Неотправленные письма

Сандра Моран

Неотправленные письма

Посвящается Черри и Шерил,-

тем, кто никогда не сомневался.

Глава 1

Лоренс, Канзас, 1997 год

СТАРЫЙ, викторианской эпохи дом выглядел пустым и застывшим, всей своей темной массивностью прогибаясь вперед, навстречу городским огням. Как странно, вдруг подумала Джоан, уставившись в темноту, смотреть на него и знать, что Кэтрин – ее матери – больше нет внутри. Странно и почти сюрреалистично. Но, если бы она была честна с собой, то могла бы признать, что ощущала некое чувство облегчения. Разве не ужасно чувствовать облегчение от того, что твоя родная мать мертва?

Джоан опустила руки на руль, задумчиво глядя вдаль сквозь ветровое стекло. Она могла бы развернуть машину и уехать. Ей ничего бы не стоило заехать в городской отель «Элдридж» и снять там номер. Потом отправиться в их старый курительный зал и заказать выпивку. Она могла бы сидеть там и болтать с другими постояльцами, а затем, пройдя по старинному холлу, вернуться в свою комнату. Всем остальным она могла бы заняться позже.

Или, раздался в ее голове раздраженный голос матери, она могла бы заглушить двигатель, вытащить из багажника свои сумки и пройти в дом. Ее ждут дела, которыми, нравится ей это или нет, придется заняться, выговорила бы ей мать. Странно, как то, чему нас учат в юности преследует нас и во взрослой жизни, подумала она, заставляя себя заглушить мотор и вытащить ключи из замка зажигания. Ни к чему тратить деньги на гостиницу, когда есть место, где можно жить совершенно бесплатно. Ей предстояло проделать много работы в следующие несколько недель и было бы проще начать прямо завтра, с утра, не занимая себя дополнительными хлопотами с оплатой счетов, выпиской из гостиницы, а потом снова возвращаться через весь город сюда. К счастью, Лоренс был не таким уж большим городом, но все же со всеми этими снующими туда-сюда студентами и людьми, спешащими на работу, было бы практичнее остаться здесь. Прежде чем она могла бы передумать, Джоан бросила ключи в сумочку, нажала на кнопку, открывающую багажник и выбралась из машины.

Воздух был свеж и наполнен ароматом осени – когда-то, когда она жила здесь, это было ее любимое время года – и женщина улыбнулась, слушая шелест сухих опавших листьев под своими ногами, и направилась к багажнику за чемоданом. Она вытащила его, слегка кряхтя от натуги. Джоан понимала, что упаковала гораздо больше вещей, чем понадобилось бы на две недели, но по опыту ей было известно, что осенью в Канзасе лучше быть готовой ко всему. Теплое утро внезапно могло обернуться прохладным, а то и холодным полуднем безо всякого предупреждения.

Неся свой багаж по дорожке, ведущей к крыльцу дома Джоан не была готова к яркому свету лампочки, работающей от датчика движения, которая вдруг загорелась, ослепляя ее. От неожиданности женщина выронила чемодан и вскрикнула – «Ой!»

«Джоани?»

Негромкий голос донесся откуда-то справа, из темноты,. Это был скрипучий голос старой женщины и на какую-то долю секунды Джоан посетила безумная мысль, что он принадлежал ее матери.

«Я уже начала волноваться».

Джоан сконфуженно заморгала под ярким светом, когда понимание наконец настигло ее. Это была не ее мать, это была миссис Йоккум – соседка и, насколько ей было известно, единственная подруга матери.

Она прищурилась в сторону крыльца миссис Йоккум. «Здравствуйте, миссис Йоккум. Я вас не заметила».

«Я ждала когда ты решишься», - сказала пожилая женщина. «Ты так долго сидела в машине».

«Я не была уверена, что готова войти внутрь», - призналась Джоан, поднося ладонь к глазам в попытке защититься от ослепительно-яркого света. Ей удалось рассмотреть лишь очертание женщины, сидящей в одном из плетеных кресел, стоящих на крыльце. «Как вы поживаете?»

Миссис Йоккум тихонько рассмеялась. «О, можно сказать, что я в порядке». Она помолчала. «Без Кейт за соседней дверью довольно одиноко».

Джоан кивнула. «Да, понимаю...»

«Ты надолго собираешься здесь остаться?» - спросила миссис Йоккум.

«О нет», - ответила Джоан. «Всего на пару недель. Ровно настолько, сколько понадобится, чтобы навести порядок в доме и подготовить его для продажи».

«Значит, ты решила его продать». Это было скорее утверждение, чем вопрос. Миссис Йоккум вздохнула, без сомнения обеспокоенная тем, что скоро рядом с ней поселятся какие-нибудь чужаки.

«Да», - ответила Джоан. «У нас с Люком не получится присматривать за ним из Чикаго. А сдавать слишком хлопотно».

Миссис Йоккум хмыкнула, когда лампа с датчиком движения снова отключилась, погружая их в темноту.

Джоан чувствовала себя слегка дезориентированной. Разноцветные блики мерцали перед ее глазами. Она покачнулась.

«...дай мне знать если тебе что-нибудь понадобится», - донесся до нее голос соседки.

Джоан кивнула. Женщина уже чувствовала себя утомленной этим разговором. У нее разболелась голова и внезапно ей захотелось оказаться в одиночестве и спокойствии за дверями дома. Дома ее матери. Теперь - ее дома.

«Пожалуй, мне лучше пройти внутрь», - после небольшой паузы произнесла она.

Джоан неуклюже склонилась, подхватывая чемодан. Свет снова загорелся, но на этот раз она была готова к этому.

«Спокойной ночи, миссис Йоккум», - сказала Джоан и в несколько шагов преодолела оставшееся до крыльца расстояние, где снова оказалась в темноте.

Она слегка повернулась в сторону двора, откуда лился свет, ища в связке тусклый, стершийся от времени ключ от дома матери. Он легко вошел в замочную скважину. Женщина глубоко вздохнула, повернула его и открыла дверь. В нос ей тут же ударили знакомые ароматы материнского дома – Шанель №5, смешанный с лимонным освежителем воздуха и резкий запах недавно включенного отопления. Она чувствовала себя так, словно ей снова было семь... четырнадцать... девятнадцать лет.

Джоан прикрыла веки, позволяя темноте моментально поглотить и окутать себя. Она простояла так несколько секунд, прежде чем протянула руку вперед в поисках электрического выключателя. Ее пальцы сначала нащупали его панель, а затем и сам выключатель. Она помедлила, затем щелкнула им, освещая коридор ярким светом.

Все было точно так же, как и всегда. Слева - узкая деревянная лестница с темными отполированными перилами, стойка для зонтов – с четырьмя зонтами внутри; справа - старинное зеркало, под которым стоял невысокий узкий столик, с раставленными на нем искусственными цветами. Внезапно Джоан посетила мысль, что она должна сообщить о своем приходе.

«Какая глупость», - пробормотала она. Но все еще колебалась некоторое время, затем, наконец решившись, прошла в дом. Справа находился зал, где, когда был жив отец, они вдвоем смотрели телевизор или отдыхали на диване. Слева – гостиная матери, где та, когда не проводила время у живущей рядом миссис Йоккум, сидела, разгадывая кроссворд или писала письма.

У каждого из ее родителей было свое личное пространство в доме. Но когда отец умер, мать тут же заявила свои права на зал. Не прошло еще и суток с похорон, когда она попросила дочь помочь ей избавиться от телевизора. Сказать было легче, чем сделать, так как старый телевизор был огромен и тяжел. После нескольких безуспешных попыток сдвинуть его с места самой, Джоан наконец сдалась и попросила двух соседских мальчишек помочь ей вынести его во двор.

После этого панорамное окно стало главным центром фокуса в доме и мать сидела у него, покачиваясь в своем кресле-качалке и наблюдая за жизнью улицы и снующими туда-сюда соседями. Это стало одним из ее любимых времяпрепровождений. Джоан подошла с большому окну и выглянула наружу. Свет, горящий в комнате мешал разглядеть что-либо, кроме ее собственного расплывчатого отражения. Она принялась рассматривать себя. Ее глаза были темными и большими. И пустыми. А может так всего лишь казалось в отражении? Она моргнула и, отвернувшись, посмотрела на кресло-качалку. Наклонившись, женщина легонько провела костяшками пальцев по его спинке. Дерево было гладким. Прохладным. Успокаивающим. Она слегка толкнула его, наблюдая за тем как кресло начало медленно раскачиваться взад-вперед.

Джоан вновь подумала о своем решение остаться в доме. Ей очень захотелось выпить. Несколько секунд она стояла неподвижно, размышляя стоит ли ей вернуться в машину и поехать в центр города или просто подняться наверх и лечь спать. В любом случае, утро вечера мудреннее. Не так ли? Наконец, приняв окончательное решение, она глубоко вздохнула и, вернувшись к входной двери, где оставила чемодан, подняла его и направилась к лестнице, ведущей наверх.

СЛЕДУЮЩИМ утром Джоан стояла босиком у входа в гостиную и снова смотрела на кресло своей матери. Вчера она долго не могла заснуть, а когда ей наконец-то удалось задремать, сон был беспокойным, а сновидения обрывистыми и сюрреальными. К своему удивлению, она вдруг поняла, что ей не хватало всегда спящего рядом Люка, хотя обычно его храп жутко ее раздражал.

Люк.

Несмотря на причину ее отъезда, какая-то часть ее была рада тому, что ей удастся побыть наедине с собой. Ей нужно было время, чтобы подумать – время, чтобы решить, что она собирается делать со своим браком. Или тем, что называлось им.

Джоан покачала головой при этой мысли. Нельзя было сказать, что с Люком было что-то не так, по крайней мере, ничего значительного. Просто она его не любила. Она понимала, что, возможно, никогда не любила его. Их отношения основывались на обоюдной выгоде – им было удобно быть вместе. Они попросту влились в эти длительные отношения и в конце концов им уже не оставалось ничего, кроме женитьбы. И, если честно, в то время им казалось, что это было отличное решение. У нее была хорошая и постоянная работа. Хорошая квартира. И ей оставалось лишь добавить мужа ко всем этим достижениям. Затем детей. Хотя теперь, оглядываясь назад, она не могла понять почему ей вообще казалось, что ей нужен муж или дети.

Ответ был очевиден, хотя она не любила это признавать. По большей части, она сделала это только для того, чтобы доказать матери, что она самостоятельная, независисмая женщина.

«Похоже, я обыграла саму себя», - прислонившись к двери, пробормотала Джоан, видя парадокс ситуации. Она не хотела быть такой как мать, но какая-то часть ее понимала, что именно такой она и была. Это было ясно видно по ее действиям – и не важно как бы сильно она это не отрицала.

Джоан, как и ее мать, вышла замуж за человека, которого не любила. И, как и у ее матери, у нее были дети, которые заставляли ее чувствовать себя привязанной к жизни, которая казалась ей чужой. Она думала о той женщине, которой намеревалась стать в юности как о противоположности той, которой в итоге стала. Она мечтала быть настоящим юристом - адвокатом, а не просто специалистом в области права. Она мечтала жить в Нью-Йорке, вращаясь в кругах интеллектуалов и эклектиков, а не в Чикаго, мотаясь туда-сюда и развозя детей по их никогда не заканчивающимся школьным мероприятиям. Она должна была заводить бурные романы, вместо того, чтобы каждую ночь лежать рядом с храпящим под боком мужем.

Интересно, ее мать чувствовала тоже самое? Поэтому она всегда была такой раздражительной и холодной? Неужели она, как и Джоан, жалела о том, что не сделала другой выбор? А потом, как и она, просто смирилась? Ее мать никогда не говорила вслух, что не любила Клайда, но этого и не требовалось. Это было очевидно. В юности Джоан часто задумывалась о том, что же свело их вместе, почему они поженились? Конечно же, она слышала истории - о странном увлечении ее отца сестрами Хендерсон. И она знала, что ее мать была не первой женой отца, и даже не второй. Она была третьей из трех сестер.

Джоан ощутила внезапное желание просмотреть свадебные фотографии родителей. Она знала, что они были наверху, хотя не была уверена где именно мать хранила их. Скорей всего они должны быть либо в гостевой спальне, либо в шкафу матери, а может быть и на чердаке. Она пообещала себе поискать их, но только после того как выпьет кофе.

В кухне Джоан долго возилась со старомодной кофеваркой, которой пользовалась ее мать. Пока кофе-машина с треском и лязгом делала свою работу, женщина прошла в холл и достала из своей сумочки сложенный вдвое листок со списком дел, который она набросала после разговора с аукционистом. После описи мебели она намеревалась заняться книгами и одеждой. Но прямо сейчас ей нужно было решить в какой последовательности браться за работу. Эта задача внезапно показалась ей пугающей, особенно на пустой желудок.

Джоан вернулась в кухню и заглянула в буфет. В прошлый свой приезд – на похороны – она освободила холодильник и все, что там теперь оставалось это консервированные овощи и банка тунца. Придется довольствоваться кофе. Она осмотрела шкафчик в поисках самой большой кружки - на которой был изображен мультяшный персонаж Зигги, парящий в воздухе. Женщина насмешливо закатила глаза, наполнила чашку горячим напитком и вернулась в гостиную, где, несмотря на изначальное колебание, все же расположилась в кресле Кэтрин. Оно было удобным и она начала медленно раскачиваться, слушая его тихий скрип. Хотя ей было непривычно и странно сидеть в нем, но она все же не встала.

