Нет тебя прекраснее

Глава 3

Джош Тоби вошел в почти пустое кафе. Лицо его покрывала трехдневная щетина, знаменитые васильковые глаза скрывались за темными очками, на лоб надвинута бейсболка, а одежда делала его неотличимым от сотен работяг и бездельников, решивших перекусить в этой небогатой части города. Джинсы, фланелевая рубашка и кожаная куртка – что может быть обычнее и неприметнее?

Он пришел в это кафе специально, чтобы проверить, узнает ли его кто-нибудь. Ничего, что посетителей так мало, зато если уж его захотят разглядеть, то он весь на виду. Однако никто даже головы не повернул в сторону двери, когда молодой высокий мужчина вошел в кафе. Двое стариков читали газеты, а парень за прилавком протирал стаканы. «Надо же, – подумал Джош, – как одежда меняет человека. Если бы на мне были итальянские туфли и костюм от Армани, девчонки толпой сопровождали бы меня от гостиницы. А теперь, пожалуйста вам, я играю величайшую роль в своей жизни – роль обычного парня. И вполне успешно, между прочим». Он подошел к прилавку, и хозяин спросил:

– Чего желаете?

Джош помедлил. Мужчина за прилавком был не стар, но голос его звучал невыразительно, а сам он выглядел каким-то измученным. А может, ему просто плевать на все, и давно. Джош уткнулся в меню и заказал пастрами[1] с ржаным хлебом и диетическую колу.

Мужчина равнодушно кивнул, и Джош едва поборол искушение сдернуть очки и посмотреть, как переменится лицо парня, когда он поймет, что ему предстоит подать обед одному из самых известных людей земного шара.

Хлопнула дверь, и в ресторанчик вошла девочка-подросток. Джош напрягся. Вот оно – сейчас его ждет настоящая проверка. Одно дело – остаться незамеченным усталым мужиком и парой стариков, но девочка-подросток – его потенциальная поклонница – совсем другое дело! Вот сейчас она…

– Джош!

Упс. Похоже, его блистательный план провалился. Что ж, делать нечего, нужно встречать восторженную публику. Джош сделал соответствующее выражение лица, словно надел маску: чуть склонить голову, губы сложить в легкую полуулыбку, безмятежный взгляд и никаких морщинок на лбу, никаких проблем. Однако девочка прошла мимо него, даже не взглянув. Она села у стойки и бросила сумку на пол.

– Привет, Кэсси, – отозвался бармен. Он вышел из-за прилавка, шаркающей походкой бесконечно усталого человека подошел к столику Джоша и поставил перед ним заказ. Джош, моргая, смотрел на сандвич. «Я дурак. Бармена тоже зовут Джош, вот и все». Придя в себя, он внимательно оглядел сандвич. Ветчина выглядела просто замечательно. Рот наполнился слюной. Ах, Нью-Йорк, город соблазнов! Он может забрать твою душу, но результат того стоит.

– Есть новости? – спросила девочка бармена. Взглянула на его лицо и нахмурилась: – Все плохо, да? – Она пнула сумку, и та упала с глухим стуком. Что там у нее, удивился Джош. Камни, что ли? Хотя, наверное, просто учебники.

Бармен ловко сооружал сандвич с тунцом, но упорно молчал.

– Ну так что? – опять спросила девочка.

– Ничего хорошего. Твоей тете Рини нужна операция, которая стоит пятьдесят тысяч штук.

Джош жевал пастрами. Жестковато, конечно, но все равно вкусно. Некоторое время он просто ел, наслаждаясь чувством свободы и тишиной. Господи, хорошо-то как, никто не дергает, в рот не заглядывает. Впрочем, он не хотел бы стать никем, пропасть в неизвестности. Отдых инкогнито – да, образ жизни – нет.

Он откинулся на спинку стула и достал из кармана потрепанную книгу в бумажной обложке. «Философские эссе о литературе». Он нашел статью, посвященную пьесе «Ромео и Джульетта», написанную Жаком Дерридой, философом-де-конструктивистом. Однако вместо того чтобы сосредоточиться на тексте, он краем уха слушал долетавшие до него обрывки разговора бармена и девочки по имени Кэсси.

