Нежный тиран

Глава 5

Лаури медленно спускалась по огромной лестнице палаццо — стройная, в простой тунике, она осторожно переступала на пуантах, словно шла по лезвию ножа. Ее волнение неизмеримо выросло, когда она увидела труппу в полном составе, расположившуюся в холле, — кто устроился в креслах и на диванах, кто с небрежной грацией растянулся прямо на полу. Огонь горел в пещероподобном камине, а золотые бархатные шторы закрывали готические окна. Максим ди Корте ощупывал толстый ковер, расстеленный под старинным гобеленом, чтобы стать напольным покрытием для па-де-де.

Андрея царственно восседала в резном итальянском кресле, постукивая тонкими пальцами по богато украшенным подлокотникам. Бруно Леннинг стоял подле нее, но, заметив Лаури вверху лестницы, ринулся к ней. Это был наполовину американец, великолепный балетмейстер, человечек с постоянно взлохмаченными волосами, так как не мог избавиться от привычки теребить пальцами свою седую шевелюру. Он любил работу и лучше всего себя чувствовал, когда разучивал вместе с танцорами новый балет или повторял с ними уже пройденное.

— Все готово, чтобы заткнуть пасть львам ди Корте? — Он взъерошил и без того спутанные волосы, приветливо улыбаясь Лаури.

— Все готово, чтобы заткнуться самой, мистер Леннинг. — Девушка невольно схватилась за лестничные перила, заметив, что Андрея с ледяным вниманием изучает ее. Лаури вздрогнула, почувствовав себя мученицей, которой действительно предстоит выйти на арену с голодными львами. — Не знаю, где была моя голова, когда я позволила Андрее втянуть себя в эту аферу, — в отчаянии добавила она. — Судя по манере, в которой синьор говорил со мной, он сердится!

— Когда кажется, будто директор в ярости, — Бруно бросил взгляд через плечо и улыбнулся, — это чаще всего означает, что он доволен.

— Доволен? — повторила она, изумленно глядя на высокого мрачного венецианца, который тем временем подошел к старой арфе. Лаури видела, как бережно он провел пальцами по перламутровой инкрустации жестом человека, ценившего красоту и боявшегося повредить хрупкую вещь.

Ее пальцы вцепились в резные перила, когда синьор ди Корте направился через холл прямо туда, где стояли они с режиссером. Он словно сошел с одного из портретов, висевших на темных деревянных стенах; для полного сходства не хватало лишь темно-красного плаща.

— Оркестр ждет тебя, Бруно, — с улыбкой напомнил он. Затем окинул Лаури острым взглядом с головы до пят, отметив ее стройность, подчеркнутую балетной туникой. До того как девушка успела шевельнуться, теплая ладонь накрыла ее пальцы на перилах. — Боже, ты замерзла, маленькая лягушка! — воскликнул он. — Погрейся у огня, пока нет Лонцы, — или ты готова начинать без него?

— И разочаровать всех, синьор? — Лаури наслаждалась его прикосновением, полным жизни и силы, затем порывисто выдернула руку. — Я буду танцевать… с Лонцей…

— Я хочу, чтобы ты спустилась к камину, — настаивал он.

Она покачала головой, взглянув на Андрею, сидящую в окружении остальных танцоров.

— У девочки особый темперамент, Бруно, вот увидишь. — Веселая искорка проскочила в глазах Максима, обернувшегося к мистеру Леннингу. — Вы знаете балет под названием «Ларлин и Рыцарь», мисс Гарнер?

Лаури кивнула, «Ларлин» стала не просто первым балетом, выученным ею в школе, но и одним из самых любимых, поскольку девушке очень нравилась эта восхитительная история любви.

— Думаешь, ты сможешь танцевать па-де-де с Лонцей?

От этого вопроса у Лаури перехватило дыхание, и синьор ди Корте тут же воспринял ее молчание как знак согласия.

— Хорошо. — Он опустил руку в карман и достал оттуда что-то блестящее. — Это волшебный талисман, который ты подаришь своему Рыцарю. — Он надел балерине на шею тонкую цепочку, на которой висело маленькое топазовое сердечко… сердечко, которое Ларлин отдает своему Рыцарю, чтобы защитить его в битве, хотя она знает, что погибнет, расставшись с ним.

