Ненужная жена. Рецепт любви

Глава 5. Аптекарская наука

К вечере Лиззи закашляла, у нее поднялся сильный жар. Она начала бредить.

Намерзлась за день, да еще и в вечер убежала.

— Ах, глупая бабочка, — шептала я, трогая ее горячий лоб. — Ну, каково болеть? Будешь теперь меня слушаться? Не станешь убегать?

— Если выживу, — тихо ответила Лиззи. — Но, наверное, я умру. Как глупо вышло… А могла бы жить с доброй сестрицей… Ты бы меня любила?

— Я и сейчас тебя люблю, — строго ответила я. — И потом любить стану. Не болтай глупостей! Никто в этом доме не умрет! У нас ведь есть Клод? И его детки? Помнишь сушеные плоды? Они очень полезны. Сделаем из них лекарство!

— Но ведь эти ягодки очень дорогие, — бормотала Лиззи, послушно глотая теплое молоко с медом.

— Ты мне дороже, глупое дитя! — ответила я. — Да и эти ягодки растут именно для того, чтоб из них делать лекарства и лечить того, кто тебе дорог, разве нет?

— Наверное, — прошептала засыпающая Лиззи.

А я задумалась.

Ну, предположим, у Лиззи просто сильная простуда. А если нет? А если что-то серьезнее? А если сама я заболею, кто меня на ноги поднимет?

Словом, когда Лиззи забылась тяжелым горячечным сном, я решилась. Сварю лекарство!

Это ведь глупо, иметь на руках такие редкие растения, и ничего с ними не сделать.

Я пошла в дом и принесла к нам во флигель оборудование из кабинета аптекаря.

Бережно перенесла тонкостенные колбы и реторты. Фарфоровую ступку и пестик. Аптекарские точные весы с крохотными гирьками и щипчиками, чтоб их брать. Маленькую спиртовку. Пыльную старую банку со спиртом. И, самое главное — драгоценную книгу с рецептами.

— Ох, да только б все вышло! — бормотала я, раскрывая страницу на нужном рецепте. — Ничего тут сложного же нет? Делали же мы в школе опыты на уроках химии? Вот, тут то же самое. Считай, лабораторная работа…

Но это, конечно, была неправда.

На уроке все ограничивалось всего лишь эффектным опытом. Огненным фонтаном или блестками, выпавшими в прозрачном растворе.

А сейчас шла речь о жизни и смерти!

Спиртовая банка была закрыта так крепко, что я пролила немало слез отчаяния, открывая ее. Притертая крышка не поддавалась.

Что делать? Без спирта, конечно, можно изготовить лекарство, но оно будет не так сильно…

— Ну, давай же! Давай!!!

Я нагрела воды и поливала на пробку, замирая от страха. Больше всего я боялась, что банка лопнет от кипятка в моих руках, и тогда все…

Но мои усилия увенчались успехом. Крышка провернулась, пробка вдруг с хлопком вылетела, в нос мне ударил знакомый медицинский запах.

Я ощутила его с содроганием. Не так давно он сопровождал меня каждый день. Бесконечные уколы и протирания спиртовой ваткой. От спирта кожа становилась неживой, сухой, шелушащейся.

— Интересно, — сквозь зубы цедила я, капая спирт в спиртовку чуть ли не по капле, — если б двуцветник существовал в моем мире, я осталась бы жива?.. Если он лечит от любых болезней?..

Свою аптекарскую лабораторию я решила оборудовать на кухне. Кухонька была маленькая, два на три. Зато рабочий стол был большой, длиной на все три метра, как раз под окном.

Его я и приспособила под работу.

Оттерев его деревянную столешню добела, я, глядя в книгу рецептов, сполоснула нужные колбы и собрала установку, нужную для перегонки.

Из игрушки Лиззи выбрала один плод двуцветника, похожий на крохотную ранетку. Остальное оставила на месте.

— Ну, Клод, посмотрим, так ли ты силен, как говорят! — пробормотала я.