Джоан пила кофе небольшими глотками и смотрела во двор, усыпанный опавшими осенними листьями. Нужно собрать их. Она знала, что обычно мать нанимала кого-нибудь из соседских мальчишек для этой работы, но мысль выйти наружу и поработать на свежем воздухе самой казалась ей заманчивой.

«Наверное, это из-за того, что я пытаюсь отсрочить время перед работой тут», - тихо произнесла Джоан, допивая кофе и поднимаясь на ноги. Она знала, что пришло время начать. Женщина долила в чашку еще порцию свежего кофе и пошла в свою комнату, чтобы переодеться в джинсы и футболку.

Ее подход к работе был методичным - она начала с верхнего этажа, постепенно спускаясь вниз. Она провела инвентаризацию всего, что было в доме, кроме содержимого комнаты своей матери и закончила почти к закату. То, что она нигде не обнаружила фотографий означало, что они были в шкафу матери, а значит ей все же придется зайти в комнату, которую она так тщательно избегала все это время. Женщина вздохнула, вернулась к лестнице и посмотрела вверх, на закрытую дверь материнской спальни.

«Пора приниматься за дело», - сказала она, заставляя себя подняться по ступенькам. Когда Джоан опустила руку на дверную ручку, то с удивлением обнаружила что та дрожит. Она сжала кулак, пытаясь совладать со своими эмоциями. Комната матери всегда была запретной территорией для нее и судя по всему этот запрет все еще действовал, даже несмотря на смерть, по крайней мере, в ее уме. Джоан тряхнула головой и заставила себя отворить дверь.

Как обычно в комнате было чисто и аккуратно. Ее мать всегда любила порядок, каждая вещь у нее имела свое место. Кровать, в которой она умерла, казалось, была здесь лишней. Постель была убрана и на ней лежал лишь голый матрас. Джоан отвела взгляд, стараясь не пялиться на кровать и сфокусировала внимание на своей задаче. Если фотографии здесь, то они должны быть в шкафу. Она поспешно пересекла комнату и открыла створки шкафа. Она была не готова к ароматам, тут же атаковавшим ее. Шанель № 5. Хозяйственное мыло. И слабый запах пряных трав, которые мать имела обыкновение развешивать в мешочках у задней стенки шкафов. Это были запахи ее матери и на какое-то мгновение женщину захлестнуло оглушительное чувство... чего? Любви? Ностальгии? Потери?

Джоан тряхнула головой.

«Прекрати», - твердо сказала она себе.

В шкафу все было как и в комнате - аккуратно и упорядоченно. Одежда матери висела на пластмассовых вешалках. Коробки с обувью были сложены в одном углу полки, старые шляпные коробки в середине. В другом углу Джоан увидела коробки, которые искала - именно в них мать хранила фотографии. Она отодвинула вещи в сторону и уже собиралась взять коробки в руки, когда ее взгляд вдруг наткнулся на маленький, потрепанный чемоданчик, задвинутый в самый дальний угол шкафа.

Джоан видела этот чемодан всего лишь однажды. Ей тогда только исполнилось пять и уже было далеко за полночь. Она шла в ванную комнату, когда заметила луч света, падающий из приоткрытой двери материнской спальни. Девочка подкралась ближе и заглянула в щель. Тогда она впервые увидела Кэтрин в образе кого-то больше, чем просто матери и Джоан была заворожена представшим перед ней зрелищем.

Несмотря на столь поздний час, мать сидела на кровати все еще полностью одетая. Возле нее лежал раскрытый чемодан. Хотя Джоан не видела того, что было внутри него, но ей показалось, что мать гладила пальцами какой-то сложенный белый материал. Она хотела увидеть что это было, но женщина так и не вытащила его и не взяла в руки. Она только касалась его. Она сидела в таком положении, не двигаясь несколько минут - так долго, что Джоан уже стало скучно и она уже собиралась вернуться в постель. Но затем ее мать скользнула рукой глубже в чемодан и вытащила некий предмет, по форме напоминающий книгу. Джоан плотнее прижалась к щели, наблюдая за тем как мать отвернулась от чемодана и положила только что вынутый из него предмет себе на колени.

Это была шкатулка. Отполированная шкатулка из темного дерева.

Девочка зачарованно смотрела как мать легонько пробежала пальцами по блестящей крышке. Сгорая от любопытства, она с нетерпением ждала, когда же мать откроет ее, чтобы она смогла увидеть что же там внутри. Она нехотя оторвала взгляд от шкатулки и подняла его на лицо матери, когда услышала тихий всхлип. Женщина плакала, но не тем плачем, каким обычно плакала Джоан - разбрызгивая слезы и искривив лицо - лицо ее матери не изменилось ни на йоту, лишь слезы беззвучно капали из ее глаз и сбегали вниз по щекам.

Джоан никогда не видела свою мать в подобном состоянии и сейчас была очень напугана. После долгой паузы, которая показалась девочке вечностью, женщина расстегнула две верхние пуговицы на своей блузке и вытащила маленький серебряный медальон на тонкой цепочке, который всегда носила на груди. Женщина провела по его поверхности большим пальцем, затем откинула крышку и вытащила изнутри крохотный серебряный ключик. Джоан всегда было интересно что было в медальоне и втайне она надеялась, что там была ее фотография. Поначалу она испытала легкое разочарование от того, что ее мать так бережно хранила какой-то ключ, но тут же позабыла о нем. Возможно, - решила она, - настоящее сокровище находится внутри самой шкатулки. Может именно там ее мать хранит все записки, фотографии и рисунки Джоан.

Женщина вложила ключ в замочную скважину, повернула его и глубоко вздохнула, прежде чем поднять крышку и отрешенно уставиться вниз. Джоан переводила взгляд с лица матери на шкатулку и обратно. Теперь ее мать плакала еще сильнее и Джоан шагнула ближе в надежде увидеть что же являлось причиной того, что так расстраивало ее мать. Половица под ее ногой скрипнула.

Мать резко вскинула голову, ее глаза были опухшими и покрасневшими. Джоан замерла, пригвозденная к полу рассерженным взглядом матери. Женщина опустила шкатулку на кровать около себя, поднялась и подошла к двери. Джоан почувствовала как сжался желудок и в страхе отшатнулась, девочка разрывалась между желанием успокоить мать и убежать от нее. Она судорожно сглотнула, когда мать протянула руку и захлопнула дверь перед ее лицом.

Звук хлопающей двери эхом раздавался в памяти Джоан пока она пристально разглядывала чемодан. Она подняла его, удивляясь тому насколько легким он был, учитывая то, что его содержимое имело такую власть над ее матерью. Опустив его на пол, женщина вытащила коробки с фотографиями, а затем отнесла все вниз, за обеденный стол.

Джоан стояла скрестив руки на груди. Ее матери больше не было здесь и она не могла остановить ее. Она могла делать все, что захочет. Ее мать умерла. Женщина облизнула пересохшие от волнения губы и несколько долгих мгновений смотрела на чемодан. Она знала, что рано или поздно ей придется открыть его. В этот момент ее желудок недовольно заурчал. Она вдруг вспомнила, что с самого утра ничего не ела.

«Надо перекусить», - сказала она, радуясь тому, что смогла ненадолго отсрочить принятие решения. «А затем я займусь им».

ДЖОАН заперла входную дверь.

«Прекрасный день, правда?»

Она дернулась и обернулась, испуганная внезапно раздавшимся рядом голосом миссис Йоккум. Пожилая женщина сидела на крыльце, закутавшись в теплый мягкий свитер. Ее колени были укрыты шерстяным одеялом.

«Здравствуйте, миссис Йоккум», - поприветствовала ее Джоан. «Действительно, день сегодня великолепный».

«Напоминает мне о том времени, когда я была молода», - вздохнула миссис Йоккум.

Джоан улыбнулась и кивнула в сторону машины. «Я собираюсь съездить в супермаркет. Вам ничего не нужно?»

«Нет, нет. Хотя...» Она улыбнулась. «Мой сын привозит мне еду и все нужное на неделю. Но твоя мама обычно... ну...», - она подняла узловатую руку и жестом поманила Джоан поближе к себе.

Джоан пересекла двор и остановилась у лестницы. Миссис Йоккум наклонилась к ней. Так близко, что Джоан могла видеть катаракту, которая превратила некогда карие глаза миссис Йоккум в темно-мутные.

«Эван Вильямс», - прошептала миссис Йоккум.

Джоан непонимающе нахмурилась. «Кто?»

«Эван Вильямс», - снова повторила миссис Йоккум шепотом. «Блэк Лейбл».

Наконец до Джоан дошло что имеет в виду женщина. Она улыбнулась и облегченно выдохнула. «Ах, да, разумеется».

«Большой», - добавила миссис Йоккум. «Я могла бы съездить и сама, но не хотелось бы вызывать такси только из-за этого. Ты ведь понимаешь, да?»

«Конечно», - кивнула Джоан.

«Твоя мама была очень мила и всегда привозила его мне, когда выезжала в город», - добавила миссис Йоккум.

Джоан тихо фыркнула. «Не думаю, что Кэтрин можно было назвать милой».

«Я знаю, что ты чувствуешь, Джоани», - сказала миссис Йоккум. «Но у нее была трудная жизнь. Она сделала все, что было в ее силах, принимая во внимание все нюансы».

Джоан сжала губы в тонкую линию и кивнула. «Ладно, мне пора. Хочу вернуться прежде чем потемнеет».

Миссис Йоккум кивнула и откинулась на спинку своего кресла. «Если меня не будет на крыльце, значит я в доме. Я оставлю дверь открытой, просто заходи, не стесняйся».

ДВА ЧАСА СПУСТЯ Джоан сидела за обеденным столом своей матери, отодвинув недоеденный багет и пустую тарелку от супа на край стола. Вокруг лежали черно-белые фотографии. Некоторые из них она помнила еще с детства, но большую часть видела впервые.

Она пыталась разложить их по датам и событиям. Вот ее детские фотографии, вот снимки ее дедушек, бабушек и остальных родственников с обеих сторон семьи, и большое количество фотографий людей и мест, которые она никогда не видела. Она отложила снимки родителей и свадебные фотографии отца и теток отдельно.

Джоан внимательно рассматривала знакомые пожелтевшие снимки. Вилма - первая жена Клайда - была простой, но довольно симпатичной девушкой крепкой комплекции и с сильными рабочими руками. У них с Кэтрин были одинаковые глаза. На снимке молодой симпатичный Клайд напряженно стоял позади сидящей на стуле Вилмы, ее руки были сложены на коленях, а ноги скрещены и согнуты, почти запрятаны под стул. На невесте было простое белое платье, с пуговицами, застегивающимися спереди. Светлые волнистые волосы были подстрижены под «пажа» и спадали вниз к ее немного квадратной челюсти.

Джоан улыбнулась и отложила фотографию в сторону.

Следующими были фотографии со свадьбы Джинни. В отличии от студийного портрета с первой женитьбы Клайда эти были сделаны на улице. На первой они стояли рядом, хотя Джинни немного развернулась, так, чтобы показать свое свадебное платье в более выгодном ракурсе. На Клайде был тот же костюм, что и в прошлый раз, только теперь он сидел на нем немного по-другому – более плотно. И хотя лицо жениха было гладко выбрито, все же оно не казалось таким же чистым и юным как раньше. Он выглядел уставшим. Джинни же, наоборот, вся светилась. На ней было белое платье и шляпка с длинной фатой, спускающейся вниз по спине. Кружевной лиф с небольшим вырезом перетекал в свободного покроя платье длиною до середины икры. На ней также были белые чулки и белые туфли. Светлые волосы обрамляли лицо мягкими волнами. Она была прекрасна.

Джоан просмотрела еще несколько снимков и остановилась на том, где собрались все гости свадебной вечеринки. Этот снимок был сделан фотографом с другого ракурса и присутствующие на нем прищурились от бьющего в глаза солнца. Все, кроме Джинни – та счастливо улыбалась в камеру. Рядом с ней стояла Кэтрин, в роли счастливой подружки невесты, но теперь, глядя на эту фотографию Джоан видела, что, скорей всего, ее мать была не особа рада этому событию. Джоан сложила цифры в уме. Кэтрин в то время было лет шестнадцать. Или семнадцать.

Джоан вернулась к стопке фотографий родителей и вдруг поняла, что среди них не было ни одной фотографии с их свадьбы. Она бросила взгляд на чемодан. Может они внутри?

Джоан подняла чемодан за ручку и водрузила его на стол, в очередной раз удивляясь тому насколько он легок. Судя по всему он был достаточно дорогой вещью в свое время, но теперь выглядел старым, изношенным и от него веяло депрессией. Кожаная ручка была сильно потрепана и стерта от времени. В добавку к металлическим защелкам сверху, он застегивался еще и на кожаные ремни. Джоан потратила несколько минут, пытаясь расстегнуть их. Затем, сдавшись, пошла на кухню, и просмотрев несколько ящиков в поисках ножниц, наконец остановила свой выбор на остром кухонном ноже, который вполне сгодился бы для этой работы.

