­вить вас во главе бригады и присвоить звание полковника. Вы примете участие в наступлении на Новый Орлеан под командованием контр-адми­рала Дэвида Фэррагата. Он попытается провести флот вверх по Миссисипи мимо форта Джексон и форта Сент-Филип, что будет довольно нелегкой задачей. Как только задание будет выполнено, вы вместе с другими сухопутными войсками посту­пите под начало генерал-майора Бенджамина Батлера. Когда оба форта будут взяты, все сухопут­ные войска и военные моряки двинутся на взятие Нового Орлеана, затем Батон-Ружа и, наконец, порта Гудзон, главной крепости на Миссисипи. Если мы четко выполним все намеченное, оборона Конфедерации вдоль Миссисипи будет разбита, особенно, когда генерал Грант и другие Союзные войска начнут наступление со стороны штатов Теннесси и Арканзас. Мы зажмем в тиски войска Конфедерации и они задохнутся на Миссисипи. Бежать им будет некуда, полковник Джеффриз, за исключением Севера, но я не думаю, что они захотят отступать в том направлении, – закон­чил он, усмехаясь. – Налейте мне еще виски, полковник Джеффриз.

Ли с готовностью подчинился. Он был рад, что возглавит бригаду, и все-таки хотелось, чтобы его назначили в другое место, а не в Луизиану.

Бернсайд снова предложил ему выпить виски.

– Конечно, разговор только между нами. Пока вы останетесь здесь, немного окрепнете и дождетесь прибытия из Вашингтона пополнения, а так­же военных кораблей, которые доставят вас в Залив. Это займет пару месяцев. Я еще не знаю, какие полки сольются в вашу бригаду, скорее всего, полки разных штатов, как в большинстве наших бригад. У вас нет предубеждений против какого-нибудь штата, не правда ли?

– Мне все равно. Главное, чтобы они умели хорошо сражаться, чтобы на них можно было положиться, – сказал Ли и выпил виски.

– Хорошо, – генерал снова замолчал, потом добавил: – Ваше повышение по службе и пред­стоящее наступление на Новый Орлеан – хоро­шие новости, полковник. А теперь я сообщу вам плохую новость.

Ли насторожился и нахмурился.

– Плохая новость?

Генерал тяжело вздохнул, в глазах появилась печаль.

– Мне передали ее четыре дня назад, но из-за событий при Роноуке я не мог вам сообщить. А теперь у вас появилось время отдохнуть и… скор­беть.

Ли показалось, что он сейчас задохнется.

– Скорбеть, сэр?

– Ваш отец умер, полковник Джеффриз. Это случилось более трех недель назад. Вашему брату Карлу потребовалось время, чтобы узнать, где вы находитесь. Возможно, он все еще разыскивает Дэвида. Представления не имею, куда он был назначен. Сочувствую вам, полковник.

Ли старался быть сдержанным в присутствии генерала. Новость была горькой, неожиданной, ошеломляющей. Тогда он провел в откровенной беседе с отцом всего один вечер, и теперь ему было невыносимо больно оттого, что он так мало вни­мания уделял отцу.

– Оказывается у него был рак, – добавил Бернсайд. – Его похоронили в местечке под на­званием Мэпл-Шедоуз, рядом с вашей матерью.

Мэпл-Шедоуз. Единственное место в мире, где Ли был когда-то по-настоящему счастлив. Неуже­ли единственная возможность семьи собраться вместе только на кладбище? О, он отдал бы сейчас многое, лишь бы провести один день с живым отцом и живой матерью… снова вернуться в дет­ство, карабкаться с братьями по высоким деревь­ям… и, если бы он мог снова провести лето с Одри. Ли с трудом сдерживал слезы.

– Я могу идти, сэр? – Ли поставил стакан и поднялся.

– Конечно. Постарайтесь справиться с горем, полковник, пока будете выздоравливать. Нужно, чтобы вы полностью подготовились к наступле­нию на Новый Орлеан.

Ли кивнул.

– Да, сэр.

Бернсайд покачал головой.

– Еще раз выражаю вам соболезнование. Обе­щаю, что этот ад однажды закончится, полков­ник. Мы вернемся к прежней жизни.

Какой она будет – нормальная жизнь, Ли не знал. К тому времени, когда закончится война, он должен будет начать все сначала. Одри для него потеряна навсегда. О чем еще он может мечтать? За что сражаться?

Ли вышел из палатки и, прихрамывая, побрел в темноту. Хотелось побыть одному.

Глава 21

Апрель, 1862 год

Одри заколола волосы бирюзовым гребнем. Ин­тересно, научится ли Сонда когда-нибудь так же красиво причесывать ее, как это делала Тусси?

Одри втайне скучала по сестре-мулатке, но все еще чувствовала душевную боль из-за случивше­гося. Хотя она уже несколько раз побывала в Батон-Руже за последние пять месяцев, чтобы помочь в подготовке добровольцев, она ни разу не сумела справиться с собой и навестить Бреннен-Мэнор.

Ричард вел себя на удивление хорошо, а она была «примерной» женой и позволяла ему доволь­но часто спать с ней. Ей нужен был ребенок, но пока что все попытки супругов не увенчались успехом. Одри думала, что, возможно, забереме­неть ей мешает непреодолимая ненависть к мужу. Каждая ночь, проведенная с ним, возвращала отвратительные воспоминания, но Одри твердо решила иметь ребенка и полюбить его всем серд­цем.

Она научилась ничего не чувствовать, отдава­ясь Ричарду, словно тело, с которым он был близок, не принадлежало ей. Женщина чувство­вала себя одновременно несчастной и безнравст­венной. И теперь, глядя в зеркало, не знала, чье же отражение видит. Она давно сделала вывод, что у нее нет другой возможности жить – необ­ходимо смириться с таким существованием, сми­риться браком без любви. По ее мнению, многие женщины смиряются с таким браком. Если она сможет пережить все и даже будет в состоянии родить ребенка, тогда ей станет легче. Она полю­бит свое дитя всем существом, любовью, затаив­шейся в ее душе. Не осталось больше никаких чувств ни к кому, за исключением Джоя… и томи­тельные, неотступные мечты о Ли. Но мысли о Джое не приносили ее душе успокоения, а позво­лять себе все время думать о Ли было слишком мучительно.

Одри открыла шкаф и достала последнее пись­мо брата, написанное в конце февраля. Когда десять месяцев назад он вступил в армию, его послали во Флориду. Письма брата согревали ей сердце. Хотя войска Конфедерации, в рядах кото­рых Джой сражался, не сумели выбить янки с острова Санта-Роза во Флориде, Джой был горд, его отметили среди лучших снайперов. Он все еще оставался рядовым, так так заикание мешало четко отдавать команды. Он писал, что все отно­сятся к нему хорошо, а офицеры уважают за меткую стрельбу.

И все-таки последнее письмо обеспокоило ее. Полк перебросили в Теннесси, и стало понятно, что романтика войны для Джоя померкла. Посте­пенно юноша понял, что война ужасна по своей сути. Одри хорошо чувствовала, что Джой уже далеко не восторженный мальчик…

«… Мы сражались против Союзного генерала Гранта, – писал он в последнем письме. – Я все время твержу себе, что, убивая янки, поступаю правильно, они наши враги, хотят убить меня и забрать наш дом. Но как же, оказывается, труд­но убивать людей, Одри. На днях я бежал мимо человека, которого подстрелил. В руке он держал фотографию женщины с ребенком. Я уверен, что в последнюю минуту жизни он прощался с женой и ребенком. Мне стало плохо. Да, онянки. Но когда я посмотрел на него вблизи, он ничем не отличался от меня.

Вначале я думал, что война быстро закончит­ся, но теперь понимаю, как мы все ошибались. Буду продолжать сражаться вместе со всеми, пока меня не ранят или не убьют, потому что у южан другого выхода нет. Не позволю себе вер­нуться раньше, чтобы не опозорить имя отца. Хочу сообщить новость: мой командир сказал, что, возможно, скоро я стану капралом. Не пере­живай из-за меня, Одри. Несмотря на все тяже­сти войны и то, что мне трудно убивить других людей, я многое узнал о жизни и стал лучше понимать самого себя. Оказалось, что я имею мужество и могу самостоятельно принимать решения. Я заслужил уважение людей, которым совершенно безразлично то, что ясын Джозе­фа Бреннена. Большинство из них даже и не предполагают, что мой отец богатый планта­тор. Они знают меня просто как Джоя, меня это тоже устраивает.

Меня беспокоит, как теперь относится к тебе Ричард и то, что янки приближаются к Луизиане. Командир сообщил мне, что ходят слухи, будто бы янки готовят нападение на Новый Орлеан. Я боюсь за вас, буду молиться за тебя, отца и всех остальных. Я люблю тебя, Одри. У меня все хорошо, я даже не ранен, поэто­му прошу, не волнуйся. Береги себя и заботься о Бреннен-Мэнор, ты не успеешь оглянуться, как я вернусь домой. Джой.»

Одри свернула листочки и положила письмо в шкаф. Бедный, милый Джой. Что она будет де­лать, если он не вернется домой? Она не могла себе представить жизнь без брата. Одри содрогну­лась, только вообразив, что такое возможно. И постаралась отогнать горькую мысль, убеждая себя, что не имеет права постоянно думать о вероятности смерти Джоя. Бог не заберет у нее брата. Она и так слишком многое потеряла в жизни.

Предположения Джоя были более близки к истине, чем он думал. Газеты Батон-Ружа сооб­щали, что янки готовятся к нападению на Новый Орлеан. Все молились, чтобы укрепление конфе­дератов форт Джексон и форт Сент-Филип смогли устоять на пути Союзных военных кораблей. Нельзя пустить корабли вверх по Миссисипи. Одри с Ричардом планировали поездку в Новый Орлеан, так как были встревожены, не зная, что там происходит.

Временами Одри была рада, что война отвлека­ет ее от переживаний за собственную несостояв­шуюся судьбу. Война заставила забыть о собственных несчастьях и неудачах. Одри и Ричард соби­рали средства для военных нужд, ездили в Батон-Руж и Новый Орлеан. Одри уставала во время долгих поездок, что давало ей возможность отка­зывать Ричарду в близости. Она по-прежнему с трудом переносила его прикосновения и ласки. Только война давала им общие темы для разгово­ров, заполнявших пустоту совместной жизни.

Они теперь постоянно жили в Сайпресс-Холлоу. Было время сева, и Ричард считал, что дол­жен следить за посевными работами. Негры ста­новились все неспокойнее, некоторые открыто отказывались работать и дерзили. Несколько че­ловек сбежали, и Ричарду пришлось нанять лю­дей, чтобы отыскать беглых рабов. Беспокойство охватило негритянские хижины как в Сайпресс-Холлоу, так и в Бреннен-Мэнор. Ричард объяснял это приближением войск янки. Рабы надеются, что Союзные солдаты идут «освобождать» их. Одри сомневалась, представляет ли большинство из них как жить и чем питаться, если они станут свободными.

Она начинала все больше и больше понимать слова Ричарда о том, что сражаясь с янками, они сражаются за самих себя и за негров.

«Если ты хорошо подумаешь, то поймешь, что сейчас большинство белых на Юге ненавидят негров, – сказал ей муж несколько дней назад. – А теперь подумай, что будет, если их освободят. Они станут для нас еще большей обузой, чем раньше. Если Юг проиграет войну, и мы потеряем все, что имеем, в этом все будут винить негров, Одри. Для большинства из них жизнь на планта­ции покажется раем, по сравнению с тем, что их ждет на свободе».

Сначала она подумала, что ему жаль негров, ей стало приятно, что он заботится о них. Но Ричард тут же буквально шокировал ее, добавив, что, если негров освободят, они могут убираться с плантации ко всем чертям. Он поклялся, что никогда не будет платить неграм за работу или помогать им в чем-то.

– Если ниггеры захотели свободы, пусть сами узнают, что свобода не такая уж сладкая, как они сейчас представляют, – заявил он. – Я буду очень рад, если они пострадают.

Одри вышла из комнаты и спустилась вниз на кухню, чтобы отдать распоряжения насчет ужи­на. Скоро вернется Ричард, он будет голоден. Завтра они собираются ехать в Новый Орлеан. В их отсутствие всем будет распоряжаться Марч Фредерик. Посевные работы закончились и до наступления сбора урожая работы на плантации будет не очень много. Ей приходилось терпеть присутствие на плантации Марча, так как у него редко находились причины появляться в доме. Но те несколько случаев, когда ей пришлось с ним столкнуться, он смотрел на нее прежним мерзким похотливым взглядом, который ясно говорил, что бы он с ней сделал, если бы мог. Она не сомнева­лась, что надсмотрщик ненавидит ее за то, что его уволили из Бреннен-Мэнор, уменьшили жало­ванье и перевели в Сайпресс-Холлоу. Случая со старым Джорджем он никогда ей не забудет.

Одри решила выйти за дом, прогуляться по саду. Был прекрасный весенний день и хотелось погулять в саду. Было очень тепло, но не жарко. Буйно цвели азалии и кизил. Теперь Одри реже вспоминала ужас первых дней замужества. Она словно встряхнулась и заметила, что Сайпресс-Холлоу так же прекрасен, как и Бреннен-Мэнор. Дом был больше, все поместье – обширнее, в полтора раза больше рабов, чем у ее отца. Ведь Ричард стал после смерти отца владельцем двух плантаций. Хотя Одри была противницей некото­рых методов Ричарда, она не могла не отдавать должного способностям мужа. Насколько ей было известно, он прекратил насиловать молодых не­гритянок, но Одри представления не имела, как он ведет себя внегритянских поселках и как обращается с рабами на плантации. Она прекрас­но знала, что за человек Марч Фредерик, знала, что Ричард мог быть ужасно жестоким. Она не бывала на плантации и в негритянских поселках, решив, что ей лучше не знать о происходящем там.

Где-то поблизости в листве деревьев ворковали голуби.

«Какой хороший, спокойный сегодня день», – подумала Одри. Все казалось мирным, спокой­ным, безмятежным. Она прошла вдоль веранды, вдыхая аромат розовых кустов. Внезапно мир­ная тишина нарушилась грохотом приближа­ющегося экипажа. Слышался бешеный стук лошадиных копыт, громыхали бешено вращаю­щиеся колеса. Коляска мчалась с головокру­жительной скоростью. Одри посмотрела на до­рогу ипримерно в полумиле увидела экипаж Ричарда, несущийся со стороны негритянских поселений.

Сердце сжалось в тревоге, когда она увидела, что лошадьми управляет Марч Фредерик. Над­смотрщик стоял, остервенело нахлестывая лоша­дей кнутом.

Коляска подкатила к дому. Лицо Марча было искажено гневом и яростью, сквозь которые скво­зил страх. Ричард лежал в коляске возле ног служащего. Одри выбежала навстречу, Марч рез­ко остановил лошадей перед домом, из-под колес поднялся столб пыли.

– Что случилось? – встревоженно воскликну­ла Одри.

– Этот проклятый ниггер Герни Гатерс, – выругался Марч, соскочил на землю и быстро привязал лошадь к столбу. – Тот самый, из-за которого у вашего отца было столько неприятно­стей пару лет назад! Сбежал от нового владельца, прятался здесь в негритянском поселке. Ричард обнаружил его, а ниггер проколол хозяина вила­ми.

– О Боже! – Одри склонилась над мужем, через жилет и брюки сочилась кровь.

Марч приказал негру, стоящему поблизости, внести Ричарда в дом. Тот нерешительно топтал­ся, медлил. Ричард вытащил револьвер.

– Иди сюда и помоги мне, иначе сейчас полу­чишь пулю между глаз, ты, вонючий ниггер! – приказал он. Слуга поспешил на помощь, они вдвоем внесли Ричарда в дом. Одри приказала положить мужа внизу, чтобы не нести его по лестнице вверх, в спальню. Ричард стонал. Марч быстро разрезал жилет и рубашку хозяина, кровь сильно сочилась из четырех колотых ран пониже груди. Одри стало дурно. Несмотря на отвращение к этому человеку, она никому бы не пожелала таких страданий. Одри вопросительно посмотрела на Марча.

– Я не знаю, чем ему можно помочь!

Надсмотрщик был бледен.

– Вряд ли вы ему поможете, надо прикла­дывать холодные компрессы на живот. Сейчас прикажите людям отвезти хозяина к докто­ру в Батон-Руж, – Марч смотрел на Одри мрачными, воспаленными глазами. – Понадо­бится несколько человек для охраны. Негры сейчас злы, некоторые в бегах и могут скры­ваться в лесах вдоль дороги. Поезжайте с мужем, миссис Поттер. Прошу вас, разрешите мне лично разобраться в этом деле! Нельзя позволять ниггерам безнаказанно совершать та­кие жестокие поступки, иначе Сайпресс-Холлоу придет конец, а, может быть, заодно и Бреннен-Мэнор.

Одри приложила руку ко лбу, стараясь со­браться с мыслями. Она знала, на что способен Марч Фредерик, но взглянув на страдающего Ри­чарда, испугалась. Неужели негры могут взбунто­ваться, насиловать, убивать, грабить, если вдруг почувствуют вкус свободы? Попытка убить Ри­чарда не должна остаться безнаказанной. Ради спасения Ричарда она должна разрешить Марчу наказать виновных.

Марч почувствовал нерешительность хозяйки.

– Они становятся все более наглыми, миссис Поттер. Этот Генри Гатерс всех взбаламутил. Я должен поймать его и повесить, чтобы все ви­дели. Если я не сделаю этого, они все здесь разграбят, вы все потеряете.

Ричард застонал, Одри снова стало дурно. Она взглянула на надсмотрщика глазами, полными слез.

– Я не хочу, чтобы пострадали невинные, особенно не должны пострадать женщины и дети.

– Не беспокойтесь. Я знаю, кто мне нужен, мне нельзя терять время. Те, кто виновет, возмож­но, уже разбежались. Мне нужны люди и собаки.

Одри опустилась перед Ричардом на колени. Несколько домашних слуг собрались внизу, дро­жа от страха, тревожась за свои жизни из-за случившегося. Сонда принялась громко плакать, а старая Генриетта, которую Одри забрала с собой из Бреннен-Мэнор, в отчаянии заламывала руки.

– Боже праведный! Боже праведный! – воск­лицала женщина.

– Тише, Генриетта, – приказала Одри. – Принеси холодной воды и чистые салфетки. Бы­стрее!

Женщина с готовностью заковыляла прочь. Одри взглянула на Марча.

– Делайте, что считаете необходимым. Но имейте в виду то, что я вам сказала. Нельзя допустить, чтобы пострадали невиновные.

Марч удовлетворенно вздохнул.

– Даю вам слово, – сказал он, прошел мимо, и Одри почувствовала резкий запах пота. – Сей­час я подготовлю экипаж и людей, чтобы отвезти мистера Поттера.

Служащий ушел, Одри осторожно убрала со лба Ричарда влажные от пота волосы.

– Все будет хорошо, Ричард.

Он с трудом открыл глаза, пристально посмот­рел на нее. В его темных глазах сквозил ужас. Но Ричард ничего не сказал ей.

Почти две недели Ричард цеплялся за жизнь. Он лежал в больнице Батон-Ружа. И, наконец, доктор объявил, что у Ричарда началось зараже­ние крови. Надежды на то, что он выздоровеет, не осталось. Одри привезла мужа домой в Сайпресс-Холлоу. Какие бы чувства она к нему ни испыты­вала, было понятно, что он любит свой дом. Он умолял отвезти его домой. Он хотел умереть в собственном доме.

Сейчас Одри стояла и молча смотрела на све­жую могилу. Черная вуаль закрывала ее лицо. Она так и не смогла понять своего отношения к смерти этого человека. Она простила его за то, что он мучил ее. В один из моментов, когда он пришел в сознание, то попросил у нее прощения. Прибли­жение смерти сделало его покорным, он ужасно боялся умереть и иногда так судорожно хватался за ее руку, так крепко сжимал, что Одри боялась, как бы он не сломал ей кости.

– Скажи мне, что у тебя будет ребенок, – просил он в один из моментов просветления. Что­бы облегчить его состояние, она солгала, что беременна, ему нужна была даже ложь. Но в Сайпресс-Холлоу не будет наследника. После того как Одри любила и потеряла Ли, пережила насто­ящий ад с Ричардом, она не испытывала потреб­ности полюбить кого-то еще. Когда-нибудь все будет/ принадлежать Джою. Кроме него у Одри больше никого не осталось. Может быть, он встре­тит женщину, которая полюбит его. Вероятно, Джой будет счастлив в браке, о нем она мечтала когда-то. Джой не станет жениться только пото­му, что его будущая жена соответствует его поло­жению богатого плантатора. Джой такой человек, который женится только по любви.

Одри неутешно плакала о несостоявшемся сча­стье с Ричардом, об аде, который пришлось пере­жить с ним, об аде, который ему пришлось испы­тать в конце жизни. Несправедливо, что человеку приходится умирать такой медленной и мучи­тельной смертью. Ричард Поттер был холодным, расчетливым человеком-тираном. Но он был вос­питан таким же плантатором – расчетливым и жестоким, потому и стал таким. Ему с детства внушали, что единственно важным в его жизни является земля. Интересно, если бы он чудом выжил, научились бы они понимать друг друга? Смогла ли бы Одри смягчить его суровое сердце, спрятанное так глубоко за красивой внешностью, за темными глазами, взгляд которых заставлял ее трепетать от страха? Почему только перед лицом смерти он раскрылся Одри, показал свою уязви­мость, настоящие чувства, дал понять, как она ему необходима? Одри чувствовала себя одновре­менно обманутой и виноватой. Ричард никогда не делился с ней своими мечтами о будущем. И ни­чего уже нельзя исправить. Возможно, она не смогла прикоснуться к тайным уголкам его души, не сумела вызвать к себе любовь. Может быть, их брак сложился неудачно всецело по ее вине? И если бы она не была таким несведущим и напуганным ребенком, то знала бы, как нужно вести себя в первую ночь?

На ее вопросы, которые она задавала себе, не было ответов. Одри пыталась оправдаться перед собой, пыталась убедить себя, что у нее нет при­чины обвинять себя.

По другую сторону могилы стояла Элеонор и, не стесняясь, открыто и горько плакала. Она покрыла голову черной вуалью и вела себя так, будто это она, а не Одри – несчастная скорбящая вдова. Несколько месяцев назад Элеонор явилась с визитом в Сайпресс-Холлоу и страшно разозли­лась, когда встретила там Одри. Ричард немедлен­но отправил непрошенную гостью в Батон-Руж.

После этого обиженная, уязвленная девица ука­тила в Новый Орлеан и вернулась домой только в прошлом месяце с мужем, у которого был сму­щенный и растерянный вид обманутого человека. Элеонор понукала Альбертом Махони словно не­опытным щенком, хотя он был на десять лет старше ее, вдовец, владелец отеля. Одри подозре­вала, что мужчина запутался и его повели под венец прежде, чем он успел понять происходящее. Конечно, Элеонор специально уехала, задавшись целью доказать, что может с успехом найти себе приличного мужа. Но кузине для этого пришлось отправиться в Новый Орлеан, где мужчины со­всем не знали ее.

Альберт поспешно вернулся домой, узнав о том, что янки готовятся к наступлению на город. Он хотел быть уверенным, что его отель в безопас­ности. Элеонор осталась в Батон-Руже, потому и приехала с матерью на похороны Ричарда. Из-за надвигающейся угрозы наступления янки почти все мужчины, знакомые Ричарда, были на войне, потому Одри устроила скромные похороны в Сай-пресс-Холлоу. Среди скорбящих были Джозеф Бреннен, а также Лина и Тусси. Одри не видела их уже несколько месяцев, ей очень хотелось броситься к ним, обнять, чтобы они успокоили, утешили ее, но гордость и все еще не прошедшее чувство обиды сдерживали ее.

Позади нее стояли Генриетта и Сонда, обе плакали. Вокруг могилы собрались несколько не­гров как из Бреннен-Мэнор, так и из Сайпресс-Холлоу. Но это, конечно, была небольшая часть рабов, которыми владел Ричард Поттер. Одри хорошо понимала, что большинство из них не испытывали к хозяину никакой любви и привя­занности. Чувство тревоги царило как среди ра­бов, так и среди плантаторов. Наступали тяжелые времена, несколько рабов сбежали и их нигде не могли найти. Был убит очень богатый рабовладе­лец, и теперь все негры опасались за свою жизнь.

Марч Фредерик выследил и повесил Генри Гатер-са и нескольких его товарищей. Генриетта расска­зала, что нескольких рабов жестоко выпороли. Из-за похорон у Одри совершенно не было време­ни узнать все подробности жестокой расправы, да она и не очень хотела выяснять их. Главной заботой была теперь сохранность собственной жизни. К счастью, посевная уже закончилась, но если негры разбегутся, кто будет убирать урожай в конце лета? Даже если хлопок удастся собрать, кому его можно будет продать? Янки перекрыли все выходы, а теперь блокировали залив. Одри казалось, что над плантацией нависла черная туча, готовая разразиться ураганом и все уничто­жить.

Если бы не янки, Ричард, возможно, был бы жив, негры не убегали, Одри и ее отцу не грозило бы разорение в случае непродажи хлопка. У Джо­зефа Бреннена было в запасе достаточно денег, но на какое время их хватит? Ведь земли, строения, столько ртов, содержание поместья требуют ог­ромных затрат. Хотя Одри наследовала состоя­ние Ричарда, она понимала, что наступают тяже­лые времена, и ей нужно научиться жить эко­номно.

Землю всегда можно продать, но Одри обе­щала Ричарду не делать этого, да и сама не хотела. За что же все сражаются, если не за землю? Да и кто купит сейчас такую большую плантацию, когда на Юге невесть что творится и невозможно быть уверенным, что рабство сохранится? Сколько понадобится денег, чтобы содержать в порядке землю, собрать урожай, если все рабы разбегутся?

