Непристойная рукопись

Часть четвёртая

Со времени выхода первой книги прошло несколько лет. И за эти годы успело подрасти новое поколение отпрысков знатных фамилий. Будучи в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет, когда подростки крайне любопытны ко всему, что пытаются от них скрыть, они испытывали живейший интерес к скандальной фигуре писателя. Для них он ничуть не уступал герою сказок и легенд. Собственные скудные сведения юнцы украшали щедрыми выдумками и фантазиями, что роятся в головах юношей, едва открывающих завесу всего запретного. Надо ли удивляться, что при виде Эжена они с горящими глазами бродили за ним целыми группами, как дети за Гамельнским крысоловом¹⁴. Бланшар давно перестал испытывать даже легкий трепет от столь явного интереса к себе и обращал на молодых людей внимания не больше, чем на лакеев, разносящих подносы с бокалами шампанского.

А у юных повес не было в головах никаких иных желаний, как во что бы то ни стало заполучить хотя бы одну из его книг. Эта идея быстро приняла форму одержимости, что свойственна не слишком умным и необременённым другими заботами людям. Каждый из них втайне строил планы, что непременно приведут к успеху и дадут повод кичиться своей удачей не только среди ровесников, но и людей постарше. Это желание вынудило одного из юных глупцов и вовсе начать откровенно флиртовать с Бланшаром. Он был прекрасно осведомлён о скандале, который родители обсуждали шёпотом и при закрытых дверях. Но разве от любопытных подростков можно что-либо утаить, в особенности если речь идёт о весьма пикантной истории. И юноша вообразил, что, очаровав Эжена, мигом получит книгу в подарок, а после преспокойно пойдёт на попятный и его репутация ничуть не пострадает. Однако он вовсе не учёл, что господин писатель обладал отличным житейским опытом, холодным цинизмом и вечным желанием поглумиться над ближним.

В глазах Эжена жеманство молодого человека выглядело, как попытки не слишком удачливой девицы поймать жениха. Но он поддерживал фальшивую игру, словно кот, что для немедленной расправы над мышонком слишком сыт, но и не настолько добр, чтобы упустить добычу. Он в два счёта довёл навязчивого, самонадеянного юношу буквально до панического ужаса, когда оставшись с ним в своём кабинете, спокойно проронил:

– Стало быть, я вам нравлюсь, Анри? Это очень мило, ну что ж, раздевайтесь.

И глядя, как ошарашенный и испуганный до крайности молодой человек побелел и расширившимися глазами уставился на него, язвительно добавил:

– Если вы в курсе всех сплетен вокруг моей персоны – а это несомненно так – раз уж вы более двух недель вьётесь возле меня, как шлюха, что отчаянно нуждается в деньгах, вам, должно быть, известно, что сторонником платонической¹⁵ любви я никогда не был.

Он продолжал бросать едкие, откровенные фразы, пока окончательно сломленный Анри не зарыдал в полный голос с отчаянием малого ребёнка, забравшегося из любопытства в клетку к медведю. Эжен остановился лишь тогда, когда понял, что обезумевший от стыда, страха и полного фиаско так хорошо продуманного плана мальчишка попросту выпрыгнет в окно или завопит на весь дом. Бланшар вальяжно развалился в кресле и, неторопливо закурив, спросил:

– Так что вам было нужно, Анри? Ведь это представление явно подразумевает корысть. Деньги? Хм, вряд ли. Ваш отец обладает солидным состоянием. Любопытство испорченного подростка или проиграли глупое пари?

– Я… я… я просто хотел получить вашу книгу… господин де Бланшар, – продолжая всхлипывать, выдавил юноша.

Эжен расхохотался так сильно, что поперхнулся сигарным дымом и закашлялся, вытирая выступившие от смеха слёзы.

– Даже не знаю, стоит ли мне считать себя польщённым. Но, право же, сомневаюсь, что любой другой автор может похвастать, что ради его романа молодой человек из приличной семьи готов уподобиться дешёвой потаскушке. Ах, друг мой, мне следовало бы отвести вас за ухо к отцу и посоветовать хорошенько выпороть. На ваше счастье я этого не сделаю. Отнюдь не из христианского милосердия, а всего лишь оттого, что меня абсолютно не трогает ваш моральный облик. Да в сущности как и всех остальных. Вообразите, Анри, все люди порочны, но не все готовы проявить снисхождение к чужим грехам. Вам повезло, в отличие от многих других я не строю из себя добродетельного святошу и не стану читать вам мораль. Уходите.

Юноша залепетал слова благодарности. Но Бланшар равнодушно махнул рукой.

– Оставьте, Анри. Вы поступили, как дурак, и тут уж ничего не поделаешь. Надеюсь, вашего недалёкого ума хватит хотя бы на то, чтобы не разглашать вашу глупую выходку.

Уже раскинувшись в одиночестве на своей широкой кровати, Бланшар усмехнулся, вспомнив историю с незадачливым юнцом. Его совершенно не заботило, какой предосудительный путь выбрал Анри для достижения своей цели. Главным для Эжена была лишь мысль, что этой целью стала книга. Его книга! Лишнее подтверждение тому, что она настолько хороша, что люди ради неё готовы на самые опрометчивые поступки. И всё это результат его необыкновенно литературного дарования. Он чертовски талантлив! Он и больше никто! Откровенный дневник маркиза ничего не значит, это просто сюжет. Тот самый сюжет, что вовремя подвернулся под руку и не более.

Бланшар долго не мог заснуть, так и эдак восхищаясь собой. Эти мысли совершенно вытеснили из головы сегодняшнее приключение, хотя оно немало его развеселило. Он даже не мог как следует вспомнить внешность молодого человека, что так отчаянно рыдал в его кабинете. Возможно, Анри и был недурён собой, но право же, все эти мальчишки из общества похожи друг на друга. Впрочем, девицы тоже не отличаются разнообразием. За много лет он так ни разу не усомнился в том, что шлюхи куда привлекательней порядочных женщин. А Теофиль… Да, Бог с ним, Пьер не менее пылок в постели, но вполне довольствуется платой за свидания, не устраивая любовных драм. Эжен старательно отгонял от себя воспоминания, что хоть и не причиняли боли, но вызывали некую досаду, портив сладкую дымку лёгких раздумий. Однако недурно, что его творение настолько будоражит умы и вызывает желание. Пожалуй, стоит занести дурацкую выходку юного повесы Анри в копилку собственного успеха. Будет чему улыбнуться в старости, почивая на лаврах.

Бланшар был абсолютно прав, что желание заполучить скандальный роман достигло настоящего апогея. Но и среди юнцов нашёлся человек, что получил в наследство от родителей не только имя и состояние, а и довольно пронырливый ум. Некто Доминик Вильнёв избрал более долгий и сложный путь, но, как оказалось, более действенный. Для начала, потратив несколько франков на инспектора полиции, он выяснил точный адрес бедняжки Бриссона. Далее, всучив хозяевам пять франков, узнал, что в вещах покойного действительно была книга. Обложка показалась хозяевам богатой, и они сплавили её за сто су в книжную лавку господина Триаля. А что такого, раз жилец помер, не уплатив за две недели?