Аптекарские весы были идеально отрегулированы. Даже спустя много времени они действовали безукоризненно. Ну, еще бы! Если взвешивать на них такие опасные яды, каким был отпрыск краснощекого Клода, то без точности не обойтись.

Плод вытянул на полторы мерки. Это такая местная мера весов.

— На одну мерку двуцветника, — читала я в книге, — четыре доли спирта… Значит, на полторы — шесть?

Я аккуратно вывела на чистом листе свою первую формулу. Главное, точно все соблюдать! Все пропорции, все действия!

— Смелее, — подбодрила я себя. — Все получится. Должно получиться обязательно! Не то…

Впрочем, о дурном и думать не хотелось.

В толстостенной тяжелой ступке черным пестиком из крепкого отполированного камня я истолкла плод двуцветника в тонкую пыль.

Он оказался ярко-зеленым внутри. Изумрудным; а порошок, в который он превратился, был ну словно толченое бутылочное стекло. Так же сверкал и казался таким же колючим.

В этот порошок я влила нужное количество спирта и добавила еще десять долей воды. Пропорции в точности, как писал аптекарь.

Мешала деревянной лопаткой, пока раствор не загустел, словно зеленая блестящая каша.

После перенесла аккуратно это месиво в колбу и поставила спиртовку — выпариваться.

Спирт растворил самое главное, целебное вещество двуцветника, оставив в колбе все ненужное. Изумрудными каплями лекарство, выпариваясь, оседало на стенках стеклянного змеевика и потихоньку стекало в подставленную крохотную стеклянную чашечку.

Медленно-медленно.

Первой капли мне пришлось ждать, наверное, целую вечность.

Лиззи в комнате заходилась в кашле, и я понимала: если у меня лекарство не получится, девочка разболеется всерьез. С каждым ее приступом мне казалось, что ее душа уже готова отлететь вон.

Я в панике бежала проверить ее, отереть горячий лоб, и снова неслась к спиртовке, над которой кипела ядовитая зеленая каша…

Наконец, первая капля была получена. Она сверкала как ценный изумруд на дне чашки. И я едва не расплакалась, сбросив чудовищное напряжение с плеч.

Но поможет ли она?.. Все и верно я сделала?

Я дрожащими руками развела эту каплю в кружке воды, попробовала сама.

Приятный аромат трав, ничего особенного. Ни горечи, не сладости.

— Лиззи, детка! — позвала я, бросившись к ребенку. — Выпей это, крошка!

Лиззи вся пылала. К коже ее прикоснуться было нельзя.

Казалось, она не спала, а была в обмороке от жара.

— Ну же, — ворковала я, обмирая от страха, обнимая ее за плечи и приподнимая ее голову. — Это лекарство тебе поможет! Давай, детка! Глотни! Не собираешься же ты доставить Клотильде радость, всерьез разболеться? Надо быть сильной и здоровой!

Лиззи с трудом приоткрыла глаза, ее пылающие жаром губы разомкнулись, и я влила настой в ее рот.

— Пей, Лиззи. Пей. Это твой Клод спешит тебя вылечить. Он хочет, чтоб ты увидела, как он прорастет и зацветет огромными алыми цветами!

Баюкая на руках горящую девочку, я умирала от страха.

От страха, что она погибнет.

От страха, что никогда не услышу ее голос.

От страха, что останусь одна. Достанет ли у меня тогда сил, чтоб бороться, если никого не будет рядом?!

— Не покидай меня, Лиззи. А кто же будет подсказывать мне идеи? Кто будет подбадривать? Ты даже не представляешь, как ты мне нужна!

Наверное, с четверть часа я сидела с Лиззи, пока не заметила, как на ее лбу выступают бусины пота, а горящие щеки бледнеют. Тельце девочки в моих объятьях сделалось мягким и влажным, она беспокойно вздохнула, приходя в себя.

Глаза ее все еще были мутными после тяжелого болезненного забытья, но она уже меня узнавала.

— Сестрица Бьянка, — прошептала она, жмурясь от света камина, — я так есть хочу…

Я чуть не взвыла от счастья и прижала ее к себе.