– Может, новые анализы… если я продам это заведение…

Джош вздохнул и крепко сжал в руках томик, подавляя желание вскочить и вмешаться в разговор. Черт, кого он пытается обмануть? Себя? Ему так одиноко, что он готов принять участие в судьбах совершенно чужих людей и тем самым почувствовать свою востребованность.

«Я пришел сюда, чтобы остаться в одиночестве и поработать над этой статьей в обстановке спокойной и располагающей к раздумьям». Он уставился на строчки, но буквы прыгали перед глазами. Ему всегда хотелось сыграть в «Ромео и Джульетте». Никаких спецэффектов, никаких дублей. Только он сам и еще несколько коллег-актеров на небольшой сцене. Это его шанс доказать всем и себе самому, что Джош Тоби не просто смазливая мордашка, но серьезный актер.

Он потянулся к телефону позвонить Клео, но затем передумал. Как и все остальные, она считает, что он на натурных съемках в Афганистане. Она в обморок бы упала, обнаружив его здесь, в Нью-Йорке, в двух шагах от Бродвея. Да и потом, не стоит беспокоить Клео своими проблемами, ведь их отношения чисто деловые. Оба они изображают влюбленную парочку ради возможности сосредоточиться на работе и карьере и не отвлекаться наличные отношения и связи. И Клео, и он сам немало натерпелись от поклонников и всякого рода любителей знаменитостей. Причем те, кто гоняется за деньгами и славой, еще не худший тип поклонника. Как это ни ужасно звучит, хуже всего любящие люди. Ни влюбленная женщина, ни обожающий возлюбленную мужчина не желают отступать на второй план и понимать, что жизнь звезды подчинена одному – работе. Прежде всего, труд и съемки. Лишь такой подход к делу, к собственной жизни способен привести человека на вершину. Сосредоточенность на том, что делаешь в данный момент, бесконечные поездки, жизнь – как рекламный ролик. Любовь – это для тех, у кого есть время и право на частную жизнь.

Очень долго Джош вел именно такую жизнь. И вот теперь он достиг вершин, его имя делает кассовыми фильмы, режиссеры переписывают под него сценарии. А ему вдруг стало чего-то не хватать. Чего-то более весомого. И тогда он решился на постановку в театре «Ромео и Джульетты».

Ему нужен кто-нибудь, кому можно позвонить, поговорить, пообщаться… Просто руки чешутся схватиться за телефон. Джош вздохнул. Он думал о родителях все это время. Все шесть часов, которые успел провести в Нью-Йорке после приезда. Джош набрал номер родителей. Они живут всего в двадцати кварталах отсюда, в большом старом доме на Риверсайд-драйв. Он не видел их уже два года, и каждый звонок вызывал сердцебиение и целую лавину сложных чувств.

Щелчок – и мамин голос в трубке:

– Алло?

– Привет, мам, – сказал Джош, чувствуя себя подростком – неловким и в чем-то неизменно виноватым.

Молчание. Потом мама воскликнула:

– Джоши, это ты? Знаешь ведь, терпеть не могу, когда ты меня так называешь! Почему нельзя запомнить, что меня зовут Рут? Откуда ты звонишь, из Афганистана? Твоя… женщина, которая отвечает вместо тебя на звонки…

– Морин? Мо? Она мой агент по связям с общественностью.

– Сколько раз это слышу, но все еще не могу свыкнуться с мыслью, что у моего сына есть прислуга. – В голосе матери послышались знакомые нотки, и Джош поморщился. Мама принадлежала к старой школе социалистов, которые верили в равенство и братство. В 1968-м она принимала участие в Колумбийском восстании, и на теле ее остались шрамы – отметины боевой юности.

Джош уже неоднократно объяснял: Мо не прислуга, а наемный служащий, профессионал высокого класса, получающий большую зарплату, однако мама лишь вздыхала и изрекала что-то вроде: «Честный человек в состоянии сам управлять своими делами».

– Так вот, эта Морин сказала, что ты в Афганистане. Мы с папой так рады!

Лицо Джоша расплылось в счастливой улыбке: мама и отец довольны им! А Рут между тем продолжала говорить:

– И я сказала твоему отцу: «Смотри, после стольких лет дуракаваляния наш мальчик все же решил заняться политикой! Он протестует против насилия!» Отец тоже рад, что ты наконец-то начал правильно относиться к жизни и намерен использовать часть своего неправедно нажитого состояния для помощи афганским детям-сиротам, жертвам войны.

