Неукротимая любовь

Глава 8

На рассвете Фортуна встала с постели и, подойдя к окну, выглянула на площадь Беркли.

В лучах рассветного солнца на фоне неба выделялись силуэты крыш и кроны деревьев, под которыми еще лежали синие ночные тени. Фонари перед большими домами горели слабее или вообще были потушены.

Вчера она долго плакала, но все равно не смогла уснуть и всю ночь проворочалась в постели. Страдания ее усиливались от сознания того, что счастливые минуты, испытанные ею в последний день пребывания в замке, больше уже никогда не повторятся.

Какой же глупой она оказалась, не сумев понять, что влюбилась в маркиза с того самого момента, как впервые увидела его.

Она всегда в глубине души любила его. С тех самых пор, как она себя помнит, он являлся ей во сне и в мечтах, но это был не живой человек, а идеализированный Аполлон. Словом, тот маркиз, которого она себе представляла, был таким же мифом, как и бог, с которым она его отождествляла.

И вот она полюбила этого человека — жесткого и циничного, вспыльчивого, полного сарказма. Она любила его так сильно, что все ее тело содрогалось от мысли, что она его потеряла.

— Я люблю его! — громко шептала ока в темноте ночи.

Она с отчаянием думала, что не может предложить ему ничего, кроме своего сердца, которое было ему совсем не нужно.

Она скова и скова возвращалась к той минуте, когда он вернулся в библиотеку и заговорил с ней таким резким и грубым голосом, что ей показалось, будто он вонзил в нее кинжал.

Что она такого сделала? Что сказала?

Они были так счастливы в тот долгий волшебный день, когда ей удалось его рассмешить, и они стали друг другу ближе, чем когда-либо раньше.

— Я… тебя… люблю.

Повторяя снова и снова эти слова, она чувствовала, что ее голос прерывается от слез, и горько сожалела о том, что не поцеловала маркиза, когда он потребовал этого в качестве награды победителю.

Теперь она понимала, что больше всего на свете хочет почувствовать прикосновение его губ и ощутить, как его руки обнимают ее.

Она не могла себе представить ничего более чудесного, более волнующего, чем это, и снова и снова вспоминала тот разговор в библиотеке, когда он сказал: «Я имею право требовать все, что пожелаю». Она с живостью вспоминала, какое странное возбуждение охватило ее от этих слов, возбуждение, от которого стало трудно дышать — что-то затрепетало в ее груди и перехватило горло.

Это была любовь — теперь она это поняла.

Что такого сказала ему леди Шарлотта, от чего он пришел в ярость? Ведь все изменилось после ее визита.

Молодой человек, катавший Фортуну на лодке по озеру, ехавший рядом с ней на коне по парку, человек, с которым они так восхитительно беседовали за обедом, превратился в мужчину, который, казалось, ненавидел ее.

— Боже, что же мне делать? — спрашивала себя Фортуна, закрыв лицо руками…

Они ехали в Лондон в молчании; впрочем, ей было бы трудно говорить, даже если бы она и хотела, ибо маркиз гнал лошадей, как сумасшедший, и только его необыкновенное умение управлять экипажем не позволило им разбиться — а они несколько раз были на грани гибели.

Если бы Фортуна не была так поглощена своим горем, она бы почувствовала восторг от столь быстрой езды — никогда в жизни она еще не ездила с такой скоростью — в одном экипаже с человеком, который, казалось, только и думал о том, чтобы разбиться.

Но они уцелели и приехали на площадь Беркли за рекордно короткое время.

От лошадей шел пар, а Фортуна чувствовала себя разбитой и полностью измотанной не только от страха за свою жизнь, но и оттого, что не спала ночь. Во время езды ее все время бросало из стороны в сторону, и она должка была крепко держаться за козлы кучера, чтобы не вывалиться из фаэтона.

Забыв о приличиях, маркиз прошел в дверь впереди нее.

— Заложите мое лондонское ландо, — сказал он дворецкому. — Я уеду сразу же, как только переоденусь.

— Слушаюсь, милорд, — ответил слуга. — Будет ли ваша светлость ужинать дома?

— Нет, я поужинаю в другом месте, — ответил маркиз и, даже не взглянув на Фортуну, стал подниматься по лестнице в свою спальню.

Она стояла в холле, чувствуя себя брошенной.

— Вы желаете поужинать в столовой, мисс, или у себя? — спросил дворецкий.

— Благодарю вас, я не хочу есть, — ответила Фортуна, и в ее голосе зазвучали слезы.

Однако ей удалось взять себя в руки, и, пока миссис Денверс и заботливые горничные не ушли и не оставили ее одну, ока крепилась и не давала волю слезам.

Но стоило им только закрыть за собой дверь, как Фортуна зарылась лицом в подушку и разрыдалась так горько и так бурно, как она еще ни разу в жизни не рыдала.