Она вернулась в столовую и перевернув чемодан разрезала один из ремней, игнорируя тот факт, что ее мать была бы в ярости от такого святотатства. Просунув нож под следующий ремень она разрезала и его. Все, что держало чемодан закрытым были тусклые и потертые ремни. Она провела подушечками пальцев по защелкам, затем надавила на них. Они с легкостью распахнулись. Она замерла, сделала глубокий вдох и откинула крышку чемодана.

Изнутри несло нафталином и запахом лежалых вещей. Джоан дважды чихнула и сморщила нос. Внутри лежала аккуратно сложенная женская одежда. Темная юбка и белая блузка, пожелтевшая от времени, лежали поверх других вещей. Она вспомнила ту ночь, когда застала мать гладящей какую-то белую ткань. Вероятно, это была она. Джоан протянула руку и провела ею по блузке. Она была хлопковая. Простого кроя. Женщина вытащила ее из чемодана и распрямила. Блузка была конической формы, с короткими рукавами. Она аккуратно отложила ее в сторону и взяла юбку. Ее пальцы нащупали что-то твердое под ней. Шкатулка.

Женщина отодвинула материал в сторону и увидела блестящее темное дерево. Шкатулка была в точности такой же, какой она ее помнила, может даже чуть блестящее. Джоан осторожно вытащила ее из чемодана. Изнутри донесся металлический звон. Сгорая от любопытства Джоан попыталась приподнять крышку, но та оказалась запертой. Она вспомнила медальон матери и крошечный ключик, который та хранила в нем. Ее похоронили вместе с ним. И теперь единственным способом открыть шкатулку был только взлом замка. Джоан вспомнила, что наверху, в спальне матери, видела несколько заколок-невидимок для волос. Взбежав по лестнице она быстро схватила несколько штук и вернулась в столовую.

«Интересно, нужно ли оставить наконечки?» - поинтересовалась она сама у себя вслух и пожала плечами. «Почему бы и нет?»

Джоан взяла шкатулку в руки и села в кресло. Подняв ее повыше в попытке найти лучший световой ракурс женщина снова услышала звякание внутри. Она нахмурилась, отвела упавшие на глаза волосы и вставила кончик шпильки в крошечную замочную скважину. Используя кончики указательного и большего пальцев она подвигала заколку из стороны в сторону. Безрезультатно. Может ее нужно повернуть как ключ? Она крепче обхватила невидимку и повернула. Ничего. Откинувшись на спинку стула Джоан задумалась. Может стоит скомбинировать оба варианта. Через несколько секунд заколка легко повернулась.

«Ух ты», - выдохнула Джоан, удивляясь, что способ сработал так быстро. Она наклонилась вперед и положила шкатулку на стол. Заколка для волос все еще торчала в ее замочной скважине. То, что находилось внутри этой шкатулки было причиной слез ее матери. Руки женщины дрожали, когда она, набрав в легкие воздуха, словно перед погружением в глубины океана, приподняла крышку шкатулки.

Джоан несколько секунд смотрела на представшие ее взору предметы, пытаясь понять их предназначение. Ключи – от старой машины. Пустая гильза от патрона, побитая фляжка серебряного цвета и небольшая стопка писем, перевязанных бело-зеленым плетенным шарфиком. Она нахмурилась. Ее мать плакала из-за этого? Странно.

Джоан взяла в руки ключи. Брелком был удлиненный пенни – сувенир, который часто продавали на карнавалах и в музеях. На монете было выгравировано : «САМЫЙ БОЛЬШОЙ ФОНТАН В МИРЕ: ВСЕМИРНАЯ ВЫСТАВКА. ЧИКАГО 1934». Было заметно, что сувенир не был изначально брелком, кто-то с помощью гвоздя и молотка выбил в нем отверстие, чтобы подвесить его на кольцо. Сами три ключа не представляли собой ничего интересного. Они были потертыми и отдавали старым металлом. Самый маленький ключ был медным и походил на ключ от дома. Два других были от автомобиля Шевроле.

Она положила их на ладонь, рассматривая. Тот ключ, который был побольше скорей всего предназначался для замка зажигания, тот, что немного поменьше открывал багажник и бардачок. Джоан снова перевела свое внимание на деревянную шкатулку и провела подушечками пальцев по тусклой фляге. В свое время она, должно быть, была невероятно хороша. Джоан приподняла ее и чувствуя тяжесть, встряхнула. Внутри раздался всплеск. Она отвинтила крышку, понюхала и в удивлении отпрянула. Виски.

«Ничего себе», - нахмурившись, прошептала женщина. Ее мать никогда не пила. Еще и гильза. Почему мать хранила ее? Насколько ей было известно, родители никогда не имели оружия. Все это было довольно странно.

Джоан взяла в руки связку писем. Шарфик, повязанный вокруг них был сплетен из тонкого, колющегося материала и от него веяло запахом старости и пылью. Она аккуратно развязала узел и высвободила письма из заточения, в котором они находились, похоже, уже довольно долгое время. Шарфик был похож на тот, который носила мать на нескольких фотографиях 50-х годов. Правда в то время он был белым, а сейчас его цветом было нечто среднее между бежевым и кремовым, с толстой зеленой полосой с края.

Стопка писем состояла из нескольких запечатанных конвертов. Конверты были незаполненны и, казалось, их никогда не открывали. Джоан догадывалась, что они были написаны ее матерью, но не были отправлены тому, кому предназначались. Она подняла одно из них на свет и увидела сквозь тонкую бумагу слабо отпечатанный оттиск крупного, но аккуратного почерка своей матери. Она разложила конверты веером, словно игральные карты – семь конвертов, каждый из них с несколькими листками бумаги внутри.

Джоан выбрала то письмо, которое показалось ей самым старым. Ей очень хотелось узнать какую тайну оно хранило, но в то же время она опасалась, что это станет вторжением в личное пространство матери. Женщина тихо рассмеялась. Ее мать мертва. Какая теперь разница? Не давая себе шанса передумать она взяла нож, просунула его острие под отгиб конверта и аккуратно его разрезала. Лист бумаги, лежащий внутри был заполнен на треть и выглядел так, словно его сначала смяли, а затем разгладили. Твердый, аккуратный почерк принадлежал ее матери. В верхнем углу стояла дата – 1947 год.

Э.., любовь моя,

Я сижу за своим письменным столом, смотрю в окно и думаю о том, что делаешь в данный момент ты. Я представляю как ты лежишь на одеяле в парке – книга на животе, фляга бесстыдно выглядывает из кармана. Солнце греет твое лицо и ты дремлешь. Я хотела бы притвориться, что ты смотришь сон обо мне, но, скорей всего, те времена бесследно прошли, и теперь все твои сны лишь о Дорис.

Я знаю, что между нами все кончено и что теперь у тебя другая жизнь, но я хочу, чтобы тебе было известно одно – я люблю тебя. Теперь я знаю это наверняка. Я знаю это безо всякого сомнения. И если бы тебе удалось забыть прошлое и дать мне хоть какой-то знак что у нас все еще есть шанс, я оставила бы свою жизнь здесь и примчалась бы к тебе в одночасье.

Вспоминаешь ли ты хоть изредка те дни, когда мы были вместе? Я – постоянно. Ты все, что у меня было и теперь, когда тебя нет рядом со мной, теперь, когда ты с ней – я не знаю как мне жить. Если бы я только вошла тогда в дом, упаковала свои вещи и положила бы их в твою машину. Если бы только я уехала с тобой до того, как Клайд вернулся домой с войны, ничего этого не случилось бы. Я мечтаю о тебе по ночам, я засыпаю с твоим именем на губах и вижу сны только о тебе – о твоих поцелуях, о тепле твоего тела. А затем я просыпаюсь с ним, храпящим около меня. И я ненавижу его. Иногда я ненавижу тебя. Ненавижу оттого, что теперь у тебя новая жизнь, жизнь, которая не включает меня. Наверное, мои слова звучат горько? Ревниво? Так и есть. Я ревную так сильно, что порой мне кажется, что когда-нибудь эта ревность окончательно поглотит меня.

Я люблю тебя. Люблю так сильно, что ничто другое в этом мире не имеет для меня значения. Я отказываюсь сдаваться и предавать нашу любовь, потому что теперь, когда тебя нет возле меня, мне ясно как день лишь одно – без тебя я ничто.

Джоан откинулась на спинку стула и посмотрела на письмо, зажатое у нее в руке. У нее не было никаких сомнений, что оно было написано ее матерью, хотя те эмоции и чувства, свидетельницей которых она только что стала совсем не были похожи на ту женщину, которую она знала. Кто этот загадочный «Э»? И что же такое произошло, что они... Она застыла, внезапно вспомнив год, которым было датировано письмо. Это было за семь лет до ее рождения, но уже после того как Кэтрин и ее отец поженились, а это означало... Джоан потрясенно ахнула. У ее матери была любовная связь на стороне.

Глава 2

Биг Спрингс, Канзас, 1929 год

«НУ ДАВАЙ, Кети», - проныла Джинни, кружась из стороны в сторону и поправляя свое платье. «Перестань уже дуться и помоги мне. Сегодня у меня особенный день, а ты его испортишь, если будешь продолжать в таком же духе».

Не оборачиваясь, чтобы взглянуть на сестру, Кэтрин кивнула с высоты подоконника, на котором сидела. Она наблюдала за тем как отец готовит машину, которая отвезет их в церковь на свадебную церемонию. Он был одет в свой лучший костюм, волосы зачесаны назад, хотя, с улыбкой отметила она, вихры на его седеющем затылке все равно упрямо топорщились. Он очищал салон их семейного автомобиля от пыли и грязи, которая могла бы пристать к подвенечному платью Джинни. Кэтрин знала, что ее отец, как и все остальные члены семьи, не понимал почему Джинни остановила свой выбор именно на Клайде. Но они все же приняли это замужество, как и сам Клайд, тем более в свете того, что девушка была беременна это был единственный вариант.

Словно почувствовав ее взгляд, отец глянул наверх и они смотрели друг на друга несколько долгих секунд прежде чем он поднял руку и помахал в знак приветствия. Он выглядит усталым, - подумала Кэтрин, возвращая жест.

«Кети», - голос Джинни ворвался в ее размышления. «Мне нужна твоя помощь».

Кэтрин вздохнула, бросила последний взгляд на отца и повернулась к сестре.

«Ты не столько нуждаешься в моей помощи, сколько хочешь, чтобы мое внимание всецело принадлежало лишь тебе».

«Твое внимание и должно принадлежать мне», - заметила Джинни. «Сегодня у меня свадьба. А в этот день все внимание должно быть только на невесте».

Кэтрин фыркнула.

«Только потому, что ты завидуешь...», - начала Джинни.

«Завидую тому, что ты намеренно забеременела, чтобы женить на себе мужчину, который тебя не любит?» - сказала Кэтрин. «Уж точно нет».

«Все было совсем не так», - возразила Джинни.

«Ага», - Кэтрин подошла к ней сзади и принялась застегивать маленькие пуговки.

В семнадцать лет она была уже намного выше и стройнее своей сестры. Она посмотрела через плечо Джинни на их отражение в зеркале. Они совсем не были похожи. Джинни была похожа на их старшую сестру Вилму. Пухленькие, маленького роста Джинни и Вилма унаследовали светлые волнистые волосы матери и ее же округлое лицо. Кэтрин была высока – даже слишком высока, считала она, с кудрявыми темными волосами и угловатым лицом. Единственной общей чертой у всех троих были зеленые глаза – кошачьи, как любовно называл их отец.

Кэтрин знала, что по сравнению с сестрами ее внешность была простой. У тех было все, чем восхищались в женщинах – округлости и женственность, наряду с мягким покорным видом. В сравнении с ними Кэтрин выглядела нескладной и долговязой. Платья всегда свисали с ее худой фигуры.

«Ты слишком худа», - постоянно твердила ей мать. «Тебе нужно перестать проводить все свое время за чтением этих книг и начать больше питаться. Кто захочет жениться на такой костлявой девушке как ты?»

«В таком случае хорошо, что я не хочу выходить замуж», - отвечала она. Это был ее дежурный ответ.

«Ты еще молода», - возражала мать. «Посмотришь, все еще изменится».

Кэтрин знала, что ее мать действительно верила в это. Но в своем сердце она понимала, что это не так. У нее не было никакого желания оставаться в Биг Спрингс, выходить замуж за Элберта Рассела или становиться женой фермера. Она хотела переехать в Канзас-Сити или Чикаго, и работать там в магазине или на фабрике. Она хотела повидать людей из разных мест. Она хотела жить.

«Закончила?»

Голос Джинни снова прервал ее мысли. Кэтрин дернулась, возвращаясь в реальность и быстро застегнула несколько оставшихся пуговок. Закончив, она отступила назад.

«Как я выгляжу?» - поинтересовалась Джинни.

Что-то в голосе сестры заставило Кэтрин поднять на нее глаза. Их взгляды встретились в отражении зеркала. Щеки Джинни горели, глаза были широко распахнуты. Несмотря на ее заверения в безумном счастье, Кэтрин показалось, что выглядела она совсем юной и жутко напуганной.

«Ты выглядишь великолепно», - сказала она, сама удивляясь своему внезапному порыву успокоить сестру. «Ты очень красива. Правда».

Джинни довольно улыбнулась, но тут же снова стала серьезной.