Джош больше не улыбался. В желудке прочно поселилось тягостное чувство, и трудно сказать, что именно послужило тому виной: пастрами или этот разговор. Он смотрел в окно, на разноцветные осенние листья, устилающие тротуары пестрым ковром, на прохожих. Потом взглянул на девочку-подростка – Кэсси. Та молча и с унылым видом разглядывала лежащий перед ней сандвич, а парень за стойкой – его тезка – все еще что-то говорил ей. «Как же так получается, что я могу быть ближе к этим людям, чем к собственной матери?» – с тоской подумал Джош. Он не стал говорить маме… Рут, что он здесь, в Нью-Йорке, всего в двадцати кварталах от родного дома, и, вместо того чтобы протестовать против насилия в Афганистане, собирается ставить на Бродвее «Ромео и Джульетту». Мама будет разочарована, и он опять наслушается проповедей о том, что ведет распутную жизнь, напрасно растрачивая деньги и время.

– Мне нужно идти, ма… Рут, – сказал он, наконец. – Связь здесь плохая, и я тебя совсем не слышу… Перезвоню позже.

Он сидел, ссутулившись, и чувствовал себя одиноким и никому не нужным. Не самое приятное ощущение, что и говорить. Может, зря он примчался в Нью-Йорк?

Джош понял, что пора уходить из этого кафе. Нужно двигаться, что-то делать… может, на воздухе ему станет лучше. Он взглянул в сторону бармена, но тот все еще разговаривал с девочкой:

– Операция… нет страховки… врачи говорят, восемьдесят процентов выздоравливают…

Бармен, по имени Джош, поднял голову и заметил, что молодой человек в кепке рассматривает его в упор. Он кивнул, погладил девочку по плечу и принялся выписывать счет. Шаркая ногами, дошел до столика и положил перед Джошем листочек. Восемь долларов двадцать пять центов, включая налог.

Джош в растерянности уставился на бумажку, сообразив, что у него нет денег. Чаще всего в ресторанах со знаменитостей вообще не брали плату – присутствие в зале Джоша Тоби служило хорошей рекламой, которая окупала любой обед. Но если счет все же появлялся, то его оплачивала Мо. Он вытащил бумажник и заглянул внутрь – денег не обнаружилось. Вообще он так редко пользовался бумажником, что тот выглядел совсем новеньким, а в пластиковом кармашке красовался рекламный снимок какого-то парня в окружении ремней, бумажников и прочего товара. «На это место надо вставить фотографии моих детей, – с грустью подумал Джош. – Не знаю только, будут ли у меня дети…» Он пошарил в кармашке за снимком и нашел кредитку «Американ экспресс», которой не пользовался уже пару лет. Имя на ней было написано не полностью – лишь первая буква и фамилия. Оставалось надеяться, что бармен, занятый своими проблемами, не станет вчитываться в надписи.

Мужчина даже не взглянул на кредитку – просто провел ее через кассу. Девочка так и не повернула головы и не прикоснулась к сандвичу. Она сидела неподвижно, словно статуя, и смотрела в пространство огромными печальными глазами.

Бармен протянул ему чек. Джош сжал ручку и решил, что сейчас гораздо важнее помочь этим людям, чем играть в прятки. Он быстро выписал пятьдесят тысяч долларов чаевых, прибавил сумму счета и подвел итог: 50 008 долларов 25 центов. Расписался неразборчиво и толкнул чек по прилавку в сторону бармена. А потом быстро направился к двери.

– Эй, мистер, – раздался сзади голос. – Вы тут ошиблись! Мистер… э-э… Тоби!

На секунду Джош задержался у двери и обернулся.

– Это для тети Рини, – сказал он. – Да и пастрами было великолепно.

– Погодите… – Мужчина собирался обойти прилавок, но Джош уже распахнул дверь. Он услышал высокий голос Кэсси:

– Боже, Джош! Это же…

Молодой человек в надвинутой на глаза бейсболке быстро покинул ресторанчик и бежал через улицу ко входу в парк.