Лаури прикоснулась к камешку, оказавшемуся у ее неистово колотившегося сердца, и инстинкт подсказал девушке, что в ее пальцах самый настоящий топаз. Станет ли он на самом деле волшебным талисманом, поможет ли он ей пройти через все испытания сегодняшнего вечера, которые она сама навлекла на свою голову?

Она взглянула вверх, на Максима, сияющими глазами:

— Это ценная вещь. Вы уверены?..

— Да, — коротко кивнул он. — А вот и Лонца!

— Удачи, Лаури. — Бруно наградил ее ободряющей улыбкой и занял свое место у старинной арфы. Общий вздох прокатился по холлу, когда Лонца молнией сбежал по лестнице, стройный и гибкий, в сверкающем серебристом трико. Веселый компаньон моментально превратился для Лаури в загадочного представителя того самого мира, в который Лаури никогда не мечтала войти… волшебного мира балета.

— Вы сказали Лаури, что мы будем танцевать па-деде из «Ларлин»? — Микаэль заговорщицки подмигнул девушке перед тем, как обратиться к директору.

— Да. — Максим поймал ее взгляд и долго не отпускал его. Темные глаза магнетически подействовали на Лаури, как и слова, произнесенные низким, глубоким голосом: — Забудь о своей аудитории, забудь обо всем, кроме того, что ты — Ларлин. Ты — девушка, так сильно влюбленная в мужчину, что готова умереть ради него. Ты — лесная жительница, знающая, что он падет в бою, коли его не обережет твое сердце, обращенное в каменный талисман. Если ты станцуешь свою партию достаточно реально, достаточно эмоционально и волшебно, то тебе нечего бояться аудитории — или чего либо еще. Ты слышишь меня?

Она кивнула, чувствуя, что он гипнотизирует ее.

— Ты — девушка, преисполненная любви, помни. — Сверкающая улыбка озарила его лицо, и затем он быстро пошел через холл, дав знак Бруно начинать музыку.

Лонца взял Лаури за руку и вывел ее на расстеленный ковер.

— О, Микаэль, — шепнула она. — Я в ужасе. Я не помню ни одного шага…

— И не пытайся, — тихо посоветовал он. — Мы танцуем не в театре, и любую твою оплошность я всегда сумею прикрыть небольшой импровизацией.

Горячая ладонь сжала ее руку, Лаури огляделась вокруг и увидела только напряженные лица, освещенные венецианскими лампами, и огромный гобелен с изображением лесной сцены за спиной у зрителей. Она почувствовала жгучее желание посмотреть на Андрею, но поборола его, зная, что ей не добавят уверенности холодные русалочьи глаза примы. Вместо этого она взглянула на своего партнера и легко вздохнула, когда, повинуясь музыке, он начал па-де-де.

В первый момент Микаэль делал все возможное, чтобы скрыть нервозность Лаури. Как сильный партнер, он с удивительной непринужденностью поддерживал и направлял ее. Только через несколько секунд Лаури окончательно очнулась и поняла, что должна тоже играть свою часть, не перекладывая все на плечи Микаэля. Арфовая музыка разрывала холл как панова флейта, и неожиданно очарованная Лаури затанцевала легко и свободно, забыв о своем испуге, чувствуя, как дыхание улыбающегося Микаэля обвевает ей лоб, когда он склоняется над ней.

Ларлин протянула руку к лицу Рыцаря, а тот поднял ее на руки в языческом ликовании. Она взмахнула тонкой ногой и медленно опустилась на землю, словно вытекая из объятий возлюбленного, затем порывисто обежала вокруг импровизированной сцены.

Ее движения теперь смотрелись как танец настоящего лесного создания. Лаури кружилась вокруг партнера, пока тот неожиданно не поймал ее. Когда он снова поднял балерину в воздух, у нее словно выросли крылья, и, казалось, ему приходилось удерживать партнершу, чтобы она в самом деле не улетела от него. А затем, поскольку на Лаури была простая туника, а не пачка, Микаэль смог подойти к ней вплотную и прижаться губами к нежному рту… дикий, опасный любовник с копной черных волос, спадающей на плечи.

Лаури почудилось, что она сама издалека слышит собственное участившееся дыхание, проходя со своим партнером через все фигуры любовного танца. Отдельные смешки долетели до ее ушей, когда она пару раз сплоховала, сбившись с ритма. Но вскоре в холле повисла напряженная тишина. Наконец подошло время ей надеть на шею Рыцаря талисман, который всегда будет оберегать его, хотя сама она не сможет жить дальше, поскольку отдает возлюбленному свое сердце.

