Нет моей вины

Глава седьмая

Всё-таки она поменяла причёску.

Это первое, что пришло ему в голову. Он спокойно произносил какие-то общие слова, подводя к тому, чтобы мальчики начали рассказ о произошедшем, а сам думал только о том, что у Кати нет больше косы, а есть модная стрижка на волосах средней длины. А ещё пряди, которые чуть светлее её природного цвета, лежащие так, словно волосы чуть выгорели. И брови стали чуть-чуть, самую малость ярче, выразительнее.

В остальном Катя не изменилась: не располнела, не похудела, такие же бледные щёки, а на носу веснушки.

Она всё так же спокойно смотрела на него и слушала внимательно.

Постепенно он пришёл в себя от потрясения, внутренне собрался. В конце концов, не мальчик давно, и вообще, его ничем теперь не проймёшь.

— Добрыня, расскажи, как всё было, — обратился Артём к Коршунову-младшему. Двери тихо приоткрылись и бесшумно вошла Татьяна Юрьевна, классный руководитель четвёртого «а», кивнула всем, устроилась на стуле у двери, поправив очки и короткие седеющие волосы.

Добрыня начал повествование о том, как Сергей погнался за ним на перемене, схватил за шиворот, затолкал в туалет и заблокировал двери.

— Вот так ни с того ни с сего погнался, схватил и затолкал в туалет? — уточнил Артём, бросив взгляд на Серхио Алехандровича, у которого вдруг вспыхнули щёки. Артём понял, что от возмущения.

— Да, ни с того ни с сего, — кивнул Добрыня, покосившись на мать. Слегка оттопыренные его уши пылали, аки щёки его оппонента Дуэноса-Хименеса.

— Сергей, расскажи теперь ты. Выслушаем твою версию произошедшего, — Артём посмотрел во встревоженные тёмные глаза.

— Добрыня на перемене погнался за Софией Скомороховой, схватил её за косу и хотел привязать косу к ручке двери мужского туалета. У Софии очень длинная коса. София плакала, потому что ей было больно, а Добрыня не отпускал. Тогда я взял его за шиворот, затолкал в туалет, а в замок вставил скрепку.

«Надо было ещё волшебный пендель ему дать, не помешало бы», — подумал про себя директор со стажем Суворов, отчётливо понимая, что вслух такое никогда не скажет, не те сейчас времена. Сразу суд.

— Это правда, Добрыня? — спросил он.

И по тому, как залился краской Добрыня и опустил голову, все поняли, что правда.

— Что ж, почему-то я подозревал, что без прекрасной дамы тут не обошлось, — задумчиво произнёс Артём. — Татьяна Юрьевна, можно как-то Софию пригласить? Она на физкультуре сейчас?

— Да-да, — Татьяна Юрьевна поднялась и быстро вышла.

— Пока ждём Татьяну Юрьевну и Софию, хочу обратиться к вам, — Артём посмотрел на Коршуновых-старших. — Думаю, что Элеонора Григорьевна говорила это, когда проводила общее собрание для родителей первоклассников. Возможно, вы за три года забыли. Даже если вы напишете жалобу в Европейский суд по правам человека, отвечать вам буду я, Суворов Артём Александрович. Потому что любой инцидент такого порядка, как тот, который мы сегодня разбираем, решается сначала на уровне класса. Если не решился — на уровне школы. Вот если я ничем не смогу помочь, тогда уже можно обратиться в управление образования, потом в министерство, и так далее. Но спросят всё равно с меня. Потому, если возникли проблемы, — пожалуйста, подходите, говорите. Или пишите мне на электронную почту. Договорились?

Коршуновы понуро закивали. Отец бросил на Добрыню красноречивый взгляд.

Вернулась Татьяна Юрьевна, и с ней вошла высокая, довольно плотная девочка в оранжевой футболке и синих шортах. Круглые голубые глаза смотрели на Артёма испуганно. А светлая коса, действительно, спускалась почти до колен.

— Здравствуй, София! Присаживайся и расскажи нам, что произошло позавчера на перемене. Почему Сергей запер Добрыню в туалете?

София, сначала тихо, а потом осмелев, рассказала слово в слово версию Серхио Алехандровича.

— Странно получается. Добрыню обидели — он рассказал родителям. А ты почему никому не рассказала, София? Даже Татьяне Юрьевне?

