Немертвый в саду добра и зла

Глава 3

Даже с ее намерениями уехать в полночь, солнце высоко стояло к тому времени, когда Айви простаивала на своем байке в час пик в Низинах, на пути к береговой линии и просторной квартире, которую она и Кистен делили над рестораном Пискари. То, что она работала на силу, которая охраняла подземелье, которым он управлял, не было удивительным или случайным, а благоразумным планированием. Хотя на платежной ведомости это не отражалось, Пискари управлял О.В. через сложную систему благотворительности. Он все еще должен был повиноваться законам, или, по крайней мере, не попадаться, нарушая их, чтобы он не был втянут как кто-либо еще. Это напомнило Айви, на что, вероятно, действительно походил Камелот.

Ее мать работала на вершине иерархии О.В., пока она не умерла, и Айви знала, что это было то место, где она и Пискари хотели, чтобы была Айви. Пискари имел дело с азартными играми и защитой — на бумаге, юридические способы делать его деньги — и мастер-вампир имеет больше изящества, чтобы поместить ее туда, где ей пришлось бы выбирать между тем, чтобы делать то, что он хотел, и между тем, что требовала ее работа. Коррупция была плохой вещью.

«Или хорошей», — подумала Айви, проверяя, чтобы парень позади нее смотрит, прежде чем она замедлила ход и повернула налево на автостоянку ресторана. Если бы не угроза Пискари, удерживающего агрессивных вампиров от самосуда, О.В. не могли бы справиться. Она была уверена, что именно по этому большинство людей, включая Ф.Б.В., закрывали глаза. О.В. был коррумпирован, но люди, фактически отвечающие за город, делали хорошую работу, поддерживая его в цивилизованном состоянии.

Айви остановила свой байк перед дверью на кухню и заглушила двигатель, просматривая пустую парковку. Была среда, и в то время как в любой другой день недели, ресторан покидали последние посетители, сегодня тут было пустынно. Пискари нравился день отдыха. По крайней мере, она не должна была избегать официантов и их вопросов относительно того, почему ее глаза были наполовину расширены. Ей была нужна или долгая ванна с пеной перед сном, или Кистен, или и то, и другое.

Бриз от реки был прохладен и нес запах нефти и газа. Вздыхая, чтобы очистить свой разум, она открыла служебную дверь колесом мотоцикла. У двери даже не было замка, чтобы грузовики с продуктами могли делать доставки в любое время. Никто не стал бы красть у Пискари. Для видимости он повиновался закону, но так или иначе, вы окажитесь мертвыми, не смотря ни на что.

С сумочкой и двумя бутылками вина в руке, она оставила свой мотоцикл около ящиков с помидорами и грибами и пошла по бетонным ступенькам к кухне, перешагивая две за раз. Она миновала темные прилавки и холодные духовки, не видя их. Слабый аромат поднимающихся дрожжей смешивал с непрекращающимися запахами вампиров, которые работали здесь, и она чувствовала, что расслабляется, ее ботинки мягко стучали по плиточному полу. Запах перенес ее к воспоминаниях о лете, когда она работала на кухне, а когда достаточно подросла, то и в зале в качестве официантки. Она не была невинна, но тогда уродство было потеряно в ярком свете острых ощущений. Теперь она просто была уставшей.

Ее пульс участился, когда она преодолела массивную дверь, которая вела к лифту и подземным апартаментам Пискари. Мысли, что он встретит ее успокаивающими руками и рассчитанным сочувствием, было достаточно, чтобы ее кровь прилила, но ее раздражение, что он манипулировал ей, удержало ее от того, чтобы пойти в бар. Он не позвал бы ее к себе, зная, что он больше ее помучает, если она будет проситься к нему, когда она не сможет получить больше, отчаянно нуждаясь в его заверении, что он все еще любит ее.

Было утешительно тихо в аккуратном ресторане, низкие потолки и тусклая атмосфера, казалось, следовали за ней в закрытые комнаты для вечеринок позади ресторана. Широкая лестница за дверями вела к частному второму этажу. Она вела рукой по стене для баланса, когда поднималась по широкой лестнице из черного дерева, стремясь найти Кистена и его понимающее ухо, которое не было присоединено к манипулирующему разуму.

Она и Кистен жили в переделанных апартаментах, которые занимали весь верхний этаж старого судоходного склада. Айви любила открытое пространство, она произвольно разделила его на области ширмами и стратегически разместила мебель. Окна были большими и измазанными с внешней стороны грязью и копотью сорокалетней давности. Пискари не нравилось показываться на свет, а это удовлетворяло меры безопасности.