Владелец жалкой лавки, Антуан Триаль, был не слишком удачливым торговцем, и мало-мальски стоящие книги сроду не попадали к нему. Ни улица, ни сам непрезентабельный вид его магазина отнюдь не способствовали продажам. Его покупателями были студенты, мелкие служащие да два-три одержимых книгомана, что надеялись раздобыть, наконец, что-то стоящее. Чудом заполучив «Записки юного негодяя» Триаль едва не помешался. Он был наслышан о романе, но вообразить, что когда-то будет держать его в руках, не мог даже в смелых мечтах. Он вовсе перестал спать. Сперва, жадно погрузившись в чтение, а после в страхе, что бесценную книгу похитят. Старик ясно понимал, что в его руках целое состояние, но чтобы его заполучить неплохо бы найти покупателя. В его лавку солидные господа не заходят, не бродить же с книгой по домам? Триаль бледнел от мысли, что его заподозрят в скупке краденого. Дураку понятно, что столь дорогая вещь не могла угодить в жалкую гладильню с улицы Гут д́Ор. И вот, как по волшебству, к нему является молодой человек с поистине заманчивым предложением. Кроме огромной по меркам Триаля суммы, он и сам был заинтересован в полной тайне сделки.

И, в отличие от простофили Анри, что едва не лишился невинности и репутации, Доминик, не снимая шляпы и дорогих перчаток, стал обладателем вожделенной книги. Да, его отец мог бы гордиться такой деловой хваткой наследника, составь тот столь изощрённый план по более благородному поводу. Но, как бы там ни было, Доминик заполучил скандальный роман, уплатив за него, включая мелкие подачки, гораздо меньше, чем остальные. Возможно, несчастный Теофиль был совершенно прав, что яд, сочившийся со страниц «Записок» мигом проникал в душу. Иначе как объяснить, что семнадцатилетний молодой человек из хорошей достойной семьи не ограничился одним лишь прочтением. Он стал давать книгу своим приятелям, заламывая несусветные деньги за чтение. И не прошло и полугода, как скандальный роман, словно проказа, начал пожирать отпрысков солидных семей.

Постыдные истории хлынули, как из рога изобилия. Право же, на их фоне все сплетни вокруг фигуры Бланшара мигом померкли. И недели не проходило, чтобы в обществе с откровенным ужасом не обсуждали очередной скандал. Покрываясь испариной и бледнея от мысли, что подобное происходит рядом с хорошо знакомыми людьми. Началось с совсем юной дочери советника министров, спутавшейся с собственным кучером! Не успели затихнуть разговоры, что бедняжку удалось запрятать в монастырь якобы для обучения, как в семье домовладельца Готьера обнаружилось и вовсе несусветное. Его девятнадцатилетний сын соблазнил родную сестру, которой едва минуло шестнадцать! Парочка до того увлеклась, что их застали прямо в постели! Господь милосердный! Госпожу Готьер едва не разбил паралич. Несчастная трясёт головой, как древняя старуха. Как будто на все знатные семьи, где были молодые люди, кто-то наслал проклятье.

Салоны и гостиные пустели, немногочисленная публика проводила время, уныло поджав губы и шёпотом перечисляя очередную семью, в которой что-нибудь произошло. Сродни тому, как в эпидемию перечисляют умерших.

Эжен лишь цинично хмыкал, выслушав очередную сплетню. Вот они, хваленные сливки общества. Сами не лучше свиней, что зарылись по самое брюхо в грязь, и при этом имели наглость осуждать его любовные интрижки и связь с Тео. Пожалуй, он может чувствовать себя отомщённым. Вспомнить только их постные рожи при его появлении. Хм, теперь он сам вправе не подать руки отцу, чей сынок попался на крупной краже, начисто проигравшись в карты или изнасиловал горничную, избив бедняжку до полусмерти. Хороши же мораль и добродетель у тех, кто называл его пропащим содомитом. Вот славно! Должно быть, их всех постигла кара за вечный шлейф злословия в его адрес.

Бланшар с удовольствием насмехался над всеми, кто угодил в неприглядную историю и язвительно замечал, что сюжеты его романов не так уж далеки от жизни. Чего ради печатать и продавать книги тайком? В таком развращённом и гнилом обществе вполне можно выставить их на всеобщее обозрение. Вряд ли молодое поколение почерпнёт из них что-то новенькое.

Леон Реманжу, как всегда, педантично предоставив очередной отчёт, внезапно попросил Эжена задержаться в конторе.

– Что-то ещё, старина? – фамильярно бросил Бланшар.

– Да, сударь. С минуты на минуту приедет барон. Он очень ждёт встречи с вами.

– О, Леон, только не говорите, что Шарль Баретт нашёл мне очередную супругу, – протянул Эжен. – Теперь, когда все словно с ума посходили, мне вовсе нет нужды обелять репутацию. В свете последних событий я уже начал казаться себе сущим ангелом. Признаюсь откровенно, по сравнению с солидными домами, заведение Сесиль похоже на обитель послушниц. И меня совершенно не мучает совесть, что я являюсь его совладельцем.

– Оставьте, де Бланшар, – скорбно покачал головой секретарь. – Я и сам готов признать, что ваши похождения менее вызывающи, чем казалось раньше. В конечном счёте подобные заведения существуют и приносят владельцам неплохой доход. Стало быть, ваше право – извлекать прибыль таким не слишком добродетельным способом.

– Вот нежности, Леон! Я на правах хозяина получаю деньги, а вот сынки уважаемых господ с титулами вытворяют там такое, что даже потаскушки готовы разбежаться кто куда. Верите, когда сие заведение посещали их отцы и старшие браться, всё было куда приличней. Вообразите только, там стояла чинная тишина, словно в музее. А теперь…

– Нет, прошу вас, сударь, не продолжайте, – скривился Реманжу. – Я слишком стар, чтобы слушать постыдные истории о титулованных особах.

– Вы такой зануда, Леон, – рассмеялся Бланшар. – Что ещё делать в старости, когда другие развлечения недоступны? Слушать, что вытворяют другие.

Но тут дверь открылась, и служитель пропустил вперёд барона Баретта.

Разговор с ним достаточно поразил Эжена: он действительно не ожидал подобного. Шарль Баретт с несвойственной ему прежде пылкостью буквально умолял Бланшара написать новую книгу. Но такую, что в корне отличалась бы от предыдущих.

– Сударь! С вашим потрясающим талантом литератора вам ничего не стоит сочинить роман о торжестве добродетели! Да, да вы не ослышались! Поймите, Эжен, именно вам удаётся полностью завладеть умами читателей и заставляет принять всё сказанное на веру. Не сочтите мои слова за грубую лесть, но дело обстоит именно так. В мире достаточно книг и талантливейших авторов, но отчего-то именно вам удаётся прямиком проникать в душу. Настолько, что читатель не подвергает сомнению ни единой фразы и ни единого слова. Вообразите, друг мой, ваш герой редкостный мерзавец, но вместо отторжения вызывает симпатию. И его постыдные утверждения, равно как и неприглядные поступки, перестают возмущать через несколько страниц. Это редкий дар, Эжен. Стало быть, возьмись вы описать благородного человека, то он станет не менее притягателен. Вы же прекрасно осведомлены, какое горе обрушилось на уважаемых и достойных членов общества. Сейчас как никогда нужен роман, пронизанный отвращением к любым порокам, и герои, что вызовут желание подражать их благородству.

