Непридуманная жизнь

Глава 5. Сумасшедший год

Первое, первое сентября, когда я пришла на него совершенно одна, без родителей. Папа на эти мероприятия вообще никогда не ходил, но мама… Мама, конечно, пошла, только с Катей. Настя на тот момент пошла уже в садик, откуда всегда забирала её Катя, потом уже Катя рассказала мне, как ей это нелегко давалось. Настя у нас всегда была с особым характером. Мы с Катей хорошенько получали за неё от родителей, и в её правила воспитания не входило «ябедничать нельзя», поэтому Настя довольно умело этим пользовалась.

Находясь на линейке в школьном дворе, я увидела своих одноклассников, которые достаточно подросли за лето. Не то чтобы до неузнаваемости, но весьма заметно. Никто из одноклассников не знал о том, что мои родители развелись, и я особо не хотела об этом говорить, ведь кого это касается? Моя ведь семья. Мама видела меня на линейке, но просто прошла мимо и не поздоровалась. Это была первая наша встреча без приветствия. Потерянные чувства, которые я до сих пор не могу описать словами. Стоя в толпе народа, без цветов, хотя всегда было принято ходить с ними, я просто не видела там себя. Мне казалось, это всё длинным затянувшимся кошмарным сновидением, хотелось убежать на крышу, укрыться маминой шубой и сидеть, пока этот сон не закончится.

Гуляя на улице в выходные дни, я услышала крик из дома, где теперь жила. Отец сильно кричал, а потом разбились стекла.

– Что там происходит?

– Я не знаю, пошли посмотрим!

Подходя к дому, я увидела, как муж тети Ани, которую я очень «любила», стоит и шатается, а изо рта у него идет кровь. Осмотрев его ещё раз, чтобы понять, что с ним произошло, я увидела на его футболке кровь, которая уже не сочилась, а бежала с него. Конечно, скорую помощь вызвали, и его удалось спасти, но приезды полиции и эти разборки, а ещё лицо этого мужчины, прям как в фильме ужасов, хорошо отложилось в моей памяти. Потом, как выяснилось, он пришел к моему отцу выяснять отношения, а отец ему не стал открывать двери, тогда тот разбил окно. Папа не выдержал, схватил нож и порезал этого мужика. Таких подобных историй было очень много. Драки были всегда, когда папа гулял со своими друзьями, а я в это время спала в другой комнате. Ну, как спала… Лежала и просила Бога о том, чтобы папа лег спать, потому что мне с утра вставать в школу. Самое интересное, что тогда я даже не задавала себе вопрос, почему мама не приходит, не спрашивает, как у меня дела, как в школе, делаю ли я вообще уроки, что я ем и где я сплю, ничего… Я так скучала по маме… Однажды я нашла её фотографию, вырезала её лицо и повесила вместе с крестиком на веревочке. Ходила, смотрела на неё, и мне казалось, что она сейчас рядом и любит меня. Может, я тогда сошла с ума? Я не знаю! Но то, как сильно мне её не хватало, и правда сводило меня с ума.

Было обидно, когда ночью папа обнаружил меня на крыше дома в маминой шубе, ведь вместе со мной он обнаружил моё тайное место. Я тогда ушла туда ночью, потому что папа опять выпил, орал и громко топал ногами, создавая шум толпы и веселья, а я боялась опять не выспаться, потом сидеть и спать на уроках. Вот кто по-настоящему сходил с ума. Моё качество, которое преследует меня на протяжении всей жизни, – найти оправдание человеку, это моё хобби, я бы даже сказала. Вот и здесь так же: да, я злилась на отца за его пьянки, но ведь я не знала, что он чувствовал… Может, ему и правда было настолько плохо, что он выливал всё это в такое представление? Но ведь когда они жили с мамой, он тоже пил, а мама за что-то его любила и троих детей ему родила… Мне не жалко его, у меня просто к нему чувство сострадания сейчас, в этот момент. Может, в ту ночь я бы просто замерзла на этой крыше, потому что на улице была зима, а я убежала из дома в майке и трусах. Спас ли он меня тогда? Или, наоборот, дал мне возможность умереть, но совсем иначе. Видно, у Бога были другие планы на меня: убить как человека внутри и дать время снова воскреснуть.