«Ты думаешь, Вилма не возражает?»

«Нет», - мягко ответила Кэтрин. «Думаю, что нет».

«Мне просто интересно... Думаешь, она наблюдает за нами с небес?» - спросила Джинни.

Кэтрин пожала плечами, но заметив обеспокоенное лицо сестры, улыбнулась. «Конечно. И я уверена она счастлива, что ты заботишься о Клайде».

«Я очень его люблю», - сказала Джинни, счастливо улыбаясь. «Я всегда его любила. А теперь и он меня любит. Только меня».

Кэтрин погладила Джинни по плечу. «Это замечательно, дорогая». Она взглянула на часы. «Наверное, нам пора спуститься вниз. Папа уже приготовил машину и, не забывай, - чем раньше мы окажемся в церкви, тем раньше ты станешь миссис Клайд Спенсер».

КЭТРИН казалось, что церемония длилась уже целую вечность, пока гости стояли под жарким полуденным солнцем в ожидании фотографа. Она терпеть не могла фотографироваться, хотя нельзя было сказать, что это происходило так уж часто. Девушка вздохнула и поморщилась, наблюдая за тем, как Джинни носится и воркует вокруг Клайда.

Кэтрин испытывала сочуствие к своему зятю. Насколько ей было известно тот был хорошим, порядочным мужчиной. Он всегда, сколько Кэтрин его помнила, любил ее сестру Вилму, а после ее смерти был безутешен. Они все были очень удивлены, когда он начал проводить так много времени с Джинни. Или, поправила она себя, Джинни стала проводить время с ним.

Кэтрин склонила голову набок. Она разболелась от комбинации яркого солнечного света и несмолкаемого гула смеющихся и шутящих с молодоженами гостей, пока фотограф готовился сделать снимок.

Казалось, на свадебной церемонии присутствовало все местное общество. Элберт Рассел поймал взгляд Кэтрин и улыбнулся. Она знала, что как только позирование для фотографии закончится, он сразу же постарается завладеть ее вниманием.

«Посмотрите сюда», - окликнул всех фотограф – мужчина с бледной кожей. «Все смотрят сюда и улыбаются».

Кэтрин глянула в его сторону. Стоящая позади Джинни слегка ее ущипнула.

«Улыбайся», - процедила она сквозь сжатые зубы. «Не испорть мой день, Кети».

Кэтрин сщурилась на солнце и заставила себя растянуть губы в подобии улыбки. Сегодняшний день обещал быть очень долгим.

«НУ КАК, не желаете прокатиться?» - обратился Элберт к Кэтрин и Эвелин, которые стояли в тени одного из огромных дубов, окружающих церковь. Он кивнул в сторону Говарда Льюиса, стоящего облокотившись на машину отца Элберта - самого богатого жителя их района. «Мы с Гови собирались покататься».

«Я не могу», - ответила Кэтрин, кивая в строну Джинни. «Подружка невесты и все такое. Я должна быть тут».

Элберт добродушно улыбнулся. «Может тогда попозже?»

Кэтрин проигнорировала Эвелин, которая улыбалась, опустив взгляд на свои туфли. Все знали, что Элберт был влюблен в Кэтрин и что его попытки ухаживания не приносили тех результатов, к которым он стремился.

«Не могу», - снова отказалась Кэтрин. «Мне еще нужно будет помочь сестре упаковать вещи и переселиться к Клайду».

Улыбка Элберта померкла. «Может как-нибудь вечером, на этой неделе? Мы могли бы прогуляться... или поехать в Лоренс».

«Может быть», - неопределенно пожала плечами Кэтрин.

Элберт вздохнул и наклонился ближе к ней. «Кети, почему ты это делаешь?»

«Ты знаешь почему», - ответила она.

Элберт нахмурился, но ничего не ответил. Она много раз объясняла ему, что не играет в недотрогу. Она просто не хотела давать ему ложную надежду. Он хотел жениться, а она планировала оставить Биг Спрингс и переехать в крупный город как только ей исполнится восемнадцать. И этот план не включал в себя мужа.

Эвелин как-то поинтересовалась у подруги почему та так безразлична к Элберту. «Он такой хороший, веселый и симпатичный. К тому же еще и богатый».

«Да», - согласилась Кэтрин. «Все так. И если бы я хотела выйти замуж и навсегда остаться в Биг Спрингс, возможно, я ответила бы ему взаимностью. Но, Эви, это вовсе не то, чего я хочу».

«Ты об Элберте или Биг Спрингс?» У Эвелин было спокойное открытое лицо, что делало ее мысли и эмоции совершенно прозрачными. И теперь ее выражение лица говорило о том, что она действительно обескуражена словами Кэтрин.

«О них обоих», - ответила Кэтрин.

Эвелин нахмурила брови.

«Это так плохо? Хотеть большего?» Кэтрин развела руки. «Я хочу повидать мир, я хочу заниматься чем-нибудь интересным».

«Но как ты справишься без мужа?» - спросила Эвелин. «Что ты будешь делать?»

«Найду работу», - просто ответила Кэтрин.

Эвелин выглядела пораженной. «Где ты будешь жить?»

«Наверное, сниму комнату», - ответила Кэтрин.

«Но зачем, если ты можешь выйти замуж и завести семью?» Эвелин наклонилась к Кэтрин и дотронулась до ее плеча. «Разве тебе не будет там одиноко?»

«Всегда можно найти чем заняться», - ответила Кэтрин.

«Уверена, что если бы ты попросила, Элберт отвез бы тебя в город». Эвелин сжала руку Кэтрин. «Может быть на ваш медовый месяц. Вы вдвоем могли бы ненадолго поехать в Канзас-cити. Или в Чикаго».

«Эви, я не хочу просто “ненадолго поехать” », - покачала головой Кэтрин. «Я хочу жить там. Я хочу гулять по улицам большого города, раcсматривать людей, быть его частью».

Эвелин покачала головой. «Не понимаю». Она помолчала, задумавшись о чем-то. «Но тебе следует быть осторожнее, иначе Элберт найдет себе кого-нибудь другого».

Ночью, лежа в постели, уже после того как Джинни устроилась у Клайда, Кэтрин задумалась о том, что же с ней было не так, раз она не мечтала о замужестве и детях, как другие ее ровесники. Она вспомнила реакцию Эвелин. Та была в недоумении. Почему такая девушка как Кэтрин, у которой были все шансы выйти замуж за такого видного парня как Элберт, хотела уехать в большой город совсем одна и искать там работу?

Это был резонный вопрос. Вопрос, который Кэтрин задавала себе не раз и на который всегда находила один ответ. Просто она стремилась совсем к другой жизни. Жизни, которая отличалась от той, которая могла быть у нее здесь.

Расстроенно вздохнув, Кэтрин перевернулась на бок и стала рассматривать тени от деревьев, падающие на стену под лунным светом. Она никогда не была такой как все остальные ее друзья и родственники. Они хотели спокойной и безопасной жизни, а она хотела.... Чего? Путешествий? Приключений?

«Это ненормально», - часто говорила ей мать. «Эта одержимость книгами и далекими странами заставляет тебя желать то, что ты не можешь получить. Тебе нужно больше общаться с друзьями, а не забивать свою голову местами, которые тебе никогда не суждено увидеть. Тебе семнадцать лет. Скоро ты окончишь учебу. Тебе стоит подумать об Элберте и о том как подарить мне внуков, а не о Египте и Париже, или куда ты там думаешь тебе нужно поехать».

«Мама, прошу тебя», - раздраженно отвечала Кэтрин. «Я не хочу выходить замуж так сразу. Тебе это хорошо известно».

«Женщина не может ждать слишком долго», - замечала мать, бросая на девушку оценивающий взгляд. «Сейчас ты молода и достаточно симпатична, но это все временное явление. Будешь долго ждать и всех достойных мужчин разберут».

Джинни не ждала, подумала Кэтрин, перебирая пальцами кружевную оборку своей подушки. Она добивалась Клайда с той же безжалостной решимостью, которую использовала всегда, когда чего-то хотела.

«Она ни перед чем не останавливается», - сообщила Кэтрин Элберту в тот день, когда Джинни объявила, что беременна и выходит замуж за Клайда. «Мне его жаль. У бедного парня не было не единого шанса».

Они прогуливались вдоль дороги, ведущей к дому ее родителей, и ненадолго остановились в тени деревьев. Элберт уселся на деревянный забор, окружающий дом, Кэтрин прислонилась к дереву. Несмотря на то, что до вечера было еще довольно далеко, какая-то ранняя лягушка вовсю распевала свою квакающую серенаду.

«Может это и так, но она действительно его любит», - заметил Элберт с ноткой сожаления и зависти в голосе. «Она хочет выйти за него... начать с ним новую жизнь. Ты не должна винить ее за это. Это вполне естественно».

Он улыбнулся и Кэтрин почувствовала тяжесть в груди, зная, на что он пытается намекнуть. Она опустила взгляд вниз, на свои туфли. Они были пыльными и ей внезапно захотелось начистить их до блеска.

«Только подумай», - продолжал парень. «Как только она выйдет замуж, следующей на очереди окажешься ты».

«Не думаю, что я в скором времени захочу замуж», - ответила она. «Я хочу...»

«Поехать в город, посмотреть мир. Я знаю. Но подумай об этом. Неужели ты действительно думаешь, что это случится – что ты уедешь в большой город? На что ты будешь жить? Как ты собираешься выживать там?» Он покачал головой и улыбнувшись посмотрел на нее. «Нет, ты выйдешь за меня. И у нас будет куча детишек». Он замолчал, видя выражение ее лица и быстро добавил. «Но если захочешь, мы можем поехать в Чикаго – только для того, чтобы посмотреть его».

Кэтрин почувствовала как сжался ее желудок.

Элберт спрыгнул с забора, приземлившись перед ней. Рукава его рубашки были закатаны, открывая гладкие сильные бицепсы, заигравшие под кожей, когда он сложил руки на груди. «Давай, Кети. Скажи лишь слово и я тут же сосватаюсь к тебе. Ты же знаешь, как сильно я хочу на тебе жениться. Черт, да это все знают».

«Элберт». Она помолчала. Его улыбающееся лицо потихоньку стало принимать знакомое раздраженное выражение. «Может не будем принимать каких-либо поспешных решений? Я еще не закончила школу. Да и ты тоже».

«Я знаю чего хочу. Но ты хочешь того, что тебе не принадлежит». Он раздраженно тряхнул головой. «С тобой что-то не так, Кети. Большинство девушек...»

«Я не большинство девушек», - оборвала она его.

Элберт сердито нахмурился и отвернулся. «Я знаю это, черт побери. Может, поэтому я тебя и люблю».

«Неужели этот разговор не может подождать?» - спросила Кэтрин. «Разве не можем мы просто проводить время вместе без обсуждения этого? У нас впереди вся жизнь, мы еще успеем поговорить об этом».

Элберт пнул ногой небольшой травянистый кустик, но ничего не ответил. Наконец он вздохнул и кивнул. «Наверное ты права». Он уставился вдаль, в ту сторону, где цвела роща и бежал ручей.

Высоко над ними пролетел ястреб.

«Я не говорю “никогда”», - наконец заговорила Кэтрин. «Я только говорю “не сейчас”».

Элберт вскинул голову, его лицо выражало такую радость и надежду, что Кэтрин испытала чувство вины, как только слова сорвались с ее губ. Это была чистая правда, успокоила она себя. Она не говорила «никогда». Но в глубине души девушка знала, что это были всего лишь пустые слова – она просто пыталась перестраховаться.

«Ну это уже что-то», - сказал вновь повеселевший Элберт. «Что скажешь, если мы отправимся в Лоренс и посмотрим что творится в большом городе?»

Она улыбнулась, хотя знала, что улыбка получилась вымученной, и кивнула.

«Все будет хорошо, Кети», - уверенно сказал он, провожая ее к родительскому дому. «Ты увидишь. Я не сдамся». Он широко улыбнулся. «Когда-нибудь ты станешь моей женой и я буду самым счастливым человеком на свете».

Глава 3

Лоренс, Канзас, 1997 год

ДЖОАН осторожно опустила письмо на стол и глубоко вздохнула.

«Вот так вот...», - выдохнула она.

Она задумалась о том кто бы мог быть этим загадочным «Э». Она не могла вспомнить, чтобы мать упоминала кого-либо, чье имя начиналось на эту букву. Женщина бросила взгляд на стопку фотографий. Может среди них находился и снимок «Э»? Ну конечно, если она так сильно его любила, у нее должно было быть его изображение. Джоан одолевало искушение просмотреть снимки еще раз, более внимательно. Ее мать имела привычку писать имена и даты с обратной стороны.

Женщина перевела взгляд на оставшуюся стопку из шести писем. Может, в них таилась какая-нибудь подсказка. Джоан внимательно изучала конверты, раздумывая над тем как лучше продолжить чтение – по порядку или начать с самого последнего? Наконец, решив, что стоит идти по порядку, она взяла следующее письмо и нож, с помощью которого собиралась распечатать его. В этот момент раздался телефонный звонок. Отложив предметы в сторону, Джоан направилась в кухню, чтобы ответить. Старый телефонный аппарат, который она помнила еще с детства, был привинчен к стене. Женщина сняла трубку и поднесла ее к уху.

