Нехилый камешек

ГЛАВА 14

Давайте притворимся, что я ничего не делал.

Сделаем вид, будто я обладаю удивительным самоконтролем и не онанировал, мечтая о своей бизнес-партнерше прошлой ночью.

Пока Шарлотта заказывает яичницу, картофель, тосты и черный кофе в закусочной «Венди» следующим утром, я продолжаю думать, не догадалась ли она, что стала звездой моих грязных фантазий о наезднице.

Или как в середине ночи уже я ее объезжал… золотые локоны рассыпались по спине, а руками я обхватывал ее попку.

А еще утренний душ. Я опустился на колени, не переставая целовать ее. На вкус Шарлотта была как райское наслаждение. О да! Вот в чем проблема при выборе скользкой стези. Все пошло по наклонной. Сделай первый шаг, и вскоре ты поймешь, что три раза к ряду дрочил, мечтая о лучшей подруге.

Но на этом все. Я вернулся на праведный путь. Эти три раза стали панацеей. Я выкинул из головы все мысли о ней. Полностью. Слово скаута.

На Шарлотте короткая серая юбка, фиолетовая футболка, волосы собраны в небрежный хвост. Я без понятия, какое на ней белье, и в моей голове даже нет мыслей о ее трусиках и лифчике. Вот видите? Я исцелился.

– Что будете? – спрашивает меня официантка.

– То же самое. Только яйца пожарьте посильней, – прошу я. Официантка кивает и идет на открытую кухню.

Парень за соседним столиком листает «Нью-Йорк Пост». Помощник повара бросает масло на сковороду. Солнце ярко светит, и на выцветшем светло-зеленом столе видно каждую царапинку, а так же вмятины на бежевом плиточном полу.

Сегодня явно похмельное утро. Дверь со звоном открывается, и в закусочную вваливается четверо парней, чуть моложе меня. Походу они кутили допоздна, и судя по глазам страдают от дикого будуна.

«Венди» резко отличается от очарования «Гин Джойнт». Здесь в воздухе повисло сожаление. Не знаю, исходит оно от других людей или от Шарлотты.

Она вертит салфеткой.

– Голова еще болит? – спрашиваю я.

Шарлотта сегодня на удивление немногословна.

Она качает головой:

– Все в порядке.

– Вода помогла?

Она кивает:

– Всегда помогает.

– Хорошо. Но, на всякий случай, нужно пройти всю профилактику после похмелья, – говорю я, ведь именно за этим привел ее сюда. – После пьянки нет ничего лучше, чем завтрак в закусочной. Это доказанный факт с медицинской точки зрения.

Она слабо улыбается, а к нам подходит официантка и наливает в кружки обжигающий черный кофе.

Шарлотта обхватывает чашку ладонями.

– Серьезно? Кстати, я не так уж много выпила, – уныло говорит она.

Ей не сбить меня с намеченного курса. Чем больше я говорю и подтруниваю, тем большая вероятность вернутся к нашим нормальным отношениям.

– Вычитал на прошлой неделе в…

– Я о прошлой ночи, – начинает она, и разговор стопорится после этих кошмарных слов.

Но я быстрый. И знаю, как уворачиваться и делать бросок. Подымаю руку, призывая ее к молчанию, и качаю головой.

– Не волнуйся.

– Но…

– Никаких «но». Все путем.

– Но я хочу сказать…

– Шарлотта, мы оба выпили несколько коктейлей, и… Эй, с этим все ясно. Я кажусь тебе более привлекательным, когда ты под градусом.

Я подмигиваю, и начинаю иронизировать в свой адрес, чтобы она не чувствовала вину за наш едва не совершенный промах.

Уголки ее губ лишь слегка приподнимаются. Без помады. По сути, на ней почти нет макияжа. И выглядит она по-прежнему здорово. Она всегда такая, в любое время суток и в любую погоду.

– Ты намекаешь на джин, но даже без…

Я тянусь и беру ее за руку, а потом по-дружески сжимаю. Мне необходимо ее успокоить.

– Мы друзья. Ничто этого не изменит. И никто не сможет разрушить нашу дружбу. Ну, если ты когда-то не выйдешь замуж за полного придурка. Так что не делай такого, – говорю я, улыбаясь своей фирменной улыбкой и отчаянно пытаясь перевести разговор на другую тему, а то не ровен час она догадается, что проделала моя рука за последние двенадцать часов.

– А ты не женись на стерве, – говорит она, прищурившись. И это моя Шарлотта. Она вернулась, и мы с ней так похожи. Шарлотта не позволит странностям в такси испоганить самые лучшие отношения в нашей жизни. Хотя странность не совсем правильное слово. Больше похоже на накал страстей и жгучее желание. Именно об этом не стоит думать в отношении Шарлотты.