Она замерла, отвернувшись от него. Темные косы распустились — длинные волосы издревле были символом порабощения, ведь за них всегда может схватить хозяин, если рабыня надумает убежать. Лонца бросился к ней, пытаясь ее вернуть, его пальцы сжали ее, и она прижалась к своему Рыцарю, чтобы обнять его — уже в последний раз. Словно окаменевшая, она испытала двойной страх — страх смерти и страх перед желанием остаться с ним. Девушка склонила голову на грудь мужчины, и уже когда счастье вспыхнуло в золотых глазах, она вдруг скользнула вниз из его объятий, цепляясь за кончики его пальцев.

Ларлин опустилась на пол, съежившись, как маленький зверек, — навстречу боли, ужасу и смерти. Лонца встал на колени подле нее, отвел темную прядь с бледного лица, приподнял любимую, и они обменялись последним поцелуем.

Не было занавеса, который упал бы и скрыл их, так что Лаури не могла избежать страстного поцелуя Лонцы, и тут волна аплодисментов пронеслась над их головами.

— Ты сладкая, — выдохнул он. — Не думаю, что ты целовалась раньше.

Лаури вспыхнула, вырвалась из его объятий и, пробежав мимо Максима ди Корте, взлетела по лестнице в спасительное убежище, прячась от действительности, которая так бесцеремонно ворвалась в ее самые сокровенные мечты.

Она все еще ощущала давление губ Микаэля; вместе с ней в комнату проник и суровый взгляд темных глаз Максима ди Корте. Когда директор выглядит так, будто его переполняет ярость, по словам Бруно, это может означать, что он доволен! Лаури надеялась, что не разочаровала его сегодня вечером, ведь, если не считать нескольких допущенных ошибок, она танцевала так, как никогда прежде.

Лаури устало сбросила балетные одежды и накинула пижаму. Лунный свет залил комнату, когда девушка отдернула штору и вышла на маленький балкон. Она долго стояла там, слушая, как вода плещется о каменные стены палаццо.

Венеция — город, сотканный из легенд и каналов… Только плеск серебристой воды нарушал тишину ночи.

Из умиротворенного состояния Лаури вывели голоса, шедшие с террасы прямо под ее балконом. Девушка хотела было вернуться в комнату при упоминании своего имени, но все же не смогла устоять перед искушением и решила послушать, что скажут в ее адрес.

— Думаешь, я не знаю, почему ты притащил эту девчонку Гарнер в Венецию? — Истерические нотки прямо-таки звенели в женском голосе. — Ты собираешься сделать ее партнершей Лонцы в новой «Жизели» — ты думаешь, что это ничтожество лучше станцует главную партию, потому что она моложе…

— Лидия, стоит ли продолжать эту действительно нелепую сцену? — Тон Максима ди Корте был спокоен, но холоден. — Я не строю грандиозных планов, просматривая девушек.

— Все заметили, как она смотрела на Лонцу! А ты нет? Еще как заметил! Юная, такая свежая, что я готова убить ее, — ой, моя рука, Макс! Оставь… мне больно!

— Я сто раз просил тебя не ревновать ко всем подряд! — отрезал он. — Ты — Андрея… прекрасная и околдовывающая, и ни одна начинающая балерина и в подметки тебе не годится.

— Ты повредил мне запястье, — раздраженно буркнула она. — У тебя нет сердца, Макс. Что ж, если ты надумал заменить меня в «Жизели», делай как знаешь.

— Ты ненавидишь эту партию, она всегда выбивала тебя из колеи, но мне тяжело будет отдать ее неискушенному ребенку, Лидия, — возразил он. — Девушка подает надежды — иначе ее бы не было среди нас, — но другие танцовщицы более техничны, более опытны…

— Другие танцовщицы не обладают таким взглядом, Макс…

— Что ты имеешь в виду? — Вопрос прозвучал очень зло, и затаившаяся Лаури невольно посочувствовала Андрее.

— Ты отлично знаешь, что я имею в виду, — вызывающе бросила Андрея. — Я достаточно долго любовалась портретом Травиллы, чтобы узнать этот невинный взгляд эльфа, словно она всю жизнь прожила в лесу и понятия не имеет о соблазнах и искушениях цивилизации.