Папа нашел работу сторожем, эта была приятная новость, и несколько смен он уже отработал. Уходя в ночную смену, папа показал, как нужно топить печь и когда её нужно закрывать, чтобы не угореть.

В двенадцать лет я научилась топить печь, готовить кушать, стирать в тазиках, пока папа был на смене. Я была рада, когда он уходил, потому что я могла выспаться, хоть и по ночам было страшновато. До сих пор, дожив до двадцати шести лет, я не выключаю свет в коридоре, если ночую одна.

С Катей мы общались только в школе, а мои одноклассники не только выросли за лето, но и стали жестокими, не побоюсь этого слова. За то время я очень в себе закрылась, перестала делать уроки, одевала не всегда не только не новую, но и не самую чистую одежду, и с примерной девочки-хорошистки я превратилась в прогульщицу-троечницу. Травили ли меня одноклассники? Да. И сейчас я могу сказать, что по жестокости именно дети стоят на первом месте. У меня не осталось детских обид, потому что мы все тогда были детьми. В природе у животных всё устроено так же: слабых и не похожих на других всегда давят, а дети жестоки, потому что они искренне не умеют контролировать свои эмоции, всё ведь это приходит с возрастом. Катя часто заступалась за меня в таких ситуациях, потому что ей её одноклассники рассказывали, что видели, как меня шпыняли в коридоре. Когда Катя приходила, все думали, что я хожу стукачить, как принято говорить в таких ситуациях, но нет. Катя пыталась объяснить, что они поступают неправильно, что жить нужно дружно, не пытаясь кого-то оскорбить при этом. Все эти беседы не приносили положительных результатов, но мне было приятно осознавать, что у меня есть старшая сестра, которой я нужна.

Пока папа не получил зарплату, мы жили на одних макаронах. Какими же они были вкусными, просто обычные макароны, политые растительным маслом. Я ела их прямо из кастрюли, не давая им остыть и слипнуться до конца. Как-то перед таким ужином папа отправил меня к Кате за хлебом:

– Сходи до сестры, попроси кусочек хлеба, чтобы сытнее было. Матери всё равно дома пока нет.

Как? Как я могу пойти просить хлеба? Я сразу вспомнила историю из лагеря, когда нам нечего было носить, но мы не пошли просить ничего ни у кого. Как же я сейчас скажу, что мне нужно хлеба? Деваться всё равно было некуда, и, засунув куда подальше часть своего воспитания и принципов, я пошла стучаться в когда-то родные двери.

– Привет! Катя, папа меня к тебе за хлебом отправил, можешь дать пару кусочков?

– У нас нет хлеба.

Катя отвечала мне через дверь, потому что, помимо того что нам нельзя было разговаривать, мама запретила Кате открывать мне двери. Я потом как-то из-за этого чуть на собачьей будке не обморозилась. Пришла домой, а замок замерз, ключ не поворачивался. Папа должен был скоро со смены прийти, но запил где-то в городе. Я пыталась разогреть замок, но у меня ничего не вышло, осталась сидеть на будке и ждать, когда придет папа. После того как моё убежище в шубе было обнаружено, папа выкинул всё оттуда, чтобы я больше туда не лазила и не пряталась. Мне бы сейчас эта шуба пригодилась, думала я. Темнело, я тогда сильно замерзла, бегала периодически на дорогу, чтобы посмотреть, идёт ли папа. У Кати сначала горел свет, я знала, что мама дома, но не заходила, потому что мне нельзя было, потом уже и они легли спать. Из печи так маняще шёл дым, и я представляла, как же им сейчас тепло…

Вернувшись домой без хлеба, папа, конечно же, был не очень доволен. Что-то буркнул вроде того, что плохо просила, и отправил спать, а я давила в себе обиду о том, что Катя не стала открывать мне двери, ведь на улице было холодно, а мамы не было дома. Много было мыслей, например о том, что Катя меня больше не любит и по этой причине так себя ведет, но потом я вспоминала, как она заступалась за меня в школе, значит, всё-таки Катя просто боится маму.

Папа никогда не проверял у меня уроки, только дневник. Увидев тройки, он не особо ругался, всегда говорил, что это государственная оценка, а вот за двойки орал так, чтобы мама слышала, как он меня воспитывает, хотя на самом деле я всегда была уверена, что ему глубоко всё равно.