– Но я как раз хотела поговорить прошлой ночи, что мы друзья…

– И я о том же! – восклицаю я с преувеличенным энтузиазмом, но она же произнесла волшебные слова. Друзья. Мы. Мне нужно сделать на этом акцент, чтобы мы об этом ненароком ни забыли. – Наша дружба – самое важное для меня, так что давай будем просто дружить.

Ее лицо застывает, словно она надела маску. Шарлотта вертит обручалку, и самое странное - от этого вида мое сердце пускается в пляс. Она надела кольцо, хотя не обязана его носить.

– Да. Друзья. Это самое главное, – монотонно выговаривает она.

– Вот о чем мы говорили прошлой ночью, верно? – спрашиваю я, а потом освежаю ей память, если из-за джина у нее появились какие-то пробелы. – Зависать у меня, запоями смотреть сериалы, лопать мармеладных мишек или лимонные конфеты под текилу или вино.

Она кивает.

– Все верно, – соглашается она и улыбается мне, но как-то фальшиво.

– Нам стоит повторить. Раз нам ничего не мешает, – заявляю я, словно карточный игрок, который сделал ставку на «дружбу», поставив на кон кучу бабла.

– Конечно.

– Как насчет сегодня? – говорю я, опять-таки стремясь повысить ставку. Собираюсь горы свернуть, но доказать, какие мы офигенные друзья.

– Хорошо.

– У меня дома? – Я иду ва-банк, играя по-крупному.

– Без шуток? – Она выгибает бровь. – Ты правда хочешь просто вместе позависать?

– Ясень пень! Мы же вчера об этом говорили.

Она качает головой, и я не уверен, забавляется она или это самоотвод. Шарлотта со вздохом поправляет хвост и пожимает плечами.

– Хорошо, – говорит она. – Друзья не бросают друзей в одиночестве есть конфеты. Я принесу мишек.

– Ради тебя я съем всех зеленных.

Она вздрагивает:

– Ненавижу зеленые.

– И с меня вино. Если мне не изменяет память, то с медведями ты предпочитаешь «Шардоне»?

– Все верно, но как ты смотришь, если сегодня мы обойдемся безалкогольной Маргаритой?

Я эффектно бросаю салфетку на стол.

– Сразила наповал, – говорю я.

Наверное, мне нужно было подумать, прежде чем такое ляпнуть. К счастью, к нам подходит официантка.

– Вот ваши яйца, – говорит она, ставя тарелки. – Хорошо прожаренные. Как вы просили.

Эти слова эхом отдаются в голове, и до меня доходит, что я натворил. То, о чем я попросил так самоуверенно. Мои бредовые идеи. И мое: «Я-во-чтобы-то-ни-стало-спасу-нашу-дружбу».

Я необдуманно пригласил Шарлотту к себе на вечер. Во всей Вселенной не хватит потных баскетболистов, чтобы справится с опасностью, которую я навлек на себя.

Остаток завтрака уходит на планирование недельного меню в «Лаки Спот». Ни один из нас не заводит речь о сегодняшнем или вчерашнем вечере, или о наших вымышленных отношениях. Добравшись до бара, мы проводим несколько часов за работой, пока Дженни не заступает на свою смену во второй половине дня. До того как отправиться в музей, мы снова возвращаемся к нашей дружбе и деловому партнерству с такой легкостью, будто прошлой ночью ничего не произошло.

Но стоило нам зайти в музей, как все резко меняется.

Шарлотта с шаловливыми ручками покидает сцену. Конечно, она все еще прикидывается моей невестой, но не вживается в роль как вчера. Заметила ли перемены мама и миссис Офферман, но когда мы смотрим на картины Эдварда Хоппера, я из кожи вон лезу, чтобы никто ничего не заподозрил.

– Картина прекрасна, – говорит миссис Офферман.

– Да, безусловно, – поддакиваю я. Обнимаю свою фальшивую невесту и быстро целую в щеку, а потом добавляю: – Прямо, как и ты. Кстати, я тебе сегодня говорил, как ты красива?

Шарлотта напрягается, но выдавливает из себя:

– Спасибо за комплимент.

Моя мама смотрит на нас и улыбается.

Но не Эмили. Кажется, девчонке нет дела до искусства, хотя это ее будущая специализация.

Но все нормально. Я возвращаюсь к начальному курсу. Продолжаю играть. Когда мы бродим мимо работ Шагала и Матисса, я сыплю шутками, и все женщины, включая Шарлотту, смеются. К тому времени как мы добираемся до сада скульптур, я уверен, что мы с Шарлоттой заодно и отлично справляемся с ролями.

Пока Эмили не поворачивается к ней:

– Как давно ты влюблена в Спенсера?

Шарлотта застывает, а на ее щеках вспыхивает румянец.