— Знаете, — София, совсем освоившись с Артёмом, округлила глаза. — Бабушка однажды прочитала в интернете о том, как один мальчик ударил другого в школе, а потом пришёл папа того мальчика, которого ударили, дал подзатыльник тому, первому мальчику. А его родители пошли в полицию, и этого папу посадили в тюрьму. А вдруг бы мой папа пришёл и дал Добрыне подзатыльник? Я не хочу, чтобы моего папу полиция забрала!

«Вполне могла бы и забрать», — подумал Артём, посмотрев на возмущённых Коршуновых. А ещё подумал, что бабушке Софии надо бы фильтр на интернет поставить.

— Есть очень хороший выход из положения, София! — серьёзно сказал он. — Я вижу, ты не такой человек, который будет по глупостям жаловаться. Но если случилось что-то серьёзное, например, тебя пытаются за косу привязать, или ещё как-то обидели, приходи сразу ко мне и рассказывай. Договорились? И родителям нужно всё всегда говорить. Не думаю, что твой папа стал бы вести себя неправильно.

София радостно закивала.

— Вот и замечательно! Теперь мы тебя отпустим обратно на урок, Татьяна Юрьевна проводит тебя. Но сначала… Добрыня? — Артём красноречиво поднял брови.

— Извини меня, пожалуйста, София, я так больше не буду, — проговорил Добрыня скороговоркой, не поднимая глаз.

— Вот теперь поступок настоящего мужчины, — кивнул Артём, и Добрыня расцвёл от радости. — Не зря же у тебя такое имя красивое. Знаешь, кого так звали? Вы должны были читать.

— Богатыря.

— Вот. А богатыри же защищают слабых, правда?

— Да, — улыбнулся приободрившийся Добрыня.

Неважно, что София выше его почти на голову. Девочки в этом возрасте всегда обгоняют мальчишек.

София вышла в сопровождении Татьяны Юрьевны, а Артём внимательно посмотрел на Серхио Алехандровича.

Он должен сказать ему что-то воспитательное, подвести некий итог разговору. Но ему хотелось сказать только то, что парень был полностью прав.

— Сергей, я хорошо понимаю твоё стремление к справедливому возмездию и желание защитить Софию. Но всё же надо было сначала попытаться поговорить с Добрыней. Мы же цивилизованные люди. Нужно уметь разговаривать.

Эк он завернул! Жаль, сам он далеко не всегда следовал своему же постулату…

— Хорошо, Сергей? Обещаешь, что в следующий раз попробуешь сначала поговорить с тем, кто по-твоему, ведёт себя неправильно?

— Да! — тёмные глаза перестали смотреть на Артёма настороженно, смотрели открыто.

А теперь самое сложное.

— Екатерина Вадимовна, — он опять встретился взглядом со спокойными зелёными глазами, и сердце на этот раз повело себя как-то предательски.

Это не понравилось Артёму.

— Обсудите это ещё раз с сыном, хорошо? Излишняя горячность иногда может сослужить очень плохую службу.

— Да, обязательно. Мы поговорим с Сергеем.

Голос у Кати ровный и доброжелательный. Она совсем не такая, какой была в их предыдущую встречу. Теперь он для неё пустое место, это читается в её глазах. Она спокойна. Чего не скажешь о нём.

— Что ж, — Артём поднялся и все остальные следом, — если физкультура — последний урок на сегодня, можете уже не отправлять туда ребят, забирайте домой.

Когда кабинет опустел, Артём вновь подошёл к окну. Парадные двери школы выходили во двор и располагались почти под окнами его кабинета.

Прижавшись горячим лбом к стеклу, он смотрел, как Катя с сыном вышли, весело переговариваясь, и вскоре скрылись за углом здания.

Значит, Алехандро Дуэнос-Хименес. Так зовут его счастливого последователя. Ну а что он хотел? За что боролись, как говорится…

* * * * * * * * *

— Вспомнил, как называют директора-то, Серёжа? — спросила Катя, когда везла сына к маме домой после школы. Ей самой ещё на работу к часу.

— Неа, — Сергей задумчиво смотрел в окно машины. — Но он хороший, правда? Справедливый. И никого не ругал, и со всеми поговорил.

— Мм, — неопределённо ответила Катя. — Генералиссимус?

— Да, точно! — Серёжа даже подскочил.

— Тихо, тихо, сядь, мы же в машине, — улыбнулась Катя. — Вряд ли Артёму Александровичу понравилось бы это прозвище. Ведь он сугубо штатский человек.

Она вдруг вспомнила, как Артём всегда иронизировал над тем, что фамилия ему досталась незаслуженно: в их роду совсем не было военных.