— Ну, конечно, — пряча от нее слезы, произнесла я. — Конечно, хочешь! Целый день ведь голодная… будешь кашу?!

Всего выпарилось около двух долей лекарства. Оно было тягучим и густым, как крыжовниковое варенье. Я с трудом перелила его во флакон.

Остатки ополоснула кипятком, слила в кувшинчик — лечить Лиззи. Одной дозы, может, и достаточно вылечить ее простуду, но недостаточно, чтоб вылечить мои издерганные нервы.

Есть и мне хотелось ужасно.

В маленьком котелке над огнем я повесила кипятиться жирное деревенское молоко, всыпала крупу и добавила немного желтого свежего маслица, чтоб каша не пригорела.

Помешивая жирно булькающее варево с плавающими на его поверхности желтыми масляными кружочками, я посмеивалась, глядя как Лиззи, укутанная в плед, попискивает от нетерпения. Девочка выглядела ну совершенно здоровой. И это всего от одной капли?!

— Сестрица, — произнесла Лиззи бодрым голоском, — а что это за чай ты мне дала? После него я такая… здоровая!

— Это, — посмеиваясь, сказала я, — то самое лекарство, которое можно приготовить из Клода.

Лиззи затихла, глаза ее расширились.

— Ты… ты сварила Клода, чтобы меня спасти?! — с ужасом произнесла она, и я рассмеялась.

Как будто Клод — это человек или любимое животное. Впрочем, если она считает луковицу живой, то какая разница?

— Цел твой Клод. Там же несколько сухих плодов было. Вот один я взяла.

Лиззи перевела дух.

— Я бы себе не простила, — дрожащим голосом произнесла она, — если б Клода… из-за моей глупости…

— Лиззи, это всего лишь луковица! — строго произнесла я. — Дорогая, конечно, но ты-то мне намного дороже!

Лиззи строго посмотрела на меня.

— Дорогая луковица, — повторила она. — Нам с тобой есть нечего, а ради меня целую дорогую луковицу извести!..

— Но я приготовила много лекарства, — заметила я. — Его можно продать.

— А сколько оно стоит? — спросила Лиззи.

— Сейчас гляну. В записях отца должно быть что-то написано по этому поводу.

Я оставила булькающую кашу и пошла на кухню, за книгой с рецептами.

Информация, которую я нашла, ввергла меня в шок.

— Ну, что там? — нетерпеливо спрашивала Лиззи. А я все водила пальцем по странице, пытаясь осознать…

— Лиззи, — произнесла я, наконец. — Ты выпила лекарства, Лиззи, на один золотой.

У девочки от изумления глаза округлились.

— Золото-о-ой? — протянула она. — Один золотой стоит одна луковка?!

— Одна капля, Лиззи, — ответила я. — Одна капля этого зелья! А у нас его еще половина пузырька…

Лиззи захлопала в ладоши.

— Так мы богаты! Богаты! — закричала она радостно.

Я покачала головой.

— Боюсь, что нет.

— Это еще отчего?!

— Где ты в поселке найдешь богача, готового заплатить золотой за лекарство?

— Когда помираешь, еще не столько заплатишь! — резонно заметила Лиззи.

— А пока никто не помирает, как нам быть? Что продавать? Да и как они узнают, эти помирающие, что лекарство у нас есть? — я задумалась. — Надо как-то привлечь клиентов…

— Ты же говорила, что можешь мази наварить?

Мази!

Отец варил их много. От болей в суставах, например. Медоцветы и у нас росли. И сонники тоже, от судорог. Из них больше всего получалось лекарств, и продавались они хорошо. И сварить мазь проще простого.

Но как ее до поселка донести? Прям в кастрюле?!

А покупателям разливать половником в карманы?!

Отец разливал мази по крохотным плоским баночкам, продавал по серебряшке за такую банку. Но где сейчас мне взять столько банок? Купить? А на что?