Чувство вины, растерянность перед неизвест­ностью одолевали Одри. Она пыталась успоко­иться, убедить себя, что невозможно решить все разом. Сегодня она должна думать только о том, что ее муж похоронен здесь, на лесистом холме неподалеку от дома в Сайпресс-Холлоу. Из Батон-Ружа на похороны приехал священник, но Одри почти не слышала, что он говорил.

Священник бросил горсть земли в могилу. Одри стала на колени, затянутой в перчатку ру­кой взяла немного земли и высыпала ее на крыш­ку гроба.

– Я люблю тебя, Ричард, – тихо и бесстрастно сказала она, решив, что должна хотя бы на людях показать скорбь. Пора положить конец сплетням и пересудам, пусть все считают ее брак с Ричардом счастливым. Возможно, Бог накажет ее за ложь? Но она хотелалюбить своего мужа, хотя он рас­топтал все ее надежды. После того, как он обо­шелся с ней, было достаточно, что она его прости­ла и сделала все, чтобы облегчить и скрасить умирающему последние дни. Она не отходила от его постели. Перед смертью жестокий и надмен­ный Ричард Поттер вел себя словно перепуганный ребенок, цеплялся за Одри, говорил, что боится смерти. В последние мгновения жизни мужа сер­дце Одри оттаяло, она поняла и осознала, что их супружеская жизнь вполне могла быть счастли­вой. Она видела, что Ричард тоже понял все, и это было самым печальным.

Одри хотелось прильнуть к кому-нибудь хотя бы ненадолго. Она чувствовала себя одинокой, никому не нужной.

Когда закончились похороны, тетя Джанин пригласила всех в дом к столу, добавив, что приехавшие издалека могут остаться на ночь. Джозеф Бреннен подошел к дочери, попытался успокоить, утешить ее, но Одри холодно отстра­нилась. Если бы не настойчивость отца, она ни­когда бы не вышла замуж за Ричарда, ей не пришлось бы испытать столько боли и униже­ний.

– Одри, дорогая…

– Оставь меня, отец. Я хочу побыть одна. Лина присоединилась к Джозефу, выражая ей соболезнование, но Одри настояла, чтобы ее оставили одну. Джозеф вытер слезы и ушел вместе с гостями, а Одри осталась, побыла еще несколько минут у могилы, потом резко повернулась. Надо было возвращаться в дом. И только сейчас поня­ла, что находится здесь не одна. Перед ней стояла Тусси, гордо вздернув подбородок. Она печально смотрела на сестру. Одри знала, что Тусси пони­мает настоящую причину ее горести и скорби. Одри хотела пройти мимо, но Тусси коснулась ладонью ее руки, и Одри не решилась оттолкнуть девушку.

– Я ни в чем не виновата перед тобой, – резко сказала Тусси. – Ты не имеешь права ненавидеть меня так же, как ненавидишь отца или мою мать.

Одри приподняла вуаль и вытерла слезы.

– Я ни к кому не испытываю ненависти, Тусси. Теперь я не знаю, как ко всему отношусь.

– Скоро станет еще труднее и опаснее, мы все будем нуждаться в поддержке. Я скучаю без тебя, Одри.

Одри хотелось обнять девушку, но она никак не могла отделаться от чувства, что нельзя по-дру­жески обращаться с неграми, потому она сдер­жанно сказала:

– Извини, но пока что я не могу вернуться домой.

– Тебе нельзя возвращаться. Отец считает, что опасно оставаться и здесь, и в Бреннен-Мэнор. В негритянских поселках неспокойно. Ты была занята с Ричардом и, скорее всего, не знаешь, что случилось. Я уверена, что ты должна все знать.

Одри нахмурилась. Она видела глубокую пе­чаль в глазах Тусси и хорошо понимала, что скорбь девушки вряд ли связана со смертью Ри­чарда Поттера.

– Чего же я еще не знаю, Тусеи? Тусси заговорила, еле сдерживая слезы:

– Марч Фредерик был разъярен, совершил несколько налетов на негритянские поселки здесь и в Бреннен-Мэнор. Я не сомневаюсь, что кое-кто из наших людей ведет себя отвратительно, может быть, они заслужили, чтобы их выпороли или даже повесили, но не все плохие, Одри. Конечно, твой отец испугался, что они взбунтуются и убьют всех в доме, включая меня и мать. Им всем хорошо известно, что он спит с моей матерью и что я его дочь, – она глубоко вздохнула и открыто посмотрела в глаза Одри.

– Твой отец предоставил Марчу Фредерику полную свободу действий, а тот воспользовался его доверием, чтобы отомстить старому немощно­му Джорджу. Он повесил заодно и бедного садов­ника.

Одри чуть не задохнулась от боли и негодова­ния.

– Джорджа?! Он же мухи не обидел за свою жизнь! Он был таким добрым человеком!

– Это всем известно. Когда твой отец узнал о самовольстве Марча, было уже поздно. Он страш­но разозлился и уволил надсмотрщика. Тот угро­жал твоему отцу… и предупредил, что однажды доберется до тебя. Это случилось почти две недели назад, с тех пор Марча никто не видел. Отец хочет, чтобы мы с тобой уехали в Батон-Руж. Даже если туда придут янки, в доме тети Джанин будет безопаснее, чем на плантации, считает отец. Слишком опасно оставаться здесь, негры очень злы, Марч Фредерик где-то неподалеку и мечтает о жестокой мести.

– А что будет с отцом?

– Ты же, должно быть, хорошо знаешь Джо­зефа Бреннена. Он никогда не покинет Бреннен-Мэнор, а мать никогда не оставит его одного. Они будут жить дома, – Тусси обернулась и посмот­рела вслед Джозефу Бреннену, который о чем-то разговаривал со своей золовкой Джанин.

– Не волнуйся, у него достаточно людей, что­бы охранять поместье. Пока он будет платить хорошо, они не бросят его. – Тусси снова внима­тельно посмотрела на Одри.

«Интересно, сколько времени у него будет воз­можность оплачивать их услуги, если в этом году не удастся собрать урожай? – подумала она. – И сколько людей сбежит, когда янки приблизятся к Батон-Ружу?»

– Ты считаешь, что должна остаться здесь, но будет лучше, если уедешь в Батон-Руж, так решил отец. Я знаю, это не мое дело что-либо советовать тебе, но' я люблю тебя и очень беспокоюсь. Если солдаты Союзной армии наводнят Луизиану, все, кто живет на отдаленных плантациях, окажутся в большей опасности, чем те, кто живет в городах. Я уже слышала рассказы о том, что янки сжигают поместья и насилуют женщин. Твой отец может рассказать тебе то же самое. Я только… только хотела сообщить тебе о Джордже и убедить тебя, что я не обижаюсь на тебя за то, что ты стала холодно относиться ко мне. Но сейчас нам необ­ходимо забыть о неприязни друг к другу, стать смелыми и сильными. Сегодня твой отец получил известие, что янки прорвались через два фронта в устье Миссисипи и наступают на Новый Орлеан. Значит, скоро они придут и сюда.

Одри охватила нервная дрожь. Сразу столько сложностей, которые необходимо разрешить.

– Я так волнуюсь и переживаю за Джоя. Кажется, мы проигрываем войну, Тусси.

– Это еще неизвестно. Мы должны верить, – Тусси печально посмотрела в глаза Одри.

– Бедный Джордж! Должно быть, он очень испугался? Как ты считаешь, это, наверное, ужас­но… мне больше жаль Джорджа… чем собствен­ного мужа.

Тусси слабо улыбнулась и покачала головой.

– Нет. Джордж был гораздо лучше Ричарда, хоть и негр.

Одри почувствовала скрытый смысл в словах Тусси. Джордж не меньше любого белого человека заслуживал любви и уважения. Временами Одри совершенно не замечала цвета его кожи. Он всегда был мягким, относился к ней доброжелательно и по-дружески… Одри вдруг поняла, что ее отец точно также не замечает цвета кожи Лины. Поче­му не все так относятся к неграм?

– Хорошо, я поеду в Батон-Руж, если так хочет отец. Но сначала я должна побывать на могиле Джорджа.

Тусси кивнула.

– Конечно. Я знала, что ты именно так и поступишь, – девушка протянула руку, и Одри приняла ее. Они крепко обнялись, и Одри, неожи­данно для себя, горько расплакалась. Как все изменилось, как стало тяжело жить. Джой на войне. Джордж умер. Она отдалилась от когда-то горячо любимого отца. Ричард погиб от руки негра. Янки приближаются к Батон-Ружу. Что будет с Сайпресс-Холлоу и Бреннен-Мэнор? Что будет со всем Югом? Единственным человеком, к которому Одри могла обратиться за помощью, оказалась сестра-мулатка, о существовании кото­рой она не подозревала до недавнего времени.

Одри уже измучилась, постоянно размышляя о судьбе негров. Ричарда убил негр. Но были и хорошие, добрые, любящие людей негры, такие как Джордж, Тусси, Лина, Генриетта. Долгие годы она считала их счастливыми людьми, вполне довольными своей судьбой^

– Я совершенно запуталась. Не знаю, кому можно доверять, во что верить, на кого надеяться, что плохо и что хорошо. Я хочу сейчас только одного, чтобы Джой вернулся домой и чтобы все снова стало как прежде.

Тусси крепко обняла ее за талию и повела к дому.

– Я не думаю, что теперь все будет как прежде. Мы можем жить только одним днем и радоваться, если этот день окажется мирным и спокойным.

Одри еще раз оглянулась на могилу, ей захоте­лось, чтобы в ней лежал Марч Фредерик. Бедный старый Джордж! В каком он, наверное, был ужа­се, каким одиноким и забытым чувствовал себя перед смертью! От горьких мыслей ей стало нехо­рошо. И Одри мысленно поклялась: если Марч Фредерик когда-нибудь снова окажется в Сайп­ресс-Холлоу или Бреннен-Мэнор, она убьет его.

Глава 22

Май 1862 года

Одри сидела в кресле-качалке на веранде дома тети Джанин и наблюдала, как вырастают кону­сообразные солдатские палатки на пустыре в вос­точной части города, словно грибы после дождя. Дом стоял на холме, было отлично видно, что янки устраиваются в Батон-Руже, будто прибыли на пикник, всего в четверти мили от особняка Мак Аллистера. Хорошо, что дядя Джон ушел на войну и не видит, что случилось с его родным городом.

Ей хотелось сжечь, уничтожить все палатки. Федералы вошли в город, как в свой собственный, корабли причалили в порту, войска беспрепятст­венно маршировали по улицами. Следовало еще и радоваться тому, что оккупация прошла без кровопролития. Армия конфедератов отступила за город. Одри была уверена, что военные отпра­вились в порт Гудзон оказать помощь обороне стратегической крепости на Миссисипи, крепость была следующей целью янки.

Было нестерпимо стыдно, что конфедераты не оказали достойного сопротивления, а просто оста­вили Батон-Руж. Даже в Новом Орлеане генерал армии Дункан не смог встретить врагов достой­ным отпором. Согласно сообщениям, половина армии позорно бежала от Союзных войск, которые беспрепятственно прошли через Форт Джексон и Форт Сент-Филип при поддержке кораблей, осна­щенных пушками. И только граждане Нового Орлеана попытались защитить родной город. Тол­пы разгневанных людей объединились с властя­ми, которые отказались сдаться. В конце концов им тоже пришлось отступить, когда подошли основные силы Союзных войск, и сопротивление стало бессмысленным.

Союзные войска окружили Новый Орлеан, преследуя разрозненные группки конфедератов. В конце концов, Новый Орлеан сдался. Но прежде генерал армии конфедератов Дункан приказал поджечь свой корабль «Луизиана» и направить его на корабли федералов, надеясь, что бронено­сец, груженый порохом, врежется в корабли про­тивника и потопит их. К стыду и унижению граждан Нового Орлеана, а также, конечно, Ба­тон-Ружа и всей Луизианы, конфедератское судно взорвалось, не достигнув цели. «Луизиана» зато­нула.

Солдаты Союзной армии спустили флаги штата Луизиана и Конфедерации. А теперь то же самое происходило в Батон-Руже. Янки показали такое превосходство сил в Новом Орлеане, что граждане городка уже и не пытались обороняться. А кое-кто, казалось, был рад, когда янки сплошным потоком хлынули на улицы города. Их встречали без всякого возмущения, смиренно и покорно. Люди высыпали на улицы, чтобы посмотреть, как северяне маршируют. Их впускали в свои дома, торговцы решили заработать хоть какие-то день­ги. Одри считала такое поведение южан нелепым и унизительным. Она не собиралась выходить в город ивести себя так же, как Элеонор и тетя Джанин – глупо и безрассудно.

Тусси тоже захотелось побывать в городе, по­смотреть на победителей. Одри отпустила ее. Она не могла по-прежнему приказывать Тусси, как другим рабам, поэтому пришлось взять с собой Сонду. Девушка выполняла основную работу, а Тусси помогала теперь Одри только одеваться и причесывала сестру. Тетя Джанин очень возму­щалась таким отношением к Тусси, убеждала Одри, что она портит служанку, постоянно напо­минала, что, хотя Тусси и является кровной сес­трой Одри, она все равно остается негритянкой и рабыней.

– У многих белых южанок есть родственники среди мулатов, – добавила женщина. – Но они предпочитают не выделять их среди других не­гров. А большинство как белых людей, так и негров, считают мулатов более низкими, чем чи­стокровные негры. Нехорошо иметь любимчиков, Одри. Это вызывает неприязнь у остальных ра­бов, принадлежащих тебе.

Одри мало обращала внимания на то, что ду­мает тетя Джанин и остальные. Тусси все равно оставалась еекровной сестрой и единственным другом. Несмотря на то, что одно время Одри относилась к ней холодно и неприязненно, Тусси обращалась с ней дружелюбно, не таила зла и ненависти.

Все менялось теперь в худшую сторону. Бога­той ироскошной жизни, к которой привыкла Одри, приходил конец. Янки закрыли почти все порты, ананимать смельчаков, которые решались прорываться через блокаду, стоило больших де­нег. Доходы не поступали, самые работоспособ­ные негры разбежались, наступали тяжелые вре­мена. Южные банки розорились, конфедератские деньги обесценились. В представлении Одри во всем случившемся были виноваты люди, которые сейчас устраивались в нижней части города и устанавливали там свои палатки.

Она не доверяла джентльменским манерам ян­ки-завоевателей. Живя с Ричардом, она научи­лась понимать, как власть меняет человека. Она наслушалась рассказов о зверствах и жестоких бесчинствах людей, опьяненных победой, и чув­ствующих власть над «побежденным врагом» и осознающих собственную безнаказанность. Они буквально превращались в осатаневших живо­тных, могли в любое время совершать набеги, грабить, воровать, насиловать и разрушать по выбору. Сейчас жители Батон-Ружа оказались в их власти, и враги янки прекрасно осознавали это! Нет, Одри ни за что не выйдет в город, чтобы с улыбкой приветствовать янки, словно долгождан­ных друзей!

Проклятые янки! Должно быть, они все сейчас смеются над конфедератами, шутят по поводу легкой победы над Новым Орлеаном и Батон-Ру­жем. Рабства больше не существует, как не суще­ствует и южной экономики. Сторонники единого Союза уверены в своей победе и считают, что сломили гордость южан.

Они радуются, похваляясь победой и, возмож­но, считают конфедератов беспомощными труса­ми. Хотелось плакать от того, что мальчики, вроде Джоя, все еще рискуют жизнями, защищая Юг. Джой был бы в отчаянии, если бы ему стало известно все. Можно было радоваться единствен­ному: все обошлось без кровопролития… и тем не менее, происходящее внизу казалось хворостом, которому достаточно одной искры, чтобы воспла­мениться. По городу ползли слухи о том, что конфедераты тайно готовят нападение после того, как янки спокойно расположатся в городе. Если такое и впрямь произойдет, Батон-Руж превра­тится в зону военных действий, дома будут разру­шены, многие горожане погибнут. Одри читала и слышала много историй о жесточайших сражени­ях, таких, как ужасное сражение под Шилой в штате Теннесси.

Сообщения в газетах повергали в ужас. Коли­чество погибших и раненых достигло тринадцати тысяч у северян и почти одиннадцати тысяч у южан. Ужасающие цифры шокировали и изумляли людей, когда приходилось читать или слышать разговоры об этом. Одри все еще жила в напряже­нии и страхе, что среди убитых или раненых мог оказаться Джой. Она каждый день посылала Тусси в редакцию газеты, которая печатала списки погибших. Пока имени Джоя не было в списках. Но Одри не имела права успокаиваться, она дол­жна получить весточку от брата с сообщением, что у него все в порядке.

Одри поднялась, чтобы уйти в комнату, но увидела, как к дому приближается коляска дяди Джона. Лошадью управлял негр по имени Генри, раб тети Джанин. Сильный вороной мерин бежал неторопливой рысью. На заднем сидении устрои­лись Элеонор и тетя Джанин, они вертели в руках зонтики от солнца, будто Возвращались с веселого воскресного пикника. Позади сидений пристрои­лась Тусси. Когда коляска подкатила к дому, Генри спустился на землю, равнодушно и бесстра­стно глядя по сторонам. Это был негр, которого вовсе не радовали победы янки. Генри любил свою работу, давно принадлежал Мак Аллистерам, к нему неплохо относились в доме, и слуга явно не горел желанием быть «освобожденным».

Элеонор и Джанин были возбуждены и болта­ли, словно сороки. Несмотря на то, что Элеонор стала замужней женщиной, а муж ее находился в Новом Орлеане, пытаясь защитить свой отель, Элеонор порхала в лучших платьях, какие только могла купить и, казалось, совершенно не беспо­коится о бедном Альберте. Когда янки захватили Новый Орлеан, Элеонор была даже разочарована, получив от Альберта телеграмму, что у него все в порядке. Одри подозревала, что, возможно, ее кузина надеялась на гибель Альберта. Тогда она унаследовала бы отель и стала жить по-королев­ски, развлекаясь с мужчинами. Элеонор выпол­нила свой «долг», выйдя замуж и став приличной женщиной. Кто стал бы осуждать ее, если бы, оставшись вдовой, она нашла себе другого мужчину, дабы не остаться одинокой? Одри по-прежнему считала поведение кузины отврати­тельным и не хотела появляться на улице в ее обществе.

Элеонор и тетя Джанин торопливо выбрались из коляски. Элеонор заспешила на веранду, по видимому, желая что-то рассказать Одри. Тетя Джанин принялась выгружать свертки и отдавать распоряжения Генри. Одри не могла не чувство­вать презрительного отношения кузины. С тех пор, как она приехала в Батон-Руж, Элеонор обращалась с ней снисходительно. Одри понима­ла, что кузина ненавидит ее за то, что лишилась возможности встречаться с Ричардом последние месяцы. А сейчас кузина злилась, считая, что Одри играет роль прекрасной одинокой вдовы.

– О, тебе обязательно нужно сходить в город, Одри, – воскликнула Элеонор, подойдя ближе. Сегодня она оделась в розовое платье и казалась еще толще.

– Никогда не могла предположить, что среди янки так много красивых, привлекательных муж­чин, очень добрых и воспитанных. Если это назы­вается войной, то не понимаю, зачем создавать столько шума, и сейчас, когда наших мужчин нет… – она кокетливо покрутила зонтиком. – О, город буквально переполнен одинокими муж­чинами, которые по много месяцев не общались с женщинами… Как это заманчиво!

Одри продолжала наблюдать за лагерем, распо­ложенным внизу.

– Не доверяй им, Элеонор.

– О, какая ты щепетильная и осторожная, Одри.

Одри повернулась, возмущенно взглянув на кузину.

– Как можешь ты встретить янки с распро­стертыми объятиями, предавать бедных мальчи­ков, которые сражаются сейчас за наше дело и таких людей, как твой отец?! Тебе должно быть стыдно, Элеонор. Ты даже не должна находиться в Батон-Руже, когда твой муж в Новом Орлеане. Ты обязана быть рядом с ним.

Элеонор презрительно усмехнулась, затем по­вернулась и улыбнулась матери, которая подня­лась на веранду и окликнула дочь:

– Пошли скорее в дом, Элеонор, надо приме­рить новые шляпки, – сказала женщина.

Одри поразилась тому, как женщины увлечены покупками в такое время. Банки разорены, банк дяди Джона тоже в опасности, необходимо беречь каждый цент. Как можно думать о модных шляп­ках?

Элеонор подождала, когда мать войдет в дом и продолжила разговор, наклонившись к Одри и враждебно глядя на кузину:

– Ты просто ревнуешь, потому что вынуждена соблюдать траур и тебе придется соблюдать его еще несколько месяцев! Недавно овдовевшая жен­щина не имеет права щеголять в красивых наря­дах, верно? Бедная, одинокая Одри вынуждена носить отвратительные черные платья, – усмех­нулась она. – А вдруг все окружающие узнают, что ты, возможно, рада смерти Ричарда.

Одри сжала кулаки.

– Неважно, что я чувствую по отношению к смерти Ричарда, но именно я сидела у его постели и оказалась свидетельницей ужасной смерти! Не пожелала бы такого худшему из врагов. Ты эго­истичная женщина, Элеонор. Жестокая и эго­истичная, – Одри презрительно посмотрела в глаза кузине. – Но я думаю, что ты сама знаешь это и гордишься собой! – она заметила, как разъярилась женщина и была очень довольная произведенным эффектом. – Я могла бы доба­вить, что одинокая вдова, ищущая мужчину, – вы­глядит гораздо приличнее, чем замужняя женщи­на, развлекающаяся с мужчинами. Что о тебе подумает Альберт, когда узнает о таком поведе­нии?

Элеонор рассмеялась.

– Альберт будет думать то, что я захочу. Я съезжу к нему один или два раза, он будет безмерно счастлив. А пока что Батон-Руж полон джентльменов-янки, которые изголодались по женскому обществу. И если я хочу проявить к кому-то из них наше… южное гостеприимство… то это только моедело! – она снова презрительно оглядела Одри. – Ты действительно не должна тратить время на фальшивую скорбь, Одри. В конце концов, ты уже спала с янки! – она насмешливо тряхнула головой и быстро направи­лась в дом. Одри с трудом сдерживалась, пытаясь убедить себя, что спорить с Элеонор нет смысла. Женщина действительно ведет себя словно эго­истичный испорченный ребенок. Конечно, жаль несчастного Альберта, он довольно приятный мужчина, искренне полюбивший Элеонор.

Она повернулась и направилась вниз, чтобы встретить Тусси. Девушка показалась ей встрево­женной и растерянной, готовой расплакаться.

– Что случилось, Тусси? – поинтересовалась она. – Ты, наверное, испугалась солдат?

Тусси покачала головой, нерешительно глядя на Одри. Она не знала, стоит ли говорить, кого видела в городе? Конечно, Одри должна знать.

– Я видела его, Одри, – тихо сказала Тусси.

– Видела кого?

Тусси проглотила комок, подступивший к гор­лу.

– Ли Джеффриза.

Одри замерла от неожиданности, растерянно уставилась на Тусси.

– Ты, должно быть, ошиблась, – наконец смогла сказать она. – С тех пор прошло целых два года…

– Я никогда не смогу забыть этого человека. Это был Ли! У него высокое звание. Но я, к сожалению, не разбираюсь в знаках отличия, на форме какие-то красивые нашивки и медали. Он ехал верхом во главе отряда марширующих сол­дат и отдавал приказы.

Одри прижала к груди ладонь.

– Боже мой! Он тебя видел?

– Нет, он был слишком занят, я шла в толпе, которая тянулась за солдатами до того места, где они принялись сооружать лагерь. Ли приказал солдатам тщательно осмотреть школьное здание, чтобы убедиться, не прячутся ли внутри конфеде­раты. Думаю, он решил расположить в здании школы штаб на время пребывания здесь. Мне необходимо было возвращаться, я пошла разы­скивать Элеонор и Джанин. Он, возможно, нахо­дится в школе. Если хочешь увидеть его, думаю, ты найдешь его там.

Одри отвернулась, чувствуя, что вот-вот поте­ряет сознание.

– Мне нужно сесть.

Тусси помогла ей вернуться на веранду и уса­дила в кресло.

– Конечно, я ничего не сказала Элеонор и твоей тете, – успокоила она. – Они не видели его. Думаю, что они не могли бы сразу узнать его. Они видели Ли всего один раз на котильоне. Но даже если они и не узнают его, наверное, не следует сообщать им о появлении в городе Ли Джеффриза.

Одри потерла виски.

– Не знаю, что думать и что делать, – она взглянула на Тусси и взяла ее руку. – Ты дейст­вительно уверена, что это Ли?

Тусси кивнула.

– Уверена. Это Ли, – она улыбнулась. – Мне не хочется говорить, что он янки и все прочее; но он по-прежнему красив, особенно в этой форме.

Одри растерянно посмотрела на палаточный лагерь. Ли! Она была уверена, что давно забыла его, но одно упоминание его имени и сознание того, что он находится рядом, всего в четверти мили от нее, повергло в трепет… по после всего…

Зачем Бог снова искушает ее? Зачем вернул этого человека в ее жизнь?

– Как он выглядит? Я имею в виду… он не ранен или что-нибудь подобное?

– Когда он спешился, то шел немного прихра­мывая, но не пользовался тростью. Ты пойдешь повидаться с ним?

Одри по прежнему казалось не совсем удобно обсуждать с Тусси личные проблемы, но к кому еще можно было обратиться за советом? Тусси можно доверять. Сердце колотилось тревожно, на Одри хлынул поток сладостных воспоминаний. Но она должна помнить, что сейчас все измени­лось.

– Мне кажется, стыдно будет пойти к нему. Я все еще в трауре по мужу, а Ли наш враг.

– Во-первых, он был твоим хорошим другом, а во-вторых, очень любил тебя.

Одри поднялась, прислонилась к колонне.

– Да, – она сильно побледнела, напряженно наблюдая за движением в палаточном лагере. Кто-то ехал верхом на лошади. Возможно, Ли. Солдаты устанавливали пушки, кто-то громко отдавал приказы.

