Глава 15

Кажется, приезд в Лондон оправдывался достижением по меньшей мере одной цели, спустя неделю думал Натаниель. Сам он готов был хоть сейчас вернуться в Боувуд, поскольку на душе у него было невесело и ему было не до светских развлечений, несмотря на радость общения со старыми друзьями. Но Джорджина была положительно счастлива.

В столице ей нравилось решительно все – знаменитые достопримечательности, музеи и галереи, магазины, парки, бесконечные балы и приемы. К тому же вокруг нее образовался кружок поклонников, трое из которых проявляли к ней самый серьезный интерес. Любимая сестра Натаниеля наконец расцвела и стала очень красивой и очаровательной молодой леди.

Из всех своих ухажеров Джорджина отдавала явное предпочтение юному Льюису Армитиджу. Это был приятный молодой человек, достойный во всех отношениях. Натаниель ничем не препятствовал растущему увлечению, хотя предпочел бы, чтобы здесь не было никакой связи с Софи. Он не виделся с ней с того дня, когда она посетила его на Аппер-Брук-стрит, и заметил ее отсутствие на двух последних балах. Но если Джорджи и Армитидж свяжут свои судьбы, рано или поздно Натаниелю придется с ней встретиться. Он не хотел ее видеть.

София действительно прервала вес отношения с Рексом, Кеном и Иденом, как и с ним самим. Когда к ней с визитом заехали Кэтрин и Мойра, она отказалась их принять.

Натаниель начал жалеть, что они вообще встретились. Она испортила ему сезон в Лондоне, которого он ждал с таким нетерпением. Теперь он уделял внимание леди Галлис, которая не затрагивала его душу и не вызывала опасений за будущее. На прошедшей неделе они танцевали на двух балах, ездили кататься в Кью-Гарденз и на прогулку в Гайд-парке. На этой неделе он должен был обедать у нее и по ее приглашению вместе со своими друзьями посетить театр. Но от физической близости с ней Натаниель старательно уклонялся, хотя она предлагала ему себя едва ли не в открытую. Казалось, что леди начинает раздражать та крайняя щепетильность, с которой он оберегал ее репутацию.

Тем временем его друзья были убеждены, что любовная интрига между Натаниелем и леди Галлис уже завязалась и успешно развивается. Им доставляло огромное удовольствие поддеватьего двусмысленными шутками – каждый раз, когда он присоединялся к ним для верховой прогулки в парке, они выражали невероятное удивление и принимались гадать, рано или поздно он встал. Он не мешал им строить предположения – за ними было легче скрывать тоску и душевные страдания после разлуки с Софи.

Лавиния осталась единственной, с кем она поддерживала дружеские отношения. Лавиния призналась своему кузену, что в то же утро, когда к нему приходила Софи, после завтрака она решила навестить подругу и отправилась к ней без компаньонки. Только намного позже он узнал от Идена, что большую часть пути до Слоан-террас Лавиния проделала в его сопровождении. Он догадывался, что она не упомянула об этом, желая защитить его от гнева своего опекуна.

Но Натаниель не стал устраивать из-за этого скандала, хотя заметил, что она могла бы взять с собой хотя бы горничную. Он начинал понимать, что Лавиния уже далеко не ребенок и не намерена вести себя в соответствии с принятыми нормами, если они ее не устраивали. Спустя всего две недели после своего выхода в свет она могла бы повсюду появляться в сопровождении целой свиты ухажеров и при желании сразу же выскочила бы замуж.

Но этого желания Лавиния как раз и не проявляла, считая чуть ли не всех представителей мужской половины высшего общества недалекими и самонадеянными. С небрежным доброжелательством она относилась к тем поклонникам, которые питали на ее счет серьезные намерения; надменно отмахнулась от нескольких ухажеров высокого положения, которые не скрывали снисходительного к ней отношения; с издевательским юмором отделывалась от тех, кто пытался заявить на нее права, и… на каждом шагу ссорилась с Иденом, который не оставался в долгу.

Иногда это задевало Натаниеля, хотя в глубине души ему казалось, что они могли бы стать интересной парой. И хотя его отношение к своей подопечной претерпело кое-какие изменения в лучшую сторону, он с тоской думал о том, что будет связан с ней еще шесть лет до ее тридцатилетия.

