Неосторожный шаг

3

— Мы ненадолго остановимся, чтобы подкрепиться. — Филипп быстро взглянул на Элизабет, а затем в зеркало, в котором можно было видеть Джулию, устроившуюся на заднем сиденье большого автомобиля. — Джулия, вам удобно? — спросил он вежливо.

— Очень, — ответила та сонным голосом.

Они ехали уже час через пышно цветущую сельскую местность, направляясь к родовому замку де Сернэ в долине реки Роны, и Джулия начала уставать от путешествия, хотя переносила его намного лучше, чем ожидала Элизабет.

Майский вечер был теплым и тихим, еще более подчеркивая красоту зеленых пастбищ, роскошных садов и виноградников, старых городков с их черепичными крышами и лубочно красивых замков. Мощный «мерседес» с легкостью пожирал милю за милей.

Джулия удобно расположилась сзади, забросив ноги на мягкие подушки, так как у нее теперь постоянно отекали лодыжки. Но для Элизабет это обернулось большим неудобством, поскольку ей пришлось сидеть на переднем сиденье, в непосредственной близости от Филиппа. И, хотя она не сказала ни слова, он это знал.

У его рта залегла жесткая насмешливая складка, говорившая о том, что он наслаждается ее замешательством.

Почему он так тревожил ее? Она заставила себя сконцентрироваться на красотах сельского пейзажа, но затем те же мысли вновь полезли в голову. Элизабет считала, что после Джона ни один мужчина не сможет пробудить в ней каких-либо чувств — и до Филиппа так и было. Но Филипп положительно раздражал ее всем своим видом и своими манерами.

Словно зверь затаился рядом, спрятав до поры до времени свои острые когти. Он был высокомерным и властным и до крайности уверенным в своей силе. С тех пор как произошел тот инцидент в гостиной, Элизабет никак не могла забыть ощущения его губ на своих губах. Это сводило ее с ума. Она хотела держаться отстраненно, притвориться, что он для нее не существует, но Филипп де Сернэ был не тот человек, которого можно игнорировать.

Слава Богу, он имел собственный дом. Она уцепилась за эту мысль, словно за ремень безопасности. Можно надеяться, что после мучительного путешествия ей не придется быть опять в его компании.

То, как с ней обошелся Джон, взяв ее молодость и невинность, а потом, получив все, что хотел, выбросил как старую перчатку, причинило ей такое страдание, что потребовались месяцы, чтобы вернуть прежнее уважение к самой себе. И вот мужчина готов вновь вторгнуться в ее жизнь. Мужчина, в котором все пугало, даже его странная проницательность.

— Путь до замка еще не близок. Не могли бы вы попробовать немного расслабиться? — Его голос прозвучал ровно и спокойно. Он быстро взглянул на нее, и хотя она не повернула головы, но все же почувствовала, каким обжигающим был взгляд.

— Не будьте смешным…

Он прервал ее поднятием руки.

— Похоже, что мы не ладим, не так ли? — сказал он спокойно. — Прискорбно, но я уверен, что мы еще сможем это исправить. Ситуация, в которой все мы оказались, весьма деликатна, и я не хочу дальнейших осложнений. Моя мать достаточно настрадалась…

— А как же Джулия? — Элизабет была слишком обозлена, чтобы чувствовать иные эмоции, кроме гнева. — Она потеряла мужа…

— А моя мать потеряла сына, — заметил он мрачно.

— И чья тут вина? — Едва вымолвив, Элизабет ужаснулась жестокости сказанных ею слов, но слишком поздно. Смуглое лицо превратилось в подобие гранита, а голос стал ледяным.

— Ее страдания равны ее проступку; в этом я могу вас заверить. Если вы хотите подтверждения, то получите его, когда увидите лицо моей матери.

— Я не хочу этого. — В ее ответе прозвучала горечь. Ей хватило бы и собственных страданий на всю оставшуюся жизнь, и она не пожелает подобных эмоций ни одной живой душе.

— Не хотите? — Филипп выждал немного, но она не отвечала. — Тогда возможен компромисс. Мы оба сделаем все необходимое, чтобы быть корректными друг к другу, и позволим остальным разбираться с их собственными проблемами.