В гробовой тишине Лаури ничего не оставалось, кроме как считать удары своего сердца. Свежий бриз перебирал ее волосы, а она, почти не дыша, напряженно ждала ответа Максима.

— Это простое совпадение, — отчетливо донесся до ушей Лаури его голос, — но оно не может восполнить всего остального.

— Этой англичаночке недостает чего-то важного, Макс? — Андрея говорила уже веселее, словно ей понравилось его последнее замечание. Лаури судорожно схватилась за ограждение балкона. Слова директора причинили ей боль — как тяжело слышать, что ей чего-то не хватает, когда она только секунду назад смела надеяться на его одобрение!

— Уже темнеет, любимая, — мягко сказал он Андрее. — Я думаю, нам лучше вернуться.

— Ты давно не называл меня так. Я тоже люблю тебя. — В голосе Андреи зазвучала нежность. — Помнишь первый балет, который я танцевала для тебя? Макс, я все еще летаю по сцене так, как тогда, в «Жар-птице»?[9] Скажи мне честно.

— Я всегда честен с тобой, дорогая, — заверил он. — Ты всегда сказочно танцуешь. Ты — Андрея, разве что-то еще имеет значение?

— Ты — Макс. Я без тебя потерянный человек, милый.

— Чепуха, — возразил он, и вновь наступила тишина. Лаури догадалась, что балерина сейчас находится в объятиях Максима. Ум и проницательность не помешали ему увлечься красотой Андреи. Вот почему он снисходительно относится к ее ревности и козням против молодых балерин. Лаури вдруг стало холодно, и она вернулась в комнату, тихо прикрыв балконные двери. Взяв щетку, девушка автоматически принялась расчесывать длинные волосы, машинально считая взмахи рукой, словно это помогало ей успокоиться.

Когда она скользнула в постель, вокруг царила тишина, если не считать плеска воды. Сегодня она спит во дворце… Золушка, танцевавшая и целовавшая…

Поцелуй мог быть спокойным и дружеским, однако Максим ди Корте, скорее всего, счел его постыдным. Ее щеки зарделись на фоне белоснежной подушки. Он считает ее распущенной, потому что она ответила на поцелуй Микаэля? Но ее застали врасплох, а она слишком стеснялась мужчин, чтобы знать, как поступать в подобных случаях.

Она вздохнула и снова задалась вопросом, чего она лишена, с точки зрения темноглазого Максима. В любом случае он сказал это Андрее не только для того, чтобы та успокоилась и размурлыкалась.

В последующие дни Лаури с головой погрузилась в изнурительные упражнения в комнате, скромную обстановку которой составляли несколько стульев, огромное зеркало во всю стену и станок. Эти занятия с Максимом ди Корте длились по два часа в день, после чего учитель с ученицей присоединялись к остальным членам труппы. Они пили кофе и затем репетировали с Бруно балеты, запланированные на следующий сезон. Бальный зал палаццо превратился в просторную и удобную репетиционную комнату.

Танцоры превратились в дружную группу людей, проводивших большую часть времени вместе. Они разговаривали о балете, до полуночи засиживаясь в комнатах друг у друга, обсуждали взаимные ошибки, чинили пуанты, ссорились и мирились.

Но не все время отдавалось работе. Они любили Венецию и поэтому нередко устраивали лодочные прогулки. По вечерам многие отправлялись ужинать в близлежащее кафе, в котором звучала венецианская музыка и царила дружеская, неформальная обстановка.

Вскоре для Лаури стало вполне очевидно, что подруги видят в ней «маленькую подружку» Микаэля Лонцы. Несколько красоток, гораздо более привлекательных, нежели Лаури, открыто завидовали ей, другие просто дивились. Но все в один голос просили ее быть начеку, поскольку Пантера — опасный ловелас, и к тому же весьма непостоянный.

Лаури и сама давно догадалась об этом, но она хотела как можно лучше узнать Венецию, а Микаэлю, похоже, нравилось показывать ей окрестности.

Порой, когда они оказывались наедине в изумительном старом дворике или плыли в гондоле, в его глазах появлялся порочный блеск. В эти минуты Лаури, казалось, могла прочесть его мысли.