Вечером отец, собираясь на смену, хорошо выпил, но это его не остановило для того, чтобы остаться дома и выспаться.

– На посошок, – сказал он и выронил рюмку, которая разбилась на три больших осколка.

– На счастье!

Если бы на счастье… Ложась спать, я не чувствовала, что может случиться что-то страшное с отцом, я просто легла спать, а утром уехала в школу. Вечером, вернувшись домой, я обнаружила входную дверь под замком. Интересно, а где папа? Он же должен был со смены отсыпаться. Наверное, в гости ушел к кому-нибудь. Зайдя домой, я поняла, что папы не было дома со вчерашнего вечера, потому что всё лежало точно так же, как тогда, когда я уходила. Пока я пыталась сообразить, где может быть отец, ко мне зашла Катя.

– Ты только не переживай!

И тут я поняла, что сейчас Катя скажет что-то про папу, и я уже волнуюсь.

– Говори, что-то с папой?

– Звонили с больницы, сказали, что он ночью обморозился на работе.

Всё, это было последнее, что я слышала. Я ещё не успела раздеться и сразу же пошла к выходу. Где находилась больница, я знала, поэтому без замедления двинулась в ту сторону. Время был вечер, часов семь, автобус тогда находился на перерыве до девяти, и я пошла пешком. От прилива адреналина мне было жарко, несмотря на то что на улице стоял дикий мороз. Я шла и думала: а если у него ноги ампутируют или руки? Может, он вообще умрет? Что с ним и как он? Я уже прошла полкилометра, тут остановилась машина, и мужчина предложил подвезти меня. На улице мороз, ребенок один идет по темноте, я бы тоже остановилась, увидев такую картину. Я села, и водитель спрашивал меня, что случилось и куда я еду. Я ему сказала, что мне нужно к папе в больницу, и он отвез меня до ближайшего поворота, потому как ехал в другую сторону, а дальше я пошла пешком. Километров пять по дороге казались мне совершенно незаметными, потому что я не просто шла, я летела к отцу.

Зайдя в приемный покой, я сказала фамилию отца, и мне объяснили, в какое отделение нужно пройти. «Гнойная хирургия», пост врача находился в середине коридора, и я двинулась туда. Проходя мимо одной из палат, я услышала жуткий, громкий храп. Надо же, так сильно храпеть на всю больницу, подумала я и пошла дальше. Дойдя до медсестры, я объяснила девушке, что где-то здесь лежит мой отец, его должны были привезти ночью, назвала фамилию, и мне сказали номер палаты. Да, это была именно та палата, из которой доносился этот храп, а храпел на всю больницу мой отец.

Свет в палате не горел, все уже спали, и я даже не понимаю, как меня вообще туда пропустили. Чтобы понять, где лежит папа, я начала его звать.

– Папа… Папа…

Еле слышно повторяла я, чтобы никого не разбудить.

– Доча?

Увидев папу, я подошла к нему ближе и начала реветь. Чувство жалости к нему оковало меня изнутри. Я смотрела на его руки, которые были перебинтованы, а бинт был пропитан чем-то желтым. Может, это был гной? Может, это была мазь… Я не знала, что находится под бинтами. Потом я обратила внимание на папины ноги, они тоже были перебинтованы, и так же из бинта сочилась желтая жидкость.

– Папа… Как так-то? Как это случилось?

– Вышел с работы, ключи потерял, не мог дверь открыть, а рядом не было никого. Площадка большая, пока дошел к выходу, дальше не помню ничего. Спать захотелось, лег и всё. Женщина какая-то нашла, вызвала скорую помощь.

– Болит, наверное?

– Болит. Завтра врач посмотрит, возможно, что пальцы отрежут.

– Как отрежут?

Я плакала, мне было жалко, что с отцом это приключилось. В такие минуты почему-то не думаешь о хорошем. Я начала рисовать в своей голове ужасные картины, но вовремя себя остановила мыслью о том, что папа жив – это самое главное. Его скоро выпишут, думала я, может, и он всё переосмыслит, пока находится здесь, но как же я… Как же я буду дома одна справляться? Неужели меня заберет мама, и всё будет как раньше?