«Алло?»

«Привет». Это был Люк. «Как дела?»

Джоан вздохнула. «Привет. Дела... идут. Как раз ими сейчас и занимаюсь».

«Ну смотри, не переусердствуй там».

«Как дети?» - спросила она. «Не доставляют тебе проблем?»

«Нет», - ответил Люк. «Мэтти делает уроки, а Сара наверху, в своей комнате».

«Хорошо», - сказала она. «Значит, ты справляешься с ролью одинокого отца?»

Люк рассмеялся. «Легко. По тому, что ты обычно говоришь, я ожидал, что будет намного труднее».

Джоан нахмурилась при этом замечании. «Попробуй позаниматься этим постоянно», - пробормотала она.

«Что?» - переспросил Люк. «Я не расслышал».

«Ничего, это я себе», - ответила Джоан. «С работы не звонили?»

«Ага», - голос Люка звучал рассеянно. Джон слышала звук работающего телевизора и шум футбольного матча.

«Что они сказали?» - спросила она.

«Вот черт!» - выдохнул Люк.

«Что случилось?»

«Грин Бей только что забили гол», - ответил Люк. «Отлично! Я продул двадцать баксов».

«Люк, что сказали с работы?» - снова переспросила она его.

«О, э-ээ... Бетти звонила. Сказала, что твой шеф дает тебе столько времени сколько понадобится. Он сказал, что в твое отсутствие тебя заменят Бетти и другие специалисты».

Джоан кивнула, уверенная в том, что Марк так и сказал, но слегка разочарованная тем, что ее так легко было заменить.

«Значит, у тебя все в порядке...» Люк замолчал. «Дерьмо! Медведи упустили передачу».

Джоан ожидала что он продолжит, но когда пауза затянулась, поняла, что муж просто смотрит игру.

«Ну ладно, пора прощаться», - сказала она, едва сдерживаясь, чтобы не показать ему своего раздражения. «Я тут разбираю мамины вещи, нужно продолжить».

«Угу», - рассеянно произнес Люк. «Ну ладно, мы здесь, если что-нибудь понадобится – звони».

«Обязательно», - ответила Джоан. «Поцелуй за меня детей».

«Хорошо. Пока», - сказал Люк.

Джоан открыла рот, собираясь ответить, но в телефонной трубке уже раздавались короткие гудки. Он отключился не дождавшись ее ответа. Женщина повесила трубку и опустилась на деревянный стул, стоящий рядом. Она смотрела на выцветшие занавески, и думала о том во что превратился ее брак. Когда они стали настолько безразличны друг к другу? Интересно, не это ли произошло когда-то с Кэтрин и Клайдом? Может быть это и подтолкнуло Кэтрин к любовной связи с «Э». Вспомнив о письмах, она вернулась в столовую.

«Сначала самые старые», - напомнила она себе, взяв в руки письмо и нож, которые отложила, когда пошла отвечать на телефон. Расположившись в кресле, она разрезала конверт и вытащив сложенные листы бумаги, развернула их и принялась читать.

1954 год

Душа моя, Э..,

Прошло уже шесть месяцев с твоей смерти – шесть месяцев без твоего смеха, без твоего прекрасного лица. Без тебя словно потухло солнце. Каждый день я думаю о тебе, мечтаю о тебе, жалею, что у меня не хватило смелости остаться с тобой. Если бы только я была достаточно храброй, этого бы не произошло, смерть не настигла бы тебя так рано. Но тебе ведь с самого начала было известно, что из нас двоих храбрости было не занимать лишь тебе.

Моя жизнь без тебя просто существование, попытка протянуть еще несколько часов, дней, месяцев. Я встаю, готовлю завтрак, убираю, отправляюсь за продуктами, готовлю и с нетерпением жду наступления ночи, когда я смогу погрузиться в милосердный сон. Это единственное место, любовь моя, где мы всегда вместе. Ты навещаешь меня каждую ночь. Порой мы разговариваем. Порой - занимаемся любовью. Самое сложное это отпускать тебя утром и снова тянуть долгие часы реальности до очередной ночи.

Вчера, когда я прогуливалась по улице, в моей голове внезапно раздалась мелодия нашей песни и вызвала настолько реальную картинку-воспоминание, что я не сумела сдержать слез. Закрывая глаза я вижу ее и сейчас, словно все это было вчера. Ты сидишь на большом камне и волны озера Мичиган тихо плещутся о берег. Этот звук очень похож на звук океана. Рукава твоей рубашки закатаны, в пальцах зажата сигарета и ты напеваешь какую-то песню. Помнишь ли ты тот день? Твой голос ужасен - ты совсем не умеешь петь, но для меня это самый прекрасный звук во всей вселенной. Разве не удивительно как малейшее воспоминание может вызвать настолько сильные эмоции?

Прошу тебя, знай, не прошло еще ни одного дня без того, чтобы я не сожалела о своей жизни, о сделанном выборе или о том факте, что это я виновата в твоей смерти. Твое убийство всегда будет на моей совести.

Любящая тебя всем сердцем, навеки твоя,

К.

Джоан неверяще уставилась на последние строчки письма. Почему убийство этого мужчины было на совести ее матери?

Она откинулась назад и протерла глаза. Все это навалилось на нее слишком неожиданно и это было сложно осознать. У матери не только был любовник, но он еще был убит и в этом каким-то образом была замешана ее мать.

Джоан посмотрела на содержимое шкатулки. Мать написала первое письмо в 1947 году. Это было датировано 1954-ым, что было незадолго до ее рождения. Женщина взяла следующее письмо и разорвала конверт, даже не заботясь о том, чтобы быть аккуратной как с двумя предыдущими. На нем стояла дата 1955.

1955 год.

Любовь моя,

Прошло уже больше года без тебя и мне кажется будто прошла целая жизнь. Я так потеряна без тебя. Я рыдаю, когда думаю о том сколько времени могла бы провести с тобой – время, которое я так бездумно растратила. У меня могла быть ЖИЗНЬ с тобой. А я сама от нее отказалась, выбросила, пытаясь удержать то, что никогда не могло сделать меня счастливой. Что никогда не было нужно мне. Я испытываю стыд от собственной глупости.

Теперь я мать. Какая ирония, правда? Я стала тем, кем мне казалось я должна быть – матерью, женой, и это делает меня только несчастной. Я заключена в темницу, которую построила своими собственными руками. Это мое наказание. Теперь я это понимаю.

В последнее время я редко сплю – не из-за ребенка, а из-за того, что когда я сплю я вижу тебя. Твои глаза, твою улыбку, твои губы, целующие мои. Я чувствую как ты занимаешься со мной любовью. Мне невыносима реальность, которая настигает меня после пробуждения.

Я не могу жить без тебя. А точнее – я не хочу жить без тебя. Меня все чаще и чаще посещает мысль о прерывании жизни, ведь тогда мы снова сможем быть вместе. Но я слишком труслива для этого. Я сделала свой выбор и в наказание должна жить с ним. У меня есть обязательства. У меня есть дочь.

Я ни на секунду не забываю о тебе. Однажды, любовь моя. Однажды.

К.

Джоан вздрогнула и перечитала письмо еще раз. Она была нежеланным ребенком. И хотя она всегда это подозревала, все же вот так прямо узнать, что ты являлся лишь бременем для собственной матери, было совсем другое дело. Бросив письмо на стол, она резко отодвинулась, царапая стулом деревянную поверхность пола. Она чувствовала как подступают слезы, но не позволила им пролиться.

«К черту тебя, мама. Ты не заслуживаешь моих слез». Кипя от злости, женщина оглядела комнату. «Я даже не хочу находиться здесь!» Она вздохнула, когда первоначальная злость схлынула. «Ты понимаешь это? Я никогда не хотела быть здесь», - тихо прошептала она.

Джоан встала и пройдя через холл распахнула входную дверь. Вечер был прохладным. Она сняла с вешалки куртку и вышла на крыльцо.

«Стерва», - пробормотала она, сбегая по лестнице и спеша к пешеходной дорожке. Она быстро шагала по улице, мимо студенческого общежития, засунув руки в карманы куртки и приподняв воротник, в попытке укрыться от холода. Так она прошла несколько жилых массивов, уставившись в никуда и потерявшись в своих мыслях.

Когда злость немного отступила, женщина начала обращать внимание на окружающий мир. Она смотрела на освещенные окна и людей, находящихся за ними. Одни смотрели телевизор, другие – ели, а некоторые делали и то и другое. Джоан нравилось это развлечение – быть снаружи и наблюдать за теми, кто внутри. Ее успокаивало то, что она видела. Обычная семейная жизнь. Домашний уют. Это напомнило ей о собственной семье, хотя они больше не устраивали семейных ужинов. Постоянная загруженность Люка на работе и дополнительные занятия детей давно не давали им собраться всем вместе.

А еще были и ее личные дела.

Джоан фыркнула с досадой. Она не знала почему ее так шокировала информация о том, что у ее матери был роман на стороне. Чем это отличалось от того, что было у нее с Марком? Она покачала головой, вспоминая целующего ее Марка, его темные глаза и кудрявые волосы, его руки на ее теле. Она не хотела заводить с ним отношений – по крайней мере сначала. Но проработав с ним над несколькими делами и проведя вместе много часов она узнала его лучше. И он ей понравился. Он был умен, внимателен и чуток. Он обладал теми качествами, которых не было у Люка. И он хотел ее. Что могло быть более возбуждающим?

Поначалу их отношения строились лишь на сексе и взаимной симпатии. Она легко признавала это. Но несколько месяцев встреч украдкой в отелях, машине или, если получалось, в его кабинете, привели к большему. Их связь переросла в нечто намного большее. Они даже обсуждали план развода со своими супругами, пока месяц назад Марк не стал отдаляться от нее. Их встречи становились все более редкими и, наконец, Марк признался, что его жена что-то заподозрила и пригрозила при разводе отнять у него детей.

«И ты считаешь, что я не испытываю точно такого же давления?» - задала тогда ему вопрос Джоан. «Думаешь я не беспокоюсь, что могу потерять детей?»

«Ты мать», - ответил ей Марк. «Они не заберут у тебя детей. Ну разве только если ты окажешься какой-нибудь сумасшедшей».

«И что мы будем делать?» - спросила Джоан.

«Нам нужно взять паузу пока все не устаканится», - ответил он. «Перегруппироваться. Придумать план действия».

«Я думала у нас уже был план действия», - заметила Джоан.

«Другой план действия», - сказал он.

И... всё. Он начал избегать ее на работе. И то, что раньше было лучшей частью ее дня превратилось в худшую. Она испытала облегчение, когда у нее появился предлог взять долгосрочный отгул на работе по причине заботы о материнском доме. И она не сомневалась что и он тоже.

Но это потому, что он не знал, - мрачно подумала Джоан. Он не знает.

Она тяжело дышала, поднимаясь по длинному изогнутому холму, который начинался за библиотекой и пролегал к бульвару Джейхак. Она не хотела думать о растущем внутри нее ребенке – или о том факте, что он, вероятнее всего, был Марка. Она переспала с Люком сразу же как у нее случилась задержка. Она надеялась, что зачатие произошло в довольно близкие сроки от этой даты, и если ребенок действительно был Марка тогда не будет никаких вопросов по поводу отцовства.

«Господи», - выдохнула она, достигая вершины холма. «Не помню, чтобы у этого холма был настолько крутой подъем». Она остановилась, тяжело дыша и согнувшись пополам, уперла руки в бедра, затем, оглядевшись, посмотрела вниз, на дорогу по которой поднялась. Ее мысли вновь вернулись к любовнику матери и письмам. Таинственность этого дела была неплохим отвлечением от ее собственных проблем.

«Должен быть кто-то, у кого я смогу все узнать», - сказала она вслух, поворачивая налево и направляясь в сторону кампуса. Насколько ей было известно, у матери не было близких друзей, кроме миссис Йоккум. Брат матери – Бад, все еще был жив, но они никогда не общались. Однако, он все равно мог бы обладать какой-нибудь информацией. Она знала, что сейчас он жил в доме престарелых в городе Топика и у него была болезнь Альцгеймера. Надо будет позвонить кузине Барбаре и узнать у нее его нынешнее состояние. Может быть он все еще в памяти. Топика находился всего в получасе езды отсюда. Может ей удастся его навестить.

А еще нужно дочитать остальные письма. Может быть, они подскажут ей кем был тот самый «Э» или объяснят, почему мать сделала тот выбор, который сделала и почему она всегда была такой холодной и отчужденной.

Женщина дошла до фонтана Chi Omega, который находился в самом конце кампуса. Рядом остановился бегун, позволяя своей лохматой черной собаке напиться воды и в свете ночных фонарей она увидела как он поднял руку в знаке приветствия. Она заставила себя улыбнуться в ответ, прежде чем развернуться и направиться обратно, к дому матери.

ДЖОАН была сбита с толку еще больше, когда закончила читать четвертое и пятое письма, датированные 56-57 годами. Похоже, Кэтрин писала по письму в год. Джоан распечатала оставшиеся письма и проверила даты. 1958 и 1959.

«Нужно составить хронологию», - сказала она, беря в руки блокнот, который использовала для описи имущества. Она открыла его на чистой странице и вписала имеющиеся даты и заметки к ним.