— Если предел твоих мечтаний, Микаэль, — множество дурацких поцелуев, тогда найди себе другую спутницу, — заявила Лаури однажды, вечером. — Поцелуи хороши для влюбленных. Можешь считать меня старомодной, но это мое убеждение.

— Как ты узнаешь, влюблена или нет, раз не даешь мужчине поцеловать себя? — подкалывал он.

— Я не куплюсь на это, коварный Мик, — парировала Лаури. — Влюбиться — серьезный поступок, а я не собираюсь менять свою жизнь, пока мне не исполнится по крайней мере двадцать один год. Кто знает, может быть, мне вообще не придется об этом задумываться.

— Вам придется прикусить язычок еще до того, как мы покинем Венецию, мисс Чопорность, — предупредил он. — Знаешь ли ты, что два человека, идеально танцующие вместе, находятся на грани того, чтобы влюбиться друг в друга?

— По мнению синьора ди Корте, я танцую далеко не идеально, — усмехнулась она. — Я была проинформирована о том, что, если проведу пять минут на сцене так, как начинала наши па из «Ларлин», он вышвырнет меня из труппы.

— Сомневаюсь, крошка. — Микаэль прислонился к статуе в нише на площади Святого Марка, где они спрятались от начавшего накрапывать дождика. — Когда в следующий раз увидишь маэстро, присмотрись к его упрямому подбородку. Мужчины расцветают, преодолевая барьеры, а ты, будучи женщиной, обеспечиваешь упорному венецианцу еще большие трудности, чем я. Много лет назад я согласился расстаться со своим бродяжьим прошлым, чтобы он сделал из меня настоящего танцора. Если бы ты только знала, на кого я был тогда похож, Нижинка!

— Я думаю, что ты загребал башмаками пыль везде, куда ступала нога человека, — рассмеялась она. — Маэстро было нелегко приручить тебя, если, конечно, тебя вообще можно приручить.

— Временами у нас едва не доходило до драк, — признался Микаэль. — Он тогда гонял меня до полусмерти, а когда наши мнения расходились, мы страшно ругались по-итальянски. Нас снова и снова тянет иногда скрестить шпаги, но он делает из меня то, что задумал, лепит балетного танцора из бродяги-цыгана, который рассчитывал лишь на легкие деньги и стакан вина к обеду.

Странно, — пробормотала Лаури, — временами преклоняться перед человеком, временами ненавидеть его. Не важно, что мы думаем о своих фуэте или пируэтах, он всегда сочтет их несовершенными. В такие моменты мне хочется запустить в него чем-нибудь тяжелым, но когда я сделаю фуэте так, как он хочет, то понимаю, что он был прав. Его невозможно привести в бешенство, и он никогда не устает. Иногда я едва не падаю от усталости, но разве его это волнует? Нет! «Выпей кофе, — прорычит. — Ты молода, скоро придешь в себя и восстановишь силы».

Микаэль расхохотался во все горло, и капли дождя, сверкающие в его волосах, разлетелись во все стороны. Его смех раскатился по пустынной площади, на которой кроме них остались лишь голуби, притулившиеся под каменными карнизами, да мокрые, блестящие камни тротуаров. Каналы, подернутые дымкой, навевали меланхолию.

— Мне кажется, ты очень многогранная, Лаури, — подарил он ей нежный взгляд. — Ты так глубока, что снова и снова выдаешь что-то совершенно неожиданное. Девушка «на грани страсти и поэзии», как сказал когда-то Оскар Уайльд. Ты до сих пор остаешься для меня загадкой, тайной за семью печатями. Видишь ли, я бы не отправился с тобой ни в одно из наших венецианских путешествий, если бы хотел раскусить тебя, как остальных. Ты не такая, как другие. Мне нравится просто быть с тобой, смотреть, как светятся твои глаза в полумраке старых церквей, как ты не можешь спокойно пройти мимо полосатой кошки и бежишь, как суеверная колдунья, от черных.

— Я обожаю кошек, — запротестовала Лаури. — Просто не люблю, когда черные коты перебегают мне дорогу.