– Право же, господин барон… – удивлённо пробормотал Бланшар. – Вы совершенно застали меня врасплох. Я польщён вашей оценкой моему дарованию, хотя без ложной скромности скажу, что всегда это знал. Однако не пойму ваш интерес к роману о добродетелях? Ведь ваша коллекция…

– О чём вы, сударь?! Когда корабль идёт ко дну, стоит спасать детей, а не столовое серебро. А мой интерес лежит на поверхности, Эжен. Я сам отец, и мне было бы спокойнее знать, что моим детям роман о благородном и пристойном герое попадёт раньше, чем грязь, проникшая в умы их знакомых.

– Хм, вы меня довольно ошарашили, господин Баретт. Но даже если бы я согласился, то вряд ли через неделю принёс бы вам рукопись. Каким бы литературным даром я ни обладал, нуждаюсь во вдохновении, как и любой другой писатель. А посему…

– Я понимаю, сударь. Сейчас я отправляю жену и детей в путешествие. Затем они проведут достаточно время в Англии. Я владею прекрасным домом в Лондоне. А вы сможете спокойно работать. Уверяю вас, с изданием задержки не будет. А учитывая вашу славу, я не сомневаюсь, что роман разойдётся быстрее, чем о нем раструбят газетчики.

В эйфории от разговора, из которого Бланшар вынес в основном дифирамбы своему таланту, он согласно кивал. И только оказавшись в собственном кабинете, Эжен нахмурился и в сердцах швырнул недокуренную сигару в камин. Чёрт возьми! Да он же практически пообещал Баретту новую книгу! Да ещё в присутствии свидетеля. Вот осёл, удивительно, как он за столько лет не утратил способность таять от лести. Нет, дело не в этом, к восторгам в свой адрес он привык. А просьба барона – совсем другое. Ведь этот человек, чьим вниманием он когда-то так дорожил и трепетал от одного его благосклонного взгляда, сегодня буквально упрашивал его написать новый роман. Да, именно упрашивал. И ко всему, обращался к нему, как к единственному, кто может остановить лавину порочности, поглотившую общество! Силы небесные! Ведь он обратился к нему, а не к священнику! Веря, что литературный дар Эжена сотворит большее чудо, чем молитвы.

У Бланшара перехватило дыхание, на висках выступил пот. Он вскочил с кресла и замер посреди кабинета, не в силах справиться с охватившим его чувством абсолютной власти и собственного величия. На несколько секунд ему показалось, что он может погасить пламя в камине одним только взглядом или, взглянув на небо, вызвать ливень. Грудь заныла от гулких ударов сердца, пальцы дрожали, он чувствовал, как струйки пота стекают по спине. Бланшар сорвал галстук и, метнувшись к окну, рванул створку. Прохладный ночной воздух ударил в лицо. Не помня себя, он издал громкий победный вопль, как дикарь, что после тяжёлой погони настиг добычу. Он очнулся, лишь когда лакей приоткрыл дверь и удивлённо пробормотал:

– Прошу прощения, господин де Бланшар, мне послышалось, кто-то кричал.

– Всё в порядке, Мишель, – промокая лицо платком, прошептал Эжен. – Я слишком широко открыл окна, видимо, на улице вопит какой-то пьянчуга.

– Позвольте, я прикрою створки, сударь. По ночам уже прохладно.

Окрылённый похвалами и пылкой просьбой барона, Эжен решил сразу же приняться за рукопись. Улыбаясь самому себе, он неторопливо разложил на столе стопку превосходной бумаги, бросил нежный взгляд на чернильницу и опустился в кресло. Да, теперь ему нет нужды выкраивать деньги на бумагу, отказывая себе в еде. Сидеть согнувшись в промозглой от холода конуре, рискуя свернуть шею за колченогим столиком.

Бланшар сделал глоток вина и закурил. Итак, от него ждут благородного героя, ну что ж, извольте. Но сигара успела не единожды погаснуть, бокал опустеть, а мало-мальски интересная идея так и не возникла. Эжен хмуро смотрел на чистый лист, покусывая губу. Чёрт возьми, откуда ему знать, как выглядит и мыслит благородный человек? Уж он сам точно не страдал таким, по его мнению, недостатком. В его глазах человек с благородными порывами смотрелся попросту напыщенным дураком. Страсть к добродетели воспринималась чуть ли не увечьем. Право же, как можно сочинить историю о том, о чём не имеешь ни малейшего представления? Да, но о жизни господ во времена Людовика XIV он тоже ничего не знал, однако роман удался на славу. Эжен так и эдак вспоминал лёгкость письма «Записок юного негодяя» и при этом совершенно исключал факт простого переписывания чужого текста. За много лет он твёрдо уверовал, что старинная рукопись была вовсе не так важна. И он всего лишь обращался к ней, как к источнику необходимых сведений, словно речь шла о простом справочнике. И теперь искренне удивлялся, что не может написать хотя бы черновых набросков. Но Бланшар только махнул рукой. Сегодня неудачный для вдохновения вечер. Пожалуй, ему следует развеяться и отдохнуть. А после слова, фразы и целые эпизоды польются рекой.

Эжен действительно прекрасно провёл время. Он отлично пообедал в ресторане, куда его, как всегда, пригласил один из восхищенных поклонников, солидный господин Саккар, владелец магазина шелков. Затем он направился в галерею, где приобрёл баснословно дорогую картину модного художника. А к вечеру заявился в заведение Сесиль и недурно развлёкся в обществе развязного наглеца Пьера. Домой Бланшар вернулся уже за полночь и с чистой совестью улёгся спать, пообещав себе завтра, непременно с самого утра, приняться за рукопись. Его тело слегка ныло от сладкой усталости, этот паршивец Пьер изрядно его утомил. Но мальчишка хорош, хотя, как всегда, вытянул-таки лишних четыре франка сверх обещанного. Право же, с каждым разом он всё наглее и наглее. Однако такая связь куда спокойней, чем с несчастным Теофилем. Что ни говори, только свободный человек в состоянии творить.

Но, к своему удивлению, сев за рабочий стол, он вновь не смог написать ни строчки. Чёртовы добродетельные святоши! Откуда ему знать, что творится у них в головах? Бланшар помрачнел и отчаянно силился припомнить хотя бы одного благородного человека из тех, кого знал лично. Ну и дела, а ведь, пожалуй, в хвалёном светском обществе их нет вовсе. Хм, а те немногочисленные зануды, что воротили нос при виде него и, по слухам, чуть ли не зеленели об одном лишь упоминании нашумевшего романа, по мнению Эжена, просто завидовали его популярности, богатству и успеху у дам. Родной отец тоже не подходил на роль героя. В глубине души Бланшар считал его рохлей, что, не имея коммерческой жилки, взялся за торговлю. В итоге благодаря его глупости сын был вынужден служить в убогой конторе и едва не подыхать с голоду. Шарль Баретт… да этот человек умеет произвести впечатление и уважения в обществе ему не занимать. Но будь он поистине достойным благородным человеком, разве стал бы собирать коллекцию всех мыслимых и немыслимых непристойностей? А его секретарь Реманжу, хоть и лишён видимых пороков, но питает слабость к деньгам и педантичен до тошноты. Эдакий сухарь, единственной отрадой которому служат чеки да биржевые сводки. Стало быть, герой, которого так ждёт барон, сродни сказочному персонажу вроде эльфа или отшельника из Библейских историй. Промучившись до обеда, Бланшар решил перелистать чужие книги, где речь шла о людях чести, стойкой вере и чистой любви. Но с глумливой ухмылочкой он отбрасывал книги одну за другой. О Господи! Какая ерунда! Да все знаменитые романы не стоят и обложки «Записок юного негодяя». Риск во имя справедливости был ему не понятен, романтические сцены откровенно смешили. По его разумению, мужчина, оставшись с дамой наедине и стоя на коленях, тративший время на признание в любви, либо недоумок, либо страдает мужским бессилием. Встречаться в саду ночью, чтобы прочесть стихи, вместо того, чтобы овладеть предметом воздыхания? Или того лучше, ходить вокруг да около до самой свадьбы и после заключить в объятия невинную девицу. Отвратительно! Его самого до сих пор мутит при воспоминаниях о первой брачной ночи с Элен.