Он пытался разрядить обстановку, и Элизабет была благодарна ему за это.

— Да… — с трудом прошептала она, пытаясь удержаться от слез, которые подступали к горлу.

— Тогда другое дело. — Его зубы блеснули в улыбке, но она почти сразу же погасла, когда он увидел ее неподвижный взгляд. — Элизабет? — Филипп коснулся ее руки, на мгновение сняв свою руку с руля. — С вами все в порядке?

— Все хорошо. — Контроль, контроль… Что с ней в самом деле? Она наладила свою жизнь так, как хотела, — все шло прекрасно до того момента, как погиб Патрик. Тогда начались переживания из-за Джулии, и меня охватила глубокая печаль, оттого что жизнь ее молодого мужа столь трагически оборвалась. Достаточно, чтобы привести в отчаяние любого.

В машине вновь воцарилось молчание, что вполне устраивало Элизабет.

Они остановились в маленькой сельской гостинице с уютным ресторанчиком и усаженным цветами двориком, где бил фонтан и стояли столики для посетителей. Взяв напитки и еду, они посидели там немного, вдыхая ароматный вечерний воздух.

Филипп развлекал обеих женщин с легкой галантностью и ленивым юмором — еще одна опасная сторона его привлекательности, думала Элизабет. Потом проводил их назад к машине, слегка придерживая при этом Элизабет за талию, и как бы легок ни был контакт, она испытала невыразимое облегчение, когда он убрал руку.

— А теперь мы едем в наш замок. Дом моих родителей очень красив, как вы сами увидите, — настоящая сказка. Он построен в пятнадцатом веке. Мне очень повезло родиться в таком месте.

— Патрик любил свой дом, — тихо молвила Джулия. — Но после… всего, что случилось, ему было трудно говорить о Франции.

— Это понятно. — Филипп повернулся и одарил ее короткой улыбкой, перед тем как осторожно вывести машину с маленькой автостоянки. — Надеюсь, вы полюбите его так же сильно, как любил он.

Можно не сомневаться, что полюбит, подумала Элизабет. Благодаря этому убедить Джулию остаться во Франции до появления ребенка будет намного легче. Ночное небо стало похожим на черный бархат, когда они достигли наконец долины Роны. Однако нагретый за день воздух был еще теплым и влажным, и в нем не чувствовалось той прохлады, которая с приходом ночи так ощутима в Англии. Филипп свернул с автомагистрали, по которой они до сих пор ехали, на длинную подъездную аллею, обсаженную с обеих сторон большими дубами. Вскоре Элизабет увидела впереди шпили и башенки большого замка, но покров темноты мешал разглядеть подробности, так как спящий ландшафт есвещался лишь тонким серпиком луны.

Они приблизились к высокой каменной стене с огромными железными воротами, уже открытыми и готовыми пропустить автомобиль. Как только они въехали за ограду, множество огней зажглись внезапно по обеим сторонам аллеи и стало светло как днем.

— Наш замок, — объявил Филипп, указывая на величественное сооружение из темного камня. Шпили и башенки, арки и тонкое кружево балконов, сами гордые очертания старинного сооружения, высвеченные на фоне черного ночного неба, производили потрясающее впечатление.

— Какая красота, — ахнула сидящая позади Джулия.

— Эта красота прожорлива, — улыбнулся Филипп. — Стоит целого состояния содержать его в порядке, но замок является семейной собственностью в течение многих поколений. Мой отец родился в одной из комнат третьего этажа.

Он остановил машину. Они вышли на широкую аллею и направились к дому. Повернувшись к Элизабет, Филипп спросил, махнув рукой в сторону замка:

— Одобряете?

— Кто бы мог не одобрить такое, — сказала она осторожно. — Я удивлена, что вы решились переехать отсюда. Как давно у вас собственный дом?

— Восемь лет. — Он хотел сказать что-то еще, но тут открылись резные дубовые двери, и маленькая, стройная, изысканно одетая женщина появилась в освещенном дверном проеме в сопровождении еще нескольких человек.