Небо слегка посветлело, и она подумала, что еще вчера она верила, что сияние солнца в саду замка — это самая прекрасная вещь на свете. А теперь ей казалось, что свету никогда не победить тьмы.

Услыхав топот копыт на улице, ока выглянула в окно.

К дому подъехал экипаж. У Фортуны перехватило дыхание, когда она увидела, что из него вышел маркиз. Он нес в руке свою шляпу, и лучи восходящего солнца освещали его темные волосы, элегантный белый гофрированный шейный платок и блестящие лацканы фрака.

Маркиз был необыкновенно элегантен, и она подумала, что он всегда будет выделяться среди других мужчин.

— Я люблю его, — прошептала Фортуна. — Он самый красивый мужчина из всех, кого я видела, но даже если бы он был некрасивым или увечным, я все равно любила бы его. Я ничего не могу с собой поделать, хочет ли он этого или нет — я принадлежу ему.

Маркиз вошел в дом, экипаж уехал, а Фортуна вдруг поняла, что сейчас уже около четырех часов утра. Сердце ее упало.

Нечего было спрашивать, где он провел ночь, она и так это хорошо знала.

Был ли он у Одетты, которая умела развлечь его гораздо лучше, чем ока, или у какой-нибудь другой гетеры — еще более прекрасной и привлекательной, которая могла целовать маркиза и принимать его ответные поцелуи?

И Фортуна истязала себя, вспоминая, как Одетта поцеловала его на пирушке.

Эта стройная француженка была полна веселья; секрет ее привлекательности таился не в красоте лица, хотя оно было очень милым, а в том очаровании, которого не было в ней, и Фортуна это хорошо понимала.

А ведь у нее была возможность поцеловать маркиза, и она сама от нее отказалась! При этой мысли глаза ее вновь наполнились слезами.

Она наскучила ему, а скука, сказала себе Фортуна, гораздо хуже ненависти, поскольку с ней нельзя бороться.

Ей вдруг стало очень холодно, и она улеглась в постель.

Но страдания ее были так сильны, что она не могла лежать; она снова встала и принялась ходить по комнате. Она постояла у окна, посидела в кресле, словом, все время двигалась, поскольку чувствовала, что если будет лежать, то задохнется от своего горя.

В девять часов ей был подан завтрак, и, когда миссис Денверс полчаса спустя зашла в комнату Фортуны, она вскрикнула от ужаса при виде ее лица.

— Что с вами, мисс? — спросила она. — Вы, часом, не заболели?

Фортуна отрицательно покачала головой.

— Нет, я здорова, — ответила она, но, увидев, что миссис Денверс не поверила ей, добавила: — У меня немного побаливает голова.

— И это меня ничуть не удивляет, — произнесла миссис Денверс ворчливым голосом, каким няньки разговаривают с провинившимися детьми, — примчались домой, как сумасшедшие, и отправились спать не поужинав. Удивительно еще, что у вас не болит все тело.

Фортуне очень хотелось сказать, что на самом деле у нее болит только сердце, но постыдилась выставлять напоказ свои чувства.

Сделав над собой усилие, она спросила небрежным тоном:

— Есть ли у его светлости какие-то особые планы на сегодня?

Миссис Денверс удивленно посмотрела на нее.

— Его светлость уже уехал из дома, — ответила она. — Разве он не говорил вам, что сегодня утром покидает Лондон?

— И куда же он отправился? — спросила Фортуна.

Миссис Денверс улыбнулась.

— Раз его светлость не сообщил вам, что уезжает, значит, он не хотел, чтобы вы об этом знали, — ответила она. — Но камердинер его светлости сказал мне, что сегодня утром в Уимблдоне состоятся кулачные бои, на которые собираются все джентльмены высшего света, чтобы поставить на бойцов, среди которых есть и человек его светлости.

Фортуна почувствовала, как у нее отлегло от сердца. Если маркиз едет посмотреть кулачные бои, значит, он не будет, по крайней мере, развлекаться с какой-нибудь прелестной гетерой.

— Надеюсь, человек его светлости одержит победу, — сказала она.

— Я так понимаю, что все ставят на его противника, — заявила миссис Денверс. — Но достаточно, мне не следует рассказывать вам такие вещи, мисс. Я думаю, мне не надо говорить, что все слуги в этом доме очень интересуются делами его светлости. Кроме того, во время кулачных боев проигрываются и выигрываются крупные суммы.

«Может быть, боец маркиза победит и к нему вернется хорошее настроение, — подумала Фортуна. — И тогда он сменит гнев на милость, и даже поужинает со мной».