Мда… пожалуй, придётся взять за основу самого себя. Конечно, добродетелями он сроду не отличался, но в романе можно и погрешить против истины, приписав себе пару-тройку положительных качеств. Да, это весьма недурной вариант. В его новой книге он опишет молодого человека, упорно мечтающего о карьере литератора. И, не смотря на лишения и преграды, которые он стойко преодолеет, в конце насладится заслуженным успехом. А попутно ещё и спасёт падшую девицу, пристроив её вместо панели сиделкой в госпиталь. Каково? Достаточно будет немного намекнуть, и все мигом поймут, что речь о нём самом. Отлично придумано! Даже лучше, чем он ожидал – этот роман станет его мемуарами, и биографам не придётся ничего домысливать. Он прикрыл глаза и чётко представил себе будущую книгу и восторженные отзывы о ней.

– Вы читали новый роман де Бланшара?

– Конечно! В моём доме это настольная книга.

– Де Бланшар великолепен, как всегда! Стиль, сюжет, всё прекрасно.

– Ах, эта история с падшей девушкой растрогала меня до слёз. Как это благородно – наставить бедняжку на путь истинный. Право же, мы недооценивали скромность Бланшара. Его благородные поступки так долго были в тени…

И довольный Эжен, потирая руки, уселся за стол. Он действительно успел исписать до вчера не меньше десяти страниц. Но, прочитав их, пришёл в ужас. Силы небесные! Фразы построены отвратительно, текст настолько топорный, что сводит скулы. И при этом он увяз в ничего не значащих деталях и топтался на одном месте. Бланшар покраснел от гнева и, изорвав листы в клочья, швырнул в корзину для бумаг. Ну ничего, он попросту не в духе. Завтра он всё исправит.

Но ни на следующий день, ни через неделю качество текста ничуть не улучшилось. Кажется, школяр написал бы лучше. В чём дело? Куда девалась его хвалёная бойкость пера, которую признавал даже старик Бриссон? Эжен вновь и вновь принимался за работу, но, пробежав глазами исписанные листки, с остервенением рвал их. Вскоре он впал в настоящее отчаяние. В его тексте не было ни одного стоящего предложения! Описания природы походили на статьи из путеводителей, диалоги лишены всяческих эмоций, в сюжете нет никакой логики, и персонажи плоски, как картонные фигуры в витринах магазина.

Бланшар перестал выходить из дому, лицо его осунулось, он потерял сон и аппетит. С маниакальным упорством он с раннего утра садился за стол и сидел, не разгибаясь, часами. А после едва не рыдал, швыряя очередную работу в корзину. Дошло до того, что он стал испытывать настоящий страх при виде прежде любимого письменного стола. Стопка чистой бумаги наводила на него тоску. Ему казалось, что чернила источают отвратительный запах.

Он никак не мог смириться с тем, что не в состоянии одолеть хотя бы одного складного абзаца. Прислуга только перешёптывалась, что хозяин совсем тронулся из-за новой книги. Лучше бы пускался, как раньше, в разгул. По крайности, тогда у него был более нормальный вид.

Но о каких загулах могла идти речь, если Эжен, не в силах поверить в свою полнейшую негодность как писателя, с завидным упорством графомана продолжал делать наброски будущего романа. Только теперь, просиживая бессонными ночами над стопкой бумаги, он с ужасом понял, что за прошедшие годы не только не развил своих способностей, а попросту похоронил их. Ах, какой же он дурак! Отчего бы ему не делать заметок, как в молодости? Он смог бы отточить слог и приобрести собственный стиль. Но вместо этого он упивался популярностью «Записок».

Измученный и совершенно отчаявшись, он вообразил, что ему попросту не хватает той атмосферы, в которой он начинал творить. Мысли о своей несостоятельности сводили его с ума. Он старательно выискивал внешние причины, не желая признать поражения. И в один прекрасный день он решил, что снимет жалкую комнатёнку в квартале бедняков. Да-да, он будет сидеть там в убогой обстановке, дрожа от холода и согнувшись за колченогим столом. А хорошенько поработав, преспокойно возвращаться к привычной жизни. Бланшар настолько воодушевился этой сомнительной идеей, что с утра отправился на поиски. Но как бы он ни внушал себе необходимость таких условий, его изнеженная и избалованная за многие годы сущность яростно сопротивлялась. Господь милосердный! В этих лачугах невыносимая вонь! Его вывернет наизнанку меньше чем за несколько минут. А шум? Немудрено, что в рабочей среде так много преступлений. Пожалуй, они попросту сходят с ума, вечно слушая детские вопли, соседскую ругань и грохот мастерских. И эта отвратительная грязь повсюду! Тут мигом подцепишь блох или чего-нибудь похуже. Нет, это никуда не годится.

И вместо того, чтобы дать себе время и сосредоточиться на будущих героях, или составить план истории, он вновь и вновь выискивал обстоятельства, что, как по волшебству, придадут ему вдохновения. Расставшись с мыслью снять жалкую мансарду, он вдруг вспомнил о Маргарите. Проклятье, как ему в голову сразу не пришла эта спасительная мысль? Он готов буквально умолять эту упёртую девицу и осыпать её деньгами. Право же, теперь, когда ему и вовсе плевать на мнение общества, Эжен решил поселить её в своём доме. Она должна согласиться, надо быть круглой дурой, чтобы и теперь отказать ему. Такое положение не может унизить Марго. Живя в его доме, она так или иначе получит статус официальной любовницы. Пожалуйста, он готов даже появляться в её обществе в публичных местах. Конечно, о званых вечерах речь не идёт, но они могли бы прогуливаться в сквере, посидеть в ресторане да сходить в театр, в конце концов. Уверенность Бланшара в успехе едва не вынудила его тотчас заново обить тканью комнату Тео. Кажется, Маргарита обожала сиреневый цвет, можно выбрать довольно миленький шёлк в нежных тонах, а заодно обновить мебель.

Эжен готов был сам рыскать по всем улочкам и переулкам, где когда-то случайно сталкивался с Марго, но поразмыслив, решил поручить это Делошу. Секретарь и так не слишком загружен работой. Со времени издания второй книги у него только и дела, что ходить по мелким поручениям. Делош подошёл к заданию основательно и, тщательно записав в неизменный блокнот имя и фамилию дамы, а заодно уточнив, что она исполняет работу сиделки в госпитале Сен Лазар, оправился прямиком туда.