— А еще ты стучишь по дереву, — не унимался он, сверкая глазами в сгущающейся тьме. — Вы, женщины, очень впечатлительны. Оглянись вокруг — разве на этот балкон в дождливых сумерках не могла выйти Джульетта? Отелло проходил вон под той аркой… а здесь рыцари в латах собирались в поход…

С легкой дрожью Лаури вынуждена была согласиться. На исходе дня атмосфера здесь воцарилась действительно почти сверхъестественная, словно сказка сошла на землю в этот фиолетовый час. Дождь оставил на площади лужи, в которых купались голуби, и это зрелище развеселило спутников. Фонари стали один за другим зажигаться вдоль побережья, и легкий вечерний бриз, словно холодный шелк, пробежал по площади.

— Нам пора отправляться домой, — с сожалением проговорила она.

— Думаю, мы могли бы поужинать в кафе «У трех фонтанов», — предложил он. — Ты ведь никогда не была там, Лаури. В этом чудесном тихом месте вкусная еда, и мы спокойно угостимся, не слушая болтовни о балете.

— Но ты же любишь балет больше жизни! — воскликнула она.

— Я люблю танцевать, но не могу обойтись только искусством, — улыбнулся он. — Мне нравится музыка Равеля, книги Томаса Манна и теоретические дискуссии с Максимом — но не все же время! Сегодня я хочу обедать у «Трех фонтанов», любоваться звездами, отражающимися в воде, и чувствовать себя мужчиной рядом с прелестной девушкой. Неужели ты не хочешь этого?

«Да», — ответила Лаури самой себе. Она хочет забыть о балете хотя бы на несколько часов… освободиться от опеки человека, считающего себя ее хозяином. Контролирующего каждое ее движение, каждое желание, словно она марионетка без признаков человеческих чувств. «Ты не устала! — заявляет он. — Давай еще раз повторим па-дебаск[10], и на этот раз работай ногами грациознее, а то они у тебя словно связки сельдерея!»

Иногда Лаури казалось, будто у венецианца каменное сердце. Для него не имело значения, что она тоскует по дому; что Андрея терпеть не может британскую конкурентку, — его волновал только танец.

«Твое тело — все равно что скрипка для музыканта, — повторял он. — Заботься о нем, береги ноги, никогда не надевай разорванные пуанты и всегда вытирай пот, закончив упражнения или репетицию».

«Настоящий балет должен быть волшебным сочетанием стиля, остроумия и колдовства, — подчеркивал он, — иначе получится статичная плоская картинка вместо живой трехмерной».

Авторитет ди Корте как учителя был огромен, Лаури и в голову не приходило возражать ему. День за днем улучшалась ее техника, и девушка неохотно признала: если и существовало что-то, чего он не знал о балете, так это только то, что в рубиновом перстне, который носила его прима, хранился яд.

Они, девушки, знали страшный секрет перстня. Виола однажды заметила его на тумбочке Андреи и как следует рассмотрела украшение. Маленький проем под рубином теперь пустовал, но давным-давно, во времена Борджиа[11], достаточно было лишь незаметно шевельнуть пальцем, чтобы высыпать смертельное содержимое в бокал недруга.

Лаури пыталась понять, как женщина может носить на пальце драгоценное орудие убийства, когда Микаэль повысил голос, подзывая проплывающую мимо гондолу.

— Скорее! — Он взял спутницу за руку, и они побежали через площадь к ожидающей их лодке, напоминающей лебедя.

— Мы одеты не для ресторана, — вспомнила она, когда Микаэль помогал ей сесть в гондолу. На девушке красовались жакет с юбкой и сдвинутый набок бархатный берет. Танцор тоже был облачен в повседневную одежду.

— Это Венеция, здесь люди одеваются, как им нравится, не придерживаясь строгих правил. — Микаэль грациозно откинулся на черную спинку сиденья, и крик гондольера, предупреждающий пассажиров о приближающемся мосте, разлетелся по поверхности воды.

Проплывая под сумрачными, загадочными мостами мимо византийского собора Святого Марка, гребец счел, будто везет влюбленную парочку, и решил исполнить для них серенаду. Парень обладал грубоватым, но сильным и красивым голосом. Очарованная Лаури вслушивалась, как звучит его песня, отражаясь эхом от стен древних палаццо, уединенных складов и заводов, продукция которых громоздилась над их головой.

Гондольер с улыбкой глядел на Лаури, продолжая старинную венецианскую песню, советующую девушкам венчаться совсем юными, пока листья на деревьях еще зелены; влюбляться, потому что молодость скоро пройдет.