— Мадам Иветт оставила записку — два ваших новых платья готовы к примерке, — сказала миссис Денвере, и Фортуна очнулась от своих мыслей. — Как вы желаете — пригласить мадам сюда или вы сами поедете к ней, если других дел у вас нет?

— Я сама поеду к мадам Иветт, — ответила Фортуна.

Все лучше, чем сидеть одной в пустом доме и ждать маркиза, в то же время опасаясь его приезда.

— Вы не можете поехать туда одна, — заявила миссис Денверс. — Если вы не против, я составлю вам компанию.

— Буду очень рада, — улыбнулась Фортуна. — День сегодня отличный, так что поедем в открытом ландо.

— Я велю, чтобы оно было готово через час, — сказала миссис Денверс, — и пошлю Мэри помочь вам одеться, мисс.

— Благодарю вас.

Фортуна была готова еще до того, как подали экипаж, и, спустившись вниз, она заглянула в библиотеку.

Она вспомнила, как маркиз сидел в своем любимом кресле справа от камина и как, вернувшись из Дворца удачи, он наклонился вперед и, взяв ее за подбородок, поднял к себе ее лицо.

И ее снова охватил трепет, как и в ту минуту, когда он дотронулся до нее.

Теперь-то она понимала, что ее чувства обострились под влиянием любви. Но тогда она не могла объяснить этого и приписывала все своей застенчивости.

Фортуна ощутила то же самое и в замке, когда, сидя у его ног, подумала, как хорошо было бы очутиться в его объятиях и крепко прижаться к нему.

— Аполлон!

Фортуна произнесла это имя вслух — интересно, почувствовал ли он там, в Уимблдоне, или где-нибудь в другом месте, как тянется она к нему и как страстно жаждет, чтобы он поскорее вернулся. Она верила, что в ее зове было столько духовной энергии, что он не мог его не почувствовать.

— Экипаж готов, мисс.

Голос дворецкого вывел ее из оцепенения. Пройдя через холл, Фортуна увидела, что миссис Денверс в черной накидке поверх шелкового платья и черной шляпке уже ждет ее.

Верх ландо был опущен, лошади махали хвостами, отгоняя мух, и трясли головами так, что звенела сбруя.

Фортуна уселась на подушки, а миссис Денверс устроилась напротив, спиной к кучеру.

— Какое удовольствие прокатиться днем, мисс, — сказала она. — Не часто мне выпадает возможность бросить домашние дела и выехать в город.

— Вы так хорошо ведете дом, — заметила Фортуна.

— Я часто думаю, что бы его светлость делал без меня, — ответила миссис Денверс без всякого хвастовства. — Конечно же джентльмен не должен забивать себе голову заботами о хозяйстве. Холостые мужчины полагаются на таких женщин, как я, — благодаря нам все катится как по маслу до тех пор, пока хозяин не женится.

— Вы думаете, что маркиз когда-нибудь женится? — спросила Фортуна.

— Разумеется, — резко ответила миссис Денверс. — Ему нужен наследник — да и какому джентльмену он не нужен! Кроме того, сейчас его положение сильно улучшилось по сравнению с тем, что было раньше.

— Вы имеете в виду тот год, когда он потерял все? — спросила Фортуна.

Миссис Денверс кивнула.

— Сначала я боялась, что его светлость закроет свои дома и всех нас распустит, — сказала она. — Он и вправду одно время грозился уехать за границу и клялся, что ноги его больше не будет в Англии, но, к счастью, это было во время войны и, даже если бы он и захотел, ему не так-то просто было бы уехать. В тот год он уволил половину слуг в замке и в доме на площади Беркли и часто задерживал нам выплату жалованья. Мы тогда очень боялись, что вообще ничего не получим.

Вспомнив то трудное время, миссис Денверс поджала губы.

— Но он выплатил нам все до последнего пенни, — продолжала она. — Его светлость начал выигрывать деньги за карточным столом, и вскоре все уволенные слуги вернулись назад. У нас снова появились лакеи и молодые горничные. Только вот маркиз стал совсем другим человеком.

— Это был для него ужасный удар, — тихо сказала Фортуна.

— Удар — это верное слово, мисс, — согласилась миссис Денверс. — И он сильно изменил маркиза. Но, как верно заметил мистер Клеменс, с тех пор как вы у нас появились, его светлость снова стал похож на самого себя.

Глаза Фортуны загорелись.

— Неужели это правда? — спросила она.

— Да, правда, мисс. Вам каким-то образом удалось сделать его светлость совсем другим человеком. Он стал смеяться — а мы уже много лет не видели его смеющимся.

— Спасибо… спасибо, что сказали мне об этом! — вскричала Фортуна.

Миссис Денверс улыбнулась:

— Надеюсь, вы не обидитесь на мои слова, но мне кажется, что этого-то и хотела от вас мисс Гиллингхэм. Она просто молилась на своего Сильвануса; он был для нее всем. Теперь я чувствую, что скоро у него все наладится, и в этом, мисс, ваша заслуга.