— Моя мать, — сказал Филипп. — Пьер и его семья живут в одном из крыльев дома, поэтому я предполагаю, что сегодня вечером все будут в сборе. Мама, это Джулия и Элизабет. — Он взял Джулию за руку и поставил чуть впереди сестры, при этом слегка обняв за талию, чтобы помочь ей преодолеть смущение. — Джулия, это твоя свекровь.

Карие, как у сына, глаза мадам де Сернэ остановились на лице невестки, и каждый смог бы прочесть в этих глазах чувство глубокой симпатии.

— Спасибо, что приехала, дорогая. Я действительно так сожалею… — Ее голос надломился, и она беспомощно покачала головой.

Джулия протянула руки к женщине, которая сделала ее такой несчастной, и они заключили друг друга в объятия.

— Я так виновата… — Теперь в голосе матери Патрика слышались рыдания. — Сможешь ли ты когда-нибудь простить нас за то, что мы сделали?

— Пойдемте в дом, мама. — Филипп двинулся к высокому седовласому мужчине, стоявшему позади Джулии и его матери. Тот выступил вперед.

— Я Жорж, отец Патрика, Джулия, — сказал он мягко. — И мне очень приятно встретиться с вами. А вы, должно быть, Элизабет? Как хорошо, что вы сопровождаете вашу сестру в поездке, это большая поддержка для нее.

Когда сестры оказались внутри дома, великолепие которого заставило обеих женщин онеметь, им были представлены Пьер и его жена Катрин. Пьер был похож на своего брата, только полнее и ниже ростом, а его жена оказалась хорошенькой, смуглой и черноволосой. Горничная в униформе подала кофе в гостиную, стены которой был увешаны прекрасными старинными гобеленами.

— Ваше путешествие было приятным? — Мадам де Сернэ старалась играть роль образцовой хозяйки, но ее глаза, обращенные к Джулии, блестели от невыплаканных слез, и в воздухе витала напряженность.

— Я думаю, было бы уместным оставить маму и Джулию наедине на несколько минут? — Филипп опять взял на себя труд разрядить ситуацию и сделал это в привычной для себя манере. — Я покажу Элизабет наш дом.

— Но… — Прежде чем Элизабет успела возразить, она почувствовала сильную руку Филиппа на своем локте, и ее буквально вынесли из комнаты. — Джулия очень устала. Ей нужно…

— Ей нужно поговорить с моей матерью. — Голос Филиппа звучал с холодной непреклонностью. — Первые несколько минут общения жизненно важны для дальнейших взаимоотношений. Вы этого не знаете?

— Мне известно лишь то, что вы самый властный из людей, которых я когда-либо встречала, — сказала она твердо.

— Я не считаю это недостатком. — Он прислонился к стене, остановив холодный взгляд на ее разгоряченном лице. — Мужчина должен знать, чего он хочет.

— В самом деле? — Элизабет подумала о том опустошении, которое произвел Джон в столь многих жизнях, — он тоже знал чего хочет, — и в ее голосе зазвучала горечь: — Вы простите меня, но я не разделяю ваше мнение.

— Известно ли вам, Элизабет Тернер, что для утонченной женщины вы имеете на редкость отвратительный характер, — протянул он лениво. — Вы предпочитаете, чтобы мужчины были комнатными собачками, не так ли?

— Я ничего не предпочитаю! — ответила она с жаром. — В действительности…

— В действительности, дело не только в том, что Джулия устала. Вы были очень смелой, защищая права вашей сестры, но теперь для нее настало время жить своим умом в той нелегкой ситуации, которая сложилась, и вы должны оставить ее в покое.

Они приблизились к богато украшенной винтовой лестнице. Но как только он взял ее за руку, чтобы вести наверх, она вырвалась.

— Я подожду Джулию.

— А я думаю, что не стоит. Моя мать не задержит ее долго, и потом она присоединится к вам. Сейчас я покажу вам апартаменты, предназначенные для вас обеих. Ваша сестра уже не ребенок, и очень скоро ей придется заботиться о собственном младенце. Настало время перерезать пуповину. У вас должна быть своя собственная жизнь. — Едва она открыла рот, чтобы выпалить что-нибудь в ответ, как он сгреб ее в охапку и потащил вверх по лестнице, приговаривая: — Знаю, знаю. Я тот самый властный француз, которого вы не выносите. Это печально, очень печально, хотя я уверен, что нам могло бы быть хорошо вместе.