Песня гондольера утихла, и лишь плеск его огромного весла раздавался в тишине. Но Лаури все здесь нравилось, и ее глаза сияли мягким светом, когда она озиралась по сторонам, жадно вдыхая воздух старинных стен и вглядываясь в отблески, танцевавшие на воде. Раньше ей и в голову не могло прийти, что Венеция может быть столь удивительна, столь прекрасна во всех своих проявлениях.

Неудивительно, что Максим ди Корте привозил своих танцоров сюда, чтобы они отдохнули и подготовились к новому сезону. Хотя Лаури до сих пор не понимала этого человека, она уяснила, что как директор труппы он был выше всяких похвал. Он знал все нужды и чаяния танцоров, словно свои собственные; венецианец понимал, что актеров переполняли эмоции и образы, которые они выплескивали на сцене.

Венеция стала для труппы идеальным местом. Они репетировали под колокольный звон, раскатывающийся по каналам, и не жалея сил готовились к новому сезону.

— Ты подозрительно спокойна. — Голос Микаэля пробудил Лаури от ее мечтаний, и она улыбнулась, подумав, что ее спутнику пошел бы темный плащ, а еще бархатная жилетка и лиловый берет.

Ответная улыбка появилась в его глазах.

— Рада, что согласилась пойти со мной к «Трем фонтанам»?

— Я согласилась? — весело удивилась она. — Мне кажется, цыган, что ты похитил меня.

— Что цыгану нравится, душа моя, то он и крадет. — Он осторожно взял ее за руку. Лаури взглянула на высокую темную фигуру гондольера, возвышающегося над ними, и у нее защемило сердце. На короткий миг девушке почудилось, что это Максим ди Корте стоял здесь, напоминая ей о невыполненных обязательствах.

— Микаэль, — выдохнула она, — сегодня в палаццо ждут важных гостей. Подразумевается, что мы все должны присутствовать на званом вечере.

— Я помню, — кивнул он, — но на этих светских вечеринках всегда так скучно. Разве тебе они нравятся?

— Это никого не интересует. — Ее кулачок замер в его руке, как пойманная птичка. — Синьор ди Корте разозлится на нас — другие-то будут на месте…

— Ну, в этом случае он и не заметит нашего отсутствия. — Микаэль сжал ее руку. — Расслабься, Лаури. Он будет слишком занят своими гостями, чтобы думать о беглецах. В Максиме просто дают о себе знать феодальные корни, вот он и желает блеснуть своими вассалами перед меценатами, финансирующими его компанию.

— Ты хочешь сказать, что, с его точки зрения, это хороший тон — показать инвесторам, на что идут их деньги? — нахмурилась Лаури.

— Именно, крошка. — Микаэль зло подмигнул ей. — Танцоры Максима ди Корте — всего лишь язычки пламени, завлекающие мотыльков. Ни на что большее нам не приходится рассчитывать на этих званых вечерах в палаццо.

— Тогда я рада, что мы избавлены от этого унижения. — Лаури больше не беспокоилась о том, что она так легкомысленно забыла про званый вечер, который устраивался в честь графини Риффини и нескольких ее друзей. Подумать только — еще вчера одна мысль об их титулах и заслугах заставляла ее нервничать.

Смотри, мы приближаемся к «Трем фонтанам». — Микаэль показал на просвет среди деревьев на маленьком острове, и Лаури расслышала дивную музыку, разносящуюся по воде.

Спустя несколько минут их гондола ткнулась в каменный причал. Микаэль расплатился с гребцом и выскочил на берег, чтобы подать Лаури руку с омываемых водой ступенек.

— Ужин на острове гораздо приятнее скучной вечеринки, — засмеялась она. — У тебя проскальзывают изумительные идеи, Микаэль.

— Рад слышать, что сумел угодить даже вам, строгая английская мисс. — Микаэль повлек оживившуюся спутницу туда, откуда слышалась музыка и виднелся свет фонарей знаменитого кафе под открытым небом. Столики были расставлены прямо между деревьями, и улыбающийся официант усадил их рядом с фонтаном. Лаури залюбовалась изображениями нимф с фавнами и белыми кувшинками, плавающими прямо в воде.

Воздух был пропитан ароматом душистых цветов, а на столике в вазочке красовались скромные и милые лилии, слегка бархатистые на ощупь.