— Можно же пластырь сделать, — пробормотала я, осененная. — Ну, конечно! Мазь на пластырь нанести! И не только от болей, но и настойку двуцветника! Тогда пластырь будет не просто боль снимать, а еще и лечить! Человек попробует нашу мазь, и в следующий раз, если что-то заболит, обязательно придет и купит!

Лиззи с сомнением покрутила мордашкой, поджала губки.

— Меня лечила — минус золотой, — подсчитала она. — В мазь хочешь добавить — еще минус золотой. Сплошные убытки!

Я рассмеялась.

— А мы накинем стоимость на пластырь! Так бы продавали его по паре медяков, а с двуцветником продадим по три! Ну, как тебе план?

Услыхав это, Лиззи повеселела.

— Только не продешеви, — строго сказала она.

Клотильда из тех людей, что доставляют одни только проблемы и все разрушают одним только своим присутствием!

Нам надо было спать, я устала, да и Лиззи тоже.

Но после Клотильды, побывшей в нашем доме всего полчаса от силы, остался такой бардак, что в доме находиться было противно.

Куры вечером остались некормленые, потому что я возилась с заболевшей Лиззи! А Лиззи удрала, наслушавшись годостей этой ведьмы старой!

Навоз свален…да кто ж его знает, как он свален и где, я же не наблюдала за возницей! Видно, лежит теперь смерзшейся кучей посреди сада! О-о-о, Клотильда, чтоб у тебя рот смерзся! И чтоб ты не могла и слова сказать! И лопнула от собственного яда!

В доме грязно, натоптано, перья валяются.

Все не на своих местах.

Еще и курица без головы лежит на столе!

Вот курицу особенно жаль.

Но не пропадать же ей за зря? Пришлось греть воду, ошпаривать чернушку, ощипывать и потрошить бедняжку.

— Она погибла в неравной схватке со злодейкой, — Лиззи прочла небольшую эпитафию над павшей. — Я буду есть ее со скорбью в душе.

— Ты будешь лопать ее, облизывая пальчики! — рассмеялась я, дергая черные перья. — Сегодня с утра кашу доедим. А на обед сварим курицу. Попьем горячего бульона. Нам полезно.

На самом деле, у меня самой слюнки текли от мысли о мясе. Пусть хоть старая курица, но я с удовольствием обглодаю ее вареную ножку!

Плоды двуцветника, верно, обладали волшебной силой.

Через час у меня не только прекратило ныть больное, натруженное тело, но и силы откуда-то прибыли. Уж времени за полночь, а я преспокойно разделываю курицу и посматриваю на кухню, соображая, не навести ли там порядок прямо сейчас.

В прошлый раз я обошла ее внимание, а теперь вот она неожиданно пригодилась.

Да и на печи готовить удобнее будет, чем в камине…

— Отмою все шкафы, — размышляла я, промывая тушку изнутри, — сложим там все необходимое для производства лекарств. Печку бы побелить, а то она ужасно закопченная.

— Давай я этим займусь, сестрица! — предложила Лиззи. — Вдвоем мы быстрее со всеми делами справимся! Ты только лавку пододвинь поближе к шкафам, чтоб я достала.

— А не рано ли ты поднялась, детка? — озабоченно произнесла я. — Только что болела, и жар у тебя был. Тебе б еще полежать.

— Да что ты, сестрица! Мне вовсе уже не плохо. Лекарство твое просто волшебное. Оно мне очень помогло.

Лиззи тоже была бодра, несмотря на поздний час.

Она вымела за Клотильдой всю грязь и залезла на лавку, мыть шкафы и посуду в них.

Клотильда не позарилась на наши миски. Видно, они показались ей некрасивыми. Простые глиняные, коричневые и темные. На них не было изображено ни райских цветов, ни блестящих кантов фальшивой золотой краской. У Клотильды такими расписными тарелками весь буфет заставлен. И иногда она позволяет своим деткам есть из них.

Глиняные миски ее не прельстили. Из таких у нее кошка мелкую рыбу ела.