– Если я не пойду, все останется так, как есть. Тусси подошла к ней, встала рядом.

– Говорят, что часть солдат будет находиться в городе год или два. Оккупация продлится до окончания войны. Сможешь ли ты жить спокой­но, зная, что Ли рядом? Даже если ты надумаешь вернуться в Бреннен-Мэнор, все равно будешь знать, что Ли здесь. После того, как он приезжал сюда, чтобы защитить тебя, рискуя жизнью, он имеет право узнать о смерти Ричарда Поттера и о том, что у тебя все в порядке. Он просил меня и маму написать ему письмо, если вдруг Ричард снова примется мучить тебя. Он намеревался вер­нуться сюда и убить твоего мужа, если понадобит­ся. Я думаю, он выполнил бы свое обещание, зная, что его потом повесят.

– Он просил вас сообщать ему обо мне?

– Он должен знать, что с тобой все в поряд­ке, – кивнув, сказала девушка. – Может быть, ему следует знать, где ты остановилась. Только Богу известно, сколько протянется перемирие. Если конфедераты впрямь предпримут нападение на город, янки будут сопротивляться на улицах. Возможно, будет лучше, если Ли станет известно, где ты находишься, он поможет тебе в случае необходимости. Нам не повредит, если янки поза­ботятся о нашей жизни.

Одри смахнула слезинку, катившуюся по ще­ке.

– Это похоже на предательство, словно я хочу встретиться с врагом. А кроме того, я еще ношу траур. Нет, я не могу пойти к нему, Тусси. Как ты думаешь? Такие люди, как Ли, виноваты в том, что погиб или ранен Джой. А если он у них в плену? Это нехорошо, я не должна встречаться с Ли.

– Ты не знаешь, что произошло за это время с Ли Джеффризом. Может быть, он будет обрадо­ван встрече с другом во враждебном городе, где все жители так ненавидят янки. Вероятно, ему тоже пришлось много выстрадать, ему нужен друг, с которым он мог бы поделиться заботами. Джой тоже очень любил его. Думаю, он посовето­вал бы тебе увидеться с Ли, несмотря на то, что он янки.

Одри улыбнулась. Несомненно, Тусси права. Джой никогда не смог бы возненавидеть Ли, хотя хорошо понимал, что должен относиться к нему враждебно.

– Я не знаю. А как быть с Элеонор и тетей Джанин?

– Они так или иначе, скорее всего, узнают. Ли может прийти сюда, чтобы выяснить, где ты и что с тобой. Ты имеешь право увидеть его. Ли Джеффриз был твоим хорошим другом, он любил тебя. Хотя он и янки, однако гораздо добрее, чем твоя кузина и тетушка! – она прикоснулась ладонью к руке Одри. – Кроме того, мне кажется, что Элеонор не считает зазорным и предосудительным флиртовать с янки. Но если тебе все-таки придет­ся оправдываться, то ты можешь сказать, что решила повидаться с Ли и попросить его о помощи тете Джанин в случае необходимости. Ты ведь не хочешь, чтобы их дом или они сами пострадали, если на город нападут конфедераты, и начнется бой.

Одри снова посмотрела на лагерь, расположив­шийся у подножия холма. Казалось, что ее пре­бывание в Мэпл-Шедоуз было много лет назад, и с тех пор прошло не три года, а гораздо больше. Она стала совершенно другой женщиной и теперь далеко не невинная семнадцатилетняя девушка, которая могла любить так открыто и страстно. Смогла бы она снова так полюбить кого-нибудь? После ужасов первых дней замужества ее душа словно застыла; несколько часов, проведенных в объятиях Ли, немного отогрели ее. Часто ли вспо­минает этот мужчина о той ночи, когда они ле­жали в объятиях друг друга, хотя знали, что она принадлежит другому человеку? Не изме­нил ли он свое отношение к ней из-за ужасов войны?

Все, что предсказывал Ли в Мэпл-Шедоуз, ког­да они горячо спорили, сбылось. Их разлучило не взаимное охлаждение, а более важные события, и сейчас продолжают разделять разногласия между Севером и Югом. Она, конечно, пойдет и встре­тится с Ли, потому что это правильно и справед­ливо по отношению к нему, и потому что она не может поступить иначе, хотя прошлое невозмож­но вернуть. А если возможно? Но сейчас, навер­ное, все сложится по-другому.

– Скажи тете Джанин, что мы пойдем прогу­ляться. Я хочу сначала увидеть Ли и поговорить с ним. Если он не останется здесь надолго, нет смысла вообще говорить о нем тете и Элеонор.

– Хорошо, я сейчас принесу шляпу с вуалью и перчатки.

Интересно, как пройдет их встреча? Что ему пришлось пережить на войне? Не возненавидел ли он ее за то, что она конфедератка? Все можно выяснить, только побеседовав с Ли Джеффризом лично. Одри глубоко втянула воздух, стараясь успокоиться.

– Боже, помоги мне! – тихо помолилась она.

Глава 23

Большинство солдат-янки, с которыми Одри пришлось встретиться на дороге, относились к ней уважительно, однако она не могла избавиться от чувства тревоги, оказавшись в окружении со­тен врагов, каждый из них, не задумываясь, застрелил бы ее, если бы граждане Батон-Ружа оказали сопротивление. Хотя большинство воен­ных казались вежливыми, при встрече с ней приподнимали шляпы, с уважением глядя на траурную одежду и черную вуаль, иногда она замечала довольно враждебные взгляды. Среди солдат, конечно же, находилось много хороших людей, но были и такие, кому нравилось изобра­жать из себя завоевателей. Если бы они не боялись своих командиров, то попытались бы завладеть всем, чем хочется, включая и женщин. Они счи­тали, что имеют на это полное право. А некоторые даже откровенно грубили и отпускали ей вслед замечания типа: «…избалованная южанка в со­провождении своей негритоски».

– Ты могла бы остаться с нами, милашка, – предложил один солдат Тусси. – Зачем тебе тас­каться за какой-то белой шлюхой?

Эти люди пришли сюда, чтобы освободить ра­бов, но большинство из них явно не испытывали никакого уважения к неграм. Они относились к ним нисколько не добрее, чем Ричард. Одри ни разу еще не слышала, чтобы какой-нибудь севе­рянин встретил негров с распростертыми объяти­ями и пригласил бы на Север, где рабов встретили бы радостно и сердечно, помогли получить про­фессию, образование, жилье и предоставили бы хорошо оплачиваемую работу. Одри представля­ла, как удивлены и разочарованы негры, бежав­шие или освобожденные, те, кому удалось до­браться до северных штатов и неожиданно обна­ружить, что они никому не нужны и все относятся к ним враждебно.

Одри не могла не возмущаться сложившейся ситуацией. Такие люди, как Тусси, Генриетта, Генри, будут страдать независимо от исхода войны, и Одри чувствовала личную ответст­венность за их судьбы. Война пробудила в ней чувства, которых она прежде не испытывала – сострадание к неграм и ответственность за их судьбы. Почему сложившееся положение тре­вожит ее? Она и не предполагала, что, может, участь негров беспокоит ее гораздо больше, чем людей, пришедших сюда «освобождать» рабов.

Мимо проехала повозка, тащившая пушку. Один только вид огромного орудия заставил Одри содрогнуться. Повсюду маршировали солдаты, фыркали лошади, громко отдавались приказы. Лагерь был полностью оснащен оружием и готов вступить в бой при первой же необходимости. Ни у кого не было сомнения, что следующей целью северян окажется порт Гудзон, а Батон-Руж, ско­рее всего, будет тыловой базой для следующего наступления.

– Ты проверила списки убитых и раненых сегодня? – спросила она Тусси.

– Да, мэм. Имени Джоя там нет.

Одри вздрогнула, испугавшись прозвучавшего неподалеку выстрела. Она обернулась и увидела солдата с ружьем; подстреленный голубь шлеп­нулся ему под ноги.

– Просто стреляю в птичек, мэм, – подмигнул солдат. Окружающие расхохотались, а Одри разо­злилась. Только одному солдату, казалось, не до смеха. Он подошел к ней и извинился:

– Нам пришлось испытать слишком много, мэм. Ребятам как-то необходимо выпустить пар и немного расслабиться.

– Я предполагаю, вы считаете, что мы не испытали никаких трудностей? – спросила она.

Солдат посмотрел на ее траурную одежду, чер­ную вуаль и снова извинился:

– Могу я чем-нибудь помочь вам, мэм? Одри гордо вздернула подбородок и сказала:

– Да. Я ищу Ли Джеффриза. Мы были с ним знакомы несколько лет назад. Мне сказали, что он здесь. Я не знаю его звания…

– Полковник Джеффриз находится вон там, – прервал ее солдат, – в школьном здании. Вы пришли в удачное время. Он только что поужи­нал, отпустил всех, так как хочет написать пись­ма и отдохнуть. Сейчас он находится один.

Солдат пристально оглядел ее. Одри стало по­нятно, о чем он подумал. Конечно, бесполезно объяснять что-то, поэтому, она просто поблагода­рила и направилась к школе. С каждым шагом сердце ее трепетало все тревожнее. Когда-то она считала, что больше не увидит Ли, ведь со дня их последней встречи прошло два года. Казалось невероятным, нереальным его появление здесь.

Когда Одри и Тусси подошли к школе, Тусси успокаивающе пожала ей руку и сказала, что подождет на крыльце.

– Тебе лучше пойти одной.

Одри закрыла глаза, глубоко вздохнула. Хоте­лось повернуться и убежать домой, но она, нако­нец-то, набралась храбрости, пришла сюда и решила, что должна преодолеть страх и неуверен­ность.

– Хорошо, – согласилась она и поднялась по ступенькам. Солдат, стоявший у двери, преградил ей путь.

– Ваше имя, мэм?

– Одри Бреннен Поттер. Я старый друг пол­ковника Джеффриза.

Солдат смерил ее оценивающим взглядом.

– Я должен обыскать вас, мэм, а вдруг у вас есть оружие. Ни один южанин не имеет права находиться наедине с офицером, даже такая кра­сивая вдова, как вы, – он протянул руку, дотро­нулся до ее пояса, но Одри решительно отстрани­лась.

– Доложите полковнику, что я здесь, и он объяснит вам, что меня не следует обыскивать!

Постовой удивленно посмотрел на нее, пожал плечами и вошел в здание. Одри хотелось хоро­шенько ударить его в спину. Она одернула платье, не в силах справиться с волнением, глубоко вздох­нула. Что она делает здесь? Это просто смешно. Ли – один из этих проклятых янки! Сколько невинных людей он убил, сколько домов и ферм приказал сжечь? И каким высокомерным стал, наверное, после грандиозных побед, заслужив звание полковника?

Дверь распахнулась, и Ли появился на крыль­це еще более красивый, чем прежде, как и гово­рила Тусси. Ярко-голубые глаза смотрели на нее с нежностью и любовью. Мгновенно гнев и страх испарились, в душе Одри ярким факелом вспых­нул огонь воспоминаний, огонь, который никогда не угасал совсем.

Сначала Ли только молча смотрел на нее, во взгляде были боль и страдание. Одри поняла, что он многое пережил за эти годы. Если бы не война, они могли бы стать счастливыми. Все, что Одри и Ли сейчас испытывали, они сказали друг другу глазами.

– Одри, – тихо пригласил он. – Входи.

И отступил в сторону, чтобы дать ей пройти. Она оглянулась, несколько солдат с любопытст­вом наблюдали за ними.

– Я не уверена, что это благоразумно.

– Приказываю всем разойтись и заняться сво­ими делами. Знайте, я накажу любого, кто про­явит неуважительное отношение к этой женщине.

Солдаты, насмешливо переглядываясь, тихо переговаривались о чем-то, неохотно возвращаясь к своим делам. Ли заметил Тусси, сидящую на ступеньках, улыбнулся и поздоровался с ней.

– Здравствуйте, мистер Джеффриз, – ответи­ла негритянка.

Ли взял Одри под руку и провел в комнату, приказав постовому, охранявшему здание, не впу­скать никого, разве только если произойдет что-то чрезвычайное. Он закрыл дверь и запер ее. Потом повернул Одри лицом к себе. С одной стороны, при мысли, что к ней прикасается федерал, Одри хотелось отстраниться. Но, с другой стороны, она чувствовала, что сердце ее навсегда принадлежит этому человеку, которому она обязана слишком многим. Сначала они молчали, внимательно изу­чая друг друга, втайне испытывая радость от того, что снова встретились, изо всех сил стараясь сдерживаться, не проявлять чувств.

– Я не мог поверить, когда рядовой Диллон доложил, что ты здесь. Почему ты находишься в Батон-Руже? Разве не безопаснее было оставаться в Бреннен-Мэнор?

Одри слегка отстранилась.

– Может быть, вы мне ответите на этот вопрос, полковник Джеффриз, – спросила она. – На­сколько безопасны такие места, как Бреннен-Мэ­нор, когда войска янки наводнили города и план­тации, словно полчища муравьев?

Одри приподняла вуаль и посмотрела ему в глаза. Ли усмехнулся, понимая, что она по-прежнему играет роль надменной дамы, которая так разозлила его, когда он увидел ее в первый раз.

– Не знаю, что тебе рассказывали, но я не из тех, кто приказывает убивать невинных людей и разрушать дома. Ты должна меня лучше знать, Одри.

Он стиснул кулаки и Одри подумала, что, наверное, руки у него стали гораздо сильнее, чем были прежде. В помещении было жарко, Ли хо­дил без пиджака в простой белой рубашке и си­них брюках, плотно облегающих бедра. Желание снова оказаться в его объятиях захлестнуло ее. Одри быстро отвернулась и вздохнула, решив больше не изображать притворной злости.

– Да, думаю, что знаю тебя достаточно хоро­шо. Но именно поэтому не сразу решилась прийти сюда. Мне следовало бы возненавидеть тебя, как и всех остальных проклятых янки, – она повер­нулась и пристально посмотрела ему в глаза. – Но мне никак не удается, хотя хорошо знаю, что должна относиться к тебе неприязненно. Мне необходимо вести себя очень осторожно, Ли, ина­че мои друзья и соседи станут называть меня предательницей.

Ярко-голубые глаза внимательно изучали ее и вызывали в ней прежние чувства, какие мог воз­буждать в ней только Ли Джеффриз. Улыбка, как и прежде, была нежной, густые темные волосы отросли до плеч. Ему давно уже надо постричься, по всей видимости, он сегодня еще не брился, но щетина нисколько не портила его внешность.

– Как ты узнала, что я здесь? Я не видел тебя на улице, когда мы входили в город.

Одри отвернулась, отошла к письменному сто­лу, который стоял в другом конце комнаты.

– Я не собиралась выходить в город и привет­ствовать союзные войска, словно спасителей, и очень зла на тех, кто радуется вашему появлению. Люди должны были остаться дома и запереть двери.

Певучий южный выговор Одри всегда нравился ему.

– Тебя увидела Тусси. Она выезжала в город с тетей Джанин и Элеонор. Я сейчас живу у них. Временно.

Ли нахмурился.

– А что случилось? Почему ты так одета?

Взгляды молодых людей снова встретились.

– Ричард умер. С тех пор, как началась война, негры стали беспокойными и дерзкими, как мы и предсказывали. Один из таких смутьянов был продан, но убежал от нового хозяина и вернулся назад, чтобы нанести нам визит. Ричард случайно обнаружил его в негритянском поселении в Сайпресс-Холлоу. И этот человек заколол Ричарда вилами, – она снова отвела глаза. – Это была мучительная медленная смерть. Ричард прожил еще почти две недели.

– Мне очень жаль, что он так тяжело умирал. Однако не могу сказать, что чересчур сожалею о его смерти, – наконец заговорил Ли. – По-види­мому, тебе было очень трудно. Страшно смотреть на умирающего человека.

Одри подошла к окну.

– Я так и не смогла полюбить его, Ли, но я пыталась быть ему женой в полном смысле этого слова, потому что другого выхода нет. Или я должна была сделать это и попытаться родить ребенка, иначе мне осталось одно – прожить совершенно пустую одинокую жизнь.

Почему эти слова Одри вызывают у него в душе сильную ревность? Его не должна волновать лич­ная жизнь этой женщины. Но отчего так хотелось схватить ее, встряхнуть и напомнить, что она принадлежала ему задолго до того, как стала женой Ричарда Поттера. Всего за несколько ми­нут он снова почувствовал, что Одри принадлежит только ему и никому больше.

– Это оказалось нелегким делом… жить с ним… и конечно, не могло быть и речи о какой бы то ни было любви. Но, несмотря на мою неприязнь к нему, было невыносимо смотреть, как он мучается. А теперь меня не отпускает ощущение вины из-за того, что я не могу скорбеть по нему так, как должна скорбеть жена по безвре­менно скончавшемуся мужу. Боюсь, что чувствую только сострадание к его мукам, но не потерю мужа. В основном, я ощущаю… что мне стало легче.

Голос Одри дрогнул, когда она произнесла ко­щунственные слова.

– Ты не должна испытывать чувства вины, – успокоил он, подойдя ближе. – Никто не может обвинить тебя за то, что ты не испытываешь сильного горя по поводу его смерти. Давно это случилось?

Одри вынула из сумочки платок, приложила к глазам, помедлила, прежде чем ответить:

– Он умер около месяца назад. Отец испугал­ся, что негры могут взбунтоваться снова, – она опять отошла от Ли. – Он отправил в город меня и Тусси из-за одного негодяя-надсмотрщика, ко­торого уволил. Он также боится, что негры могут напасть на нас. К счастью, все пока спокой­но, да и к тому же негров осталось совсем мало. Большинство разбежались. Если мы в этом году не соберем урожай и не сможем продать хлопок, мы будем разорены! Я думаю, ты рад услы­шать это, – она почувствовала, как в горле за­першило.

– Одри, не говори так. Я не чувствую себя счастливым из-за твоих страданий, и ты, черт возьми, прекрасно это знаешь. Я просто выпол­няю свой долг и делаю то, что считаю справедли­вым…

– Ты ничего не понимаешь! – она резко повернулась к нему, глаза были полны слез. – Ты не знаешь, сколько пришлось работать моему отцу, чтобы создать Бреннен-Мэнор, а до него – его отцу! Я даже стала уважать таких людей, как Ричард, за любовь к земле. Неужели ты не пони­маешь, что мы тоже намерены были покончить с рабством, но – по-своему и в свое время! Эта война никому не нужна, Ли! Совершенно! Если Джой погибнет, жизнь для меня потеряет смысл. У меня не останется никого! Никого! – Рыдания сотрясали Одри, в следующее мгновение Ли ока­зался рядом и обнял плачущую женщину. Она не сопротивлялась. Слезы полились еще сильнее, в потоке горьких слез выплеснулось горе, боль, сожаление. Во всем виноваты янки, а она ищет успокоения и утешения в объятиях одного из них! Она должна возненавидеть его за то, что они натворили в ее доме. Однако Одри хорошо пони­мала, что все еще любит Ли, ей было уютно в его объятиях. Так давно никто не обнимал ее, сколько времени она не могла ни к кому прижаться и вволю выплакаться.

– Пожалуйста, Одри, не плачь. Кажется, я постоянно заставляю тебя плакать.

– Все это просто… В этом нет никакого смыс­ла. Я теряю все, что имела… все, что дорого мне… Джоя, отца… – Одри отстранилась и посмотрела ему в глаза. – О Ли, Джой уехал, он ушел добровольцем в армию Конфедерации. Послед­ний раз он писал, когда находился в Теннесси, а потом мне довелось прочитать о Шиле… Я просто в ужасе, боюсь, что он оказался именно там. Сообщения, которые доходят до нас, ужасны! Тысячи убитых. Им отрывало руки… ноги. С тех пор я ничего не знаю о Джое. Неужели это все так страшно, Ли? Что происходит во время сражения? Тебе приходилось видеть, когда гибло одновременно столько людей? Неуже­ли и правда, что им ампутируют конечности без всякого обезболивания? Я видела в Батон-Руже несколько человек с кровавыми обрубками вместо ног…

– Не надо, Одри! – он крепко прижал ее к себе. – Не надо думать худшее о Джое.

«О Боже, – подумал он. – Мальчик при­соединился к повстанцам. Неужели он был в Шиле?»

Ли слышал, что там происходило. Нетрудно сделать вывод из того, чему он оказался свидете­лем, что испытал. И мог себе представить, какой ад царил в Шиле. Бедная Одри и так многое потеряла. Вся ее жизнь оказалась перевернутой. Есть ли смысл рассказывать ей об ужасах войны и предполагать, что случилось с Джоем.

– Вероятно, с ним все в порядке, Одри, иначе ты бы уже знала обо всем, я уверен, – он провел ее к скамье у стены, усадил. – Сядь. – Одри повиновалась, а Ли вытащил заколку, снял с нее шляпку и вуаль, вдохнув запах прекрасных во­лос. – Моя любимая Одри, – он нежно вытер слезы. – Никогда не думал, что снова встречу тебя. Не надеялся даже когда получил назначение в Новый Орлеан. Считал, что ты в Бреннен-Мэнор, и я в силу занятости не смогу навестить тебя, узнать, как ты живешь. Я рад, что у тебя все в порядке, и что Ричард Поттер не властен над тобой.

Одри смущенно отвела глаза в сторону.

– Я не должна была приходить сюда, – про­бормотала она. – Все так перепуталось и измени­лось. Не знаю, как мне теперь относиться к тебе, ведь ты янки. Как я могу считать тебя другом, если все эти люди, которыми ты командуешь, моментально убьют Джоя или моего отца при первом же сопротивлении? – рыдания сотрясали ее. – Все произошло так, как ты и предсказывал, Ли. Кругом царит ненависть, льется кровь, друзья становятся врагами, гибнут невинные лю­ди, – она посмотрела на Ли с нежностью и любопытством.

– А как насчет тебя? Почему ты прихрамыва­ешь?

Он вздохнул, откинулся назад, продолжая дер­жать руку на ее плече.

– Я был ранен в левое бедро шрапнелью на острове Роноук. Думал, что все уже зажило, но иногда нога снова начинает гореть и дьявольски болит, – он внимательно и пристально рассмат­ривал Одри. Такие красивые женщины не долж­ны носить черное платье. Одри подходят больше яркие весенние цвета. Боже, а эти глаза, как и прежде, экзотического зеленого цвета, зовущие губы, особенно, когда они слегка приоткрыты, как сейчас. Солнечный свет из окна освещал ее прекрасные волосы, и они казались красными.

– Я получил звание полковника в Роноуке, потому что заменил убитого командира и продол­жал сражаться, несмотря на ранение, – он с сожалением снял руку с ее плеча. – Я тоже прошел сквозь ад, Одри. Было тяжело и вам и нам. Я видел все, о чем ты рассказывала, слышал стоны и крики раненых… – он закрыл глаза. – Я тоже многое потерял. После сражения на Роно­уке мой командир сообщил, что мой отец умер, а я даже не смог похоронить его.

Ли опустил глаза, уставившись в пол.

– Мне было бы куда легче, если бы в последнее время мы не стали так близки. Перед тем, как уйти в армию, я приехал навестить его. Мы говорили о таких вещах, о которых я раньше и не помышлял откровенничать с отцом. И хорошо понимали друг друга. Я никогда не рассказывал тебе подробно о семейных разногласиях, – он посмотрел ей в глаза. – Но сейчас нет смысла рассказывать. Я очень переживаю за Дэвида. Он тоже ушел в армию. Я не знаю, жив ли. Возмож­но, тоже мертв. У меня такие же тревоги, как и у тебя из-за Джоя, но с одной разницей – я каждый день вижу этот ад, потому мне еще труд­нее, – он взял ее руку. – Ты можешь только молиться за Джоя, Одри. Мы все можем только молиться, чтобы этот ад быстрее закончился. Тебе известно, в каком он полку?

Она покачала головой.

– Сейчас не знаю. Он писал, что его стараются беречь, потому что он меткий стрелок.

– Меткий стрелок! – он улыбнулся, желая ее успокоить. – Значит, он находится в укрытии и стреляет оттуда, его никогда не пошлют в атаку в первой линии. Это гораздо безопаснее, – он сжал ее ладонь. – Ручаюсь, он гордится собой. Я всегда поражался тому, как хорошо он стреляет из ружья. Когда-то в Мэпл-Шедоуз мы ходили с ним на охоту.

При этих словах взгляды молодых людей снова встретились, воспоминания захлестнули их, ста­ло тепло и спокойно от сладостных грез о про­шлом. Интересно, часто ли он вспоминает ту ночь, когда в первый раз они были близки, с такой откровенной смелостью и страстью? Она смути­лась, вспомнив, что позволяла ему делать с собой. Но в их отношениях тогда была такая искренняя нежность, не было ничего грязного и позорного. Она старалась сдерживаться, но воспоминания возбуждали желание. Уже три года она не позво­ляла себе даже думать о близости с ним… Только однажды… в ту ночь, когда Ли Джеффриз при­ехал в Бреннен-Мэнор, и она решилась снова отдаться ему, хотя в это время уже была женой другого человека.

– Ли…

– Я знаю, – он не выпускал ее руки. – Сейчас мы оба втянуты в эту жуткую войну. Я не виню тебя за то, как ты относишься к нашим солдатам, но и ты не можешь обвинять меня за то, что мне приходится делать. Мне будет очень плохо, если ты пострадаешь из-за войны. Постараюсь сделать все возможное, чтобы ничего не случилось с твоим отцом, Бреннен-Мэнором, с тобой и твоей тетей по моей вине. Но я командую только одной бригадой. А здесь находится целая дивизия под командова­нием генерала Батлера. В городе сосредоточится свыше семнадцати тысяч человек.

Одри растерянно распахнула глаза.

– О Боже! Семнадцать тысяч янки хлынут на Батон-Руж! Неужели здесь кто-то сможет уце­леть?

– Одри, я постараюсь сделать все, чтобы с тобой ничего не случилось. Где находится дом твоего дяди?