– В смысле, ты увлеклась им еще до того, как вы начали встречаться? – не унимается она. – Вы ведь с ним дружите целую вечность, верно? Так это один из тех…

– Эмили, дорогая. Это слишком личное, – говорит миссис Офферман, резко обрывая ее.

Девчонка пожимает плечами, словно в этом нет ничего особенного.

– Мне просто интересно. Они вместе учились в колледже. Мне не кажется странным поинтересоваться, были ли они влюблены друг в друга еще тогда.

Шарлотта приподнимает подбородок.

– Мы всегда были друзьями, – говорит она, а потом прижимает руку ко лбу. – Простите, я на минутку, – извиняется она и уходит прочь.

Мама смотрит на меня. Кажется, она обо всем догадалась. Она не спускает глаз с Шарлотты, когда та исчезает через стеклянную дверь.

Мать подзывает меня к себе. Как только я подхожу к ней, мама шепчет:

– Она чем-то расстроена. Иди и успокой ее.

Точно, о чем речь! Супержених спешит на помощь. Мамы всегда знают, как лучше поступить.

Я бегу за Шарлоттой через двери и по коридору, но догоняю, когда она уже у дамской комнаты. Я зову ее, но Шарлотта хватается за дверную ручку и заходит внутрь.

Дверь закрываясь, и я останавливаюсь.

Лишь на секунду.

В коридоре тихо в отличие от суеты в остальной части музея, поэтому я захожу в дамскую. Шарлотта стоит у раковины и брызгает воду на лицо.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, подходя к ней.

Здесь три пустые кабинки. В коридоре раздаются шаги, а потом тишина.

Шарлотта качает головой. Я подхожу к ней, кладу руку на поясницу и слегка поглаживаю. Она отстраняется от меня.

– Ты плохо себя чувствуешь? У тебя болит голова из-за вчерашней ночи или что-то другое?

Мы замираем, когда дверь со скрипом открывается, а потом закрывается, но я не слышу, чтобы кто-то вошел. В дамской комнате тихо, здесь только мы вдвоем.

Шарлотта разворачивается, хватает меня за рубашку и тащит в кабинку.

– Я не могу больше притворяться.

Мгновенно у меня поникают плечи, а ноги становятся ватными. Я слишком много от нее просил.

– Ты о помолвке?

– Нет. С ней все в порядке. Фальшивая помолвка не проблема, – говорит она, глядя на меня.

Никогда не видел эти карие глаза настолько серьезными. Такое чувство, будто Шарлотта собирается штурмовать отвесную стену. Она даже не моргает.

Я хмурю брови.

– Тогда в чем проблема?

Если честно, мне очень любопытно, потому что, если она говорит не о нашей любви понарошку, то я без понятия, о чем речь.

Шарлотта сильней сжимает мою рубашку. Челюсть сжата. Она тяжело дышит через нос. Никогда не видел ее такой.

– Что я натворил?

– Прошлая. Ночь, – бормочет она, делая паузу на каждом слове.

– А что насчет прошлой ночи?

Она прикрывает глаза, но выглядит огорченной, а потом делает глубокий вздох и снова смотрит на меня. Жесткость куда-то пропадает.

– Ты притворяешься, будто ничего не произошло.

– Нет, – быстро отвечаю я, пытаясь защититься. – Неправда.

Хотя именно этим весь день и занимаюсь. Из шкуры вон лезу в надежде добиться результата.

– Еще какая правда. За завтраком ты именно этим занимался. Мы просто пытаемся отмахнуться и спрятать это подальше, а такой вариант не по мне, – говорит она твердо, напоминая мне про одну из многих ее черт, которыми я восхищаюсь. Сила и упорство. – Ты не дал мне высказаться, но я кое-что должна знать. Я много раз тебе говорила, что с меня хреновая лгунья и это правда. Я не сильна во лжи. Даже вчера, за ужином, об отце я говорила чистую правду.

Вот и еще одна моя любимая черта – она чертовски честная.

– Ладно, что ты хочешь знать? – спрашиваю я и чувствую, как по коже ползут мурашки. Нападают как летучие обезьяны.

Злющие до безобразия.

Как будто существуют другие.

Шарлотта прикрывает глаза.

– Неужели ты такой твердолобый, Спенсер?

Я развожу руки.

– Походу, да. Почему бы тебе просто не объяснить? Что ты хочешь знать?

Она сжимает в кулаке мою рубашку и притягивает еще ближе к себе. В долю секунды расстояние между нами тает. Сначала нас отделяли сантиметров тридцать, достаточно пространства, чтобы держать гормоны в узде. Теперь же они вырываются на свободу. Кружа в вихре. Окутывая и не отпуская. Накаляя обстановку до предела.

– Я тебя не привлекаю?