Звеня винными бутылками, Айви поставила их на стол на верхней площадки лестницы, думая, что она и Кистен похожи на двух детей, подвергшихся жестокому обращению, желающих внимание того человека, который деформировал их, и любя его из отчаяния. Это была старая мысль, та, которая потеряла свое жало давным давно.

Стягивая свое пальто, она повесила его и свою сумочку рядом с вином.

— Кист? — позвала она, ее голос заполнил тишину. — Я дома. — Она снова взяла бутылки и нахмурилась. Возможно, ей нужно было взять три.

Ответа не последовало, и она направилась в сторону кухни, чтобы охладить вино, запах крови прошел через нее, как электрический ток. Это была кровь не Кистена.

Она остановилась и глубоко вдохнула. Она повернула голову к углу, куда доставщик поставил рояль на прошлой неделе. Это потрепало ее финансы больше, чем покупка байка, но звук от рояля в этой пустоте заставлял ее забывать все, пока эхо не исчезало.

— Кист?

Она слышала, что он вздохнул, но не видела его. Ее лицо побелело, и каждая мышца напряглась, когда она шагнула к кушеткам, устроенным рядом с фортепьяно. Грязное пятно света вспыхнуло на черном блеске дерева, и она нашла его там. Он стоял на коленях на белом персидском ковре между кушеткой и фортепьяно, она увидела девушку в обтягивающих джинсах, черной кружевной рубашке и поношенном кожаном пальто, растянувшуюся перед ним.

Кистен поднял голову, необычная паника читалась в его голубых глазах.

— Я не делал этого, — сказал он, его окровавленные руки нависали над трупом.

Дерьмо. Уронив бутылки на диван, Айви качнулась и опустилась перед ними на колени. Привычка заставила ее проверить пульс, но было очевидно по бледности кожи и нежно растерзанной шее, что миниатюрная блондинка была мертва, несмотря на ее тепло.

— Я этого не делал, — повторил Кистен, отодвигая свое аккуратное, симпатичное мальчишеское тело назад на несколько дюймов. Его руки, сильные и мускулистые, дрожали, ногти блестели красным. Айви посмотрела от рук до лица, видя страх в его почти тонких чертах, которые он скрывался за красновато-светлой бородой. Мазок крови был на лбу под каштановой челкой, и она подавила острое желание поцеловать его, убирая челку, что было и противно и интриговало ее.

«Это не то, кем я хотела быть».

— Айви, я этого не делал! — воскликнул он на ее длительное молчание, и она потянулась над девушкой и убрала назад его слишком длинную челки. Нежный появляющийся черный в его пристальном взгляде перехватил у нее дыхание.

«Боже, он был красив, когда волновался».

— Я знаю, что ты этого не делал, — сказала она, и широкие плечи Кистена расслабились, заставляя ее задуматься, почему он был расстроен. Это было не то, чувство, что он волновался из-за того, что ему приходилось заботиться об ошибке Пискари, а из-за того, что Айви могла подумать, что это он убил девушку. И где-то в глубине души она поняла, что он любил ее.

Симпатичная женщина была любимым типом телосложения Пискари с длинными светлыми волосами и угловатым лицом. У нее, вероятно, были голубые глаза.

«Дерьмо, дерьмо и еще больше дерьма».

Мысли метались, чтобы свести ущерб к минимуму.

— Как долго она мертва? — спросила она.

— Минуты. Не больше. — Резонансный голос Кистена спал до более знакомого. — Я пытался узнать, где она останавливалась, и вычистить там, но она умерла прямо здесь на кушетке. Пискари… — Он встретил ее взгляд, потом посмотрел на пару алмазных сережек-гвоздиков. — Пискари сказал мне позаботиться об этом.

Айви встала на ноги, чтобы сесть на край соседней кушетки. Это было не похоже на Кистена, так паниковать. Он был отпрыском Пискари, человеком, которого немертвый вампир выбрал, чтобы управлять баром, делать его работу под дневным светом и убирать его ошибки. Ошибки, которые обычно составляли четыре фута одиннадцать дюймов [прим. пер. рост — 150 см], блондинки, и сто фунтов веса [прим пер. вес — 45 кг]. Черт побери все на хрен. Пискари не лажал так, с тех пор как она уехала, чтобы закончить среднюю школу на Западном побережье.

— Она подписала бумаги? — спросила Айви.

— Ты думаешь, я бы так переживал, если бы она подписала? — Кистен укладывал волосы маленькой девушки, как будто это могло помочь.

«Боже, она выглядела на четырнадцать», — подумала Айви, хотя знала, что девушке было ближе к двадцати.

Айви сжала губы и вздохнула. Так много нужно сделать, чтобы просто поспать в это утро.