— Надеюсь, что так и будет, — вздохнула Фортуна, — но мне очень трудно. Понимаете, я такая невежественная, такая неискушенная, и другие дамы, с которыми знаком его светлость, гораздо красивее меня.

— Это неправда, мисс, — довольно резко ответила миссис Денверс. — Вы — совсем другая, и я верю, что его светлость со временем тоже поймет это, надо только немного подождать.

Фортуне показалось, что солнце засияло ярче, и тоска, охватившая ее ночью, немного рассеялась.

Глупо было так расстраиваться, подумала она и почувствовала, что настроение у нее повышается.

Они подъехали к небольшому магазинчику мадам Иветт, расположенному на тихой улочке. Кучер остановил лошадей, и слуга спрыгнул с козел, чтобы открыть дверь.

Фортуна ступила на тротуар и собиралась уже войти в магазин, как вдруг дорогу ей преградил какой-то лакей.

— Прошу прощения, мисс Гримвуд, — тихо сказал он, — тут в карете вас ждет один джентльмен, который будет вам признателен, если вы согласитесь переговорить с ним.

— Джентльмен? — удивленно спросила Фортуна.

Она огляделась и увидела невдалеке закрытое ландо. В него была впряжена пара великолепных лошадей. Кучер был одет в синюю ливрею, точно такую же, какая была и на лакее, заговорившем с ней.

Со страхом она подумала, уж не Роджер ли Краули этот джентльмен, ведь она почти никого в Лондоне не знала.

— А как его зовут? — спросила она.

Слуга понизил голос:

— Его светлость герцог Экрингтон, — произнес он, — и он просил передать вам, мисс, что желает сообщить одну вещь, которая могла бы помочь его светлости маркизу Тейну.

Фортуна выслушала эти слова в изумлении, но потом подумала, что герцог, быть может, каким-то чудесным образом переменил свое отношение к маркизу.

— Его светлость вас не задержит, — настойчиво произнес лакей.

Фортуна взглянула на миссис Денверс, которая только что вышла из экипажа.

— Подождите меня, пожалуйста, — попросила она и двинулась вслед за лакеем к закрытому ландо.

Он распахнул перед ней дверь. Фортуна заглянула внутрь и увидела, что там кто-то сидит, но кто именно — она не поняла, так как было очень темно.

Неожиданно она почувствовала, что ее с такой силой втолкнули в карету, что у нее перехватило дыхание. Из темноты появились две сильных руки и усадили ее на заднее сиденье. Она вскрикнула от ужаса.

Когда кучер стегнул лошадей, мужская рука запрокинула ей голову, и она почувствовала, как в рот ей вставили горлышко бутылки.

Фортуна пыталась вырваться, она хотела закричать, но ей это не удалось. Из бутылки полилась густая тошнотворная жидкость, а поскольку ее голова была наклонена назад, то ей пришлось проглотить ее.

Фортуна была уже на грани обморока от ужаса, как вдруг бутылку убрали и ее рот освободился. Она пыталась вырваться из рук, но поняла, что ее напоили снотворным.

Ее вдруг охватила странная, ужасная сонливость, и она ощутила, как сначала ее ноги, а потом и руки перестали повиноваться.

Под конец, когда она безуспешно пыталась стряхнуть с себя черную пелену, обволакивающую ее, она с отчаянием вспомнила маркиза и почувствовала, что больше никогда его не увидит.

Понаблюдав, как его боец Джем Барт превращает в гору кровавого мяса бомбардира Херриса, и получив в результате этого крупную сумму, маркиз вернулся в Лондон. Настроение его немного улучшилось.

Он почувствовал, что смертельно устал, ибо сдал прошлой ночью всего два часа, и решил поужинать дома с Фортуной.

Вчера вечером он обошелся с ней очень жестоко, и теперь его мучили угрызения совести.

Он увидел страдание в ее глазах, когда она спускалась по лестнице в замке, чтобы сесть в фаэтон, и дьявол внутри его заставил его радоваться, что ей так же больно, как и ему самому.

Он подумал, как мужественно она вынесла бешеную скачку в Лондон, не проронив ни слезинки. Только сумасшедший мог так рисковать, и, возможно, только сумасшедший мог уцелеть в такой гонке.

Маркизу было стыдно, а поскольку это чувство посещало его очень редко, он решил извиниться перед Фортуной.

Интересно, что она делала прошлым вечером, когда он, переодевшись, уехал из дома все в том же мрачном настроении, которое заставило его прервать свое пребывание в замке и вернуться в Лондон.

Уходя из дома, маркиз не оглянулся на Фортуну, но он и так знал, что она стоит испуганная, потерянная и расстроенная — все потому, что он вел себя как свинья.