Можно ли доверять этому человеку? Конечно, это же Ли.

– Это большой дом в четверти мили отсюда, на вершине холма, позади школьного здания. Сегодня я весь день сидела на веранде и наблюда­ла, как солдаты устанавливают палатки, – она закрыла глаза. – Ли, ты не сможешь защитить нас или приставить специальную охрану. Это не понравится твоему командиру и то же самое слу­чится с нами, это не понравится нашим соседям и знакомым. Люди скажут, что я сотрудничаю с врагом. Тетя Джанин будет возмущена, – она поднялась. – Дядя Джон тоже ушел в армию. – Одри сокрушенно покачала головой. – Все скла­дывается очень ужасно. Понимаю сейчас, что должна быть с отцом, но мы поссорились. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой растерянной и обманутой, ничего не понимаю­щей. Я узнала, что отец любит Лину. Негритянку! Я догадывалась, что некоторые белые спят с ра­бынями, но не предполагала, что белый мужчина может по-настоящему полюбить негритянку. Отец жил с Линой много лет, даже до того, как умерла моя мать! Тусси – его дочь и, оказывает­ся, моя сестра! – Одри растерянно посмотрела в глаза Ли.

Она пыталась по его взгляду понять, что он думает. Может быть, удивится, но он просто по­качал головой и усмехнулся.

– Я всегда подозревал это с самого первого дня, когда увидел тебя и Тусси рядом. Некоторые черты ее лица очень напоминают твои. Я не мог понять, как ты не замечаешь этого, Одри, но ты и впрямь была такой наивной и доверчивой, уверенной в том, что твой отец не может плохо поступать. Я пытался убедить тебя, что мистер Бреннен далеко не святой, но ты тогда просто не стала слушать меня. Я и сейчас уверен, что он уничтожил мои письма. Твой отец полностью контролировал жизнь своих детей. Именно поэто­му Джой отправился на войну. И теперь рискует своей жизнью, мальчик хочет, чтобы отец гордил­ся им. Это был для него единственный способ завоевать уважение отца.

Она вздохнула.

– Я знаю. Перед тем как уехать, он сказал мне, что идет в армию ради того, чтобы отец мог им гордиться, – она отвернулась. – Я чувствую себя преданной всеми, Ли. Просто не представляю, как жить, что хорошо и что плохо… Как мне теперь относиться к отцу и к… неграм. С тех пор, как я узнала о Тусси и о связи отца и Лины, мое отношение к неграм изменилось.

Она снова отвернулась, посмотрела в окно. Палаток на площади становилось все больше.

– Я не испытывала к ним ненависти, ты же знаешь. Просто считала, что они ниже нас, белых людей. У них была своя жизнь, мне казалось, что все так и должно быть. Но после того, что мне пришлось узнать об отце и Лине, я не могу обращаться с Тусси как раньше, – она тяжело вздохнула и снова повернулась к нему. – Я все равно считаю, что Север поступает неправильно, Ли. После войны неграм придется так же плохо, как и тогда, когда они были рабами. Они и сейчас не знают, куда идти, как жить. Независимо от того, чьей победой закончится война, неграм бу­дет плохо в любом случае. Те люди, которые относились к ним терпимо, по крайней мере, предоставляли приют и пищу, в конце концов, возненавидят их и начнут относиться к неграм гораздо хуже, чем когда те были подневольными. А многие ли из твоих друзей-янки встретят негров на Севере с распростертыми объятиями?

Она прошла мимо него, презрительно фырк­нув.

– Эта война ничего не решит. Огромное число мужчин и юношей погибнут или будут искалече­ны. Юг, как мы знаем, разрушен, а ради чего? Нам придется восстанавливать всю страну, а негры все равно ничего не получат. Они так и останутся бедными, неграмотными, угнетенны­ми, потеряют единственную защиту, которая у них была.

– Возможно, ты права, Одри, и дела действи­тельно хуже некуда. Но мы оба завязли в войне по горло, вот что самое страшное. Нам нужно как-то выбираться из этого омута. Каждый из нас остается преданным своему делу. Пути назад нет.

Пути назаднет. Конечно, Ли прав. Прошлое вернуть невозможно. Он прекрасный человек, как внешне, так и внутренне. Ей очень хотелось, чтобы жизнь сложилась для них по-иному.

– Сколько ты здесь пробудешь?

– Я совершенно не имею представления. Ска­зав тебе, сколько сюда прибудет людей, я сказал больше, чем имел право говорить. Но я доверяю тебе и знаю, что ты пришла сюда не шпионить.

Одри горько рассмеялась.

– У меня достаточно забот и без этого, – она подошла к нему. – Но боюсь, что твой командир так и решит, не правда ли? Мне опасно здесь появляться. Я имею в виду, что мой визит опасен для тебя, верно?

Он пригладил ладонью темные густые волосы.

– Просто тебе нельзя приходить сюда часто, хотя мне хочется видеть тебя каждый день. Даже из-за твоего сегодняшнего визита, возможно, мне придется давать объяснение генералу Батлеру. Наверное, мы больше не должны встречаться.

Внезапно жгучая боль пронзила сердце Одри.

– Я знаю.

– Может быть, когда-нибудь… когда все за­кончится.

Одри еле сдерживала слезы.

«Я все еще люблю тебя, Ли!»

– Может быть, это будет зависеть от того, что случится с моей семьей… с Бреннен-Мэнор… с Джоем, – она снова отвернулась. – Я не уверена, что буду относиться к тебе по-преж­нему, если что-то страшное случится с Джоем. Я уже не смогу относиться к тебе хорошо, пони­маешь?

Он поднялся, подошел к ней и положил ладони на ее плечи. Хотелось сказать этой женщине, как он ее любит. Но он не мог говорить о любви сейчас, здесь, а, может быть, не сумеет объясниться ни­когда.

– Как я уже сказал, мы не можем отступать. Я буду молиться за тебя, Одри, и за твоего отца, за Джоя, за Бреннен-Мэнор. Сделаю все от меня зависящее, чтобы с тобой ничего не случилось. Но я только человек и не всевластен. Вся местность вокруг города через месяц будет переполнена сол­датами. Их задача – очистить от конфедератов не только города, но и плантации.

Она кивнула.

– Может быть, ты только… обнимешь меня снова… на прощанье.

«Мне хотелось бы обнять тебя и никогда не отпускать».

Он повернул ее к себе лицом, и Одри буквально упала в его объятия, с горечью и сожалением вспоминая ту первую ночь, когда он страстно обнимал ее на пляже, какими надежными каза­лись тогда его объятия. Сердце Ли стучало рядом с ее сердцем, сильные руки обещали ей любовь и защиту. Они молчали, пытаясь сохранить ощуще­ние близости, стараясь запомнить друг друга, стать сильными и никогда не забывать о своей любви. Оба испытывали страстное желание, но понимали, что сейчас не могут быть вместе. Губы оказались так близко и готовы были слиться в чувственном поцелуе.

За окном послышалась стрельба, кто-то кричал.

Одри резко отпрянула в сторону.

– Да благословит тебя Господь, Ли.

– И тебя тоже, – растерянно пробормотал он, глаза говорили ей, что он все еще любит ее. Он взял ее за руку, подвел к окну, поднял с подокон­ника шляпку, аккуратно надел, приколол к воло­сам шпилькой. Его близость была для нее сейчас пыткой. Ли снова взял ее за руку, крепко сжал ладонь, глаза затуманились. Он сейчас представ­лял ее в своих объятиях, они могли бы быть близки.

– Я рад, что ты пришла, мне хотелось бы видеться с тобой как можно чаще. Мы могли бы о многом поговорить, – он наклонился и поцело­вал ее в щеку, а затем закрыл вуалью ее лицо.

– До свидания, Одри.

Голос не повиновался ей. Она повернулась и медленно пошла к двери. Ли смотрел вслед на ее стройную фигуру, вспоминая, как когда-то лас­кал эту женщину, помнил ее запах, вкус кожи и нежных губ. Он хотел ее всем существом, но сейчас у них не было времени и возможности для того, чтобы заниматься любовью. Он – янки, а она – южная мятежница. Война еще не закончи­лась.

Одри ни разу не оглянулась, вышла из комнаты и осторожно закрыла дверь.

Глава 24

Первый взрыв был таким сильным и не­ожиданным, что Сонда выронила поднос с чашками на пол. Девушка прислуживала Одри, Джанин и Элеонор, сидящим на веранде. Фарфоровые чашки разбились, кипяток растекся по полу.

– О Боже, что случилось? – тетя Джанин вскочила из-за стола, она даже не стала бранить Сонду за неловкость, что было совершенно непо­хоже на ее обычное поведение. Последовал второй взрыв, не менее оглушительный. Крыша одного из домов в нижней части города разлетелась на мелкие куски.

– Они обстреливают город из корабельных пушек! – воскликнула Одри с ужасом.

– Но почему? – удивилась Элеонор. Последовало еще несколько взрывов, затем еще. С холма, где стоял дом, было хорошо видно почти весь город, но было довольно трудно разо­браться, какие дома пострадали. Единственное здание, которое можно было легко узнать, и в котором располагался банк дяди Джона, стояло целым и невредимым.

– Эти ублюдки-янки! – выругалась Элео­нор. – Я так была обходительна с ними! Все в Батон-Руже относились к ним вежливо и предуп­редительно, – она недовольно взглянула на Од­ри. – Ты же говорила, что твой любовник-янки не позволит ничего подобного, – с презрением сказала она.

– Он не мой любовник! – возразила Одри, возмущенная обвинением кузины в такой ужас­ный момент. – Я видела его всего один раз и он пообещал, что будет следить за нашим домом, попытается сделать все возможное, чтобы с нами ничего не случилось плохого.

Корабельные пушки продолжали методично обстреливать город. Крыши домов взлетали в воздух и рассыпались на мелкие куски. Да­же сюда доносились истошные крики горо­жан, люди в панике разбегались в разные стороны.

– Возможно Ли Джеффриз не имеет к этому никакого отношения, – попыталась защититься Одри. – Обстрел производится с кораблей. Он может не знать, что происходит.

Несколько слуг-негров выбежали на веранду, возбужденно и испуганно крича. Генриетта вскрикнула и бросилась назад в дом, когда снаряд ударил в здание, находившееся не более, чем в восьмой части мили от их дома.

– О Боже, зачем они делают это? – со стоном спросила тетя Джанин.

Одри смотрела вниз на палаточный городок янки. Казалось, там беспорядочно суетятся сол­даты, снуют туда-сюда, строятся в отряды и на­правляются на пристань. Один из всадников на­правил лошадь вверх по холму. Он держался очень прямо, быстро приблизился к дому. Это был Ли, одетый в форму и вооруженный.

– Уходите в дом, – предупредил он, подъехав к крыльцу. – Если у вас есть погреб, спрячьтесь там!

– Что происходит? – требовательно спросила Одри.

– Я еще не знаю, но собираюсь выяснить. Ваш дом находится достаточно далеко от места обстре­ла, снаряды не должны попасть сюда, но все-таки безопаснее будет спрятаться. Здесь вас может ранить осколками.

Тетя Джанин вдруг закричала диким голосом, у Одри все внутри заледенело от ужаса. В городе опять раздался взрыв, крыша еще одного дома взлетела в воздух, щепки и пыль полетели во все стороны.

– Банк! Банк Джона! – вопила Джанин, глядя со злобой на Ли. – Вы ублюдки-янки! Мы слиш­ком хорошо отнеслись к вам! Зачем вы делаете это? Вы не имеете права! Не имеете права!

Она быстро сбежала с крыльца и начала колотить кулаками по ноге Ли, ругаясь и проклиная его. Ли поморщился от боли. Одри вспомнила, что он был ранен именно в левую ногу. Мужчина схватил Джанин за руку, развернул лошадь и почти потащил женщину к крыльцу.

– Черт возьми, заберите ее, чтобы она не попала под копыта!

Одри поспешно сбежала с крыльца, обхва­тила тетю Джанин, повисла на ней, чтобы уберечь Ли от ударов разъяренной женщины, а та продолжала колотить лошадь, пытаясь дотянуться до него. Ли направил лошадь в сторону, он выглядел смущенным и растерян­ным, не понимал, что же происходит на самом деле.

– Идите в дом! Я обещал защитить вас и сделаю все, что от меня зависит. Я прикажу, чтобы за вашим домом следили.

– Мы не нуждаемся в твоей защите, вонючий янки! – закричала Элеонор. – Как вы посмели взорвать банк моего отца? Какое имеете право убивать невинных людей? Мы так хорошо к вам относились!

Ли молча посмотрел на нее, потом обратился к Одри:

– Я намереваюсь сейчас же выяснить, из-за чего началась стрельба. Пусть все уйдут в дом, как я уже сказал! – он развернул коня и умчался, а тетя Джанин, рыдая, упала на колени.

– Все наши деньги! Они разграбят банк! Мы будем разорены! – сокрушалась она сквозь слезы.

Одри знала, что дядин банк, скорее всего, был разорен до того, как снаряд федералов попал в здание. Прибыли напрямую зависят от таких богатых плантаторов, как ее отец и Ричард. У разорившихся плантаторов больше нет денег для помещения их в банк. Она опустилась перед тетей на колени, погладила ее по плечу.

– Успокойтесь, тетя Джанин. Нужно спря­таться в доме.

Внизу дома взрывались один за другим, во многих местах вспыхнули пожары, рассыпались фонтаны искр. Одри попыталась рассмотреть, где же находится Ли, но его не было видно. Внизу царил хаос, все рушилось, горело, дымилось.

«Медовый месяц» между янки и горожанами Батон-Ружа неожиданно закончился, как и опа­салась Одри. Вскоре стало известно, что партиза­ны-конфедераты совершили внезапный налет на моряков-федералов в доках и ранили трех моря­ков. Федералы отомстили обстрелом города из корабельных пушек. Теперь половина зданий в городе лежала в развалинах, в крышах и стенах зияли рваные пробоины. Из-за оккупации в город прекратились поставки продуктов и других необ­ходимых товаров. Люди учились экономить еду, делили продукты на маленькие порции, кое-как довольствуясь минимумом. Имевшийся в городе скот разбежался по окрестностям, питаясь под­ножным кормом. Торговцы закрывали лавки, убе­регая имевшиеся у них запасы продуктов от фе­дералов, время от времени снабжая горожан, которые нуждались в этом.

Беда случилась пятого августа. День клонился к вечеру. Одри спешила домой, прижимая к себе мешочек с продуктами, которые ей удалось ку­пить с огромным трудом. Она отважилась выйти в город, потому что надо было хоть чем-то накор­мить тетю. После того, как было разрушено зда­ние, где располагался банк Мак Аллистера, тетя Джанин превратилась в безвольную, беспомощ­ную женщину. Она постоянно плакала. Элеонор вообще отказывалась выходить в город, боясь оккупировавших город янки, а еще больше она опасалась попасть под обстрел.

– Кроме того, – заявила она как-то Одри. – Во всем виноват твой любовник-янки и его люди! Он обещалзащититьнас и следить за происходя­щим! Если кто и должен рисковать жизнью, до­бывая продукты,так только ты! Это единственный способ доказать нам, что ты не стала преда­тельницей. Все давно считают тебя таковой, Одри Поттер! Ты навещала этого проклятого янки, сво­его полковника. Я почти хочу, чтобы наш дом тоже разрушили, не хочу, чтобы люди подозрева­ли нас и считали, что мы получили привилегии от этих ублюдков!

Одри не собиралась спорить с глупой женщи­ной. Им нужны были продукты, необходимо что-то предпринять. Она считала, что Элеонор не меньше ее виновата в мнении окружающих. Ку­зина умудрилась разболтать почти всем знако­мым, что Одри хорошо знакома с одним из их командиров-янки. Возможно, она сделала это, чтобы оправдать свой флирт с солдатами-янки. Элеонор нагло и беззастенчиво обвиняла Одри в предательстве и существование семьи стало почти невыносимым.

У Одри почти не осталось друзей, только негры относились к ней по-прежнему доброжелательно. Ненависть, озлобленность, недоверие с каждым днем усиливались по отношению к Одри. Правда, она оказалась не единственной, кого обвиняли в сотрудничестве с врагами; те горожане, чьи дома уцелели во время обстрела, также превратились в «презренных предателей».

Одри могла теперь с горечью наблюдать, во что превращаются люди из-за постоянного чувства незащищенности и страха. Солдаты рассыпались по всему городу, их можно было встретить на каждом шагу, поэтому походы за продуктами стали опасными, особенно для молодых женщин, которым приходилось выслушивать угрозы и гру­бые замечания. Ли предложил Одри круглосуточ­ную охрану, которая сопровождала бы ее во время выходов в город, но она категорически отказа­лась, представив себе, как по этому поводу отре­агируют в Батон-Руже. Она прежде всего южанка, поддерживающая Конфедерацию, жительница Луизианы и Батон-Ружа. И не имеет права пользоваться услугами бывшего друга, который волей судьбы стал врагом. Она понимала, что своим отказом обидела Ли, но чувствовала, что он все-таки понимает, почему она так поступила.

Узнав, что творится в городе, мистер Бреннен прислал посыльного за Одри и Тусси. В Бреннен-Мэнор было теперь спокойно и гораздо безопаснее, чем в городе. Посыльный привез сообщение, что у Лины случился удар, Джозеф Бреннен не мог бросить больную женщину, потому и не приехал за дочерьми сам.

Одри не хотелось оставлять тетю Джанин и Элеонор на произвол судьбы, несмотря на то, что женщины презирали ее, поэтому она отказалась возвращаться домой, но отправила Тусси, чтобы девушка могла позаботиться о матери и разреши­ла уехать Генриетте. Старая портниха боялась находиться в городе. Одри пообещала Тусси вер­нуться в Бреннен-Мэнор, убедившись, что тетя Джанин и Элеонор находятся в полной безопасно­сти. Она даже надеялась помириться с родствен­ницами, хотя те отказывались с ней разговари­вать. Тетя вела себя так, будто янки обстреляли город исключительно по вине ее племянницы.

Элеонор все время отпускала грубые замечания по поводу «привилегированного положения» Од­ри как любовницы врага, но Одри прекрасно понимала, что Элеонор ревнует. После первого визита в школу она и не пыталась встретиться с Ли, видела его только, когда он подъезжал к их дому во время обстрела города, а потом вернулся через пару часов и объяснил произошедшее. С тех пор она не знала о нем ничего и очень переживала, что, вернувшись в Бреннен-Мэнор, навсегда поте­ряет след любимого человека. Одри не хотела признаваться себе, что осталась в Батон-Руже из-за Ли.

Она хорошо понимала, что отец расстроится, будет волноваться и беспокоиться о ней, но ничего не могла с собой поделать. Самое главное, Тусси будет присматривать за больной матерью. А тем временем Одри сможет хоть немного помочь тете и кузине и заодно ежедневно проверять списки убитых и раненых конфедератов, а также быстрее получать почту. До сих пор от Джоя не приходило никаких вестей.

Одри крепко сжимала мешочек с хлебом, кар­тофелем и морковью, думая о том, что если все сложится из рук вон плохо, они смогут выращи­вать на плантации овощи. Земли у них предоста­точно, чтобы прокормиться.

Ее размышления были прерваны раздавшими­ся неподалеку выстрелами. Какой-то мужчина громко закричал, Одри повернулась на его крик. Солдат союзной армии, охранявший улицу, упал лицом вниз. Раздались еще выстрелы. Одри испу­галась, не следовало ей выходить из дома в столь поздний час, ведь уже начало темнеть.

– Мятежники! – закричал кто-то.

Теперь стрельба была непрерывной. Одри при­жалась к стене дома в переулке. Послышались громкие возгласы, воинственные крики, леденя­щие душу диким неистовством. На улицах города внезапно завязался бой. Она раньше слышала рассказы о том, как пронзительно кричат солда­ты-конфедераты, когда идут в атаку, янки назы­вали их крик «воплями мятежников». Впервые она видела бой так близко, буквально оказавшись в гуще свалки, и поняла, что конфедераты совер­шили внезапную вылазку в город.

Город мгновенно превратился в сущий бедлам. Пронзительные крики и вопли перемешались со стрельбой. Горожане, случайно оказавшиеся в центре рукопашных схваток, бежали куда глаза глядят, перепуганные женщины рыдали и тащи­ли домой детей, несколько мужчин-горожан из-за укрытий стреляли в солдат союзной армии. Одри выбежала по переулку на соседнюю улицу, но куда бы она ни пыталась кинуться, везде твори­лось Бог знает что. Внезапно послышался выстрел одной из корабельных пушек в порту. Она уже знала: когда мятежники атакуют, то федералы начинают обстрел города. Совсем рядом взорвался дом. Во все стороны полетели тысячи щепок, Одри вскрикнула и упала вниз лицом, почувствовав, как что-то царапнуло ей спину.

Она вскочила и, пригибаясь, побежала назад в переулок, не зная, где теперь сможет укрыться. Невозможно было угадать, куда упадет следую­щий снаряд, а так как уже совсем стемнело, трудно было отличить конфедерата от федерала, если только солдаты не оказывались под прямым освещением уличного фонаря. Одри решила пока оставаться в переулке, спрятаться в тени какого-нибудь дома и молиться, чтобы никто ее не заме­тил, и чтобы снаряд не упал ей на голову. Мимо нее с гиканьем пронеслось несколько всадников, она заметила на брюках одного из них желтые полоски.

Федералы. Настоящий бой развернулся на ули­цах Батон-Ружа, и она поняла, что теперь янки сочтут возможным грабить и убивать всех подряд. Как же ей добраться домой невредимой? Непода­леку снова прогремели взрывы, Одри старалась сдерживаться и не кричать от страха, чтобы ее не обнаружили. Широко раскрытыми от ужаса гла­зами она смотрела на происходящее. Снова загре­мели выстрелы, мужчина упал на тротуар под уличным фонарем, по спине растекалось пятно крови. Это был янки. Два конфедерата подбежали к нему и начали обшаривать карманы убитого, они радостно засмеялись, когда нашли немного денег, выбросив бумаги и фотографии. Одри ста­ло не по себе от того, что мятежники способны на такое, она притаилась, думая о том, что ей теперь необходимо остерегаться как чужих, так и своих.

Один из мятежников воинственно закричал, и они направились прочь, но опять прогремели вы­стрелы и мужчины упали, сраженные. Один из них больше не пошевелился, другой оказался раненым и попытался уползти в укрытие. Но внезапно из темноты вынырнул всадник, догнал его и выстрелил раненому в голову, обезобразив лицо. Одри уже не могла больше сдерживаться, она вскрикнула от ужаса. Всадник попытался разглядеть, кто прячется* в тени. Одри поверну­лась и побежала, с ужасом понимая, что всадник вот-вот догонит ее. Тогда она повернулась и с силой швырнула мешочек с продуктами ему пря­мо в лицо. От неожиданности он свалился с лоша­ди. Одри повернулась и побежала дальше. Она почти добралась до улицы, когда кто-то схватил.

– Ты, маленькая шлюха! – прорычал мужчи­на. – Ты почему пряталась в переулке? Ты стре­ляла в нас? Или ты просто проститутка, случайно попавшая в перепалку?

Она закричала, забилась в руках мужчины, но кругом было слишком шумно от стрельбы, криков, взрывов. Никто не обратил внимания на ее вопли. Солдат потащил Одри в затененный переулок. Она била и царапала его до тех пор, пока он, разъярившись, не ударил ее кулаком в лицо. Одри пошатнулась и упала. Мгновенно мужчина оказался сверху и при­нялся рвать на ней одежду.

– У тебя есть деньги, женщина? А драгоцен­ности? – поинтересовался он.

Одри едва могла дышать под тяжестью нава­лившегося на нее тела. Лицо мужчины было совсем близко.

– У меня ничего нет, – в ужасе закричала она.

– Ну тогда я получу кое-что другое. В этой суматохе нас никто не заметит.

Он попытался поцеловать ее, но Одри сморщи­лась и отвернулась, пытаясь оттолкнуть солдата. Прозвучавший взрыв был таким оглушительным, что Одри на какое-то время и в самом деле оглохла. Совершенно неожиданно солдат отпустил ее. Одри почувствовала, как его тело обмякло и тя­жело осело. Она буквально спряталась под ним, прильнув к земле, а вокруг во все стороны разле­тались кирпичи, куски дерева. Совсем рядом за­горелся дом, в переулке стало светло. Одри брез­гливо оттолкнула от себя обмякшее тело мужчи­ны и увидела, что ему в шею вонзилась огромная щепка.

Одри застонала от омерзения и поползла прочь. Приподнявшись, осмотрела себя: все платье было в крови. Она принялась вытирать кровь, задыха­ясь и рыдая. Вполне вероятно, она может сойти с ума прежде, чем закончится эта ужасная ночь. Стрельба снова становилась громче и ближе, Одри не знала, в какую сторону бежать, но ясно пони­мала, что должна скорее убраться отсюда. Она потрясла головой, в ушах все еще звенело. Огля­девшись по сторонам, побежала по улицам, на которых продолжались схватки. Дрожа от ужаса, промчалась несколько кварталов и снова натолк­нулась на отряд федералов.

– Лови ее! – истошно закричал кто-то.

– Господи Иисусе, у нее порвано все платье, я вижу ее соски! – восторженно завопил другой.

Мужчины возбужденно заговорили и потяну­лись к ней. Она закричала, извиваясь и царапа­ясь. Внезапно, к ее удивлению, нападавшие от­прянули в стороны.

– Отпустите ее немедленно и накройте чем-нибудь, – прокричал знакомый голос совсем рядом.

Одри услышала свист хлыста, и один из солдат вскрикнул от боли.

– Проклятые сукины дети, вы здесь находи­тесь для того, чтобы сражаться с мятежниками, а не с женщинами, – выругался всадник. – Сообщите мне ваши фамилии, звания и полк! Я лично прослежу, чтобы вас выпороли как сле­дует.