1912 – мама рождается

1931 – переезжает в Чикаго

193? – встречает «Э» (и начинается роман?)

1939 – мать и отец женятся

1947 – первое письмо

1954 – второе письмо (почему такой временной раздел?)

1955 – рождаюсь я / третье письмо

1956 – четвертое письмо

1957 – пятое письмо

1958 – шестое письмо

1959 – последнее письмо (почему?)

1977 – умирает отец

1997 – умирает мама

Джоан смотрела на составленную таблицу. Возлюбленным матери должен быть кто-то, кого она встретила пока жила в Чикаго. Но кто? Она вызвала в памяти истории и людей, о которых слышала в детстве. Никто не подходил. Она снова задумалась о датах. Почему Кэтрин снова начала этот ежегодный ритуал спустя столько лет после первого письма? И почему он так резко оборвался? Она тряхнула головой. Все это было очень непонятно.

«Это ничего мне не даст», - наконец произнесла она. «Мне нужно поговорить с Барбарой. Может Бад сможет объяснить какого черта все это значит».

Глава 4

Лоренс, Канзас, 1957 год

КЭТРИН вытерла руки тонким посудным полотенцем и оглядела кухню. Все было в порядке. Она мало что ненавидела так же сильно как вставать рано утром и мыть посуду или убирать то, что осталось с вечера. Удовлетворенная порядком она повесила полотенце на деревянную вешалку, сняла фартук, аккуратно сложила его и положила в шкаф. Закрыв дверцу, она выключила свет и пошла по темному дому.

Она со страхом ожидала этого весь день и наконец время пришло.

Женщина поднялась по лестнице в свою комнату. Джоани уснула около восьми часов вечера и она слышала глубокий ритмичный храп Клайда, когда проходила мимо его двери. Она улыбнулась, представив как держит подушку у его лица до тех пор пока храп не утихнет. Она представила каким будет его лицо, когда она уберет подушку. Интересно, оно будет красным или багровым? Его глаза будут закрыты или останутся распахнутыми?

«Ублюдок», - прошептала она и продолжила путь в свою комнату. Они с Клайдом не спали в одной постели с тех пор как родилась Джоан, и дле нее это было только облегчением. Она никогда его не любила, а та симпатия, которая была у нее к нему до зачатия Джоан давно превратилась в ненависть, и она знала, что это чувство было взаимным. Они оба были заключены в тюрьму, которую построили своими собственными руками, они оставались вместе только по необходимости и из желания каждого из них наказать другого.

Кэтрин не раз задумывалась о том, чтобы уйти от мужа, но понимала, что не сумеет выжить сама. А развод, учитывая все обстоятельства, станет только большим позором. И так они и жили – день за днем, год за годом. Она ухаживала за домом, а он зарабатывал деньги. А еще у них была Джоан. Несмотря на все произошедшее Клайд любил свою дочь. И если быть честной, она и сама признавала, что он был гораздо лучшим отцом, нежели она матерью. Он хотел Джоани. Она – нет, и если бы она ушла от него, то вся забота о дочери целиком легла бы на ее плечи.

Кэтрин отворила дверь в свою комнату и прошла внутрь, не зажигая света. Она позволила темноте поглотить себя, с ностальгией вспоминая те времена, когда стояла в такой же темной комнате – долгие настойчивые поцелуи, дрожащие пальцы, расстегивающие ее платье, каждый нерв ее тела натянут до предела. Она прижалась спиной к двери и поднесла пальцы к губам. Сердце бешено колотилось в груди и она прикрыла глаза, под давлением нахлынувших чувств. Вспоминать было еще труднее чем заставить себя забыть.

Несколько минут она стояла крепко зажмурив глаза, затем заставила себя пересечь комнату и подойдя к небольшому письменному столу, зажгла настольную лампу. Это была та самая лампа, которая была у нее еще с тех времен, когда она жила в Чикаго, ее теплый мягкий свет обычно успокаивал Кэтрин. Но только не в эту ночь. Женщина опустилась на стул под тяжким давлением того, что ей предстояло сделать. Наконец, найдя в себе силы она встала и подойдя к шкафу, вытащила из него старый потрепанный чемодан, запрятанный в самый дальний угол. С благоговейным трепетом она отнесла его к кровати.

Прошло три года с тех пор как она в последний раз взяла этот чемодан, его содержимое и свои воспоминания и спрятала в шкаф. Три года с тех пор как украли ее счастье. Она провела пальцами по кожаным ремням, застегивающими чемодан спереди. Она забрала этот чемодан с собой, когда уехала в Канзас-Сити с твердым намерением оставить Клайда.

Вздохнув, Кэтрин принялась расстегивать ремни, открывая чемодан. Слабый аромат лаванды исходил от находящейся внутри одежды. Она прижала дрожащую ладонь к верхнему предмету – белой хлопковой блузке. Она прохладно касалась ее влажной ладони.

Кэтрин провела рукой по аккуратно сложенному материалу и просунув руку глубже нащупала деревянную коробку, которая, как она знала, будет всё там же, и вытащив ее, бережно опустила на свои колени. Она провела рукой по гладкой отполированной поверхности. На секунду женщина вспомнила то утро, когда, проснувшись обнаружила шкатулку на прикроватной тумбочке.

Записка, прикрепленная к ней гласила: «Для тебя». Она села на кровати, прикрывая простыней свою наготу и взяла шкатулку в руки. Та оказалась легкой. Откинув крышку Кэтрин заглянула внутрь. Там лежал красивый расписной платок, а поверх него золотой медальон на тонкой изящной цепочке. Она ахнула. Он был прекрасен. Кэтрин осторожно прикоснулась к его узору – цветущей лилии, и вынув медальон из шкатулки, отвела руку назад, рассматривая его. Она открыла крохотный замочек с помощью ногтя. Внутри был спрятан маленький ключик, который, похоже, прилагался к шкатулке и фотография, на которой были запечатлены они вдвоем на Всемирной Выставке. Кэтрин сжала ключ в ладони и стала внимательно рассматривать крошечное изображение. Оно было аккуратно вырезано в овальную форму для того, чтобы поместиться в медальон.

Кэтрин улыбнулась, вспоминая тот день, ощущая солнце, греющее их плечи во время прогулки по выставке. Перед ними шла пожилая пара – дама с тростью и мужчина с закатанными высоко рукавами.

Это был великолепный день – им столько предстояло увидеть и сделать. А потом поздно вечером, после долгого пребывания на солнце, немалой дозы выпивки и волнения они поцеловались. В тот момент ей казалось, что она этого не ожидала, но теперь, оглядываясь назад, видела, что это было не так. Она ждала именно этого. Удивительно как много ты знаешь о том, о чем, казалось, не имел ни малейшего понятия. Или, поправила она себя, слишком напуган, чтобы признать. Тот поцелуй, теперь она это понимала, навсегда изменил ее, показал ей себя такой, какой она была, хоть и перевернул ее жизнь с ног на голову.

Кэтрин тряхнула головой, словно пытаясь прогнать воспоминания и вытащила из-под блузки висящий на шее золотой медальон. Он хранил тепло ее тела и она задумчиво потерла его поверхность большим пальцем. Сделав глубокий вдох, она подцепила ногтем крохотную задвижку. Внутри лежал ключик от шкатулки и фотография тех далеких лет.

«Мы были такие молодые», - словно удивляясь, мягко произнесла она, разглядывая свое совсем еще юное изображение. «Мы не имели не малейшего представления о жизни».

Кэтрин хотелось рыдать при мысли о том, какими они были и что она потеряла, но она заставила себя взяться за предстоящее ей дело. Вставив ключик в замочную скважину шкатулки, она повернула его и, услышав тихий щелчок, подняла крышку. Внутри все было точно так же, как и в прошлом году. И в позапрошлом, и за год до этого. Ключи, билеты в кино, гильза от патрона и небольшая стопка писем, обвязанная бело-зеленым шарфиком. На самом верху лежало прошлогоднее письмо.

Кэтрин легко провела пальцами по шарфику и письмам. Теперь это был единственный способ их общения. Отложив раскрытую шкатулку в сторону, она направилась к письменному столу. У нее оставалось два часа до полуночи. Женщина взяла дорогую бумагу и старую авторучку, села за стол и принялась писать.

1957 г.

Любовь моя, Э..,

Приближается полночь и я весь день ждала момента, когда смогу написать тебе – одновременно с радостью и страхом. Не могу поверить, что прошло уже три года. Кажется, будто все это случилось вчера, но в то же время будто прошла целая вечность.

Сегодня Джоан спросила меня почему я всегда такая злая. Думаю, она не понимает, что меня снедает не злость, а печаль и разочарование. Тебе бы не понравилась та женщина, которой я стала. Я не нравлюсь себе сама. Может, Джоани и права – я злюсь. И я срываю свою злость на тех, кто рядом, а в особенности – на ней. Я знаю, она всего лишь маленькая девочка, но я ничего не могу поделать. Как мне не связывать потерю всего, что было дорого мне в жизни с ее рождением?

Ты все еще посещаешь меня во сне и, по большей части, эти сны прекрасны – в них мы гуляем вдвоем, смеемся или вместе читаем. Но затем я просыпаюсь и это невыносимо, так как твой смех эхом отдается в моих ушах, а твой запах еще долго преследует меня. Тень твоего присутствия настолько реальна, что когда я понимаю, что это был всего лишь сон, что все это было не по-настоящему, я хочу рыдать. О, как бы мне хотелось вернуть тебя назад. Но это невозможно. Мне остается только молиться (не то что я все еще верю в Бога), что однажды мы снова будем вместе. И до того самого дня ты навсегда останешься моей единственной любовью.

К.

Кэтрин перечитала написанное. Это письмо ничем не отличалось от предыдущих, вдруг поняла она. Но, опять таки, разве существует много способов рассказать как ты невероятно жалеешь о принятых решениях? Каким еще способом можно выразить свое сожаление? Сколько еще есть способов для выражения горя? Ее глаза начали гореть, а к горлу подкатил комок. Женщина бросила взгляд за окно и увидела в нем свое блеклое отражение. Она выглядела постаревшей и уставшей. Она понимала, что время не было ласково к ней. Когда-то она была привлекательна, некоторые даже считали ее красивой. Но теперь она выглядела обычно женщиной, потрепанной временем.

«Ни к чему беспокоиться о том, чего уже не исправить», - сказала она, озвучивая часто повторяемую фразу ее матери. И она не могла ничего изменить – это ей было известно слишком хорошо.

Кэтрин вздохнула и внезапно услышала тиканье часов. Пора. Она аккуратно сложила лист и вложила его в конверт. Когда большие напольные часы внизу пробили очередные полчаса, она встала, подошла к шкафу и вынула шляпную коробку с дальней полки. Вернувшись к столу, она подняла крышку и достала изнутри бутылку виски и два маленьких стаканчика, которые хранила там специально для такой ночи. Она открутила крышку бутылки, разлила крепкую жидкость по стаканчикам и подняла один из них в тосте.

«За тебя, любовь моя», - произнесла она, смахивая слезы, которые не могла больше сдерживать. Поднеся стакан к губам, она опрокинула содержимое себе в рот. Кэтрин криво улыбнулась знакомому обжигающему вкусу, пока алкоголь проделывал свой путь от рта к горлу, затем к груди и наконец к желудку. Она взяла в руки второй стаканчик и высоко его подняла. «А это за тот день, когда мы наконец будем вместе».

Опустошив и этот стакан, женщина резко выдохнула. Она никогда не пила, исключением был лишь этот день – один раз в году, и уже чувствовала эффект от виски. Она подумывала о том, чтобы опрокинуть еще одну порцию, но решила все же воздержаться. Двух вполне достаточно, тем более учитывая то, насколько щедро она их наполнила. Кэтрин закрутила бутылку, спрятала ее в шляпную коробку и используя подол своей юбки вытерла стаканчики насухо. Она положила их рядом с бутылкой и вернула коробку на ее место в шкафу. Затем заклеила конверт с письмом и отнесла его к кровати. Остальные письма лежали аккуратной стопочкой, перевязанные шарфом. Она аккуратно развязала узел.

«Это то, во что превратилась моя жизнь», - сказала женщина, опуская новое письмо к его старшим собратьям. Она глубоко вздохнула и завязала новый узел. Этот ритуал был очень хорошо ей знаком, все до каждой мелочи. Написать письмо... поднять тост... положить письмо в шкатулку... запереть ее и спрятать ключ в медальон на груди...положить шкатулку в чемодан, а чемодан в угол шкафа до следующего года.

Кэтрин взглянула на часы. Была почти полночь. День приближался к своему завершению, не то, чтобы ее печаль как-то уменьшилась в связи с этим. Совсем наоборот, этот ежегодный ритуал делал все лишь сложнее. Но это было меньшее, что она могла сделать.

Женщина подошла к окну и прижалась лбом к его прохладному стеклу. Ее лицо горело, но она не была уверена, что было тому причиной – виски или ее эмоции. Она с тоской вспомнила то время, когда была молода и ничего не знала ни о любви, ни о страсти, ни о тяжести потери или о долге перед другими. Она отклонилась назад и открыла глаза. На нее смотрело ее собственное расплывчатое отражение.

«Трусиха», - горько прошептала женщина. Она зло глянула на свое отражение и оно ответило ей тем же. Кэтрин потушила свет. Отражение исчезло, но его обвинение все еще витало в воздухе.