— Отпустите меня! — Элизабет не рискнула сопротивляться, опасаясь, что они оба могут упасть с лестницы. — Сейчас же!

— Подождите минутку. — Его голос был совершенно спокоен.

Ощущение, что она находится у него в руках, мешало связно мыслить. Мускулистое худощавое тело, к которому она была плотно притиснута, тонкий мужской запах, исходящий от бронзовой кожи, вызывали у нее головокружение. Она не могла поверить, что ее тело может так реагировать на близость мужчины, которого она не любила и презирала. Даже в период наибольшей увлеченности Джоном, ей не грозила опасность утратить над собой контроль, и открытие того, что такое возможно, пугало.

— Я сказала — сейчас же! — прошипела она сердито, сделав слабую попытку освободиться, но тотчас же замерла, посмотрев через его плечо вниз.

— А я сказал — еще минутку.

Она повернула голову, чтобы ответить, но это было ошибкой. Филипп словно ждал момента и воспользовался им немедленно, жадно прильнув губами к ее губам и еще крепче стиснув в объятиях. Его рот терзал ее губы с чувственной нежностью, заставляя их раскрыться и сделать доступными для ласки сладостные глубины ее рта. Эта изысканная пытка полностью лишила ее воли к сопротивлению.

Месяцы, проведенные с Джоном, позволяли ей сравнить и понять, что сейчас она имеет дело с человеком очень опытным и искушенным в искусстве любви, но даже это знание не объясняло, чем вызван необузданный отклик ее тела, тот чувственный трепет, который вызывала его близость и прикосновения его губ. Когда лестница осталась позади и он опустил ее на пол возле стены, способность рассуждать отчасти вернулась к Элизабет. Но тут он склонился над ней, уперевшись обеими руками в стену возле ее плеч, и, не давая ей возможности ускользнуть, вновь попытался припасть к ее губам.

— Нет… — Элизабет попыталась оттолкнуть его, но в ответ он лишь сильнее прижался к ней своим большим упругим телом, вызывая в ней такие ощущения, от которых задрожали ее ноги, и она невольно ответила на его поцелуй, зная, что это безумие. Но сила ее внезапного желания была слишком яростной, чтобы с ней бороться.

Его руки двинулись вдоль ее тела, лаская его легкими, но страстными движениями, которые заставили ее плоть трепетать и жаждать большего. Ее груди набухли и уперлись в его широкую грудь, а дыхание стало затрудненным и прерывистым.

— Ma cherie… моя дорогая… — Из его уст вырвался стон желания, жаркий и нежный, но каким-то образом тот факт, что он не назвал ее имя, а произнес безличное «ma cherie», так сильно задел Элизабет, что она опомнилась.

Внезапное движение, сделанное ею, чтобы вырваться из его рук, оказалось для него совершенно неожиданным, и через секунду она была свободна. Элизабет знала, к какому сорту мужчин он относился. Патрик рассказывал, что женщины буквально вешались на брата. Так что же она делает, играя с огнем? Разве она не получила суровый урок? Мужчины могут запросто менять одну женщину на другую, совсем не считая это проступком. И Филлипп таков же. Он будет использовать ее тело, пока им не насытится, а потом без раздумий и сожалений перекочует к следующей женщине.

Как Джон. Точно как Джон. Ох, какой же дурой она была, какой же дурой…

— Элизабет! — Как только мужчина двинулся к ней, она отпрянула столь резко, что ударилась о противоположную стену.

— Не прикасайся ко мне! Не смейте прикасаться ко мне! — процедила она с яростью. — И впредь не давайте волю рукам. Вы, наверное, думаете, что совершенно неотразимы, но есть одна женщина, на которую не действуют ваши чары! — Пусть он поверит в это, отчаянно молила она, когда гневные слова слетали у нее с языка. Пожалуйста, Боже, не дай ему догадаться, какие чувства он во мне пробуждает.

— Что это значит, черт возьми?..

Элизабет неистово замахала руками, как только он вновь сделал попытку приблизиться.