Он тихонько выругался, но не грубо и злобно, как ругался всегда, а мягко, словно его мучила какая-то затаенная боль, которая и заставила его выругаться, и словно он знал, что грубые слова на этот раз не принесут облегчения.

Он поехал с площади Беркли в «Белый клуб». Там спросил Алистера Мерила и, узнав, что в клубе его нет, отправился к нему домой, надеясь, что полковник уже вернулся из Мерил-Парка.

Слуга сообщил маркизу, что его хозяин еще не приехал, но должен появиться с минуты на минуту, так что маркиз попросил принести ему бутылку вина и, усевшись в кресло, принялся ждать Алистера.

Полковник вернулся в третьем часу утра и, войдя в свою маленькую гостиную, увидел маркиза, который, вытянув ноги, крепко спал в кресле, а рядом с ним стояла наполовину опустошенная бутылка кларета.

Несколько мгновений он смотрел на своего друга, пока, наконец, тот не зашевелился и не проснулся. Еще на войне он научился просыпаться сразу, полностью готовым к действиям.

— Поздненько же ты заявился! — воскликнул он, не дав полковнику заговорить.

— Это же можно сказать и о тебе, — с улыбкой ответил Алистер Мерил. — Я не ждал сегодня гостей.

— Где ты был? — спросил маркиз.

— Выслушивал неприятные истории о тебе из уст одной из твоих дам сердца, — ответил полковник.

— Очевидно, Шарлотты Хедли, — заявил маркиз.

— Так точно, — ответил Алистер Мерил. — Ты сильно огорчил ее милость — ты бы только слышал, как она возмущалась! А поскольку мне было очень интересно, я остался в Мерил-Парке на ужин. Но даже после этого я приехал бы гораздо раньше, если бы проклятая лошадь не потеряла подкову. Мне пришлось разбудить деревенского кузнеца. Он провозился довольно долго, а я, естественно, и не подозревал, что ты сидишь тут и ждешь меня, как мамаша, которая кудахчет над своими детьми.

— Пошел ты к черту со своими дурацкими шутками! — взорвался маркиз. — У меня для тебя есть потрясающая новость — кое-что поинтереснее болтовни ревнивой светской дамочки.

— Ты что-то узнал? — спросил полковник.

— Да, я узнал, куда уехали Гримвуды, — ответил маркиз.

— И куда же?

— Твой дядя когда-нибудь говорил об острове Мэн? — поинтересовался маркиз.

— Об острове Мэн, — медленно повторил полковник, — теперь я припоминаю, что много лет назад он выиграл большую часть этого острова в карты. Не помню имени того человека, которого он обыграл, но смутно припоминаю, какие ходили шутки, каким образом моему дяде удалось обставить его.

— Вот туда-то он и отправил Гримвудов, — сказал маркиз.

— И как же ты об этом узнал?

— Нет нужды об этом рассказывать, — сухо ответил маркиз. — Ты должен немедленно ехать на остров, Алистер, добиться письменного признания от Гримвудов, и, не мешкая, привезти его сюда.

— Сейчас же отправлюсь, — согласился полковник. — Но, стыдно признаться, мне нужны деньги на лошадей и, возможно, чтобы зафрахтовать судно, которое перевезет меня через пролив.

— На твоем письменном столе лежат двести фунтов банкнотами, — заявил маркиз, — и в придачу кошелек с соверенами. Если тебе понадобятся еще деньги, ты знаешь, что я всегда их дам.

— Мне ужасно неловко, что я вынужден просить тебя о ссуде, — сказал Алистер.

— Нам обоим сейчас туго, — отрывисто бросил маркиз. — Речь идет о том, потонем ли мы или выплывем, а с нами и Фортуна.

— Как же ты собираешься заставить его светлость признать, что эта девушка — его дочь? — с любопытством спросил полковник.

— Это мы решим после того, как ты привезешь признание Гримвудов, — резким тоном ответил маркиз.

— Я смотрю, ты не сомневаешься, что мне удастся его заполучить? — спросил Мерил.

— У нас нет причин полагать, что Гримвуды умерли, — заявил маркиз. — Один из них уж наверняка еще жив. Если тебе удастся заполучить их признание, подписанное Парсоном или еще кем-нибудь вроде него, тем лучше, хотя осмелюсь предположить, что это не так уж важно. Когда мы предъявим герцогу признание фермеров вместе с Фортуной, ему будет трудно отпереться.

— Вернувшись в Мерил-Парк, он непременно узнает о Фортуне, — сказал Алистер Мерил.

— А что там произошло?