— Возьми пластиковую упаковку от рояля, из мусорной корзины, — сказала она решительно, Кистен поднялся, одергивая полы своей шелковой рубашки по верху джинсов. — Мы открываемся в восемь часов для толпы Внутриземельцев, и я не хочу, чтобы место пахло, как мертвая девушка.

Кистен встал, направляясь к лестнице.

— Шевелись быстрее, если не хочешь чистить ковер паром! — прокричала Айви, и она услышала, как он быстро спускается вниз, перепрыгивая через ступеньки.

Уставшая, Айви смотрела на брошенную сумочку женщины на кушетке, слишком эмоционально исчерпанная, чтобы выяснять, что она должна чувствовать. Кистен был отпрыском Пискари, но именно Айви думала в большинстве случаев. Не то, чтобы Кистен был глуп, он был далек от этого, он привык, что она со всем справляется. Он ожидал этого. Ему нравилось это.

Интересно, Пискари убил девушку нарочно, чтобы вынудить Кистена взять на себя ответственность, Айви встала, положив руки на бедра, ее взгляд направился к грязным окнам и реку, туманную на утреннем солнце. Это звучало, как манипулирующий ублюдок. Если бы Айви уступила Арту, то она провела бы утро у него — не только покорно делая следующий шаг к управленческому положению Пискари, которое тот для нее хотел, но и Кистен был бы вынужден справляться со всем этим в одиночку. То, что все пошло не тем путем, как он планировал, вероятно, восхитило Пискари; он гордился ее вызовом, ожидая ее более восхитительного падения, когда она больше не сможет бороться.

«Деформированная, разрушенная, уродливая», — подумала она, наблюдая как вырывается пар из туристических пароходов, когда они топили свои котлы. — «Когда-нибудь было так, что она не была такой?»

Скользящий звук пластика привел ее в чувство, и без лишних движений и зрительного контакта, она и Кистен перекатили женщину на него, прежде чем та опорожнила кишечник. Скрестив руки на груди подобно египетской мумии, они плотно ее завернули. Айви смотрела на руки, а не на размытое пластиком лицо женщины, пытаясь отделить себя от того, что они делали, когда они заматывали ее клейкой лентой, которую принес Кистен, как рождественскую елку огоньками.

Только когда они преобразовали человека к объекту, Кистен выдохнул, медленно и долго. Айви будет оплакивать ее позже. А после себя. Но только тогда, когда никто не сможет ее услышать.

— Холодильник, — сказала Айви, но Кистен заартачился. Айви посмотрела на него, когда она стояла, склонившись над трупом, а ее руки уже находились под плечами женщины. — Только до тех пор, пока мы не решим, что делать. Дэнни будет здесь через четыре часа, начнет месить тесто и делать пасту. У нас нет времени для того, чтобы убрать тело и вычистить тут все.

Кистен посмотрел на коврик, перемазанный кровью. Он поднял ногу и поморщился от липкого коричневого мазка на полу, который шел вниз и обратно.

— Да, — сказал он, его фальшивый британский акцент исчез, потом Кистен взял длинный сверток от Айви полностью и водрузил его на плечо.

Айви не могла не почувствовать гордость за него, что он так быстро отдышался. Ему было всего двадцать три, он взял на себя обязанности отпрыска Пискари в семнадцать лет, когда мать Айви нечаянно умерла пять лет назад, отрекшись от престола и положения. Пискари активно управлял Цинциннати, и Кистен делал немного больше, чем прибирался после мастера-вампира, и делал его счастливым. Подавить ее зависть, что Кистен получил вожделенную должность, было легко.

Дикая обучающая программа Пискари сделала ее старше, прежде чем она начала жить. Она не думала о том, что она делала, пока это не было закончено. Кистен еще не изучил эту уловку и жил каждым моментом, который был, вместо того, чтобы много раз прокручивать все в своем уме, как делала это она. Это заставило его медленнее реагировать, более… человечно. И она любила его за это.

— Есть машина, чтобы избавиться от этого? — спросила она принимая меры безопасности. Она не заметила ни одной на стоянке, но она и не смотрела.

— Нет. — Кистен пошел по лестнице, следуя за ней, благодаря его вампирским силам он обращался с весом без напряжения. — Она пришла с Пискари прямо около полуночи.

— С улицы? — спросила она в недоумении, радуясь, что ресторан был закрыт.

— Нет. С автобусной остановки. Очевидно, она — старый друг.