Одри содрогнулась, когда кто-то накинул на нее мундир.

– Все в порядке, мэм – сказал знакомый голос, кто-то попытался помочь ей подняться, но она оттолкнула мужчину и вся сжалась. Послы­шался еще один взрыв, лошадь испуганно заржа­ла и поднялась на дыбы.

– Направляйтесь в северную часть города, – приказал всадник. – Мы окружили их со всех сторон и теперь не выпустим из города. Сражай­тесь с мятежниками и не трогайте женщин.

Одри подняла голову и увидела, что всадник, отдающий приказы, одет в синюю форму федера­лов. Лошадь под ним снова встала на дыбы. Военный вскинул ружье и дважды выстрелил. Кто-то вскрикнул, с крыши ближайшего здания упал солдат в форме конфедерата. Человек раз­вернул лошадь, приказал позаботиться о женщи­не и проводить, куда ей нужно. При очередной вспышке она увидела его лицо.

– Ли! – громко закричала Одри.

Всадник обернулся, с ужасом глядя на нее. Он узнал женщину.

– Одри! Что, черт возьми…

Стрельба не утихала, Одри испуганно вскрик­нула, когда пуля попала в лошадь Ли. Животное попятилось, рухнуло, придавив ноги Ли. Мятеж­ники снова кинулись в атаку, солдаты Ли вступи­ли с ними в рукопашную схватку. Ли, сцепив от боли зубы, пытался освободить ногу из-под убитой лошади, а Одри спряталась в тени, оцепенев от страха, и наблюдала, как отчаянно дерутся про­тивники, остервенело рыча, словно звери, стреля­ли и резали друг друга. Ли удалось уклониться от двух выстрелов, но следом один из мятежников бросился на него со штыком. Ли отскочил в сторону, он сильно прихрамывал, потом резко повернулся и бросился на противника. Мужчины покатились по земле. Ли сильно ударил мужчину кулаком по лицу, и человек упал на спину.

Остальные мятежники бросились бежать, фе­дералы, воинственно крича, стали их преследо­вать. Ли, перепачканный грязью и кровью, тяже­ло дыша и спотыкаясь, приблизился к Одри, опустился перед ней на колени.

– Пошли. Я сам отведу тебя домой.

Она отпрянула в сторону, видя сейчас в нем только ненавистного янки.

– Все в порядке, Одри. Это я… Ли. Позволь мне увести тебя отсюда.

Она плотно запахнулась в мундир.

– Он… из-за него я потеряла… хлеб и карто­фель, – всхлипнула Одри. – Нам нечего есть… нужны были продукты.

– Хлеб и картофель? О ком ты говоришь? Она зарыдала.

– В переулке… янки напал на меня! Рядом взорвался дом… его убило, – она резко рванулась в сторону. – Не трогай меня!

Ли схватил ее, прижал к себе, увел в тень.

– Одри, все в порядке. Ты просто сильно испугалась. Позволь мне отвести тебя домой, к тете.

Она снова оказалась в крепких надежных объ­ятиях Ли. Он ее враг, но его руки так нежно обнимают ее. Это Ли Джеффриз, он не может сделать ей больно. Одри сжалась в комочек, при­льнув к его груди. Ли поднялся, держа ее на руках.

– Примите командование вместо меня, пол­ковник Армстронг, – прокричал Ли в темно­ту. – Видимо, сегодня уже мало чего удасться достичь.

– Слушаюсь, сэр.

– Я отвезу женщину домой и постараюсь бы­стро вернуться.

Одри чувствовала, что Ли несет ее куда-то на руках.

– Как жаль, что у меня нет лошади, – про­бормотал Ли.

Одри постепенно приходила в себя. Ли шагал неровной напряженной походкой. Внезапно она поняла, что ему, должно быть, трудно нести ее на руках, видимо, рана причиняла сильную боль.

– Я могу идти сама. У меня все в порядке, Ли.

– Здесь кто-то оставил оседланную лошадь.

Одри никак не могла сообразить, где они нахо­дятся, но звуки боя постепенно отдалялись. Ли посадил Одри на лошадь и, застонав, вскочил позади нее. Они поехали куда-то в темноту. Одри оставалась только довериться этому человеку. На­верное, он хорошо знал, как безопаснее проехать по городу.

Сколько парадоксов таила в себе война. Снача­ла ей пришлось остерегаться собственных защит­ников-конфедератов, увидеть, как постыдно они ведут себя, обыскивая карманы убитых. Они мог­ли напасть на нее и оскорбить. Янки напали на нее, они были противниками южан, обстреливали и жгли город. И все же она сидела на лошади, прислонившись к груди янки, доверилась ему и приняла его помощь. Она совсем запуталась, не понимая, кто же настоящий враг на этой войне и знают ли большинство сражающихся, за что воюют.

По-прежнему слышались взрывы и стрельба, но они становились все отдаленнее и глуше. Ли обнимал ее, придерживая, чтобы она не упала. Через несколько минут лошадь уже поднималась по склону холма. Они подъехали к дому тети Джанин. Одри услышала крики и причитания. Тетя безостановочно бегала по веранде, ужасаясь пожарами и схваткой в городе.

– Кто там? Кто там? – истерически вскрик­нула она, когда они подъехали к крыльцу.

– Это я, Одри, тетя Джанин.

Элеонор стояла в дверях, тщетно пытаясь ус­покоить мать.

– Одри, будь осторожна! – предупредила Эле­онор.

В следующий миг Джанин резко обернулась и направила в сторону приехавших дуло револь­вера.

– Ты предательница! – закричала она на Одри. – Моя племянница – предательница! – ужасалась женщина. – Дочь моей сестры! Как хорошо, что София не дожила до этих дней!

– Тетя Джанин!

– Убирайся вон из моего дома! – закричала женщина. – Убирайся немедленно, или я при­стрелю тебя!

– Тетя Джанин! Не делайте этого!

– Мама, остановись! – выкрикнула Элео­нор. – Это же Одри.

– Она явилась сюда со своим любовником-ян­ки! Убирайтесь с моих глаз! – женщина нажала на курок, Одри вскрикнула, пуля просвистела так близко, что Одри почувствовала движение возду­ха.

– Она сошла с ума! – понял, наконец, Ли, резко повернул лошадь и они помчались прочь.

– О Боже! – плакала Одри. – Что мне теперь делать? Куда идти? Наверное, нужно вернуться в Бренном-Мэнор, Ли!

– Но не сегодня ночью. Это невозможно. Пока я отвезу тебя в школу. Ты останешься там, потом я придумаю, как отправить тебя домой. Тебе следовало давно вернуться домой. Возможно, раньше в Батон-Руже было безопаснее, но не сейчас.

– Я не могу оставаться в школе, – противи­лась Одри. – Что подумают обо мне люди!

– Какое это теперь имеет значение, Одри? Сегодня ночью тебе больше некуда идти. Делай, что я говорю, Одри. Обещай мне, черт возьми, что ты побудешь там. Иначе я не смогу быть за тебя спокойным. Дело кончится тем, что меня убьют.

Ее не должна беспокоить его судьба и то, что может с ним случиться. С высоты холма было хорошо видно, как в городе горят дома. Что натворили янки в Батон-Руже! Когда-то город был таким красивым, мирным. И все же Ли – янки, которого она не хотела бы увидеть однажды уби­тым. В данный момент он оказался ее единствен­ным спасителем.

– Обещаю слушаться тебя, – твердо сказала она.

Они подъехали к школьному зданию, Ли провел Одри в дом, в дальнюю комнату, зажег лампу. Мебели в комнате почти не было. Солдатские одеяла, ружья, аммуниция, поход­ный ящик со столовыми приборами и кухонным инвентарем, на крючке – синяя форма. На столе стоит таз с водой, рядом лежит бритва, на стене над столом укреплено небольшое зер­кало.

Ли прибавил огня в лампе.

– О Боже, ты только посмотри на себя! – он стянул с нее мундир, которым накрыл ее солдат. Одри была все еще напугана, расстроена и даже не заметила, что платье совершенно разорвано впереди, через прореху виднелась обнаженная грудь. Ли старался не смотреть на нее, чтобы не будить воспоминаний.

– Тебе нужно снять эти лохмотья, непонятно, чья на тебе кровь. Твоя или солдата, напавшего на тебя, – он принялся расстегивать пуговицы на платье. Одри напряглась, закрыла грудь ладоня­ми.

– Нет! Не смей!

Ли осторожно дотронулся до кровоподтека на ее лице.

– Одри, это я, Ли. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе. Все будет хорошо.

Она посмотрела ему в глаза, в ярко-голубые глаза, нежности которых никогда не умела про­тивиться. Почувствовала резкую боль в спине, наконец, вспомнив, что она ранена и нуждается в помощи.

– Что будет потом, Ли? Чем все это кончит­ся? – она снова расплакалась. Ли нежно прижал ее к себе.

– Не знаю. Но сегодня нам не стоит об этом задумываться.

Она продолжала тихонько плакать и уже не возражала, когда он снял с нее платье. Одри покорно выпростала руки из рукавов, Ли опустил обрывки одежды вниз вместе с нижними юбками. Она переступила через платье, придерживая ра­зорванный лифчик.

– Вот возьми, – он подошел к стулу, взял чистую рубашку и подал ей. – Надень, – он хотел помочь ей надеть рубашку и увидел рану на спине. – Подожди! Боже мой, ты же ранена, – пробормотал он. – Нужно чем-нибудь обработать рану.

Он швырнул рубашку на кровать, поднялся, налил в таз чистой воды. Он и сам был в грязи и крови после боя, форма оказалась порванной в нескольких местах. Ли сильно хромал, глаза вва­лились и покраснели. Волосы были пострижены, но не очень аккуратно. Она понимала, как он ненавидит эту войну, но все-таки продолжал вое­вать за идею сохранения Союза, считая необходи­мым защищать единство страны всеми возможны­ми средствами. И Одри не могла не восхищаться его готовностью сражаться и умереть за свои убеждения так же, как южане готовы погибнуть за свою независимость. Удивительно, как далеко могут зайти люди, доказывая свою правоту.

Ли намочил кусок чистой ткани, встал перед Одри на колени, осторожно вытер ей лицо. Взгля­ды встретились. Как им хотелось сейчас, чтобы не было этой страшной войны, чтобы между ними не стояло все, случившееся за три года. Ли смыл кровь и грязь с шеи и груди Одри. Она крепко держала разорванный лифчик, хотя ей так хоте­лось спустить руки, пусть бы он поцеловал ее грудь. Но как могла она испытывать подобные чувства после всего, что произошло сегодня и после всего, что испытала с Ричардом?

От такой мысли Одри сильно покраснела, ей показалось, что Ли понял, какое желание вспых­нуло в ней, он всегда хорошо ее чувствовал.

– Сними лифчик и ложись на живот. Я про­мою рану на спине и положу немного мази, а потом ты наденешь эту рубашку. Ты должна остаться здесь и хорошенько отдохнуть. Мне пора уходить. Постараюсь раздобыть для тебя какое-нибудь платье.

Одри не возражала, поморщившись от боли, она сняла лифчик, затем легла на живот. Ли склонился над ней, бережными прикосновениями промыл рану. На краткое мгновение она вспомни­ла тот ужас, который испытала с Ричардом, когда муж заставил ее лежать лицом вниз. Ли Джеффриз никогда не делал ей так больно.

Ли осторожно смазал мазью рану, от воспоми­наний сжалось сердце, когда он смотрел на кра­сивую обнаженную спину этой женщины, неж­ную белую кожу. Какая красивая у нее спина, какая нежная кожа. Ли жадно взглянул на ок­руглые ягодицы, соблазнительно выделяющиеся под кружевными панталонами. – И тяжело вздох­нул от неисполнимости охватившего его жела­ния. Отставил мазь, выплеснул грязную воду за дверь, снова налил в таз чистой воды, чтобы умыться.

– Мне нужно будет еще найти для себя ло­шадь. А ты надень рубашку, хорошенько запри за мной дверь, ведущую в большую комнату. Заднюю дверь тоже запри. Пусть занавески оста­нутся задернутыми, лампу погаси. Укройся одея­лом и отдыхай, пока я не вернусь. Никто тебя здесь не побеспокоит, – он повернулся, почистил форму, надел фуражку, вынул из-за пояса револь­вер, проверил, заряжен ли он.

Одри села и натянула на себя рубашку, пока он отвернулся. Когда он, наконец, смог взглянуть на нее, она ощутила в крови жар, так нежно он смотрел.

– Будь осторожен, Ли.

– Конечно, – согласился он. – Я постараюсь не попадаться на глаза проклятым мятежникам. Взгляды встретились, Одри печально улыбнулась. Ли тоже горько улыбнулся в ответ.

– Хоть бы скорее все закончилось… – пробор­мотал он, вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Одри поднялась, заперла дверь на засов, подо­шла к окну, слегка отодвинула занавеску и вы­глянула в щелочку. Ли вскочил на лошадь и быстро умчался в темноту. Небо над городом по-прежнему освещалось вспышками разрывов и пожаров.

Глава 25

Одри спала очень тревожно, все время вздраги­вала и поминутно просыпалась от страшных кош­маров. Во сне ей все время казалось, что опять мужчины разрывают на ней одежду, слышался грубый глумливый смех. Она видела тела убитых, изрешеченных пулями людей. Постоянно слыша­лась стрельба. Одни ужасные видения сменялись другими. Тетя Джанин кричит на нее, потом стреляет из револьвера, направленного ей в лицо. Рана на спине болела и не давала возможности крепко заснуть. Каждый раз, когда Одри просы­палась, ей требовалось какое-то время, чтобы собраться с мыслями и сообразить, где она нахо­дится.

Ли! А что, если он не вернется? Куда она пойдет? Как доберется до Бреннен-Мэнор? У нее нет даже приличного платья, а тетя Джанин, конечно, не пустит в дом, чтобы забрать вещи.

Как ужасно все сложилось. Одри не знала, сколько времени пролежала, пытаясь заснуть, пока, наконец, решилась: встала и подошла к окну. Выглянув, увидела отблески пожаров вда­ли. Выстрелов почти не было слышно. Обстрел города, кажется, тоже прекратился. Она решила, что до наступления дня ей придется оставаться здесь, как и приказал Ли.

Она отошла от окна, легла на постель, глубоко вдыхая запах Ли Джеффриза, ведь он спал на этих простынях и подушке. Как странно, что она чув­ствовала себя защищенной в постели янки, нахо­дясь в самом центре враждебного лагеря и, все равно, не боялась находиться здесь.

Она снова задремала, потеряв счет времени. Наконец кто-то тихонько постучал в заднюю дверь.

– Одри? Это я, – послышался голос Ли.

Одри протерла глаза, запахнула на груди ру­башку, пробралась к двери.

– Ли?

– Впусти меня. Худшее уже позади.

Одри открыла дверь, впустила Ли.

– Зажги лампу, – попросил он.

Она повиновалась. Ли запер дверь на крючок. Одри взглянула на него, правый рукав оказался окровавленным.

– Ты ранен? – забеспокоилась Одри.

– Ничего страшного. Я сказал генералу, что сам позабочусь о себе.* Ему неизвестно, что ты здесь, я не хочу, чтобы он знал об этом.

Ли бросил узел с одеждой на небольшой стол рядом с лампой.

– Я украл платье в магазине, как обычный вор. Не уверен, подойдет ли тебе размер. При­шлось брать наугад. Тебе нужно что-то надеть, иначе будет не в чем выйти отсюда.

Одри взяла узел и подумала, что война смогла превратить в вора такого человека, как Ли – уважаемого, состоятельного адвоката. Война способствует появлению еще более ярких контрастов и противоречий, отвратительных, ужасных пара­доксов.

Ли снял мундир и ботинки, принялся рассте­гивать рубашку.

– Это просто сумасшедший дом. Большинство солдат еще не привыкли к дисциплине. Они вы­дворили мятежников за город, но одновременно грабят все подряд, разрушают все, словно посхо­дили с ума. Практически, они даже не знают, что такое воинская дисциплина, их очень трудно удержать в повиновении. Это не регулярная ар­мия, а гражданские волонтеры, которым захоте­лось проучить мятежников, а то и просто повое­вать. Они и понятия не имеют о том, что такое приказ, – он быстро взглянул на нее. – Я все-таки намерен найти этих ублюдков, которые на­пали на тебя, и потребовать, чтобы их высекли. Как ты себя чувствуешь?

Одри снова села на постель, внезапно осознав, что ей удалось хорошо отдохнуть, а ему нет. Она была без чулок и туфель, только в его рубашке и кружевных панталонах.

– Просто ужасно устала и… я не знаю… ошарашена, наверное. Все так ужасно и неправ­доподобно.

– Это война, Одри. Она всегда ужасна и не­правдоподобна. Однажды ты спросила меня, что такое война, на что она похожа. Теперь ты сама знаешь, что такое война и на что она похожа, – он стянул с себя окровавленную рубашку, и Одри невольно залюбовалась его сильными, мускули­стыми руками, широкой грудью, на которой тем­ные волосы суживались треугольником к поясу. Ли подошел к умывальнику, взял кувшин с во­дой, налил воды в таз, аккуратно промыл рану на руке, приложил чистую салфетку.

– Мятежник попытался проткнуть меня шты­ком. Он сначала выстрелил, но промахнулся. Од­нако умудрился кольнуть меня.

– Давай я помогу тебе.

– Не волнуйся, рана уже не кровоточит. – Ли умылся, вытерся полотенцем, взял флягу с виски, открыл ее, полил слегка на рану и сморщился. Затем отпил несколько глотков виски прямо из фляги, опустил ее, внимательно глядя на Одри.

– Я стал довольно много пить в последнее время… фактически, с тех пор, как попрощался с тобой в Мэпл-Шедоуз, – он отпил еще немного, ни на минуту не спуская с нее глаз. – Говорят, что виски смягчает боль. И действительно, немно­го смягчает, только физическую боль. Но выпивка совершенно не помогает, когда у мужчины болит сердце.

– Ли, пожалуйста, не надо… – Одри отвела взгляд.

– Почему не надо? Через пару дней ты вер­нешься в Бреннен-Мэнор, а я должен буду до конца исполнять свой долг. Потому что уже проч­но связан с этой войной, не в моих правилах становиться дезертиром, какие бы важные причи­ны меня к этому не побуждали. Ты не должна уезжать далеко от дома, потому что это единст­венный способ узнать, что случилось с Джоем, дождаться от него весточки. А потом ты, конечно же, захочешь встретить его, когда мальчик вер­нется домой, если Бог поможет. Кто знает, что здесь будет, когда война закончится? Раз мы с тобой встретились снова, то я хотел бы сказать, что люблю тебя, Одри. Я никогда не переставал любить тебя и, наверное, моя любовь останется со мной на всю жизнь.

Она опустила голову. Он казался ей слегка раздраженным и очень решительно настроенным. Его поведение напомнило ей ту ночь, когда Ли похоронил мать. Тогда он тоже был немного вы­пивши, рассуждал о реальности смерти и о том, как неожиданно она приходит, как нужно ценить каждую минуту, пользоваться ею и наслаждаться жизнью. Но почему он говорит об этом сейчас, когда они не могут быть вместе? Все изменилось. Да и они уже не такие, какими были в Мэпл-Ше­доуз. Конечно, очень плохо, что она сидит полу­одетая, наедине с мужчиной, с которым спала будучи замужем за другим человеком. Плохо, что она любит этого янки. Все у нее получается плохо и неправильно. Но что же тогда в жизни хорошо и правильно?

Ли со стуком поставил флягу на стол.

– Одри, может случиться так, что ни ты, ни я не переживем эту войну. Но у нас есть одна ночь.

Одри посмотрела ему в глаза, еле сдерживая слезы.

– Почему у нас с тобой всегда так происходит? В Мэпл-Шедоуз у нас тоже была только одна ночь, когда ты приехал на похороны. У нас все время бывает только одна ночь, Ли. И мы никогда не знаем, что ждет нас в будущем. Я не могу себе позволить этого сейчас. Слишком больно, мне будет очень плохо.

Ли молча встал, снял пояс, расстегнул брюки и снял их. Одри отвела глаза, смущенная и рас­терянная.

– Пожалуйста, давай уйдем отсюда куда-ни­будь, Ли? Куда угодно, но только не здесь.

Ли подошел, встал перед ней на колени, взял ее за руки.

– Мне некуда отвести тебя, Одри. Пока неку­да. И не так уж это плохо, Одри. Я всегда все делал правильно, и ты прекрасно знаешь об этом. Сегодня у нас не последняя ночь. Когда все это закончится, я вернусь, и мы будем вместе. Ты меня слышишь? Я не собираюсь так жить дальше. Я хочу тебя, Одри, и, черт возьми, ты тоже хочешь меня! Мы это оба прекрасно знаем с самого первого дня, когда ты пришла сюда навестить меня. То, что ты вдова, не имеет никакого значе­ния! Может быть, это наша последняя возможность побыть вместе, но Бог свидетель, если меня не убьют и не искалечат до неузнаваемости, я вернусь и найду тебя, чего бы это ни стоило, мы постараемся, чтобы в нашей жизни не было вой­ны!

Она умоляюще посмотрела на него.

– Но сейчас это невозможно, – сказала она почти шепотом.

– Это неправда. Ты просто боишься поверить, что это возможно, так как чувствуешь себя пре­дательницей, – он наклонился к ней ближе. – Тогда и я предатель тоже! Потому что, пока мои солдаты преследуют и убивают мятежников, я буду здесь любить тебя.

Почему она никогда не могла спорить с ним, возражать, говорить ему «нет»? Почему никогда не удавалось устоять перед этим человеком, кото­рого следовало ненавидеть? Не был ли он косвенно виноват во всем, что случилось с ней?

– Я не обещала сегодня заниматься с тобой любовью, – прошептала Одри.

Он посмотрел в зеленые глаза, которые не могли лгать и говорили ему, как сильно она его хочет.

– Тебе нет необходимости что-то говорить, – Ли наклонился ближе, его губы впились в ее рот. О, как сладок был его поцелуй! Давно никто не целовал ее так страстно! Губы были теплыми, зовущими, сладкими. Ли языком раздвинул ее губы, коснулся ее языка, и Одри застонала от еле сдерживаемого желания. Как давно она не испы­тывала потребности отдаться мужчине и получить от него удовлетворение. Конечно, это должно быть именно так, нужно наслаждаться близостью, по­тому что она любит этого человека со всей силой страсти и преданности, на которые только способ­на. Она нуждается в его близости сейчас больше всего на свете. И Одри радовалась вновь пробудив­шимся страсти и желанию, от чего ей приходи­лось отказываться более двух лет.

Она обхватила руками его шею, поцелуй стал еще более глубоким и чувственным. Они стонали от столь сильного желания, что совершенно забы­ли о ранах и боли. Они сейчас были готовы забыть обо всем на свете ради потребности любить и отдаваться друг другу, чтобы облегчить хоть на короткое время другую боль, ту, которая сжигала их души и, словно белая молния, иссушала их чресла. Одри хотела воспротивиться, когда он убрал со своей шеи ее руки и принялся снимать с нее рубашку, но могла только со стоном произне­сти его имя. Все происходило точно так же, как в первую ночь в Мэпл-Шедоуз. Одри оказалась полностью в его власти телом и душой. Он не мог отвести взгляда от ее обнаженной груди, дыхание стало быстрым и прерывистым.

– О Боже, ты все так же прекрасна, – просто­нал Ли.

Он приказал встать, она покорно повинова­лась, позволила ему спустить вниз панталоны, переступила через них, а Ли так и остался стоять перед ней на коленях, наклонился ближе, нежно, но жадно поцеловал ее сокровенное место, которое действительно принадлежало только Ли Джеффризу. Одри вцепилась пальцами в его густые волосы и прижалась к нему, дрожа от наслажде­ния.

– Одри, моя сладкая Одри, – бормотал Ли, губы медленно поднимались к животу, к груди, пока не достигли мягкого розового соска. Он осторожно положил женщину на матрац, которо­го едва хватило бы на одного человека. Сегодня такие мелочи не имели значения. Они оба так изголодались по близости, что Ли Джеффриз на­меревался всю ночь провести на ней, а не рядом с ней.

Неужели она ведет себя неправильно? Но она не может найти в себе силы остановить его, и знала, что совершенно не желает останавливать­ся. Она страстно стонала, когда Ли целовал ее грудь, и чувствовала, как сильно он хочет ее. Они не могли больше ждать, это было нестерпимо. Ли быстро снял с себя трико, Одри обвила ногами его талию. Он снова отыскал ее губы, с силой впился в них губами.

– Я хочу тебя, Одри, – простонал он. – Я хочу быть внутри тебя или просто сойду с ума, но я не хочу сделать тебе больно или напугать тебя, как он.

– С тобой такое невозможно, – прошептала Одри, поняв, что он говорит о Ричарде. И чуть не задохнулась от удовольствия, когда Ли проник в нее одним сильным движением. Погрузившись в нее глубоко, Одри с радостью приняла в себя его горячую твердую плоть. И снова почувствовала себя живой и влюбленной более, чем могла себя представить. Когда он был два года назад в Бреннен-Мэнор, они отдавались друг другу спокойно и нежно, однако сейчас все получалось по-друго­му. Сейчас их соединяло неистовое желание, сме­шанное с такой чувственной страстью, что оста­новиться было просто невозможно.

Ли двигался быстро и ритмично, со стоном выдыхая ее имя, одновременно проникая глубоко языком в ее рот, он полностью подчинил себе эту женщину, которая была главным в его жизни. Ему казалось, что он никогда не насытится ею, своей любовью к ней, не сумеет полностью овла­деть ей. Прошло так много времени с тех пор, как они были близки, у него давно не было женщины, и теперь, наконец, когда ему отдается Одри, это было самым восхитительным ощущением с тех пор, как он овладел ею в Мэпл-Шедоуз.