Делош действительно быстро разыскал Маргариту, но на вопрос хозяина только развёл руками. Госпожа Кеню отказалась ехать с ним, сочтя приглашение неприличным. Она всего лишь передала записку. Бланшар рассвирепел. Чёртова шлюха! Кем она себя возомнила? Забыла, как шмыгала к нему в дом, полученный от тётки? Стоило ей прикинуться святошей, так она мигом вспомнила о приличиях! Он бесновался с добрых полчаса, пока, поостыв, не смирился, что пока он нуждается в ней больше, чем она в нём. И Делошу вновь пришлось изображать рассыльного. Скомкав записку с отказом, Эжен как можно вежливей просил Марго уделить ему время. Уму непостижимо! Он, знаменитый де Бланшар, пишет какой-то жалкой уличной девке, моля о свидании! Он не делал подобного даже с дамами из общества.

Когда Маргарита присела за столик скромного кафе возле оперы, осенние сумерки мягко опустились на город. Рассеянный свет лампы, стоящей на столе, почти скрыл лицо Бланшара. Женщина в нерешительности молчала, спрятав руки под накидкой, вглядываясь в знакомые черты бывшего любовника.

– Надеюсь, ты здоров, Эжен? Вид у тебя неважный, – наконец произнесла она.

Бланшар поднял голову и криво усмехнулся.

– Не стоит изображать сиделку, Марго, разве тебе не всё равно, как я выгляжу? Ты же отказалась прийти ко мне, а меж тем я мог быть при смерти. Где же твоё хваленое милосердие?

– Если бы это было так, я пришла бы сразу, – спокойно ответила Маргарита. – Но господин, что явился от твоего имени, заверил, что ты здоров и трудишься над новой книгой.

– Неужели? Вот уж исполнительный осёл! Осталось только сообщить газетчикам! – резко бросил Бланшар.

– Что с тобой, Эжен? – Маргарита участливо положила руку на его кисть, сжатую в кулак. Этот искренний жест мигом лишил Бланшара желания за напускной резкостью скрыть отчаяние, и он, схватив женщину за руку, забормотал:

– Марго! Умоляю, выслушай меня. Послушай… Мне ужасно одиноко, у меня ведь действительно никого нет, кроме тебя… Особенно с тех пор, как Теофиль…

– Я знаю, – женщина грустно кивнула. – Этот мальчик скончался. Господь милостивый, ах, бедняжка, он был так молод. Ты действительно любил его, Эжен?

Бланшар едва не задохнулся и, сжав губы, уставился на Маргариту в упор.

– Ты… стало быть… ты тоже слушаешь сплетни?

– Нет. Но твоя жизнь и так на виду. Кажется, ты и сам всегда мечтал быть знаменитостью. Как видишь, у популярности есть и другая сторона.

– Как ты странно говоришь, Марго. Твоя речь совсем не похожа на прежнюю, – удивлённо шепнул Эжен.

– Мне очень повезло с подругой, – мягко улыбнулась женщина. – Она позаботилась о том, чтобы кроме спасения моей души показать, что мир не состоит лишь из грязи и отбросов, как я считала раньше. Да и всё моё окружение давно поменялось. Знаешь, у нас есть доктор, господин Франсис, и он первый дал мне понять, что мужчина может испытывать к женщине уважение и общаться, как с равной.

Эжена внезапно охватила ревность.

– И что, этот твой лекаришка молод, хорош собой, богат?

– Не надо злиться, Эжен. Доктор Франсис, преклонных лет и, хотя обладает определённым весом в госпитале, человек он скромный.

– Вот и ответ, – не сдержался от язвительной ухмылки Бланшар. – Он стар, женские прелести его уже не волнуют, отчего бы не проявить уважение к даме, раз уж лишён возможности ей обладать.

– Мне не хотелось бы обидеть тебя, Эжен, – нахмурясь и опустив голову, произнесла Маргарита. – Но думаю, ни к чему продолжать наш разговор.

– Нет, подожди, подожди, ах, чёрт! – Бланшар потёр виски и бросил на женщину страдальческий взгляд. – Марго, дорогая! Неужели тебе так важно, что я бы ежесекундно просил прощения и унижался перед тобой? Можешь ты, наконец, понять, что мне и впрямь плохо? – не сдержавшись, воскликнул он. – Думаешь, мне легко просиживать в этом жалком заведении на виду у всех и перечислять свои неприятности?

– Эжен, я ведь никогда не требовала от тебя слишком многого раньше, не требую и теперь, – тихо сказала она. – Я прошу малости. Чтобы ты говорил со мной так, как разговаривал бы с порядочной женщиной, будь я на её месте.

– Как ты наивна, Марго! – с болезненной улыбкой проронил Бланшар. – Вообрази, я никогда не делал разницы между светскими дамами и шлюхами из заведения Сесиль. Уж такой я циничный мерзавец. Поверь на слово, ты единственная женщина, в которой я чувствую необходимость. Да, это так, Марго, ты крайне нужна мне именно теперь. У меня несметное количество восторженных почитателей, но они знают лишь знаменитого автора, великолепного де Бланшара, баловня судьбы и любимца женщин. А ты помнишь нищего худосочного юношу с воспалёнными глазами, слабого, влачащего жалкое существование и с сомнительной перспективой успеха.

– Бедняжка, – шепнула женщина. – Неужто на душе у тебя и впрямь так тяжело, что кроме меня не нашлось ни единого человека, с кем можно поговорить?

– Выходит так, Марго, – скорбно кивнул Бланшар. – Помоги мне, иначе я попросту сойду с ума. Пожалуйста, уверяю, в моей просьбе не будет ничего оскорбительного. Я хочу, чтобы ты оставила работу сиделки и поселилась в моём доме. Поверь, быть моей любовницей теперь весьма завидное положение. Многие дамы мечтали бы оказаться на твоём месте.

– Ты уже сошёл с ума, Эжен! – ошарашено выдохнула женщина. – Это невозможно!

– Нет, умоляю, не спорь! Я сделаю всё, что захочешь. Ты сможешь хоть каждый день покупать себе самые модные наряды, шляпки, словом, любые женские мелочи. Выезжать на прогулки в моём экипаже, ходить в театры, рестораны. Я оплачу все расходы и поверь, не стану требовать отчёта в деньгах. Ты будешь жить в чудесной комнате на всём готовом.

– Я привыкла зарабатывать свой хлеб, участь содержанки мне не по душе, Эжен, – вновь нахмурила брови женщина.

– О Господи, Марго! Ты всегда отличалась просто ослиным упрямством. Разве речь шла о том, что мне нужно от тебя что-то, кроме возможности иметь рядом близкого человека!