Айви посмотрела на женщину на его плече. Ей было самое большее всего двадцать лет. Каким старым другом она могла быть? Пискари не нравились дети, несмотря на ее размер. Выглядело более вероятным, что Пискари организовал это, чтобы помочь Кистену стать самостоятельным. Не только спланировал это, но и расставил сети на загадочного происхождения женщину, чтобы Кистен пал. Мастер-вампир не рассчитывал, что Айви сначала поймает его, и она почувствовала муки того, к чему зовет любовь Кистена… если она узнала, что могла испытать чувство любви, не заражаясь жаждой крови.

Айви заметила гримасу Кистена, когда она двинулась, чтобы открыть дверь в кухню.

— Пискари убил ее специально, — сказал он, поправляя вес женщины на его плече, и Айви кивнула, не желая говорить ему о ее собственной роли в этом уроке.

Подобрав тканевые салфетки со стола ожидания, она заткнула их за пояс, она дернула ручку, открывая холодильник, и придвинула коробку ногой, чтобы подпереть дверцу. Кистен был прямо позади нее, и со странной комбинацией влажного холода, на котором настоял Пискари, чтобы хранить сыр, она отодвинула в сторону ягненка, размораживающегося для фуршета в пятницу, обернув руки салфеткой, чтобы тепловые отметки не сделали ее присутствие или кого-то еще здесь очевидным.

Позади висящей плиты было длинное низкое ложе из коробок, и Кистен положил туда женщину, закрывая пятно человеческих черт скатертью. У Айви возникло мимолетное воспоминание о том, что она видела нечто подобное там однажды. Им с Кистеном было по десять, и они играли в прятки, в то время как их родители пили вино и разговаривали. Пискари сказал им, что та женщина была кем-то из сказки и играла на заброшенном втором этаже. Казалось, они все еще играли наверху, но теперь игры были более замысловатыми и менее под их контролем.

Кистен посмотрел ей в глаза, они были темно-синими и полными воспоминаний.

— Спящая Красавица, — сказал она, и Айви кивнула. Именно так они назвали труп. Чувствуя себя маленькой девочкой, прячущей разбитую тарелку, она положила обратно плитку с ягненком, чтобы частично скрыть тело.

Холод выходил наружу из холодильника, и она последовала за ним. Убрав коробку, подпирающую дверцу холодильника, она прислонилась к двери, когда та закрылась. Она посмотрела на часы над входной дверью.

— Я пойду через гостиную и по лестнице, если ты поедешь на лифте, — сказала она, не желая столкнуться с Пискари. Он не сердился на нее за помощь Кистену. Нет, он был так удивлен, что она снова отложила Арта, поэтому он пригласит ее в свою кровать, и она, дрожа внутри, пошла бы к нему, забыв Кистена и все, что она сделала. Боже, она ненавидела себя.

Кистен потянулся к швабре и она добавила, — Воспользуйся новой щеткой, а потом, когда закончишь, верни старую на место. Ее нужно будет сжечь вместе с ковриком.

— Точно, — сказал он и скрипнул зубами, когда сжал челюсти. В то время как Кистен наполнял ведро, Айви распылила спрей, которым они вытирали столики в ресторане. Разбавленный, он удалял остаточные феромоны вампиров, но в полную силу, он уничтожал ферменты крови, которые остаются после большинства чистящих средств. Возможно, это было немного излишне, но она была осторожной девочкой.

Маловероятно, что женщину проследили до этого места, но Айви обработала место спреем не столько для ликвидации ее присутствие от вечно шпионящего О.В. или агента ФБВ, было необходимо избежать опасности, что в ресторане пахнет кровью, другой, не такой как у нее или Кистена. Это может привести к вопросам о том, насколько была нарушена лицензия ресторана на смешанную публику и законы. Айви не думала, что ее объяснение, что, нет, никто не был укушен в помещениях, это Пискари осушил женщину в своих личных апартаментах, и поэтому правила в целом не были нарушены, подойдет. Пискари достаточно вытерпел для того, чтобы восстановить свою лицензию после того, как какой-то идиот вер, находящийся под Бримстоном потягивал кровь, она подумала, что он предпочел бы суд и тюрьму, только чтобы снова не потерять лицензию. Но настоящая причина почему Айви так основательно убиралась, она не хотела, чтобы в ее квартире пахло кем-то кроме нее и Кистена.

Ее мысли вернули ее взгляд к нему. Он хорошо выглядел, склонив голову над ведром, по его светлой челке катились капли воды, которые попали туда, когда ведро заполнилось.

Явно не понимающий, что стал объектом ее внимания, он выключил воду.

— Я — такой дурак, — сказал он, глядя, как расходятся круги по воде.

— За это ты мне и нравишься, — сказала она, волнуясь, что она, возможно, и заставила его почувствовать себя не в своей тарелке, взваливая все на свои плечи.