В конце концов неизбежная встреча Натаниеля и Софи произошла. Хоутоны устраивали вечер для близких людей, на котором предполагалось послушать музыку и поиграть в карты. Натаниель понял, что он причислен к этому кругу из-за интереса Льюиса Армитиджа к Джорджине, так же как Рекс – из-за интереса виконта Перри к Саре Армитидж, и Рекс с Кэтрин тоже были приглашены.

И разумеется, там оказалась и Софи, которая выглядела, как всегда, спокойной и веселой и вела себя так, как будто на вечере и не было людей, с которыми она разорвала отношения.

Натаниель не мог не поглядывать в сторону Софи. Он посидел немного за карточным столом, хотя никогда картами не увлекался, некоторое время провел у фортепьяно, где молодые люди пели под аккомпанемент друг друга. Все это время Софи сидела в дальнем углу гостиной, занятая беседой с пожилыми леди. Натаниеля невероятно раздражало то, что она причисляла себя к этим старухам. Тот факт, что в действительности его вовсе не касается, с кем она сидит и что делает, только вызывал у него еще большую досаду и раздражение.

Вскоре к ней подошла Лавиния, и его раздражение утроилось. Уж не потому ли Софи продолжает с ней дружбу, чтобы задеть его, поскольку он унизил ее, не дав Софи представить своей кузине Пинтера? Он надеялся, что Софи все-таки не проигнорировала его запрет и не познакомила их друг с другом. Хотя по зрелом размышлении он уже не так опасался этого знакомства, как в первый раз: Лавинии нельзя было отказать в здравомыслии, так что вряд ли Пинтеру удалось бы увлечь ее внешним шармом, за которым скрывалась его грязная натура.

Натаниелю пришлось выйти из гостиной на несколько минут за носовым платком, который он забыл в плаще. В освещенном только двумя канделябрами холле было пусто и сумрачно. Как раз в тот момент, когда он возвращался в гостиную, оттуда вышла какая-то женщина, видимо, направляясь в дамскую комнату. Он остановился в последнюю минуту, чтобы избежать столкновения. Женщина тоже остановилась и, вздрогнув, посмотрела на него.

– Софи! – тихо произнес Натаниель.

Он сразу заметил, какими огромными стали ее глаза на похудевшем лице, окруженном, как всегда, облаком выбившихся из прически вьющихся локонов.

Она не отвечала, только молча пристально смотрела на него, как будто была не в состоянии говорить и двигаться. А он так растерялся, что не мог придумать, что еще сказать. Натаниель уловил тонкий запах ее мыла и вдруг понял, почему не может изгнать из своей души Софи и позволить занять это место леди Галлис.

Он все еще чувствовал сильнейшее влечение к Софи Армитидж.

Он поцеловал бы ее, позднее со смущением думал он, если бы ему не помешали – или не спасли бы его – два момента, которые случились буквально через несколько секунд после их внезапной встречи. Она заговорила, ив тот же момент за ее спиной он уловил чье-то движение.

– Простите меня, сэр, – ровным спокойным голосом сказала Софи.

Рядом с ней оказалась Лавиния.

– Прошу меня извинить, – сказал он, отступая в сторону, чтобы пропустить дам.

Всего несколько секунд прошло между их столкновением и тем моментом, когда она заговорила. Несколько секунд вечности, которые, он надеялся, показались двум леди обычными и незначительными.

Пора уже, решительно думал он, войдя в гостиную и направляясь к зовущей его к карточному столу леди Хоутон, давно пора уступить леди Галлис и стать ее любовником. Если уж она не способна заглушить его тоску по ласкам Софи, значит, тогда его случай совершенно безнадежен.


Утром следующего дня Натаниель сидел в кабинете и читал доклад своего стюарда, только что доставленный из Боувуда, когда в кабинет вошла вставшая необычно рано Лавиния, предварительно постучавшись, но не дожидаясь ответа. Удивленно глядя на нее, он встал, но кузина жестом предложила ему сесть и сама без разрешения уселась напротив него у письменного стола.

– Хорошо, что ты уже вернулся с прогулки в парке, но еще не ушел из дома. По утрам, Натаниель, тебя трудно застать дома.