У него сегодня не было намерения заниматься с ней любовью, но когда он привез ее сюда, помог раздеться, воспоминания о прежней встрече за­хлестнули его. Когда он ушел из этой комнаты, его неотступно преследовал ее образ. Осознание того, что она находится у него в комнате, вызы­вало до боли сильное желание. Ли почти обрадовался, когда его ранило в руку. У него появилась возможность вернуться к себе, а правду он не собирается никому говорить. Одри была прекрас­на, как всегда. Опьяненная страстью, нежная и ненасытная, а его желание оказалось таким не­стерпимым, что семя пролилось в ее лоно быстрее, чем ему хотелось бы.

Он задрожал, затем приподнялся, поцеловал ее глаза, а затем склонился снова, целуя ее грудь. Боже, какой нестерпимой была мысль о том, что Ричард Поттер унижал ее, заставляя делать от­вратительные вещи, притворяясь, что сумел овла­деть ею. Одри Бреннен не принадлежит никому, кроме Ли Джеффриза.

– Прости, – сказал он ей, сожалея, что не смог продлить наслаждение. – Останься здесь до утра, Одри. Сейчас только два часа ночи, никто не знает, что ты здесь. Я хочу обнимать тебя до тех пор, пока снова смогу обладать тобой.

Глаза Одри заблестели, слеза скатилась по ще­ке.

– Ты прекрасно знаешь, что я останусь с тобой. Это будет так же замечательно, как в первый раз в Мэпл-Шедоуз. Ты действительно прав, Ли. В тот день, когда я пришла, чтобы увидеть тебя, мы оба хорошо знали, что снова будем любовниками.

Он нежно прижал ее к себе.

– Прости меня за то, что у нас так получается: всегда лишь одна ночь, полная обещаний и стра­сти, но мы точно никогда не могли предугадать: встретимся ли вообще.

Она почувствовала, что ей на шею капают горячие слезы.

– Прости меня тоже, Ли, моя любовь, мой враг… мой друг. Я даже не знаю, кто ты для меня теперь, – она постаралась сдержать подступившие рыдания. – Но я точно знаю, что когда лежу под тобой, то забываю обо всем, что нас разделяет.

Они крепко прижались друг к другу и лежали так несколько минут. Наконец Ли смог оторвать­ся от нее и сел.

– Только посмотри на нас, в особенности, на меня – полковника армии Соединенных Шта­тов! – он вытер глаза, а Одри с нежной улыбкой смотрела на него. Каким слабым и уязвимым он иногда казался.

Ли поднялся, налил в таз немного теплой воды для Одри.

– Ты можешь помыться. Как мне хотелось бы, чтобы когда-нибудь у нас была ванна с горячей водой, в которой мы могли бы сидеть вместе, – он вышел за дверь, вылил грязную воду и снова налил для себя. – От меня, должно быть, сильно пахнет потом, – сказал он, подавая ей кусок щелочного мыла.

– От тебя пахнет замечательно, – ответила Одри, протирая лицо влажным полотенцем. – Ты из тех мужчин, от кого всегда хорошо пахнет, даже если ты давно не принимал ванну, – она говорила, растягивая слова, и Ли улыбнулся.

Он принялся обмывать себя, Одри вытиралась полотенцем. Ли повернулся к ней. Она стояла обнаженная, и он жадно осмотрел ее тело. Она, в свою очередь, ненасытно следила за его движени­ями. Ее страстный взгляд мгновенно возбудил его желание. Как давно он не испытывал такого бла­женства.

Одри опустилась перед ним на колени, нежно коснулась его. Принялась ласкать ту часть его тела, которая казалась ей отвратительной у Ри­чарда, и была такой прекрасной у Ли. Его вели­колепная плоть становилась твердой и горячей под нежными прикосновениями Одри. Ли засто­нал, выдохнув ее имя. Она нежно прижалась щекой к бархатистой кожице, поцеловала урод­ливый шрам на его бедре, счастливая, что Ли не потерял ногу в этой отвратительной бойне. Но даже если бы он остался без ноги, она была уверена, что все равно не разлюбила бы этого человека.

Одри снова прикоснулась к самой интимной части его тела, целовала и ласкала до изнеможе­ния. Ли схватил ее за руки и поднял.

– Я хочу, чтобы на этот раз все было как можно дольше, – предупредил он, лукаво улыб­нувшись и словно бы поддразнивая: – А ты все делаешь наоборот.

Одри улыбнулась сладострастно и чувственно. Ли подумал, что она превратилась в горячую темпераментную женщину, которая хорошо зна­ет, чего хочет от мужчины. Теперь перед ним стояла не робкая юная девушка, которая отдава­лась ему когда-то вечность назад.

Он снова впился в ее губы, она обхватила его руками за шею, возвратив ему поцелуй с такой страстностью, что Ли слегка усомнился, кто же из них сегодня агрессор. Продолжая ласкать ее, он снова положил ее на постель и проник в ее лоно, на этот раз медленно и осторожно, надеясь, что и в первый раз не сделал больно. Она не жаловалась, и он подумал, что так же как он забыл сегодня о боли в раненой ноге, так и она забыла обо всем, испытывая только нестерпимую страсть слиться с ним в единое целое.

Он приподнялся над ней, любуясь прекрасной наготой, затем обхватил ее ягодицы и проник глубоко в нее, как бы желая прикоснуться горя­чей плотью не только до сокровенных уголков ее тела, но и души. Он вторгался в ее лоно ритмич­ными движениями, наслаждаясь выражением сладострастного удовольствия на ее лице. Одри выгибалась навстречу ему, совершенно не стесня­ясь и, в свою очередь, наслаждалась прекрасным актом любви, какой возможен только с горячо любимым человеком.

Несмотря на то, что она была близка с Ричар­дом, ей казалось, что у нее не было мужчины с тех пор, как Ли приезжал в Бреннен-Мэнор два года назад. Когда она лежала с Ричардом, она казалась себе чужой, но с Ли это было что-то реальное и самое прекрасное из всех чувств и ощущений, какие ей когда-либо приходилось ис­пытывать. Она гладила его сильные руки, грудь, вздрагивая от счастья, что снова принадлежит Ли Джеффризу, хотя бы на короткое время.

Они понимали, что скоро снова придется рас­прощаться, и на этот раз расставание окажется больнее, чем прежде. Вне этой комнаты они были врагами, но здесь, в объятиях друг друга, они только страстные любовники. Она никогда не верила, что Ли просто использовал ее для собст­венного удовольствия. В ярко-голубых глазах слишком явно светилась любовь, и сегодня он искренне плакал вместе с ней. Вне этой комнаты никто не в состоянии понять, что они делают и что чувствуют друг к другу. Никто и не должен этого знать.

В течение четырех часов они почти не отрыва­лись друг от друга, снова и снова сливаясь в чувственных объятиях, иногда неистовствуя, иногда просто в нежном упоительно-сладостном ритмическом соитии. Осуществилось давно сдер­живаемое желание, мужчина и женщина с радо­стью доставляют друг другу наслаждение, словно совершенно забыли, что за дверью их случайного пристанища идет отвратительная война. Каждый из них рискует всем: репутацией, уважением, – и все это ради только одной ночи, проведенной вместе. Янки и мятежница, враги и страстные любовники.

Они совершенно не спали, только перед самым рассветом слегка вздремнули. Одри снова мучили кошмары, но Ли крепко прижимал ее к себе. Она уютно устроилась у его плеча, почти лежа на нем «из-за того, что постель оказалась слишком узкой.

– Как я смогу жить без тебя после этой но­чи? – прошептала Одри с горечью в голосе.

– Мне будет не легче уехать и оставить тебя здесь, чтобы снова воевать, – Ли нежно поцело­вал ее волосы. – Я буду сходить с ума, волнуясь о тебе, Одри. Мне нужно найти возможность и отправить тебя на Север.

– Где я там буду жить? Я не смогу быть спокойной и счастливой, пока идет война. Не смогу там ничего узнать о Джое. Здоровье отца совсем плохое. Я не имею права оставлять его, тем более сейчас. У Лины был удар. Тусси уехала, чтобы ухаживать за матерью, и мне тоже пора туда отправляться. Я не могу сейчас бросить Бреннен-Мэнор, Ли.

– Понимаю, – он нежно погладил ее по воло­сам. – Я вернусь, Одри, клянусь тебе. У нас все сложится по-другому после окончания войны. Мы сможем быть самими собой, мы обяза­тельно будем жить вместе. Где мы решим жить, будет зависеть от того, что произойдет с Бреннен-Мэнор, как будут идти дела у моего брата в Нью-Йорке. Я хочу все начать сначала в другом месте.

– Мы не можем сейчас принимать решения.

Солнце начинало всходить, послышалось пе­ние птиц, их голоса прозвучали разительным контрастом грохоту пушек, выстрелам и стонам прошлой ночи. Но тут же пение птиц было заглу­шено громким шумом, кто-то что-то приказывал, прогромыхала мимо окон повозка. Ли тяжело вздохнул и поднялся.

– Мне лучше умыться, одеться и выйти, чтобы узнать, как там обстоят дела. Я не хочу, чтобы кто-то узнал, что ты находишься здесь. Когда я уйду, умывайся, оденься, посмотри, что я тебе принес. Выйди из здания через заднюю дверь, но постарайся сделать так, чтобы никто тебя не видел. Затем подойди к передней двери, сделай вид, что ты пришла только сейчас. Обратись ко мне с просьбой помочь тебе попасть в Бреннен-Мэ­нор, – он вздохнул, глядя в зеленые глаза, из-за которых он чувствовал себя совершенно беспо­мощным.

– Извини, что приходится так поступать, но это важно не только для меня, но и для тебя. Если мой командир узнает, что я спал с конфедераткой, мне конец.

Одри молча смотрела, как он умывается, изучала его, стараясь запомнить… навсегда. Он побрился, причесался, надел чистую форму, ботинки, прикрепил к поясу оружие, взял фуражку, обернулся к Одри и грустно улыб­нулся.

Боже мой, как он красив в военной форме, но теперь он снова стал похож на врага, на тех янки, которые грабят и разрушают Батон-Руж. При свете нового дня война и все, что случилось с родиной Одри, стало реальностью. Одри засомне­валась, сможет ли он вернуться сюда после окон­чания войны и смогут ли они жить так, будто не было всех этих ужасов. Она сидит сейчас на постели, укутанная в солдатское одеяло. Он – офицер Союзной армии… Одри почувствовала се­бя настоящей предательницей.

Ли заметил смятение и растерянность в ее взгляде, пересек комнату, опустился перед ней на колени, нежно коснулся губами ее губ и глаз.

– Не забывай о том, что я тебе пообещал. Что бы ни случилось, я найду тебя, Одри. Ты мне веришь?

Она пристально смотрела в его голубые глаза, очерченные густыми черными ресницами. Волосы свисали неровными, неумело подстриженными прядями. Но все равно это был ее прекрасный, любимый Ли.

– Я верю тебе, Ли – ответила Одри.

Он подошел к своей порванной форме, вынул из внутреннего кармана сложенный лист бумаги и показал ей.

– Это текст твоей песни. Я храню его.

Одри чуть не заплакала, услышав эти слова. Он положил бумагу во внутренний карман мун­дира.

– Знаешь, я много раз хотел порвать или сжечь листки, чтобы больше не думать, не вспо­минать о тебе, но не смог. Хотя идет война, я все равно схожу с ума от любви к тебе, Одри Бреннен. Мы обязательно найдем друг друга снова. Война закончится, и уже ничто не помешает нам быть вместе.

– Мне очень хочется верить твоим словам. Он взял ручку, обмакнул перо в чернильницу, написал что-то на клочке бумаги и подал ей:

– Верь мне. Это адрес моего брата Карла. Если ты не получишь от меня известий после войны, напиши ему. Он сможет сообщить, что случилось со мной. Если меня убьют, и ты будешь нуждаться в помощи, он поможет тебе – пришлет денег и все, что необходимо.

– Ли, я не могу…

– Просто сделай так, как прошу, Одри. Сделай это для меня. Мне необходимо знать, что с тобой будет все в порядке, если случится непредвиден­ное. У нашей семьи много денег. Карл будет знать, что таково мое желание.

Одри взяла листок.

– Я постараюсь сохранить адрес.

– Хорошо.

Он наклонился и прикоснулся к ее щеке губа­ми.

– Я люблю тебя, Одри. Если Бог поможет мне, я сам приеду за тобой.

Глаза Ли затуманились; она знала, что он ненавидит войну так же, как и она.

– Я должен идти, – он поцеловал ее еще раз и вышел в большую комнату школьного здания.

Одри быстро умылась и оделась в платье, кото­рое он ей принес. Он принес и белье. Лифчик подошел прекрасно, но желтое льняное платье было немного великовато, и все же оказалось не плохим, лишь слегка помятым. Одри вниматель­но рассмотрела себя в зеркало, пригладила паль­цами волосы, так как щетки у нее с собой не было. Закрутила волосы в пучок и заколола гребнями, которые Ли вынул из прически прошлой ночью. Что это было? Вся ночь казалась странным пре­красным сном.

Она решила, что выглядит ужасно, но после прошлой ночи всем будет не до этого. Одри сомне­валась, найдется ли хоть один человек во всем Батон-Руже, который выглядел бы ухоженным и отдохнувшим в это утро. Ночь была тяжким ис­пытанием для всех. Бедная тетя Джанин, навер­ное, совсем лишилась рассудка, и Одри сейчас было жаль Элеонор.

Одри обнаружила, что в суматохе прошлой ночи потеряла сумочку и перчатки. Она надела носки и туфли, аккуратно расправила платье и осторожно приоткрыла заднюю дверь. Позади здания находился небольшой двор, рядом росли низкие деревья. Одри быстро вышла на крыльцо и закрыла дверь. Направившись к главному входу в здание, коротко взглянула на холм, где распо­лагался дом тети Джанин.

То, что она там увидела, заставило содро­гнуться. Дома не было, только торчали не­сколько каминных труб и дымилось неостывшее пепелище. Дом Мак Аллистера сгорел прошлой ночью!

– Боже мой! – Одри сразу же забыла о том, что надо поговорить с Ли. Может быть, ее помощь нужна Элеонор и тете Джанин? Она быстро по­мчалась к дому, замирая от ужаса и дурных предчувствий. Чувство вины захлестнуло ее. В то время, когда горел дом ее тети и дяди, она спала с врагом! Знает ли Ли, что дом сгорел или нет? Ведь он вернулся вчера довольно поздно!

Женщина мчалась, не останавливаясь, и когда подбежала к пожарищу, у нее сильно кружилась голова, она чуть не теряла сознание от страха. Ей даже не пришло в голову, что она давно не ела, что драматические события прошлой ночи вымо­тали ее. Всю ночь она думала только о Ли и о себе, а сейчас словно бы проснулась! Она быстро обошла вокруг пожарища, окликая Элеонор и тетю Джа­нин. Особняк Мак Аллистера все еще догорал, головни и угли были слишком горячими, чтобы искать среди них тела. Она почти не замечала присутствие соседей, которые пришли на помощь. В городе случалось теперь так много пожаров, что людей не хватало быстро гасить их.

Какой-то мужчина схватил ее и оттащил в сторону, когда она попыталась подняться по сту­пенькам веранды, которые никуда не вели.

– Туда нельзя, миссис Поттер. С вашей кузи­ной все в порядке. Она благополучно выбралась из дома и сейчас находится у Мэри Тайлер. Но с вашей тетей Джанин не все обошлось. Мы пыта­лись вывести ее из огня, но она все время тверди­ла, что это ее дом, она не покинет его.

Нет! Этого не может быть! Одри даже не оста­новилась, чтобы взглянуть на соседа, который разговаривал с ней. Она бросилась бежать вниз по склону холма. Ли! Это он во всем виноват! Она еще не успела добежать до школы, когда увидела его. Он ехал верхом навстречу ей. Окликнув ее, спешился прежде, чем она остановилась. Попы­тался схватить ее за руку, но Одри резко отпря­нула в сторону.

– Ты знал! Ты знал! – кричала она, колотя его кулачками в грудь. – Пока мы были вместе, тетя Джанин сгорела в доме!

Ли сильно встряхнул ее.

– Опомнись, Одри. Я ничего не знал. Я только сейчас узнал, что генерал Батлер приказал под­жигать дома, чтобы лучше осветить местность, а заодно выкурить конфедератов из укрытий! Сол­даты рубят деревья и устраивают заграждения. Прошлой ночью взяли много пленных, но гово­рят, что очень много мятежников прячется в верхней части города. Они готовятся к новой атаке!

– Будь ты проклят! Будь ты проклят! – за­кричала Одри, вырываясь от него и отворачива­ясь. – Боже мой! Что я наделала! Я должна была быть с ними. Я сумела бы спасти тетю Джанин!

Ли откинул голову назад, проклиная про себя войну и все, что с ней связано. Ему хотелось обнять Одри, прижать к себе, успокоить, но пре­красные мгновения, которые они провели вместе сегодня ночью, давно миновали. Когда он не до­ждался Одри у главного входа, решил обойти здание и тогда увидел дымящие развалины дома. Он сразу понял, куда она побежала.

– Одри, тетушка чуть не убила тебя, – взывал он к ее рассудку. – Ты ничего не смогла бы сделать.

Одри тряслась от ужаса и ненависти, она смот­рела на город. Казалось, всюду полыхают пожа­ры. Женщина медленно опустилась на колени.

– Тетя Джанин, – рыдала она безутешно.

– Позволь мне помочь тебе, Одри. Ты заболе­ешь, тебе нужно поесть и отдохнуть, – он коснул­ся ладонью ее плеча, но она закричала, чтобы он оставил ее в покое. – Одри, успокойся, – увеще­вал Ли.

– Проклятые, проклятые янки, – не прекра­щала рыдать она. – Как вы можете так посту­пать? Вы сожгли почти весь город!

– Одри…

Она резко повернулась, лицо было красным от ярости.

– Мы сошли с ума, Ли, решив, что можем быть вместе после войны! Это невозможно! Ничто ни­когда не повторяется. Неужели ты не понимаешь? Я никогда не смогу быть с тобой вместе, никогда не смогу быть счастливой рядом с тобой. Прошлой ночью я совершила ужасный, непростительный поступок, я спала в объятиях врага, в то время как моя тетя сгорела в собственном доме!

– Одри, я ничего не знал об этом, я не смог бы остановить солдат, если бы даже знал. Ты сама прекрасно понимаешь все!

– Я понимаю главное, ты – янки! Я знаю, что такие как ты стреляют сейчас в Джоя, что рано или поздно Бреннен-Мэнор превратится в руины, наши рабы разбежались и готовы убить нас при первой возможности! Тетя погибла, дядя Джон, возможно, тоже. Их дом, их банк разрушены! Весь Батон-Руж сожжен. Прошлой ночью янки пытались изнасиловать меня, а я провела ночь в постели одного из них! Люди имеют полное право называть меня предательницей, потому что я чув­ствую себя ею.

Ли подошел ближе.

– Черт возьми, Одри, не надо кричать. Помол­чи ради собственной же безопасности. Позволь, я найду кого-нибудь, кто отвезет тебя в Бреннен-Мэнор.

– Нет! Мне не нужна твоя помощь! В городе еще остались люди, которым я могу доверять!

– Это слишком опасно!

– Больше это не имеет значения! Уходи, Ли. Иди, продолжай командовать солдатами, убивай, жги, грабь! Уходи и никогда в жизни не возвра­щайся ко мне! Слышишь? Никогда не возвращай­ся ко мне, потому что все, что вы делаете – ужасно, и всегда будет ужасно! – она разорвала листок, на котором был написан адрес Карла и бросила клочки на землю, затем повернулась и снова побежала вверх по улице. Ли направился было, чтобы догнать ее, но неожиданно большой камень ударил ему в спину.

Он резко повернулся и увидел стайку мальчи­шек и девчонок, к ним присоединилось несколько взрослых людей, они бежали к нему, сжимая в руках огромные камни.

– Убирайся отсюда, янки, – закричал один из парней, – Убирайся в свой лагерь и оставь нас в покое!

Другой камень ударил ему в колено. Боль была мучительной. Еще один камень попал в коня, конь заржал и попятился назад. Ли быстро вско­чил на лошадь, камни градом полетели отовсюду. У него не оставалось другого выхода, как умчать­ся назад в лагерь. Когда не стало слышно угроз разъяренной толпы, он оглянулся, пытаясь уви­деть Одри, но нигде не заметил ее желтого платья. Ли испытывал боль, какой ему еще никогда не приходилось чувствовать. Казалось, он только что похоронил женщину, которую любил больше своей жизни. Вероятно, он никогда не сумеет вернуть ее любовь, словно Одри и в самом деле умерла.

– Полковник! – окликнул его кто-то.

Ли повернул лошадь и увидел лейтенанта, ска­чущего к нему во весь опор.

– Вас ищет генерал. Ваша бригада отправля­ется на север, чтобы разгромить несколько тысяч мятежников и овладеть портом Гудзон. Генерал говорит, что вы должны после этого соединиться с генералом Шерманом. Он хочет знать, готовы ли вы физически вступить в строй.

Ли растерянно и беспомощно оглянулся назад. Как ужасно, что он должен теперь уезжать. Хо­телось послать все и всех к черту, но ведь он – полковник Союзной армии. Он предполагал, что пробудет здесь около двух недель, сможет снова увидеть Одри и позаботиться, чтобы она благопо­лучно добралась домой. Сейчас он должен, вместо этого, до наступления темноты покинуть Батон-Руж, но Одри Бреннен не желает его больше видеть, не хочет с ним разговаривать. Ей не нужна его помощь. Она и без него доберется в Бреннен-Мэнор.

Казалось, сердце пронзил острый кинжал.

– Я готов, – спокойно ответил он.

– Сэр, генерал просит вас поторопиться.

Ли хмуро посмотрел на лейтенанта.

– Извините, сэр. Это не мои слова, а генерала.

– Скажите, что я буду через пять минут.

– Да, сэр, – лейтенант ускакал, а Ли продолжал смотреть на развалины дома Мак Аллистера.

– Я вернусь однажды, Одри, хочешь ты этого или нет, – пробормотал Ли, закрыв глаза. Его жгли воспоминания о часах страсти, которые они недавно провели вместе. Все изменилось за одно утро из-за отвратительной войны. Возможно, только время сможет залечить их раны… и, ско­рее всего, если Джой вернется домой невреди­мым… Казалось невероятным, что весь этот ужас явился результатом спора нескольких человек в правительстве из-за отношения к рабству.

Он вспомнил, как генерал Батлер говорил ему недавно, что война может продлиться два или три года. Где к тому времени окажется Одри? Как он разыщет ее, если ей придется покинуть Бреннен-Мэнор? Куда поедет она? Кто о ней позаботиться, особенно, если что-то случится с мистером Бренненом или Джоем? Дядя Джон никогда не согла­сится принять Одри к себе.

Как несправедливо, что ему приходится выби­рать между женщиной, которую он страстно лю­бит, и долгом солдата. Кажется, ему все время приходится делать такой выбор, он столкнулся с такими проблемами еще до войны. Сейчас Одри приняла решение вместо него. Она приказала ему уйти и никогда не возвращаться. Возможно, на этот раз она права? Эта боль, по-видимому, никог­да не пройдет. Ей кажется, что она предала своих людей. Почему Ли всегда делает ее несчастной, хотя желает только любить?

Ли направил лошадь к школе. Позади него лежали дымящиеся развалины Батон-Ружа. Где-то среди этих руин находилась женщина, которую он любил, одна, в опасности, а он ничего не может сделать, чтобы защитить ее. Он получил приказ отправляться на север. Что, если Одри вернется за помощью? А его не будет. Не застав его, она может подумать, что он ее предал, обманул, у Одри прибавится причин для того, чтобы по-на­стоящему возненавидеть его.

Он прошел в заднюю комнату, чтобы собрать вещи, хотя сначала должен был зайти к генералу Батлеру. Растерянно посмотрел на разорванное платье Одри, затем поднял его, прижал к себе. За окнами слышались громкие голоса, кто-то отда­вал приказы и распоряжения. Ли собрал платье, лифчик, рубашку, свернул тугим узлом и вышел на улицу. Бросил узел в огонь, чтобы никто не смог обнаружить одежду женщины-южанки в комнате, где жил полковник-янки.

Глава 26

Август 1864 года

– Что будет с Бреннен-Мэнор, Одри?

Джозеф Бреннен протянул руку дочери, дви­жение отняло у него много сил. Одри взяла руку отца и вспомнила времена, когда он обладал пря­мо-таки богатырской силой. Теперь его пожатие было слабым, словно у ребенка. Он лежал в по­стели бледный и исхудавший.

– Джой обязательно вернется домой, – заве­рила она, хотя не получала от брата никаких вестей уже шесть месяцев. – Вместе с ним мы найдем выход, чтобы спасти плантацию, отец. – Последнее, что она знала о Джое, то что его отправили в Джорджию. Как она соскучилась по нему! Хотелось снова увидеть брата. Оставалась единственная надежда хоть на какое-то счастье в жизни. Одри была уверена, что Джой вырос и очень изменился. Недавно ему исполнилось де­вятнадцать лет.

Лина сидела с другой стороны постели и тоже держала Джозефа за руку. После удара левая сторона тела у Лины стала слабой и малоподвиж­ной, хотя женщина могла передвигаться при по­мощи палочки. Одри понимала, что Лина страдает все больше и больше, по мере того, как слабеет отец. Теперь она прекрасно понимала, как сильно женщина любит ее отца. Лина почти не отходила от его постели, преданно ухаживала за больным, несмотря на собственную слабость и недомогание. Одри снова подружилась с ней и полюбила Тусси и Лину еще больше.

Почти все негры давно сбежали с плантации, включая Сонду. Заброшенные поля зарастали сор­няками. Уже три года на плантации не сажали хлопок. Остались всего два негра, которые ухажи­вали за цветами, садом возле дома, но больше всего времени обитатели Бреннен-Мэнор уделяли теперь огороду, где высаживали овощи и неустан­но пропалывали гряды. Огород находился позади дома. Самое главное – выжить во что бы то ни стало. Одри была уверена, что янки давно могли бы прекратить любые военные действия. Северяне могут просто сидеть и ждать, когда все южане перемрут от голода.