— Я такой. — Он не смотрел на нее, его руки сжимали край пластикового ведра. — Я застыл. Я чертовски волновался по поводу того, что ты скажешь, когда придешь домой и найдешь меня с мертвой девушкой на руках, я не мог думать.

Ища в этом комплимент, она улыбнулась, копаясь в ящике, чтобы найти новую щетку.

— Я знала, что ты не убивал ее. Она полностью подходит под типаж Пискари.

— Черт побери, Айви! — воскликнул Кистен, резко плашмя опуская руки на кран, послышался треск металла. — Я должен был лучше знать это! Я ведь его гребаный отпрыск.

Плечи Айви опустились. Закрыв ящик, она пошла к нему и положила руки ему на плечи. Плечи были тверды от напряжения, и он не сделал ничего, чтобы показать, что знает о ее прикосновении. Потянув его, она прижалась щекой к его спине, чувствуя запах непрекращающегося страха на нем и запах крови женщины. Закрыв глаза, она чувствовала, что ее жажда крови заявляла о себе. Смерть и кровь не включали вампира. А страх и шанс взять кровь — да. Существует различие.

Ее руки расслабились вокруг его тела, пальцы проскользили мимо пуговиц, чтобы найти его живот. Только сейчас Кистен наклонил голову, смягчаясь от ее прикосновения. Ее зубы были в дюймах от старого шрама, который она ему оставила. Опьяняющий запах их смешивающихся ароматов поразил ее, и она сглотнула. Самая опрометчивая приманка из всех. Она прижалась к нему грудью, когда она глубоко дышала, специально принося его аромат в нее, соблазняя пальцами сексуального возбуждения, пробегающими вдоль ее позвоночника.

— Не волнуйся об этом, — сказала она, ее голос низко звучал.

— Ты была бы лучшим отпрыском, чем я, — сказал он горько. — Почему он выбрал меня?

Она не думала, что речь шла о том, что один из них был его отпрыском, но его напряжение искало выход. Уступая порыву, она приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться до его уха.

— Потому что ты нравишься людям больше, чем я, — сказала она. — Потому что ты лучше разговариваешь с ними, заставляя их делать то, что ты хочешь, а они думают, что это была их идея. Я просто пугаю людей.

Он повернулся, медленно, таким образом, он остался в ее руках.

— Я управляю баром, — сказал он, потупившись. — Ты работаешь на О.В. Ты скажи мне, кто из нас более ценен.

Руки Айви скользнули к его талии, прижимая его к краю раковины.

— Я сожалею о той дерьмовой доставке пиццы, — сказала она, имея в виду то, что сказала. — Ты не управляешь баром, ты изучаешь Цинциннати, кто куда движется, кто что для кого делает. А я? — Ее внимание переместилось на пучок волос, показавшийся из выреза его рубашки. — А я учусь, как целовать задницы и сосать шеи.

В его жестком взгляде читалось обвинение, Кистен покачал головой.

— Пискари кинул мне мертвую девушку на колени, и я сидел с ней и сжимал руки. Ты пришла, и все произошло. А что будет в следующий раз, когда случится что-то важное, и я все испорчу?

Проводя своими руками по гладкой шелковой ткани на его плечах, она закрыла глаза от чрезвычайно эротичного ощущения, поднимающегося в ней. Вина смешалась с ним. Она была уродом. Все, что она хотела сделать — это утешить Кистена, но сам акт утешения его, включал ее вампира.

Мысль об Арте и о том, что почти произошло, ударила ее. Между одним дыханием и следующим, мышцы ее челюсти сжались, а глаза расширились. Дерьмо. Может быть лучше сдаться. Чувствуя себя подобно шлюхе, она открыла глаза и посмотрела на Кистена. Его глаза были настолько же черными, как и ее, укол ожидания нырнул к ее центру. Деформированные и искривленные. Они оба. Был ли какой-нибудь путь кроме этого, чтобы показать, что она заботилась о других?

— Ты справишься с этим, — прошептала она, желая ощутить его губы, касающиеся чего-то, чего угодно. Нежная кожа под его подбородком блестела от поднявшегося тумана, прося ее попробовать. — Я спасаю твою задницу. Ты спасаешь мою, — сказал она. Это было все, что она должна была предложить.

— Обещаешь? — спросил он, его голос звучал потерянным. Очевидно этого было достаточно.

Приманка была слишком сильной, и она подтянулась ближе, чтобы мягко поместить губы у основания его шеи, позволяя его пульсу забиться чаще. Она чувствовала, как будто она умерла: крича, потому что они нуждались друг в друге, чтобы пережить Пискари, пульс бешено стучал от того, к чему все шло, и был в отчаянии от того, что эти жажда и кровь были связаны.