Да вот теперь мы с Лиззи будем кашу есть…

Но когда Лиззи каждую из них вымыла с мылом и ополоснула в деревянной кадке, они заблестели, как новенькие. Крепкие, блестящие и круглые, что шляпки боровиков.

И на полках девочка навела порядок. А пол я потом помыла, собрав и перья, и солому, и грязь.

Как славно! Стало так чисто, что даже огонь в печи казался ярче.

Очень хотелось, чтоб наша нова жизнь началась именно с этого — с уюта, порядка и чистоты.

Закончив с курицей, я поднялась и пошла отыскала одну из рубашек, что мы принесли из дома.

Прополоскав ее как следует, я повесила вещицу сохнуть у камина, а сама снова обратилась к игрушке Лиззи.

Вместе с девочкой мы выбрали несколько крохотных белых луковиц медоцветов, тех, что поплоше.

— Сварим мазь от боли, — сказала я. — Боль дело обычное. Люди часто страдают от ушибов, от зубной боли. От ломоты в суставах. Такие пластыри должны брать охотно.

В начисто вымытой глубокой чашке спиртом я отмыла купленный жир.

Залила его и долго мешала, пока в спирту не растворилось все ненужное. После слила его, а жир стал белый, как облака над летним лугом.

Медоцветы тщательно взвешала, затем истолкла в ступке.

Они сочно хрустели, брызжа прозрачным соком, превращаясь в кашицу. Эту кашицу я процедила, выжав остаток досуха. А весь сок смешала с долей молока и ложкой меда.

— Эти не выпариваются полностью, — сообщила я Лиззи. — Просто немного варятся, пока мазь не загустеет.

Их я отправила кипеть с воском, а сама занялась рубашкой.

Из нее я хотела наделать пластырей.

Я распустила ее на небольшие квадратики, каждый из которых прогрела над огнем. А затем прогладила раскаленным камнем, завернутым в обрывки рубашки.

Разложив лоскуты на столе, я дождалась, когда мазь закипит, сняла ее с огня. От нее приятно пахло медом и цветами.

В горячее месиво я, скрепя сердце, капнула одну драгоценную каплю отвара двуцветника, и перемешала как следует. Мазь приобрела приятный слабый зеленовато-медовый оттенок, стала прозрачной.

Вот ее мы и принялись с Лиззи наносить на лоскутки ткани, осторожно и аккуратно орудуя деревянными ложками.

Притом у Лиззи слой мази был намного тоньше моего. Хотя мазь мы черпали, кажется, одинаково.

— Нечего баловать! — сердито приговаривала она. Я лишь посмеивалась, покачивая головой.

— Из тебя выйдет рачительная хозяйка. Если, конечно, не будешь очень жадная, — заметила я.

— А хоть бы и жадная, — не уступала Лиззи. — Я не для своих жадничаю!

— Жадничать в принципе нехорошо, — заметила я. — Клотильда жадная. Если б она таковой не была, не выгнала б нас из дома.

Лиззи покачала головой.

— Она не из жадности нас выгнала. А…

— А почему? — подбодрила я Лиззи, но та смолчала. Нахмурилась и продолжила наносить мазь на ткань. И я не стала упорствовать в своих расспросах.

Немного остынув, мазь загустела, стала не такой текучей.

— Если еще подморозить ее, она не потечет и ничего не испачкает, — заметила я. — Ну, можно и на покой? Утром в поселок сходим, постараемся пластыри продать.

Но Лиззи выглядывала из-за краешка стола. В ее синих глазах стояла мольба.

— Сестрица, — умоляюще произнесла она. — А помаду? Ты забыла сварить помаду! А ведь так хотела…

Ох, и кокетка! Еле жива осталась, а чуть отойдя, уж думает о красоте!

— Милая, на для помады надо больше воска, — ответила я. — Да и краситель нужен, а у нас его нет. Мы не купили его.

Лиззи надула губы.

— Если хорошо продадим пластырей, то купим еще воска, и за красителем зайдем в кондитерскую лавку, — утешила я ее. Она тотчас повеселела, потерла ручки. Ох, и проныра!