Она смотрела в темноту. Глаза смотрели, но не видели остовов деревьев, потерявших свою листву. Когда-то осень была ее самым любимым временем года. Она обожала ее запахи, ощущения, и ту энергию, которая наполняла всех и все перед наступлением зимы. Особенно сильно она любила осень в Чикаго, гуляя по улицам с людьми, которые наслаждались свободой от удушающей летней жары. В воздухе, наполненной долгожданной прохладой витал дух надежы на новое будущее.

Чикаго. Уголки губ Кэтрин поднялись в слабой улыбке. Она переехала в Чикаго в 1931 году. Именно тогда и началась ее жизнь.

«Черт побери», - прошептала она, снова прижимаясь лбом к прохладному стеклу и позволяя себе наконец-то расплакаться. «Почему все должно быть так сложно?»

Глава 5

Чикаго, Иллинойс, 1932 год

«НОВЕНЬКАЯ», - тихо прошептала Клэр.

Они стояли за прилавком в ожидании двух покупательниц, которые осматривали несколько пар перчаток, пытаясь сделать выбор. Клэр кивнула вперед, в начало магазина и Кэтрин, которая наблюдала за тем как женщины обсуждают товар, перевела свое внимание на мужчину и девушку, которые стояли у главного отдела, недалеко от их секции.

Мистер Ансен, управляющий магазина, напряженно стоял и слегка склонившись водил рукой, указывая на разные отделы. Его темные волосы блестели от чрезмерно наложенного геля, что придавало им искусственный вид. Он возвышался над маленького роста девушкой с каштановыми волосами, собранными в аккуратный пучок на затылке. Ансен поднял руку в сторону отдела с женскими шляпками и что-то сказал. Девушка сосредоточенно кивала тому что он говорил, ее большие темные глаза изучали людей и обстановку вокруг. Она встретилась взглядом с Клэр, а затем с Кэтрин, которая слегка качнула головой в молчаливом приветствии.

«Она совсем молода», - снова прошептала Клэр. Кэтрин кивнула. «Но ей точно больше восемнадцати, раз она собирается здесь работать. И она не моложе чем была я, когда начала».

Клэр пыталась сдержать улыбку. «И посмотри на себя сейчас». Она подняла брови. «Невероятно испорчена. Вся наивность девушки с маленького городка безвозвратно потеряна».

«И все благодаря тебе», - сказала Кэтрин с легкой улыбкой.

«Ты была такой малышкой», - сказала Клэр. «А теперь ты пьешь и куришь и... я даже не хочу вспоминать Алекса».

Кэтрин бросила взгляд на задумчивое выражение лица Клэр. «Пожалуйста, не надо». Она снова повернулась в сторону мистера Ансена и девушки, но их там уже не было.

«НЕ УГОСТИШЬ одной?»

Кэтрин вздронула от неожиданно раздавшегося рядом голоса. Она стояла на углу Вашингтон и Рэндольф, наслаждаясь сигареткой и наблюдая за людьми, спешащими домой или по важным делам. Хоть они с Клэр и жили в одном меблированном доме, Клэр ушла вперед без нее, так как у Кэтрин были другие планы в городе.

Она обернулась в сторону говорившего и к своему удивлению, обнаружила, что это была та самая молодая девушка, которая разговаривала утром с мистером Ансеном. На таком близком расстоянии она казалась еще моложе, глаза еще больше. И они были карими, поняла вдруг Кэтрин - темно-карими. Девушка легко улыбалась ей, склонив голову набок и вопросительно изогнув бровь. Сигарета. Она просила сигарету.

«Да, конечно. Прости. Ты застала меня врасплох, я немного задумалась. Я...» Кэтрин смущенно рассмеялась и махнула рукой. «Неважно». Она протянула ей сигаретную пачку.

Девушка осторожно вынула одну. «Lucky Strike». Она засмеялась. «Лучше быть удачливым, чем милым», - процитировала она слоган рекламной кампании тех лет.

Кэтрин кивнула и протянула ей зажигалку. Девушка сняла одну из своих перчаток графитового цвета, щелкнула колесиком зажигалки и поднесла огонек к сигарете. Воздух наполнил маслянистый запах бензина. Она глубоко затянулась, задержала ненадолго дым в легких и медленно выдохнула.

«Спасибо», - сказала она сквозь облако дыма. «Ты понятия не имеешь как мне это было нужно». Она вернула зажигалку Кэтрин и снова натянула свою перчатку.

«Твой первый день, верно?» - спросила Кэтрин, убирая зажигалку в сумочку и закрывая ее. «Я помню свой. Он казался жутко длинным».

«Сам день был не таким уж плохим», - ответила девушка, делая вторую затяжку. «Ансен был большей проблемой. Кажется, он не умеет держать при себе руки».

Она склонилась вперед и протянула руку, словно направляя невидимого человека. «Только после вас, мисс Беннетт», «О, позвольте мне, мисс Беннетт». Мужчины постоянно пытаются воспользоваться моментом, прикрываясь при этом личиной вежливости. Ты заметила?"

Кэтрин молча смотрела на нее.

«Я Энни», - протянула руку девушка. «Энни Беннетт. Ты работаешь в отделе перчаток, верно?» Она несколько секунд разглядывала Кэтрин своими большими глазами. «А ты...?»

«Ох, прости». Кэтрин легко пожала руку девушки. «Я Кэтрин Хендерсон».

«Кэтрин Хендерсон», - с восторгом повторила Энни. «Какое прекрасное имя».

Кэтрин кивнула, не уверенная что такого восторженного было в ее имени, но вежливо улыбнулась в ответ на комплимент.

«Ждешь трамвай?» - спросила Энни.

Кэтрин покачала головой. «Нет, мне нужно кое-что купить и еще я хотела заглянуть в библиотеку - посмотреть новые книги. И вернуть эти». Она кивнула на холщовую сумку, лежащую под ногами.

Энни в очередной раз затянулась сигаретой и посмотрела на сумку. «Можно?» - спросила она сквозь дым.

Кэтрин нахмурилась, не понимая о чем она спрашивает.

«Твои книги», - сказала Энни. «Можно взглянуть что ты читаешь?»

«Ты любишь читать?» - спросила Кэтрин.

«Да». Энни засмеялась немного смущенно. «Я люблю расширять свои познания». Она помолчала. «Ты читала "О дивный новый мир", новую книгу Олдоса Хаксли?»

Кэтрин отрицательно покачала головой. «Нет. О чем она?»

«Она...» Энни задумчиво замолчала и сделала очередную затяжку. Она стряхнула пепел с сигареты, наблюдая как его подхватывает и уносит ветер. «На самом деле сложно описать. Действие происходит в будущем и массовое производство стало целой религией - в буквальном смысле. Общество производит даже людей - их выращивают на специальных заводах - человекофабриках. У них есть ученые и варвары и... О, она чудесна. Но сложно описать. Она немного противоречива».

«Звучит... интересно», - сказала Кэтрин.

Энни широко улыбнулась и снова кивнула на сумку у ног Кэтрин. «Так что ты в основном читаешь?»

«Я люблю романы», - сказала Кэтрин, удивляясь почему она смущена своим ответом.

«О... Любишь Бронте и Диккенса и все в этом роде?» Голос Энни звучал слегка разочарованно. Она замолчала и поднесла сигарету к губам. «Пожалуйста, только не говори мне, что ты романтичная натура, Кэтрин».

Кэтрин почувствовала себя уязвленной. «Нет. Не совсем. То есть, да, мне нравится хорошая любовная история, хотя кому нет?»

Энни рассмеялась. Звук был легким и кристально-чистым. «Мне нет. Они никогда не подают их так как должны. Любовь это не цветы и банальности. Она тяжела, запутана, кровожадна и... ну...» Она повела рукой, описывая круг. «Она драматична, да, но совсем не так как изображена в этих книгах с их мистер-Дарси-так и миссис-Грэхэм-этак».

«Ты кажешься довольно юной, чтобы знать что такое любовь, а что нет». Кэтрин попыталась понимающе улыбнуться, словно ей было известно то, чего не знала эта молодая девушка.

«О, ну знаешь...» Энни рассмеялась. «Ну так ты покажешь мне книги в своей сумке или мне нужно уличить момент, когда ты отвернешься и умыкнуть ее из-под твоего носа?»

Кэтрин взглянула на Энни. Хотя ее тон и был шутливым, она все же уловила таящийся за ее словами вызов. «Нет, я предпочитаю, чтобы ты думала все, что захочешь». Отказ был простым, но позволил ей почувствовать себя более уверенной.

Энни рассматривала ее несколько долгих секунд, ее карие глаза внезапно стали серьезными. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут же захлопнула его и пожав плечами сделала последнюю затяжку и бросила окурок на землю. Используя носок своих кожаных туфель она придавила его. Затем выдохнула синевато-серый дым и подняла голову.

«Так и сделаю», - ответила она легко улыбаясь. «Еще увидимся?»

Кэтрин строго кивнула, неуверенная что только что произошло.

Энни повернулась, чтобы уйти и остановилась. «Знаешь, если ты хочешь прочитать любовную историю - реальную любовную историю - ты должна взять Великий Гэтсби». Ее голос был легким, но серьезным.

Оливковая ветвь? - подумала Кэтрин. Она кивнула и улыбнулась.

«В любом случае благодарю за Lucky», - сказала Энни, снова разворачиваясь и уходя вдаль.

КЭТРИН вбежала вверх по ступенькам библиотеки. Это было прекрасное здание в классическом стиле Ренессанс. Она запрокинула голову, изучая окна четвертого этажа. Хотя здание не было похоже на модные нынче небоскребы, у него были свои преимущества, которыми она не могла не восхищаться.

Девушка потянула на себя тяжелую, обрамленную бронзой дверь и оказалась в трехъярусном фойе с куполообразным потолком. Белый каррарский мрамор словно светился, и, как обычно, она остановилась, чтобы насладиться прекрасным зрелищем. Она прикрыла глаза и прислушалась к звукам, издаваемым зданием - отзвукам шагов; шепоту приглушенных голосов. Атмосфера здания требовала уважения. Она пожалела, что не пришла раньше - тогда она могла бы подняться в читальню на четвертом этаже и расположиться за одним из обитых кожей столов. Ей нравилось сидеть в затемненной комнате, наедине со своей книгой, но в присутствии людей, которые, как и она, были затеряны каждый в своем мире.

Вздохнув, она поднялась по мраморной лестнице на третий этаж и направилась к своей цели - в отдел заказов, расположенный под куполом из витражного стекла. Каким бы ни было ее настроение их цвета никогда не переставали удивлять ее, а также оказывать на нее успокаивающее действие.

Наконец она перевела свое внимание на абонементный стол. Одна из молодых женщин, стоящая за ним приятно улыбнулась ей. Вежливо кивнув, Кэтрин положила книги на стол и подвинула их к библиотекарю, которая взглянула на названия и тихо поинтересовалась. «И что вы о ней думаете?»

Кэтрин подняла бровь. «Что, простите?»

Библиотекарь постучала пальцем по верхней книге. «"Тайна греческого гроба". Как она вам понравилась?»

«Она была... хороша», - признала Кэтрин. «Конечно, не настолько, как Агата Кристи, но все равно довольно неплоха».

«Я слышала много хороших отзывов о ней», - сказала библиотекарь. «Хотя, я лично предпочитаю классические романы».

Она мило улыбнулась и Кэтрин вспомнила о своем разговоре с Энни Беннетт. Неужели Энни видела ее в таком же свете? Она улыбнулась и повернулась, чтобы уйти, но резко остановилась и развернулась назад. «Где я могу найти книгу "Великий Гэтсби"? К сожалению, я не знаю автора».

«Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Если не сможете найти ее в картотеке, спросите Нэнси». Она указала на симпатичную блондинку, стоящую у полок. «Вон она, в голубом платье».

Кэтрин кивнула и направилась к картотеке. Она легко отыскала карточку, и вписала в нее информацию и свои данные.

«Вы быстро управились», - сказала библиотекарь, когда Кэтрин вернулась к столу регистрации. «Заполните этот бланк и мы сейчас же доставим вам требуемые книги».

Кэтрин кивнула и склонилась, заполняя заявку. Закончив с одной, она заполнила другую на "Нортенгерское аббатство" и протянула оба листка библиотекарю.

Женщина улыбнулась, кивнула и опустила их в капсулу, которая передаст ее заявку по системе пневматической передачи служащим в книгохранилище, которые в свою очередь отберут книги и пришлют их обратно, на проверку.

ОБЛОЖКА интересная, подумала Кэтрин, когда библиотекарь протянула ей книги - в стиле "ар деко" с очень выразительными женскими глазами и губами, наложенными на изображение праздничного действа. Она провела рукой по обложке, изучая ее - внимательно осмотрела глаза, зрачки были оформлены в форме двух обнаженных женских тел.

«Боюсь, не лучшая его работа», - заметила библиотекарь, завершая процесс выдачи книг.

«Мне ее рекомендовали», - ответила Кэтрин.

«Ну она неплоха», - продолжила женщина, - «Просто другая. Думаю, эта вам понравится больше», - кивнула она на потрепанную обложку книги Джейн Остин.