– Но… но ты опять думаешь только о себе и своём удобстве! Я же говорила, что для меня такое предложение унизительно, да унизительно, особенно теперь. Жаль, что ты не понимаешь…

– Проклятье, Марго! Чего ещё ты от меня ждёшь? Хочешь официального признания? Так скажи откровенно, – вспылил Бланшар. – Желаешь насладиться внезапной властью оттого, что я приполз к тебе, как слизняк, и битый час выпрашиваю милости? Хочешь получить статус замужней дамы? Изволь, право же, моё душевное состояние не позволяет мне отказываться от любых, даже вздорных идей. Откровенно говоря, я предполагал, что твоя упёртость намекает именно на брак. Видно, всё к этому и шло. Чёртовы дамы, всегда найдут возможность заполучить желаемое. Ну, видишь, я готов даже на это, ты довольна? Я прошу твоей руки, Марго.

Но, к удивлению Бланшара, женщина не бросилась к нему в объятья, а продолжала сидеть молча, глядя в сторону. По её щеке медленно скатилась крупная слеза. Она торопливо промокнула её платочком, что давно комкала в руках. И, наконец, подняв голову, открыто взглянула в глаза бывшего любовника.

– Эжен… пожалуй, ты напрасно затеял этот разговор. Видно, обладая большим количеством женщин, ты так и не научился понимать их. Впрочем, ты никого не хотел понимать, ведь ты всех людей считаешь ниже себя. О тебе не скажешь, что деньги и успех сделали тебя совершенно бесчувственным. Ты был таким всегда, даже живя в бедности. Знаешь, а я ведь хорошо помню, когда ты взял меня с улицы впервые. Получив удовольствие, ты швырнул деньги и даже не попрощался. Конечно, глупо требовать от случайного гостя нежности, но ты брал меня снова и снова, но никогда не проявлял интереса ко мне. А когда мы поселились в той комнате вдвоём, и ты так нуждался в заботе… Я вообразила, что ты наконец разглядел во мне нечто большее, чем постельные утехи. Боже мой, Эжен, если бы ты знал, как я влюбилась! Вроде бездомной собачонки, которую наконец погладили, а не отвесили очередного пинка. И хотя из наших отношений ничего не вышло, мне слишком дороги эти воспоминания. Я счастлива, что испытала любовь. И мне искренне жаль, что ты, по всему, так и не изведал этого чувства. Ни со мной, ни с другими. Ведь я прошу такую малость, если не любви, то хотя бы искреннего уважения с твоей стороны.

– Замолчи! Ты не смеешь читать мне мораль! Как ты можешь твердить о моей холодности, если сама буквально упиваешься моим страданием и норовишь вместо помощи ударить ещё больнее!

Лицо Бланшара покраснело от гнева, глаза сверкали настоящей яростью.

– Признайся, что ты чувствуешь себя отомщённой, вынудив меня предложить тебе выйти замуж и тотчас отказав. Ты повела себя совсем как палач, что пытает жертву, лишённую возможности сопротивляться! Скажите, как ты внезапно прозрела и из уличной шлюхи обернулась добродетельной матроной! Да, если хочешь знать, ты настоящая дура, Марго! Ты легко могла заполучить статус замужней женщины и к тому же супруги самого де Бланшара, богатого и знаменитого. И многие светские дамы лишились бы сна из зависти к тебе. А ты упиваешься жалкой местью за то, что я не целовал тебе ручки после того, как завалил на грязную постель дешёвой гостиницы! Ах, какая же ты дрянь, Марго! Может, в госпитале и существует выживший из ума старикан, что обращается к тебе «сударыня», да какая-то слишком умная подружка, по всему, старая дева, что с утра до ночи читает Евангелие и начисто отбивает у тебя охоту думать про мужчин. Но это не повод считать себя порядочной женщиной. Чёрт, не удивлюсь, если эта подружка просто питает слабость к дамам, оттого-то ты так спокойно отказываешь мне.

Лицо Маргариты побледнело, болезненная гримаса скривила рот. Она вскочила со стула и бросилась прочь. Но обезумевший Бланшар кинулся за ней, продолжая швырять в спину гнусные оскорбления:

– Давай, беги быстрее, Марго. Неужели поверила, что я и вправду решил на тебе жениться? Ты достаточно постарела и подурнела за эти годы; даже напившись до одури, я не польстился бы на тебя! Жалкая святоша, я предпочитаю в постели молоденьких и смазливых девок, ты им в подмётки не годишься! Проваливай выносить горшки за умирающими и подтирать дерьмо, только на это ты и годишься!

Женщина давно скрылась в переулке, а Эжен продолжал сыпать бранью, пока прохожие не начали останавливаться, с удивлением глядя, как беснуется дорого одетый солидный господин. Эжен обвёл непонимающим взглядом собравшуюся толпу и вдруг, прижав ладони к вискам, рухнул прямо на мостовую.

Он очнулся в собственном доме. Седовласый доктор шёпотом давал наставления лакею и горничной.

– Ну, сударь, – склонившись к Эжену, произнёс Бурвиль. – Видно, вы порядком измучили себя работой. Конечно, творческие люди вовсе не знают удержу, стоит им поддаться вдохновению. Но вам непременно надо отдохнуть. Я настоятельно советую отложить новый роман и хорошенько прийти в себя.

– Новый роман? – удивлённо пробормотал Бланшар.

– Да, сударь. Всем известно, что вы готовите очередной шедевр. Говорят, ваш новый герой будет в корне отличаться от своего не слишком добродетельного предшественника. Похвально, что с вашим талантом мы все насладимся поистине благородным чтением.

Эжен вновь почувствовал слабость и ноющую боль в сердце. Пролежав в постели несколько дней, Бланшар вяло принялся за очередные наброски, что вновь ни к чему не привели. Ему казалось, что неудачное свидание с Маргаритой разбило последнюю надежду. Он достал из тайника рукопись и часами просиживал, запершись в кабинете, перебирая пожелтевшие листки бумаги, словно ожидая, как на него снизойдёт озарение. Но его душевное состояние ничуть не улучшилось. Напротив, он всё больше погружался в безумие. Его просто пожирали навязчивые страхи. В один из дней он в припадке отчаяния швырнул-таки старинную рукопись в камин, злорадно глядя, как чернеют строчки и исчезает дневник Патриса. Право же, чего ради хранить рукопись, книги давно изданы. Бланшар стал болезненно подозрителен и воображал, что пронырливые репортёры непременно узнают о его фальшивом авторстве. Теперь пусть пытаются проникнуть в дом, проклятая рукопись сгорела дотла. Но, избавившись от одной навязчивой идеи, он тотчас внушал себе другую. Эжен буквально измучил доктора жалобами на здоровье. К смущению Бурвиля, Бланшар каждые три дня мчался к нему, уверяя, что заразился дурной болезнью. Старик был прекрасно осведомлён о разгульной жизни писателя, но он и сам изредка посещал заведение Сесиль и был совершенно спокоен относительно обитавших в нём девиц.

– Сударь, отчего вы так настойчиво ищите у себя симптомы болезни? По счастью, у вас нет ни одного из них. Скажу откровенно, если вы не связываетесь с уличными девицами и не посещаете жалкие притоны, то риск подхватить сей недуг минимален.

– Нет, сударь. Несмотря на слухи, я вполне довольствуюсь редкими встречами в заведении. Но… но… скажите, если держать в руках бумаги человека, умершего от сифилиса, я мог бы подхватить болезнь?

– Бумаги? Хм… А как скоро они попали к вам после того, как обнаружилась болезнь? День, два, или больной ещё при жизни давал их вам?