— Я знаю таких, как вы, господин де Сернэ. Это ваше хобби — соблазнять женщин при любой возможности, разве не так? Уверена, вы даже не можете вспомнить имена всех своих подружек. Ну а я не из их числа и не желаю играть в эти игры.

— А-а, понимаю. — Он посмотрел на нее сверху вниз сверкающими от гнева глазами. — Dans la nuit, tous les chats sont gris? Вы думаете, я действую согласно поговорке? Вы полагаете, что я мужчина именно такого сорта?

— Что? — Она не имела понятия, что означают слова, сказанные им по-французски с такой горечью.

— Ночью все кошки серы, — перевел он. — Вы думаете я бабник, донжуан, этакий бесчувственный, аморальный тип?

— А разве не так? — Она была рада, что позади находилась стена, позволявшая ей держаться прямо.

— Не беспокойтесь, Элизабет. — Он неожиданно отступил на шаг, и словно завеса опустилась на его лицо, скрывая эмоции. — Я мужчина в достаточной степени, чтобы уважать чувства и желания женщины. Вы понимаете? — Он повернулся и зашагал по коридору, небрежно бросив через плечо: — Вот дверь в апартаменты, которые вы и Джулия будете занимать, пока гостите у моих родителей. — Он открыл дверь, прорезанную в длинной стене, которая была вся увешана дорогими картинами в богатых резных рамах и прекрасными гравюрами. — Тут есть все необходимое, и, я полагаю, вы будете довольны комфортом.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с силами и последовать за ним, но теперь она ступала твердо, распрямившись и подняв голову.

— Спасибо. — Элизабет прошла вслед за ним в роскошно обставленную комнату.

— Кто-нибудь из горничных принесет вам с сестрой холодный ужин. Я думаю, Джулия уже заканчивает разговор с моей матерью. Обычно здесь завтракают в восемь часов, но если вы предпочитаете завтракать в постели, то скажите об этом горничной, когда она принесет ужин.

— Благодарю вас, — еле слышно произнесла Элизабет. А тем временем в ее душе раздавался безмолвный крик: «Уходи, уходи! Только уходи, ради Бога!» Она мысленно проклинала себя за слабость. Чувство униженности было таким подавляющим, что Элизабет хотелось помотать головой, чтобы избавиться от него, но она вовремя остановилась, хотя пылающие щеки, конечно же, выдавали ее чувства. — Спокойной ночи.

Оставшись одна, она уткнулась лицом в ладони и крепко зажмурилась, сдерживая жгучие слезы лишь усилием воли. Как она могла вести себя таким образом? Она ведь не любила этого человека. Он был высокомерным, властным. Его самоуверенность выглядела чудовищной. А тут еще и она упала прямо ему в руки как перезрелый персик.

Элизабет громко застонала. Ну уж нет, она не собирается поддаваться трюкам, которые еще может выкинуть Филипп де Сернэ. Ей придется покидать Францию одной. Она возьмет такси до аэропорта и улетит назад в Англию.

Когда несколько минут спустя в комнате появилась Джулия, у нее оказалось заплаканным лицо, но она выглядела более умиротворенной, чем когда-либо после смерти Патрика.

— Ваш разговор прошел хорошо? — ласково спросила Элизабет, прекратив распаковывать чемоданы в огромной спальне и выйдя в гостиную, где Джулия сидела поджав ноги в одном из больших кресел, расставленных по всей комнате.

— Ах, Бетти… — Джулия медленно покачала головой. — Что перенесла эта бедная женщина! И теперь она полна раскаяния. Она чувствует себя ответственной за несчастье, хотя и не знает всех подробностей происшедшего с Патриком.

— Поэтому ты собираешься остаться здесь, пока не родится ребенок, — заключила Элизабет.

— Не знаю… Она хочет, чтобы я осталась. — Джулия поднялась с легкостью, которую только позволяла ее отяжелевшая фигура, и приблизилась к Элизабет. — Ты не стала бы возражать против этого? Я думаю, что таким же было бы и желание Патрика.

— Джулия… — Элизабет взяла ее руки в свои и посмотрела с заботой и вниманием в милое лицо, которое так хорошо знала. — Это твоя жизнь, твой ребенок, ты должна делать то, что считаешь наилучшим. Не стоит беспокоиться обо мне или ком-нибудь еще; важно только то, что ты сама чувствуешь.