— Райский сад, — улыбнулась она Микаэлю. — Понюхай, как пахнет.

— Больше всего мне понравится запах хорошего ужина. Чем бы нам себя порадовать? — Он с энтузиазмом открыл меню. — М-м-м, как насчет океанской рыбы и изысканного фалерно для начала? К рыбе подойдут спагетти, я думаю — они кладут в них томаты, масло и немного лука — пальчики оближешь.

Блюдо оказалось действительно вкусным, хотя поначалу капризные спагетти норовили соскользнуть с вилки Лаури, и тогда Микаэль показал сотрапезнице, как надо расправляться с непослушными «червячками» и как держать при этом вилку. А чудесное вино, по его словам, радовало тонким вкусом еще древних римлян.

Они наслаждались обедом на острове, слушая музыкантов, перемещавшихся от столика к столику, всматриваясь в гондолы, скользящие мимо черными лебедями.

Микаэль и Лаури чокнулись своими бокалами, со смехом представляя себе, как их товарищи в это время блистают своими талантами перед графиней.

— Ненавижу крахмальные рубашки и хорошие манеры, — признался Микаэль, когда официант принес персиковый десерт. — Дайте мне свободу! Дайте мне радость и любовь. Ты согласна, душа моя, что это самые главные вещи в жизни?

Лаури тоже считала любовь важной вещью, но она сомневалась, что ее представления об этом чувстве разделяет ее компаньон.

— Персики с миндалем восхитительны, — ушла она от опасной темы. — В них есть что-то дикое, языческое.

— Я рад, душа моя, что в тебе проснулось язычество, — задумчиво ответил он. — Я постепенно открываю тебя, Лаури, словно снимая лепестки с чертополоха.

— Какое колоритное сравнение, — рассмеялась девушка. — Я так колюча?

— Как маленький ежик, — сдержанно улыбнулся он. — Хочешь, чтобы я говорил тебе только комплименты?

— Не стоит. Лучше займись своими персиками с миндалем.

— Неужели боишься, что тебе это понравится? — Он рассматривал освещенную фонарями собеседницу — витающую в облаках и вызывающе юную. Ее нежные губы слегка покраснели от вина, которое они только что пили, — напитка мечтаний, юности и грусти. — Думаешь, я не вижу, как ты страдаешь и борешься с собственной тоской только ради того, чтобы порадовать тетю… и важного синьора, который видит в тебе вторую Травиллу?

— Пожалуйста, Микаэль. — Лаури вздрогнула, будто прикоснулась к призраку, и очарование вечера словно растаяло в воздухе. — Я не Травилла. Мне не хватает ее таланта — или чего-то еще.

Разве ты не видела ее портрет в башне Максима? — Микаэль подался вперед. — Иногда, при подходящем освещении, у тебя такое же выражение лица, и ресницы отбрасывают на щеки такие же тени. Да ты точно сошла с этой картины! Я подметил это тем вечером, когда мы впервые разговаривали на корабле. Максим не мог не заметить сходства. Представляю, как забилось его холодное сердце, когда он выяснил, что ты тоже танцуешь.

— Замолчи! — Она вскочила на ноги. — Я хочу домой!

— Домой? — Глаза Микаэля сузились. — В Англию?

Лаури уставилась на него, ощутив вдруг дикую, невыносимую тоску по родной Британии, по тете, по тишине и мирному течению жизни, которую они вели в коттедже.

— Нет, глупый. — Она с трудом изобразила на лице улыбку. — Домой в палаццо.

Когда они наконец вернулись в палаццо, уже совсем стемнело. Званый вечер давно закончился, и нигде не горело ни огонька… кроме освещенного узкого окна наверху башни.

Выстроенная много десятилетий назад, при свете звезд эта башня казалась особенно высокой и причудливой. Микаэль заметил, как Лаури опасливо взглянула наверх, и насмешливо улыбнулся.

— Что такое? — фыркнул он. — Боишься, что хозяин поджидает нас, чтобы задать взбучку?

— Конечно нет, — ответила Лаури, хотя именно это не шло у нее из головы.

— Ну признайся же, что боишься его!

— Я не из пугливых. — Она ускорила шаг и первой вошла в палаццо. Девушке противно было признаться даже самой себе, что она с ужасом думает о завтрашнем уроке со своим суровым директором.