— Обещаю, — прошептала она. Глаза закрылись, она прошлась зубами по его коже, но не вонзала их, когда ее пальцы зарылись в его мягкие волосы.

Дыхание Кистена стало быстрым, и одной рукой он подхватил ее и посадил на стол, вставая между ее коленями. Она чувствовала, как ее взгляд стал жарким, когда его руки стиснули ее бедра, двигаясь поверх ее штанов.

— Ты голодна, — сказал он, опасные переливы звучали в его голосе.

— Я была голодна, — сказала она, сцепив руки за его шеей, как будто связанная. Ее голос был требователен, но по правде она была беспомощна перед ним. Это было проклятие вампира, то, в чем нуждаешься сильнее всего. И Кистен знал правила игры, в которую они играли, как и она. Ее мысли пронеслись к Спящей Красавице в холодильнике, и она далеко отпихнула их ненавистью, что она хотела чувствовать, как кровь Кистена наполняет ее спустя десять минут после того, как женщина умерла в их квартире. С самовнушенным отвращением, она будет разбираться позже. Она была чрезвычайно опытной при отрицании, когда было нужно.

— Арт снова беспокоил тебя? — сказал он, его почти тонкие черты лица стали хитрыми, когда он сунул руку под ее рубашку. Устойчивое тепло его пальцев было похоже на шип, идущий через нее.

— Все еще… — сказала она, подавляя дрожь, чтобы вызвать чувство подъема.

Его свободная рука проследила путь от ее плеча и ключицы, проскользив вверх по длиной шее.

— Мне придется написать письмо и поблагодарить его, — сказал он.

Глаза сверкали, Айви дернула его к себе, обхватывая ногами, прижимая к себе. Его руки исчезли с ее талии, оставив лишь холодное тепло.

— Он хочет мою кровь и мое тело, — сказала Айви, чувствуя, что ее жажда Кистена смешивается с ее отвращением к Арту. — Он ничего не получит. Я собираюсь заставить его, чтобы он взял мою кровь против моей воли.

Дыхание Кистена касалось ее шеи, а его руки были на ее спине.

— Что это тебе даст?

Улыбка, невидимая и злая, появилась на ее лице, когда она просмотрела по его плечу на пустую кухню.

— Удовлетворение, — выдохнула она, чувствуя, что слабеет. — Он продвинет меня из-под себя, чтобы я держала рот на замке, или он выставит себя посмешищем перед всей башней. — Но она больше не знала, сможет ли она это сделать. Он был сильнее, чем она предполагала.

— Это моя девушка, — сказал Кистен, и она судорожно вдохнула, когда он нагнул голову, его зубы мягко прошлись по старому шраму, чтобы послать восхитительную стрелку ожидания через нее. — Ты — такое политическое животное. Напомни мне никогда не делать ставки с тобой.

Затаив дыхание, она не могла ответить. Мысль о необходимости справиться с грязной сценой промелькнула мимо и ушла.

— Ты должна будешь научиться говорить «нет», — пробормотал Кистен.

— Ммм. — Открыв глаза, она обнаружила, что движется против него, в то время как его руки притягивают ее ближе. Он опустил голову, и ее руки, растопырив пальцы, пробежались по его спине, затем она сжала пальцы, впиваясь в него. Губы Кистена играли у основания ее шеи, двигаясь ниже.

— Ты могла бы сказать «нет», если бы он так сделал? — прошептал Кистен, ведя зубами вдоль ее голой кожи, в то время как его руки под ее рубашкой проследили путь к ее груди.

Эти два чувства соединились в ее уме, и это ощущалось так, как будто на ее груди были его зубы.

— Да… — выдохнула она, подбадривая. Он задрал подол ее рубашки, и она схватила его за волосы, желая больше.

— Что если он выполнил свое обещание? — спросил он, опуская голову, и она замерзла от чувства серебра, льющегося каскадом к ее паху, когда он поместил зубы туда, где были его пальцы. Это было слишком много, чтобы не ответить.

Пульс мчался, она дернула его голову. Это, возможно, причинило боль, но Кистен знал, что так будет и передвинулся с ней. Она никогда не причиняла ему боль. Не намеренно.

Приоткрыв губы, она сжала ноги вокруг него, пока она почти не оставила стол. И хотя она уткнулась лицом в его шею, вдыхала его аромат и дергала его старые шрамы, она не прокалывала кожу. Самоотречение было больше, чем изящная пытка, было больше, чем укоренившаяся традиция. Это было выживание.