Она смотрела на отца, которого давно про­стила. Он слишком близко принял к сердцу все, что случилось с Бреннен-Мэнор. Одри не хотела бередить его душевные раны. Он, все-таки, ее отец, любимый отец, который воспи­тывал ее, как мог. Конечно, он никогда бы не принудил ее к браку с нелюбимым чело­веком, если бы знал, какие будут последствия. Бессмысленно обвинять его за искреннюю при­вязанность к Лине. Тем более, нельзя обвинять или ненавидеть человека, когда он умирает. Джозеф Бреннен умирал медленно и тихо, как и его плантация.

– Одри, моя… прекрасная Одри, – простонал он. – Что… будет с моей… дочерью?

– Со мной все будет хорошо, отец, – заверила она. – Ничего плохого со мной не произойдет. Джой вернется, по крайней мере, мы будем вдво­ем. А кроме того, у меня хороший голос. Миссис Джеффриз говорила, что я могла бы петь в опере, если немного позаниматься, то можно попытаться найти работу…

Все это, конечно, было маловероятно, так как прошло пять долгих лет с тех пор, как Одри брала уроки в Мэпл-Шедоуз… пять лет прошло с тех пор, как впервые лежала в объятиях Ли… Она глубоко вздохнула, стараясь отогнать воспомина­ния. Она хотела забыть о Ли навсегда, в ее сердце не осталось для него места с тех пор, как она увидела догорающий дом тети Джанин и узнала, что тетя сгорела вместе с домом.

Она никогда не простит себе и Ли за то, что они сделали в ту ночь. Разве возможно простить та­ким людям, как Ли, то, что произошло с ее домом, отцом и всем Югом! Она ничего не рассказала отцу о той ночи и ни разу не видела Элеонор. Насколь­ко, ей стало известно, кузина уехала в Новый Орлеан к мужу Альберту. Если ему удастся сохра­нить собственность, тогда у Элеонор будет все хорошо. Но Одри поклялась, что никогда не обра­тится за помощью к кузине, как бы плохо ни было.

Что будет с Бреннен-Мэнор? Сможет ли она сохранить плантацию до приезда Джоя? Удастся ли когда-нибудь возродить ее? Сайпресс-Холлоу практически уже потеряна. У нее нет денег для оплаты надсмотрщиков. Они все давно уехали, как и большинство негров. Последний оставший­ся в Бреннен-Мэнор надсмотрщик Джонатан Хорн сообщил, что негры живут теперь в самом особня­ке.

Одри подумала, что в каком-то смысле эти несчастные негры, вероятно, заслужили право жить в хороших условиях, чтобы хоть как-то компенсировать прежние лишения и унижения.

Однако, несмотря на то, что Одри так и не увидела там счастья, она с грустью и сожалением вспоми­нала, каким выхоленным был всегда особняк в Сайпресс-Холлоу. Она все еще является хозяйкой плантации, но уже давно не получает никакой прибыли. Не имея возможности обрабатывать землю, она оказалась практически также бедна, как и негры. Большая часть денежных средств обеих плантаций ушла на содержание рабов и посадку хлопка. Но теперь негров нельзя было продавать и покупать, чтобы выручить за них хоть какие-то деньги. Кроме того, не было хлопка. Отец и Ричард перевели всю наличность в валюту Конфедерации, которая совершенно обесцени­лась. Одному Богу известно, что произойдет с крупными землевладельцами, которые оказались обреченными на разорение. Если Север выиграет войну, кто будет владеть землей? Не явятся ли сюда богатые северяне и не потребуют ли землю себе? Например, такие как Ли.

Трудно даже представить, сколько еще воз­можно будет выдержать такую неопределенность. Что будет делать Одри с Линой и Тусси, если однажды придется уехать отсюда? Она не смогла себе представить жизнь без Тусси, но вряд ли у нее когда-нибудь появится возможность содер­жать женщин. А еще осталась Генриетта, она так предана хозяйке. Если и придется уезжать, то нужно будет выбираться отсюда всем вместе, плюс ко всему, оставаться одной сейчас очень опасно. До чего же теперь невыносимо ходить по комнатам дома, напоминающим о былом велико­лепии, роскоши, счастье, о том времени, когда она наивно считала своего отца самым замечательным человеком на земле.

Джозеф слабо сжал ее ладонь и выговорил имя Джоя.

– Я… должен увидеть его… еще раз, – с трудом произнес отец. – Должен сказать ему, что люблю его… горжусь им. Мне следовало сказать ему об этом, когда он был здесь, правда? – слеза выкатилась из уголка глаза. Одри вытерла ее.

– Он и сам знает это, отец, – заверила она. – Не вини себя. Он ушел на войну ради себя тоже. Ему нужно было доказать себе, что он способен сам принимать решения и достойно справиться с любой задачей.

– Ты скажи ему, когда он вернется, что я… люблю его.

Одри растерянно и испуганно посмотрела на Лину, та покачала головой и отвела глаза в сто­рону, сдерживаясь, чтобы не расплакаться.

– Ты сам ему об этом расскажешь, когда Джой вернется, – Одри наклонилась и поцеловала отца в лоб. – Потому что Джой, и правда, скоро вернется, ты его встретишь сам. Я уверена в этом, отец.

Одри чувствовала, что вот-вот разрыдается, но не имела права плакать при отце. Тихо вышла из комнаты, спустилась вниз в гостиную и попроси­ла Генриетту, которая превратилась теперь из портнихи в горничную на все случаи жизни, принести горячей воды. Чай уже давно стал не­позволительной роскошью, поэтому приходилось довольствоваться тем, что есть. Простая горячая вода, вместо чая, приносила желудку некоторое облегчение.

Генриетта была готова расплакаться из-за того, что хозяин умирает, женщина обняла Одри, а потом ушла на кухню, чтобы нагреть воду. На кухне тоже некому было работать, Лина теперь слишком слаба, чтобы вести дом. Все заботы легли на плечи Тусси, Генриет­ты и самой Одри. Они вместе прибирали в доме, сохраняя чистоту и порядок, намерева­лись придерживаться этой привычки как можно дольше.

Одри взглянула на руки, которые уже не были такими ухоженными и нежными как раньше. Она теперь не наденет красивых перчаток, некому устраивать роскошные балы. Мыть полы, посуду, пропалывать цветники и огород практически не­кому, трудоспособные, сильные рабы разбежа­лись. Теперь Одри тоже выполняла эту работу, и к искреннему удивлению, временами эти занятия приносили удовлетворение. Возможно, потому что отвлекали от тревожных мыслей. И теперь у нее в жизни одна главная цель – просто работать, не думать, не вспоминать, как было хорошо рань­ше, какой роскошной и великолепной была преж­няя жизнь, каким сильным и могущественным был Джозеф Бреннен. А самое основное – Одри не должна вспоминать Ли Джеффриза.

Прошло пять лет с того памятного лета в Коннектикуте. Она взглянула на каминную по­лку, там по-прежнему стояла статуэтка с чайка­ми. Ей нужно избавиться от воспоминаний о Ли, навсегда забыть его, она приказала ему никогда не возвращаться и, действительно, не желала его возвращения. Это случилось два года назад, толь­ко Богу известно, что сейчас с ним и где он. Она твердо уверена: если он жив, то хорошо понимает, что она была тогда права. И теперь восприни­мала его только как янки, одного из тех людей, которые заставили их всех пройти через ад, у нее забрали брата, лишили привычного об­раза жизни, дома, достоинства. А теперь и отец уходит.

Она подошла к камину, взяла в руки статуэтку, рассматривая чаек, трогала их пальцами. Почему так сложилась жизнь? Для чего Бог сделал так, чтобы в ее жизни встретился Ли Джеффриз? Это несправедливо. Все вокруг складывалось неспра­ведливо. Она не знала, сколько сможет страдать в одиночестве. Если бы не Лина и Тусси, да еще крохотная надежда на скорое возвращение Джоя, она бы не стала жить. Одри затрясло от воспоми­наний, в желудке появилась резкая боль. Но теперь она знала, что должна сделать. Необходи­мо избавиться от воспоминаний, привыкнуть жить сегодняшним днем и думать о том, как пережить завтра, которое может быть таким же тяжелым и страшным. Счастливая, благополуч­ная жизнь никогда уже не вернется.

Слезы закапали на чаек, на мгновение Одри прижала статуэтку к груди, а затем изо всех сил швырнула в заднюю стенку камина. Чайки раз­бились на мелкие кусочки. Затем Одри подошла к скамье у пианино, куда спрятала тогда записку Ли, которую он вложил в коробку с подарком, вытерла слезы, вынула записку и снова перечита­ла ее:

«Нашел человека в Новом Орлеане, который делает это вручную. Они изготовлены в Заливе, но они напоминают мне о времени, проведенном в Коннектикуте. Вспоминай обо мне, когда бу­дешь смотреть на них. Пусть Бог благословит и защитит тебя, Одри. Буду всегда любить тебя. Ли».

Она смяла записку в ладони, «…вспоминай обо мне… Буду всегда любить…» Нет, она не должна больше позволять себе думать о нем или призна­ваться, что когда-то любила этого человека боль­ше жизни. Любить его – значит, предавать своих людей, большинству из которых приходится стра­дать сверх человеческих возможностей. Ради Джоя необходимо забыть все. Конечно, она заслу­жила такие страдания, потому что спала с врагом в то время, когда горел Батон-Руж и умирали люди.

Одри вернулась к камину, чиркнула спичкой и поднесла огонек к листку. Как только бумага вспыхнула, она бросила ее в очаг. И молча смот­рела, как горит записка. Горит и исчезает также, как и ее любовь к Ли Джеффризу.

Ли сидел на лошади, с горечью наблюдая, как горят в оранжевых языках пламени и в черном дыме Атланта, Джорджия… горят…

как и большая часть Юга. Однажды он уже наблюдал такие пожары и ненавидел их. Но ему пришлось повидать столько подобных по­жаров, что удалось воздвигнуть защитную обо­лочку вокруг сердца, чтобы не позволять чув­ствам боли и сострадания вмешиваться в дело, которое он обязан выполнить по долгу службы. Эту оболочку он начала сооружать с того дня в Батон-Руже.

В огне Атланты ему чудилось лицо Одри, слы­шался ее голос, снова и снова выкрикивающий слова проклятия. Она запрещала ему разыскивать ее, возвращаться в Луизиану. Он все больше убеж­дался, что гордость южан была тем, чего северяне не сумели победить, несмотря на все разрушения и кровопролития, несмотря на все страдания, которые южанам пришлось пережить. Одри обла­дала такой гордостью в полной мере, и по этой причине Ли Джеффриз не мог сейчас вернуться к ней, даже если бы у него появилась такая возмож­ность. Гордость, нежелание добровольно остав­лять дома в распоряжение федералов, заставляли южан в большинстве случаев поджигать собствен­ные жилища. Когда они узнавали, что армия Шермана приближается, они были полны реши­мости и, уходя, не оставляли для янки ничего ценного.

Когда Ли Джеффриз представлял, как больно было бы ему поднести факел к Мэпл-Шедоуз, то становилось понятным их отчаяние и упорство. Да, южане оказались по-своему правы. Вне сомне­ния, и Бреннен-Мэнор сейчас полностью разорен. Для Ли невыносимой была мысль, что Одри му­чается и страдает. Самое правильное для него, не давать себе возможности думать о ней. Но и это оказалось ему не под силу. Особенно сейчас, во время наступления на Саванну с генералом Шерманом. В каждом здании, которое Ли приказывал поджечь, в каждом складе с минимальным запа­сом продуктов, в каждой ферме, в каждом изможденном лице женщины или глазах голодного ре­бенка, ему чудился укор Одри.

Только сегодня утром они видели, как группа отступающих конфедератов по веревке поднима­ется на отвесную скалу. Кучка храбрецов, кото­рая оставалась для того, чтобы поджечь все воз­можное, а потом отступить, унося с собой то, что можно вместить в рюкзаки. Мужчины уничтожа­ли свои предприятия, женщины поджигали свои дома. У Ли была единственная возможность изба­виться от кошмарных воспоминаний, он должен убедить себя, что мятежники сами во всем вино­ваты. Им надо было согласиться покончить с рабством, остаться в составе Союза, попытаться найти мирные решения проблем в Конгрессе, но их проклятая южная самоуверенность привела к жуткому кровопролитию. Гордость Одри разру­шила их любовь, однако Ли должен был признать, что его собственная гордость сослужила их отно­шениям не добрую службу. Неужели, в конце концов, так важно быть правым? Какой смысл заставлять южные штаты вернуться назад в Союз, если теперь конфедераты будут, само собой разу­меется, ненавидеть их многие годы спустя? Совер­шенно без сомнения, что в течение многих поко­лений Юг не забудет своих потерь, как и Одри. Она тоже не сможет забыть своих страданий. И именно поэтому, независимо от глубины собст­венных чувств и желаний, он не может вернуться к Одри, даже если никогда не сможет узнать, где она и как живет.

Он направил лошадь вниз по холму, надо было попасть в восточную часть города, где полк разбил лагерь, чтобы отдохнуть, а затем снова отправить­ся вперед. Некоторые называли наступление бри­гады Шермана «маршем к морю». Бригада нано­сила удары по плану Федерального правительства в самое сердце Юга, завершая решительное на­ступление, чтобы одержать верх над южными штатами, поставить их на колени и завершить ужасную войну. За три долгих года, с тех пор как он вступил в Союзную армию, Ли насмотрелся крови и ужасов, он перестал болезненно реагиро­вать на них. Ему уже не становилось дурно, когда слышал истошные крики раненого, которому от­пиливали конечности без анестезии. Ли бесстра­стно приказывал закапывать кучи рук и ног, словно это был просто мусор. Привык к запаху крови, гниющей плоти и пороха, спокойно наблю­дал, как умирают люди, то ли от инфекции, то ли от обезвоживания организма из-за изнуряющих поносов, потому что не хватало чистой воды и доброкачественной пищи. Это были обычные, по­вседневные явления, неизбежная часть войны, и человек должен был научиться ни на что не обращать внимания, иначе можно было сойти с ума.

Кроме того, ему нужно было привыкнуть к одиночеству. Война занимала все время, не остав­ляя ни минуты для того, чтобы подумать о том, как он будет жить, когда все закончится, сможет ли быть счастливым. В прошлом году Ли получил известие, что его брат Дэвид убит. Чер­ная весть оказалась для него сильным ударом. Слишком больно осознавать, что большей части семьи уже нет в живых. Ли не имел представле­ния, как идут дела в его адвокатской фирме, но дела компании его сейчас совершенно не волно­вали. Когда закончится война, он не сможет по­ехать домой, чтобы повидаться с матерью и отцом. Слава Богу, что мама не дожила до ужасов войны.

Внизу, на дороге из Атланты, несколько феде­ралов сопровождали группу пленных мятежни­ков, остатки той горстки храбрецов, которые про­должали защищать город из чистого упрямства, хотя было совершенно ясно, что они проиграли. Пленные еле тащились по дороге, исхудавшие и голодные, некоторые были ранены, форма старая, изношенная.

– Пошевеливайтесь! – подгоняли их конвои­ры. Один из федералов подтолкнул пленного ство­лом ружья.

Пленные будут содержаться во временных ла­герях, пока Шерман не возьмет Саванну, а затем их отведут за пристань реки Саванны, погрузят на союзные корабли и морем доставят в федераль­ные порты, где мятежники будут содержаться в тюрьмах до окончания войны. Несмотря на их страдания, Ли считал, что, возможно, они сами добились такой участи, он много слышал о стра­даниях пленных северян в конфедератских лаге­рях. Один пленный южанин рассказывал об ужа­сах, творящихся в лагере для военнопленных в Южной Джорджии в Андерсонвиле. Заключен­ных кормили только бобами с солью, почти по сотне человек умирали каждый день, их хоронили в общих могилах. Ему хотелось, чтобы наступле­ние проходило через Андерсонвиль, можно было бы освободить и спасти бедолаг, но армия Шермана направлялась отсюда на восток, а не на юг. К тому же известно, что условия в других южных лагерях не лучше, а иногда и хуже. Пленные голодали, превращались в ходячие скелеты, пили грязную воду и умирали в тяжких мучениях от болезней и желудочных отравлений.

Ли вдруг увидел, что пленные мятежники не­ожиданно набросились на конвоира, принуждав­шего их двигаться быстрее.

– Мы не собираемся идти в вашу вонючую тюрьму, – закричал один из них.

Удивительно, что истощенные и безоружные пленные умудрились напасть на сильных конво­иров и затеять с ними драку. Двух мятежников пристрелили сразу же, но остальным удалось одержать верх над четырьмя охранниками, неко­торые умудрились вырвать у них оружие. Конфе­дераты успели убить двух конвойных, прежде чем окружающие обратили внимание и поспешили на помощь.

Все происошло за какие-то секунды. У кон­федератов не было никаких шансов на успех, но Ли понял, что они решили умереть сражаясь, вместо того, чтобы медленно догнивать от бо­лезней и голода в тюрьме. Двое пленных бросились бежать вверх по склону холма, прямо ему навстречу, один сжимал в руке добытую винтовку. Ли прицелился, опасаясь, что плен­ный начнет стрелять, хотя очень истощен и испуган. Но война еще не закончилась, мя­тежник остановился и прицелился. Ли выстре­лил первым.

Человек споткнулся, сделал шаг назад и упал навзничь, не издав ни единого звука. Кровь сочи­лась из раны на голове. Тем временем, второй пленный бросился на Ли, и тому снова пришлось прицелиться.

– Стой, – приказал он, но молодой человек рванулся вперед и схватился за дуло винтовки, не глядя на противника. Непричесанные длинные волосы растрепались, свесились на глаза. Ли не хотел стрелять в безоружного человека, его пора­зили молодость мятежника, и отчаяние, с кото­рым он вцепился в оружие. Правая рука Ли оказалась на спусковом крючке, раздался вы­стрел.

Молодой человек покачнулся, откинул голову назад и взглянул в лицо всаднику. Глаза расши­рились от удивления.

– Ли! – пробормотал он. – Я не з-знал, – молодой человек застонал и упал на спину.

Ли похолодел от ужаса, он не мог спешиться, а только молча смотрел на истекающего кровью молодого человека. Яркое пятно крови расплыва­лось на левой стороне груди юноши, но он был еще жив, пальцы судорожно скребли землю. Из всех кошмаров, виденных Ли на этой войне, ни один не мог сравниться с тем ужасом, который охватил его в этот момент, когда он услышал из уст мятежника собственное имя.

К тому же молодой человек еще и заикался. Этого не могло быть! Ли вскинул винтовку на плечо, с трудом сполз с лошади, напряженно передвигая ноги, шагнул к телу, распростертому в пыли. И увидел, что грудь юноши еще судорож­но приподнимается. Он опустился перед раненым на колени, снял с него фуражку, убрал со лба волосы. Лицо парня обросло реденькой темной бородкой. Теперь Ли ясно видел, кто лежит перед ним.

– Джой! – простонал Ли. – О Боже! – он схватил раненого за руку и крепко сжал паль­цы. – Я помогу тебе, сейчас позову на помощь.

– Нет! – умоляюще попросил Джой. – Не уходи!

Глаза Ли наполнились слезами, он сел рядом, подсунул ладонь под затылок Джоя, приподнял голову юноши. Подбежал солдат-охранник.

– Сэр! С вами все в порядке?

– Уходи отсюда! – приказал Ли. – Со мной все в порядке. Сходи за доктором для этого парня!

Солдат удивился тому, каким тоном был отдан приказ, казалось, полковник Джеффриз готов за­плакать из-за убитого мятежника!

– Слушаюсь, сэр! – солдат повернулся и по­бежал.

Джой вцепился в мундир Ли и улыбнулся.

– Ли. Это же… надо, черт возьми… так встре­титься, правда?

– Джой, – Ли стало совсем плохо, он чувст­вовал себя опустошенным. – Я не знал, что это ты.

Джой продолжал улыбаться.

– Это н-неважно. Я ведь так… хотел тебя убить т-тоже. Я н-не знал… что это ты, – он подмигнул, глубоко вздохнул и сильно задро­жал: – Ну вот… все… я был уверен, что вернусь с войны… без единой царапины, – голос юноши слабел.

– Черт возьми, Джой, не умирай. Тебе сейчас окажут помощь, я постараюсь сделать все, чтобы тебя не отправляли в лагерь для плен­ных, ты меня слышишь? Я распоряжусь, чтобы тебя отправили домой, как только ты попра­вишься. Ты должен жить, Джой. Ради Одри. Ты ей будешь очень нужен, когда война за­кончится.

Слезы застилали глаза Джоя.

– …не могу, – пробормотал он. – Ты должен п-позаботиться о ней, об Одри, вместо меня. Обе­щай мне, Ли.

– Ты не знаешь…

– Она все еще любит тебя… несмотря на эту войну. Ты увидишь. Даже… если она не… Обещай мне разыскать ее… Ты должен убедиться, что с ней все в порядке. Пожалуйста, Ли.

Ли посмотрел в глаза Джоя, которые всегда были такими доверчивыми. Из-за этой вонючей войны гибли такие невинные мальчики, милые и любимые. Их нельзя было втягивать в войну, где надо было убивать людей и гибнуть самим. Когда Одри узнает о смерти Джоя, она не переживет.

– Я обещаю тебе, Джой, но этого не понадо­бится. С тобой будет все в порядке, – он прижал умирающего к себе, слезы текли по щекам.

– Все в порядке, Ли. Ты… не знал. Я п-про-щаю тебя.

– Не поступай так со мной, пожалуйста, Джой. Я не смогу пережить твоей смерти. Не оставляй Одри одну. Ты ей очень нужен. Ты ее единственная надежда на счастье. Я видел ее, Джой. Я видел ее в Батон-Руже. Она была такой же красивой. Она только и мечтает о твоем воз­вращении домой, надеется, что ты поможешь восстановить Бреннен-Мэнор. Ты должен жить ради нее, Джой. Я позабочусь о хорошем уходе для тебя. Я полковник, у меня есть связи. С тобой все будет в порядке.

Он почувствовал, что до того, как кончил говорить, Джой умер у него на руках. Ли горько разрыдался, не обращая внимания на собравшихся вокруг солдат, которые с беспо­койством и удивлением смотрели на плачущего полковника.

– Нужно доложить генералу, – сказал один из них.

– Не надо. Оставьте его в покое. Должно быть, они знакомы. Надо оставить его одного. Он при­дет, когда сможет.

Солдаты повернулись и, тихо переговариваясь между собой, ушли. Они рассуждали о странном поведении полковника Федеральной армии, рыда­ющего над телом убитого мятежника и обнимаю­щего убитого, словно он только что потерял род­ного брата.

Прошло несколько часов, уже стемнело, когда Ли вернулся в лагерь. Глаза, обведенные темными кругами, покраснели от слез, форма была выпач­кана кровью. Он вошел в палатку и вскоре вер­нулся оттуда с бутылкой виски, взял у солдат лопату и фонарь. Не сказав никому ни слова, отправился на холм. Солдаты с любопытством наблюдали, как он подошел к тому месту, где лежало тело убитого мятежника, зажег фонарь и принялся копать могилу. Полковник Ли Джеффриз копал могилу, что считалось обязанностью самых низших чинов.

Солдаты наблюдали за его странным поведени­ем, пока им не надоело. Потом они разбрелись по палаткам и уснули. Когда наступило утро, пол­ковник все еще был на холме.

– Надо, все-таки, доложить генералу, – пред­ложил один рядовой.

Другой кивнул и ушел. Через несколько минут генерал-майор Вест примчался на лошади к холму и нашел полковника Джеффриза, лежащего без чувств на свежей могиле. В руке полковник сжи­мал пустую бутылку из-под виски.

Глава 27

Январь, 1865 год

Одри сорвала несколько увядших цветков с розового куста, который она посадила на могиле отца в надежде, что роза приживется. Несмотря на то, что надежда была очень слабой, она выко­пала из цветника возле дома куст и посадила его на кладбище пять месяцев назад. Куст принялся и расцвел, можно было предположить, что цветы будут появляться каждые два-три месяца.

Теперь ей казалось, что время не имеет ника­кого значения. Приходилось жить одним днем и бороться за существование, потому не имело смысла следить за датами. Только сегодня Одри осознала, что со дня смерти отца прошло почти пять месяцев. Сердце болело от горя и непроходя­щего чувства вины. Почему она отвернулась от отца, когда узнала о его связи с Линой? Не проходило и дня, чтобы она не сожалела о смерти отца и о том, что теперь не может сказать ему, как его любит, как нуждается в его поддержке, в его мудрых советах… и любви.

Нельзя было сомневаться в отцовской любви. Он по-своему проявлял родительские чувства и сделал ее несчастной. То же самое произошло с Джоем. Однако Одри хорошо понимала, что руко­водствовался он самыми благими намерениями. Она давным-давно простила его, хотя прощение принесло им обоим мало облегчения. Почему только потеряв близкого человека, начинаешь осознавать глубину своей любви к нему? Кажется, человек по-настоящему понимает жизнь с запоз­данием и никто не знает, что в действительности важно, а что не важно. Сейчас хотелось только мира и спокойствия, и чтобы не мучил голод. Одри взглянула вниз с холма. Тусси рыхлила землю в саду, подготавливая ее под огород. Через пару месяцев они будут высевать семена овощей. Стоял январь, но погода была теплая, день ока­зался приятным.

Лина сидела на крыльце дома, укутавшись в шаль. После смерти Джозефа женщина совсем ослабела. Первые несколько дней после похорон хозяина она беспрерывно плакала и не могла есть. Как все-таки горько прожить всю жизнь и тайно любить человека, который не может принадле­жать тебе полностью. Но у Одри не осталось к Лине ненависти. Она больше ни за что не винила Лину, теперь Одри все понимала. И втайне покля­лась всегда заботиться о Лине и Тусси. В глубине души она осознавала, что очень любит обеих женщин, но не могла сказать им об этом, не могла признаться.