— Я хочу остаться, — сказала Джулия тихо. — Ты согласна?

— Ну конечно, дурочка! — Элизабет крепко прижала ее к себе. — Сообщи мне, когда будешь рожать.

— Конечно, можешь в этом не сомневаться!

— А в ближайшие дни ты должна серьезно подумать о том, будешь ли сохранять за собой квартиру в Англии или нет. Ты не можешь оставлять это на самотек.

— Ты останешься здесь еще на несколько дней? — быстро спросила Джулия. — Как договаривались. Мать Патрика хочет, чтобы ты знала: ей ужасно неприятно, что Филипп так бесцеремонно увел тебя.

— Он считал важным, чтобы вы двое узнали друг друга поближе, — ответила Элизабет и сразу же подумала сердито: зачем она это сказала? Получалось, что она защищает его, хотя трудно найти на свете другого человека, который мог сам позаботиться о себе лучше, чем Филипп де Сернэ.

— Спасибо за то, что ты все понимаешь, Бетти. Не знаю, что бы я без тебя делала в последние несколько недель. — От избытка чувств глаза Джулии затуманились слезами. — Ты была мне такой поддержкой!

— А для чего еще существуют старшие сестры? — Элизабет постаралась, чтобы ее голос прозвучал весело и непринужденно.

Так или иначе, но этот вечер оказался слишком переполнен эмоциями, и все, в чем нуждалась теперь Джулия, были еда и сон.

Младшая сестра отправилась принимать ванну, и Элизабет осталась одна в комнате. За всю свою жизнь она не чувствовала себя до такой степени измотанной душевно, поэтому заставила себя не думать больше о Джоне и вернулась в спальню разбирать чемоданы. Когда все вещи были разложены и развешаны, ее сестра вышла из роскошной ванной комнаты, а хорошенькая горничная появилась с таким количеством еды, которого хватило бы для небольшой армии.

В эту ночь Элизабет лежала без сна, несмотря на сильную, до боли в костях, усталость. Вновь и вновь она мысленно повторяла сцену, разыгравшуюся между нею и Филиппом. Это было нелепо. Абсолютно нелепо.

Когда стрелки часов уже показывали два часа ночи, она тихо выбралась из постели и, удостоверившись, что Джулия крепко спит, побрела на маленький балкон, находившийся за высоким, остекленным до самого пола окном гостиной. Ночной воздух обдал прохладой ее разгоряченное лицо, и она с благодарностью вдыхала его целительные ароматы. Наконец, свернувшись клубочком на подушках одного из плетеных кресел, она позволила ночной тишине совладать с терзавшими ее чувствами…

— Элизабет. — Мягкий женский голос, прозвучавший рядом, вывел ее из глубокого сна, и когда она с удивлением открыла глаза, то увидела перед собой озабоченное лицо Луизы де Сернэ. — Вы нездоровы?

— Я… — Она беспомощно оглянулась вокруг, с трудом ориентируясь в окружающей обстановке. — Я не могла заснуть, вышла на балкон посидеть немного и вот — задремала.

Утреннее солнце высветило тонкие морщинки, разбегавшиеся лучиками от глаз и рта пожилой женщины. Симпатичное лицо, подумала Элизабет. Необычайно привлекательное, естественное, радушное…

— Извините. — Элизабет попыталась сесть прямо, морщась от боли в затекших членах.

— Что вы, это мне нужно извиняться, — быстро проговорила мать Филиппа, садясь к ней лицом на одно из кресел. — Обычно завтраки приносит горничная, но сегодня я хотела сделать это сама. Меня встревожило, что ваша кровать пуста, а затем я увидела, что ветер из открытого окна колышет шторы.

Несколько минут они продолжали разговаривать, и, пока длилась беседа, странное чувство овладевало Элизабет. Она ощущала такую симпатию к Луизе де Сернэ, которую еще сутки назад не допускала даже в мыслях.