— Я приехал туда сегодня утром, — начал полковник. — Сказал, что проезжал мимо, и спросил, могу ли пообедать у них. Герцогиня была очень мила, впрочем, она всегда такая. Герцог еще не приезжал из Лондона, и мы разговорились с ее светлостью. Я рассказал ей о своей встрече с Фортуной и о том, что в ее жилах, как бы странно это ни прозвучало, наверняка течет кровь О'Киари.

Он на мгновение замолчал, вспомнив, как серые глаза герцогини уставились на него.

— Я только начал рассказывать ей о Фортуне, — продолжал он, — как прибыл наш старый знакомый, сэр Хьюго Хэррингтон. Он рассказал герцогине, что ужинал у тебя в замке вчера вечером и увидел там девушку с белыми волосами. Ему даже на мгновение показалось, что это была сама герцогиня.

— И что же она сказала на это? — спросил маркиз.

— Почти ничего, — ответил полковник, — пока сэр Хьюго не уехал. Потом она повернулась ко мне и спросила: «Что это за девушка? Вы говорили с ней, она образованна или нет?»

Я подумал, что лучше всего рассказать ей правду, — сказал полковник. — Я сообщил, что Фортуну воспитала твоя старая гувернантка, и добавил: «Она еще совсем ребенок, ваша светлость, юная, неискушенная, с очень мягким и добрым характером. Но если она будет продолжать жить так, как сейчас, то очень скоро изменится».

Я сделал вид, что раздосадован, — заявил полковник, — и сказал: «Мне не следовало бы говорить вам об этом, моя дорогая тетя, но вы знаете, что мой отец всегда восхищался цветом волос О'Киари. Я думаю, что, если бы он увидел эту девушку, он был бы очень заинтригован, как заинтригованы мы все».

«Вы что-то сказали о жизни, которую она ведет, — снова вернулась к прежней теме тетя. — Что вы имели в виду?»

«Ну, если коротко, — ответил я, — то она живет в доме Тейна. А вы не хуже меня знаете, что его прозвали Молодым Дьяволом и, по моему мнению, проживание в его доме на площади Беркли и посещение заведений вроде Дворца удачи вовсе не приличествует девушке семнадцати лет».

— И что же сказала на это герцогиня? — быстро спросил маркиз.

— Она вскочила на ноги, и мне показалось, что она смертельно побледнела.

«Нет-нет, только не это!» — воскликнула она и вышла из комнаты.

Маркиз опустился на стул.

— Значит, герцог ничего ей не сказал.

— Да, мне кажется, ее светлость до моего приезда в Мерил-Парк ничего о ней не слыхала, — согласился полковник. — Но до моего отъезда она наслушалась о ней предостаточно. Твоя дама сердца просто клокотала от ярости.

— Охотно этому верю, — заметил маркиз с сарказмом.

— Она была так зла, — продолжал полковник, — что, разговаривая с герцогиней, забыла, что следует выбирать слова. Ее взбесило то, что ты привез эту «шлюху», как она ее назвала, в замок. Она рассказала герцогине о твоей пирушке, где танцовщицы развлекали гостей «живыми картинами».

Полковник улыбнулся.

— Судя по ее словам, — продолжал он, — можно было подумать, что все гости, не говоря уж о танцовщицах, к концу вечера скинули с себя всю одежду. А потом она долго распространялась о том, что она сказала тебе по поводу пребывания Фортуны в замке.

— Умоляю, избавь меня от повторного выслушивания всех этих гадостей, — взмолился маркиз, подняв обе руки вверх.

— Да уж, поберегу твои уши, — со смехом сказал полковник. — Герцогиня мрачно слушала ее. По выражению ее лица я так и не понял, о чем она думает. Быть может, она была в шоке, а может быть, ей было противно.

Маркиз встал.

— Теперь она, по крайней мере, знает о существовании Фортуны, — произнес он. — Пойди поспи немного, Алистер, а потом без промедления отправляйся на остров Мэн. Я пошлю тебе одну из самых лучших лошадей — на ней и поедешь.

— Это очень мило с твоей стороны, Сильванус.

— Мило?! — взорвался маркиз. — Да во всей этой затее нет ничего хорошего. Хочешь знать правду, Алистер? Мне все это глубоко противно, но, к сожалению, иного пути у нас нет.

Полковник ничего не сказал — что-то в голосе маркиза остановило его.

Маркиз пошел к выходу и оглянулся на Алистера только тогда, когда был уже в дверях.

— Удачной охоты, Алистер, — сказал он и вышел.

Когда он подъезжал к площади Беркли, уже занимался рассвет. Интересно, спит ли Фортуна? Он уже было решил подняться к ней и выяснить это, но тут вспомнил, что миссис Денверс запирает на ночь ее дверь, и понял, что его действия могут превратно истолковать.

Возвращаясь в Лондон, он твердо решил извиниться, но все равно не смог бы объяснить Фортуне, почему он так сильно разозлился и уехал из замка в такой ярости.