– Если бы я знал, Лавиния, что мое отсутствие тебя огорчает, – сказал он, опускаясь в кресло, – я постарался бы почаще быть с тобой.

– Боже упаси! – воскликнула она, состроив презрительную гримаску.

Натаниель едва удержался, чтобы не выразить свое искреннее согласие.

– Чем могу быть тебе полезным? – спросил он, откидываясь на спинку кресла.

– Я беспокоюсь насчет Софи, – сказала она.

Это было типично для Лавинии – она никогда не тратила время на пустые разговоры, а сразу приступала к делу.

Но некоторые темы для беседы были нежелательны для Натаниеля, и в том числе разговоры о Софи.

– В самом деле? – вежливо и бесстрастно проговорил он. – Боюсь, однако, что я больше не являюсь знакомым миссис Армитидж и, следовательно, не могу обсуждать с тобой этот вопрос.

– Нат, – насмешливо укорила кузена Лавиния, – не будь смешным!

Он только поднял брови.

– «Миссис Армитидж»! – сказала она, передразнивая его. – Имей хотя бы великодушие называть ее Софи.

Он вспомнил, что при последней встрече Софи показалась ему похудевшей, а глаза – лихорадочно блестящими.

– Так почему же ты беспокоишься? – спросил он.

– Вчера вечером она вела себя так, как будто там не было ни тебя, ни Кэтрин, ни лорда Роули, – сказала Лавиния. – Когда она едва не столкнулась с тобой, выходя из гостиной, то назвала тебя «сэр», как ты ее сейчас «миссис Армитидж», и потом не пожелала говорить на эту тему, хотя я пыталась превратить все в шутку. Она просто сменила тему. Я чего-то не знаю, Нат? Ты поступил с ней очень непочтительно, когда буквально оттащил меня от нее. Она дружит с человеком, который тебе не нравится. Но почему этот инцидент сыгралтакое громадное значение, что она прервала всякие отношения с тобой и с твоими друзьями? Ведь она так вас любила.

Натаниель вздохнул.

– Иногда небольшой инцидент представляет собой лишь верхушку огромного подводного айсберга, Лавиния. Думаю, тебе не стоит из-за этого переживать. Ведь я не мешаю тебе поддерживать с ней дружеские отношения.

– Нат! – Она наклонилась над столом и уперлась в него ладонями. – Не смей относиться ко мне как к несмышленому ребенку!

– Если бы я так к тебе относился, я бы давно отослал тебя в Боувуд… Может быть, она предпочитает нам Пинтера.

– Но он ей даже не нравится. Она сама в этом призналась, когда я предложила ей влюбой момент нас познакомить. Она так и сказала, что он ей не друг.

Натаниель поставил локти на подлокотники кресла и подпер подбородок рукой. Он так и думал, но Софи не позволила ни ему, ни его друзьям узнать причины ее поведения.

– Тогда, возможно, она решила преподать нам урок. В тот вечер мы пытались защитить ее от него, хотя она достаточно ясно дала мне понять, что не мое дело указывать ей, с кем она может дружить. Тем не менее мы попытались вмешаться, и это привело ее в ярость. Одна ты могла бы повести себя так же независимо и непримиримо. – Он грустно улыбнулся Лавинии.

Но она хмуро уставилась на свои руки.

– Нат, я могла бы понять и даже одобрить ее возмущение тобой, – сказала она. – Я даже предложила ей отчитать тебя, но она сказала, что уже сделала это. Но полностью прервать все отношения, и даже с Мойрой и Кэтрин?! И она так несчастна, Нат.

– Несчастна?

Скрывая волнение, он осторожно перевел дыхание.

– Вчера вечером она улыбалась и разговаривала так, как будто была в прекрасном настроении, – сказала Лавиния. – Но при этом так старалась не смотреть ни на кого из вас, что было ясно, какой она чувствует себя несчастной и одинокой. Какую власть имеет над ней этот мистер Пинтер?

Вот! Наконец-то подыскано точное слово, которое определяет ту мысль, которую он с друзьями нащупал в разговоре, но испуганно отбросил в сторону. Пинтер определенно имел какую-то власть над Софи. Натаниель посмотрел на Лавинию, и в первый раз он увидел в ней человека, равного себе, который очень тревожится об их общем друге и желает ему помочь.