Она не хотела сближаться с этой семьей и поддаваться обаянию матери Филиппа или его самого. Она предпочитала остаться сама по себе — одинокой и недоступной. За последние три года Элизабет научилась не поддаваться таким чувствам, как сердечность и сентиментальность, используя уверенность в себе словно непроницаемую броню от внешней агрессии. Но эти люди находили слабые места в ее обороне.

Было что-то очень располагающее в этой пожилой женщине, становилось понятным, почему Филипп так защищал и оправдывал ее.

— Давайте пойдем и посмотрим, проснулась ли Джулия.

В конце концов все три женщины позавтракали вместе на балконе, который уже заливали теплые солнечные лучи, и, хотя ощущалась некоторая неловкость, трапеза прошла хорошо. Они как раз заканчивали пить кофе, когда послышался стук в наружную дверь.

— Это, должно быть, горничная пришла, чтобы забрать посуду, — предположила Луиза.

Однако это была не горничная, а Филипп, совершенно неотразимый в черных джинсах и серой шелковой рубашке, которая приоткрывала его широкую грудь.

— Доброе утро, сударыни. — Карие глаза насмешливо оглядели порозовевшее лицо Элизабет.

Он обронил непринужденно, обращаясь к матери:

— Сообщаю вам, что ваше присутствие требуется на кухне для составления меню.

— Да, да. — Поднявшись, Луиза коснулась лица сына легким жестом ласки и одобрения. — Ты хорошо спал? — спросила она заботливо.

Филипп кивнул и затем бросил взгляд на стол с остатками завтрака.

— Остался еще кофе?

— Нет. — Элизабет ответила на пустяковый вопрос слишком торопливо, но мысль о том, что ей придется сидеть перед его алчущим взором не причесаной, в тонкой ночной рубашке и наброшенном поверх нее пеньюаре, была для нее чересчур болезненной. Он же, напротив, казался невозмутимым, стоя перед ней с влажными после утреннего душа, гладко зачесанными назад волосами, чисто выбритый и выглядевший совсем как… как… Ее мысли запутались и оборвались. Что он, в конце концов, тут делает? — спрашивала она себя беспомощно. У него же собственный дом. Он сам так сказал!

— Нет проблем. — Его ухмылка говорила ей, что он точно знает, о чем она думает, и желание ударить, пнуть его, сделать что угодно, лишь бы нарушить его высокомерное спокойствие, было таким сильным, что она физически ощущала это.

— Думаю, что тебе нужно дать Джулии и Элизабет возможность переодеться. — Элизабет благословила Луизу за это вмешательство. — Филипп оставался здесь минувшей ночью, — добавила мадам де Сернэ. — Вчера он слишком много времени провел за рулем, а ведь дорога отсюда до его дома тоже неблизкая. Что, если бы он был недостаточно осторожен…

— Только не я. — Филипп обнял мать и прижал ее к себе на мгновение. И тут Элизабет увидела, что он не пытается скрыть душевную боль, которая черной тенью набежала на его глаза. Возникший призрак покойного брата мгновенно стер насмешливую улыбку с его губ и сделал жесткой линию рта.

Когда голоса матери и сына затихли за дверью, Джулия обернулась к сестре с понимающей улыбкой:

— Он так нежен с ней, — сказала Джулия задумчиво.

— Он очень ее любит. — То, каким образом Филипп бережливо отвлекал свою мать от ее горя, тронуло Элизабет, и ей это не понравилось, совсем не понравилось. Личность Филиппа была так противоречива, что она начинала чувствовать себя совершенно сбитой с толку.

Как скоро она могла бы уехать? Элизабет размышляла об этом, когда принимала душ и одевалась, едва обращая внимание на то большеглазое создание, которое отражалось в зеркале, пока она расчесывала ниспадавшие до плеч волосы, похожие на жидкое золото, и собирала их в пушистый, состоящий из множества завитков пучок на затылке. У Джулии тут все будет прекрасно — теперь она это понимала, поэтому отъезд возможен через пару дней, когда все окончательно ула дится.

Да! Она решительно кивнула своему отражению. Два дня — самое большее. Ей нужно возвращаться в, Штаты, к работе, с ее ежедневной обыденностью и рутиной. Она хочет быть в безопасности.

Элизабет не посмела задать себе вопрос, который таился у нее в подсознании и на который пока было лучше не отвечать.