«Уверена, они обе мне понравятся», - улыбнулась Кэтрин, принимая книги и опуская их в свою сумку.

«Срок две недели», - напомнила библиотекарь.

Кэтрин поблагодарила ее, повернулась, чтобы отойти и столкнулась с женщиной, стоящей позади нее. Она выронила сумку и отступила назад от неожиданности. «Ох, прошу прощения». Она смотрела в удивленные глаза Энни Беннетт. «Это ты».

«Я», - улыбаясь, ответила Энни.

«Ты преследуешь меня?» - выпалила Кэтрин. И тут же пожалела о своих словах.

Энни рассмеялась. «Ничего столь зловещего. Когда ты упомянула библиотеку, я вспомнила, что давно хотела почитать что-то новенькое. Вот и решила забежать и присмотреть что-нибудь для себя».

Девушка бросила взгляд на сумку, упавшую к ногам Кэтрин. «И что ты выбрала на этот раз?» Она подняла сумку и заглянула в нее прежде чем Кэтрин смогла запротестовать. «О, "Нортенгерское аббатство". Она подняла глаза на Кэтрин и улыбнулась. «Рада видеть, что ты не романтик». Ее тон был шутливым, но в нем проскальзывали и нотки сарказма.

Рассердившись, Кэтрин потянулась, чтобы забрать у нее сумку, но Энни уже вытащила вторую.

Она в удивлении посмотрела на Кэтрин. «"Великий Гэтсби"». Она казалась довольной. «Я удивлена».

Она улыбнулась - на этот раз искренне - и Кэтрин почувствовала как загорелись ее щеки от смущения, что ее застали с книгой, выбранной после вызова ее новой знакомой.

«С нетерпением буду ждать твоего вердикта», - сказала Энни. «Мы можем обсудить ее, когда ты закончишь».

Кэтрин сухо кивнула. «Значит, ты пришла за книгами». Она сама не могла поверить, что сказала такую глупость.

Энни опустила книги в сумку Кэтрин и протянула ей. «Да». По ее голосу было слышно, что происходящее ее забавляет. Она наклонилась вперед. «Не порекомендуешь мне что-нибудь?»

Кэтрин засмеялась и взглянула на свои часы. «Не могу. Я обещала Клэр быть дома к ужину».

Энни казалась заинтересованной. «Кто такая Клэр?»

«Вы не успели познакомиться», - ответила Кэтрин. «Она работает со мной в отделе перчаток. Она стояла рядом со мной, когда ты и мистер Ансен были в отделе - девушка в ситцевом платье. Мы живем в соседних комнатах, в меблированном доме».

Энни задумалась на секунду, потом улыбнулась. «Женщина постарше с рыжими, волнистыми волосами».

«Ну...» - протянула Кэтрин после нескольких секунд неловкой паузы.

«Тебе пора», - наконец произнесла Энни.

«Пора», - повторила Кэтрин. «Значит, увидимся на работе».

Глаза Энни вновь повеселели, а на губах заиграла легкая улыбка. «Да. Кажется, меня определят в обувной отдел. По крайней мере, так сказал мистер Ансен. Забегай поздороваться».

«Обязательно». Кэтрин потрепала сумку с книгами. «И спасибо за рекомендацию. Я с нетерпением жду чтения».

Энни улыбнулась. Той улыбкой, которая на этот раз коснулась и ее глаз. «Ну что ж», - махнула она рукой. «До завтра».

Глава 6

Чикаго, Иллинойс, 1932 год

ПРОШЛО НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ прежде чем Кэтрин снова увидела Энни. Она стояла, прижавшись спиной к зданию Сирс, подняв воротник до ушей. Ветер больше не нес свежесть осени, лишь холод наступающей зимы. Несмотря на погоду, она предпочитала курить снаружи в попытке избавиться от шумных людей.

«Есть еще одна?»

Это был голос, который, по какой-то непонятной причине, звучал в ее голове последние несколько недель. Только в этот раз он не был воспоминанием. Самая настоящая Энни стояла перед ней и смотрела на нее своими серьезными темными глазами.

Кэтрин вдруг с удивлением поняла, что была намного выше девушки. «Есть», - ответила она, протягивая ей пачку сигарет.

Энни вытащила одну и зажала между губ. Кэтрин начала искать зажигалку.

«Не надо», - сказала Энни, доставая свою. Повернувшись лицом к зданию и приподняв худые плечи в попытке закрыться от дующего ветра, она повернула колесико зажигалки. Она прикрылась сложенной ладонью и глубоко затянулась, прикоснувшись кончиком сигареты к огню. Подкурив, девушка защелкнула крышку зажигалки и опустила ее в карман своего пальто. «Я забыла свои сигареты. В следующий раз я угощаю. Обещаю».

Кэтрин махнула рукой, затянутой перчаткой. Той, которой держала сигарету. «Это не обязательно».

Энни улыбнулась и сделала глубокую затяжку.

Они курили в тишине. Кэтрин вдруг обнаружила себя рассматривающей образовавшуюся на тротуаре трещину. Она подняла глаза и увидела, что Энни разглядывает ее, деликатно держа сигарету между указательным и средним пальцами.

Энни отвернулась и медленно выдохнула дым тонкой струйкой. «Я рада, что встретила тебя».

«Я тоже», - ответила Кэтрин, и удивилась, осознав, что это была чистая правда.

«Ну как тебе понравился «”Великий Гэтсби”?» - спросила Энни.

«Совсем не то, что я ожидала. Она была...» - она замолчала, пытаясь подобрать подходящее слово. «Волнующа. И печальна».

«А ты не находишь, что жизнь бывает волнующей и печальной?» - спросила Энни с легкой улыбкой на губах.

«Нет», - ответила Кэтрин. «А ты?»

Энни разглядывала ее, все еще улыбаясь, но взгляд ее стал серьезным. «По большей части да».

Кэтрин удивленно моргнула.

«Но я оптимист», - продолжала Энни. «По крайней мере, где-то глубоко внутри».

«Что ты имеешь в виду?» - спросила ее Кэтрин.

«Я всегда надеюсь, что в конце концов все будет хорошо», - пожала плечами Энни. «Расскажи мне о своей подруге. Сесиль, да?»

«Клэр», - поправила ее Кэтрин.

«Точно, Клэр», - сказала Энни. «Расскажи мне о Клэр. Как вы подружились?»

«Это случилось здесь, на работе», - ответила Кэтрин. «Она взяла меня под свое крыло и помогала мне, когда я впервые оказалась в Чикаго. Даже не знаю что бы я делала без нее. Здесь все было совсем не так как там где я выросла».

Энни сделала очередную долгую затяжку. «И где это?» Она выпустила сигаретный дым через нос.

«Биг Спрингс, Канзас», - сказала Кэтрин.

«Ты из Канзаса», - удивилась Энни. «Ну тогда не удивительно, что Чикаго стал для тебя большой переменой. Почему ты решила приехать сюда?»

«Я хотела большего, чем мог предложить мне мой родной город», - сказала Кэтрин. «Я хотела чего-то другого, не просто выйти замуж и родить детей. Я не хотела становиться женой фермера. Я хотела повидать жизнь и сделать нечто большее». Она не могла поверить, что сказала все это, и не кому нибудь, а совершенно незнакомому человеку.

Энни кивнула, не сводя глаз с Кэтрин. Она стояла прижав левую руку к животу, правый локоть балансировал на левом запястье, сигарета зажата между двух согнутых пальцев.

«Понимаю. Отчасти именно поэтому я и оставила Арлингтон-Хайтс. Я хотела больше, чем он был в состоянии предложить». Она сделала паузу. «Да и я была больше, чем он мог вынести».

Она поднесла сигарету к губам, сделала глубокую затяжку и бросила ее на землю, придавив носком туфли. Выпустив из легких последнее облако дыма, она подняла взгляд на Кэтрин.

«Маленькие города не место для таких женщин как мы. Нам нужно больше». Она посмотрела на свои часы. «Мне пора возвращаться на рабочее место, но...» Она помолчала. «Сегодня вечером, после работы я иду в библиотеку. Не хочешь присоединиться?»

«Да. С удовольствием», - Кэтрин умолкла, удивляясь своей импульсивности. «То есть... Я имела в виду, что не успела ничего присмотреть после того как сдала предыдущие книги. Так что – да, мне нужно пойти».

«Давай встретимся на углу, хорошо?» - предложила Энни. «Там, где я увидела тебя в первый раз».

Кэтрин кивнула и затушила свою сигарету. Они развернулись и войдя в здание вместе, направились ко входу в магазин.

«ТАК ЧТО ЖЕ любишь читать ты?» - спросила Кэтрин, пока они шли по Стейт-стрит к Общественной Библиотеке Чикаго. Она не знала о чем заговорить, поэтому решила придерживаться темы их общего интереса.

«Мои вкусы довольно разнообразны», - ответила Энни. «Если честно, я читаю все, что привлечет меня в момент, хотя скорее всего ты не слышала о большинстве из этих книг. Я читаю много запрещенных книг, ну или по крайней мере, запретных для женщин».

«Что ты имеешь в виду?»

«О, ну знаешь...книги, которые заставляют женщин задуматься или начать думать. А еще книги, которые содержат в себе элементы сексуальности, потому как, упаси Боже, чтобы женщины осознали, что они могут быть сексуальными созданиями с той же свободой, что и мужчины». Ее тон был шутливым, но в ее словах проскальзывала реальная злость.

Кэтрин остановилась и в изумлении уставилась на нее.

«Что?» Энни притормозила и повернулась к Кэтрин. «О, мой Бог! Только не говори, что ты тоже веришь, что женщины не сексуальные создания?»

«Если честно, то я никогда об этом и не задумывалась. Но я не ханжа, если это то о чем ты думаешь». Она замолчала, не привыкшая обсуждать столь серьезную тему с малознакомыми людьми. «Я предпочла бы, чтобы мы говорили о чем-нибудь другом».

Энни кивнула. «Конечно. Я не хотела тебя смущать».

«Однако у тебя это получилось», - призналась Кэтрин. «Мы едва знакомы».

«Верно. Моя вина». Энни широко улыбнулась. «Обещаю держать свои мысли и коллекцию запрещенной литературы при себе, пока мы не узнаем друг друга лучше».

«У тебя действительно есть запрещенные книги?» - спросила Кэтрин. Она знала, что ее голос звучал шокировано.

«О, да», - ответила Энни, ее глаза озорно блестели. «Ужасная литература. Ничего кроме секса».

Кэтрин смотря на нее во все глаза, сделала шаг назад.

Энни опустила затянутую перчаткой ладонь на руку Кэтрин и наклонилась ближе. Кэтрин почувствовала ее влажное дыхание на своей щеке.

«Ты же понимаешь, что я тебя дразню, да?» - спросила она.

Кэтрин почувствовала как ее лицо зарделось. Энни шутила. И она ей поверила. «Вообще-то нет».

Энни изучала ее несколько мгновений, затем взяла под руку. «Я замерзла».

Кэтрин кивнула и они продолжили путь. Менее чем через пять минут они стояли перед библиотекой. Как обычно, Кэтрин оглядела здание и улыбнулась. «Это здание невероятно красивое. Мне нравится в нем все – мрамор, витражи, читальный зал». Ее глаза пробежали по высоким колоннам у входа. Она вздохнула, чувствуя на себе взгляд Энни. «Что?» Она чувствовала непонятное смущение.

«Ничего», - легко улыбаясь, ответила Энни. «Я просто... Нет, ничего. Давай войдем внутрь».

Они взбежали по ступенькам лестницы к главному входу.

«Я собираюсь сначала зайти в газетный отдел, а потом уже выбрать книги», - предупредила Энни. «Как насчет того, чтобы встретиться здесь... скажем, минут через тридцать?»

Кэтрин кивнула и задумалась чем же собралась заняться Энни, раз не хотела, чтобы она видела? Ей было интересно какие книги хотела выбрать Энни и не для того ли она предложила разделиться, чтобы не попасть под ее критику. Кэтрин тряхнула головой, отгоняя от себя эти мысли. Она не хотела чувствовать себя старой женщиной с ханжеским суждением.

Энни легко коснулась ее руки. «Если хочешь можешь пойти со мной. Я только хочу почитать новый номер Лондон Таймс, чтобы узнать что происходит в Европе, а затем просмотреть обзор книг Нью-Йорк Таймс».

Кэтрин с облегчением улыбнулась, но решила сделать вид, что ей совсем не было любопытно. «Все в порядке. Увидимся через полчаса».

Энни повернулась в сторону газетного отсека, но остановилась и развернулась к Кэтрин. «Где ты живешь? Я живу на Кензи и порой, если не очень холодно, люблю прогуляться пешком по мосту. Если ты живешь неподалеку, то мы могли бы пройтись вместе».

Это был почти, хотя не совсем, вопрос.

«Уэллс и Гранд», - ответила Кэтрин.

«Это всего в нескольких кварталах от меня», - обрадовалась Энни. «Может купим немного хлеба и сыра и поужинаем у меня, а потом я провожу тебя домой?»

Кэтрин кивнула. Она знала, что сегодня Клэр была на свидании с Ленни, а значит ей ни к чему было спешить домой к ужину.

«Мне нравится эта идея», - согласилась она.

«Отлично», - сказала Энни. «Тогда скоро увидимся».