– Не знаю, Лавиния, – признался он.

– Но как нам это выяснить?

– У меня нет на это права. Она не хочет, чтобы я знал.

– Возможно, – задумчиво проговорила она. – Может, ей запретили прибегнуть к вашей помощи.

Он закрыл глаза и опустил голову на руки. Иногда и эта мысль приходила ему в голову, но он не был в этом уверен.

– Вы с ней друзья, Нат, – сказала Лавиния, – такие же, как и мы с ней. Ты знаешь ее дольше, и я знаю, что ты ее любишь. Больше, чем все остальные.

Он открыл глаза и посмотрел ей в лицо, недовольно сжав губы. Она видит слишком много. Но на этот раз он не испытал на нее раздражения.

– Значит, ты думаешь, он ей угрожает? Не слишком ли все это мелодраматично, не преувеличиваешь ли ты, Лавиния?

– Когда три дня назад я заходила к ней – успокойся, Нат, на этот раз меня провожала горничная! – внизу кто-то постучал в дверь. Она ужасно побледнела, вскочила на ноги, бросилась к окну и заявила, что должна отослать меня в свою гардеробную, как если бы было слишком поздно выпроводить меня так, чтобы меня не видели. Но не успела она вытолкнуть меня из комнаты – она буквально подталкивала меня, Нат! – как пришел дворецкий и объявил, что пришла ее подруга Гертруда. Мы все стали пить чай, но ни я, ни Софи больше не упоминали об этом странном инциденте. Нат, кого она боялась увидеть?

Вряд ли на этот вопрос требовался ответ.

– Может, она не хотела тебя обидеть и представлять меня ему? – спросила Лавиния.

– Но не слишком ли возбужденно она действовала, пытаясь вытолкнуть тебя из комнаты?

– Нат, мы должны ей помочь!

– Мы? – Он внимательно посмотрел на нее и остановил ее, подняв руку, когда она хотела ему ответить. – Да, мы вместе, Лавиния. Извини, что я хотел исключить тебя из нашего союза. И спасибо, что ты пришла ко мне. Ты заставила меня взглянуть в лицо фактам, что я избегал делать больше недели. Софи остается моим другом, даже если она меня таковым не считает.

– Но ты действительно ей друг, – Лавиния, усаживаясь опять. – Расскажи мне о мистере Пинтере, Нат. Не только о том, что во время войны вы находили его неприятным офицером. Расскажи мне все, что тебе о нем известно.

Наверняка он не стал бы все это рассказывать своим сестрам, подумал он, глядя на Лавинию. Но Лавиния совершенно иная – на нее можно положиться. И он оказал ей доверие.

– Мы замечали, что он наслаждался своей властью, – начал он рассказывать, – и пользовался ею с особой жестокостью. Казалось, большую часть времени он тратил на то, чтобы подловить своих солдат на мелких, незначительных проступках, чтобы потом можно было их наказать.

– Каким образом?

– Чаще всего поркой. Это целый церемониал: все остальные солдаты выстраиваются на плацу и наблюдают за экзекуцией. Провинившегося раздевают и привязывают к козлам, после чего стегают кнутом по спине. Мы все ненавидели эту процедуру.

– За исключением мистера Пинтера?

Он кивнул. Кеннет однажды сказал, что Пинтер получает сексуальное наслаждение, наблюдая за истязанием. Натаниель не собирался сообщать об этом Лавинии, но она в этом и не нуждалась.

– Я бы сказала, что этим он заменял себе проституток.

Он вскочил на ноги, в гневе сверкнув глазами.

– Лавиния!

– Нат, – упрямо заявила она, – не смеши меня! Лучше скажи, а проституток он тоже любил навещать?

Он опустился в кресло и полуотвернулся от нее.

– Я не намерен продолжать этот разговор.

– Извини меня, понимаю, я тебя смутила. Но могу поручиться, что к проституткам он был холоден. Хотя, Нат, мне кажется, нам нужно узнать о нем как можно больше. Я спрошу у лорда Пелема. Разумеется, он тоже станет фыркать и говорить колкости, пожалуй, опять скажет мне, что я не настоящая леди, но, может, он больше помнит об этом субъекте. Хотя и того, что ты сказал, достаточно, чтобы понять, что это за человек.