И почему у неё появилась вдруг потребность говорить о нём?!

— Откуда знаешь, мама? Что ему бы не понравилось, и что он штатский?

— Помнишь правило? От меня секретов нет, а наши с тобой секреты никому не рассказывать? Особенно в школе?

— Да, конечно, мама! Ты же знаешь! Я никому!

— Он мой одноклассник. Мы учились вместе восемь лет.

— Да ладно? Как такое может быть? Говорят, он из Москвы приехал, а ты всегда жила только здесь или в Испании!

— Он тоже жил здесь, потом уехал.

— Но ведь он старый, — не сдавался Серёжа. — А ты молодая!

— Почему он старый-то? — прыснула Катя, не сдержавшись.

— Ну лицо молодое, а на висках есть седые волосы.

Эх, Серёжа! Святая простота… У неё, у Кати, тоже ведь окрашенные пряди появились не без причины. Время никого не щадит.

— И всё же мы ровесники. Но ты обещал, да?

— Да-да, секрет!

Вернувшись с пары математики в десятом классе, Артём попросил у Нины Андреевны личные дела сегодняшних его посетителей из четвёртого «а».

Вообще, ему нужно было только одно дело, но он попросил оба, для маскировки.

В личном деле Сергея только данные матери. Отец, Алехандро Дуэнос-Хименес, постоянно проживает в Испании.

Мать: Бабушкина Екатерина Вадимовна. Место работы… Номер телефона… Замечательно.

Интересно, зачем ему это всё? Мазохизм? И откуда эта радость по причине того, что отец Сергея постоянно проживает в Испании, а мать по-прежнему носит девичью фамилию?

А ещё она состоит в совете школы. И она одна из тех, кто курирует в качестве медика все спортивные и туристические мероприятия, которые проводятся в школе.

Странно, а почему её не было на турслёте в начале месяца?

Артём порылся в деле и нашёл объяснительную записку, в которой Катя сообщала, что Сергей Дуэнос-Хименес отсутствовал в школе до 6 сентября по той причине, что находился в Испании.

Понятно. Они были у Дуэноса-Хименеса-старшего. Должен же сын видеться с отцом.

Артём захлопнул дело и пошёл в приёмную.

— Нина Андреевна, назначьте, пожалуйста, на следующий четверг заседание совета школы. На вечер, такие встречи обычно проводятся по вечерам.

— Да, Артём Александрович, я записала. В восемнадцать или в восемнадцать тридцать?

— В четверг, в восемнадцать тридцать.

Нина Андреевна кивнула.

Он повернулся, чтобы уйти в кабинет, но остановился на полпути.

— А когда у нас по плану какие-нибудь спортивные соревнования?

Нина Андреевна достала из стола план мероприятий.

— В начале октября начнутся первые игры школьной баскетбольной лиги.

— Очень хорошо. Спасибо вам!

Артём скрылся в кабинете, спрашивая сам себя: что именно «очень хорошо»?! И что он творит?

Только поздним вечером, когда Серёжа уснул, у Кати появилось время спокойно подумать о прошедшем дне. Она пила горячий чай с лимоном, куталась в плед, потому что отопление ещё не дали и будто не собирались, и думала.

Ей удалось сохранить лицо, хотя она была шокирована, увидев Суворова в роли директора школы. Она и не думала, что он когда-либо вернётся в их город, ведь из Москвы никто не возвращается в провинцию. Однако Суворов вернулся. Он никогда не подчинялся законам логики.

Катя давно стала другой. Та, прежняя Катя, которая любила Суворова настолько, что прыгнула бы со скалы, прикажи он, так и осталась на вокзале, лежать на асфальте.

Она теперь другая: спокойная, уравновешенная, равнодушная ко всем, кроме самых близких и родных. Она зрелая женщина. Она знает, чего хочет.

Всё минуло давно, сто лет назад. Наверняка Суворов женился, обзавёлся семьёй: женой, детьми, тёщей и тестем. Они ездят на дачу в выходные, ходят на рыбалку, жарят шашлык. Квасят капусту в деревянной бочке. Парятся в бане. Что там ещё принято делать, когда большая семья?

И Катя далека от этого всего, она в сотне тысяч световых лет от Суворова, его тёщи и бочки с капустой.

Так какого черта взрослая и зрелая, совсем другая женщина Катя находится под столь глубоким впечатлением от обаяния взрослого и зрелого, совсем другого, не такого, как раньше, директора школы? А?! Мало ей того, что он сделал с ней пятнадцать лет назад?