После боев он пообедал с друзьями в местной гостинице, заплатил своему бойцу и проследил, чтобы его раны были перевязаны — а на все это ушло время, — и только после этого поехал домой.

Когда маркиз добрался до площади Беркли, было уже около четырех часов дня.

Он вошел в холл и, к своему удивлению, обнаружил, что его ждут миссис Денверс и Эбби, его главный кучер.

— О, милорд, слава богу, что вы, наконец, вернулись! — вскричала миссис Денверс. Она была чем-то встревожена.

— Что-то случилось? — спросил маркиз, протягивая шляпу и перчатки одному из лакеев.

— Мисс Фортуна… — начала было миссис Денверс.

— Что с мисс Фортуной? — резко спросил маркиз. — Где она, я хочу ее видеть.

— Вы не сможете ее увидеть, милорд. Мы ждали вас, чтобы рассказать, что произошло, — ответила миссис Денверс. Голос ее прервался, и она поднесла к глазам платок. — Мисс Фортуну похитили, милорд.

— Похитили! — Маркиз услышал, как его голос отозвался в холле громким, словно взрыв, эхом. — Что вы, черт возьми, такое несете? — спросил он. — Что случилось?

— Это правда, милорд. Похитили прямо на наших глазах. Я никогда такого раньше не видел, никогда за всю свою жизнь. — Старый кучер в отчаянии обхватил голову руками.

И тут только он увидел круглые глаза и разинутые от удивления рты лакеев, слушавших разговор.

— Пойдемте в утреннюю комнату, — резко бросил он.

Он вошел в комнату и, подойдя к камину, встал спиной к нему; миссис Денверс и Эбби вежливо ждали в проеме двери.

— Что вы имели в виду, заявляя, что мисс Фортуну похитили? — спросил маркиз, и тревога в его голосе заглушила удивление и гнев.

Миссис Денверс рассказала, как они подъехали к магазину мадам Иветт, и Фортуна первой вышла из экипажа, тут к ней обратился лакей в ливрее.

— Милорд, я не слышала, что он говорил, наверное, просил мисс Фортуну о чем-то. Когда я подошла к ней и хотела узнать, что случилось, она повернулась, велела мне подождать и пошла за лакеем.

— Чей это был лакей? — спросил маркиз.

Миссис Денверс посмотрела на Эбби.

— Они были одеты в простую голубую ливрею, милорд, и я не понял, чьи они, — пояснил кучер, — но я узнал лошадей, которые были впряжены в экипаж. Они были в прошлом году проданы на аукционе Тэттереэл — раньше ими владел лорд Мансел. Это была самая прекрасная пара лошадей, которую я видел на торгах. Я попросил вашу светлость купить их, но вы сказали, что вас они не заинтересовали.

— И кто же купил их? — спросил маркиз.

Кучер на мгновение смешался, а потом сказал:

— Их купил, милорд, его светлость герцог Экрингтон.

— Экрингтон! — почти выкрикнул это имя маркиз. — Так, значит, это его светлость похитил мисс Фортуну, — произнес он уже тише. — Ты уверен в этом, Эбби?

— Если, конечно, он не продал эту пару лошадей, милорд, а я хорошо знаю, что нет, тогда, значит, это его светлость увез мисс Фортуну в закрытом экипаже.

— Почему же, черт возьми, ты не поехал за ним? — спросил маркиз.

— Видите ли, милорд, перед его кареты был обращен к нам. И как только они затащили мисс Фортуну внутрь, карета тронулась и проехала мимо нас на Бонд-стрит. А когда я развернул свое ландо, их уже не было видно — они скрылись. Я проехал по всей Бонд-стрит, но они, должно быть, свернули на Гросвенор или Братон-стрит. Я сделал все, что мог, милорд.

— Мы должны найти ее, милорд, должны! — вскричала миссис Денверс. — Нельзя оставлять ее в руках этого негодяя. Может, он и родился благородным человеком, но ваша светлость не хуже меня знает, как его прозвали.

— Его светлость не причинит мисс Фортуне того вреда, о котором вы подумали, — спокойно ответил маркиз. — Но нам трудно будет установить, куда он ее отвез, ибо я знаю одно — он спрячет ее так, чтобы никто не нашел.

Ни миссис Денверс, ни кучер не произнесли ни слова, и маркиз, помолчав, сказал:

— Пришлите ко мне Джима.

— Джима, милорд?

— Да. Я уверен, что только он сможет найти мисс Фортуну. Но и ты, Эбби, будь начеку. Я хочу узнать одно — куда его светлость отвез мисс Фортуну, а это означает, что нам надо выяснить, в каких направлениях разъехались его экипажи.