– Лавиния, прошу тебя, предоставь это мне. Бедный Иден и так уже считает, что тебя нужно было пороть еще в детстве.

– Думаю, сам он так и поступил бы на твоем месте, – с бесстрастным видом заявила Лавиния. – Я полагаю, что порка встряхивает мозги и по этой причине девочка вырастает в послушную, благовоспитанную и легкомысленную девицу. Как это удобно для мужчин!

– Хотя ты все же можешь кое-что для меня сделать, – сказал он, постукивая пальцами по столу. Он не знал, откуда у него появилась эта мысль, но должно быть, она уже давно формировалась в его подсознании. – Ты можешь пойти со мной, чтобы купить ожерелье и обручальное кольцо.

Первое, что вчера бросилось ему в глаза, когда он увидел Софи, это что у нее по-прежнему нет ни жемчуга, ни кольца.

– Как, Нат? – удивилась Лавиния и с подозрением посмотрела на него. – Я и не знала, что тебя интересуют подобные вещи.

– У Софи исчезли ее ожерелье и кольцо. До прошлой недели я ни разу не видел ее без обручального кольца, и она всегда появлялась в свете со своим ожерельем из жемчуга. Но на суаре она вдруг пришла без них. – Кольца на ней уже не было накануне ночью, но понятно, что он об этом умолчал.

– Может, она их потеряла? Или их украли?

– Или она заложила вещи в ломбард.

Ум его отказывался произнести окончательный приговор, но сейчас у него в мозгу отчетливо прозвучало это отвратительное слово: «шантаж».

Но что могла Софи сделать такого, чтобы стать жертвой шантажа?

– И ты хочешь попытаться найти их? – спросила Лавиния.

– Это может оказаться напрасным трудом, – признал Натаниель. – Имей в виду, Лавиния, мы с тобой должны выглядеть разорившимися, поскольку нам придется заглядывать в ломбарды или в скупочные ювелирные магазины, где торговцы скупают драгоценности, чтобы потом их продать. Но сначала ломбарды – я не думаю, чтобы она продала свое обручальное кольцо. Разумеется, я могу пойти и один.

Но Лавиния вся просияла и раскраснелась от оказанного ей доверия. Глаза ее блестели, когда она склонилась к нему через стол.

– О, дорогой Нат, – заговорила она. – Я так обожаю тебя, моя любовь, что взяла бы тебя без ожерелья и без обручального кольца. И конечно, я прощу тебя за то, что ты проиграл наше состояние. Я уверена, что больше ты никогда этого не сделаешь. Сила моей любви превратит тебя в благородного джентльмена! Он усмехнулся:

– Ты ужасная озорница! Но имей в виду, тебе придется играть эту роль несколько дней, и даже при этом мы можем ничего не найти.

– Для тебя, дорогой, – сказала она, выразительно хлопая ресницами, – все, что угодно. – Она вдруг сменила тон и стала выглядеть по-прежнему серьезно и деловито. – И ради Софи тоже.

Но черт побери, подумал Натаниель, он и понятия не имел, как сможет помочь Софи с вызволением ее вещей. Это только докажет им, что Софи отчаянно нуждалась в деньгах.

К тому же она запретила ему вмешиваться в ее дела.

Кроме нескольких прогулок в парке с Лесси в такое время дня, когда она не должна была встретиться со знакомыми, двух-трех встреч с Гертрудой да пары визитов Лавинии, София почти две недели провела дома в одиночестве – не считая, конечно, вечера у Хоутонов.

Планировался тихий уютный вечер с близкими друзьями, поэтому она могла позволить себе принять приглашение, тем более что об этом очень просила Беатрис. И поступила неосмотрительно, так как совершенно забыла о Саре и Льюисе и об их избранниках и, следовательно, не ожидала увидеть там кого-либо из Четырех Всадников.