Дело в том, что она почти не думала, и только заученные правила поведения сохраняли ее от того, чтобы вонзить зубы, наполнить себя тем, что делало его живым. Она жаждала почувствовать то славное мгновение полной власти над другим, и то что докажет, что она была живой, но пока он не сказал, она будет голодать. Это была игра, но не смертельно серьезная, чтобы предотвратить ошибки, сделанные в момент страсти. У немертвых были свои игры, они нарушали правила, когда думали, что могут выйти сухими из воды. Но живые вампиры крепко держались за них, зная, что это может быть разница выживут ли они после кровавой встречи или нет.

И Кистен знал это, наслаждаясь его временным господством над ней. Она доминировала в это паре, но была неспособна удовлетворить свое желание, пока он не позволил ей, и в свою очередь он был беспомощен, чтобы удовлетворить себя, пока она не согласится. Его мускулистые руки отодвинули ее рот от его шеи, заставляя его собственные губы оказаться у ее уязвимого места, поднимающегося и падающего под ним. Ее голова откинулась назад, она задумалась, кто сдастся и попросит первый. Незнание вспыхнуло в ней и, чувствуя это, она зарычала.

Опустив голову, она нашла мочку его уха, металлический алмазный вкус был острым на ее языке.

— Дай мне, — выдохнула она, уступая, не волнуясь о том, что ее жажда была более сильной, чем его.

— Возьми, — простонал он, подчиняясь их обеим страстям быстрее, чем он обычно делал.

Задыхаясь от облегчения, она притянула его ближе, и от шока, что он встречал ее, она аккуратно погрузила зубы в него.

Дрожа, Кистен прижал ее ближе, поднимая со стола.

Она потягивала его кровь, голодная, почти испуганная тем что, кто-то мог остановить их. Счастливое облегчение пронеслось в ней от острого вкуса. Их ароматы смешались в ее мозге, и его кровь омывала ее, делая их единым целым, стирая пустоту, что любил Пискари, которая была вырезана в ней удовлетворением его требований. Тепло Кистена заполнило ее рот, и она сглотнула, посылая его глубже в себя, отчаянно пытаясь утопить ее душу каким-то образом.

Дыхание Кистена против нее было быстрым, и она знала изящные чувства, которые она дарила ему. Слюна вампира вызывала экстаз, насколько близкий к сексу, что это было не важно. Его пальцы дрожали, когда они прошлись по ее изгибам и достигли подола рубашки, но она знала, что не было времени. Она собиралась достигнуть кульминации, прежде чем они могли получить намного больше.

Затаившая дыхание и разъяренная от чувства силы и жажды крови, она отступила от него, проводя языком быстро по зубам. Она посмотрела ему в глаза, зрачок был черным. Он видел, что она колебалась.

— Возьми, — выдохнула она, отчаянно пытаясь дать ему то, что ему было нужно, и чего он жаждал. Это не загладило бы причиненный ущерб от жестокости акта, но это был единственный способ, благодаря которому она могла найти мир с собой.

Кистен не ждал. Он издал гортанный звук и наклонился. Ощущение дернулось через нее, момент опрометчивой боли, видоизмененной почти немедленно в равное удовольствие, слюна вампира превращала жало его клыков в огонь страсти.

— О, Боже, — простонала она. Кистен слышал, и он потянул сильнее, выходя далеко за пределы того, что он обычно делал. Она выдохнула от двойственного ощущения его зубов на своей шее, и его ногтей на ее груди. Ее тело двигалось с ним, она дернула его руку оттуда, где та была, и притянула его запястье к своему рту. Она не могла… вынести это. Ей нужно было все. Все сразу.

Он поцеловал ее, с восторгом наполняя ее, она укусила, посылая ток в старые шрамы.

Кистен дрожал, его хватка колебалась, когда сексуальная и восторженная кровь заполнила их обоих. Он отошел от стола, ее ноги по-прежнему обхватывали его за талию.

Она слышала по его дыханию, что он собирался достичь пика, и радость, что они закончат это оба удовлетворенными, она перестала мыслить. Все ушло, оставляя только потребность наполнить себя им, и она взяла все, что он давал ей, не заботясь, что он делал то же самое. Вместе они могли найти мир. Вместе они могли выжить.

Айви сильнее напряглась, и она погрузила зубы глубже. Кистен ответил, низкий гул поднимался от него. Это зажгло примитивную ее часть, и страх, инстинктивный и неудержимый, прошиб ее. Кистен почувствовал его, хватая ее агрессивнее.

Она выкрикнула, и с болью, переходящей в шипы удовольствия, она достигла кульминации, ее пульс дико стучал под рукой Кистена, и в его рту, и через него. Он напрягся, и с последним стоном, его губы оставили ее, когда он получил изящный психический оргазм, вызванный насыщением голода и кровью.