– Нет, он умер лет сто тому назад, – глупо пробормотал Бланшар.

– Ах, сударь, вы, кажется, слишком рано нарушили постельный режим и принялись за работу, – ошарашено произнёс доктор.

Начисто отбросив совет Бурвиля поехать на воды и привести нервы в порядок, Эжен вновь и вновь просиживал за столом, исписывая не меньше пачки бумаги в день. Складывая рукопись в папку, он даже не перечитывал написанное, вообразив, что слишком придирается к самому себе. Ничего, время всё расставит по местам, потом он наверняка сочтёт рукопись вполне достойной. Или же внесёт необходимые правки. Но когда ему вздумалось, наконец, заглянуть в свои записи, его охватил леденящий ужас. Бланшару показалось, что земля ушла из-под ног. Лицо покрылось испариной, руки дрожали так сильно, что листы веером рассыпались по столу. На каждой странице был один и тот же текст! «Итак, я маркиз Патрис Дефорж дю Мерсье, мне минуло шестнадцать, и я чертовски хорош собой… Сам не знаю, отчего я взялся вести дневник, скорее от скуки, что одолевает любого юношу, лишённого добродетели, любителя праздной жизни и не склонного к обучению…» В ускользающей надежде он расшвыривал бумаги на столе, выкидывал на пол содержимое ящиков, буквально ползал по полу, поднимая к глазам очередную страницу, но вглядевшись, с проклятьем рвал её в клочья. Испуганные слуги так и застали хозяина на полу в ворохе мятой изорванной бумаги; он сидел, качаясь из стороны в сторону, и выл, словно раненый зверь.

Доктор Бурвиль лишь скорбно качал головой.

– Вообразите, господин Реманжу, я ведь настоятельно советовал де Бланшару уехать на воды. Кажется, он совершенно подорвал здоровье.

– Не будем впадать в уныние, сударь, – поджав губы, шепнул секретарь барона. – Я и господин Баретт искренне надеемся, что это всего лишь нервное расстройство, вызванное переутомлением. В конце концов, Эжен довольно молод, кажется ему ещё нет сорока.

– Не знаю, что и сказать, сударь. У господина писателя и прежде водились странности. Возможно, он склонен к истерии или в роду его были умалишённые. Но я, конечно же, сделаю всё, что в моих силах.

– Да, да, непременно. Если вам необходима помощь и советы других специалистов, то господин барон готов привезти их даже из-за границы.

Эжен метался в горячке несколько дней. Прислуга шепталась, что хозяин окончательно спятил. Днём он впадал в забытьё и дремал, измученный кошмарами, что донимали его каждую ночь. К вечеру он становился беспокойным, требовал закрыть окна на щеколды, и по три раза уточнял, что входная дверь основательно заперта. Но при этом категорически отказывался от сиделки, заявив, что не потерпит в комнате посторонних.

Бланшар сжимался на постели в комок и с обречённостью приговорённого ждал полуночи. Стоило ему хоть на мгновение закрыть глаза, как его начинали мучить видения, что ещё больше погружали его в пучину безумия. Однажды перед ним возник образ тётки так ясно, словно она сидела в кресле напротив кровати.

– Вот! – торжествующе бросала старуха. – Что я говорила! Все писатели развратники и прощелыги, попробуй возразить! А ты, ко всему, ещё и убийца! Убийца! Убийца! – вопила она. Липкий от пота Эжен сжался у изголовья постели, вцепившись в одеяло, будто оно могло защитить его от опасности. Расширившимися глазами он смотрел на старуху и бессвязно лепетал:

– Я не хотел… тётя Октавия… право же… не хотел… вы буквально вынудили меня так поступить… но… я не делал этого… поверьте… это не моя вина… Вероник…

– Ай, – скривилась старуха. – Вряд ли ты так же блеял, когда уговаривал эту дурочку отравить меня. Сам ты не решился, впрочем, ты всегда был труслив. Можешь приписать себе ещё один грех, дорогой племянник.

В другой раз ему показалось что возле двери застыла Вероник с младенцем на руках. Эжен, дрожа всем телом, унижено молил её оставить его в покое. Но служанка лишь тупо и монотонно упрекала его в том, что он не желает признать ребёнка. А навязчивое детское хныканье преследовало его несколько ночей кряду.

Ему виделась Элен в строгом платье, перчатках и молитвенником в руках. Фигура её была почти прозрачной, словно дымка. Но пристальный взгляд её глаз он ощущал так явно, что едва не разрыдался оттого, что бессилен вымолить у неё прощении или прогнать прочь. Появление Тео вызвало у Бланшара новый приступ горячки. Молодой человек вёл себя дерзко, бросал Бланшару обвинения в своём падении, а затем и гибели. Призрак молодого Бриссона исчез только под утро, когда Эжен попросту лишился чувств. И хотя едва ли не ежедневно в дом к нему спешили самые маститые доктора и задумчиво шептались возле его постели, ни обёртывания, ни новомодные микстуры ничуть не улучшали его состояния.

А когда в одну из ночей, как всегда, наполненных кошмарами, Эжен увидел маркиза Дефоржа, сидящего прямо на его кровати, то утратил последние проблески сознания. Последнее, что он запомнил, – ослепительный красавец в старинном камзоле и щедро отделанной кружевами блузе, ворот которой был скреплён алмазной брошью. Сняв шляпу и встряхнув густыми блестящими локонами, Патрис ухмыльнулся и бархатным голосом проворковал:

– До встречи в аду, мой дорогой, мой славный воришка. Отдаю тебе должное, проказник, ты ловко всех обставил. Но люди всегда были глупы и наивны, отчего бы не воспользоваться этим для достижения своих целей? Я даже горжусь тобой, знаменитый лжец, самонадеянный и амбициозный похититель рукописи. Благодаря тебе мои откровения увидели свет, да ещё с каким успехом! Хм, я и не подозревал, что кроме страсти к низкому разврату, шулерству, крови и преступлениям я оказался недурным писателем. Да, мой друг, именно я, ведь ты всего лишь переписчик. Но в конечном итоге цель достигнута, а уж каким способом, не имеет значения.

– Цель? Какая цель, маркиз? – еле разлепив пересохшие губы, выдавил Эжен.

– Ах, мой любопытный длинноносый друг, – мелодично рассмеялся Патрис. – Как тебе известно, я слишком рано умер и слишком мало успел.

– Пожалуйста… маркиз… я не понимаю, о чём…

– А тебе и не нужно, милый друг. Да, прими мою благодарность за очаровательного Бриссона! Этот трепетный мальчик чудо как хорош. Впрочем, как и все милые юные создания, что насладились чтением дневника. Уверен, Джулиан при встрече непременно пожмёт тебе руку за усердие…

Утром консилиум врачей с прискорбием доложил мэтру Реманжу, что беднягу писателя, видно, хватил удар. Он жив, но совершенно обездвижел и почти лишился речи. Его последние слова уже походили на бред. С полными слёз глазами господин де Бланшар умолял герцога Ди Анджело не забирать его в ад, а маркиза Дефоржа дать ему новый сюжет. Но, кажется, это персонажи «Записок». Стало быть, он так и не пришёл в разум.

* * *

– Сударыня, я принёс ваше жалование и, конечно, хочу осведомиться о состоянии больного, – произнёс Реманжу, протягивая сиделке конверт.