Она никак не могла расстаться с предубежде­нием, что не должна любить негров так глубоко и искренне, но все яснее понимала, что негры остались единственными людьми, на кого она могла положиться в трудные времена. Не только Тусси, Лина, Генриетта, но и еще несколько быв­ших рабов остались бедствовать вместе с ней в Бреннен-Мэнор. Даже Джонатан Хорн, последний белый надсмотрщик, в конце концов, уехал. Одри осталась единственным белым человеком на план­тации.

Негры делали все возможное, чтобы вырастить и сохранить урожай овощей, содержать в порядке дом и землю. Особняк давно нуждался в ремонте, но совершенно не осталось денег. Тысячи акров земли зарастали сорняками, заброшенной была и плантация в Сайпресс-Холлоу. Одри не представ­ляла, что будет делать, если Джой вернется не скоро. Жить было не на что.

Она понимала, что, возможно, будет вынужде­на уехать отсюда, но не хотела трогаться с места до тех пор, пока оставалась надежда на возвраще­ние брата. Когда война закончится, он вернется только сюда… домой. Она должна ждать его здесь.

И теперь ей, вероятно, придется продать часть земли. Наверное, необходимо это сделать, чтобы выжить. Одри еще раз на прощанье взглянула на могилу отца, боль с прежней силой стиснула сердце. Направившись к дому, она увидела, что по дороге на неоседланной лошади прискакал кто-то из негров. Он возбужденно кричал, обра­щаясь к Тусси и Генриетте. Одри почти побежала навстречу всаднику, еще больше встревожив­шись, когда услышала приближающийся топот копыт. По звуку можно была определить, что всадников несколько. Тусси бросила лопату и крикнула, чтобы Одри поторопилась.

Когда Одри приблизилась, сестра схватила ее за руку и быстро потащила в дом.

– Быстрее спрячься в деревянный ящик на кухне, – приказала Тусси, когда женщины взбе­жали по ступенькам крыльца. – Генриетта, ска­жи маме, пусть притворяется, что не может гово­рить! Что бы ни происходило, она должна молчать!

– Тусси, что случилось? – потребовала объяс­нения Одри.

Негр уже умчался, чтобы спрятать лошадь, Генриетта, тяжело переваливаясь, поспешила на крыльцо, чтобы поговорить с Линой.

– Федералы! – сообщила Тусси, когда жен­щины вошли на кухню. – Но это – самые плохие, о которых нам рассказывали, они, скорее преступники, чем солдаты! Они уже побывали в Сайпресс-Холлоу и все сожгли. Марч Фредерик оказался предателем, он присоединился к этим бандитам-федералам. Сейчас здесь был Фредди Вашингтон, сообщил, что ему удалось убежать. Он примчался, чтобы предупредить, что они на­правляются сюда. Марч Фредерик скоро появит­ся, он ищет тебя! – Тусси откинула крышку ящика для дров. – Спрячься здесь, а я накрою дровами, тебя совсем не будет видно.

Прежде чем спрятаться, Одри спросила:

– А как ты?

Тусси сильно сжала ее руки.

– Фредерик ищет вовсе не меня. Если он найдет тебя, то изнасилует и убьет, будь уверена. Я пойду, сяду на крыльце рядом с мамой, попы­таюсь убедить его, что тебя здесь нет. Скажу, что ты уехала в Новый Орлеан к Элеонор и ее мужу, потому что отец умер и здесь тебя ничто не держит. Если Марч поверит, что ты уехала, воз­можно, он причинит меньше вреда.

– Тусси, из-за меня ты окажешься в опасно­сти!

Девушка твердо стояла на своем.

– Я простая негритянка, запомни. Им не нуж­ны негритянки, они ищут белых женщин.

– Не обманывай меня, Тусси. Ты прекрасно знаешь, что очень красивая и нравишься белым мужчинам, и ты и Лина, вы обе! Если они не найдут меня, они изнасилуют тебя!

– И все-таки я попытаюсь обмануть его. Если мы все спрячемся, они не поверят, что в доме никого нет и перевернут все вверх дном, разыски­вая женщин и чем поживиться. А если найдут, тогда будет еще хуже! Это единственный шанс избавиться от них с наименьшими потерями! Одри, быстрее же! Я слышу, что они совсем близко!

Женщины посмотрели в глаза друг другу. Одри обняла сестру.

– Да сохранит тебя Бог, Тусси. – У них не было времени обдумать все, чтобы предпринять что-то другое, а шум и приближающиеся воинст­венные крики свидетельствовали, что бандиты совсем рядом. Одри забралась в ящик, в одном углу было много дров. Тусси стала быстро закла­дывать ими Одри. Женщина накрыла голову ру­ками, дрова давили на плечи, трудно было ды­шать, на поленьях было много пауков и еще каких-то насекомых. Но сейчас не время думать о грязи или бояться насекомых. Дело касалось жизни и смерти. Тусси схватила из кучи охапку щепок и сыпанула их поверх поленьев.

– Тебя совсем не видно, – услышала Одри ее приглушенный голос. – Оставайся в ящике, что бы ни случилось.

Тусси захлопнула крышку ящика, стало со­всем темно.

– Я пойду на крыльцо к маме и Генриетте, сделаем вид, будто вышли погреться на солныш­ко.

Сначала было тихо, пока топот конских копыт не приблизился. Злобно переругивались мужчи­ны, послышались выстрелы, испуганные возгла­сы. Кто явился сюда? Мысль о том, что бывший надсмотрщик предал южан, приводила Одри в ярость. Она не сомневалась, что Марч Фредерик будет рад отомстить плантаторам, которые многие годы распоряжались им, отдавали приказы. И Ричард, и ее отец уволили его по разным при­чинам, она не могла забыть, каким мерзким, похотливым взглядом он обычно осматривал ее. Совершенно ясно, что Тусси права, предполагая, что он сделает с Одри, если сумеет найти. Сердце тревожно стучало, Одри со страхом ждала, что будет дальше. Все тяжелее становилось дышать, дрова давили на спину, кто-то прополз по руке, но женщина не осмеливалась пошевелиться.

По кухне кто-то пробежал, громко топоча. Про­звучал выстрел, громко вскрикнула женщина, послышался грохот тяжело упавшего тела. Кого-то убили! Генриетту? Нет, не Генриетту! Громко топали ногами, конечно, это Марч со своей бандой хозяйничает в ее доме. Они глумливо хохотали, кричали, ругались, ломали мебель, разбрасывали посуду.

– Я не верю тебе, ты – черномазая сука! – заорал Марч. Одри сразу же узнала этот ненави­стный голос.

– Объясняю вам, что ее здесь нет, – спокойно убеждала Тусси.

Сердце Одри больно сжалось, Тусси рискует жизнью, чтобы спасти ее. Голоса и шаги прибли­зились, словно налетчики находятся совсем ря­дом.

– Обыщите дом, если хотите. Она уехала в Новый Орлеан к Элеонор. Вы только подумайте, кто здесь мог бы остаться. Джой уехал, хозяин Джозеф умер пять месяцев назад. Все давно при­шло в запустение. Мы с мамой остались, потому что нам совершенно некуда идти.

– Да потому что твоя мать любила Джозефа Бреннена, он трахал ее много лет. Думаешь, ни­кто этого не знал?

Одри сжалась, хотелось заткнуть уши и ничего не слышать.

– Ну, а теперь ты здесь самая молодая и красивая, – прорычал Марч. – Я собираюсь сам узнать, что такого нашел Джозеф в твоей маме! Для этого я сюда и приехал. Если нет Одри Поттер, тогда я воспользуюсь тобой.

Одри услышала звук пощечины, затем что-то упало. Снова послышались мужские голоса, топот сапог.

– Здесь нет ни одной белой, Фредерик, – разочарованно сказал кто-то. – Ты солгал нам, черт возьми! Марч, ее нигде нет!

– Мы уезжаем на другую ферму, – заявил другой. Здесь нечего взять за исключением не­скольких кур и пары лошадей.

– А как насчет этой малышки? – спросил еще кто-то.

– Она моя, – резко сказал Марч.

– Здесь не осталось ни одной приличной жен­щины. Та, которая сидит на крыльце, симпатич­ная, но она калека, а та старая толстуха никому не нужна.

– Черт возьми, она все равно мертва. По­ехали! Авель говорит, что на соседней ферме есть пара молодых девчонок. Он там работал, знает.

«Дочери Бенсонов!» – ужаснулась Одри. Гер­берт Бенсон владел небольшой фермой к западу от Бреннен-Мэнор. У него были две дочери шест­надцати и двенадцати лет. Авель работал у них.

«Еще один предатель!» – содрогнулась она. Южане предают фермеров и плантаторов, вос­пользовавшись неразберихой, беззащитностью людей, потерявших все, чтобы прийти и забрать оставшееся. Как могут люди так легко и быстро превращаться в дикарей?

– Поезжайте, – согласился Марч, – они не очень красивые, но молоденькие.

– У них белая кожа. Меня уже тошнит от черномазых. У тебя уже есть одна такая.

Мужчины протопали к выходу. Одри чуть не закричала от ужаса, когда один из них остановил­ся, приоткрыл крышку ящика, где она сидела, затем громко захлопнул ее.

– Черт, – выругался бандит. – Если эта сука и прячется где-то, то здесь ее отыскать будет почти невозможно. Дом такой большой, в нем столько укромных мест, где можно надежно спря­таться и отсидеться.

– Уверяю вас, ее здесь нет, – заговорила снова Тусси. Одри показалось, что ее голос звучит сдав­ленно от боли.

– Может быть, стоит позабавиться с этой ка­лекой? – сказал один из мужчин.

– Нет, – закричала Тусси. – Моя мама потеряла речь. У нее два года назад был удар, она не может говорить и еле передвигается.

– Если она калека, к тому же не может говорить, она совершенно бесполезная чернома­зая, не так ли? – злобно сказал мужчина. – А тебе известно, что делают с бесполезными ниггерами?

Мужчина вышел.

– Нет! Подождите! – закричала Тусси. Одри услышала выстрел и чуть не потеряла сознание, ей стало дурно. Лина!

– Нет! Нет! Мама! – кричала в ужасе Тусси. Слышался невообразимый шум, мужчины кричали и ругались, глухо топали лошадиные копыта, всадники отъехали от дома. Тусси плакала на кухне, что-то упало и разбилось, кто-то рухнул на пол. Тусси умоляла Марча уехать со всеми. А он, по-видимому, не вы­пускал Тусси.

– Я свое получу, неважно, белая ты или чер­ная, – рычал бандит.

Одри слышала треск ткани, Марч разорвал на девушке одежду. Одри больше не в силах была отсиживаться и оставаться безучастной. Тусси буквально жертвовала собой ради нее, она не сомневалась в том, что Марч убьет девушку, когда получит свое. Она приподнялась, разбросала дро­ва, выбралась из ящика. Часть поленьев высыпа­лось на пол. Жаль, что нет времени, чтобы взять в гостиной отцовское ружье. Марч был так увле­чен борьбой с Тусси, что совершенно не заметил появления Одри.

Он уже повалил негритянку на пол, она лежа­ла, беспомощно откинув голову, из носа и изо рта текла кровь. Юбка, платье и панталоны Тусси были разорваны, мужчина пристраивался между стройных бедер девушки. Одри торопливо выбра­лась из ящика, схватила в руку полено. Марч обернулся на шум, она уже стояла над ним с поднятым в руках поленом. Прежде чем он успел ее остановить, Одри с силой опустила полено ему на голову. Она снова подняла полено, нацелива­ясь ударить по половым органам, зная, что таким ударом можно надолго вывести мужчину из строя, он не сможет оказать им сопротивление. Марчу удалось вскочить на ноги, второй удар пришелся ему по ноге. И в то же мгновение бывший надсмотрщик схватил ее за горло желез­ной хваткой.

Только тут Одри заметила в его руке нож. Из раны на голове Марча текла кровь. Он повалил ее на пол, прижимая лезвие ножа к ее щеке, кончик ножа маячил возле ее глаз.

– Итак, – торжествующе оскалил он желтые зубы. – Ты здесь, высокомерная маленькая суч­ка! – от Марча сильно пахло виски. – Когда я разделаюсь с тобой, ты пожалеешь, что поме­шала мне с той черномазой, и выбралась из укры­тия раньше времени, сладкая, маленькая, мисс Одри.

Он продолжал держать нож перед ее глазами, немного приподнялся, задрал ей юбку, стянул панталоны, затем рванул юбку. Одри пыталась как-то сосредоточиться, надо было что-то приду­мать. Нож угрожающе маячил перед ее лицом, но пусть Марч лучше убьет ее, чем овладеет ее телом. Лучше она будет изо всех сил сопротивляться и умрет, чем отдастся ему добровольно.

Мужчина опустился на нее, прижимаясь к бедру, все еще не отнимая нож от ее лица.

– Я доволен, что все уехали, – самодовольно заявил он с отвратительной усмешкой. – Теперь ты только моя! Ты теперь уже не такая высоко­мерная и властная, не так ли, мисс Одри? Ты ничем не лучше меня!

Одри не сводила глаз с ножа, лежала, не шеве­лясь, пусть он решит, что она не будет сопротив­ляться, что подчинится ему. Когда он немного ослабил хватку, она обеими руками ухватилась за его запястье и рванула руку в сторону, одновре­менно ударила мужчину головой в нос. Марч вскрикнул, отпрянул в сторону. Одри воспользо­валась моментом, выбралась из-под него, схвати­ла небольшую чугунную сковородку, лежащую на полу. Но прежде чем она успела подняться, Марч снова был на ней.

Одри размахнулась и ударила его по голове сковородой, но удар был слабым, женщина не столько сделала ему больно, как сколько разъяри­ла его. Она, извиваясь, старалась вырваться, сно­ва ударила его сковородой, Марч перехватил руку и с силой прижал к полу. Одри вскрикнула от резкой боли в запястье.

– Сука! Сука! – рычал разъяренный бандит, дважды ударив ее кулаком в лицо. – Я убью тебя!

Одри почувствовала, как кончик острого лез­вия ножа впился ей в шею. С этого момента она стала воспринимать все происходящее, как страшный сон, будто она наблюдала схватку со стороны, неожиданно осознав, что совершенно не чувствует боли. Хотя ясно понимала, что Марч Фредерик порезал ей шею. Прижав Одри к полу, он смотрел на нее злобно и с похотливым вожде­лением. Держа перед ее лицом окровавленный нож, заявил, что вырежет ей глаза, после того как изнасилует. Но его слова звучали отдаленно, ка­зались еле слышными.

Неожиданно ей почудилось, что она слышит голос Ли.

«Я люблю тебя, Одри».

Удивительное спокойствие овладело ей. Одри, не отрываясь, смотрела в ненавистные глаза Марча Фредерика. А над ними стояла Тусси, сжимая в руках ружье Джозефа Бреннена. Все перемеша­лось у Одри в голове. Когда Тусси нажала на курок и раздался выстрел, Одри услышала только слабый далекий отголосок. Голова Марча поник­ла, он свалился на бок, пуля попала ему в висок. Хлынула кровь и обрызгала Одри. Обессилевшая женщина продолжала лежать, молча глядя на Тусси. Тусси замерла на мгновение, продолжая целиться в Марча, медленно обошла раненую Одри.

– Твои люди убили мою мать, – холодно и бесстрастно сказала негритянка надсмотрщику и выстрелила в него еще раз, теперь уже в грудь. Наконец, опомнившись, взглянула на Одри, от­бросила ружье в сторону, оторвала лоскут хлоп­ковой ткани от подола сорочки и приложила к ране на шее Одри.

– Одри, пожалуйста, не умирай!

Одри пыталась что-то сказать, успокоить сест­ру, но голос не подчинялся.

– О Боже! – причитала Тусси. – Не двигай­ся, – она сильно прижала рану, убрала волосы и внимательно осмотрела шею раненой, – он не поранил крупные сосуды. Прижми крепче сал­фетку.

Одри подняла отяжелевшую руку, прижала салфетку, все еще не ощущая боли. Может быть, она умирает?

– Я сбегаю за неграми в поселок, если там кто-то еще остался в живых! – она склонилась ниже. – Я попрошу, чтобы они перенесли тебя в хижину. Если эти люди вернутся, они не догада­ются разыскивать тебя в негритянских жилищах. Я попрошу кого-либо помочь спрятать тело Марча Фредерика. Если бандиты вернутся и узнают, что я его убила, они меня изнасилуют и повесят. Это совершенно точно. Нужно придумать, куда его спрятать.

Лицо Тусси опухло от побоев, из ран и царапин текла кровь. Негритянка здорово ис­пугалась. Откуда-то потянуло дымом, трещало горящее дерево. Одри поняла, что горит ее любимый дом. Должно быть кто-то из бандитов, перед тем как уехать, поджог особняк с другого крыла.

Одри крепко прижала салфетку к шее и почув­ствовала, как что-то горячее вливается ей в рот, она проглотила жидкость, внезапно осознав, что это ее собственная кровь, и почувствовала резкую боль в гортани. Одри понимала, что можно спа­стись, лишь сохранив самообладание. В первую очередь нужно успокоить Тусси. Она протянула руку, притянула к себе сестру и попыталась заго­ворить:

– Что ты хочешь? Что ты хочешь? – стара­лась изо всех сил понять Тусси. – Мне нужно поторапливаться за помощью, Одри!

Одри крепко сжала ей запястье, она пыталась объяснить, что не нужно паниковать.

– Старый… колодец, – удалось прошептать ей сипло и хрипловато, она не могла говорить громко. – Бросьте… его… в старый колодец… И закройте… там.

Тусси дрожала, недоумевающе глядя на сестру, потом поняла и кивнула головой.

– Хорошо. Я схожу, позову кого-нибудь на помощь.

Она схватила ружье и выбежала из дома, а Одри бессильно лежала рядом с убитым Марчем Фредериком, с ужасом ожидая смерти от потери крови или не менее мучительной гибели в огне. Но, возможно, Тусси успеет вернуться вовремя.

Ли поставил на стол бутылку виски и уста­вился на лист бумаги, лежащий перед ним. Сколь­ко раз он принимался писать письмо и никак не мог его закончить. Одному Богу ведомо, что слу­чилось с Одри, а известие о смерти Джоя может убить ее.

Как выполнить обещание, данное Джою, и повидать ее? Было время, когда Ли желал встречи с ней больше всего на свете, даже после того, как она прокляла его в Батон-Руже и запретила разы­скивать ее. Больше всего хотелось найти ее и помочь всем, чем только можно. Но как он сможет теперь посмотреть ей в глаза после того, что случайный выстрел винтовки оборвал жизнь Джоя?

В кошмарных сновидениях он снова и снова переживал случившееся. После смерти юноши он продолжал воевать в армии Шермана, покорно выполняя обязанности офицера. Но у него не было более страстного желания, кроме одного – скорее бы закончилась война. Он не мог больше ни о чем думать, для чего и пил постоянно виски. Выпивки не мешали выполнять свой долг во время сраже­ний, если захват и поджог южных городов можно было назвать «сражением». К тому времени, ког­да Союзные войска занимали города, обычно кон­федератов там уже не было.

Ли отпил глоток виски, взял ручку, обмакнул перо в чернила и склонился над столом. Он зани­мал комнату служебного помещения церкви в Саванне. Отсюда полк должен отправиться в Ка­ролину, осуществляя план окружения мятежни­ков, а затем вернуться в Виргинию для последнего решающего удара. Шерман считал, что к лету война будет закончена, значит, Ли предстоит ре­шать, как поступить с Одри.

«Дорогая Одри», – написал он, остановился, скомкал лист бумаги и снова взял чистый листок. Нельзя писать «Дорогая Одри» , словно они знако­мы. Она должна получить письмо от чужого че­ловека, от конфедерата, союзника Джоя. Незна­комый человек расскажет ей, как был убит ее брат, как смело вел себя, когда его конвоировали в лагерь для пленных. Пусть незнакомец поведа­ет, что Джой героически сражался за свободу южан. Ли решил сочинить несколько историй, чтобы Одри могла гордиться братом. Пусть гор­дится сыном чертов мистер Бреннен, по его вине мальчик присоединился к повстанцам. Если бы не постоянные замечания отца, Джой остался бы дома, там, где и должен находиться. Если бы Джозеф Бреннен не уничтожил письма, возмож­но, Ли с Одри остались бы вместе. Но не было больше никакого смысла рассуждать о том, что могло бы случиться. Факт остается фактом. Джой мертв. Ли убил его. Он пообещал умирающему юноше отыскать Одри и позаботиться о ней, и должен быть хозяином своего слова. Но Ли не знал, когда сможет найти ее. Поэтому нельзя больше оттягивать с сообщением о смерти Джоя. А кроме того, полковник Джеффриз не был уве­рен, что сможет когда-нибудь сам рассказать женщине о своей причастности к смерти ее горячо любимого брата.

«Дорогая мисс Поттер, – написал он во вто­рой раз. – С сожалением вынужден сообщить вам, что ваш брат, капрал Джозеф Бреннен погиб…»

Джой – капрал. Ли невольно улыбнулся, пред­ставив, как должно быть мальчик гордился своим званием. Улыбка сразу же сползла с губ, сменив­шись горестной гримасой и слезами. Так теперь было с ним всегда. Он вытер слезы рукавом, не зная, как и когда он сможет привыкнуть к мысли о смерти любимого друга. Он пил, чтобы забыться и выполнить обещание, данное Джою. Иначе, он давно бы застрелился.

Откинувшись на спинку стула, достал из кар­мана письмо, которое нашел у Джоя. Юноша писал сестре, но письмо не успел дописать и отправить. Может быть, оно хоть немного утешит ее? Ли решил послать письмо Джоя вместе с письмом незнакомца, который сообщает подроб­ности гибели мальчика.

Ли развернул листочки, представив, как Джой писал письмо при свете костра.

«Дорогая Одри. Я сейчас нахожусь в Джорд­жии. Говорят, что война скоро закончится, и я обязательно вернусь домой. Вероятнее всего, тебе уже известно, что я не смогу вернуться домой с победой. Но, слава Богу, я жив и невредим. После всего, что мне пришлось пережить, уверен, что мне здорово повезло. Я так и не смог понять, для чего война вообще была нужна, мне больно ви­деть, что стало с нашим Югом. Я все время волнуюсь, как вы с отцом живете, молюсь, чтобы были здоровы и чтобы ничего не случилось с Бреннен-Мэнор. Единственное, о чем я сейчас мечтаю, это о возможности вернуться домой в родные места, которые так люблю, к моей люби­мой сестре и отцу. Он будет гордиться моимкапральским званием. Когда я приеду домой, то буду помогать вам всем, чем смогу. Мы спасем Бреннен-Мэнор и станем счастливыми. Может быть, когда закончится война, Ли приедет к тебе и ты сможешь забыть все, что было плохо­го, мы снова будем все вместе. Если так случит­ся, буду самым счастливым человеком. Я пони­маю, что Лиянки, но он самый лучший человек из всех, кого мне приходилось встречать…»

В этом месте письмо обрывалось. Джой не смог закончить его. Ли было нестерпимо больно читать последние строки, где Джой упоминал о нем: «…ты сможешь забыть все, что было плохого, мы снова будем все вместе… он самый лучший чело­век из всех, кого мне приходилось встречать…»

– И человек, которого ты считал лучшим, застрелил тебя, Джой, – пробормотал Ли. – Ли Джеффриз убил тебя, – он схватил чернильницу и со злостью швырнул ее в стену. Синие чернила попали на деревянный крест, темные капли сте­кали вниз. Ли показалось, что это капает кровь.

– Голубая кровь, – горько усмехнулся Ли, глядя на выпачканный крест. Да, он заслужил адских мук за то, что натворил. Если бы только они с Джоем узнали друг друга секундой раньше. Если бы Джой вообще не вступал в эту чертову армию.

Но ведь и Ли вначале был так уверен в пра­вильности действий президента, и, как все севе­ряне, страстно хотел сохранить Союз.

Ну что ж, теперь Союз спасен. Однако стоило ли его спасение стольких жертв? Ли казалось, что он потерял себя, интерес к жизни. Он хорошо понимал, что потерял единственную женщину, с которой когда-то мечтал соединить жизнь, а по­терял ради спасения своей идеи. Убил невинного мальчишку, который фактически боготворил его. Как и Джой, теперь он не понимал, для чего и кому нужна эта война.

Он снова взял ручку, открыл новый флакон чернил, снова начал писать: «Джой погиб герой­ски и не страдал. Он оказал сопротивление сол­дату-федералу, который должен был доставить его в лагерь для военнопленных. Во время схватки ружье солдата выстрелило, мгновенно сразив ва­шего брата».

Какой смысл писать ей, что мальчик жил еще несколько минут? Для Одри итак гибель Джоя будет ужасным ударом. Каждый раз, когда Ли представлял, как Одри получит это сообщение и неоконченное письмо брата, спазмы сжимали же­лудок. Если боль в желудке не прикончит его раньше, вполне вероятно он сопьется или пустит себе в лоб пулю. Или ему предстоит смириться, считать случившееся неизбежным и простить се­бя, или свести счеты с жизнью.

Но пока еще жива Одри и, возможно, нужда­ется в его помощи, у него нет другого выхода, он должен выжить. Одри осталась единственным су­ществом, ради которого он должен справиться с собой.

Ли продолжал писать, необходимо закончить письмо и отослать ей. Одри имеет право знать, что ее брат убит. Зачем обманывать ее? Зачем держать в неведении, ведь она волнуется и молится о невозвратном?

Ли отпил еще немного виски прямо из бутыл­ки, прибавил огня в лампе, продолжая торопливо писать. Капли чернил все еще стекали с креста, а вдали догорал еще один южный город.

Загрузка...