У меня отвисает челюсть, а голову словно сдавливают тески.

Она что, рехнулась?

– Ты серьезно?

Она кивает:

– Отвечай на вопрос, Холидэй. В этом вся причина той байды в духе: «давай будем просто дружить»?

– Ты великолепная. Красивая. Просто потрясающая, – говорю я, расточая комплименты, как уличный продавец. – И я не хочу уничтожить нашу дружбу. Она для меня слишком важна.

Шарлотта кивает:

– Ты не ответил на вопрос.

– Я сказал, что ты красивая.

– Ты это же говорил про работы Хоппера. Ты и к художнику испытываешь влечение?

Я сглатываю. Стараюсь собраться с мыслями, но голова забита образами прошлой ночи. Все, что я проделывал с ней в квартире, мои фантазии, каждую мелочь, которую я хочу с ней сделать. За последние двое суток я узнал одну печальную истину: меня дико к ней влечет. Уровень притяжения просто зашкаливает. Это как сила вселенского масштаба.

– Я похож на дебила? – спрашиваю я, и голос звенит от напряжения. Одновременно меня бесит и заводит ее вопрос. Мой дружок опять стоит в стойке. Я на пределе, потому что весь этот день приходилось прикидываться, что мы только друзья.

– Ты правда хочешь знать ответ?

– Да.

– Нет, не похож. По мне, ты раздражен. Прямо как я. Так что мы оба злые как черти.

– Ошибаешься, я не злюсь – отвечаю я и хватаю ее за запястье. Разжимаю кулачок и притягиваю Шарлотту к себе. – И не раздражен. Я чертовски возбужден. Только полный безумец не испытывал бы к тебе влечение, – сипло шепчу я.

Ее глаза вспыхивают как бенгальские огоньки. Я уже упоминал об этой прекрасной черте. Ее зрачки искрятся с озорством и радостью.

– Правда? – Весь гнев испарился из голоса. Она мягкая и пушистая, а этот сладкий голос сводит меня с ума. Страшно хочется услышать и другие вещи, произнесенные с такой интонацией.

– Да, – цежу я сквозь зубы. Рука вокруг талии притягивает ее все ближе, а потом я провожу пальцами по подбородку Шарлотты. – Но нельзя чувствовать влечение к своему лучшему другу. Наверное, мне придется обратиться в больницу, чтобы разобраться с таким огромным притяжением. Я попрошу врачей лазером выжечь его из меня. Но их диагноз будет плачевным: «Простите, сэр, но оно по всему вашему телу. Исправить такое мы не в силах».

На ее губах расцветает улыбка.

– Правда? – спрашивает она, но вопрос больше напоминает констатацию факта.

Теперь она все узнает, и больше отступать я не намерен. Это не в моем характере.

– Не вынуждай меня доказывать, – говорю я, прижимаясь к ней.

В ее глазах пляшут чертики.

– Нет, докажи.

– Вызов принят.

В считанные секунды моя рука ползет вверх под ее юбку, и она задыхается, осознав, что происходит. Кончиками пальцев я скольжу между ее мягких бедер и когда добираюсь до трусиков, провожу указательным пальцем по хлопковой ткани. Они влажные, и мой член салютирует, в лучшем духе вышки на Эмпайр-стейт-билдинг. У меня вырывается стон. Не отрывая от нее глаз, я засовываю один палец в ее трусики. У нее дрожат плечи, а у меня закипает кровь, пока вожу пальцем по восхитительно влажной и скользкой киске. Убираю руку и подношу палец к губам, а потом слизываю влагу. На вкус она лучше, чем я мог себе представить. На этот раз мой громкий стон разносится эхом по уборной. Шарлотта дрожит в моих руках.

Она смотрит, как я облизываю палец, и все вопросы отпадают. Все уже понятно. Она открывает губы и говорит:

– Есть кое-что, что я также хочу тебе доказать. Сегодня ночью.

– Что именно?

Прежде, чем Шарлотта успевает ответить, дверь со скрипом открывается. Я разжимаю объятия, а она поправляет рубашку, а потом юбку. И чтобы окончательно развеять все сомнения насколько сильно мое желание, я засовываю палец в рот и сосу его. Не спуская с нее глаз, шепчу насколько она охренительно вкусная.

Шарлотта вздрагивает, и с ее губ срывается вздох. Я подношу палец к ее губам. Она берет его в рот, ласкает языком и сосет.

Я смотрю на нее, сгорая от желания. Вытаскиваю палец, щипаю за уголок ее рта, открываю дверь и выхожу. Я сталкиваюсь с миссис Офферман.

Она моргает, а затем улыбается и машет.

Возвращаюсь к семье, зная одну вещь наверняка.

Я без понятия, что произойдет сегодня, когда ко мне домой придет Шарлотта.