– Благодарю, сударь. К сожалению, ничего нового, – покачала головой женщина. – Слава Господу, бедняжка хотя бы перестал метаться и рыдать по ночам. Вот уже несколько дней он почти спокоен.

– Неужели? Ну что ж, не знаю, считать ли это успехом. Видите ли, сударыня, барон всё ещё не теряет надежды, что господин де Бланшар поправится. Ох, Господь милосердный, минуло уже почти два года, а бедняга до сих пор никого не узнаёт.

– Меня узнаёт, сударь, – скромно улыбнувшись, проронила женщина.

– Да, конечно, вы же проводите с ним всё время. Вы очень ответственная сиделка, сударыня. Нрав у больного тяжёлый и предыдущие работницы сбегали через несколько дней. Господин барон распорядился повысить вам жалование. Вы, несомненно, это заслужили.

– Благодарю, сударь, – ответила сиделка.

– У вас есть просьбы или пожелания, возможно, вам следует подыскать помощницу. Вы смогли бы позволить себе время для отдыха.

– Нет, сударь, мне грех жаловаться на усталость в доме, полном прислуги. Но просьба у меня действительно есть. Весна в этом году ранняя, не следует больному задыхаться от пыли в городе. Господин доктор упоминал тихий уголок…

– А да, сударыня, я понял, вероятно, господин Бурвиль говорил о Швейцарии. Воздух там и впрямь отменный, мне довелось побывать там однажды, сопровождая барона. Считайте дело решённым, сударыня. Я дам все необходимые распоряжения Делошу. Без сомнения, такой известный и богатый человек, как де Бланшар, имеет на это полное право.

Реманжу направился к своему экипажу, бросив последний взгляд на сидящего в кресле Эжена. Пожалуй, теперь он выглядит с ним одного возраста. Волосы совсем седые, и худоба придаёт ему измождённый вид. Удивительно, что Шарль Баретт ещё на что-то рассчитывает. К чему? С тех пор как беднягу Эжена разбил паралич, продажи его книг поднялись ещё в несколько раз.

Бланшар внезапно очнулся и, скривив лицо в болезненной гримасе, требовательно захлопал ладонью по коленям. Его бессмысленный, блуждающий взгляд заволокло слезами. Он наморщил лоб и заскулил, словно больной пёс.

– Что с ним? – с испуганной брезгливостью пробормотал Реманжу.

– Ах, сударь, он слышит мой голос, но не видит рядом, вот и зовёт меня на свой лад, – спокойно ответила женщина.

Сиделка поспешила к больному и, заботливо поправив плед, медленно покатила кресло по дорожке.

– Ну всё, всё, я здесь с тобой. Не следует тебе так огорчаться, Долгоносик. Если будешь умником, мы прогуляемся к лавке Фернана, вообрази только, сирень в его палисаднике уже расцвела. Ты помнишь, я всегда прикалывала крохотную веточку к шляпке, – ласково проговорила она.

Несмотря на то, что книги Бланшара продолжали пользоваться популярностью, интерес к самой скандальной фигуре писателя постепенно угасал. Говорят, его здоровью полезно уединение и чистый горный воздух, он живёт в прелестной деревушке в Альпах, довольствуясь обществом сиделки и пары слуг. Кто бы мог подумать, что молодой, здоровый мужчина превратится в жалкую, выжившую из ума развалину. Выходит, барон остался с носом. Обещанный роман так и не написан. Ну да вряд ли это отразится на его финансовом благополучии. Постыдные истории среди молодёжи из солидных семей то затихали, то вспыхивали вновь, неся за собой шлейф скандалов, непристойных разоблачений, интриг, кровавых преступлений и позорных смертей. Кажется, всё юное поколение погублено на корню. Как чума, утоляющая голод людскими жизнями, романы Бланшара пожирали умы и души, щедро насаждая всевозможные грехи и пороки. И никому не пришло в голову связать разложение молодёжи со скандальной книгой.

Шарль Баретт старательно оберегал своих детей от дурного влияния и растил вдали от родного очага. Он поспешил пристроить дочь замуж за весьма солидного человека, когда ей едва минуло семнадцать. Посланник министра, господин Беранже, отправился с юной супругой в заснеженную Россию занять новую должность при посольстве. А сын, получив степень бакалавра, продолжил своё обучение в Оксфорде.

Барон мог бы потирать руки и снисходительно сочувствовать знакомым, чьи отпрыски пали жертвой «Записок юного негодяя», но насладиться своей прозорливостью он не успел. Поезд, следовавший из Лондона в Париж, потерпел крушение, и несчастный Шарль оказался в списке погибших. Весь лоск и нормы приличия, внушённые юным Бареттам с детства, мигом улетучились, как только речь зашла о наследстве. После громких, долгих споров и откровенной ругани, они, наконец, разделили коллекцию и каждому досталось по экземпляру «Записок юного негодяя».

По жестокой насмешке судьбы жизнь отпрысков барона круто переменилась. И конечно, нельзя с полной уверенностью сказать, что вина в крахе достойной семьи лежит в ядовитом романе. Однако спустя короткий отрезок времени юная баронесса Изабель увлеклась игрой в карты, без удержу растрачивая свою часть наследства и деньги супруга, вызывая сплетни и насмешки над незадачливым посланником. Что вынудило его оставить службу и едва не погубило карьеру. Каждый проигрыш молодая особа щедро запивала вином и вскоре превратилась в опустившуюся женщину с непрезентабельной внешностью и оплывшей фигурой. В попытке сохранить репутацию и хоть какое-то имущество, супруг упрятал бедняжку в заведение для умалишённых. Незавидная участь ждала и её брата. Гюстав оставил учёбу и погрузился в вихрь развлечений, что довольно быстро и его оставили без гроша и сомнительными перспективами на будущее. Он покинул Англию, ринувшись за своим красавцем-любовником в Каталонию. По слухам, пылкий испанец в приступе ревности нанёс молодому Баретту смертельный удар ножом. Правда это или нет, узнать достоверно так и не удалось, и молодой человек вместе со своей частью наследства, а точнее, с её жалкими остатками, канул в небытие.

Стало быть, от непристойной коллекции, так трепетно собираемой Шарлем Бареттом, не осталось и следа. Возможно, некоторые экземпляры угодили в жадные руки дельцов или, напротив, попали к истинным ценителям эдакого своеобразного искусства. Или вовсе пылятся в чуланах и заброшенных чердаках, став разменной монетой для опустившихся людей, вовсе не знающих им цену. Что касается скандальных книг Бланшара, то они с завидной регулярностью всплывали в совершенно разных странах и городах, неизменно неся за собой сладкий дурман отравы. И даже по прошествии многих лет их приобретение не стало доступнее, что делало их во сто крат притягательней и желанней. Ведь очарование порока всегда было, да пожалуй и остаётся слишком обольстительным. Особенно для тех, кто в силу возраста лишён жизненного опыта и стойких убеждений.

Остаётся лишь искренне пожалеть, что губительное чтиво прекрасно сохранилось до наших дней, чего нельзя сказать о скромных записях Слепца из Куа Тронкиля¹⁶. Кои служили явным предостережением и наверняка помогли бы уберечь немало юных душ.

март-ноябрь 2018