И таким же наивным было ожидание Софи, что ей придется просто немного поскучать. Тогда как вечер оказался положительно ужасным. Рекс старательно ее избегал, очевидно, не желая смущать. Несколько раз на нее издали грустно поглядывала Кэтрин. А Натаниель… Даже через пять дней она вздрагивала от боли, вспоминая, как они неожиданно столкнулись друг с другом и ей оставалось сделать лишь один шаг, чтобы спрятать лицо у него на груди, вдыхать его теплый и милый запах.

Но она знала – как-то раз она видела в парке всех четверых друзей, но они ее не заметили и со смехом перебрасывались многозначительными шутками, – что он больше недели провел в обществе леди Галлис.

Казалось, всего этого было недостаточно, чтобы сделать ее несчастной. Очевидно, Пинтер за ней следил, с отвращением думала София, и узнал, что она выходила в свет, каким бы скромным ни был тот прием, и виделась с Рексом и Натаниелем. Во всяком случае, она сделала такой вывод, так как всего через два дня ей принесли записку от Пинтера. А может, это было обыкновенным совпадением… Так или иначе, но он сообщал, что «нашел» еще одно письмо, и выражал уверенность в том, что «дорогая Софи» – он продолжал вести эту издевательскую игру, изображая заботливого друга, – не хотела бы, чтобы оно попало в чужие руки. Сумма, которую он запросил, буквально ошеломила Софию, которая дня три никак не могла прийти в себя.

Однако постепенно острота потрясения сгладилась и мозг Софии лихорадочно заработал в поисках выхода. Она сидела у себя в гостиной и поглаживала Лесси, которая улеглась ей на колени. Тепло собаки и ее довольные вздохи действовали умиротворяюще на угнетенную Софию.

Она видела несколько вариантов достать денег. Во-первых, можно просто пропустить назначенный Пинтером срок уплаты, который наступит через одиннадцать дней, и посмотреть, что он предпримет. Но это было бы слишком опасно, и София не могла пойти на такой риск. Во-вторых, можно попытаться продать дом. Но София не знала, имеет ли на это право. Он был подарен ей правительством, но неизвестно, на каких условиях. Разумеется, это можно выяснить, но если она решится на продажу дома, то придется действовать незамедлительно. И в-третьих, она может обратиться к Эдвину или к Томасу – сначала лучше к Эдвину, – обо всем им рассказать и предоставить им принять необходимые меры. В конце концов ей все равно придется это сделать, но ей претила мысль обременить их своей тайной и пониманием того, что влюбой момент эта тайна может стать достоянием публичной огласки.

И вместе с тем каким было бы облегчением, если бы она смогла разделить с другими эту тяжкую ношу!

София закрыла глаза, не обращая внимания на то, что Лесси тычется ей в руку своим холодным и влажным носом, требуя, чтобы хозяйка продолжала ее почесывать. Если она продаст свой дом, она может потерять и право на пенсию. А вместе с ними – свою независимость, потому что ей придется жить у Эдвина и Беатрисы или у Томаса и Анны. И все-таки нужно попытаться продать дом. Когда решение наконец сформировалось, ее вдруг пробрал нервный озноб.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказала она.

Вошел дворецкий с карточкой на подносе.

Она взяла ее, прочитала имя и в волнении прижала карточку к груди. Что ж, если за ее домом следит шпион, ему будет о чем доложить.

– Сэмюел, скажите сэру Натаниелю Гаскойну, чтобы он ушел. Что меня дома нет и больше никогда не будет. И если он появится снова, не трудитесь подниматься по лестнице, а сразу откажите ему.

– Да, мэм, – сказал он и значительно ухмыльнулся.

Она часто раздумывала, знают ли слуги о том, что Натаниель провел у нее в спальне две ночи. Что ж, вполне возможно: в доме трудно что-либо скрыть от своих слуг.

– Сэмюел! – крикнула она ему вслед, когда он уже закрыл за собой дверь.

Лесси испуганно соскочила с ее коленей и бросилась к своему надежному убежищу у камина.

– Да, мэм? – Сэмюел просунул голову в дверь.

– Проводите его наверх.

– Слушаю, мэм.

Его ухмылка сменилась удовлетворенной улыбкой.

Да, конечно, они обо всем знали.

Но что она сделала? Зачем позволила ему подняться?

Загрузка...