Кучер вышел из комнаты, а миссис Денверс задержалась в дверях.

— Сегодня утром мисс Фортуна была не в себе, милорд, — сказала она.

Маркиз поднял голову и взглянул на нее. Миссис Денверс продолжала:

— Судя по ее виду, она всю ночь проплакала и была очень грустна. Мне показалось, что я должна вам об этом сказать, милорд.

— Благодарю вас, миссис Денверс, — ответил маркиз.

— Почему я не пошла с ней, — сказала миссис Денвере, — почему разрешила ей выйти из экипажа первой… Я знаю, она велела мне ждать, — не надо было слушать ее, надо было пойти с ней.

— Не казните себя, миссис Денверс, — сказал маркиз. — Ее бы все равно похитили — не сейчас, так в другой раз. Могу вас уверить.

Прижав платок к глазам, она вышла из комнаты.

Маркиз уселся в кресло и стал ждать. Спустя некоторое время в тяжелую дверь красного дерева бочком протиснулся Джим.

Это был невысокий худенький конюх, которого маркиз заметил в конюшнях да скачках в Ньюмаркете и взял к себе на работу, увидев, как умело он подчиняет своей воле самых строптивых скакунов.

Когда Джим был ребенком, он получил удар копытом в лицо, да и тяжелая работа не прибавила ему красоты. Но руки у него были нежные, как у женщины, и маркиз доверял ему объезжать всех своих лошадей.

— Вы звали меня, милорд? — спросил Джим.

— Я подозреваю, что тебе уже сообщили о том, что мне от тебя нужно, — ответил маркиз.

— Я покручусь вокруг конюшен его светлости, милорд, — произнес Джим, — и если уж мне не удастся выяснить, куда они увезли вашу девицу, то не удастся никому.

— Ты будешь говорить о мисс Фортуне с уважением, — пригрозил ему маркиз.

— Да, милорд, конечно, милорд.

— И смотри не теряй времени, — резко произнес маркиз. — Выясни, куда поехала карета. Нельзя же, черт возьми, похитить женщину, чтобы никто не знал, где ее спрячут.

— Нельзя, милорд.

Но Джим все не уходил.

— Что еще? — спросил маркиз.

— Мне нужны деньги, милорд. Никто ничего не скажет, пока у него в кармане не зазвенят монеты.

— Да, конечно, — согласился маркиз.

Он вытащил из кармана соверен и бросил его конюху. Джим ловко поймал его.

— Не вешайте нос, милорд, — сказал он. — Я вас не подведу.

Никогда еще время не тянулось так медленно для маркиза. Его бесило, что он сам не может пойти и спросить, куда увезли Фортуну.

С каким удовольствием он схватил бы герцога за горло и заставил его сказать правду! Но он прекрасно знал, что этим он добьется только одного — Фортуну спрячут подальше, и он ее уже никогда не найдет.

Он клял себя за то, что не сумел предвидеть, что герцог решится на такой шаг. Никогда нельзя недооценивать врага, а герцог был исключительно опасным противником. Надо было просчитать все его возможные шаги.

Куда бы он ни запрятал Фортуну, отыскать ее будет нелегко. Но у маркиза было одно утешение. Если ее увезли на остров Мэн, то Алистер Мерил непременно узнает об этом, когда доберется туда.

Но маркиз чувствовал, что герцог не будет искушать судьбу во второй раз. Он спрятал на острове Мэн Гримвудов; глупо было бы прятать там и Фортуну.

Нет, он придумает что-нибудь поумнее. Он может отправить ее куда-нибудь в Шотландию, Уэльс или Ирландию.

— Куда же он ее запрятал, черт подери?

Он произнес эти слова вслух, и тут только до него дошло, что Джим отсутствует уже почти три часа. В эту минуту дверь открылась. Но это был Клеменс, дворецкий.

— Вы будете переодеваться к ужину, милорд? Повар спрашивает, во сколько вы будете ужинать.

Маркиз хотел было уже ответить, что не может и думать о еде, но потом решил, что это глупо. А вдруг ему придется ехать верхом много миль, а вдруг ему придется уехать ночью?

И если у него не будет сил, то это никому не поможет, а ведь он уже чувствует себя разбитым после нескольких ночей, когда он почти не спал.

— Я сейчас же переоденусь, Клеменс, — сказал он. — Скажи повару, что через полчаса я спущусь.

— Слушаюсь, милорд.

Маркиз поднялся по лестнице; по пути он вспомнил маленькую одинокую фигурку, стоявшую в центре холла и смотревшую ему вслед.

Ему вдруг пришло в голову, что герцог может убить Фортуну — ведь это самый простой способ избавиться от нее.

— Боже, спаси ее! — произнес он вслух.

Он молился, молился впервые за много лет — он просил Бога сохранить Фортуне жизнь.