«Неудивительно, что такое чувство, будто меня вывернули на изнанку», — подумала она, как раз тогда, когда ее тело дрожало и восстанавливалось от восторженного нападения. Зло или заблуждение — это не имело значения. Она не могла сопротивляться чему-то, что чувствовалось таким чертовски хорошим.

— Кист, — выдохнула она, когда последние вспышки исчезли, и она поняла, что она все еще держится за него ногами, уткнувшись лбом в его плечо, а ее тело пытается понять, что же произошло. — Ты в порядке?

— Черт побери, да, — сказал он, измученно выдыхая. — Боже, я люблю тебя, женщина.

Когда его руки напряглись вокруг нее, эмоция, с которой она редко чувствовала себя хорошо, наполнила ее. Она любила его больше, чем она признается, но было бессмысленно планировать будущее, которое уже спланировали за них.

Медленно он опустил ее на стол, его мышцы начинали дрожать. Синяя радужка у его зрачков возвращалась, его губы, все еще окрашенные в красный цвет от ее крови, открылись, а его брови поднялись.

— Айви, ты плачешь.

Она заморгала, чтобы потрясенно понять, что она плакала.

— Нет, не плачу, — сказала она, проводя ногой вверх и в бок, чтобы отпустить его. Ее мускулы протестовали, они еще не были готовы двигаться.

— Да, плачешь, — настоял он, хватая тканевую салфетку и прижимая ее к своему запястью, а затем к шее. Маленькие проколы уже закрывались, слюна вампира работала, чтобы стимулировать исцеление и бороться с возможной инфекцией.

Отворачиваясь, она соскользнула со стола, почти спотыкаясь от ее потребности скрыть эмоции. Но Кистен схватил ее за плечо и развернул.

— Что такое? — спросил он, а потом его глаза расширились. — Дерьмо, я сделал тебе больно.

Она чуть не рассмеялась, подавляя это.

— Нет, — призналась она, потом закрыла глаза, пытаясь найти слова. Они были там, но она не могла сказать их. Она любила Кистена, но почему единственный способ, которым она могла показать ему это, включал кровь? Пискари полностью уничтожил в ней, как утешать кого-то, кого она любила без поворота к жестокому акту? Любовь должна быть ласковой и нежной, не скотской и не для служения себе.

Она не могла вспомнить последний раз, когда она спала с кем-то без крови. Она не думала, что она делала так с тех пор, как Пискари впервые обратил свое внимание полностью на нее, извращая ее до тех пор, пока любая эмоция, забота, любовь или преданность, стимулировали жажду крови, которой, казалось, бессмысленно сопротивляться. Она аккуратно выстроила ложь, чтобы защитить себя, что кровь, кровь и секс, и кровь — это был способ показать, что она любила кого-то, но она не знала, сколько времени она могла в это верить. Кровь и любовь настолько переплелись в ней, что она думала, что не могла разделить их. И если она будет вынуждена признать, что даруя кровь — это то, каким образом она выражает свою любовь, то ей пришлось бы признать, что она была шлюхой, каждый раз, когда она позволяла кому-то погружать свои зубы в нее и каждый раз, когда она сама в кого-то запускала зубы на пути к вершине. Может, именно поэтому она заставляла Арта взять ее против воли? Ей придется подвергнуться изнасилованию, чтобы остаться в здравом уме?

Взгляд Кистена прошелся по кухне, и она видела, как задвигался его нос, когда он втянул их запахи. Теперь они вынесут от всего персонала кухни, что они «снимали их вампирское давление» на кухне, но это покроет запах трупа, по крайней мере.

— Что это тогда? — спросил он.

Кого-то другого Айви бы послала или проигнорировала, но Кистен вынес слишком много ее дерьма.

— Все, что я хотела сделать — это успокоить тебя, — сказала она, роняя голову, чтобы скрыться за занавесом своих волос. — И это превратилось в кровь.

Мягко вздыхая, Кистен медленно и осторожно обнял ее. Она задрожала, когда он нежно поцелуем снял последние капли крови с ее шеи. Он знал, что это так чувствительно, что почти больно, и так будет несколько минут.

— Черт возьми, Айви, — прошептал он, его голос сказал ей, что он знал, о чем она не говорит. — Если ты пытаешься успокоить меня, ты сделала отличную работу.

Он не пошевелился, и вместо того, чтобы отойти от него подальше, она остановилась, позволив себе принять его прикосновение.

— Это то, что мне нужно, тоже, — добавил он, он пах ими, смешанными, разжигая глубокую удовлетворенность вместо острой нужды в том, чтобы голод был удовлетворен.

Она кивнула, веря ему, хотя ей все еще было стыдно.

«Но почему это единственный способ, благодаря которому я знаю, как быть?»